Madeleine

Хоронили её по всем правилам места рождения. Выбеленная от страданий плоть, облаком висела над тёмным нечто; нижний туман благовоний охватывал кончики её пальцев. Детство и предположительное будущее накрыло все прелести французской жизни на теле, теперь не красовались в бордовом свете груди, не заигрывали с клиентами вульвические полянки.
Ей провели по животу, она была пуста, как и ранее, вне дома, бедная больше пила, грёзила не о сытости органов, а о сытости духа, ждала, когда любящие руки войдут в неё зефиром.
Слёзы омывающего задевали языческое спокойствие зимнего вечера вокруг неё, в этих зимних каминных бесконечностях не было слышно "Аллах", только тихий шёпот "vous seul", "une belle nuit", "combien?"
Но суровая вода рушила плоть, смывая насеребрённый свет, исходящий от каждой клетки её тканей, никто в этом месте и не предал значения её иному имени, данному в баре сатаны за столиком в половину второго ночи - Madeleine.
Три раза волнами проносилось за кулисами "здесь хоронят изменницу", три раза семья-зрители, извещённые кем-то о убийстве, провожали взглядом стекающую с неё воду.
- Довольно, - криком протянулось за пределами, крик усиливался, ровно как и пульс "провожающих".
- Уходите немедленно! - но заявление было съедено молчанием. - Вы фанатичные безумцы, ненавидящие мир, подите сюда, смотрите на первые похороны веры!
Не было ни христианских всхлипов, ни католической дипломатии, ни глупой усмешки буддиста, лишь звон капли - живая вода, ставшая бензином.