Желтая рама

В последнее время, гуляя по городу, очень трудно увидеть старые деревянные рамы.  Раньше, на зиму их заклеивали узкими полосками бумаги, вымоченной в кефире, и прокладывали щели поролоном. А весной долго открывали только форточки, чтобы снова не дай бог, не замерзнуть от еще холодных мартовских ветров. В моем дворе у всех давно щеголеватый пластик. Уже не бросается  в глаза его белоснежность, и никому не кажется непостижимой роскошью иметь такие окна. В доме под номером 12, напротив меня, есть одно окон, оно выглядит нелепым клоуном, среди серой толпы прохожих. Деревянные желтые рамы полуоблупились от погоды четырех сезонов, стекла полутемные, дымчатые от старости. На сером бетоне блочной пятиэтажки такое окно выглядит броско и не уместно.
  В этой квартире, на четвертом этаже, живет семейная пара. Обоим уже давно за 60. Все во дворе знают, что муж и жена пьют. Нет-нет, они приличные люди, не валяются под заборами, выглядят опрятно, не теряют рассудка, но имеют пристрастие к алкоголю. Их сын - запойный Ванька-дворник побивает и мать, и отца, отбирая у них пенсию и продукты. Он выглядит жутко - куда старше своих сорока, без пары передних зубов с блеклыми глазами, не выражающими эмоций. Грустная история, но такой никого в наше время не удивишь.
Я часто видел их во дворе, сидящими на скамейке, рядом друг с другом. Тихонько идущими с авоськой из магазина. Жена часто кормила дворовых кошек, муж поливал деревья, и вопитывал местную молодежь. Те слушали, конечно, в полуха, ухмыляясь и сдерживая комментарии - все знали эту семью, жену Галю, мужа Ваську, их не обижали, давали денег в долг до пенсии, молча осуждали их сына.

Я встретил Василия в продуктовом магазине возле дома, он стоял облокотившись об дверь и, кажется, ждал кого-то. Я шел за какой-то домашней мелочью, вроде хлеба, и сначала не обратил на него внимания. Он тихо окликнул меня.
- Привет, дядь Вась! - я ободряющее похлопал его по спине. - Не важно выглядишь, приболел или чего?
Он поправил кепку на голове, и провел сухонькой ладонью по лицу.  Будто не слыша моих слов. Дай - говорит,- двадцатку до пенсии? Я сделал суровое лицо, произнес что-то внушительное о вреде алгоколя.
- Стыдно тебе, дядь-вась, денег просить на чекушку уже! Ну вроде взрослый человек, ну разве это дело?
Слышу, он бормочет что-то и все так же не смотрит на меня.
- Мне жену помянуть надо. Силы нет больше.
Я как обухом по голове ударенный замолчал.
- Как помянуть? Что ты несешь тут, Василий? Ведь недавно еще по двору бегала, пенсии ждала?? - а в голове судорожно прокручиваю - и похорон не было, и дворовые сплетницы молчат. Что за дела?
Молчит старик, голову опустил. От истории, что он мне рассказал, все перевернулось внутри и намолнилось холодом и ненавистью, горечью и непониманием.

Тетя Галя от страшной уличной жары дня четыре назад занемогла. Лежала целыми днями на постели, не бегала к окну поминутно глядеть почтальоншу с пенсией, не пекла пирогов, не затевала уборку. Муж преданно заботился о ней, как смог сготовил еды, заварил чай, нашел в старой аптечке желтую упаковку анальгина, обмахивал жену газеткой и гонял назойливых насекомых. Она не спала первую ночь, от соседей Василий позвонил в скорую, посоветовали завтра придти своими двоими в поликлиннику. На вторую ночь Галя вроде стал бодрее, попила воды, перестала хрипеть, улыбнулась, погладила мужа по голове, и вроде как бы заснула. Успокоенный, Василий прилег на кушетку рядом.
А следующим утром, 4 августа, в день пенсии, Галя не проснулась. Все как-то затерлось в памяти, он сидел и сидел рядом с телом жены, гладил ее по руке и плакал. Вспоминал, что так за всю жизнь ничего полезного полезного для нее не сделал....Все - она для него. Посуду мыл пару раз за 65 лет, когда она в больнице лежала, да уезжала к родственникам в Калугу. Кричал на нее, когда не слышала с первого раза, что он говорит, и ходила слишком медленно. А теперь? Как он без нее? Покапали первые слезы, он целовал руку своей Галины и не знал, что происходит вокруг, который час, день, год, век.
Пришла почтальонша, злая измученая женщина лето сорока с выжжеными химией волосами. Василий акуратно затворил дверь в комнату Галины, и расписалась в маленькой кухоньке. Положил деньги на стол. Вернулся в комнату к жене. Сидел рядом с ней, укрыл зачем-то одеялом, поцеловал,придвинул иконку к кровати. Вспомнил знакомство первое, как сына новорожденного увидел впервой..
Ванька не замедлил явиться. Открыл сполпинка дверь в грязных сапожищах прошел в комнату. Когда только успели проглядеть с женой? Когда он стал таким? Вроде бы ребенок как ребенок, милый с ямочками на руках? Как могли знать тогда что это розовая ладошка станет шершавой от грязи и неопрятной, готовой с силой ударить по лицу и отца и матери? Сын был пьян, как всегда. Держась за дверной проем, дыша перегаром, зашел в комнату.
- Денег дай.
И тут Василий не стерпел. Обрушил все, что давно кипело  в груди, становясь то тихим смирением, то злобной, но бессильной яростью.
- Пошел вон! Не сын ты мне! Не приходи в этот дом, хватит, довольно! Мать до гроба довел, что тебе еще надо? Все забери! - рывком пошел на кухню, швырнул четыре тысячи стариковской пенсии в лицо. - Прочь иди! Видеть тебя не хочу, слышать, знать! - Василий упал на колени перед женой, схватился за голову.
- Кого мы вырастили? Кого?... - протяжно завыл он.
  Ванька, кажется протрезвел, от происходящего, тихонечко собрал рассыпавшиеся купюры, искоса глянул на мать, неподвижно лежащую на кровати. И вышел тихонько прикрыв дверь.
Сил на что-то не осталось. Самое страшное вдруг понял дядя Вася - нет ни гроша, чтобы проводить свою Галину. Не видя выхода, он нашел в холодильнике початую бутылку, и сел рядом с ней. Пил, плакал, держал ее за руку.
Когда водка закончилась, он собрался и вышел к магазину.
Я стоял, проглотив огромный ком, образовавшийся в горле, расстерявшись, не зная, что сказать. Не раньше получаса назад я видел дворника Ивана, который распевал песни со своими собутыльниками за гаражами позади дома. Глаза застилало что-то, я не помнил, как добежал до железных построек, поднял его на шиворот грязной рубахи. Мужики испуганно вытаращили на меня глаза. Я ударил его по лицу, с маха, но мне не стало легче. Я кричал ему пряму, что он не человек, что он не знает что делает. А Иван испуганно махал руками и не понимал, что я хочу от него.
Деньги, чтобы проводить Галину собрали всем двором. Сосед Володька взял на себя организацию, и в день похорон все прошло слажено, и как у людей. Василий в чистой рубашке в крупную клетку, причесанный и побритый от жены не отходил, но держался молодцом. Пришли все - местные старушки, жильцы со всех этажей. Только сын Ванька где-то пропал, говорят пил денатурат в соседнем дворе.

А вечером пошел дождь. Я сидел и смотрел на окно в желтой раме напротив. Курил одну за другой. Она посерела от капель воды и стала бледной, будто почернев от горя по ушедшей хозяйке.
"Как можно вот так?" - звучало в голове. Только прогнивший как старая желтая оконная рама Ванька знал ответ. Но я бы уверен, Галина не держит на него не зла, она бы первая простила его, и попросила бы других не винить.