Improviser. Глава 5. Свобода

  Мы бы слукавили, если бы объявили, что наш герой не задумывался о будущем... задумывался, конечно. Но средняя школа - это средняя школа, профориентация в СССР работала на всю катушку. Семён не хотел куда-то "поступать" после десятого класса... Мать - одна, особых дарований, кроме тяги к литературе, он не испытывал, а в маленьком городке, если уж серьёзно смотреть в будущее, применения своим интересам и не видел.

  Преподавание в школе? Библиотечное дело? Или... нет, всё - больше ничего... ноль... Куда-то уезжать, добиваться чего-то, отрываться от родного гнезда...

  Зачем?

  И потому он отработал несколько месяцев на небольшом заводике гидроаппаратуры учеником слесаря (спасибо Борису Евгеньевичу и его "Занимательной физике!"), но как-то автоматически, что ли, дождался призыва и два года прослужил при штабе округа. На этот раз пригодилась врождённо-приобретённая  грамотность. Там же получил специальность водителя, так как должен же что-то ещё уметь солдат, а тут - и старшим офицерам с русским языком помогать приходилось, и довезти, в случае чего, куда надо.

  А ездить приходилось чуть ли не по всей Белоруссии...

   Армейские заботы не вытравили из души тягу к книгам. Все свои солдатские деньги тратил на русскую и отчасти советскую классику; прочитав книгу, бесповоротно отсылал её в родной городок.

  К своему удивлению, вдруг обнаружил, что интересную книжку можно было купить и в армейском магазине военного городка; оказывается, не всё доходило до гражданского населения!

  Командиры, с кем он отчасти занимался, узнав о его страсти, иногда дарили книги, особенно те из них, кто успешно выдерживал экзамены в академиях. Жизнь катилась своим колесом, простым и понятным. Держать экзамен в университет в областном центре ему даже и не хотелось, мать стала прихварывать... наверное, больше от одиночества, и потому, махнув на будущее рукой, решил: вернётся после армии, осмотрится, а там... Оставался завод гидроаппаратуры, два или три других примерно таких же масштабов заводика имели какое-то пищевое, сельскохозяйственное назначение и молодого человека не привлекали.

  На заводе его ждали. За четыре месяца до армии, освоив профессию слесаря-инструментальщика под руководством опытных наставников, молодой человек мог рассчитывать на довольно спокойное будущее.

  Так и случилось. Проработав три года, из слесарей перешёл в сменные мастера, и текла бы спокойно его карьера по гидроаппаратной линии, да тут страна вдруг забурлила. Каким-то образом заводик стал акционерным обществом, контрольный пакет акций очутился у директора, а потом... директор пропал. Через несколько дней, его, бездыханного, нашла милиция в семистах километрах от дома в своей машине, около глухого притока Волги в Астраханской области, со следами "насилия в области шеи".

  На заводик спустя два дня после происшествия заявились некие бойкие молодые люди, прилично одетые, с портфелями, полными документов, со всеми подписями и печатями успевшего внезапно умереть директора, и в два счёта успешный заводик сделался их собственностью. А ещё через день молодые люди исчезли бесследно, а вместо них появилась личность, совершенно неизвестная городу. Прошёл слух, что очень серьёзный человек из области сделался вдруг хозяином предприятия.

  На первом же собрании акционеров (а бывшие работники тоже имели акции), было объявлено, что предприятие перепрофилируется, что акции не стоят и ломаного гроша, и чтобы уж совсем людей не пустить по миру, предлагались за них  очень небольшие деньги. Рубль к тому времени слабел день ото дня, и потому жители городка моментально избавлялись от денег и покупали... что ещё можно было купить.

  А вот некоторая часть местного сообщества вложила свалившиеся вдруг эти копейки в совершенно особую, "яблочную" валюту.

  Устанавливалась она на рынке, или на базаре, что более подходило местным жителям, держателям... яблонь!

  Надо уточнить, что сам по себе городок славился прилегающими садами, и в советское время чуть ли не все областные ВУЗы отряжали целые армии студентов на уборку яблок, и потому неофициально считался яблочной столицей Поволжья.

  Сами жители также имели свои сады на приусадебных участках и в отведённых землях за городом, занимались садоводством... Некоторые из них на яблоньках-дичках умудрялись прививать до сорока, пятидесяти великолепных сортов, и это считалось своего рода престижем: кто на этот год становился яблочным "королём", тот имел право диктовать и цены на местном рынке.

  Весёлое было время!

  И ехали любители за саженцами по весне и осени, и ехали не в областной сельскохозяйственный институт, где на опытных полях разводились всевозможные сорта яблони и груши, вишни, абрикоса, сливы и прочего, а в неприметный районный центр, за двести километров, где и население-то в лучшие годы не превышало шестнадцати тысяч жителей. Там истинные любители-авторитеты, ценители русского яблока, а заодно и всех косточковых, проводили  практические семинары по садоводству, показывали гигантские плоды, выращенные на своих деревьях, давали отведывать уже созревший урожай и откровенно смеялись над "городскими" сортами.

  Область не могла переработать яблочные объёмы садов райцентра, и потому предприимчивые люди, всеми правдами и неправдами добывавшие справки у местного начальства, свозили яблочный урожай на рынки чуть ли не половины Поволжья, сдавали в переработку на отдалённые заводы и заводики порой и за пятьсот, за шестьсот километров от родных мест.

  В такое время каждый хозяин земельного надела неустанно трудился на нём. инфляция ежедневно ставила новые рекорды, государственный станок бешено работал, десятки рублей незаметно превращались в сотни, сотни - в тысячи, тысячи - в миллионы.

  А яблоко оставалось яблоком.

  Натуральный продукт вытеснял денежную массу. Даже местные пьянчужки говаривали, попивая пиво невлалеке от выходов из винно-водочных отделов магазинов и не желавшие сдавать стеклотару: "что деньги - пшик, завтра превратятся в труху, а бутылка - вещь, сто лет может храниться, будет нужна и через сто лет..."

  Вот в такое время и случился катаклизм на заводике гидроаппаратуры с участием Семёна.

  Тот злопамятный день не заладился с утра. Остановилась линия, которой он командовал, и остановилась по самой банальной причине: смежники не поставили прокладки, вал всевозможных заготовок заполонил свободные места, и чтобы хоть как-то дать возможность работать другим, пришлось снимать с производства некоторые типы изделий, предупреждать потребителей своей продукции о возможных срывах в поставках, отряжать ходоков решать задачу путём бартера...

  Но это уже было на следующий день.

  На старых заводских часах раздалось десять ударов,  когда линия встала,  и лишь к вечеру появился собственник.

  На собрании Семён выступил с обвинениями в адрес руководства завода, которое вовремя не переключилось на тольяттинцев, предпосылки были уже полгода назад, а теперь - всё, приехали.

  Собственник же был озабочен совсем другим делом - по дешёвке скупал в окрестностях городка курортные места за садами в разорившихся пансионатах и здравницах, а потому выжимал из заводика всё, что можно.

  И вот - смешно! - из-за каких-то копеечных резинок сегодня остановилась линия, через день-другой остановятся другие, будут сыпаться претензии уже от серьёзных потребителей их продукции... цепная реакция запущена!

  В пику своей правоты мастер высказал напрямую вслух всё, о чём шептал весь городок - как скупаются земли, вырубаются сады, как люди лишаются работы из-за новоявленного миллионера.  И вот пришёл черёд родному заводу закрываться...

  На следующий день Семён получил уведомление о сокращении штатов в свой адрес, некоторые из поддержавших его на собрании получили такие же бумажки... и стал фактически абсолютно свободен!

  Предприятие продержалось неделю, ничего поправить было нельзя, слишком много времени было уже упущено.

  Наступил крах. Некоторым коллегам "по оружию" удалось устроиться на местный маслозавод - как раз начиналась сентябрьская горячая пора, убирался подсолнечник, некоторые находили временную работу на яблочных плантациях, но Семёну пришлось труднее всех - слишком ярким было его выступление, слишком много обид и эмоций он выплеснул тогда, слишком хорошо ему были знакомы Гоголь и Чехов!

  И теперь вместо того, чтобы бороться, искать пути выхода из кризиса, сидит на мятой постели и проклинает несчастную муху, бьющуюся в паутине в углу окна, бьющуюся изо всех своих несчастных сил, и таскается по ресторанам, распродавая свой неуёмный, непонятный  талант дружкам... да, дружкам! - наконец-то нашлось, чем окрестить своих миляг-собутыльников... не друзьям, а именно дружкам.

  И как быстро это произошло...









..