6. Поломанная стрела

Стрелок Хурм стоял в коридоре у окна постоялого дома «Поломанная стрела» и внимательно следил за пустой улицей. Вот уже ровно две четверти часа на ней не было абсолютно никого. Даже вездесущие собаки оставили в этот раз свою излюбленную помойку и куда-то исчезли. Он еще раз оглядел неприглядную картину портовых халуп, запоминая мельчайшие детали, вернулся к себе в комнату и лег на кровать. Рука болела безбожно. Любое неосторожное движение доставляло ему невыносимую боль. Воин бесстрастным взглядом убаюкал свою перебитую стрелой руку и покривился. Название ночлежки оказалось пророческим. Еще вчера вечером, когда пятерка непобедимых осколков собралась в этом месте, он и сам посмеялся над таким неудачным названием, но сегодня думал совсем иначе. Тонкой насмешкой судьбы казалась ему теперь выцветшая от времени и морских ветров старая вывеска захудалого постоялого дома.

Кто же мог знать, что этот предводитель лазутчиков клана Теней с кинжальным именем Шак1 окажется таким прытким? И как получилось, что он смог разом оборвать с руки нарождающегося клана сразу два пальца, а один поломать так, что тот надолго останется искалеченным2? Да и кто ждал, что этот воин, которого они посчитали легкой добычей, сам вернется в город и бросится на них, подобно безжалостной хинской кобре?

Ответов у него не было. Вернее, в них не было нужды.  Яснее ясного Хурм понимал, что, взвесив все, этот воин принял единственно верное решение, которое давало ему призрачный шанс уцелеть. Шанс был, да только он им почему-то не воспользовался и предпочел разменять этот драгоценный дар Творца на жизнь неизвестного ему человека. Вот именно эта мысль и доставляла стрелку самую сильную боль, словно это его грудь насквозь пробила крепкая стрела и это он сейчас лежал бездыханным на рыночной площади. Ну почему же этот боец отказался жить? Как смел он бросить, словно ненужную тряпку, под ноги незнакомцу самое дорогое, что есть у них всех? Бесценный дар жизни давался Творцом каждому человеку только один раз, и распорядиться им надо было с умом. Уж кто-кто, а этот воин точно знал, к чему ведет путь Тени и куда потом отправляются духи ушедших в иной мир людей, промышлявших на жизнь убийствами себе подобных. Но почему-то он все-таки выбрал смерть, а не жизнь.
 
Или нет?

Хурм задумался и понял, что он, наверное, ничего не знает о жизни. Глава лазутчиков Шак простаком не был — это точно, как и не числились среди его достоинств невиданная доброта или неразумная щедрость. Вряд ли он был и наивным дурачком, которому могли задурить голову россказни этого пройдохи мастера Аста. И он совершенно точно не был с ним знаком и не знал, что за человек был этот мастер. Так почему же воин поступил так, словно ему нечего было терять? Словно ему уже незачем было жить? «А может быть, перед смертью ему что-то открылось, — пронзила Хурма неожиданная мысль, — и он просто нашел то, что искал? Что безуспешно искали все осколки на протяжении долгих лет, прошедших в одиночестве после изгнания из Храма Основ3?»

Тяжелые воспоминания заполонили сознание Хурма, и перед его мысленным взором встали картины давнего прошлого. Как наяву он снова увидел себя бесшабашным молодым воином, который дерзким наскоком смог преодолеть считавшуюся доселе неприступной стену обители.  Много лет назад юнак из клана Черного Молота среди белого дня на глазах у изумленных привратников поднялся по высокой стене крепости и проник в Храм Исконной Доблести этого мира. Храм принял его, и он стал одним из братьев. Не лучшим и не худшим учеником был поначалу Хурм, прилежно изучавший долгие годы непостижимые науки этого братства, но вот окончить обучение он так и не сумел, потому что споткнулся у самой вершины, на которую так страстно стремился подняться первым.  Может быть, именно это треклятое желание во всем быть первым и стало тем камнем преткновения, о который запнулся лучший стрелок Храма.

И снова в который раз перед его глазами мелькнула история его давнего падения. Хурм от рождения обладал одним редким качеством, которое со временем развилось у него в удивительное умение. Он с самого детства умел направлять любые предметы точно в выбранную цель и мог поражать ее на расстоянии. Что в этом такого необычного, спросите вы? Многие умеют хорошо кидать камни, метать ножи, пускать стрелы. Дело нехитрое при известной сноровке, естественно. Но признайтесь, многие ли из вас могут кинуть камень так, что он отскочит от крыши одного соседского дома, потом стукнется о трубу другого и затем попадет точно в бок наглому коту, незаметно подкрадывающемуся к связке вяленой рыбы, висящей под окнами дома, что стоит напротив?  Камень, умелой рукой брошенный в животину, покусившуюся на запасы съестного; острога, пробивавшая насквозь сразу несколько быстрых речных рыб, — таланта Хурму было не занимать.

Однажды он на спор выстрелил из отцовского лука и попал со ста шагов неостренной стрелой прямо в кружку, которую старый пьяница Варох уже в третий раз безуспешно пытался поднести ко рту.

— Бросил бы ты пить, да занялся делом. Ты же отличный скорняк! — сказал Хурм тогда валявшемуся на помойке старику. — Все лучше, чем прятаться по углам от жены.
— А попадешь в кружку — брошу, — ударил себя в грудь Варох, — клянусь Пресветлой Владычицей моей жалкой жизни!

Хурм выстрелил и не промахнулся.  «Бывают выстрелы и получше!» — с ухмылкой скажут бывалые стрелки. Сказать-то скажут, но вот повторить такой трюк получилось бы в лучшем случае у одного-двух непревзойдённых лучников из всех, кого рождала Великая Мать Гейра за всё время своего существования. Ведь весь фокус был в том, что пьянчужка Варох сидел за углом худшего питейного заведения в Салиме. Да еще рука у него дрожала так, что половина содержимого кружки, которое никто бы не назвал иначе как пойлом, лилось через край.  А Хурм сумел выстрелить так, что порыв ветра закинул его стрелу за угол, и она попала точно в кружку, выбила ее из рук пьяницы и навсегда отбила у того охоту к выпивке. «Не иначе как сама Пресветлая Хозяйка Судьба направила эту стрелу!» — без умолку повторяла эту историю соседкам жена Вароха, обрадованная внезапным исцелением супруга от его давнего пагубного пристрастия.

Много еще было сделано в прошлом такого, о чем с гордостью поведал бы миру Хурм. Было и то, о чем он предпочел бы умолчать, но оставалась еще сокрытой и та история, о которой он не рассказал бы ни одной живой душе. Однажды темной ночью молодой брат попытался проникнуть в святая святых Храма, чтобы посмотреть на удивительную вещь, которая хранилась в алтаре самой дальней пещеры Скалы. Священный камень Иньяттан, источник неведомой силы, дарующей мощь богов человеку. Не было в Храме более охраняемой тайны, чем эта, но вот вызнал же он ее на свою голову! И поспорил с братьями, что именно он первым из всех послушников коснется этого камня.

Закончившие обучение воины Храма, в знак наивысшего расположения богов и признания несомненных заслуг в познании Искусств, передаваемых наставниками, получали особое благословение от камня. Когда воины завершали учёбу, лучших из них учителя приводили к святыне и проводили ритуал «Последней капли», после чего обучение воина считалось оконченным. Остальным же оставалось постигать науки еще долгие годы.  Многие, впрочем, так никогда и не удостаивались такой чести, хотя были первыми из первых в воинских науках. Почему, например, старый Акай, всю свою жизнь служивший поваром при храмовой кухне, был удостоен этого таинства? Ведь он за все время, проведенное в Храме, ничего кроме кухонной утвари и не держал в руках? И почему, тем не менее, все наставники Храма всегда обращались к нему с почтительным словом «мастер»? А за что даровали благословение неизвестному мальчишке, который без году неделя прожил приёмышом у наставника Хаста? Ведь его же взяли в Храм из жалости — наставник подобрал умирающего с голоду ребёнка, к тому же болевшего неизлечимой болезнью, известной в народе как «Проклятие Богов», вылечил его, и, немедля и дня после того как тот встал на ноги, отвел к алтарю!

Все эти действия наставников оставалось непонятными воину, вот уже десяток лет проведшему в обучении и снискавшему себе славу непревзойденного стрелка.
«Им нечему больше меня научить!» — заявил он после того как победил на соревновании своего наставника, носившего негласное звание первой стрелы Храма. Именно этот мотив, а вовсе не желание получить необыкновенную силу или чудесное видение, и стало причиной его рокового проступка. «Я сделал то, что не удавалось еще никому в этом Храме! Я сам вошел в Храм, сам из него и выйду!» — гордо заявлял он смотревшим на него с улыбкой братьям. Как сказал, так и сделал, да только вышло все совсем не так, как ему представлялось.

Когда воин миновал многочисленные ловушки храмового лабиринта и подошел к последней пещере, перед ней он увидел своего наставника Вана, сидящего в тягостной задумчивости. Надо сказать, что Хурм опешил: всего раз он видел своего учителя в таком состоянии. Это было на третий год его обучения, когда в Обитель пришла весть о том, что от рук осколков погибли сразу трое лучших учеников мастера мысли.

— Это я не научил их правильно оценивать соперников! — пенял на себя Ван.
Впрочем, Великая наставница Храма Оория, покачав головой, заметила:
— Ты хороший учитель, Ван, просто эти твои ученики не посчитали других твоих учеников достойными соперниками. И это была их ошибка, не твоя. Они не считали их себе равными, а потому презрели опасность и поплатились за это. Твоей вины нет!
 
Но этот вердикт так и не принес успокоения старому мастеру, и вот теперь Хурм видел у него точно такой же взгляд, каким обводил тогда Ван своих учеников, рассказывая им пример цены ошибки в жизни воина.

— Все-таки ты пришел, — тихо сказал мастер.
— А что ты хотел? — также тихо ответил Хурм. — Чтобы я жил в этом Храме вечно?
— В этом Храме ни у кого нет вечной жизни, — как-то просительно улыбнулся старый Ван. — Да и никто к этому тут и не стремится. Еще пара лет, и ты бы сам все понял.
— У меня нет этой пары лет! — отрезал молодой воин. — Я пришел закончить обучение и взять то, что принадлежит мне по праву.
— Так иди и возьми, — ответил ему наставник, — если сможешь.

Ученик быстро миновал мастера, который и пальцем не двинул, чтобы его остановить, и вошел в пещеру Света. На алтарном камне воин увидел каплю яркого синего огня, которым светился камень Иньяттан. Хурм, не медля, подошел к нему и попытался взять этот чудесный свет в ладони, но к его удивлению, у него ничего не получилось. Камень стал прозрачным, и, сколько воин ни пытался взять его в руки, пальцы проходили словно бы сквозь него! Так у Хурма ничего и не вышло. Оставив бесплодные попытки, он вышел из пещеры и, миновав застывшего подобно ледяной статуе мастера, направился к выходу из пещеры. Воин шел, не разбирая дороги, и, вероятно, на каком-то из поворотов свернул не туда и пошел другим путем. Хурм не помнил, сколько дней он шел под горным массивом, но, в конце концов, от усталости камнем упал на самое дно подгорной реки и был вынесен ее быстрыми водами прочь за пределы Скалы.

Вот так и превратился первый лучник Храма в изгоя, воина-осколка. Позже он неоднократно пытался вернуться в Храм, но всякий раз получал от ворот поворот. Никакие слова раскаяния не действовали на безмятежного привратника — мастера Арра. 

— Тебе нечего мне сказать! — одни и те же слова получал в ответ от привратника Хурм. — Слова тебе не помогут! — и с ехидным смешком перед ним захлопывалось слуховое окно.

Подобным застывшему камню ощущал себя воин с тех пор и до этой самой минуты, но вот теперь лёд, в который превратилось его сердце, вдруг расплавился и превратился в упругую яростную каплю света. Он понял, что никому на земле Благословенной Гейры не взять священный камень Иньяттан в руки! Можно лишь стать частью от части, светом от Света, каплей от Океана Единого и стать Им. Тат Сат Им — так именовали в Храме постигших эту истину и открывших в себе Свет Единого. Тат Сат Им — это слово вдруг зазвучало в груди Хурма, и из его солнечного сплетения явилась капля белого огня, а из нее пробился луч яркого света. «Тат Сат Им!» — пело у него в груди волшебное слово Любви и Света, а сердце воина билось ему в унисон. Он вдруг разом понял все. И то, почему только теперь стал таким, каким не был прежде... Ему ясно открылось, кем он был раньше: воин увидел внутри себя череду пленников, коими не был он сам, но которые тоже безуспешно искали выход из замкнутого круга жизни вовне себя. «Вот же оно! Вот оно внутри!» — билось огнем понимания сердце воина.

«Вот то, ради чего все мы родились на свет!» — осознал он простую истину и стал целым. Собой. Каплей бескрайнего океана жизни.  «Тебя ждут Дома!» — слышался ему ясный голос между ударами его сердца. «Тебя ждут. Ты нужен!» — услышал он продолжение беззвучной фразы и вдруг ясно понял, что опаздывает туда, где нужна сила и умение первого лучника Гейры.

Хурм быстро подскочил с кровати, схватил здоровой рукой лук и на мгновение помедлил. Его колчан был пуст, последнюю оставшуюся у него стрелу он потерял на рыночной площади, когда прыгал из башни, убегая после неудавшегося покушения на мастера Аста. Но стрелы ему ещё понадобятся — это он чувствовал точно. Стрелок окинул взглядом стол и подхватил лежащий на краю обломок стрелы Шака, которую он поломал, вытаскивая у себя из раны. Затем он быстро выскочил в коридор, и ноги сами понесли его в сторону порта. Он бежал и расталкивал глупых обывателей, которые, словно нарочно старались оказаться у него на пути. А народ плотной толпой валил в порт, и скоро до Хурма простыми словами донесли причину столпотворения.

— Куда прешь? — орали ему горожане. — Ты что, хочешь быть первой жертвой?
— Так беги, пусть кайсан тебя задерет! — потешались над ним особо ретивые насмешники.

От этих слов пелена непонимания рассеялась, и воин понял, кто будет его соперником. Кайсан — «коготь Смерти», — так именовали одного из самых страшных хищников Гейры. Поговаривали, что он был порождением Неразумного, за какие-то грехи людей пославшего его на землю, и спасения от него не было никому. Горожане почитали хищника могучим неразумным зверем, однако Хурм точно знал, что самым сильным у этого зверя был разум. Ни покрытое плотной чешуей тело, ни страшные крылья и лапы с кинжальной остроты ядовитыми когтями-наростами не представляли, в общем-то, особой опасности. Были звери и пострашнее и покрупнее кайсана, но еще ни одному хищнику не удавалось его победить. Зверь обладал уникальными качествами: развитыми до невероятной степени обонянием, зрением, слухом и еще чем-то таким, что позволяло ему предвидеть действия жертв. Именно так и обстояли дела — перед этим чудовищем все остальные творения всемилостивых богов чувствовали себя лишь жалкой добычей.

И еще одно качество делало его поистине уникальным охотником. Считалось, что он никогда не нападал на людей, а охотился только на животных. Убивая первую добычу, кайсан не останавливался, пока не вырезал подчистую всех ее сородичей. Так, убив одного дикого степного волка, зверь не успокаивался, пока не убивал всех волков на десять дней пути от места первого убийства, а потом исчезал и не возвращался до тех пор, пока волки не появлялись снова. Жрецы Ха'Ана, которые и привезли из неведомого места это чудовище, хвалились, что за немалую плату остановят нашествие ярых лесных быков, которых долгая зима и холод выгнали на поля Славного Харама. Мясо лесных великанов было несъедобным, а нрав довольно суровым и охотников сразиться с ними среди горожан и жителей окрестных сел не находилось. Ни деньги, ни слава победителей не прельщали ни могучих кхалисцев, ни бесстрашных архаргов4. Даже самые умелые наёмники, воины Великого Харана, чуждались такой славы и отказывались от «легких денег», которые им предлагал наместник города, потому что доставались они слишком дорогой ценой. Поэтому кайсан устраивал всех. Пусть и немало заплатит город жрецам, но остаться на долгие годы без урожая было еще страшнее. А тут еще и жрецы вдруг заявили, что неизвестный благодетель дарит городу этого зверя. Как тут не обрадоваться? Умелыми охотниками был немедля изловлен лесной бык, и наместник тут же объявил великий праздник — День последней охоты. Горожанам выставили угощение, и народ начал стекаться в порт, чтобы развлечься и поглазеть, как одного зверя скормят другому.

Однако стрелок знал, что горожане заблуждаются. Наставники Храма не раз предупреждали его, что в отрывочных записях, сохранившихся в храмовой библиотеке, были явно не все сведения об этом поистине уникальном творении темных магов. Некоторые его качества остались скрытыми, но ясно было одно: зверь разумен настолько, насколько были разумны создавшие его безумцы. Колоссальный инстинкт выживания, помноженный на невероятную живучесть, делал кайсана опаснейшим противником людей, для уничтожения которых, как полагали, он и был создан. Некогда подобные твари извели население целой страны за морем. Наставники не раз приводили в пример этого зверя, противопоставляя беспечное неведение о нем простых жителей знанию о его реальной магической сущности.

Изначально зверь плотоядным не был. При всем своем страшном виде он был довольно мирным и питался травой, но многовековые изыскания магов крови дальнего запада привели к появлению настоящего чудовища. Говорят, что его детенышей они стали поить кровью жертв, и постепенно только этот вкус и стал приносить кайсану удовлетворение. Вкусивший кровь зверь навсегда становился жаждущим, и его более не привлекала никакая иная пища. И только сами маги имели какой-то тайный порошок, который напрочь отбивал у зверя желание подходить к его обладателю ближе чем на сотню шагов. Иного способа отвадить зверя не было — его чешую можно было пробить разве что стрелой большого башенного стреломёта, но для этого в него надо было ещё попасть. Зверь отличался невероятной реакцией и реагировал на прямую опасность молниеносно, и в него не могли попасть даже бывалые лучники. Он точно знал, куда попадет нацеленная в него стрела, словно считывал намерение стрелка прямо у того из головы. Хурм как-то раз участвовал в показательной охоте на детеныша кайсана, устроенной наставниками Храма, но, к своему стыду, так в него ни разу и не попал. Впрочем, стыдиться было нечего — промахнулись и все остальные стрелки. И только совместный залп трёх десятков лучников по запертому во внутреннем дворе Храма зверенышу сумел поразить его. Но то был детеныш, а сейчас на пристань выгружали клетку со взрослым и голодным хищником. Только вот в жертву ему готовили вовсе не лесного быка.

Хурм точно знал, кто именно был этим неведомым благодетелем и по чьему приказу жрецы, поджав хвосты, отправились в небезопасное дальнее плавание. И это знание вселяло в него ужас. Он понял, какой страшный подарок собрался сделать мастер Смерти доверчивым жителям города. Теряющий власть мастер Хин решился устроить в городе поголовную резню и для этого приказал Ха'Аннитам привезти из-за моря кайсана.

Хурм пробился сквозь толпу и занял место в первой шеренге горожан. По давней морской традиции корабль жрецов встречала на пристани группа храмовых танцовщиц, лучшая из которых играла роль жертвы. Осыпанная отвращающим зверя порошком, она должна была танцевать прямо у того перед мордой, и даже могла слегка потрепать его по загривку. Танцовщица, уверенная в своей безопасности, всем своим видом демонстрировала безразличие и превосходство над страшным противником. А на расстоянии двух десятков шагов от того места, куда должна была опуститься клетка городские стражники установили башенный стреломет, который в случае необходимости мог остановить зверя. Впрочем, к своим обязанностям они отнеслись довольно прохладно. Мало того, что стражники всю ночь «охраняли» мастеровых, которые занимались переноской самострела, так еще и теперь должны были оттеснять напирающую на пирс толпу от клетки. А потому самострел хоть и был заряжен и направлен в сторону пирса, около него протирал штаны только один стражник, который лучше прочих держался на ногах. Вчера вечером, получив от щедрот жрецов немалую награду, служивые славно погуляли в портовом кабаке и теперь могли разве что висеть на напирающих горожанах, создавая иллюзию воинского усердия.

С другой стороны пирса, в загоне, находился огромный лесной бык, грозно вонзивший свои рога в доски забора. Расчет жрецов был прост. Выпущенный из клетки зверь мог пойти только двумя путями: или мимо танцовщицы, или в загон к быку. Вернее выбора-то у него и не было — от девушки разило букетом таких невообразимых восточных ароматов, что даже упившиеся вусмерть стражники трезвели прямо на глазах. Куда уж было деться зверю, который и сейчас, находясь на палубе судна, от этой вони без устали мотал головой и брызгал ядовитой слюной во все стороны. Зверь был в ярости, и понятно, на кого бы она излилась, однако, в действительности все пошло совсем не так, как предполагали жрецы и голодные до зрелищ зрители.

Когда на причал опустилась клетка с кайсаном и бритоголовый послушник опасливо распахнул дверь, случилось неожиданное. Толпа бурно выдохнула в ожидании развлечения и, прорвав цепь стражников, хлынула на причал. Лучшая танцовщица Храма Радости, непревзойденная Ико Ма Линь, стремительным шагом направилась к зверю, который поначалу попятился назад, внутри клетки, а потом одним могучим прыжком словно выплеснулся наружу. Он покачал головой, скосил один глаз на стреломет и мягким шагом направился к девушке. Толпа охнула и отхлынула назад. Танцовщица запнулась и стала лихорадочно трясти перед носом зверя кувшинчиком с дурновониями, от дыма которых тот только шире распахнул пасть и выдохнул в ответ настолько зловонное дыхание, что девушка потеряла сознание и упала на доски пирса. Зверь подошел к ней поближе, помочился на нее, недвусмысленно выражая свое отношение, а затем стукнул лапой по валявшемуся рядом кувшину и раздавил его. Затем он оставил лежавшую в обмороке танцовщицу и направился к стоящему у стреломета стражнику, который со страху наложил в штаны и, недолго думая, кинулся в море.

Вот так и остались горожане без единственного средства защиты и малейшего шанса на спасение. А зверь подошел к стреломету и словно нарочно стал боком тереться прямо об острие стрелы, а потом уставился немигающим взглядом на людей. Хурм мог бы поклясться, что в этот миг на морде кайсана промелькнуло подобие улыбки удовлетворения, настолько разумным показался ему этот взгляд.

Все это Хурм видел словно через туман: одна часть его внимания пристально следила за происходящим, а другая безостановочно искала выход. Перед его глазами вдруг ясно появилась картина, описать которую не смог бы даже многое повидавший воин с навечно очерствевшим сердцем. Теперь он уже сам считал из головы зверя план его последней охоты. Сомнений не было: кайсан был разумен настолько, что обладал способностью предвидеть действия и мотивы поведения людей. Стоило ему только представить у себя в голове, как он разрывает стоящего прямо перед ним толстяка, как у бедняги немедля подкосились ноги и тот упал без чувств. Затем зверь насладился мысленной картиной расправы, представляя, как он раздирает в клочья ещё десяток горожан, и на землю немедленно повалились несчастные люди, которым не повезло стать мысленной добычей чудовища. Это казалось невероятным, но кайсан явно обладал какой-то способностью оказывать воздействие на людей на расстоянии.
А потом Хурм почувствовал, как в голове у зверя словно зажегся синий огонь, и перед глазами стрелка встала картина полностью обезлюдевшего города, с улицами, по самые крыши домов засыпанными человеческими костями. Стрелок воочию увидел, как в голове у зверя рождаются картины одна страшнее другой, и он понял, что ареал обитания этих тварей исчисляется сотнями лиг5, и под удар жестокого хищника попадёт не только этот город, но и все остальные города Вольного Края.

Это была бы катастрофа страшнее, чем ужасная чёрная смерть или как её ещё называли в народе, — «проклятие богов». Болезнь обычно оставляла в живых каждого третьего человека, реже одного из пяти, но кайсан не пощадил бы никого. Хурм увидел, что у него в голове все люди светились маленькими точками, и сейчас убегавшие горожане чертили в голове зверя план города, а точнее место его последней охоты. Воин понял, для чего хищник уничтожал людей подчистую — он питался не только кровью и плотью жертв, но ещё впитывал эманации умирающих и постепенно превращался в какую-то ещё более страшную тварь, названия для которой не было ни на одном языке людей.

Со стороны могло показаться, что Хурм впал в какое-то странное оцепенение, словно бы застыл ледяной статуей, в то время как большая часть толпы давно уносила ноги с портовой площади. Только около сотни горожан, также как и он, застыли в безмолвии. Люди просто не могли оторвать от зверя глаз и, словно парализованные, смотрели на него, а он пристально вглядывался в них. Что это было — неведомая магия, влияние отравленного дыхания зверя или что-то ещё, — люди не знали, но чувствовали, что им нельзя пошевелить даже пальцем, пока зверь смотрит на них. А затем время замедлилось, и настал миг действия.

Кайсан на мгновение отвернул морду в сторону, и Хурм показавшимся ему самому очень медленным, но на деле удивительно быстрым движением наложил поломанную стрелу на тетиву и невероятным усилием рук растянул лук. Он забыл в этот миг, что рука его сломана, и представил ее себе прочной, как ветвь дерева Эби, из древесины которого был сделан лук. Зверь быстро повернул голову назад, но стрелок уже выпустил стрелу в цель. Хищник не двинулся с места и проводил взглядом стрелу, которая явно летела мимо него, а вот куда именно она была направлена, он так и не понял. Раздался короткий треск, а затем гулкой плетью ударила спущенная тетива, и кайсана насквозь пронзила громадная стрела башенного стреломета. Яростный вой хищника разорвал тишину и тут же замолк под ревом очнувшейся ото сна толпы. Зверь, которому стрелой раздробило позвоночник, упал набок и через мгновение испустил дух, а вокруг него все это время плясали и плакали от радости горожане, которые по праву могли считать этот день вторым Днем спасения города6.

А Хурм так и простоял все это время без движения. У него просто не было ни сил, ни слов для ответов на похвалы и знаки внимания горожан, которые передавали друг другу историю невероятного выстрела. Он просто ждал сам, не зная чего, поскольку отчетливо понимал, что его прежняя жизнь кончена, а возвращаться в "Поломанную стрелу" означало навлечь на себя поистине непреходящую славу, избавиться от которой ему не удалось бы уже никогда. И тут его кто-то подергал за штаны. Хурм повернулся и увидел малыша лет пяти, который важно сопел и смотрел на него восторженным взглядом.

— Стрелку плохо ходить без стрел! — важно сказал карапуз и протянул воину его стрелу, которую тот потерял на рыночной площади во время неудачного покушения на мастера Аста.
 — Хурм, проказник, живо иди домой! — раздался за его спиной смешливый голос, и воина словно обдало жаром. Малец, подтянув штаны, быстро засеменил к стоящей посреди группы детей полноватой женщине, смотревшей на своего сына с нескрываемой улыбкой.
— Пора домой! Отец ждет! — повторила она и, подхватив ребёнка на руки, исчезла в уличной толчее.
— Пора Домой! — эхом повторил такие долгожданные слова воин. — Пора Домой.

А через десяток лун к малым вратам обители Храма Основ подошел легкой походкой немолодой воин и, не успев постучать, молча вошел в настежь распахнувшиеся перед ним двери.

1 — Шак — кхалисский кинжал. Об этих и других событиях смотри сказку «Выбор воина».
2 — Пятерку воинов в Хараме именуют «рукой».
3 — Храм Основ — иное название обители, именуемой Скала.
4 — Архарги — воины клана Утренней звезды, известные своей храбростью.
5 — Площадь земельных участков на Гейре исчисляется в кругах лиг. Круг лиг — круг с радиуса, приблизительно равным 1,5 км., или 7,07 кв.км., то есть ареал обитания кайсанов составляет более 2000 кв.км.
6 — Первым Днем спасения города считается день, когда войска непобедимого доселе кхалифа Марунджа были затоплены вышедшей из берегов горной рекой. Упоминание об этом событии содержится в сказке «Улыбка мастера».