Глава 17. Отпуск инспектора Буало

Господин Люссак в цивильной одежде сошёл с полицейского катера ранним утром. Океан был спокоен сегодня, а катер – быстроходный и мощный.

Когда вечером он позвонил своему шефу, по делу Лясовского, в ответ получил приказ немедленно прибыть в центр. По делу срочному и не терпящему отлагательств. Нужно сказать, что это весьма заинтриговало господина Люссака. Редко случалось ему получать личный приказ от начальства. Если от него чего-то хотели, прибегали обычно к помощи телефона.

Ожиданием был пропитан этот перерыв в работе на причалах и набережных, это молчание наглухо запертых мастерских и верфей. Рыбачьи шаланды покачивались на волне, а в них сидели рыбаки… готовили себе завтрак. Забастовка продолжалась. К ней присоединились докеры на причалах, рабочие на верфях, все те, кто имел дело с морем и кораблями. Некоторые поговаривали о том, что и железные дороги должны остановиться. Туда, где работа была очень срочной, посылали солдат, которым приказывали разгружать суда. Но шла эта работа очень медленно. Во-первых, потому, что солдаты в душе сочувствовали докерам, а во-вторых, они не были профессионалами. В порту несколько раз дело доходило до стычек между забастовщиками и конными гвардейцами. Говорили об убитых и раненых. Профсоюзы не хотели отступать от своих справедливых требований, а работодатели ждали, пока тем надоест выступать. Здесь, однако, дело выглядело иначе, чем на Острове Ведьм. Лавочники давали продукты в кредит и с симпатией относились к забастовщикам. Здесь хозяева ничего не могли поделать, и убытки их росли с каждым днём.

Когда Люссак явился в здание префектуры, он представился и тут же был принят шефом. Похоже, его ждали.

— Садитесь, коллега, — сказал майор, перебирая на столе бумаги. — Перейдём сразу к делу. А именно, к этому Лясо. У меня здесь его характеристика. Если речь вести о его штатской биографии, то здесь он чист как слеза. В шахте отмечался как хороший работник. Степенный и солидный, очень любящий свою профессию. В партии коммунистов не состоит. Далёк от политики. Не забивает себе ею голову. Я ознакомился с обвинительным заключением. Любой суд признает его невиновным или даст, самое большое, несколько месяцев заключения. Лучше повлиять на ксендза, чтобы тот отказался от обвинения. Преднамеренности там не было. Может, и у меня не выдержали бы нервы, если бы кто-то надо мной – живым – отправлял мессу, как там они её называют, чёрт возьми, заупокойную, что ли. У парня были тяжёлые переживания. Несколько лет в Африке – уже одно это его оправдывает. Непонятная смерть отца, долгий плен, тяжёлое ранение. Нужно признать, что для одного человека этого уж слишком… Даже для начинающего адвоката здесь дело ясное. Ну, и ещё, в данное время у нас нет людей, чтобы конвоировать Лясовского на континент. Отпустите Михала на свободу, если не желаете с ним возиться. У меня есть заботы поважнее.

Он прервался, чтобы закурить папиросу, и затянулся дымом.

— Чёрт побери,  в лавках уже не хватает английских папирос, а эти «Голуаз» — чёрт знает что, пекло адское. Сдавливают глотку, как верёвка на шее висельника. Ну ладно, идём дальше! Для Острова Ведьм помощи вы никакой не получите. Вы  знаете ситуацию так же хорошо, как я. Каждый жандарм сейчас на вес золота. Продолжайте справляться сами, как умеете. Сомнительно вообще-то, чтобы у вас дошло дело до забастовки.  Ну, да  вы сами лучше знаете, что делать. А теперь последнее, самое важное дело. Эта работа в самый раз для вас, коллега. Имеете возможность проявить себя. – Здесь он инстинктивно понизил голос до шёпота: — Имеем конфиденциальные сведения, что откуда-то с вашего острова попадает на континент – держитесь – кокаин…

Комиссар вскочил на ноги.

— Это невозможно! – вскричал он. – Откуда такие сведения?

— Слово «невозможно» — не французское слово, коллега не должен забывать об этом. А подробных данных у нас нет, иначе бы мы вас не вызывали и не отнимали дорогого времени.

Майор начал рассказывать.

— В местный госпиталь привезли неизвестную, безо всяких документов, больную женщину. После тщательных исследований и врачебного осмотра подтвердилось, что неизвестная была отравлена. Как позднее оказалось, ядом стала слишком большая доза кокаина. В этом не было бы ничего странного, такие вещи, а то и похуже, сегодня в порядке вещей. Каждый второй инфаркт вызывается кокаином. Это для полиции никакая не тайна. Для ухода за больной была выделена одна из наших медсестёр «для специальных поручений», поскольку вначале возникло подозрение, что женщину пытались убить с помощью яда. Хотели узнать от больной хотя бы что-то. К сожалению, наши лучшие врачи ничем не смогли помочь. Женщина умерла на следующий день, не приходя в сознание. И это плохо. Она могла бы нам многое поведать. Но знала слишком много и должна была умереть. Из того, что она говорила в бреду, наша сестра сделала вывод, что дело было не пустячным. В горячке она часто упоминала моряка по имени Марсель. О каком-то судне, о деньгах. Много денег и кокаина. Вспоминала об Острове Ведьм. Говорила так беспорядочно, что наша сестра не смогла понять, как это связано с вашим островом.

— Теперь, коллега, — закончил майор, — вы знаете столько же, сколько я. Управление давно ломает голову, каким хитроумным способом «снег» попадает на континент. Все торговцы и пассажиры судов попадают в порт, подвергнувшись тотальному осмотру. До сих пор, однако, никаких следов не обнаружено. Только вчерашний случай пролил на дело немного света. Очень слабого, это верно, но достаточного, чтобы поискать на Острове Ведьм.

— Это невозможно, — повторил  окончательно подавленный комиссар. – Каждое судно контролируется и у нас, досматривается. Мы знаем каждый уголок острова, каждого человека.

— А рыбачьи шаланды тоже подлежат осмотрам?

— Такой необходимости у нас не было.

— А кто, коллега, может поручиться, скажем, за то, что товар не перегружается на лодки в открытом море? Знаю, что на вашем участке океана это было бы трудно. Но я предлагаю вашему вниманию одну из гипотез. А таких предположений может быть больше. Вот другая гипотеза: к пристани ведёт одна-единственная дорога, официальная, обозначенная буями и световыми сигналами. Но кто может поручиться, что не существует другой, тайной, даже опасной, но на что только не пойдёшь ради заработка. Судно приходит к берегам острова ночью и бесконтрольно выгружает товар. Оттуда идёт прямо в порт. И что может показать в таком случае даже самая тщательная проверка? Ничего.

— Это невозможно, — в третий раз повторил Люссак.

Майора это вывело из себя. Он швырнул в угол папиросный окурок и кулаком грохнул по столу.

— Невозможно! – крикнул он. – Невозможно. «Снег» в таком случае падает прямо с неба. Почтовые голуби приносят его на континент в клювиках. Что вы, коллега, об этом знаете? Невозможно. Предупреждаю вас: или повышение, или… разжалование. Конец вашей синекуры и карьеры. И без того у меня на вас жалоба, что вы так просто и быстро закрыли дело о смерти инженера Лясо. Несчастный случай. Если бы эта несчастная женщина умерла на острове, ваш рапорт утверждал бы лаконично: «Самоубийство»…

Майор замолчал и глубоко над чем-то задумался. Внезапно сорвался с места и вынул из сейфа папку с заголовком «Лясо». Излишне нервно перелистал бумаги, словно искал что-то, какую-то зацепку. Наконец, нашёл и начал читать. Через некоторое время сказал:
— Выслушайте и сделайте выводы, коллега. Если бы вы собирались идти в выходной день на прогулку в горы, разве взяли бы вы с собой все свои бумаги? А как следует из подписанного вами рапорта, эскизов и предварительных чертежей у Лясо было очень много. Битком набитый портфель. Документация маяка была почти готова. Разве вам ничего не говорит предусмотрительность инженера, который один экземпляр документации отправил заранее почтой?  И это за два дня до, как вы утверждаете, «несчастного случая». Почему отправил? Случайно ли инженер таким образом обезопасил результаты своей многомесячной работы от неизвестной нам угрозы? А может, Лясо знал о том, что делается на острове, больше, чем, скажем, я или вы? Документы его сгинули бесследно. Я понимаю, почему не обнаружена верёвка. Верёвка для рыбака – желанная добыча. Потом никто не захотел в этом признаться, чтобы не связываться с полицией. Но документы? Куда подевались чертежи? Допустим, у вас с собой толстый портфель, и вы спускаетесь со скалы при помощи верёвки. Что бы вы сделали с портфелем?

Комиссар, сражённый логикой шефа, выдавил из себя:
— Привяжу его к поясу, тогда у меня освободятся руки.

— То же самое, вероятно, сделал и инженер Лясо. А когда выловили тело, что при нём обнаружили? – И, не дожидаясь ответа, майор уверенно сказал: — Ничего! Ничего не обнаружили! А портфель был из свиной кожи. Прочный и новый. И вас эта деталь не удивила? Мы знали и знаем, что кое-кому ещё и сегодня мешает «Маяк Самоубийц». Океан перестал выбрасывать свою добычу на скалы. Но разве это единственная причина, по которой у маяка столько врагов? Не забывайте, что после постройки маяка усилилось паломничество туристов на остров. Многие приезжают на остров, чтобы купить у рыбаков разные красивые штучки. А чем больше посторонних глаз, тем труднее «работать» преступникам. Я и сам буквально за гроши купил старинную вещь времён Людовика XVI. Такая активность туристов кое-кому могла помешать, так же, как и свет маяка мог бы «осветить» слишком многое. Отсюда и эта борьба, эта неприязнь к маяку, к инженеру Лясо. Чем больше думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что дела под шифрами «Снег» и «Лясо» можно вложить в одну папку.

Майор подумал немного, положил папку в сейф и сказал:
— Желаю удачи. А слово «невозможно», повторю ещё раз, вычеркните из словаря.

Когда Люссак вышел уже за дверь, майор нажал кнопку:
— Инспектора Буало ко мне.

Вызванный вошёл в комнату. Буало смеялся редко. Даже черты его лица, суровые и грубоватые, не располагали к шуткам. Лицо было изрыто морщинами. Одни пересекали лоб, другие пролегли полукругом от основания носа до выдвинутого крепкого подбородка. Тонкий нос выступал из этого овала словно пробка из треснувшей бутылки. Он встал навытяжку перед шефом.

— Инспектор, вы просили отпуск?

— Не могу припомнить.

— А вот я выписал вам отпускной билет. И квитанцию в кассу. На получение денег. Какой же отпуск без капиталов! Есть даже направление – на Остров Ведьм. Вы давно мечтаете проведать этот бугор, затерянный в океане. Там можно задёшево купить разные вещицы и написать хороший репортаж. Знаю, что иногда наши газеты печатают кое-что под псевдонимом «Крепкий». Этот «Крепкий» не родственник вам?

Буало покраснел, как школьник, застигнутый учителем при написании первого любовного письма. Опустил голову и подумал: «Откуда ему это известно?».

Шеф вынул дела «Снег» и «Лясо», и долго что-то объяснял инспектору. Закончил и вручил бумаги Буало.

— Изучение этих материалов много времени у вас не займёт. Уже сегодня, как частный торговец старьём и турист, вы отправитесь на Остров Ведьм. Желаю успеха. Да! Можно использовать Михала Лясо как приманку, когда он выйдет из заточения. А выйдет он наверняка,  головой ручаюсь. Мне кажется, он там не древности искал. Убийца может совершить какую-нибудь ошибку, когда Лясо будет на свободе. Это всё.

Когда Буало переступил порог, майор резко встал. Уходящий услышал вдогонку:
— Езжайте, коллега, отдохните. Моторка уже ждёт. О вашем присутствии на острове не должен знать комиссар Люссак. В случае чего можете звонить мне в любое время. Да, чуть не забыл о самом главном! – хлопнул он себя по лбу. – Чтобы не блуждать в потёмках, коллега, есть две отправные точки. Первая – это семья Керьянов. Другая – это таверна Эскублака. Мне кажется, там можно найти ключ ко всем загадкам. В рапорте говорилось также о дочке Керьянов. Похоже, молодые имеют серьёзные намерения в отношении общего будущего. Нужно расспросить девушку поподробнее.
*****

Комиссар Люссак нерешительно остановился на лестнице. Он не знал, что делать. Был подавлен. Шеф не шутил. Карьера висела на волоске, а такой хорошей должности он нигде больше не получит. Проклятое невезение! Черти принесли эту женщину с её бредом. Кокаин! Тоже придумали. Сами не могут навести порядок в провинции, боятся испортить свою карьеру, вот и нашли козла отпущения. Умники, чтоб им пусто было! Этот майор, зараза, имеет богатую фантазию. Лучше бы он сочинял полицейские криминальные повести!

Комиссар расстроено махнул рукой. Посмотрел на часы. Четверть десятого. До отъезда у него ещё много времени. Проведёт его с пользой для здоровья, в пеших прогулках по городу.

Ему встретились работницы, в голубых комбинезонах, в беретах, сдвинутых на ухо. На впадинах щёк выступали алые пятна, когда они шептались, жестикулируя, помогая словам головами и руками. В глазах у них светился огонёк враждебности. «Злой этот огонёк», — подумал комиссар, глядя на них.

Работницы шли кучками, останавливались, встречаясь с товарками с других предприятий. Разговаривали с ними вполголоса, оглядываясь назад. Умолкали как по команде, слыша шаги позади или замечая издали голубой жандармский мундир.

Люссак услышал в толпе:
— Не сдадимся! Выстоим. Все стоят за нас стеной.

Голос смолк, утихомиренный чьим-то шиканьем. В гордом молчании скрывалось недоверие. К полиции, к чистенько одетым,  сытеньким  буржуям, ко всему паршивому строю. Это прямо-таки чувствовалось в душном портовом воздухе, пропитанном пылью. Сочилось из тел, из пропитанной мазутом одежды, из глаз. Глядя на этих людей, начинало казаться, что жизнь они воспринимают как глубокий овраг с отвесными и гладкими как стекло склонами, как ущелье, как пропасть, из которой трудно выбраться. С меланхолическим выражением лица прогуливался жандарм. Почти на каждом перекрестке торчали полицейские с белыми дубинками, которые, не задумываясь, пускали в ход.

Комиссар приостановился. Серединой улицы тянулась цепочка военных машин. За ними из боковой улицы выползла длинная змея измученных жарой и дальней дорогой солдат в запылённых мундирах, в тяжёлых, побелевших от пыли кованых башмаках. Колонна тянулась долго, загораживая проезд. Люссаку хватило времени, чтобы присмотреться к лицам марширующих. Почти на каждом лице, кроме усталости, написаны были подавленность и покорность. Комиссар прикрыл глаза, дожидаясь, пока его минует последняя шеренга. Едва полицейский дал знак, что проезд открыт, как комиссар, подхваченный толпой, оказался на другой стороне улицы. В это мгновение он почувствовал, что чья-то рука легко коснулась его кармана. Обеспокоившись, он ощупал себя. Портфель был на месте, но в боковом кармане обнаружилась сложенная вчетверо бумажка. Он оглянулся на идущих рабочих, но их лица не выражали ничего, кроме пренебрежительного безразличия.

Тогда Люссак поднялся на террасу таверны и, прежде чем заказать какую-нибудь выпивку, нервно развернул и разгладил пальцами вынутую бумажку. По мере прочтения лицо его каменело. Кельнер, стоя перед ним, спросил, что подать.

Комиссар ещё раз глянул на листовку, потом на кельнера и процедил сквозь стиснутые зубы:
— Вина.

После ухода кельнера Люссак ещё раз перечитал листовку и успокоился, а от последних слов даже развеселился. «Прочти и передай другому». Передам. Отдам приятелям с острова.

Комиссар задумался, сидя. Глядя на улицу, он не видел женщин, торгующих у стен томатами и копчёной сельдью. Не замечал грязных оборванцев, тянущих руки за милостыней. Не слышал шушуканья уличных женщин. Не видел, не чувствовал людей вокруг, хотя от нищих долетали запахи застарелой нищеты, а с улицы – запахи дешёвых духов, от которых свербело в носу. Мыслями он был далеко от этого портового города и его обитателей. Он переживал слова майора. «Повышение или разжалование»… Ах, дьявол его забери!

Такую тяжкую тоску можно утопить только в вине. Одним движением он быстро опрокинул стакан и сразу же налил другой. Только тогда почувствовал себя приободрившимся. Его профессиональные повадки взяли верх. Он внимательно присмотрелся к посетителям таверны, которые тонули в дыму. В одном конце сидели несколько офицеров торгового флота в обществе портовых девиц. В другом углу несколько толстяков подсчитывали свою ночную прибыль. От жадности у них косило глаза. Они сверлили друг друга глазами, деля заработанные ночью франки поровну. Шулера. Наверняка. Мало ли здесь ночных заведений, где «работают» шулера, воры, дочери Греха и альфонсы? Там, наверняка, не одно дело началось и закончилось ночью. Там и нужно искать торговцев наркотиками. А не у него на Острове Ведьм. Интересно, как там себя чувствует Мария Моника? Он не мог забыть её прищуренных глаз во время того танца, как там он называется… Да, сегидилья…

Мысли о прекрасной Марии Монике прояснили его лицо. Люссак повеселел, словно одолел подъём. Нужно навестить её ещё сегодня. Тем более что Эмиль де Монфор уехал. Люссак допил вино и расплатился. Надел на голову элегантную «борсалино»  и направился твёрдым военным шагом в порт. На стенах повсюду красовались крупно начертанные лозунги: «Да здравствует забастовка!», «Долой капитализм!». К ним он уже привык. Пусть себе малюют.

Прохожие оглядывались на него. Их внимание привлекала его сильная фигура и заграничная шляпа, лихо надвинутая на лоб. Твёрдая военная походка и посветлевшие, с жёстким выражением, глаза. У такого должна иметься собственная машина с личным водителем. Почему же он слоняется по улицам? Собственно, он был чужаком на этой земле. Выпадал из общей картины. Возвышался на переднем плане, чужой, неприятный и неприязненный. Под афишей, сообщающей о гастролях столичных танцовщиц, под огромной афишей, на которой неправдоподобно красочные «гёрлы» задирали ноги в американском танце, демонстрируя выглядывающие из-под кружащихся юбок пупки, белела листовка в чёрной рамке. Комиссар прочитал бегло: «Сегодня на центральном кладбище состоятся похороны… убиты во время разгона забастовки… в порту…».

Под листовкой прикорнул человек с плоской коробкой на коленях. Она была наполнена шпильками, булавками, дешёвыми брошками и бусами для украшения крестьянских нарядов.

Люссак засмотрелся на афишу, заслоняя своей широкой спиной торговца, который беспокойно вертелся на своём месте, пока не перешёл со своим барахлом подальше, чтобы его лучше видели прохожие, которые и без того не обращали внимания на его товар. Комиссару снова вспомнилась Мария Моника. Он очнулся из задумчивости, задетый какой-то девушкой. Задела она его, похоже, не случайно.

— Пойдёшь со мной? – услышал он шёпот. – У меня ноги  будут  получше, чем у этих… танцовщиц. Смотри!

Ироническим взглядом он окинул её заплатанную юбку и эспадрилью. Одежда её распространяла в воздухе запах дешёвых духов. «Можно найти кое-что и получше», — подумал он. Кроме того, сегодняшние переживания охладили его пыл. Ему хотелось огреть девушку тростью. За её нахальство и самонадеянность, за эти перетянутые шнурками ноги, которые, впрочем, и впрямь были не хуже, чем у гёрл с афиши. Но он опустил трость.  Нервы!

— Убирайся к дьяволу, если не хочешь попасть в полицию.
*****

Нигде больше не задерживаясь, Люссак отправился в порт. «Отпустить условно», — сказал майор. Конечно, отпустит, несомненно, но только когда уладит одно «приятное дельце».

Вернувшись на остров, он заперся со стражником Дэнисом и долго выслушивал его отчёт. И лишь когда Дэнис отёр вспотевший лоб, комиссар спросил:

— Ты уверен, что Лясо говорил о поисках убийц на острове? Это очень важно. Подумай.

Да, Дэнис был уверен. Лясо говорил этой девушке – Анне – об убийстве.

— А какие планы на будущее! – воскликнул Дэнис. – Как они целовались! Как два голубка, слово даю. А какие у них серьёзные намерения! Они очень любят друг друга.

Лицо комиссара приобрело хитрое выражение. В глазах загорелся шальной огонёк.

— Я разрешил им эту приятную встречу, а теперь будет менее приятная. Веди его сюда.

Когда стражник велел узнику встать и идти за ним к комиссару, Михал почувствовал странное облегчение. Чувствовал он себя больным человеком, который через несколько минут узнает, что должен подвергнуться  необходимой, но очень рискованной операции, из которой нередко выносят «ногами вперёд».

Комиссар стоял спиной к входу, заслоняя собой свет. Михалу показалось, что в комнате темно, а государственный герб на стене сер, как газетный снимок. Люссак указал Михалу на стул.

Коварство подсказывало ему насладиться бессильной злостью сидящего узника.

— Ну, так как же? Я приказал, чтобы  вам всего хватало. А теперь – карты на стол. Рассказывай, зачем приехал на остров. Ведь не как турист? Что общего у тебя с дочерью Керьянов? Какие у вас с ней отношения? Отвечай!

— Мне нечего сказать. Это не ваше дело, — Михал умолк. Не будет он разговаривать с этим хамом.

— Ах, так? Не желаешь закладывать её? Что ж, не буду настаивать. Тогда, может, расскажешь мне что-нибудь о твоём… отце? Не забывай, что от твоей доброй воли зависят приятные визиты, продукты, а может, и уменьшение наказания. Могу также дать тебе камеру поуютнее, всё это в моих возможностях. Не желаешь разговаривать? – Он повысил голос. – Хорошо. Увидим, кому от этого будет хуже.

Он выговаривал эти слова  угрожающим тоном, с  ожесточением и ненавистью. Теперь он был сам собой. Не ломал больше ненужной комедии.

Люссак подошёл к арестанту  и сказал откровенно:
—  А если поступим так… Если вы, господин Лясо, забудете об этой стычке с ксендзом. Если вам предложат хорошую должность в нашем государственном аппарате вместо многолетнего заключения, которое вас ожидает? Если… — он не закончил, видя язвительную усмешку на губах Михала. – Смеёшься. Видимо, неплохо себя чувствуешь, если способен смеяться в такой ситуации. Подумайте, господин Лясо. Такое мы предлагаем не каждому. Должность, почести, хороший заработок. Это не то, что копаться в шахте, как крот. И за что? За сущую мелочь. За некоторые сведения о жизни и смерти отца, за то, что вам известно об этом деле. Да! И самое главное: девушка любит тогда, когда ты под рукой. Отсутствующие всегда проигрывают. И теряют таких девушек, как… Анна. Сам когда-то добивался её внимания. Если бы захотел, её отец наверняка не отказал бы мне. Эта девушка… перегорит. Она не сможет ждать… скажем, ещё пять лет. Ну, так я тебя слушаю.

Сказанное комиссаром породило в голове у Михала невероятное смятение. Неужели Люссак так шутит над ним? Что он знает об отце? Разве что Ивек рассказал ему что-то. Но когда? И зачем? Это была их тайна, их главный козырь.

В дверь постучали. Вошёл стражник и шепнул что-то комиссару на ухо.

— Вовремя явилась. Отведи арестованного, пусть поразмыслит. А ту особу веди сюда.

Немного погодя в комнату вошла Анна. Она была одета в то самое, что и вчера, цветастое платье. Глаза у неё покраснели и припухли, будто она плакала. Дома ей пришлось жарко. С самого утра старый ксендз нанёс визит старику Керьяну. Реакция была немедленной. Несмотря на плач матери, отец с пеной на губах выгнал Анну из дому. Отчаявшаяся девушка отправилась искать укрытия и утешения у дяди Рафаэля. Но от своего двоюродного брата Миколая узнала, что Рафаэль с самого утра уплыл с Ивеком и Отцом Файкой. Вернуться должен только вечером. Если отец и выгнал её в припадке ярости, то не пройдёт и полдня, как  уже пожалеет о сделанном. Он, Миколай, хорошо знает своего старого дядю. Пусть Анна не расстраивается. В худшем случае она найдёт у них крышу над головой. А впрочем, пока Смельчак вернётся, отец наверняка отойдёт.

Анна, не зная, что делать дальше, пошла сначала проведать Михала. Но ей не посчастливилось так, как вчера. Чтобы попасть к нему,
нужно было пройти через комнату комиссара. А этого она боялась больше всего.

— День добрый, Анна, — сказал комиссар, протягивая руку. – Какая приятная неожиданность. Садись-ка поудобнее и поделись со мной своими огорчениями. Я помогу, наверняка помогу. Ну, говори. Чем могу служить?

«Он слишком любезен, чтобы иметь добрые намерения», —подумала Анна. Преодолевая свою боязнь, она сказала чужим голосом:
— Господин комиссар. Я хотела бы… Прошу разрешения на посещение.

— И только-то? Это самое малое, что я могу для тебя сделать, девочка.

Анна встала со стула, удивлённая таким оборотом дела, но быстро разочаровалась. Потому что комиссар ласково продолжил:
— Я могу сделать и больше. Если хочешь, я завтра освобожу его. Это будет зависеть только от тебя. Завтра господин Лясо может оказаться на свободе, и тогда никто вам не помешает ворковать.

— Господин комиссар, — Анна опустилась на колени. – Буду всю жизнь вас благословлять. Каждый день буду за вас молиться. – Она попыталась поцеловать его руку. – Ой, вы и не знаете. Меня все избегают. Отец меня выгнал, ксендз меня осудил и хочет в воскресенье сделать с амвона посмешище из меня. Только вы, как отец, как брат, протянули мне руку.

Люссак поднял её с колен и погладил бархатистые волосы. Создалась рискованная ситуация. Достаточно протянуть руку за этим сочным плодом, и можно насладиться им вволю. Без зазрения совести он запустил руку под лифчик. Девушка немедленно отскочила от него и тут же опомнилась. Она ошибалась, думая, что можно затронуть чувствительные струны его сердца, что он хотел таким образом загладить то, что случилось на пустыре. Она смотрела на него с испугом и одновременно с ненавистью.

Комиссар закурил. Его разгорячённое лицо отвердело, а губы искривила ироническая усмешка. Он вернулся за стол и сел, глядя на девушку.

— Слушай. У нас с тобой общие интересы. Ты хочешь освобождения своего жениха. Я могу это сделать, даю слово. Но мне нужна ты. Ты можешь выкупить его. Если договоримся – уладим дело, и сразу после этого уедешь с ним на континент. И никто об этом не узнает, мы никогда больше не встретимся. Я оказываю тебе услугу, а ты… мне, вот теперь ты, кажется, понимаешь. Без недомолвок.

Анна прошипела сквозь зубы:
— Обыкновенная свинья! А я, дура, думала, что вы… относитесь ко мне по-человечески. Негодяй… Чудовище…

Она разразилась плачем. С опущенной головой вышла за дверь. Комиссар сделал движение, словно хотел остановить её, но махнул рукой. Она наверняка вернётся, если не сегодня, так завтра. А теперь не мешало бы проведать господина Лабро и его прелестную дочку. Может, та посговорчивее будет.