Пустыня

- "Привет, меня зовут Бэн и я – алкоголик. Я пью виски. Временами запой длится так долго, что просыпаясь утром... или когда придётся... "

Сказать, что я его слушала? Нет, конечно. Мне всё равно. Мне плевать на всё, что он говорит. На вид ему лет 25-27, рост ниже среднего, на голове разбросаны рыжие волосы, выглядящие так, будто вши устроили на его голове великую войну, в которой после множественных бомбардировок маленькими вшиными бомбами большинство из них вымерло. Я смотрю, вглядываюсь, но не могу понять главное: как меня вообще сюда занесло?


В больнице я нахожусь уже месяц. И каждые вторник и четверг в соседней палате проходят встречи анонимных алкоголиков под началом доктора Маркова. Эти русские вытворяют что угодно, лишь бы получить как можно больше денег. Многие из них – приезжающих отдыхать, или работать, или рожать детей русских – очень жадные и часто страдают тем, что хотя и делают свою работу хорошо, зато в личном общении выглядят фальшиво и нерешительно.


В клинику я попала благодаря прекрасному французскому коньяку. Коньяку, который выпил мой шеф, мир его праху, и который стал причиной жуткой аварии: по улице нёсся автомобиль на скорости примерно 120 миль в час, за рулём сидел управляющий сети небольших и не очень популярных забегаловок Адам Гсбарски. Судя по его манере вести дела, тратить деньги и даже говорить, все его магазинчики служили единственной цели – переведению из теневой экономики в открытую тех сумм, что попали к Адаму в руки самыми, вероятно, кровавыми и незаконными путями. На заднем сидении Мерседеса, руль которого сжимала уже совсем некрепкая рука пьяного Гсбарски, сидела его секретарша. То есть – я. Только не спрашивайте у меня, что я там делала и как там оказалась. Просто теперь, когда мне самой рассказывают эту историю, где я совершенно в трезвом виде, ласково улыбаясь, садилась в машину к этому пьяному, толстому и вовсе не симпатичному борову, мне становится дурно.


Машина, как и следовало ожидать, попала в аварию. Выехавший на перекрёстке грузовик принял удар на себя. Адам скончался на месте, частично вылетев из окна, частично – расплющившись от удара буквально воткнувшегося в салон двигателя. Я "отделалась" сотрясением мозга, двумя сломанными рёбрами и переломом руки. Но вот что самое ужасное – я потеряла память.

 
Одной из немногих людей моей прошлой жизни была Триша – официантка в одном из кафе сети Гсбарски. Пару раз она забегала поинтересоваться о моём здоровье и посплетничать. Она рассказывала мне всё в мельчайших подробностях и постоянно улыбалась, хотя как мне кажется за что-то меня недолюбливала.

 
Пытаясь хоть что-нибудь вспомнить о том, что происходило в тот злосчастный вечер, я так разволновалась, что едва не пролила на себя воду, предназначенную для запивания противного горького лекарства, того самого, что я поглощаю здесь тоннами. Наверное, мне не стоит так волноваться. Встаю на ноги. Так, иду нормально. Слегка шатает. Дверь. Ручка двери холодная и противная, кажется, будто на ней ещё только остывает пот, оставленный ладонями одного из этих едва живущих алкоголиков соседней палаты. Вот, наконец, и выходная дверь. Свежий ветерок дунул в лицо, растрепав волосы. Свет солнца проникает сквозь жиденькие кроны тополей, сверху откуда-то накрапывает вода, небольшими вытянутыми каплями. Здесь, возле запасного выхода, кажется, отдаёт Японией. Словно эти тополя, этот дождь, каждый листочек – всё здесь зовёт помедитировать и насладиться печальной красотой умирающих мгновений. Вот сейчас я же смотрю на это? Это ведь есть? Но проходит, просачивается водой сквозь тонкие и хилые пальцы, изо всех сил ухватившиеся в мгновение. Уходящее мгновение, которое перестало быть уже тогда, когда я ещё только собралась о нём думать.

 
Я много читала об этом, но стала понимать лишь малое из того, что прочитала только после аварии, после поразительной близости со смертью. И знаете что? Это не так уж и страшно. Мы боимся только того, что не знаем. Я же теперь не знаю только одного: хорошо ли, или плохо умирать. Одно скажу – это не страшно. В смерти даже есть какая-то особенная романтика, особая красота.

 
Щелчок зажигалки. Приятное уничтожающее тепло разнесло по телу стадо расслабляющих мурашек. Открываю рот и дым выходит сам собою, унося моё волнение, унося мою непонятную боль откуда-то изнутри души.

 
- О! Так вы ещё и курите? Бросайте это дело, голубушка! Вы же едва оправились от аварии, а курить очень вредно для вашего и без того слабого здоровья.

 
Нет, голубчик. Курение не вредит здоровью. Оно разрушает самую человеческую природу, изламывая её противоречием нежелаемого самоубийства. Но я промолчу. Ведь я знаю, что доктор Марков – а это был именно его голос – сам курит и просто ждёт, что я зайду обратно в палату, потому что курить при пациентах клиники ему претит.

 
Последний пепел опал на опалённый солнцем асфальт. Дверь за мной захлопывается, оставляя истинно японский пейзаж пустым глазам доктора Маркова.

 
Как настоящая белая американка, я выросла в семье протестантов. Но и как большинство американских протестантов, я никак не могу разобраться в собственной вере. Даже, если можно так выразиться, я верю какому-то своему Богу, отличному от богов других "братьев по вере". Брат (Джордж, приходил уже дважды после аварии и говорит, что он мой брат, да так искренне сочувствует, что я не могу ему не верить) заносил мне книгу и говорил, что она поможет разобраться в моих проблемах. Пока что она напоминает мне нечто вроде средневекового приключенческого романа. Но интересно и ладно.


Часть 2.

Книга Джорджа "Левый угол"


Маленький кабачок на Фламиниевой дороге никогда не бывал пуст. Многие приезжающие в Рим и отправляющиеся из него по своим делам, как бы мало им времени дела ни оставили, обязанностью для себя считали посетить это славное место. Одной из главных функций кабачка была доставка самой свежей информации обо всём на свете. Однако, получив необходимые сведения, следовало тут же удалиться, ибо можно испытать на себе вторую функцию – наливание в вас такого количества спиртного, что бы вы не смогли вынести наружу ни одного слова из услышанного здесь.


Зайдя сюда, постарайтесь пробраться в дальний левый угол: разговоры в этом углу иногда стоят всех разговоров всего Рима.
К сожалению, сегодня еще слишком рано (многие местные постояльцы еще не покинули своей службы) и в знаменитом левом углу  сидят только двое – Бруно и Стефан. Вся их разница только в том, что Бруно очень почтительно относится к церкви, а Стефан имеет привычку всё критиковать, в том числе и (шепотом, конечно) церковь. Что сейчас и делал.


– Вот представь себя капитаном. Поступает к тебе на службу пикинёр. И на следующий же день крадет с кухни сеньора Эспозитто курицу – Стефан отпивает из кружки и кивает сеньору Маттео Эспозитте, мол пиво отменное – Затем, сеньор Эспозитто приходит к тебе и жалуется: «Сеньор Росси, ваш обалдуй-пикинёр украл у меня курицу!». А он, в свою очередь, начинает яростно просить прощения и рассказывать тебе о том, что курица очень нужна была его семье, которая страдает от голода. Твои действия?


– Я прощу его, возмещу ущерб им нанесённый из своего капитанского жалования и осведомлюсь о положении солдата. Если вся его семья зависит от него одного, то неплохо бы ему и увеличить его жалование.


– Слышу ангельское пение из уст доброго католика. Ну хорошо. Допустим, ты всё уладил, но через пару дней этот же пикинёр крадёт хлеб из обоза, отчего какой-нибудь другой солдат получит паёк меньше. Ты снова излавливаешь любым способом вора и спрашиваешь с него ответа за поступок. А он снова кидается на колени и говорит, что голод постиг его самого и он не мог поступить иначе, как только своровать. Что делать с ним прикажешь?


– Следует наказать его, возместить им причинённый ущерб и сказать что бы впредь с такой проблемой он обращался к командиру, а не решал её как вздумается.


– Это уже интереснее. А, допустим, он после этого неделю ведёт жизнь праведную, а на седьмой день крадёт нечто прямо с кухни самого Папы и, попавшись, умудряется сбежать. Люди Папы приходят к тебе с требованием примерно наказать вора, а тот опять падает на колени и говорит что жуткий голод вынудил его так поступить, но он больше так делать не будет. Притом учти, что ты так заботился о нём, что он кушает лучше чем всякий другой в твоём отряде.


– Ну это уже чересчур! Я отдам его слугам Папы или своим людям и скажу что бы его хорошенько наказали за ложь и воровство. И в отряд больше не возьму.

 
– Вот видишь – есть предел терпению. Если он когда-нибудь исправится, то ты возьмешь его к себе, но ему придётся сильно постараться. А не так ли и мы? Вот ты говорил, что исповедовался сегодня, а скажи, ты говорил, что убивал людей на поле брани?

– Да. Даже на войне убийство – грех.

– И ты считаешь, Господь простил тебя?

– Надеюсь. Ведь мы сражались за отчизну.

– И если снова начнётся война – ты снова пойдёшь на неё и будешь убивать людей?

– Если надо будет ещё пострадать за родной Рим, то… Да, я пойду на войну и буду убивать людей.

– И ты не самый плохой пример. Знаешь ли ты, правое дело или нет мы совершаем на поле брани? Нет. Война может случиться и по вине итальянцев, и может быть не таким уж правым делом. Так не напоминаешь ли ты того пикинёра, что крадёт куриц, когда приходишь исповедаться у Господа за грехи, даже за самые тяжкие и знаешь при этом, что будешь их повторять?


– И что мне прикажешь делать? Уйти в монастырь?

– Это было бы честно. Если ты покаялся, то уж будь добр – избавься от того, в чём каешься.

– Ну, Бог он ещё знает все обстоятельства и может всегда найти такое, которое тебя оправдает. Милость его не знает границ.

– Оправдает, если ты к этому приложишь усилие. (Шёпотом) А эти папские индульгенции… Это же кусок мяса его придворным псам! Неужели золото Бог может оценить так же, как и мы? (Обычным голосом) Как я устал…


Бруно молча допивал своё пиво и думал. Его молчание прервал громоподобный голос, прозвучавший прямо над его спиной так неожиданно, что Бруно подавился и расплескал остатки пива по всему столу (хотя был он далеко не из робкого десятка):


– Однажды, Стефан, тебя изловят за такие разговорчики! Что вы опять не нашли ничего хорошего, о чем бы можно было поговорить?

– Совершенно так. О чем хорошем можно говорить в наши времена, если только не о девах и вине, а, Никола?

– Знаю к чему клонишь, однако в моём положении остаётся только вино. Его пить и о нём же говорить. Вина мне! Эй, человек!

– Будь уважительнее, у синьора Маттео вино если не самое хорошее, то одно из лучших в Риме. Нужно уважать человека за то, что он хорошо делает свою работу.

– Давайте уже выпьем!...



Часть 3.

Другие миры


Как же хочется спать. Наверное хватит с меня пока что. На улице уже достаточно темно, я ложусь в манящую тёплую кровать. И... Нет, я не засыпаю. Опять начинается всё то, что преследует меня с того самого времени, как я впервые проснулась в памяти и здравом уме после аварии: я уже не могу пошевелиться, но ещё вижу всё, что происходит вокруг. Неумолимо голову опутывают звуки, состоящие из непонятного шипения, вполне явственных писков техники и неразборчивого шёпота. Часть шёпота перерастает во что-то, что я могу услышать, в сумму незнакомых голосов...


- Эм..я... что ты здесь делаешь... Эмилия... Эмилия... Эмилия... Эмилия...
Голоса детей и незнакомый почти рычащий мужской грубый голос слиты воедино. Вдруг один из них выделяется и звучит в голове так явно, словно кто-то в неё проник и кусает меня своим голосом прямо за душу...
- ЭМИЛИЯ!


Я проснулась. Кто такая эта Эмилия? Ах да, точно, это моё имя. Вот мы и познакомились. Вокруг темно. Темно и страшно. Но как-то свежо. Словно тот, кто говорил у меня в голове только что, выкрикнув моё имя, быстро убежал. И пропала духота. Мне было жутко душно при этих голосах, а теперь свежо. И сама тьма в комнате будто разрядилась и стала тоньше.

 
Я уже привыкла к этому непонятному страху перед непонятно чем. Я часто боюсь, но я никогда не испытываю ужаса. Никогда, слава Богу, мои ночные кошмары не обрекаются в плоть на глазах, не превращаются в материю из тьмы ночи, хотя я постоянно ожидаю этого. Моё собственное воображение плодит демонов и они реальны только тогда, когда я их воображаю. Поэтому я не испытываю ужаса перед тем, что сотворила. Просто я знаю, что только ослабив контроль над своим воображением мы можем породить то, перед чем бессилен разум. Породить своё безумие. Моё безумие – оставленная мной без присмотра фантазия. Возможно, что реальность в наших головах тоже порождена Господом, что бы дополнить то, что есть? Не знаю. Но именно в ней существуют и именно существуют самые безумные духи.


Пока я думала это, комната куда-то исчезла. Я стою посреди улицы и смотрю на машины. Они сигналят и пытаются меня объехать. Стены домов, столбы, машины, всё вокруг словно реальнее реальности: они даже немного вибрируют, они переполнены реальностью своего существования. Но они – сон. И я знаю об этом. Я беру припаркованную хонду за капот и с лёгкостью подбрасываю её в воздух. Она подлетает на несколько метров и падает, облив меня дождём осколков стекла. Красиво и сильно. Я сильная. И я хочу разрушать. Людей вокруг нет. Только один, неведомый мне мужчина в красивом дорогом костюме стоит на вывеске одного из магазинов и улыбается. Мне захотелось показать ему, на что я реально способна. Я переворачиваю часть улицы, превращая её в груды осколков асфальта, окопы и пластилиновый металлолом. С той стороны бежит огромная толпа каких-то вооружённых людей. Толпа. Мясо. Они бегут ко мне. Они бегут, что бы убить меня, но я-то только этого и жду.

 
Вот она, красота смерти, красота разрушения! На огромном невесть откуда взявшемся бешеном псе, шкура которого переливается всеми цветами радуги,  окрылённая собственной ненавистью к несущемуся на меня двуногому зверью, я взлетаю над дорогой, посыпая толпу новогодними хлопушками, которые, взрываясь, сминают асфальт под их ногами, одной силой своего воображения я поднимаю в воздух кабриолет 69-го года и обрушиваю его на головы врагов. Я воображаю себе огромный пулемёт на спине летящего пса и зажимаю гашетку. Пули вонзаются в их плоть, коверкают её, отрывают ноги, руки, головы. Их животы рвутся, но я не могу рассмотреть, вываливаются ли продукты пищеварения. Я уже вообще не смотрю. Я стреляю. Я разрушаю всё собой. Я знаю, что не смогу разрушить всего, ведь всё это бесконечно воссоздаётся.


Туман застилает глаза. Я уже не вижу, куда стрелять. В руках больше нет того, из чего я стреляла, и даже пёс покинул меня. Я стою в автобусе и почему-то босая. Мне жутко неловко от того, что я стою на глазах кучи прохожих босиком. И в одном белье. Мне стыдно, хоть они даже и не смотрят. Я выбегаю на первой же  остановке. Та же самая улица. Забегаю в дом. Кажется, будто я в нём живу, ну или, по крайней мере, я тут была и не раз. Захожу в лифт, в котором уже стоит тот мужчина. Он улыбается. Чертовски привлекательная улыбка, но ведь он улыбается только от того, что я стою перед ним в самом что ни на есть глупом виде. Наконец-то нужный этаж.


Вдруг шум выстрелов. Три отчётливых пистолетных выстрела. Куда бежать, где спрятаться?! За углом. Почему здесь? Не знаю. Мне страшно. Двое мужчин в костюмах, наподобие головорезов из боевиков 70-х годов выходят из квартиры оглядываясь и уезжают на лифте, не заметив меня. Меня не покидает впечатление того, что всё это происходит уже, по крайней мере, в десятый раз. Я всё это видела и знаю, чем всё кончиться.

 
Я пытаюсь тихо войти, но чем аккуратнее и тише я ступаю на пол, тем громче хрустят под ногами осколки разбитого зеркала. Всюду следы борьбы, как принято говорить в детективах. На полу тело, истекающее свежей, ещё тёплой кровью. Три дырки в рубашке. Я, кажется, узнаю его... Вот-вот и вспомню. Но сон кончается. Стены комнаты с телом медленно превращаются в стены палаты... Я на кровати. Рядом, на тумбочке лежит начатая книга "Левый угол". Солнце лениво проникает сквозь жалюзи. Утро...


В обед ко мне снова пришёл Джордж. Сегодня он много улыбается и вообще чем-то доволен.
- Как твои дела?
 
Я продолжаю уплетать завтрак, только немного киваю и улыбаюсь, мол "всё ок".
 
- Понятно. Ты знаешь, тётя Роза сказала, что первое время после выписки ты сможешь пожить у неё, что бы не было сильно одиноко. Работу правда придётся искать новую. После смерти Адама, там пришёл новый начальник и устроил реорганизацию. Вряд ли теперь там возможно пробиться на старую должность.


Я опять ловлю себя на том, что слабо слушаю его. Я думаю о своём сне и о том, что хочу попасть в Рай. А что если рай – это такое место, где нам дают досмотреть те классные сны, на самом интересном месте которых мы просыпались?
 
- А ты чего такой довольный сегодня?

- Да вот немного забросил физику и всерьёз занялся логикой. И знаешь что? Она прелестна. Вот смотри:
Всякий физический закон, если он верно описывает явление любого масштаба и уровня взаимосвязей может быть... 

Вот теперь я его точно не слушала. Он любит нагнать мути заумными словечками, самому ему непонятными. Или понятными. Чёрт его знает. Ну вот как бы греки описали бесконечную вселенную? Да никак. Они на это не способны. Не способны к восприятию самого понятия бесконечности. Хотя Бог с ними. Поспать бы ещё немного…

- Знаешь, – кусок картошки застыл во рту и никак не стремиться проглатываться, – я всё думаю про тот сон...

- Опять снилось убийство?

- Да. Каждый раз одно и то же. И улицу я помню прекрасно и, как ты говоришь, действительно бывала там не раз. Может это вовсе не сон? Может я действительно видела это, но просто теперь, когда я потеряла память, всё это приходит только во снах?

- Что ты хочешь? Чем я могу помочь?

- Может ты наведёшь справки, было ли на той улице по тому адресу совершено преступление? Это ведь не сложно. Пожалуйста!

- Ладно, ладно. Я всё узнаю, раз тебя это так волнует. Главное, позаботься о своём здоровье. И бросай курить уже. Всё, я побежал.


Он целует меня в висок и убегает. Сегодня у него рабочий день и он вырвался только на обед. Теперь мне скучно. Взгляд случайно падает на раскрытую книгу. Что там у нас?   



Часть 4.

Книга Джорджа "Левый угол"


На самом деле, история началась совсем не здесь. Не в Риме. И даже не в Италии. А всё началось, когда одному весьма талантливому молодому человеку за чем-то понадобилось отправится из Эрфурта пешком, по северной дороге. Надо сказать, что хоть он и был уже магистром свободных искусств, его сильно удручало одно обстоятельство – он не мог так же искусно петь, как раньше. Дело даже не в том, как оценивали окружающие – до них ему не было дела, а дело всё в ощущениях.

 
Раньше, когда он ещё учился в Марбурге, он часто пел со своими товарищами на площадях, под окнами домов благочестивых граждан, ради пропитания. Но дело было не столько в деньгах, сколько в том странном ощущении, когда кажется, словно ноги уже оторвались от земли и вот-вот распахнутся за спиной крылья. Если бы мальчику тогда и вовсе бы не давали за пение денег, то он бы пел бесплатно (может, конечно, и не под окнами уже) ради одного того чувства.
Теперь же, уже два года, как он не выносит своего собственного пения. Былые впечатления и чувства покинули его. «Всё дело в грехах» – думал он. – «Ведь родители воспитали меня так, что я не решу ничего и даже теперь, когда я имею право сам решать. Он был не прав сейчас! Отцу должно подавать пример, а не прикрываться вечно чужими словами. Эх, ведь и то, как я думаю – уже грех. Как же я смогу обрести покой в песне, когда я его и дома-то не нахожу…»
Надо сказать, что пока он думал свои думы, всё небо успело затянуться огромной периной, которую неумелая хозяйка обронила в воду и уже намеревается отжать прямо у нас над головами. А так как молодой человек был безвылазно в себе, то и пролившаяся на него с неба вода сперва показалась ему чьей-то злой шуткой.


О, как мир переменился вокруг с тех пор, как он начал свой путь за город. Жуткий ветер норовил выхватить из рук суму, раскидывая листья, комки грязи и прочий сор во все стороны. Вода лилась со всех сторон, хлестала по лицу и сильно мешала идти. Кроме того, ко всем бедам добавились сильные удары молнии, яркими вспышками ослепляющие молодого человека и нагнетающие обстановку без того жутковатую.

   
Отметим одно обстоятельство: от того, как успешен будет этот загородный поход, зависело будущее путника. И возможность получения юридического образования в том числе. Сам он не очень-то и хотел его получать, но оно было престижно, да и отец требовал, а с отцом трудно спорить.
Что еще осталось делать путнику, когда идти очень надо, назад пути уже нет и вперёд идти нет никакой возможности? Именно так. Продолжая идти, он начал весьма усердно молится Богу, заодно прося прощения за свои греховные мысли.
Вдруг ярчайшая вспышка осветила небо и землю, жуткий грохот и треск оглушил на мгновение путника, затем, прямо перед ним, хлестнув ветками по лицу, упало сраженное бурей и молниями дерево, преградив путь. Чудом он остался сейчас жив.


Благодаря Господа, напуганный и в то же время наполняющийся постепенно благочестивыми помыслами молодой человек бежал обратно в город: восприняв всё произошедшее как знак, он думал уже о монашеском постриге, но никак не о юридическом образовании...


Это уже вовсе не так интересно. Я давно поняла, что читать эту книгу можно и урывками, пропуская некоторые главы, кажущиеся скучными и повествующие ни о чём. Снова спать? Ну уж нет. Этот день пусть лучше затянется, чем снова заменять его непонятными невнятными образами моих снов, от которых больше устаёшь, чем отдыхаешь. Брат говорил, что книга, которую он мне принес, поможет разобраться в моих отношениях с Богом. Беда многих людей в том, что они вовсе не верят ни во что, кроме того, что, кажется, можно потрогать. Пока люди верили, что есть бородатый дядька на небе, который смотрит на них, они делали прекрасные вещи: одевались красиво не чтобы самовыразиться, но чтобы показаться Богу достойно, не воровали, ведь Он же смотрит... Потом человек посмотрел на свои дела, свою культуру и сказал: «зачем мне Бог, если я так крут?»


И знаете, вдруг выяснилось, что мы не крутые. Мы облепились мишурой, знаками, облепились никому не нужным хламом, «мы – то, во что мы одеты, то, что мы едим». Единственные в мире живого, мы носим одежды из убитой нами природы, едим деликатесы химической промышленности и гордимся собой. Миллиарды напичканных заголовками СМИ и цитатами социальных сетей особей продают никому не нужный хлам, впихивают очередной гамбургер жирной стерве, плачущей о своём одиночестве, покупают машину за машиной, дабы встать в любимой пробке, демонстрирую миру свою крутость, и по-прежнему считают себя венцом творения. Мне вот обидно даже не за то, что я ничем не лучше, а зато, что скажи я это вслух – все мои мысли тоже обернутся очередной никчёмной попыткой самовыражения...



Глава 2.

Незавершённые дела


Часть 1.

А в России что-то тоже происходило...


В один прекрасный день, Алексей полюбил свою работу. Кто знает, почему тридцатилетний холостяк вдруг неожиданно проникся делом, которое раньше просто отнимало его время. Почему теперь в каждой бумажке, в каждом телефонном звонке, да и в самом офисном кресле, в подставках для ручек, во множестве скрепок и прочего хлама теперь видел он глубокий, скрытый от профанов, смысл? Кто знает… Просто так случилось и всё.


По вечерам, из боязни прозябать в полнейшем одиночестве, он сидел в баре. Иногда совсем один, иногда с другом. Хотя вернее сказать, – с подругой, но об этом чуть позже.  На самом деле, Алексей был довольно общительным (если не сказать чересчур) человеком, но ему требовался колоссальный запас времени что бы пустить человека в свой внутренний мирок, в эту покрытую паутиной хибару, обклеенную снаружи разнообразной мишурой и светящимися шариками всех цветов.

 
Скажете, он любит врать? Может и так, но, во всяком случае, не так, как мы с вами. В речи он всё стремился приукрасить. Любое движение, любой поход в магазин, самый обычный рабочий день, превращались в его описаниях в красочные баталии героя-рыцаря с полчищами драконов, гоблинов, негодяев всех сортов и прочей нечистью за сердце прекрасной дамы и за всеобщее признание.


Он врал всей своей жизнью, потому что верил в свою ложь. В голове Алексея действительно был отдельный мир, в котором он жил и которым гордился. География этого мира лжи проходила не сплошняком, но от точки к точке, от победы к победе, от приключения к приключению. Весь остальной мир либо не существовал вовсе, либо вписывался с необходимостью в условия приключения. И всё это было лишь мишурой, прикрывавшей вход в настоящее нутро, в суть Алексея, в маленькую, серую утлую комнатёнку, в которую сам он никогда не заглядывает. Он стоит всегда снаружи, обклеивает парадный вход, показывая его всем проходящим, словно говоря: «Смотрите! А внутри-то и вовсе всё золотом обвешано!».

 
Единственным его другом, единственным человеком, который заглядывал в эту комнатёнку, который знает, как всё там плохо и которому разрешено вслух об этом говорить, был, вернее сказать, была Ксения – подруга детства, с которой Алексей по счастливой случайности вновь встретился уже будучи в кресле руководителя на своей работе. Представляя её другим людям, Алексей обычно тратил на описание всех существенных черт этой особы не более двух слов. «Знакомьтесь, Ксения – Человек-пижон» – говаривал он обыкновенно и был в целом прав. Пижонство Ксении не распространялось на те вещи, в которых мы привыкли видеть значимость и которые награждены Label’ом. Напротив, это были такие вещи, к которым не посмел бы и притронуться человек, стремящийся быть именно узнанным и принятым обществом. Это были страшные вещи. Страшные потому, что они ничего не означали. Ничего, кроме того, что можно заключить об их внешнем виде, ограничиваясь цветом и размером.


Маленькая, аккуратная женщина, похожая более на неопытную девочку, одетая в непонятные вещи, сочетание которых придавало им тайный, скрытый ото всех смысл, который даже для Алексея был лишь невнятно присутствующей за запотевшими стёклами идеей – такова Ксения, сидящая сейчас за столом не в самом привлекательном месте, поглядывая усталыми глазами в стакан недопитого чего-то. Рядом сидел человек, о характере которого мы уже достаточно сказали выше. В его стакане было пиво, а в кармане пятьдесят рублей. Но надо ли говорить, что одет он по последнему писку моды? Кроме того, на бледной руке его виднеется золотой браслетик, далеко не самый дорогой, но дополняющий общую картину. Вообще, в самой позе, в том как держит он бокал, слегка оттопырив один из своих тонких и длинных, словно бы пианиста, пальцев, в выражении лица, взгляде, лёгкой ухмылке – во всём виден был неисправимый пафос. И говорил и думал он на темы исключительной, как ему казалось, важности, возможно, что именно поэтому пафос его был столь естественен и необходим.


- Знаешь… Я всё думаю по поводу этой архитектуры… Вот подумай, что может быть прекраснее храма?

- А, ты снова об этом. Не знаю. Мне вот, скажем, Зимний Дворец представляется прекрасным.
 

- Наверное. Пусть так – (О! Мы с вами присутствуем при интереснейшем событии – он выслушал и согласился! Вероятнее всего, в умозаключениях своих он упустил детали вроде этого самого дворца и теперь ищет как бы продолжить свою линию мыслительную без особых потерь) – просто мне вот кажется, что в нашей архитектуре слишком много человеческого. Да, она именно слишком человечна. Я не говорю о бессмысленных многоэтажных коробках, лишенных вовсе красоты, или обо всяких домах пониже, этажа в три, что по сути своей сараи и прочие хозяйственные постройки, в которых теперь живут люди. Но вот посмотри на дома постарше – те, что украшены ещё на греческий манер всякими изображениями колонн, арок и тому подобными вещами. Посмотри на то, как вообще мы украшаем свои дома. Слишком много человека в них и ничего высокого…  – тут наш философ отпивает залпом пол стакана пива – А частенько в этих украшениях одни пошлости. Вчера я шел мимо одного дома, довольно старого. Так вот парадный вход там был украшен эдакой многослойной аркой. А окна в том доме меньше обыкновенных. Верно будет сказать, что из такого дома человек не выходит на работу, а рождается на свет Божий. А вот заходить в такой дом действительно пошло. Да чего там, посмотри вон на тот дом, через дорогу, вон он, смотрит на нас своими глазами. Ведь правда похожи? А посмотри ещё вон и рот, и нос, и руки скрещены на груди, как будто за столом сидит, и ещё вон, о чём сказать-то стыдно… Дом как бы говорит нам: «Вот глядите – я тоже человек! Я вот с вами сижу тут». А мы-то знаем, что он просто дом и ему никак человека не догнать, как бы ни притворялся. Эх, да ведь даже когда человек не может сотворить ничего кроме другого человека – это уже низость, а тут мы и этого не смогли! А посмотри на храм в центре. Да он будто живой, но нет в его виде человека. Он всем своим видом говорит: «Я – дом Бога», а вид имеет такой, что подойти и обнять хочется. Ни одна скверная мысль не приживётся в голове при виде такого Дома.


Ксения сидела молча и… Нет, просто молча. Похоже что она и вовсе не слушала Алексея. Просто пила, с мрачным видом и периодически кивала.
 
- А что вы предлагаете, молодой человек? – неожиданно прозвучало над головами друзей. Вопрос прозвучал из уст старого, одетого в «тройку» с очками и зонтом человека.

- Что, простите?

- Меня просто заинтересовала ваша беседа… Позволите присесть с вами?


Ещё десять минут назад он получил бы решительный отказ, но алкоголь уже сделал своё дело: Алексей был рад всему миру, а Ксения просто достигла высшей точки отрешения от окружающей действительности.

- Пожалуйста, присаживайтесь.

- Благодарю. Меня зовут Иван Абрамович – друзья тоже представились – так вот и я спрашиваю, а что если не секрет вы предлагаете делать с этой злополучной архитектурой?


Дальнейший диалог между ними нам позволительно пропустить, поскольку представления Алексея о том, что надо делать, весьма смутны по сравнению с мыслями о том, кто виноват и что в этом городе плохого. А раз это итак всем известно, перенесёмся теперь на час вперёд, когда компания выходила из бара на свежий воздух.


Ветер метал различный мусор по улице, небо заволокло серыми тучами, которые, казалось, готовы просто свалиться на головы прохожим. Профессор Иван Абрамович уже превратившийся в просто Ивана продолжал говорить что-то, что начал ещё в баре…


- …это всё определено не нами. Вы можете не согласиться, но то, какими вы станете, зависит не от вас. Все эмоции, всякая случайность предопределена, но вы не сможете стать соучастником собственной жизни пока не исследуете, что заложено и что требуется на выходе… 

    
Профессора прервали. Довольно грубо, если не сказать максимально грубо, так грубо, как это вообще возможно. На тротуар заехал КАМАЗ. Из кузова железного зверя, загруженного балками и строительным мусором, торчала тонкая балка. Торчала несильно, но достаточно, что бы достать до профессора. Его буквально порвало пополам. Совершенно не повреждённая голова так и осталась смотреть на мир через треснувшие очки с навечно застывшим слегка пьяным и умиротворённым видом. Всё что смогла сделать Ксюша – издать лёгкий писк и сползти по стенке ближайшего здания, вытаращив жутко глаза, но будто не видя ничего перед собой.


Алексей и вовсе не издал ни одного звука. Он просто стоял поражённый, играл желваками и думал две застрявшие мысли, не дававшие проходу никаким другим: «как жестко, как жестко, как жестко…» и « почему этот урод сразу уехал?!». Действительно, КАМАЗ, сотворив сей переполох, просто-напросто умчался на всех порах с места происшествия...



Часть 2

Треснутое зеркало


...Что это было? Мне снова снился какой-то сон? Нет. Но почему-то на душе неуютно и немного страшно. Как обычно после сна про то убийство.
Утро немного мрачновато и туманно. Сырость проникает сквозь все ведомые и неведомые щели, пробирается по стенам, по полу и добирается до моих ног. Ненавижу сырость. Может быть, даже у меня какая-то фобия, боязнь сырых помещений, сильновлажного воздуха. Я чувствую, как комната тухнет, словно готовится покрыться плесенью под нападками влаги, чувствую это и испытываю невыносимую тоску. Она вынуждает меня пойти немного перекусить, да хоть что-нибудь сделать, только бы уйти отсюда.


Так, что тут у нас? Опять картошка. Картошка по-итальянски с кусочками запечённой с яйцом курицы и неплохим сырным соусом. Всё это очень вкусно... Первые десять раз. Я уныло накладываю полный рот еды и начинаю медленно жевать, минимум тридцать раз каждый кусочек. Просто вместо всяких диет я решила воспользоваться самым простым способом: я ем много раз за день, но понемногу, потому что каждый кусочек еды я прожёвываю не меньше тридцати раз, отчего ощущение сытости наступает буквально через минуту приёма пищи. Этот нехитрый приём помогает мне поддерживать себя в неплохой форме уже очень давно, причём даже авария не отняла у меня такого способа кушать.
 
- Привет, привет, солнце!

А вот и Джордж. Вот кого мне сейчас действительно необходимо видеть. Не могу не заметить того, как классно сейчас он выглядит: опять поменял стрижку, теперь волосы зафиксированы дыбом, как будто его током ударило, пиджачок, белые джинсы... Да неважно. Одеться он мог бы и лучше. Главное, что иногда у него появляется игривое настроение, в карих глазах начинают бегать чёртики, все движения превращают любое дело в небольшую игру. Он весь в такие дни не живёт, а играет. И в такие дни он чертовски привлекателен. Странно, но у него до сих пор не появилось спутницы. Если бы у меня была красивая подруга, да что там, хоть какая-нибудь подруга, – я бы её обязательно познакомила с ним.


- О, привет! Ну что, узнал что-нибудь?

- Погоди, сейчас всё расскажу.


С этими словами он урывает у меня кусок картошки с курицей и начинает смачно жевать, роняя крошки на стол. Ест как свинья, но так, что мне вдруг захотелось отнять у него всю свою еду и больше ни кусочка ему не давать.


- Итак, – он вытирает пальцы о белые штаны! Вот свинья... – я действительно кое-что узнал. И... Похоже, что психиатрическая клиника тебе не светит. На той улице действительно было совершено преступление. Я точно не смог узнать адрес, но... По описаниям это то место, что тебе снилось. Было совершено убийство. Личность погибшего пока не установили. Три пулевых ранения в грудь. Умер сразу. Вот только теперь есть небольшая проблема...

- Какая?

- Чтобы узнать всё то, что я тебе сейчас рассказываю, мне пришлось рассказать в полиции твою историю. И теперь, хочешь ты этого или нет, – ты проходишь свидетелем по делу об убийстве.


Я ожидала этого. Чёрт! Теперь таскаться из палаты в участок, из участка в палату, из палаты в участок... Как будто до этого моя жизнь была недостаточно полна рутины. Но, для того, чтобы узнать кем была я сама и как со всем этим связана, для того чтобы восстановить память, мне просто необходимо принять во всём этом участие.


- Ну что ж, так я и думала.

- Ничего страшного, ничего не бойся. Главное – ты возможно что-то подчерпнёшь и о своём прошлом из этого дела.

- Ты как будто читаешь мои мысли. Когда мне нужно приехать в участок?

- Завтра в двенадцать часов я приеду забрать тебя, вместе и поедем.


Он привычно целует меня в висок и убегает, прихватив остатки картошки. Чёртов обжора, он так ест, что и мне захотелось. Быка бы сейчас съела. Прямо с вертела, не снимая, оторвала бы кусок с ноги и, глядя на сочащиеся капли жира, начала есть. Но... Калории. Их я считаю. И сегодня быка мне уже не съесть.


Зато у меня осталась ещё можно сказать только начатая книга Джорджа, за которую я, наверное, и примусь сейчас...





Часть 3

«Добрый христианин»
 

Окна прикрыты тремя слоями штор, в комнате, убранной на старинный манер, сидит за фортепиано молодой человек, лет эдак двадцати пяти – двадцати семи.


Комната наполнена различными безделушками, вдоль стены тянется стеллаж, наполненный доверху разными книгами, от простых детективов и поездно-досужного чтива, до древних фолиантов – сокровищниц человеческой мысли. Света в комнату практически не проникает, поэтому круглые сутки горит настольная лампа, давая скудное освещение для таких пространств – комната-то довольно большая. На полу разбросаны обрывки бумаг, писем (это в наше-то время!), нотных листов, носков, и прочего. Творческим беспорядком называть это хотя бы из уважения не решился бы даже самый скромный наблюдатель: это был такой беспорядок, в сравнении с которым коровник показался бы милым, уютным и прибранным местом.


Сам молодой человек был одет под стать своему жилищу: красный махровый халат, семейные трусы и один носок (это важно!). На немытой голове творческой личности тоже творилось невесть что. Возможно, ночью квартиру взломал безумный парикмахер с единой целью – неистово поглумиться над причёской молодого человека, вплетя в нестриженые локоны немного разного мусора и закрепив всё это феном и укладкой. Если так, то этот парикмахер – настоящий садист и знает толк в изощрённых издевательствах.

 
Проиграв какие-то весьма недурные вариации, герой остановился и принялся за нотный лист. Теперь понятно: мы присутствуем как раз при творческом процессе. Он что-то написал ещё, пару раз размашисто зачеркнул что-то на прошлых страницах, начал было играть дальше, но пошло уже не так хорошо. Грустно перебрав ноты, он застыл с поднятым вверх пальцем.


Не в силах подобрать продолжение и потеряв в голове желанную мелодию, он резко встал и подошёл к зеркалу. Зеркало было в его комнате чем-то вроде портала в иной мир или телевизора, интернета – он мог смотреться в него часами. Так и стоял, отклячив немаленькое для своего возраста пузцо и переминаясь с ноги на ногу, периодически дотрагиваясь до лица. В такие моменты он часто разговаривал сам с собой, что сейчас и начал делать:
«…Когда остаюсь один, всё чаще чувствую нереальность жизни. Всё вещественное стоит на последней ступени мироздания… Я не живу, если только ем, сплю, пусть даже двигаюсь, что-то делаю. Не всякий труд производителен.


Только стоит появиться эмоции, движению души, появляется понемногу ощущение жизни. Общаешься, радуешься – приходит жизнь, понемногу, по капельке, но всё это мелочь. А когда есть во мне муза, когда приближается дело к высшим тончайшим сферам, тогда и появляется реальность, тогда и ощущение жизни растёт... Куда теперь я всё это потерял? Я, ты, мы, каждый из нас – вектор. Мы рождены во времени, но не проходим в вечности, не кончаемся в её пределах. Жизнь должна начаться и произойти тогда, когда в делах человека есть его заслуга, когда дело не было вызвано прямой необходимостью…


Как же мне быть с музой, когда она не всегда приходит по зову сердца, она капризна и своенравна, но выбирает словно девушка. За ней нужно ухаживать, а я что? Что это за рожа смотрит на меня? Разве к такой придёт пусть и самая отчаявшаяся в поисках мужчины девушка? А остался ли в доме коньяк?»


За сим вопросом последовали шумные поиски с переворачиванием мебели и поднятием целого урагана из бумаг на полу. При этом пострадала небольшая кружка, неудачно оставленная на краю рабочего стола, сваленные в кучу вещи из шкафа отворили своим весом дверцы шкафа и разместились среди собратьев на полу и много ещё интересного произошло.

 
Наконец, утомлённый борьбой с хаосом композитор, издав победный кличь, протянул к небу найденную недопитую бутылку. Но в самый момент наполнения бокала, когда глаза уставшего от неудач юноши уже было заблестели, раздался звонок в дверь. Влад (а так зовут нашего героя) мгновенно побледнел и чуть не выронил драгоценный напиток из рук. Спустя полминуты, одев для приличия второй носок, он направился к двери.

 
К нему пришли, как он и ожидал, два человека, одетые в дорогие костюмы, с улыбчивыми лицами, которые словно собирались уже начать речи вроде: «Добрый день! Не найдётся ли у вас минутка поговорить о Христе и вот, возьмите Евангелие – это совершенно бесплатно».

 
Но прошло всё не так. Мрачнея всё больше, Владислав странным образом поздоровался с обоими и направился в глубь комнатного хаоса – искать одежду поприличней. А двое ушли на улицу ждать его у машины. 


Совершенно не привлекая к себе внимания, трое молодых людей, одетых в дорогие костюмы, в очках, блестя лакированными штиблетами, уселись в неприметный чёрный Мерседес и умчались на всех порах в неизвестном направлении.

    
Спустя тридцать минут, не привлекающая внимания компания высадилась из неприметного Мерседеса у ворот загородного особняка одной одиозной личности. Ворота огромного глухого забора отворились и трое дублёров Джеймса Бонда проникли внутрь. Сразу за воротами их ждал радушный приём со стороны нескольких охранников, одетых почти так же, за исключением галстуков – у новоприбывших они были чёрные, а у охраны – красные. У командира охраны на красном галстуке виднелся небольшой крестик.

 
Лицо Владислава – одного из этих трёх гостей, было мрачнее тучи. Он словно ненавидел всё, что сейчас происходило, всё, что находилось вокруг, всех, кто принимал в этом пафосном спектакле участие. Но, по крайней мере, что-то не позволило ему приехать сюда прямо в красном халате и носке: какая-то неведомая сила вымыла ему голову, причесала и одела в самый лучший костюм.

 
Нутро особняка для непривычного взгляда было более чем обыкновенным. За исключением нескольких картин на стенах и пары-тройки странных статуэток смотреть как будто не на что. Но бывший здесь не в первый раз Влад, давно уже знал настоящую цену всех вещей и самих материалов, из которых построено здание: всё здесь не то что дорого, – всё здесь максимально дорого, так дорого, что дороже вещи вообще найти сложно. Тем не менее, подобраны они таким образом, что бы не утруждать взгляд стороннего наблюдателя внешними напоминаниями о собственной цене. Строгость и аккуратность – два слова, которыми можно охарактеризовать всю обстановку особняка.

 
Поднявшись по парадной лестнице и пройдя пару коридоров, компания оказалась напротив большой деревянной двери с железной табличкой, на которой были выточено в готическом стиле какое-то латинское выражение. Дверь распахнулась навстречу гостям, и вышел с задумчивым лицом, глядя себе под ноги, сам хозяин особняка. Едва не натолкнувшись на них, он вдруг поднял глаза и словно пришёл в себя.

- А, это вы. Заходите, мне нужно поговорить с вами – он кивнул другим двоим, и направился обратно в комнату, откуда вышел. За ним уже в одиночестве последовал Влад.

 
Внутри обстановка также мало чем отличалась от общего вида особняка. За исключением наличия на деревянном паркете ярко-красного ковра, испещрённого множеством затейливых узоров. Массивный письменный стол, огромные дубовые стеллажи во всю стену, три кресла, множество разных фигурок и статуэток, из которых одна только была золотая – небольшой колокольчик, подвешенный на кружочке с разными надписями, закреплённом на трёх пирамидках разного размера – вот в целом и всё, что было в комнате интересного из неживых предметов.

 
Живая природа же была представлена несколькими мухами, исследовавшими с интересом пространство потолка и тремя людьми. С Владом мы уже более-менее знакомы. Обратим внимание теперь на самого хозяина особняка. Одет он довольно просто – в брюки и рубашку не самого дорого вида, но из натуральных материалов. На руке часы на кожаном ремешке. Волос на голове практически нет, что в его возрасте (а он уже далеко не молод) вполне нормально. Держится прямо, большую часть времени стоит и не терпит долгого лежания в постели или сидения за столом, за исключением периодически проводимых им же в выходные обедов.


Лицо же его совершенно бледно и сморщено и выглядит так, словно он давно уже умер, но тело осталось некоторое время бродить по свету, как курица, которой отрубили голову, но она ещё некоторое время может бегать. Единственное место на лице Иннокентия, которое с натяжкой подходит под определение «живое» – это глаза. Но живы они странной живостью: карие глаза будто горят изнутри, во взгляде видно всегда некоторое лукавство, туча маленьких чёртиков проводят там всё своё время и прыгают-скачут весело, когда смотрит на вас владелец этих глаз.

 
В одном из кресел сидел второй персонаж. Вот он на фоне всей аккуратности и строгой красоты особняка режет по глазам, как звук трения кафеля о стекло режет уши, раздражает так, как спор шестнадцатилетней школьницы с преподавателем-недоучкой на тему религии, при виде которого на зубах остаётся ощущение недожёванного махрового полотенца.

 
Он курит сидя в дорогом кресле и стряхивает пепел прямо на дорогой ковёр. При этом хозяин его буйствования принципиально не замечает, как не обращает внимание и на то, что он пьян и, ругаясь самыми последними словами, плюётся на подоконник. Одета эта заноза в глазу в джинсы, порванные не специально на одном колене, причём очень сильно, в дешёвую белую майку с несколькими пятнами от кетчупа и ещё чего-то и в самые дешёвые кеды с городского рынка, сильно поношенные и порванные в двух местах. Вставленный в одно ухо наушник заставляет голову оборванца совершать дрыгательные движения, якобы в такт музыке, но судя по этим самым движениям, ритм в музыке вовсе отсутствует. Физически парень развит, лицо немного вытянутое, волосы стоят дыбом толи специально, толи по причине сна в неудобной позе и сильного встречного ветра при передвижениях на улице.

 
- Как обстоят дела с нашим заказом? – обратился Иннокентий к Владу.
 
- Я полагаю, что через две недели всё будет готово, однако у меня возникли некоторые трудности. Вы же понимаете, что это такой процесс, который сложно вместить в определённые временные рамки.
 
- Прекрасно вас понимаю, но всё же оплата вашего труда произойдёт только в том случае, если вы успеете к открытию. К тому же, это моя личная просьба…

 
В это время, человек в рваных кедах встал с кресла, покачиваясь подошел к письменному столу и начал с интересом разглядывать какую-то книгу. Кажется, «Фауста» Гете.

   
- Я постараюсь. А что, позвольте спросить, делает здесь это чудовище?

- Это чудовище, как ты изволил выразиться, – заговорил человек в рваных кедах, – находится здесь по делам более важным, чем твои. И настоящее чудовище здесь – ты. Ты, пропитанный лживым изыском, одетый в костюм, которого не стоишь, рассуждающий в свободное время о высоком искусстве и ковыряющийся пока никто не видит в носу. А я просто делаю свою работу и делаю её хорошо и в срок. Поэтому будь так добр – не разевай без повода своё хлебало в мой адрес.


С этими словами он резко вырвал несколько страниц из «Фауста» и, поднеся их к самому носу Владислава, промолвил:

- Вы меня простите, но я вас покину. Где тут можно справить нужду – что-то припёрло, никакого терпежа не хватит.

- По коридору, направо, вторая дверь – коротко ответил хозяин особняка.


Стас (человек в рваных кедах) бегом убежал из комнаты, с грохотом захлопнув дверь за собой.

 
Интеллигентная беседа продолжилась.

- Несмотря на его грубость, я поддержу его в одном только – он действительно хорошо делает свою работу. И я в сравнении с ним – чернорабочий: мне достаётся организовывать весь этот табор, давать идеи и цели, а ему остаётся работа, от которой он сам получает удовольствие. Признаться, я ему завидую. Ну да ладно. Я позвал вас не только напомнить о вашем обещании, но и предложить кое какую вещь…      



Часть 4

Кто-то постучался в душу


Вы может, помните то прекрасное время, когда в очередной раз в истории человечества судьбы всего были доверены разуму. Улицы наводнили машины, умы обывателей заполняли очередные технические новинки. А тем временем в закрытых институтах очередная плеяда гениальных учёных, совершала открытия, способные, быть может, изменить мир. В то время пока мы все наслаждались видом вырастающих на глазах мегаполисов, ещё не подозревая о таящихся в них опасностях, в какой-нибудь секретной лаборатории ещё не раскаявшийся в изобретении атомной бомбы учёный надевал своему подопечному на голову коробку из фольги, чтобы подобно медиумам прошлого передавать мысли на расстоянии.
В одной из таких лабораторий трудился молодой перспективный лаборант по фамилии Виноградов. С первого же взгляда, можно было увидеть в нём яростного фанатика науки: день за днём, из ночи в ночь, с невиданной доселе кропотливостью он изучал творческое и научное наследие предков.


На первых порах его занимали появившиеся до него идеи из философии математики, особенно идея прерывности. Следуя во многом за отцом Павлом Флоренским, он воспринимал нарушение непрерывности, как элемент мировоззрения. Однако уже через некоторое время, он пришёл к выводу, что эта область не так занимает его, как проблемы связанные со временем. Он видел во времени больше чем мы, он видел в нём не только геометрию событий, но и иерархию жизни. Виноградов искренне верил, что пропитанный всевозможными энергиями космос, берёт силы для своего существования из однажды начавшегося движения. Верил, что всякое движущееся тело во Вселенной – само себе генератор: подпитывая друг друга всё новой энергией, тела продолжают своё движение. Вся вселенная для него была не системой, а единым целым организмом, который именно живёт, развивается и даже чувствует. И однажды отчётливо увидев, что и время начало своё движение из той же точки, откуда начали тела, он заключил, что у времени так же должна быть своя энергия для движения. С тех пор не проходило и дня, чтобы Виноградов не чувствовал едва проснувшись, как приближается к открытию этой энергии. Однако на самом деле открытие было всё так же невообразимо далеко.


Однажды вечером, в который раз, не добившись успеха в расчётах, Виноградов  решил немного передохнуть и поискать знание иным известным ему способом – в медитации. К этой духовной практике его приучила мама - Софья Сергеевна, одна из пионерок всевозможных духовных практик в СССР.


Успокоив дыхание и ум, юный лаборант начал погружение в себя. Уже через несколько минут все мысли и настроения покинули его – он был абсолютно спокоен. Вдруг, во тьме сознания стала отчётливо видна дверь. Это была самая обыкновенная деревянная дверь с медной ручкой. Однако Виноградов знал, что эта дверь – дверь в его душу. Он уже не раз бывал за этой дверью, поэтому раскрыл её, не колеблясь, и переступил через порог. Неожиданно его сердце обуял могильный холод. Холодными же волнами по его телу пробежали мурашки. Он отчётливо понял: в этот раз он вошёл в свою душу не один.


В холодном поту вскочил Виноградов с кровати. В комнате было темно и тихо.


- Так я просто заснул! Это был просто сон! – воскликнул лаборант.

- Нет, не сон, – ответил кто-то.


Ужас сковал тело Виноградова, он не мог не пошевелиться, не открыть рот, не даже сесть на кровать, но только стоял с широко открытыми глазами, ожидая развязки. В темноте начал проступать силуэт. Чем отчётливее Виноградов видел, кто явился к нему, тем больше ужасался: перед ним стоял человек, лицом как две капли воды похожий на него самого. Вот только одет он был странновато: его козлиные ноги были неумело скрыты бежевыми флисовыми штанами, из кармана грязной, потёртой шинели торчало обкусанное кем-то крыло вороны.


- Помнится, вы хотели что-то узнать, – начал было незнакомец, но пытаясь подойти ближе, он обронил тушку недожёванной птицы. С минуту нежданный гость смотрел на неё, а затем продолжил:

- Уточним некоторые детали. Вы благодарный читатель и хороший слушатель, ну а я хороший рассказчик. Вы хотели открыть энергию времени? Она давно уже открыта, нам осталась только рассказать об этом людям. Вы всё ещё желаете знать? – спросил незнакомец, протягивая учёному чертёж аппарата, названного в будущем «Генератор Виноградова – Стенли».


Иннокентий Виноградов не мог вымолвить ни слова, но теперь уже не от ужаса, а от радости и удивления.





Часть 5

Участок


Загородный домик. Спальня на втором этаже. Всё так мило обставлено! Этот дом, - словно концентрат уюта, он как бы собран из всех приятных мест и мгновений, которые я только могла пережить и увидеть за свою не самую ещё долгую жизнь. Снизу слышны неразборчивые голоса. Такое чувство, что ждут именно меня. Неужели это и есть мой дом? А люди внизу – моя родня? Я дома?

 
Прямо в пижаме, в дурацкой розовой пижаме, бегу по коридору, теперь лестница, кажется, дальше налево. Кухня. За столом сидят какие-то люди. Такое ощущение, будто я давным-давно их знаю. Пожилая женщина, девушка моего возраста и маленький мальчонка, уплетающий за обе щеки хлопья из детского завтрака.


- О, Эмилия – пожилая женщина встаёт и обнимает меня. Я счастлива. – Мы ждали пока ты встанешь и не начинали завтракать без тебя...
Небольшая затрещина прилетает парню, что ест хлопья.

- Эрик! Как не стыдно! Я же говорила, что есть начнём только когда все соберутся.

- Но теперь-то все здесь?

- Да, теперь все – женщина смотрит на меня и улыбается очаровательной улыбкой.


Мальчуган снова принимается есть...


- Хотела только сказать тебе... Ты ничего не бойся... И давай вставай уже.
Женщина начинает трясти меня, зачем-то целует в висок и снова трясёт...
- Вставай! Ну, вставай же, уже пора...


Кухня испаряется, медленно и неохотно превращаясь в порядком надоевшие стены палаты. Рядом Джордж.

- Ты проспала. Я же говорил, что в двенадцать заеду за тобой. Скорее собирайся!

Да. Рай видимо так и не наступил, раз очередной красивый сон оборвался едва начавшись. А значит, снова надо жить, снова куда-то бежать и делать какие-то дела.


Собираюсь и вот мы уже в машине. Ауди брата не едет. Она летит. Как он может вести машину, когда не слышно ни шума мотора, ни шума с улицы, я не знаю. Я не чувствую движения, когда не слышу приятного рокота стального зверя. Мы видимо действительно сильно опаздываем, потому что Джордж нарушил уже около одиннадцати правил дорожного движения и ведёт машину так, будто забыл что рядом с ним едва оправившаяся от аварии сестра.

 
Буквально через семь минут мы уже заходим в участок. Меня проводят по этажу, затем лестница, второй этаж. Вот она, нужная кабинка. Кресло поворачивается и лицом к нам оказывается лысый афроамериканец лет сорока на вид, верхняя пуговица его белой рубашки была расстёгнута, синий галстук приспущен, а штаны поддерживали чёрные подтяжки. Он встаёт и тянет руку.


-  Добрый день, вы вовремя. Детектив Томпсон, веду дело об том самом убийстве, и пока что не совсем успешно. К сожалению, непосредственно на место преступления мы попасть сейчас не сможем: по неизвестным причинам обвалились потолки на этаже, где было совершено убийство и этажом выше. Это сильно усложняет процесс расследования, так как возможно некоторые не выявленные следствием улики были погребены в руинах и вряд ли уже будут восстановлены. Даже самая подробная реконструкция нам мало поможет. У нас остались в большом количестве фотографии с места преступления. Вот, ознакомьтесь с ними, а заодно и поведайте нам свою историю.

 
Я беру фотографии в руки – руки начинают дрожать. Это, несомненно, та комната из моего сна. А вот и тело. Уже знакомое мне тело, с тремя дырками в рубахе и лужицей крови на полу рядом.


- Личность потерпевшего пока установить не удалось, так как, по-видимому, он не имел американского гражданства. При нём была только папка с какими-то записками на русском языке, что позволяет нам предположить одну вещь - потерпевший возможно выходец из России, или даже приезжий турист или учёный. В данный момент мы придерживаемся этой версии. Если вам интересно, то вот перевод некоторых из его записей. Одно скажу, погибший был человек непростой.
Я беру в руки распечатанные листы перевода:


"Список тезисов для будущей работы:
1. Суть наблюдаемой реальности заключается в её сугубой зависимости от субъективных особенностей наблюдателя и представляет собой проекцию ряда событий в плоскости сознания.
2. В плоскости сознания абсолютные категории действительности обретают природу свойства. Иначе: Добро и Зло как таковые в действительности наблюдаемой существовать не могут. Зло есть отсутствие Добра и  как таковое существует только в небытии, однако человеческое сознание обладает качественно иным уровнем реальности. И в наблюдаемой нами реальности Зло или Добро существуют реально постольку, поскольку представляют собой свойство (добрый, злой). Сознание вводит градацию, отчего даёт возможности "восстать из небытия" явлениям невозможным, таким как зло. Итак, Зло есть мера отсутствия Добра в наблюдаемой действительности..."


- Короче, завязывай с этой чушью уже! Я ни черта не понимаю в этом!

- Ладно, ладно. Могу я снять копию с этого перевода, детектив?

- Нет. Пока не установлена личность погибшего, и дело не закрыто, все бумаги являются уликой в следствии и не могут быть переданы частным лицам. Потом приходите, может, что и получится. Мне лично плевать на эти записи. Зато очень интересно послушать рассказ вашей сестры.

- Да, Эмилия, расскажи всё.

- Ну... В общем так. Я попала в аварию, о которой вам уже поведал мой братец, и в которой я потеряла память. Но вот только с этой самой аварии и начались мои сны, или можно сказать – видения. Практически каждую ночь после аварии я вижу один и тот же сон: я еду на автобусе, захожу в тот самый дом, где вы и обнаружили тело, затем слышу звуки выстрелов. Точно помню три выстрела. Я спряталась за углом и стала ждать. Через пару минут выходят двое в костюмах, немного осматриваются и заходят в лифт. На этом сон обычно заканчивается.

- Вы сможете вспомнить, как выглядели те двое?

- Один, кажется, был высокого роста, под два метра, довольно крупный. Я бы сказала "качок". Вот только лица не припомню... Второй точно нигер...

- Что?

- О, простите, второй был – афроамериканец. Ростом примерно с меня, в белом пиджаке, с афрокосами. Я не очень помню лица. Совсем не помню, если честно.

- Ладно, вы уже помогли. Если ваши показания не являются ложными, а я надеюсь, они не являются таковыми? Ведь это серьёзное преступление.

- Всё говорю как есть. Не забывайте, что я рассказываю сон.
 
- Ну и пусть. В вашем сне может быть немалая доля правды, доля реальных воспоминаний. И мы будем при расследовании учитывать предоставленные вами сведения, например комплекцию преступников, их рост и, быть может, одежду. Значит, потерпевший вам не знаком?

- Впервые вижу.

- А вот интересно, если вы действительно были там, то зачем?
 
- Не знаю. Я же потеряла память, не забывайте. Возможно, там жил кто-нибудь из моих коллег по работе, или... Я не знаю, честно.

- Быть может, ваш брат знает?

- К сожалению, нет. – Ответил Джордж – Мы не виделись с Эмилией несколько лет, однако как только я узнал про аварию, то сразу же примчался в этот город. Правда, первое время возникли небольшие трудности с переходом на работу в здешний филиал нашей компании...
 
- А вы, Эмилия, не помните, кем работали до аварии?

- Не помню, но уже выяснила. Я работала секретаршей у Адама Гсбарски, бывшего владельца сети закусочных "В ритме города".

- Серьёзно? Работали с Адамом Гсбарски? Вы случайно не припоминаете, в насколько тесных отношениях вы были с ним?

- Вероятно лишь как сотрудник и шеф, не больше того... Хотя...
- А, вам всё же есть чем поделиться?

- Да, наверное. Видите ли, в тот вечер, когда он попал в аварию и погиб... Короче говоря, это та же самая авария, в которой я потеряла память.

- То есть, вы ехали с ним в одной машине, и она попала в аварию?
- Именно.

- Хм, ладно. Но теперь вы нам определённо ещё понадобитесь. Вот здесь оставьте свой номер телефона, и на этом не смею вас больше задерживать.
Я взяла небольшую бумажку, протянутую мне Томпсоном, чиркнула на ней свои цифры и он, сев в кресло, отвернулся от нас. Уже вслед уходящим нам он сказал: "Просто знайте, авария, в которую вы попали подстроена. "Проволчника" Гсбарски убили..."


Вот мы едем обратно в клинику, Джордж сидит мрачнее тучи, сжав изо всех сил руль, и молчит всю дорогу.
 
- Да что с тобой такое? – не удержалась я.
- Да ничего.

- Прекрати! Я же вижу всё. Ну?

- Как тебе сказать. Я ведь тоже не знаю твоего прошлого, хотя и не сомневаюсь, что ты ничего дурного не сделала. Просто похоже, что теперь для полиции ты не только свидетель.

 
Больше, как я не старалась, из Джорджа ни слова вытянуть не удалось. Он довёл меня до ненавистной больничной палаты, как всегда поцеловал в висок и молча ушёл. И мне остаётся снова сидеть, скучать, иногда отвлекаясь на вслушивание в пустые бредни общества анонимных алкоголиков доктора Маркова или на дочитывание книги, что оставил Джордж. Я прочитала уже половину и вот-вот расскажу вам, чем там всё закончилось. А пока что – спать. Снова спать. Я так, наверное, всю жизнь просплю, хотя делать всё равно нечего...




Часть 6

Злоключения умника


Присутствие при смерти нового знакомого не стало единственной бедой в жизни Алексея, которая свалилась на него на этой неделе. Кроме того, что теперь он должен давать свидетельские показания и принимать на себя прочие неудобства, связанные с положением свидетеля, он лишился ещё и самого дорогого в жизни – любви.


Любил он, как мы уже знаем, свою работу. И с этой самой работы его выперли. Причём на совершенно законном основании, в чём и была вся проблема – не скажешь что начальник самодур и всё это заговор. Нет. Алексей, как принято говорить, «облажался», «сел в калошу», «ударил в грязь лицом» и т.д. Проблема безденежья пока ещё не затронула Алексея, успевшего скопить некоторые средства, но уже с первого дня без работы ощутил он тоску. Невыносимую тоску и скуку. Практически всё свое время проводил он теперь в баре, но не в том, возле которого нелепо погиб Иван, в котором и начал действовать принцип «пришла беда – открывай ворота», а в баре на соседней улице. Называется это заведение на старый манер «Путник» и изображает собой нечто вроде старой таверны, предоставляя посетителям немалый набор сортов пива, сваренного на пивоварне хозяина этой таверны, и прочих приятных вещей. Здесь всегда очень людно, но присутствия других людей Алексей как-то не замечал.

 
Ксению с того самого дня он не видел. На телефонные звонки она не отвечала, дома её похоже не было с тех пор. Это обстоятельство ещё сильнее вгоняло Алексея в самые мрачные настроения.

 
Вот и сейчас он сидит за столом с угрюмым лицом и периодически отпивает из огромного бокала, рассуждая сам с собой едва ли не в полный голос о превратностях жизни: «Нет… Какая же это нелепость и бессмыслица. Какой смысл в этой жизни? А его и нет. Мы просто существуем, как ходячий фарш в пакетиках, наделённых зачем-то детородными принадлежностями… Какого чёрта? Где я так нагрешил? Куда смотрел Бог, если он есть вообще?...» – и всё в таком духе. С улыбкой он вспоминает теперь целую лекцию, прочитанную Иваном после третьего стакана в тот роковой для Алексея день:


«…В жизни, во всём происходящем с нами есть глубокий смысл, незримая связь, большая красивая тайна. Вся беда только в нас самих. В том, что мы спим. Но едва оторвавшись ото сна обыденности, от слепоты своего ума, мы попадаем обычно в другой сон – в уныние и отрицание. Отрицание смысла, неверие и исходящее из них уныние есть продолжение нашей слепоты, более изощрённая её форма. Отрицание – это болото, в котором увязли многие светлые головы. Едва мы прорвёмся от дурной бесконечности, как начинаем вопить что смысла нет, а мы такие свободные и креативные и всё что нужно, наконец, увидели… Эта уверенность как раз и есть обычное для человека, необычность – типичная его черта, отрицание – обычная глупость… А пока мы скачем и вопим, что всё-то нами узнано, Она так и остаётся нетронутой – большая и красивая Тайна…»


Теперь, когда его уже нет, эти слова больше не кажутся наделёнными столь глубоким смыслом. Да и чего теперь волноваться? В тот момент, в момент его смерти, Алексей вдруг почувствовал что-то новое, что-то необычное. Он словно сам умер тогда, перестал быть собой. Да и что это значит – быть собой? Быть не только частью мира. Быть не куском двигающегося мяса, не водой, из которой всё состоит, но обособиться от этого бессмысленного и беспощадного океана…


Пиво допито и «психея его стала влажной», а значит и рассуждать логически, пользуясь «правильной» логикой, Алексей больше не мог. Чувствуя необоримое и глубокое отвращение ко всему происходящему, пошел он что называется «куда глаза глядят». Хотя нет. Глаза его смотрели в пол, поэтому ноги несли безвольное тело по совершенно неопределённому маршруту.

 
В конце концов, ноги вынесли его на городской мост, посреди которого потерявший смысл и цель человек остановился, вперив пустой взгляд в чёрную оболочку, скрывающую таинственную и невыносимо жуткую бесформенную силу – в воду. Алексей хотел получше рассмотреть то, что сейчас открылось его взору – он был порабощён увиденным могуществом стихии.

 
Вдруг, на воде возник сильный всплеск. Спустя всего каких-то несколько минут, Лёша понял, что всплеск на воде возник не просто так и что возможно следует проверить свои вещи. Все живое, что ещё осталось в нём встрепенулось – всплеск на воде создали выпавшие паспорт, ключи, мобильный телефон и вообще всё содержимое двух внутренних карманов его куртки. Любой человек на месте Алексея растерялся бы, а он – нет. Единственно правильное с точки зрения пусто-пьяной головы решение пришло мгновенно: он спустился с моста к берегу и разделся. Да, да, именно это он и задумал – нырнуть в воду и достать утерянные вещи. Ситуация рисковала обернуться трагедией, ведь течение сильное, а пловец из Алексея не самый лучший. Но пьяные люди, как известно, взамен потерянного разума, частенько получают от принятого эликсира некие сверхспособности, об использовании которых, бывает, что забывают к утру и потом только удивлённо чешут затылок: «Как это у меня вышло?»

 
В течение сорока минут в холодной воде Алексей самозабвенно придавался нырянию, претендующему на спасательные действия. Небо потемнело, свидетельствуя приближение ночи, а он не то что не добыл утерянное – он так ни разу и до дна не достал. Место падения было самым глубоким местом в реке. Сообразив, наконец, что спасение вещей таким образом – дело пустое и потеряв под действием освежающей воды значительную часть своих суперспособностей, уставший, замёрзший и мрачный вышел Алексей на берег реки.

 
Тут постигло его ещё одно разочарование: вещей на месте не было. Подумав сперва, что может он в ином месте оставил свою одежду, Лёша начал обыскивать берег. Спустя полчаса, безнадёжность и осознание положения свалились на умника всем своим весом, подкосив его ноги и усадив на камень. Глядя в никуда, не думая ни о чём, целиком превратившись в одну большую и мрачную эмоцию, Алёша остался сидеть на камне, не пытаясь ни придумать, как ему выкарабкаться, ни кто виноват во всём этом, ни даже как всё это плохо… Он просто сидел. Просто на берегу реки, практически в центре большого города, на камне сидел раздетый молодой человек и глядел в живую, бурлящую чёрную стихию.


Примерно в третьем часу ночи, компания из пяти человек удобно расположилась на лавочках возле магазина «Р;жни» и откупорила свои бутыли. Полилась-потекла мирная беседа, в общих чертах заключающаяся в круге трёх стандартных тем: женщины, машины, драки. Причём обсуждение машин, как водится, закончилось довольно быстро, и компания разделилась на две части – двое продолжили задушевный разговор о девичьей неверности и неразделённой любви, а другие двое устроились уважительно выслушивать богатую на приключения жизненную историю самого старшего из них – пятого.

 
И как раз в кульминационный момент «И я, кароч, говорю этому дятлу…» воцарилась тишина: компания увидела самую странную мишень в своей жизни - по улице шел голый мужчина. В три часа ночи. Трезвый.   
Первым из удивления в интерес перешёл предводитель.

 
- Э! Слышь, Вась! Подойди-ка.

Алексей продолжал невозмутимо продвигаться по тёмной улице в одному ему ведомом направлении.


- Ну я кому сказал?! Слышь! Стой!

Неподдельный интерес вожака вдруг стал перерождаться в гнев. Как это? Человек, который не смог отстоять даже свою одежду и вдруг игнорирует «нормальное» обращение?! Где уважение? Где этикет?


- Слышь, внатуре, Вась! Стой, ишак! Держи его!

Компания целиком переняла боевой настрой предводителя и без остатка направилась в сторону всё так же невозмутимо шествующего голодранца. Первым подбежал как раз старший и с разбегу приладил свой здоровенный кулак к гладко выбритой щеке Алёши. На этом побои на время прекратились.

 
- Ты чё, слух потерял, Вась? Тебя нормально позвали, а…

- Да пошёл ты! – коротко прервал невозмутимый Алексей приготовленную злодеем речь. После чего последовала уже серия ударов, обработавших хорошенько обе бритые щеки Алёши, который слабо пытался сопротивляться, но слишком уже много сил потратил за этот день, что бы дать адекватный отпор целым пятерым хулиганам. Следующий удар последовал откуда-то сбоку в живот, так, что Лёша согнулся пополам. Всё, что происходило потом, он запомнил в нескольких кадрах. Сначала чей-то ботинок перед лицом отпечатался фотографией. Затем красивая фотография большого кулака предводителя. Потом ещё что-то в таком духе, в общей сумме всего пять-семь фотографий.


Хулиганы, рыча и фыркая, запинывали безвольное слабое туловище Алёши, находясь словно в забытьи. Через минуту эйфория прошла и с ней пропал смысл избиения. Казалось, злодеи опомнились, приняли обратно людское обличие. И тут из под ног у них послышалось: «Ублюдки… Что вы можете вообще? Да кто…».
Этот голос возвратил толпу в животное состояние и на Алёшу обрушился шквал ударов со всех сторон. Сцена повторялась несколько раз, пока уставшие, изнеможённые хулиганы не плюнули на это дело и вернулись, как ни в чём не бывало на свои скамейки.

 
Спустя ещё некоторое время, зашевелилось и тело Лёши. Покашливая и отхаркивая кровь, он медленно поднялся и, покрывая уже матом избившую его компанию, побрёл дальше в своё никуда. Без денег, работы, квартиры, машины, друзей и даже вещей. Избитый, грязный, матерящийся и бессмысленный Лёха.
- Псих внатуре. – выдал единственный комментарий произошедшему затеявший драку, вернее избиение, вожак и продолжил молча посасывать из своей бутылки пенный напиток.
 



Глава 3

Своим путём


Часть 1

Сквозь утренний туман


Кажется, что я лежу на траве. Просто лежу и чувствую, как дышу. Внутри меня огромная печь, я развожу меха, втягиваю что-то, и это что-то сгорает. А я – живая, живая потому, что внутри меня горит этот огонь.

 
Открываю глаза. Медленно, не торопясь... Над головой распростёрлись заслоняя собой небо ветви сказочных деревьев, все сплошь покрытые цветами. Дует слабый прохладный ветерок и цветы осыпаются, покрывают траву вокруг меня мягким розово-белым ковром. Как же прекрасно всё то, что должно вот-вот закончиться! И тем оно и прекрасно. Прекрасны мгновения, что нам доводится пережить, прекрасны тем, что каждое из них – неповторимо. Сейчас я хочу одного: пережить эти мгновения. И желание моё жутко противоречиво. Ведь я, с одной стороны, хочу, чтобы каждое мгновение было абсолютно полным в себе, пережить его максимально, прочувствовать во всей своей полноте. Но ведь чтобы рассмотреть его – нужно задержать, прочувствовать, а чтобы оно было полно и закончено – оно должно пройти. Я не могу понять самое главное: не могу понять себя, ведь я всегда хочу невозможного, потому как хочу одновременно разное, и в этом противоречии проходит моя жизнь. Это плохо? Вряд ли. Как раз противоречия и составляют краски для палитры мира, и их несводимость порождает всё. Постоянные сочетания множества  несочетаемого рождают разнообразие жизни, а все внутренние противоречия снимаются наличием третьего звена, к которому относятся оба элемента несводимой в своём противоречии пары.


Пока я сплю, я это понимаю. Но я знаю главное – я проснусь и не вспомню, а если скажет кто – не пойму ничего из того, что сейчас подумала. Ведь во сне своя логика и свои правила жизни. В нём нам открываются самые главные законы жизни, но едва проснувшись, мы немедля приступаем к штурму этих законов своим несовершенным словом, зажатым обыденной логикой рассудка, очеловеченным словом, и само сознание наше, признавая поражение в таких несовершенных попытках, сдаётся, оставляя только следы борьбы – то самое утреннее ощущение открытой истины, которую вы только что держали уже в руках, которой владели и которая теперь ускользает из памяти или становиться смешной и непонятной.   
Мне становится скучно просто лежать, и я встаю, решив немного побродить по этой чудесной роще, полюбоваться окрестностями. Неподалёку оказывается тропинка, по которой я и пошла. Вокруг всё сияет и цветёт. Я взбираюсь на холм и теперь уже вижу далеко вокруг. О, как прекрасны эти места! Слева от меня продолжается цветущая роща, вся сияющая, овеваемая ветерком, рассеивающим блестящие искры цветов далеко вокруг, справа зачинается гроза: фиолетово-розовые облака застилают низину и дальние их края уже размазываются по небу, спускаясь полосами дождя на поля, усеянные небольшими кустиками и цветами.


Вдруг я слышу тихое пение. Где-то вдалеке. Но судя по всему, именно к нему и ведёт тропинка, на которой я стою. Мне стало интересно и я пошла туда. Чем ближе я подхожу, к тому месту, тем громче и прекраснее кажутся мне звуки, доносящиеся оттуда, и тем плотнее стоят деревья рядом с тропинкой. Быстрее, ещё быстрее! Я бегу, словно боюсь потерять что-то, словно могу не успеть куда-то... Эти звуки... Кажется, что ангелы небесные спустились на землю и отсюда воспевают хвалу Господу. Вот-вот, я уже близко.
На пути возникает какая-то женщина. Она стоит спиной, одетая в странные совсем средневековые одежды. Лица её я не вижу. Я решила, что быть может она местная и знает что там происходит и как дойти до места, откуда доносятся эти звуки. Подбегаю и трогаю аккуратно её за плечо.


- Извините пожалуйста! Вы не знаете, откуда доносится это пение?

Так же не оборачиваясь густым женским... Хотя скорее бесполым голосом она отвечает:


- Знаю, конечно, но тебе не стоит туда идти.

- Но почему?

Теперь я - само возмущение. Как это мне не стоит идти туда, куда открыта дорога всем?


Женщина поворачивается, и я пугаюсь. Нет, её лицо не страшно, не покрытой проказой, не обваливается с её лица кожа, не торчат клыки, нет ничего в её лице страшного кроме одного...
Это моё лицо...


- Тебе не стоит туда идти, Эмилия, потому что время твоё ещё не пришло и придёт ещё не скоро.


И женщина достаёт сигарету и, смеясь, затягивается, но не дым и пепел выходит из неё, не дым струится от сигареты: вместо пепла с неё осыпается рой небольших мошек, рой дрозофилов она вдыхает. И я чувствую, как они принимаются изнутри за её плоть, как она силится выдохнуть их всех, но не может и, выплюнув только часть, окружив себя роем этих мерзких мошек, стоит и смеётся, наслаждаясь болью в груди.

 
Я проснулась. Проснулась и заплакала оттого, что сама себя не пустила в рай. Мне стало ужасно жаль себя. Я потеряна, я даже не знаю кем была, кто мои родственники. У меня нет работы, нет любви. Кроме Джорджа у меня вообще никого нет. Но и его я сейчас не хочу видеть, ведь он выполняет мою просьбу, и придя ко мне, снова начнёт говорить о том преступлении, невольной свидетельницей которого я вероятно стала, о расследовании, на которое я его сподвигла. Но не это мне сейчас нужно. Мне нужно крепкое и сильное плечо, облокотившись на которое и хлюпая носом, я бы успокоилась, сказав только: "у меня всё нормально, пройдёт всё".


Но такого плеча нет. И я разревелась в подушку – универсальный заменитель всех крепких плечей на свете. Сейчас я даже не припомню большую часть того, что мне снилось, что я чувствовала и что думала. Сон понемногу отходит от меня, я забываю его, как бы не хотела помнить. Помнится только одно - мне было хорошо там. А здесь не хорошо.


В обед ко мне опять приехал Джордж.

 
- У меня для тебя есть новости. Собирайся! – прямо с порога начал он.

- Что такое? Привет, для начала.

- Привет, привет. Собирайся срочно, по дороге всё расскажу.


Я, судорожно пытаясь сообразить, в чём тут может быть дело, собираю свои жалкие пожитки и бегом направляюсь к Джорджу в машину. Мы даже не оформили выписку, просто уехали, никому не сказав. Медсестра на выходе так и осталась с уверенностью, что брат вывел меня в положенное время на час - подышать свежим воздухом или перекусить.


Джордж сильно торопится и снова нарушает все мыслимые и немыслимые правила движения.

 
- Что происходит? Может ты мне объяснишь?

- Начну с главного – со вчерашнего дня ты попадаешь под подозрение. Тебя подозревают в совершении того самого преступления, в деле о котором мы решили выступить свидетелями. Дело в том, что на кухонной утвари, на рамке картины и ещё на некоторых вещах в той квартире были обнаружены отпечатки пальцев. Кроме них и отпечатков погибшего в квартире больше ничьих следов нет. Так вот, эти отпечатки пальцев – твои.
 
- Секунду... Ты же не думаешь, что это я?

- Я практически ничего не знаю о твоей жизни с момента как ты переехала сюда, но надеюсь, что ты не при чём. Однако все факты говорят о том, что ты там была. Так вот теперь нам необходимо доказать твою невиновность или... В общем, выяснить как всё было на самом деле и причём здесь ты. Я выяснил, что незадолго до аварии ты была в России, встречалась там с каким-то Владиславом. Я не знаю, зачем ты туда ездила, видимо по работе.

- А откуда ты это узнал?

- Я поговорил с Тришей. Хоть вы с ней вроде хорошо общались, но я бы никогда не сказал, что вы подруги. Триша – жуткая сплетница. Она жаловалась, что ты "подкатываешь" к боссу, поэтому так быстро получила место его помощницы.


Ужас. Мне это совсем не по душе. Неужели я действительно оказалась тогда в машине этого жирного борова, мир его праху, не случайно? Как же это мерзко! Ведь говорят же, что секретарша – это не самая приличная на свете работа, как и горничная.  Но не могла же я опуститься до такого! Или могла... Фу, какая гадость!

- И что теперь будем делать?

- У нас есть только три дня, чтобы докопаться до правды, потому что тебя вызвали в понедельник в участок для дачи показаний. Необходимо заранее предоставить любые доказательства твоей невиновности, потому что пока ты - единственный подозреваемый в этом деле, а оправдательных материалов у нас недостаёт, их даже вовсе нет. Хотя и материалов обвинения тоже маловато, но ты же сама знаешь как у нас всё делается. Захотят посадить - посадят. А денег откупиться от суда у нас нет.


Я сжалась на своём месте и грустно представила всё, что теперь предстоит сделать. В принципе, терять мне особо нечего. Но и в тюрьму я не хочу. Совсем не хочу.


Мы приехали в аэропорт, и Джордж пошёл заказывать билеты. Первым делом нам предстояло оказаться, в ни много ни мало столице России – Москве. Благо документы мои уже восстановлены и в полном порядке, а никаких запретов на покидание родного штата я пока не получала. Оставшись одна в машине Джорджа, я начала немного скучать и стала осматривать салон. На заднем сидении лежал чехол со скрипкой. Я немного удивилась. Неужели Джордж умеет играть на ней? Или он просто вёз её какому-нибудь своему знакомому? Интересно. А вот и он.


- Слушай, Джордж, – начала я, выходя ему навстречу из машины, – а ты что, умеешь играть на скрипке?
 
- Нет, не умею.

- А зачем тогда она тебе?

- Это не мне. Это тебе. Ты умеешь играть на скрипке, что, забыла?

- Правда?


Я действительно забыла об этом и сейчас не могу припомнить, чтобы я играла хоть на каком-нибудь музыкальном инструменте.

 
- Да, играла, и так играла, что я думал – это твоё настоящее призвание. Тебя приглашали в различные коллективы и даже в наш симфонический оркестр. Но ты почему-то всегда отказывала. Кроме одного раза... Из-за чего, видимо, ты и поехала в Россию. Поэтому я и взял твою скрипку с собой – она определённо понадобится тебе там.


Удивительно, как такое можно вообще забыть, но я смогла. Надо будет попробовать сыграть. Вдруг я забыла и как играть! Вдруг меня попросят что-нибудь сыграть, а я не смогу, опозорюсь перед людьми, которые считали меня музыкантом. Попробую, обязательно попробую, но только где-нибудь не в людном месте, чтобы никто не слышал. Если мы снимем номер – точно попробую сыграть.
К нам подошёл какой-то парень, поздоровался с Джорджем, они стали шептаться. Через пару минут Джордж оставил свою машину и ключи от неё этому парню и со словами: "это мой друг, он останется приглядеть за квартирой и машиной, а главное – за моими рыбками", повёл меня внутрь аэропорта.


Итак, самолёт. Давайте этот момент пропустим, потому что во время перелёта я всегда сплю и рассказать о том, что происходило в самолёте мне решительно нечего. Аэропорт. Надписи всюду на двух языках – русском и английском. Такое ощущение, что и не покидала Америки – решительно все, даже таксист, что вёз нас до гостиницы, понимают по-английски. Но также удивительно другое: я, как оказалось, вполне сносно понимаю и говорю на русском языке и надобности в переводчике нет. Такое странное ощущение: непонятно откуда знать чужой язык. Просто вдруг я заговорила с таксистом по-русски. Джордж смотрел на меня с нескрываемым удивлением – видимо, для него это тоже было новостью. Сам он, насколько я знаю, не раз был в России по работе и тоже способен перекинуться парочкой фраз с прохожими, да и в самой Москве ориентируется нормально.


Мы сняли далеко не самый роскошный номер из всех что были свободны, да это и понятно – миллионеров среди нас двоих не оказалось, к сожалению. После душа, я вышла и увидела Джорджа сидящим на кровати с горящими глазами. В руках у него была скрипка. Красная красивая и, видимо, очень дорогая скрипка. Он протянул её мне, сказав только: "попробуешь?". Ещё бы я отказалась! Мне самой было жутко интересно, что получиться из этого. Я взяла скрипку в руки, приладила её на плечо, она сразу пристала так, словно я не отпускаю её с самого рождения. Итак, момент истины настал. Тишина в комнате словно натянулась и готова лопнуть. Дыхание остановилось в предвкушении чего-то. Провожу смычком по струнам и...


Такое странное чувство. По спине пробежали мурашки. Тишина лопнула. Тишина взорвалась. И комнату стало наполнять нечто, что существовало всегда, существовало ещё до меня, и в тоже время то, что рождается прямо здесь, при нас. Это музыка. Мои руки играют сами. Я не приказываю им, не думаю, куда и как поставить пальцы, как вести смычок, я ни о чём не думаю. Если бы я хотела описать музыку, которую я играла, я не связала бы и двух слов, ограничившись только самым главным и единственно возможным для музыки словом: "Послушайте!"
Глаза стали немного слезиться, а музыка заполняла приятным теплом гостиничный номер и жила. Жила какой-то своей, никому неведомой жизнью, каждой своей ноткой проникала в мои пальцы, ставшие послушным инструментом её воплощения, заполняла меня и всё вокруг. Казалось, кто-то спустившийся с самих Небес, какой-то светлый могущественный дух взял мою руку и повёл её по струнам. Время исчезло, словно бы его и не было никогда. Вместо времени пришёл поток, непрерывный поток рождающихся и умирающих звуков, непрерывный и цельный поток смерти и рождения, который не закончится и тогда, когда я опущу инструмент. Это мы живём в секундах, минутах, и оттого всякое мгновение, которое мы только собрались пережить уже умерло и отстоит от нас в недосягаемости веков. Здесь же нет разрывающих жизнь на осколки времени секунд, а есть только цельный процесс, в котором нет ни начала, ни конца, в котором и самая тишина перед его рождением, как оказалось, тоже музыка. Она есть до своего воплощения в равной степени, как и после своей смерти, она вечна, а мы вечно посреди её. Посреди музыки.


Последние звуки угасли, растаяли в тишине и настал самый важный момент, момент, в котором сказано и понятно всё на свете, в котором вся музыка мира воплощена во всём своём совершенстве. Настала пауза. Тишина...

 
...
...
...
...
Джордж смотрел... Подождите ещё немного. Кощунственно прерывать паузу...


...
...


Джордж смотрел на меня завороженно. Всё, что только может сказать человек за жизнь и даже больше этого, всё было написано в его глазах. И оттого все слова казались сейчас нелепыми и ненужными.


Немного отойдя от произошедшего, я спросила:


- Что это сейчас было?

- Это была поэма Фибиха. Это была музыка...





Часть 2
 
Тайны, спрятанные у нас под ногами


На следующий же день мы отправились по моим следам в поисках целей и смысла моего прошлого визита в Россию. Здесь у меня появилось новое чувство, которое давно уже мной забыто, но здесь не покидает меня ни на шаг – чувство чьего-то присутствия. Кто-то будто всё время незримо стоит за моей спиной и просто смотрит. Этот кто-то ничего мне не говорит, ничего не требует, не показывается, и, как будто бы ничего не хочет от меня. Это чувство иногда немного отступает, но в некоторых местах оно столь сильно, что я упрашиваю Джорджа уйти оттуда. Он смеётся надо мной, говорит, что я пересмотрела сериалов и фильмов про шпионов и у меня развилась шпиономания, ведь я оказалась, можно сказать, в эпицентре шпионажа, в месте, где они "ходят толпами и ищут тайны". Ну не знаю... Это не то. Вроде бы нет чувства, что следит человек. Вообще, не знаю, что это такое и что про это думать.
Вместе с Джорджем мы изучили мой телефон, переживший благополучно аварию и всё что только могло случиться в те дни, и нашли несколько номеров, подписанных русскими именами. Из них мы планировали начать с двух: Владислав и Максим Антонович. Владислав, судя по всему, – это музыкант с которым я определённо встречалась в прошлую мою поездку сюда. Звоним ему первому.


Гудки, гудки, ещё гудки... Долго не берёт. Ну давай же!
 
- Алло.

- Добрый день! Простите за беспокойство, это Элизабет, – мы виделись с вами некоторое время назад. Дело в том, что нам просто необходимо встретиться в ближайшее время, простите, но это очень важно, мне нужна ваша помощь!

- Вам... Моя помощь? Хорошо, вы можете обозначить свою проблему по телефону?

- Лучше всего нам встретиться. Легче будет рассказать подробности, без которых никуда.

- Что ж, ладно. Вы примерно знаете, где находится Питерский вокзал?

- Я закажу такси.

- Хорошо. Там, напротив есть кафе, до которого мне совсем недалеко идти. Через полчаса жду вас там. Записывайте адрес...


Неплохое начало. Не теряя времени, вызываем такси и собираемся. Интересно, как здесь с ценами? Не хотелось бы оставлять все деньги в России.
Такси. Скорость. Едем молча, всем своим видом показывая что мы торопимся и нам не до разговоров, поэтому таксист молчит. Хотя кто знает, может таксисты в России приучены молчать, чтобы не выдать какую-нибудь государственную тайну, вроде расположения баллистических ракет дальнего действия.

 
До нужного места мы добрались за каких-то минут пятнадцать, несмотря на хвалёные московские пробки, которые в сравнение с нью-йоркскими показались мне тишиной загородных дорог. В кафе по нужному адресу было пусто. За одним из столиков сидел молодой человек и задумчиво курил. Едва увидев нас, он подскочил и оправил пиджак. А я принялась рассматривать его туфли. Знаете, мы много встречаем в жизни людей, которые одеваются в с виду очень дорогие костюмы, надевают золотые часы, браслеты, но добираются в нужное место на автобусе, хотя и верят искренне, что похожи на обладающих несметными богатствами нефтяных магнатов. А по-настоящему богатые люди, насколько я могу судить, одеваются вовсе не так. Часто они одевают просто удобную одежду и неважно, она из дешёвого магазинчика с распродажей или из самого дорогого и пафосного магазина, награждённого статусом и именем. Но я заметила, что частенько, людей в дорогих костюмах от настоящего миллионера отличает одна мелочь: обувь. Поэтому теперь, при знакомстве я частенько обращаю внимание на туфли. Если человек одет именно в туфли, то можно многое сказать о его финансовом положении, как мне кажется. И если они не стоят дороже трёхсот баксов, то, вероятно, перед вами человек среднего или ниже среднего уровня дохода.


На Владиславе одеты кроссовки, что сильно затрудняет применение моей теории, ведь такая обувь тоже входит в разряд удобной и не обязана стоить и выглядеть дорого. Немного мятые джинсы, простая белая майка, золотая цепочка, заправленная под неё и хорошие часы на кожаном ремешке - вот всё остальное одеяние Владислава.


Он подходит к нам и первый начинает беседу:


- Здравствуйте, Элизабет. А...

- А это - мой брат, Джордж.
 
- Вот как? Брат... Что ж, приятно познакомиться. - При этом Джорджа явно что-то смутило. Лицо Влада вдруг приняло на себя выражение вины и лёгкого смущения. - Сразу скажу, что к сожалению, я не справился со своей работой ко времени и теперь нам придётся с вами отложить то, о чём мы договаривались. Мне очень жаль, но так вышло...

- Погодите, погодите. О чём это вы?

- Что?

- Ах, да, сразу скажу главное: недавно я попала в аварию...

- Как жаль. Надеюсь, вы не сильно пострадали?

- Ну, это как сказать. Дело в том, что я потеряла память. И поэтому я слабо представляю, о чём мы вообще могли договариваться, и более того, вы уж простите, - но я и вас-то как будто в первый раз в жизни вижу.

- Хм. Ну, это многое объясняет. Давайте присядем и закажем чего-нибудь.


С этими словами Влад направился обратно к занятому им столику. А меня заинтересовала его манера общения. Такое чувство, что я общаюсь со своим подчинённым. Интересно, он со всеми так ведёт себя? Мы садимся, я заказываю чёрный кофе, а брат, по своему обыкновению - гору всякой разной еды. Влад же остановился на красном вине и каких-то закусках.


- Начнём с того, что если вы обратились ко мне за своим прошлым, то спешу вас расстроить, - мы едва с вами знакомы и о ваших делах я практически не имею представления.

- Практически?

- Ну... Кое - что я могу вам сказать. Нас познакомил один человек, на которого я сейчас временно работаю и, судя по всему, вот-вот уже не буду работать. Его зовут Иннокентий, а чем он занимается - я понятия не имею. Но могу сказать, что вы с ним тесно связаны...


Я выглянула в окно и подавилась кофе: по улице, прямо возле наших окон прошёлся голый человек. Натурально голый, даже без носков. Усталыми глазами он посмотрел на нас через прозрачные стёкла кафе и, слегка улыбнувшись, направился дальше по своим никому не ведомым делам.


- Вы видели это?

- Что?

- Там, за окном? Да ладно... Так о чём вы? Простите, что перебила, я внимательно вас слушаю.

- Вы, вероятно, тесно с ним связаны - продолжил Владислав, как ни в чём не бывало, - и я бы советовал обратиться к Иннокентию напрямую.

- А в чём заключалась ваша совместная работа с Элизабет? - Встрял в разговор Джордж.

- Всё просто. Я музыкант и, как некоторые считают, - композитор. Хотя сочинение нескольких принятых обществом произведений ещё не делает чести называться композитором. Некоторым хватило и одного произведения, чтобы остаться в истории, а кому-то понадобились тысячи, но дело не в этом... Короче говоря, мне заказали концерт к одной весьма знаменательной в узких кругах дате. И на этом концерте скрипичное соло, по настоятельному требованию Иннокентия, должно было быть вашим. Однако я не успел подготовить музыку к нужному времени, почему и говорю, что скорее всего больше не работаю на Иннокентия и имею много проблем с этим связанных. Но даже если бы я успел, вас ведь не было в России, когда это было нужно. И знаете что? Вы окажете мне огромную услугу, если для восстановления своей памяти обратитесь к нему лично, а заодно и обозначите, что концерт не состоялся в нужное время не по причине нашей неготовности к нему, а по вполне объективным причинам. Вы ведь лежали в это время в больнице, а доверить соло Иннокентий больше никому не желал. Таким образом, нашей вины здесь нет. Надеюсь, вас это предложение устраивает, поскольку больше мне предложить вам нечего.
 
- Ну чтож. Пусть будет так. А как мне найти его? У меня практически нет времени, зато есть некоторые проблемы.

- Вот номер. - Влад протянул мне белую визитку, на которой кроме номера и маленького красного крестика в углу ничего не было. - Позвоните и он сам вас найдёт. А теперь простите меня, но надо бежать. Всего доброго.


Итак, я снова в машине. Улицы Москвы с большой скоростью проносятся мимо меня, Джордж снова молчит. Кажеться, будто его что-то сильно смущает. Ладно, захочет - сам скажет.


Интересно, что когда у вас нет памяти, нет планов, истории и обязательств, вы ощущаете какую-то странную свободу. Даже не свободу, скорее отрешённость. У меня ведь теперь ничего нет. Нет вещей, работы, нет ничего, про что я бы с определённостью могла сказать что это моё. Вообще ничего. Но это забавно, ведь мы постоянно что-то планируем, что-то придумываем, чтобы быть готовыми прожить следующий день. Именно прожить. Никто ведь не планирует завтра умереть. И поэтому мы на самом деле ни к чему не готовы. Мы, планируя, полагаемся на некоторые обстоятельства и на некоторых людей, без которых наши планы не сбудутся. Но надо ли говорить, что в девяноста процентах случаев подводят или люди или условия, или всё вместе! Чтобы хоть к чему-то быть готовыми, необходимо что-то учесть и на что-то положиться. Как правило, это что-то вас и подведёт. Я же, теперь, когда ничего не имею и ничего не знаю, чувствую саму судьбу. Судьбу, Его Величество Случай, который делает в нашей жизни 70% всей работы. И теперь хочется повиноваться только ему. Потому что тогда я чувствую себя готовой абсолютно ко всему. Но тот, кто готов ко всему, обычно выглядит ни к чему не готовым.


А если мою судьбу направляет Высшая Воля? Бог? Тогда, наверное, я всё делала правильно, ведь в Бога мало просто верить. Ему нужно доверять. И если вы на это пошли, то верьте только Ему и никому больше. Помню читала, что когда Он набирал апостолов, то требовал только одного: идти за Ним. Родственники, друзья, вещи и дела: вот то, что может оказаться совсем неважным, когда идёшь за Ним. Наверное, поэтому хорошо, что я потеряла память. Нам много говорят о том, что Бог любит. Говорят, что он любит всё и всех. Но никто не говорит о том, чего Бог не любит. Он не любит трусливых, тех, кто боится ему довериться, пострадать за Него, умереть, наконец! А ведь именно таким, тем, кто идёт до конца, Он обещал всё самое лучшее. Как же Ему понравится, когда мы отказываемся от Его лучших даров?


Теперь всё сложнее. Беднякам и угнетённым проще следовать за судьбой, потому что они её видят и ничего кроме неё не видят. А мы... Мы итак хорошо живём. Нам здесь хорошо. Как нам попасть в рай из цивилизованного мира? Где мало кому достаётся возможность пожертвовать, где самая война, бедствия, да что угодно, стали удобными. Где война не охватывает больше многих, не даёт пострадать. Развитое человечество изнывает от скуки, гниёт от слишком хорошей жизни, от слишком вкусной еды, от крепкого сна, который не пускает посмотреть на звёздное небо. Цивилизованный мир вот-вот погибнет. Погибнет только от скуки, оттого, что исчерпал не возможности развития - они бесконечны, - а от того, что исчерпал своё умение желать. Мы больше не умеем требовать от судьбы большего, потеряли своё детство и живём воспоминаниями, комфортно переживаем предсмертную старость. Самому дьяволу скучно искушать европейца, ведь даже самые ужасные страсти и пороки в нашем исполнении смотрятся блёкло и серо, отдают какой-то свойственной Европе педантичностью, как впрочем, и наши добродетели. Мы не предаёмся страстям, а следуем им, со всей аккуратностью и логикой. Оттого даже сатане с нами скучно!


А почему мы перестали желать большего? Да потому, что обустроили свою жизнь, опираясь на биологические потребности. Мы сделали её удобной и этого скучного удобства желали всем сердцем. И скоро все наши достижения, наши дороги и коммуникации, произведения исчахшего искусства достанутся вслед за нашей смертью немытым варварам, которые ещё умеют желать как дети, которые ещё растят свою культуру и не в силах подавить её радостями цивилизации. Конец Света для Европы уже наступил и мы переживаем его. Захватит ли он "ненормальные" страны, вроде России, которые только притворяются цивилизованными, но на деле хранят в своём сердце что-то неведомое и, кажется, просто пережидают нашу смерть? Не знаю. Наверное, им всем тоже придётся несладко по простой причине: Евангелие. Его распространяют всюду и в наше время, оно служит унификации, порождению единой, всемирной культуры. Где всемирная культура, там и всемирная цивилизация. А где всемирная цивилизация, там и всемирная смерть. Но у меня есть надежда. Но не на нас. На всё остальное человечество, хотя и можно наплевать на них...


Вот кажется нам, что наша жизнь значительно быстрее, чем была раньше, или чем у неразвитых аборигенов Африки, например. Почему? Да просто всё. Это вопрос фокуса. Сначала ошибку совершила Европа. Она так зациклилась на себе, так горделиво признала свою историю за всемирную, что совершился обман зрения: когда мы смотрим на пролетающий самолёт, нам кажется, что он не очень быстро летит. Но, исходя из знания о расстоянии и зрительных эффектах, мы делаем вывод - это только кажется нам, на самом деле он летит очень быстро. Однако в отношении истории, Европа не захотела следовать здравому смыслу и ускорила своё собственное время только иллюзорно, ведь, в процессе приближения к своим проблемам она поспешила забыть об образовавшемся расстоянии до других культур (до недавнего времени, это касалось только "Южноевропейской" цивилизации) и увидела во всём что отстоит от неё дальше пяти метров или тридцати лет ужасную заторможенность в развитии. Теперь же, когда эти идеи прошли сквозь "американскую культуру", мы получили новый продукт: личную историю. Продукт максимального эгоизма уже не целой цивилизации, но каждого человека в ней. А теперь представьте, что произойдёт со временем при таком мощном фокусе на индивидуальной истории! Наше время сворачивается спиралью в суете жизни, а всё вокруг ужасно замедляется. Когда мы едем в тоннеле метро, может показаться, что скорость его равняется скоростям Формулы1, однако это только оттого, что мы едем в тоннеле. Так и с нашей собственной жизнью. Эгоизм и низменность побуждений привели нас в такой тоннель и украли наше жизненное время, закружили в потоке ненужных дел, в суете цивилизованной жизни.


- Ты чего так задумалась? - прервал мой поток мыслей Джордж.

- Да так... Просто.


Интересно всё же чувствовать, как мысли берутся непонятно откуда. Точно ли они мои? Принадлежат ли они мне хоть сколько-нибудь? Хотелось бы знать на кого я училась в университете, а то эти мысли очень уж отдают пыльными книжками.


Мы приехали в отель и я принялась названивать по номеру, что оставил Влад.



Часть 3

Голь и её революция


Спустя каких-то пару дней после потери вещей и документов, (за которой последовала и потеря квартиры - такие были долги), Алексей, уже долгое время проведший без одежды и еды, смог, наконец, прекратить бродить по городу и остановиться подумать. Он вспоминал рассказы Ивана Абрамовича и уже начал представлять, чем ему заняться.


Профессор рассказывал про какое-то тайное общество, которое состоит из видных учёных, финансистов, политиков и деятелей всех сортов и мастей, которое занимается тем, что наводит в мире порядок. И в голову Алексея закралось подозрение. Воспитанный в духе теории заговора, Лёша явно представил себе, как видимо взболтнувшего чего-то лишнего профессора поджидают на улице, дают отмашку и едет КАМАЗ, отрывающий ему голову торчащей из кузова балкой. Он, кажется, даже стал припоминать, кто сидел за рулём. Там был паренёк, совсем молодой, бешеного вида, в рваной футболке, с растрёпанными волосами и сигаретой в зубах. Нет, запомнилось не лицо, скорее образ в целом. Однако теперь у Алексея не оставалось и тени сомнения: случись им встретиться на улице, он бы непременно узнал водителя КАМАЗа.

 
В голове зрел сам собою план. Лёша начал, наконец, идти куда-то. Идти убивать. Он хотел сам отомстить тем, кто разрушил его жизнь, или просто отомстить. Ведь не убийца Ивана выгнал Алёшу с работы! Однако теперь есть кого ненавидеть. Появился человек, который олицетворил собою Лёшины неприятности. И ненависть к нему переполнила нашего героя, готовясь вырваться со всей неотвратимостью наружу.


Навстречу шли два полицейских. Они увидели то, что не каждый день доводится видеть даже им: с горящими глазами и сжатыми кулаками, по улице, расталкивая прохожих, шёл голый человек. Это был Алексей. Послышался свисток и двое в форме бегом побежали в его сторону.


Голый человек тоже побежал. Во дворы, подальше от улицы и движения, подальше от полицейских машин и гудков сирен, подальше от толпы. Он побежал и они побежали изо всех сил, просто из интереса или быть может, чтобы помочь - этого никто не знает. Возможно, они приписали ему в уме хулиганство и принялись ловить преступника. Безумная погоня продолжалась минут пять, пока Алексей не загнал сам себя в угол. В одном из дворов было небольшое расстояние между домами, образовавшее как бы коридорчик. Забежав в него, Алексей увидел высоченный бетонный забор: на той стороне что-то строили и перегородили видимо совсем недавно. Обернувшись назад, Лёша увидел подбежавших и перешедших на шаг полицейских, один из которых нагнулся и попытался перевести дыхание, отхаркиваясь и матерясь.


- Эй, ты, подойди! Видишь, бежать больше некуда! Иди сюда, чё ты носишься как ненормальный?

- Ах, некуда!...


Алексей вдруг понял, что ненавидит не только того парня, что сбил Ивана Абрамовича. Он ненавидит вообще. Неважно что. Теперь, в данный конкретный момент, он ненавидел систему. Избирательное право, демократию, лицо которой сейчас стояло напротив него, размахивая дубинкой. Говорят, что загнанное в угол тело не сопротивляется. Это не так. Только загнанное в угол тело способно совершить то, на что оно никогда не пойдёт при виде альтернатив. Осмотревшись по сторонам, голый человек вдруг схватил с пола какую-то арматуру и со всех ног понёсся к полицейским.

 
- Ты чего? - только и успел воскликнуть один из подступивших полицейских и тут же получил сокрушительный удар в челюсть арматурой и рухнул на пол, как мешок с тряпьём. Дальше - пара ударов по телу для закрепления. Тем временем, второй судорожно пытался достать пистолет из кобуры, но застёжку словно заело, и процесс явно затянулся.

 
Раздался жуткий вопль: незадачливому полицейскому с пистолетом прилетело в коленную чашечку, он рухнул как подкошенный и заорал:
- Не надо! Ты с ума сошёл! Не надо!


Алексей дал волю ненависти. Теперь он ничего не думал, он просто ощущал свою силу и ему было жгуче приятно калечить полицмейстеров. Ещё несколько ударов досталось второму, на чём избиение младенцев закончилось. Лёша отбросил арматурину и застыл в задумчивости. В голове снова рождалась безумная идея... Кажется, он вспомнил ту часть рассказа Ивана Абрамовича, где он говорил про одну загадочную личность, командующую так сказать "филиалом" тайного клуба и то, где располагается резиденция этой личности. Есть далеко за городом какой-то коттеджный посёлок, где и находится особняк командора "филиала". Как туда добраться Алексей примерно представлял. Дело оставалось за малым.


Спустя минут десять, на одной из оживлённых улиц города случилась неприятность: движение остановлено, а улицы наполнены крайне недовольными гражданами. На одном из переулков отчаянно били полицейских какие-то молодые и не совсем трезвые но совсем злые парни, женщины орали, толпа гудела. Громче всех слышались выкрики одного мужчины лет сорока на вид:
- До чего дошли! Вот так просто! У нас нет имущества, нет прав! Что делают, гады! Куда смотрит верхушка?!


Оказалось, что буквально пару минут назад, человек в полицейской форме, безо всяких предисловий направил пистолет на водителя, стоявшего в первом ряду перед светофором, выкинул его из машины и спокойно уехал по своим полицейским делам. Вы верно догадались, кто это. Да-да, наш герой слегка приоделся и приобрёл несколько полезных вещиц: пистолет, наручники, мобильный телефон, немного денег, классные ботинки и, наконец, совершенно новую и совершенно бесплатную машину.


Дороги, казалось, для Алексея вовсе не существует: нарушая все мыслимые и немыслимые правила, он рвался на полной скорости, по тротуарам, пешеходным переходам, газонам. Он притормозил только один раз, когда дорогу перебегали двое детишек, мальчик и девочка лет десяти на вид, с рюкзачками и пакетами со сменкой. Алексей так быстро ехал, что затормозить просто не успел и едва не сбил детей. Он успел повернуть в сторону и всё обошлось. Правда он сбил взамен детей собаку, оставив окровавленную шкурку бездыханно лежать на горячем асфальте, и зацепил лавку, что пошло в минус только его авто.
Вот, наконец, и загородная трасса. Из-за начавшихся в городе беспорядков, виновником которым как раз и был Алексей, он каким-то чудесным образом выехал из города, не прихватив с собой хвоста из пары-тройки полицейских машин и не нарвавшись на дорожные заграждения. Но это не значило, однако, что он выехал из города вовсе без проблем: из города за ним следом, на той же скорости выехала чёрная хонда и продолжала двигаться за Алексеем неотступной тенью.
Через пару минут, Лёша осознал, что это погоня, причём за ним, причём совсем не похожая на полицию, и решил что с этим уже пора что-то делать.


- А вот и хрен вам! - послышалось из лёшиной машины и раздались хлопки выстрелов. Тут же на лобовом стекле хонды образовались несколько характерных отверстий, но преследователь упорно продолжал двигаться дальше и более того, он набрал ходу и стал пытаться взять Алексея тараном. Надо сказать, что Алексей водил как и любой другой владелец автомобиля, вполне сносно. То есть для подобной ситуации он водил так себе и справляться с управлением становилось всё труднее и труднее. Хонда подступала с левой стороны и выдавливала Лёшу на обочину. Несколько попыток сорваться в сторону и резко набрать ход успехом не увенчались: хонда отступала на пару метров и снова догоняла Алексея, продолжая выталкивать его с трассы. Впереди показалась большая лужа. Тут в нашем герое проснулся вдруг профессиональный гонщик, который сумел вовремя резко затормозить прямо на луже и красиво развернуться на все 360 градусов, благо масса позволила. Теперь уже Алексей оказался сзади и начал давить хонду, что удалось без особого труда, ведь пытаясь столкнуть нашего героя с манёвра на луже, она успела только повернуться к нему боком, который тут же был протаранен лёшиной машиной. Обе машины на полной скорости вынесло на обочину, от сильнейшего толчка хонда несколько раз эффектно перевернулась. На этом безумная погоня закончилась.


Лёша, смачно хлопнув дверью чужой и теперь уже сильно помятой машины, вышел выяснять кто же за ним гнался и зачем. В качестве универсального аргумента он прихватил с собой доставшийся от доблестной полиции пистолет.
Из разбитой хонды выползал парень в чёрной кожаной куртке, рваных джинсах с пистолетом в руке.


- Брось! - крикнул Алексей, наведя на него ствол.


Парень, сообразив что он находится на прицеле, отбросил своё оружие в сторону.


- Какого чёрта ты гнался за мной? Ты кто вообще? - поинтересовался Алексей.

- Я хотел предостеречь тебя от совершения необдуманных поступков.

- Ты кто такой я спрашиваю? Повернись лицом!


Парень в куртке перевернулся на спину и посмотрел на Алексея. Встать похоже сил у него не было. Зато Лёша при виде его лица чуть не сел там где стоял: перед ним лежал тот самый водитель КАМАЗа, что сбил профессора перед баром.
С одной стороны, перед Алёшей лежало олицетворение его несчастий, человек, месть которому и подвигла его на совершение преступлений. И дело оставалось совсем за малым - нажать на спусковой крючок пару раз и всё. И остаться ни с чем. Месть водителю КАМАЗа на данный момент была единственной целью в жизни Алексея. И он вдруг почувствовал, как ненависть отступает, зато остаётся осознание того, что пара выстрелов уже ничего не изменит, зато совершено уже достаточно, чтобы жизнь Алексея уже никогда не стала прежней. По здравому рассуждению, вслед за выстрелами в водителя КАМАЗа должен последовать ещё один - себе в рот.


- Можно я кое-что объясню? - почувствовав нерешительность Голого человека начал Водитель КАМАЗа. - Ты, видимо, слабо представляешь что вообще происходит? Почему тебя выгнали с работы, почему ты оказался в такой заднице?

- Закрой рот, тварь!


Алексей снова ощутил прилив ненависти, но выстрел так и не сделал. Парень в кожаной куртке, валяющийся у его ног, похоже был единственной ниточкой, ключом к правде, единственным, кто мог бы пролить свет на всю эту тёмную историю.
 

- Так ты уже выстрелишь, нет?

- Ладно, чёрт с тобой, говори. Но если ты попробуешь выкинуть какую-нибудь штуку... Сам знаешь что будет.
 
- Ага, понял. Давай начну с начала. Фирма где ты работал должна была заключить договор на поставку сырья в Португалию. Взамен вам была уже отправлена вся техническая документация на оборудование, которую оставалось только перевести. А само оборудование...

- Не продолжай, я знаю подробности. Суть в чём?

- Да просто всё. Эта сделка была гораздо выгоднее не для вашей фирмы, а для одного конкретного человека. Виктор Иванович, твой начальник был инициатором всей процедуры и должен был получить немалую сумму в итоге для себя лично. Ты ведь знаешь, что для вас эта сделка была не самой лучшей, а для страны в целом она просто разорительна...

- Ну да. Но формально вопрос был обставлен красиво.

- Да, поэтому никто и не прицепился. Но ты должен знать, что эта сделка разрушила бы вашу фирму. Это как сделка с дьяволом: она только кажется выгодной, хотя на самом деле тебя жутко надули.
 
- Но ведь она не состоялась! О чём ты толкуешь?

- Не состоялась по вине как раз Виктора. Я подслушивал твой разговор в баре с профессором, поэтому скажу правду: Виктор состоит в той организации, о которой говорил тебе профессор. И, кстати, сам профессор тоже состоял.

- И ты состоишь.

- Это не совсем так. Неважно. Короче, Виктор сорвал сделку, и решил уйти с шумом, рассказать широкой общественности, чем он на самом деле занимался.


Тут Алексей вспомнил, что Виктор говорил о своём уходе и просил его не совершать подобных сделок и проконтролировать, чтобы вопрос с сырьём также оставался закрытым. Короче, причины своего увольнения Алексей увидел ясно.

 
- И вы его убрали?

- Нет. Всё произошло несколько иначе. Мы и не собирались его убирать. Но его отец... В общем, наказать Виктора всё-таки пришлось. Его отец - Иван Абрамович. И что сделал этот старик я тебе и под пытками не скажу. Но он заслужил того, что с ним произошло. А и ещё, как я уже говорил, я же подслушал ваш разговор. Вот и начал тебя искать. Но ты же без документов и в квартире не появлялся.

- А как нашёл?

- Да случайно. я стоял рядом на светофоре, когда ты мужика из машины выталкивал. Тут я смекнул что ты что-то не то задумал и помчался следом.
 
- А какого ты меня на обочину выталкивал?

- Я сначала сигналил, но тебя же хрен остановишь. Чё поехал-то туда?
 
- Тебя убивать...


Алексей присел и взялся за голову. Убивать ему больше никого не хотелось. Думать о чём-то тоже.


Тут в голову вкралось подозрение...


- А Ксюша? Куда вы её дели?

- Да никуда. Нормально всё с ней.

- Я же не сказал кто это? Отвечай, где она? Что с ней?

- Да жива-здорова. Всё нормально у неё.

- Откуда знаешь? Я должен её увидеть!

- Ты точно этого хочешь?

- Охренел что ли совсем! Конечно! Давай-давай! Где она? Поехали, быстро!
 
- Да подожди ты. Ща позвоню и всё будет.


Парень в кожаной куртке достал мобильник и набрал номер. Через пару гудков начался разговор.


- На трассе, 45 километр. Приезжай срочно. Всё.


Тут Алексея начало что-то немного гложить. Возможно ревность. Ещё бы! На его звонки она после аварии вообще не отвечала, а тут какой-то хмырь кинул пару слов и она должна тут же  приехать! Возмутительно!


- Что у вас с ней?

- Ничего.

- Честно говори, а то башку прострелю!

- Честно ничего. Сейчас сам всё узнаешь.


Алексей понемногу успокаивался.


- Зовут-то тебя как?
 
- Стас. А тебя?

- Это неважно. Неважно...


Конечно, это теперь вообще не важно. Какое имя? Алексей теперь никто. Маргинал, отброс, преступник, голь. И всё благодаря этому ордену, организации, всплывшей как кал из проруби жизни и разрушившей её. Но ничего. Сначала увидеть Ксюшу, а потом... "Посмотрим, что потом" - решил Алексей.
Минуты текли, машины носились по трассе, Стас смог подняться и молча сидел, глядя куда-то в пустоту. Алексей пытался думать, но не мог.  Ни о чём. Да и зачем думать? Всё происходит само собой и ничего с этим Лёша поделать не мог.
Прошло минут десять, но они показались целой вечностью. И ничего не произошло. И вдруг...


Кто-то положил руку на плечо Алексею. Он резко обернулся и встал. Перед ним стояла Ксюша, живая и невредимая. Стояла и молча улыбалась.
Лёша чуть не выронил пистолет от радости и крепко-крепко её обнял.


- Слава Богу, с тобой всё в порядке! Ты...

- Я тоже скучала...

- Как же так? Куда ты пропала? Как этот тип вышел на тебя?


Ксения посмотрела на Стаса, тот кивнул.

- Мы работаем вместе...

- Что, ты тоже? Значит ты всё знала? И про профессора тоже?


Ксения сильно помрачнела. И ничего не ответила. Но этого уже и не требовалось. Всё стало вдруг предельно ясно. И почему она тогда сидела мрачнее тучи и почему пропала, не отвечала на звонки... Всё ясно...
Наступившую тишину нарушил вопрос вставшего Стаса:


- Ну и что теперь будем делать?

Алексей судорожно вынашивал новый план мести, поскольку кроме как мстить, заняться ему было больше нечем. Теперь он захотел нанести урон всей организации, разрушившей его жизнь.


- Насколько вы ценные сотрудники?

- Ценные. Но мы всего лишь исполнители, не забывай об этом.


Алексей отступил от Ксении и направил пистолет на обоих.


- Старший сейчас в резиденции?

- Ты уверен, что решил правильно?

- Отвечай, босс на месте?

- Да. И что ты собираешься делать, я стесняюсь спросить?

- Узнаешь. А пока что, вы проведёте меня к нему. И вы у меня в заложниках.

- Но... - начала было Ксюша.

- Оба. В машину, быстро. Ты поведёшь! - бросил он Стасу, и они помчались навстречу судьбе, в самую "резиденцию зла".




Часть 4

Ничто на троне


Струйки сигаретного дыма взвивались к потолку. Пепел, словно снег, посыпал наскоро сделанные записи, тетради, исчерченные непонятными схемами и рисунками. Рука молодого учёного дрожала, на лбу проступали капли холодного пота. Периодически судорожно закатывая глаза, Виноградов на секунду отрывался от письма, но отдохнуть не получалось – жёсткий, требовательный голос в голове не умолкал, продолжая надиктовывать всё новые и новые сокрытые от обывателей тайны. Иногда боковым зрением Иннокентий улавливал, что рядом сидел ещё кто-то, похожий на него словно отражение в зеркале. И этот кто-то диктовал, и слова его звучали прямо в голове бедного учёного, не прекращая, до тех пор, пока он не напишет всё.


С тех пор, как Иннокентий начал работать в таком режиме, ему всё время было страшно: ему казалось, что подселившейся в его голове ночной посетитель может, и главное, хочет его убить. Учёный догадывался, что их сотрудничество выгодно новому знакомому и только поэтому он жив. Сосед в его голове был зол и настойчив, и казалось, ненавидел Иннокентия за то, что тот присваивает себе его идеи. Но иначе и быть не могло: плод ли фантазии учёного, или злобный бестелесный дух, – гость в его душе ничего не смог бы написать сам, не смог бы даже взять в руки ручку. Ясно было одно – ничего хорошего ночной посетитель учёному не желал, но лишь использовал его как инструмент в своих неведомых целях. И не смотря на крепко прижившийся в душе страх, учёный решил в свою очередь использовать свою шизофрению, огромный опыт и знания своего личного демона. Он хотел власти и теперь мог без труда получить её. Он хотел славы и чувствовал что она не за горами. Поэтому-то Иннокентий продолжал во всём слушаться своего гостя, жадно стараясь записать все, что только слышал от  него.


Через некоторое время Иннокентий стал не только слышать, но и видеть то, что описывал его гость. Прямо перед глазами возникали чертежи будущих изобретений, готовые детали различных генераторов, разбросанные повсюду башни, передающие новую энергию в самые отдалённые уголки планеты. Уже буквально через две недели работы с новым коллегой, молодой учёный собрал первый в мире генератор, работающий на энергии времени. Он представлял собой два располагающихся на поперечной оси вращающихся диска. И когда этот прибор размещался в определённых местах, например над разломами тектонических плит, скорость его приобретала нужное значение. Не вдаваясь в подробности, скажем только, что по принципу работы этот простейший прибор чем-то напоминал ветреную мельницу, только крутил его маховик не ветер, а само движение времени.


Примерно полгода Иннокентий работал над новыми изобретениями. Всё это время двойник не покидал его ни на минуту. Даже когда учёный пытался хоть немного поспать, случалось, что демон будил его, поднимая громкий шум в комнате, и заставлял продолжать работать. В лаборатории теперь Виноградов появлялся крайне редко, убедив начальство в том, что именно сейчас он занимается действительно полезным делом. Тем более, что Иннокентий каждый раз в качестве довода приносил с собой всё более и более интересные и сложные материалы.
Работа шла как по маслу, Иннокентия везде замечали, хвалили его удивительные таланты. Нужные люди, совершенно мистическим образом, выходили на него. Едва запатентовав своё самое первое изобретение, он получил приглашение представлять родной Советский Союз на крупной международной конференции, проходящей в Стэнфорде. На конференции в качестве зрителей присутствовали и некоторые представители политической элиты. Выступление Виноградова, буквально произвело фурор.


Когда наш герой выходил из зала, где проходила конференция у него внезапно разболелась голова. Знакомый голос стал нашёптывать: "Сейчас налево, дальше по длинному коридору до конца". Иннокентий привычно прислушался и едва ли не побежал туда, куда, как казалось, звала его сама судьба. Когда он оказался в том самом длинном коридоре, то увидел, как ему навстречу спешил полноватый, в дорогом костюме и уже в годах почти облысевший сенатор штата Оклахомы Говард Митчелл.


- Вот вы где! – запыхавшимся голосом сказал Говард – Я везде вас ищу! Подождите секунду... – полноватый джентльмен попробовал отдышаться – Меня сильно впечатлило ваше выступление. Скажите, если не секрет, давно вы занимаетесь этой темой?


Иннокентий попытался что-то ответить, но неожиданно его голова разболелась так, что он едва не присел прямо на пол. Знакомый голос принялся сурово диктовать то, что предстояло сказать вслух Виноградову. И Иннокентий сказал:


- Позвольте я сразу перейду к главному. Это очень хорошо, что мы с вами сейчас встретились.

- Что вы имеете в виду? – Говард удивлённо вытаращил свои обычно хитро прищуренные глаза.

- Я хочу предложить вам кое-что. Предложить сделку. Дело в том, что у меня есть нечто, способное дать вам настоящую власть. Это источник неисчерпаемой энергии, это нечто, что может влиять на сам ход времени. – Невозмутимо продолжил Иннокентий.

- Шутите? Вы что, серьёзно? – Говард не мог понять, то ли русский учёный подшучивает над ним, то ли он просто сумасшедший...

- Давайте проведём небольшой эксперимент. Как вы считаете, сколько времени вам понадобится, чтобы дойти отсюда до третьего корпуса?

- Мне? Ну...минут семь – десять. – слегка растерянный сенатор не мог понять что вообще происходит, поэтому решил просто ждать чем всё кончится.

- Что ж, посмотрите, сколько сейчас на часах времени.

- Сейчас без десяти семь. И что же?

- Ну давайте пройдёмся с вами до третьего корпуса и там вы снова взглянете на свои часы.


Иннокентий пошарился в карманах, взял что-то сначала в левую руку, затем в правую, слегка хлопнул в ладоши и уверенно пошёл первым. Митчеллу стало немного интересно, чем же закончатся чудачества этого странного русского, и он пошёл следом, периодически поглядывая на часы. Вот уже пройдена половина пути, но даже секундная стрелка всё никак не хотела сходить с места. Что только Говард не делал со своими часами: потряхивал их, проверял на месте ли батарейка, переводил, но всё впустую – работать они упрямо не хотели. Уже когда наши герои подходили к назначенному месту, сенатор резко догнал русского учёного и отдёрнул его за руку:


- Это что какой-то фокус? Что вы сделали с моими часами? У вас наверно какой-то мощный магнит?


Говард изобразил на лице вопросительную улыбку, однако сбившееся дыхание и подрагивающие руки выдавали непонятно откуда взявшееся волнение.
Иннокентий встряхнул пальто и задумчиво глядя вдаль начал говорить:
- Позвольте вам кое-что объяснить. Всё что вы думали о времени и мире в целом не совсем верно. Вы привыкли считать, что отбиваемый секундной стрелкой ваших часов ритм и есть время. Большинство считают так же. Кое-кто посягал на абсолютность времени, разделяя его на времена. Кто-то добавляет к этому имманентное время, но все вы, когда опаздываете на работу или договариваетесь о встрече, смотрите на часы. И часы исправно выполняют свой долг, отмечая, когда должно произойти или уже произошло событие.


Говард не знал, что думать про учёного и, постепенно утверждаясь в версии о его сумасшествии, продолжал слушать, делая вид, что понимает о чём говорится и что ему стало интересно.


- Короче говоря, чтобы не нагружать вас лишней, доступной пониманию только ограниченного круга лиц информацией, просто скажу, что неверны ваши представления и о материи и о времени. И я могу поправить их, но это мелочь. Самое главное, что вы можете иметь колоссальную выгоду из сотрудничества со мной. Я могу дать вам новые источники энергии, новые возможности для перемещений в пространстве и взаимодействия с материей. Но я дам вам большее – я дам вам власть.


Сенатору понемногу становилось действительно интересно. Однако по жизни, Говард всегда побаивался неразумных действий, или всякого рода авантюр, всякого дела, где вероятность выигрыша была не так очевидна и велика. Поэтому, на всякий случай, он решил дослушать русского, а заодно, получив побольше информации, и подумать, что со всем этим делать.


- Как, позвольте спросить? Вы сами-то обладаете достаточной властью, чтобы вот так уверено предлагать её кому-то? – вспомнив о том, что он сенатор, Митчелл стал понемногу брать инициативу в свои руки.

- Предлагать, раздавать... Вы понимаете, что такое власть? Что думаете, это какой-то товар, который можно измерить, взвесить и продать?
 
- Нет, конечно.

- А что это, по-вашему? - приняв на себя строгое выражение лица, спросил Иннокентий.

- Ну... - Говард немного смутился. Сенаторское чувство собственного достоинства куда-то снова улетучилось и осталось то гнусное ощущение, которое испытывает студент, сдавая экзамен заваливающему всех преподавателю. – Я полагаю, что власть – это моя способность принимать решения за других, приказывать...

- Пусть так, но тогда на чём она основывается? – довольно улыбаясь, продолжал допрос Виноградов.

- Ну, знаете...

- Ладно, погодите – резко прервал Говарда русский учёный, словно экзаменатор, который уже понял что знает, а что не знает студент и что спрашивать ещё уже не имеет смысла. – У меня не так уж много времени, поэтому сразу скажу: до тех пор, пока люди жили не слишком концентрированно и не такими большими сообществами, как теперь, источником власти была вера: каждый в отдельности верил в мощь, мудрость и могущество своего господина. Поэтому все вместе повиновались ему. Поэтому вначале правили маги, шаманы, у которых местами была своя администрация из псевдо-вождей – исполнителей воли шаманов, местами была прямая власть. По сути, тогда ещё существовали президенты – лица, выполняющие волю шамана и олицетворяющие власть для народа.
 
В наше время для больших государств эта система перестала работать с распадом СССР – последнего государства, где власть шамана-мага была очевидна. Во многом, это связано с тем, что, по моему убеждению, после Сталина, настоящего "Мага" у власти больше не было. В вашей стране же, последним человеком, появившимся после большого перерыва и олицетворяющем древнюю систему власти, был убиенный Клинтон.
 

Говард попытался что-то вклинить в монолог Виноградова, но был тут же перебит.


- В современных крупных государствах – продолжал лекцию русский учёный – произошла такая критическая концентрация людей на одной территории, в городе, что каждый в отдельности горожанин уже не может оценивать реальные потребности и проблемы окружающих людей, не способен быть в ответе за благополучие соотечественников. Отсюда, возможно, происходит такая зацикленность на себя самого. Отсюда же замена личного доверия правителю, основанного на видении его дел и приносимой пользы окружающим, на доверие общественному мнению.


Теперь главное: правит толпой непонятно откуда взявшееся общественное мнение. Откуда ему взяться? Дело в том, что в кругу общения каждого человека есть один такой, которому этот круг доверяет больше. А у тех людей, в свою очередь – свои источники информации, которой, как им кажется можно доверять. И так, по принципу феодального землевладения, владение авторитетной информацией восходит, наконец, к единому источнику, от которого всё пошло в массы. СМИ и всё прочее обеспечивает фон из информации, не обладающей уже авторитетностью, но формирующей среду, делающей наш выбор выбором из того, что они предлагают.

 
- Всё это интересно, конечно, но почему я должен выслушивать этот ваш политический экскурс? – грубо прервал Иннокентия постепенно теряющий терпение сенатор.

- Не изображайте глупца, пожалуйста. – Русский был невозмутим. – Я даю вам информацию, которая кажется очевидной, но именно очевидности плохо усваиваются современными людьми. Если бы вы захотели править миром, то вот вам и схема в руки: вы войдёте в круг лиц, способных формировать реальное решение проблем, затем, по принципу финансовой пирамиды, ваше решение пойдёт в массы. СМИ, подчинённое нами, будет создавать фон из заведомо неверных и ваших решений, подготавливая народ к принятию вашей власти. Президентов и прочих лиц, привычно олицетворяющих власть можно при этом оставить...


- А как же вы подчините себе мировые СМИ, я стесняюсь спросить? Вы хоть представляете себе, какая это мощная и самостоятельная махина? – сенатор переходил на эмоции, однако всё ещё старался получить как можно больше информации от русского, чтобы было хоть о чём думать.


- А вот для этого-то вам нужен я. Мои возможности, моя наука существует не для того, чтобы дать людям бесплатную энергию и всё в этом духе. Этого делать категорически нельзя, ведь удовлетворив свои потребности, люди перестанут вообще нуждаться в государственности. Всё что я могу дать людям, превратит их в счастливую единую расу землян, удовлетворение всего сделает их обратно зверьми. Человек без страдания – животное, сытому государству некуда стремиться. Будь я христианином или там мусульманином, или короче говоря, просто приняв сторону добра, я бы не дал этого людям, ведь это может лишить их памяти о Высшем благе, о Творце. Но и будь я самим Дьяволом, я бы так же оставил их без бесплатной нескончаемой энергии и без разумного пользования ресурсов Вселенной, так как проживающее в раю на Земле человечество не сможет погибнуть. А жизнь так же невыносима для сатаны, как для меня невыносима ваша теперешняя нерешительность.

 
Поэтому мои силы и моя наука служат другой цели. Я способен подчинить для вас все механизмы, необходимые для воплощения нашего плана. За вами остаётся только решение. Но не говорите сейчас ничего. Через неделю будет встреча, с участием ещё пары весьма незаурядных личностей. Там вы и озвучите своё решение. Вам сообщат, куда и когда прийти. А мне больше нечего сказать. До встречи.


И русский учёный, резко развернувшись и не дожидаясь ответа сенатора, направился к выходу. Говард не знал, что и думать по поводу всего произошедшего и услышанного здесь, а только стоял с совершенной тишиной в мыслях, устремив растерянный взгляд куда-то в неведомую даль...





Часть 5

Провал


Я звонила полдня, но никто не отвечал. Наконец, совсем отчаявшись в своих бесплодных попытках, я решила пока повременить с этим вопросом и принять душ.
И только горячие струи воды коснулись моего тела, в ванную вошёл Джордж.


- Какого... Стучаться надо!

- Ой, прости. Просто тебе звонят. – С этими словами, он протянул трубку и вышел.


Я взяла телефон и выключила воду.


- Ало?

- Элизабет? Это вы? – послышался на той стороне старческий голос.

- Да, это я. Иннокентий? Я правильно понимаю?

- Правильно понимаете. А вот я кое-чего не могу понять... Мы же договаривались с вами, – голос в трубке был возмущённый и требовательный.

- Подождите, дело в том, что у меня есть одна большая проблема...

- Именно так.

- И... Могу я с вами встретиться?

- Да, разумеется. Вы просто обязаны сегодня же, сейчас же встретиться со мной!

- Куда подъехать? – после небольшой паузы спросила я.

- Ах, вы уже и дорогу забыли?

- Это долго объяснять, но вы правы – именно забыла.
 
- Хм. Непонятно. Что ж, записывайте адрес.


Адрес продиктован и в номере меня больше ничего не держит. Бегом собираемся и выезжаем.


А вот Москве, кажется, вовсе наплевать на то, что мы спешим: пробка за пробкой, да такие, что местами вовсе приходится стоять минут по двадцать без всякого движения. Я сильно пожалела, что вместо машины на прокат мы не смогли взять вертолёт, например, или ещё что-то в таком духе.


Наконец, мы выехали за город. Нужное нам место находилось в одном загородном коттеджном посёлке. Видимо, Иннокентий - человек не бедный.
Вдруг я увидела такую Россию, которую в мире не показывают: на трассе, прямо возле нас началась погоня. Серебристый лексус на всех порах мчался от чёрной хонды, причём всё это сопровождалось перестрелкой.

 
Мы отъехали в сторону и сбросили скорость, чтобы бандиты смогли продолжить своё занятие дальше без нашего присутствия. И они умчались вдаль на всех порах. Дальше дорога была без особых приключений, не считая того, что мы увидели результат погони буквально через километр: хонда перевёрнута, а из лексуса выходит полицейский, наведя на хонду пистолет. Да, определённо не скучно жить в стране, где бандиты гоняются за полицейскими, а те в свою очередь, ездят в служебное время на лексусах с гражданскими номерами.
В принципе, по дороге больше ничего существенного не происходило. Трасса, небольшие лесополосы, куски города, разбросанные то здесь, то там и местами плавно переходящие в куски деревни, ну или как там оно называется у русских, машины, в-основном европейские и японские – вот и всё. Ни тебе погонь, ни метеоритов, никто не устраивает боёв с медведями на топорах, не горят машины, не ездят танки... Эх, а ведь уже так весело началось и вдруг сошло на нет, слилось, прошло, как любовь Дон Жуана едва случившись. До нужного места ехать было ещё далеко, поэтому я решила, пользуясь свободной минуткой, попытаться дочитать тот роман, что дал мне Джордж, который всегда был со мной. Брат, увидев, как я достаю столь знакомую ему книгу, слегка улыбнулся. Я ответила тем же.



Книга Джорджа "Левый угол"


...Расстроенный всем прежде произошедшим и увиденным, падре Мартин смотрел пустыми глазами на проносящиеся мимо леса и реки, присыпанные первым неуверенным снежком. Он так глубоко вошёл в свои думы, что вовсе не запомнил дороги.


"Как бороться с искушениями человеку, когда власть Папы только усугубляет их. Сколько раз я уже видел, как пришедший на исповедь горожанин устраивал сцены плача и раскаяния на глазах у собравшегося люда. Сколько раз уже при мне разжиревший толстосум откупался от своего Господа горстью золотых, даже не самыми сложными путями к нему пришедшей. Чего стоит всё его золото в сравнении с последней монеткой, кровью и потом добытой иссушенной палящим солнцем и рабским трудом старушки-крестьянки, денег которой никогда не хватит на индульгенцию, на откуп и ощущение прощения? Но истинно сказано в Писании, что её вклад больше всех богатств мира. Чёрт - наш враг. От него исходит зло. И первое зло - гордыня. Так не пособник ли чёрта наш обожившийся Папа, взошедший на престол веры и мира? Одна моя надежда - Восток. Мудрость востока всегда была для нас источником наук и искусств, вера Востока всегда была искреннее нашей. Пусть они и не правы в ряде формальных вопросов, моё сердце чувствует, что именно там я получу ответы на свои вопросы..."


Путь подходил к концу. Деревянные колёса принялись ужасно скрипеть, отрывая Падре от его дум, однако извозчик никак на это не реагировал. Отец Мартин огляделся по сторонам и увидел нечто, похожее на сам Град Божий, куда он и держал путь. Впереди был русский монастырь. Деревянные крепостные стены практически не скрывали таящейся за ними естественной красоты деревянных же церквей, местами с позолоченными куполами, местами с деревянными. Всё было столь красиво и естественно, столь близко самой природе и простоте веры, что Мартин потерял всякое сомнение в правильности своего решения: монастырь словно олицетворял собой колыбель мудрости, продолжая своей архитектурой Божественную архитектуру мира. А, значит, построить такое чудо могли только чистые душой и верой люди. У таких и надо было учиться вере.


Заскрипели открывающиеся ворота и повозка с пока ещё католическим пастором въехала во внутреннее пространство православного монастыря. Ничто вокруг не обнаруживало каменного искусственного великолепия человеческого мастерства, как это было в католических соборах. Напротив, всё показывало на то, что руководило руками строителей, на Божественную волю, на власть Бога, осознание которой понудило подчиниться ей всех этих людей в чёрном, снующих туда-сюда по двору по своим делам и вовсе не обращающих внимания на гостя. Лица их, практически невидимые из-за скрывающей их бороды, нестриженых Бог знает сколько волос и чёрных головных уборов, спущенных почти до самых бровей, сияли неведомой радостью. Каждый монах, которого отец Мартин успевал разглядеть, нёс на лице мрачное выражение, взявшееся по-видимому от осознания своей греховности, и, в то же время, каждое лицо словно светилось. Каждое мрачное лицо русского монаха приносило в душу от одного только наблюдения за ним тепло и спокойную тихую радость, каждый из них словно нёс в душе весть, счастливую и так необходимую каждому из нас весть. "Это весть о спасении" - заключил для себя отец Мартин и, с довольным видом ловко соскочив с повозки, направился по зову одного из монахов в монастырскую церковь.


Внутри он не увидел ни одного места для сидения и даже этому обрадовался, подумав что это для того, чтобы удобство не отвлекало от искреннего совершения богослужения, ведь истинная вера приходит не в удобстве, а в горе, несчастье, потребности.

 
Внутри Мартина встречал один старый монах, с бородой чуть и не до пола и с широкой светящейся улыбкой. Началась беседа...
Спустя несколько минут, разгневанный Лютер вырвался из церкви с возгласами:


"Это же цитаты наших книг! Где ваша вера, где всё то, зачем я приехал и чего я не видел у себя на родине? Чем вы вообще тогда лучше? Зачем отделялись от нас?"


Гневные крики отца Мартина привлекли к себе внимание проходящих монахов и двое из них незамедлительно предложили свою помощь католическому священнику в обнаружении выхода за пределы монастыря. Однако с этим он прекрасно справился и без посторонней помощи, словно ошпаренный вылетев за ворота и, вскочив обратно в свою повозку, приказал извозчику вдарить на всех парах. Крайнее расстройство и растерянность отца Мартина объясняется тем, что он избрал, сам того не зная, не самый удачный монастырь для посещения. Дело в том, что как раз в то время одни монастыри следили за чистотой веры, а другие, как и тот, куда католик приехал искать правды и путей решения, занимались переводами и адаптацией латинских текстов, изучением кафолической патристики. И вместо неведомых для католиков истин, Лютер услышал то, что знает даже самый неграмотный священник у него на родине.

 
И именно здесь отец Мартин пришёл к выводу, что идти придётся своим путём, придумывать этот путь, прислушиваясь к своему сердцу и с Божьей помощью начинать менять всю эту постепенно начавшую движение по пути гниения систему...


Я начинаю перелистывать дальше, потому что времени не так уж много, а увидеть концовку всё больше и больше хочется. Поэтому, пропустив значительную часть повествования, решив, что восстановлю упущенное позже, когда будет время, я начинаю читать где-то в центре книги.


...В комнате было темно и тихо. Отец Мартин закончил писать послание к его итальянским единомышленникам и принялся за рассуждение о победе над грехом с помощью "умной веры" и о победе над дьяволом с помощью иронии. Сейчас, когда он работал над этими своими трудами, Мартин чувствовал свою власть над нечистыми, чувствовал, что понял, как ему приказывать. Вся идея была лишь в том, что человек, будучи превыше Ангелов небесных одарённый многоразличными дарами и телом, постоянно подпитывающийся божественной благодатью, способен приказывать бессильному духу и побеждать безумного духа силой Господом данного разума. Теория требовала своего подтверждения, посему Лютер решил провести небольшой эксперимент.


- Дух злобы и отрицания, противник Бога, лжец, я приказываю тебе явиться во плоти передо мной в это же мгновение! - Воскликнул отец Мартин.
Незамедлительно, тьма вокруг священника словно сгустилась в одну точку и стала приобретать отчётливые очертания, собираться в человеческий силуэт. Спустя несколько мгновений, перед пастором предстал некто, одетый в щегольской сюртук с белым кружевным воротником, в большой красивой чёрной шляпе. В его руке был какой-то древний свиток, лицо обнаруживало вполне приятную наружность: бледное, слегка вытянутое лицо, с прямым носом, и немного грустными глазами. Ещё появляясь из тумана и тьмы, чёрт имел такие зрачки, чёрные пустоты которых словно олицетворяли пустоту и горе. Теперь же, когда явившийся глядел прямо в глаза вызвавшему его из небытия пастору, его глаза словно бы вмещали в себе толпу таких же как он маленьких чёртиков и искрились непонятным, анекдотичным и кощунственным весельем.


- Ты звал меня, маг?

- Я не маг, а священник. Поэтому теперь же прекрати свой маскарад, не то покрою тебя крестным знамением!

- Хорошо, как пожелаешь! - комично изобразив испуг, воскликнул бес. И стал превращаться в нечто такое мерзкое, что  от одного взгляда на него у пастора начинали дрожать коленки и появлялся рвотный порыв. Ослиная голова явившегося взору священника зверя слегка приоткрывала свою пасть, изрыгая порции семенной жидкости, туловище покрыто мерзкой, смазанной какой-то непонятной слизью, чёрной шерстью, козлиные ноги, воняющие не то серой, не то испражнениями, почему-то тряслись. Между этих премерзких ног помещалось нечто, чем обычно снабжён для исполнения репродуктивной функции мул, на туловище виднелась вполне оформленная женская грудь, человеческие руки чудовища венчались мохнатыми цепкими лапами. На несвойственных для ослиной головы двух огромных рогах были повязаны игривые белые дамские банты.   
Разве сам Люцифер явился пастору? Нет. То был самый обыкновенный мелкий бес, принявший такую форму, которую пастору удобно было считать истинно бесовской. Он был не ужасен, не страшен, но мерзок. Мерзкий до ужаса, он вызывал отчётливую тревогу в сердце католика.


- Итак, вот он я! - ослиная голова, широко открывая пасть и проливая порции жидкости на пол, словно смеясь, наконец, заговорила. - Так чего же ты хочешь от меня?


Пастор взял себя в руки и решил во что бы то не стало победить беса своим способом.


- Ничтожество, когда говоришь с божьим творением, будь уважителен.
Зверь затрясся.

- Не говори о Нём при мне, прошу тебя!

- Я буду говорить то, что сочту нужным, мерзкое ты отродие! Бог, Господь, Иисус, Бог Отец - Саваоф - Вот чьей силой ты будешь повержен!


При каждом упоминании о Боге, беса корёжило, он морщился, вскрикивал, припадал на колени, пряча голову между своих мерзких ног.


- Прекрати, прекрати, я прошу тебя, господин!
 
- Так-то! Встань на ноги, сын огня. Я повелеваю тебе говорить со мной стоя! - с могуществом царя, потеряв всякий страх при виде страха беса, заговорил Лютер.

- Что ты желаешь?

- Желаю доказать тебе могущество и милость Господню. Отчего ты делаешь зло, ничтожество?

- Оттого, господин, что я укоренился в нём.

- Что ты желаешь миру?

- Погибель. И себе я желаю погибели. Победа над жизнью - смерть, смерти всему я желаю. И я ненавижу Его за то, что не могу умереть сам, за то, что не могу ничего вполне разрушить из созданного Им, ненавижу вас за бессмертие ваших душ.

- Ничтожество, ты пробовал покаяние?

- Господь не принимает от меня ничего. Даже когда я назвал Его своим Господином и Властителем мира, когда я произнёс Ему не лесть, а правду о Нём, Он не пожелал слушать и прогнал меня от Себя. Господин, выслушайте меня! Прошу!

- Что ты хочешь, мерзкое отродье?

- Я раскаиваюсь в своих грехах, однако заслужить Его прощение не могу. Для этого мне нужно прощение того рода творений, в котором явился Гха-Ноцри, в котором пожелал явить Себя - вашего рода. Когда о моём спасении попросит человек, тогда только моё раскаяние примет Сам. Помоги мне, господин!
 
- Я могу помочь, однако ничто не сработает, если твоё собственное раскаяние ложно. Только с твоим раскаянием будет толк от моей помощи.

- Моё раскаяние - правда. В этот раз я не лгу, хоть вы и называете меня отцом лжи.

- Прекрати свои речи, животное! - гордо воскликнул пастор. - Я помолюсь за тебя, и если ты не лжёшь - получишь прощение.


И священник повернулся к распятию, сложив молитвенно руки. Мартин взмолился к Господу о прощении его самого недостойного раба - сатаны. "Покажи своё могущество, Господи, помиловав последнего, докажи, что помилование возможно всякому..." - молился пастор. И прямо на его глазах зверь стал преображаться. Исчезали копыта, ангельский лик проступал сквозь ослиную морду, распахнулись за спиной белые прекрасные крылья. Спустя несколько минут молитвы священника, перед ним явился во всей красе светлый ангел. Мартин с умилением смотрел на того, кто недавно вызывал только отвращение. Теперь это был прекрасный юноша, одетый в светлые одежды, лик которого сам светился небесным светом и был прекрасен.


- Скажи своё настоящее имя, прощённый, ибо я не желаю больше никогда называть тебя ни бесом, ни как-то ещё подобным образом.
 
- Меня звали Иммануил до отпадения. Затем я был назван еврейским именем, начинающимся на Баал, которое я не в силах больше произносить. Настоящее имя всегда отражает суть, посему я не мог называться больше Иммануилом, поэтому я теперь не могу называться больше никак иначе, кроме как Иммануилом, господин.

- Не называй больше меня господином, Иммануил. Ведь ты в исповеди добился большего, чем мог бы добиться я – сказал священник, в душе возгордившись за то, что смог исправить даже самого сатану - теперь мне стоит называть тебя господином, ведь ты стал одним из светлых ангелов, указывающих нам путь.

- То есть ты признаёшь меня своим господином? – удивлённо переспросил ангел.

- Именно так, прощённый Иммануил. Ты мой господин! – ослеплённый гордыней пастор не заметил даже сомнения, аккуратно вкравшегося в его душу, прежде чем он назвал Иммануила господином.

- Я принимаю твои слова, пастор! – довольно сказал ангел – Отныне и по твоей собственной воле я – твой господин и тот, кто тебя ведёт по жизненному пути! Ты сам принял меня! Ха-ха-ха – рассмеялся ангел.

- Что так веселит тебя, Иммануил? – спросил уже встревоженный чем-то священник, в душе которого с каждым словом ангела поселялся страх. Страх и томительная пустота.

- То, что я заполучил ещё одну душу и приведу её куда следует! Ахахах – сказал ангел, лик которого снова обратился в ослиную морду. И понемногу превращаясь обратно в беса, он успел, словно благословляя пастора на чёрные дела, поцеловать его в лоб.

- Ты обманул меня, отродье! – воскликнул сокрушаясь пастор и, схватив со стола чернильницу, запустил ею в беса. Однако, пролетев сквозь ухмыляющуюся морду осла, чернильница аккуратно приземлилась на пол и даже капля чернил не пролилась из неё.

- Тебя обманул не я, ты сам обманулся. Поэтому-то теперь я обладаю властью над тобой - ты сам совершил свой выбор!

- Господи, изгони это чудовище от меня! Не желаю больше его видеть! Прости меня, Господи, прости и изгони беса! – взмолился священник, теперь уже осознав у кого действительная власть к таким решениям, как прощение беса, а у кого только воля к выбору меж злом и добром.
 
- Ладно, ладно – беса всё ещё потряхивало, даже когда его новый раб произносил имя Бога при нём, - ещё раз помолишься при мне – убью, тварь! Сейчас я сам ухожу, ведь тебе незачем меня видеть больше. И запомни, меня действительно зовут Иммануил. Иммануил Корнуто! Ха-ха-ха...


И бес поспешно исчез. Понимая, что произошло, пастор разрыдался. Его победил даже не сам бес, а собственная гордыня. Теперь, в порывах раскаяния, пастор не заметил, как беса напугала даже его – гордеца – искренняя молитва. Пастора постигло отчаяние. Это был тот случай, когда раскаяние пошатнуло веру, без того повреждённую гордыней...
   

Мы почти приехали, поэтому мне пришлось оторваться от книги. Однако на душе ещё оставалось то странное впечатление, когда ты не совсем отошёл от прочитанного, и, глядя на реальный мир, всё ещё живёшь в авторском.
Особняк, в который нам следовало попасть ничего интересного не обещал своим видом, ничем не напоминал о той русской естественной красоте, которую видел отец Мартин в книге Джорджа, напротив - он насквозь провонял Европой. Такой чистенький, аккуратненький, беленький, словно его вырвали прямо из Парижа, скажем, начала XVIII века и воткнули его посреди нашего времени, дабы он напоминал всем своим французско-рациональным видом о том, что русским варварам всё ещё есть на кого равняться и что есть такие страны в мире, которые таки смогли построить свою жизнь "по уму". Однако, по всей видимости, особняк с такой важной миссией справляется слабо: при одном его виде мне ужасно захотелось "залиться" русским самогоном, чтоб хоть как-то развеселить краски увиденного.


Мы несколько раз посигналили, однако отворять перед нами огромные железные ворота похоже никто не собирался. Минут через десять нашего стояния открылась небольшая замаскированная под участок стены дверца и оттуда вышли трое одетых в дорогие костюмы охранников.


- Кто вы? – спросил, подойдя к окну нашей машины самый низкий из них, у которого на красном галстуке, в отличие от остальных, виднелся небольшой белый крестик, прямо как на той визитке, что оставил нам Влад.

- Элизабет Степлдон. А это мой брат. Нас сегодня пригласил к себе Иннокентий.


Охранник что-то пару раз рявкнул в рацию, рация что-то прошипела в ответ, смачно снабдив и без того непонятную реплику шипением помех, и ворота отворились. Изнутри вид был нисколько не интереснее: аккуратно и чётко симметрично расположены четыре маленьких струйных фонтанчика, пару статуй, парк, тоже строго симметричный, рассчитанный по всем правилам геометрии, наполненный ужасными обстриженными кустами и всё в таком духе. Скука. Даже не тоска, а какая-то пустая, гнобящая, поедающая разум меланхоличная скука.
Внутри особняк был такой же. Всюду дражайшая но абсолютно упорядоченная строгость, всюду чисто, аккуратно, дорого – дороже не куда, всюду некуда упасть взгляду: взгляд скользит по этой дороговизне, по ровным поверхностям и не может ни за что зацепиться.


Нас провели на второй этаж по единообразным коридорам, мимо абсолютно одинаковых дорогих деревянных дверей и, когда одна из них отворилась и навстречу вышел старый человек в белых брюках и обычной серой в полоску рубашке, мы далеко не сразу сообразили что это именно хозяин особняка: он такой же, как и весь его дом и ничем не отличается от той двери, что отворил – такой же скучно-дорогой и аккуратный, а сама открывшаяся дверь ничем не отличалась с виду от всех прочих дверей. Ну, разве что небольшой железной табличкой с высеченной на ней какой-то латинской фразой.


- Заходите. Я рад, что вы не заставили себя ждать.


Мы прошли в большой и даже немного уютный кабинет, отделанный деревом и уставленный стеллажами с самыми разными книгами, и по приглашающему жесту хозяина уселись на мягкие кожаные диванчики возле большого дубового письменного стола.

 
Сам Иннокентий сел на кресло за столом и, видимо ожидая нашей реплики, молча уставился пустым и ничего абсолютно не говорящим взглядом на нас. Пауза стала определённо затягиваться... И тут он начал что-то, что определённо не вписывалось в происходящее:

 
- Знаете, во время вашего звонка я пересматривал снимки неба в своей обсерватории. Космос... Как велико и прекрасно это место, в котором и олимпийские боги не находили сил поселиться, устроить себе жилище среди звёзд, и лишь любовались им наравне со смертными.

 
Поднимая глаза свои от многолетних тяжких трудов в безлунную ночь к небу, видит человек вечность, видит мир, который протянулся во все стороны и не видно ему конца, который озаряется красотой светил и нет им числа, и нет меры их красоте.


Тогда, вернувшись к своим трудам, увидит человек в траве – не траву, в камне – не камень, в плодах – не одну лишь пищу, а во всём увидит Жизнь, бесконечную и прекрасную.


Но мало любоваться одной лишь красотой. Видя ночное небо, небо звёздное, мы примечаем, что не песком рассеяны звёзды по небу, а расположены и приведены в порядок. И глядя на мир вокруг не пустыми глазами, а с трепетным вниманием, с поиском истины за каждой, казалось бы мелочью, мы прозреваем мало по малу Закон.


Закон – это не истина ради истины, но истина жизни, правила, которые должны соблюдать мы со всем остальным миром, что бы не только выжить, но и жить в благоденствии.


Туго приходится живущим в городах, оттого что мало видим мы Закона, но кругом видим дела рук своих и небеса в городах сокрыты от глаз светом бесчисленных фонарей и прочими отвлечениями и препятствиями, созданными самими нами. Вся наша культура создана не сама из себя, но в продолжение мира, по его Закону. Перестарался человек со своим самоутверждением: сам от себя сокрыл мир исконный, законы творчества в нём открытые, отвлёкся от Небес, от Космоса-порядка...

 
Так и вы забыли, верно, в суете большого города, что такое порядок. Что такое время встречи и обязательство. Но я вас не пытаюсь винить ведь я не знаю чем вы руководствовались в своих действиях и какие препятствия встретили. Я лишь пытаюсь вас выслушать. Но вы почему-то молчите. И мне как, я вижу, чуть не пришлось ждать. Возможно, вы это как-то исправите?


- Ах да, простите. – отойдя от напавшего на меня смятения начала я. – Я хотела сразу извиниться за то, что не выполнила возможно некие свои обязательства, но причина тому совершенно объективна. Я просто потеряла память. Ну это... В аварии. Сильное сотрясение и амнезия. Как-то так. Я просто физически не могла приехать в Россию.

- Ах, в аварию! Так вот в чём дело! А я гадаю, почему это наша всегда обязательная и аккуратная в исполнении любых поручений Лиза вдруг просто не появилась в нужное время в нужном месте.
 
- Ну да. Я просто физически не могла выполнить какое бы то ни было поручение, да и теперь не могу, ведь совершенно не помню ни одного поручения, да и вообще кто я и откуда.
 
- Что ж. Я весьма сочувствую вашему горю, но теперь у меня один вопрос – как вы на меня вышли и чего от меня хотите?

- Ну, у меня возникли некоторые проблемы в штатах...

- Не хотите поделиться?

- Кхм, всё довольно просто. Похоже, что я стала свидетелем преступления и... После всего одного похода в полицейский участок и попытки найти помощи у закона я влипла в небольшую неприятность: теперь меня подозревают.

- В чём?

- В убийстве. Вот я и решила попробовать восстановить своё прошлое, дабы оправдаться в глазах правосудия.


Иннокентий немного задумался, как бы принимая решение. Тут в кабинет буквально ворвался мужчина, одетый в серый костюм с папкой бумаг в руках.


- Должен сказать, что предложенный вами законопроект был только что одобрен. Касательно системы наказаний...

- Я уже в курсе, спасибо. Можете быть свободны.


И мужчина так же моментально откланялся не уделив нас ни каплей внимания.

 
- Так вы политик? – удивилась я.

- В некотором роде все мы политики. И вы также участвовали в большой игре, пока не вышли из неё по вполне понятным причинам. Видите ли, данный законопроект в большей мере касался США. Это вообще такое государство, которое, по моему глубокому убеждению, спасёт только прописанный закон.
 
- Разве? - тут вдруг во мне вспухло что-то вовсе незнакомое, но по всей видимости уже бывшее до аварии. – Вы считаете букву закона спасением?

- А по-вашему как?

- По-моему, мои далёкие предки не затем бежали из Европы, чтобы подчиниться закону. Мне казалось, что именно от этого они и бежали. Бежали от закона, от латинского свода правил, от правовых отношений во всём, от системы права в отношениях даже с Господом Богом, – при этих словах Иннокентий поморщился, – Бежали от всеобщей Европейской тюрьмы в Новый Свет строить Новую Жизнь. Разве затем они пожертвовали стольким? Разве затем они стали варварами по отношению к местному населению, затем устроили революцию, чтобы вместо послепаденческого строительства новой, своей культуры и нравственности заново усвоить себе "лучшее" из закона, затем сбрасывали английский чай в пучину вод, чтобы образцово и по европейски написать конституцию, пойти тем же европейским путём, только теперь впереди Европы? Разве они не создали уже естественных условий из которых можно освободиться от предубеждений, порвать картонную коробку закона, ограничившую нашу волю и мораль?


- Я вас разочарую, Лизонька. Во-первых, новая культура никогда не родится из внутренней революции одного и того же народа. Во-вторых, вашу так называемую революцию вели такие люди, которые именно и рассчитывали возвести право над наростами религиозных и перешедших из античности недоразумений и предрассудков, которые стремились, наконец, в абсолютно новых условиях заново отстроить чистейшую Европу, уже не страдающую недостатками Старого Света. Это не новаторы, а консерваторы из консерваторов и ссылаться на них в такой ситуации просто нелепо. Теперь они - истинные законодатели моды в Законах и праве, потому как могут менять финансовую обстановку в мире не опираясь на ресурсы и прочее. Они побуждают старую Европу грамотно подстраиваться под сложившуюся обстановку, а уж на ту в свою очередь равняется весь остальной цивилизованный мир.


Тут я молчала, ведь ответить больше нечего. Что ответить, когда ведущие нас люди видят спасение в нашей смерти? Вот только отдают ли в этом себе отчёт?
 

- Я правильно понял, вы пришли ко мне за своим прошлым?

- Да.

- Так вот, я ничего вам не скажу. Можете убираться ко всем чертям. А если не поспешите, то я буду вынужден позвать охрану.

- Но...


Иннокентий зажал кнопку связи с охраной и вопросительно посмотрел на нас.

- Всего доброго.

- Прощайте. Спасибо, что почтили своим вниманием старика.



Глава 4

На перекрёстках времён


Часть 1

Политика и магия


Бар в одном из не самых популярных районов Нью-Йорка. Звучит тянущий к наркотическому опьянению рок-н-ролл, воздух наполнен табачным и иным дымом, всюду безумно спокойное наслаждение. Сам воздух бара наполнен желанием. Желанием секса, наркотиков и быстрой безболезненной смерти. Собравшаяся публика душой уже была мертва. Кто-то покачивается в такт мелодии с бонгом в руках, кто-то целует проститутку на диване возле стены, всё наполнено осознанием душевной пустоты и предано разврату.


В этой обстановке ясным взглядом смотрели на мир только четверо человек, сидевших за столиком в углу. Трое мужчин и одна женщина. Давайте рассмотрим каждого внимательней, ведь это далеко не самые безызвестные люди в мире:
Первый – Майкл. Одет в скромный серый костюм и безупречно белую, довольно дорогую сорочку. На вид ему около пятидесяти лет. Этот самый персонаж – это не кто иной, как директор ЦРУ, одна фамилия которого нагоняет страху на всех правительственных чиновников, которого даже сам Президент приветствует стоя. Однако лицо его известно только ограниченному кругу лиц, отчего он так спокойно пришёл в стол людное место.

 
Второй – это уже знакомый нам Говард Митчелл, одетый теперь в просторную жёлтую рубашку и чёрные штаны на подтяжках. С его полноватого лица струился пот, который он был вынужден вытирать платком почти каждую минуту. Митчелл всё ещё был против всего происходящего и сильно боялся ответственности в случае провала безумного плана русского учёного, однако осознание того, что сам шеф ЦРУ купился на этот трёп заставляло принять всё за неминуемую будущую действительность. Говард волновался и дрожал, лицо было краснее помидора, и весь он походил почему-то на пугливого жирного  борова.


Третьей в этой компании была Нэтали Кейдж. Высокая, стройная и всё ещё довольно привлекательная, не смотря на приближающиеся к отметке 40 года блондинка, она представляла в качестве министра, всю современную американскую культуру. Для того, чтобы не сильно выделяться среди посетителей бара, известная благодаря телевидению и газетам Нэтали, оделась в кожаную куртку, чёрную юбку и фиолетовую майку. Тонкую белую ручку мисс Кейдж украшали несколько сделанных из стеклянных бусинок браслетов, простые металлические серёжки чем-то напоминали ловцы снов.


И, наконец, последним (но не по значению) в этой компании был Иннокентий Виноградов, описывать которого практически не было нужды. Скажем только, что Кеша успел уже приобрести где-то кожаную косуху и теперь, до тех пор пока в Америке, он решил не расставаться с этой странной одеждой. В баре, где расположилась компания, в такой одежде он тем более вовсе не выделялся.
Собравшаяся компания обсуждала не много не мало – своё будущее господство над миром. План Иннокентия впечатлил политиков не столько своей безумной направленностью на владение всем, сколько реальностью собственного воплощения. Перед самим русским учёным американцы трепетали. Многими была уже подмечена способность русского неожиданно появляться в разных местах, способность влиять на эмоциональное и физическое состояние собеседников, даже читать мысли. Иннокентий строил новое общество и это будущее было исключительно его детищем, однако следуя за своим "вторым я", автор нашего будущего предпочёл оставаться в тени, поручив основную работу по воплощению плана другим. Он был идеей и силой новой организации правителей, фактически, он планировал стать мировым правителем, но, как и полагается для "сил зла" – трон его располагался в тени мнимых властителей.


В данный момент, новые подданные Иннокентия, решившие назвать свою организацию "Хронос" в честь той силы, которую преодолел, или, вернее будет сказать, оседлал их предводитель, обсуждали первый серьёзный шаг: при помощи одного компьютера, подключённого к мировой сети интернет и одного мага – Иннокентия, планировалось повлиять на предвыборные компании в ряде крупных государств, включая США. Главной проблемой до сих пор был подбор ставленников. Теперь же оставалось вполне честными путями, (а именно в добровольном выборе видел вождь "Хроноса" истинную власть над людьми), при помощи системы голосования избрать своих ставленников.


Единственным противником немедленного начала всего действия был Говард.

 
- Господа, это же крайне негуманно! Вы делаете выбор формальным, отнимая основополагающие права и свободы граждан государств! – Говард снова протёр лоб платком.

- Дорогой мой, – ответил спокойно Майкл – вы должны отдавать себе отчёт в том, что рядовые граждане совсем не зря отдают свою власть, пусть и на время, в руки таких как мы. Что может парень "от сохи" вообще решить? Как применить свои свободы? Да никак! Мы существуем для того, чтобы вести людей в счастливое будущее, зачастую даже вопреки их мнению и желаниям.
 
- Но как же! – Митчел удивлённо вытаращил глаза на директора ЦРУ – Как же конституция? Даже если человек выбирает смерть, ведь это его право! Его конституционное право умереть от наркотиков в туалете клуба вроде этого! Его право не идти в якобы светлое будущее только потому, что мы так решили...

- Всё, захлопнись! – не выдержал директор – Ты говоришь о личности, я говорю о государстве. И на данном этапе развития это величины несопоставимые. Итак, Иннокентий, скажите теперь только одно – вам необходимо ещё какое-нибудь оборудование, кроме названного?


Иннокентий отрицательно повертел головой, молча глядя на уходящего, сильно обидевшегося Говарда. Кто знает, может быть, он прочёл в его мыслях решение выставить на широкое обозрение при помощи репортёров все планы и свершения Хроноса. Уловив направление взгляда Виноградова, Майкл вопросительно посмотрел на него, как бы ожидая приказа. Вожак провёл ребром ладони по горлу, обозначив дальнейшую участь слишком осведомлённого  сенатора...




Часть 2

Новый мир


Я окончательно расстроилась. Спрашивать о моём прошлом было решительно не у кого. Иннокентий буквально послал нас с Джорджем куда по дальше. И мы вынуждены были удалиться. Я уже протянула руки чтобы открыть массивную деревянную дверь, как что-то остановило меня. Какое-то предчувствие. И в тот же миг, дверь широко распахнулась от удара ногой, выбив ручкой облако щепок из стены. Навстречу мне из коридора вышел русский полицейский, его пистолет направлен прямо мне в лицо. Он махнул им, мол "отошла в сторону" и завёл в комнату ещё двоих – девушку лет двадцати семи и парня чуть старше, в рваных джинсах и с растрёпанными волосами.

 
- Никто не встаёт! Я полагаю, что он – вошедший показал на Иннокентия – здесь самый главный. И поэтому если кто дёрнется, я пущу ему пулю в лоб. Эй, старикан! Руки держи на виду!
 

Мы с Джорджем переглянулись и присели на стоящий возле входа диванчик, чтобы не нервировать гостя.

 
- Чего вы хотите? – сохраняя невозмутимый вид, спросил Иннокентий.

- Хочу правды. Может быть, если ваш рассказ меня не удовлетворит, то захочу вашей смерти.

- Какой правды вам надо?


Полицейский на секунду замешкался, скорее из-за спокойствия главаря, затем, ухмыльнувшись, продолжил:


- Правды о вашей организации. Кто вы, зачем вы, какого чёрта влезли в мою жизнь?

- Это Алексей, тот, что разговаривал с профессором – встрял с пояснениями человек в рваных джинсах.

- А, понятно... – Иннокентий изобразил на лице ожидающую вопросов гримасу.
Алексей вспылил:

- Так! Ты, урод, кто тебе право дал рот открывать? – крикнул он на парня в джинсах – С этой секунды будете как в школе: захотел спросить или выйти пописать – руку поднял. Ясно?


Парень в джинсах кивнул, Иннокентий поднял руку, выражая желание задать вопрос.


- Слушаю? – полицейский, слегка приподняв лицо и сведя брови, изобразил на лице вопрос  – Что хотел?

- Я хотел сказать только одно. Вот видите эту привлекательную особу и мужчину с ней, которые пытались выйти, когда вы ворвались сюда? Прошу их отпустить.

- Чего это? – Полицейский даже удивился от такой наглости вожака.

- Потому что они не состоят в нашей организации, потому что девушка пришла сюда после аварии, где заработала амнезию, пришла за своим прошлым и уверяю вас, не по адресу пришла. Ей опасно и вообще ни к чему присутствовать при разговоре о том, что касается только нас.


Человек с пистолетом немного задумался, затем, не сводя оружия с Иннокентия, махнул рукой в сторону двери.


- Проваливайте! – обронил он, и мы бегом направились к выходу.

- А ты можешь начинать рассказ... – послышался голос полицейского за спиной и дверь захлопнулась.


Мы бежали бегом до самой машины. Затем Джордж давил не отпуская на педаль газа до тех пор, пока мы почти не въехали в город. Мир вокруг мелькал невнятными картинками, и я почти не запомнила дороги. Интересные же методы работы у русской полиции. Теперь я вспомнила, что видела того человека с пистолетом до встречи с Иннокентием. Кажется, это был тот самый полицейский, который гонял на лексусе и арестовывал какого-то бандита в перевёрнутой хонде в обочине. Скорее всего, это тот самый участник погони, свидетелями которой мы стали по дороге в особняк.


- Куда теперь? – спросила я Джорджа

- В аэропорт. Оставаться в этой безумной стране, особенно после того как полицейский чуть не взял меня в заложники, мы не можем.

- А как же моё прошлое? – я поняла, что надежды на нормальный исход всего улетучились, и о своём прошлом я буду узнавать по последствиям.

- К кому теперь обратиться? Не к кому. Мы попробовали всё что есть здесь в России, на большее просто нет времени. Тебе скоро в участок, а мы даже не в стране!


Переспорить Джорджа всегда было сложно, а теперь вообще не представлялось возможным. И я затихла, решив не возникать и слушаться брата.
Мы приехали в аэропорт. Брат позвонил в фирму, где мы брали авто и попросил послать человека за машиной. Меня он оставил дожидаться владельца авто, а сам побежал за билетами.

 
Машина стояла возле какой-то забегаловки и я вдруг почувствовала, что умираю с голода. Закрываю машину, делаю заказ и располагаюсь за ближайшим столиком. Я заказала довольно странное блюдо – сырную шаурму. Возможно, что, не побывав в России, я бы так и не удосужилась попробовать что это. Тем более, что фаст-фудом я не особо увлекаюсь. Теперь же вкус еды показался мне божественным.
Прикончив шаурму, я отпила немного кофе и случайно прислушалась к тому, о чём говорят две девушки поблизости.


- ...Ну, как сказал писатель Никола Тесла, "говорят, что прыгнуть через голову человек не может. Чушь. Человек может всё"...

- Хахах! Какой Тесла? Ты же это на паблике прочла! – рассмеялась её подружка, приложив руку ко рту, словно бы придерживая еду, чтобы она не выпала.

- Ну и что. Может он правда так говорил. Просто я хочу сказать, что бы ты не расстраивалась.
 
- Да я не расстраиваюсь. Пошёл он, козёл! Вообще-то я – свободная женщина. Это не измена же! Этот нищеброд даже обеспечить меня не мог, да куда там, даже разок в ресторан сводить...

- Вот вообще! Как с таким можно встречаться? – закивала первая – Я вот считаю, что если парень не может себе хотя бы  на машину заработать, то о чём тут ещё говорить?...


О, Господи! Меня вдруг буквально молния пронзила. Все эти люди, живущие интернет цитатами... Эти девушки, рассуждающие как проститутки, буквально продающиеся парню за его деньги. Они не лучше обычной работницы борделя – они хуже. Та делает дело и берёт деньги. Кстати, не так уж и много, в сравнении с этими иждивенками, повисающими на карманах парней и мужей и считающие своих благоверных вечными своими должниками лишь по той причине, что имеют значительное отличие в строении тела!


Но всё хуже. Сейчас я смотрела по сторонам, автоматически подмечая, кто во что одет, кто, куда и как идёт, одновременно припоминая, о чём говорю я, о чём мои знакомые и все, кого я вижу. Возможно, что до аварии я уже замечала то, что вижу теперь, однако моя чистая от воспоминаний и предвзятостей голова только теперь вместила в себя действительность в полной мере. Целые города, страны, народы, подчинились власти телеэкрана и интернета. СМИ – наш бог! Да, мы всё ещё изображаем политическую и социальную жизнь, но дыру размером с Бога в душе, образовавшуюся с Его смертью для нас, мы заклеили рекламным плакатом. Я увидела эту толпу, стадо и мне стало страшно. Я захотела бежать. Бежать куда-нибудь, подальше от этого безумного стада, от пустых и бессмысленных людей.


Я подняла ноги и обняла себя за колени. Боже, как страшно! Вот как выглядит зомби-апокалипсис...


Джордж вернулся.


- Эй, как ты? – спросил он участливо.

- В порядке – глядя в пол, проронила я.

- Машину ещё не оформили? А, вот он идёт. Подожди немного...


И Джордж побежал договариваться.

Я ждала его с нетерпением. Поскорее бы убраться отсюда, из страны, которая умеет хранить тайны, пусть даже частные и столь важные для меня, из страны, где полицейские безо всякого ордера вламываются в богатые особняки и берут гражданских в заложники, страны, где самые обычные девушки возле аэропорта рассуждают о жизни как повидавшие всякого элитные путаны. Я просто хочу домой. Хочу лечь в кровать и заснуть. Потом, утром, будет другой день и этот день будет хорошим, солнечным, в нём случится что-то приятное. Ну а сегодняшний день просто должен поскорей закончиться.


Джордж скоро закончил все дела и сказал мне, что наш самолёт будет через полтора часа. Мы пошли в зал ожидания, и меня буквально срубило, сбило с ног собственной усталостью. Я уснула здесь же, на сидении в зале ожидания. Сон так крепко принял меня в свои объятия, что ни как я дошла до самолёта, ни самого полёта – практически ничего больше до самого следующего дня я не запомнила. 





Часть 3

Спасение в любви


- ...Затем мы соединили финансовые мощности всех крупных стран. Дело в-принципе осталось за малым: сформировать официальное общее правительство. Вот в общих чертах, ответ на ваш вопрос, молодой человек. Что-то ещё?


Алексей, понимая в какую большую игру он случайно и не по своей воле влез, прислонился к стене и глубоко задумался. Как теперь выбираться? Очевидно стало, что убивать предводителя – не самая хорошая идея, если не очень торопишься умирать. А как покинуть особняк, не трогая шефа, не беря его в заложники? Покинуть так, чтобы больше не искали. Осознание неотвратимости последствий внезапно обрушилось на Алексея и буквально убило все, что было живо в его душе, оставив за собой только каменное безразличие и ожидание смерти. Единственным ещё теплящимся живым чувством был страх, но и он постепенно сходил на нет.


- Я вижу, что удовлетворил ваши познавательные потребности – словно поняв мысли и состояние Алексея, продолжил невозмутимый и абсолютно уверенный в себе Иннокентий, – и теперь хочу сам задать вопрос. Что делать-то теперь будем? Выйти живым отсюда, даже взяв меня в заложники, вам уже не светит. Времени нашего разговора вполне хватило для мобилизации всех здешних сил. Итак?


Алексей навёл пистолет на старика в кресле и красными глазами умоляюще уставился на потолок кабинета, будто прося помощи у Небес. Палец уже немного напрягся для выстрела.


И выстрел раздался...


Иннокентий сидел всё так же спокойно, и даже с интересом, ожидая развязки. Пуля вошла в метре от него в стену из-за того, что неожиданно вскочившая Ксения оттолкнула руку Алексея. Затем она невесть откуда достала два кольта и направила один на Стаса, лицо которого выразило полное недоумение, другой – на босса.


- Нельзя его убивать сейчас! – крикнула Ксюша Алексею.
 
- Что так? – безразлично выдал реплику куда-то в пустоту стрелок.

- Помещение прослушивается, а мы все живы только потому, что он ещё жив.


Иннокентий, покивав, улыбнулся, и, подперев голову обеими руками, искрящимися иронией и самодовольством глазами следил за продолжением. Возможно, будь у него сейчас поп-корн в руках – он бы жевал его, откинувшись на спинку кресла.
 
Девушка подошла ближе к столу и крикнула в сторону телефона:


- Не дай Бог кто сунется – мозги своего горячо любимого шефа будете со стены соскребать! Эй, – обернулась она к Алексею – быстро за мной!


Ксюша схватила растерявшегося псевдополицмейстера за рукав и резко рванула в сторону левой стены кабинета. Как оказалось, в стене была скрытая дверь, сразу за которой располагался украшенный на манер 1900-х лифт. Когда и автоматическая скрытая дверь в стене и лифт стали одновременно закрываться, Алексей увидел, как в кабинет врываются несколько вооружённых автоматами господ в военной форме, а вскочивший на ноги Иннокентий что-то кричит им и оставшемуся в комнате Стасу.


Лифт закрылся. Ксения проверила, сколько ещё патронов с собой есть, и внимательно посмотрела на Алексея.

 
- До низа осталось около минуты. Стреляешь как? – наконец спросила она.

- Да вроде нормально. Есть план? – Алексей, кажется, начал потихоньку приходить в себя.

- Есть. Сейчас основные силы собрались возле кабинета. У лифта в таких ситуациях ждут четверо. Это личный путь эвакуации самого Иннокентия. Его встречают, сажают в машину и везут до вертолётной площадки. Дальше ясно. Мы поступим сейчас так: встречающих придётся убрать, но если получится, то лучше оглушить или обойти. Затем машина. Но вот вертолётом уже пользоваться нельзя – его будут искать. Выедем из тоннеля в другом месте и двинем в сторону города. Там у нас будет полчаса чтобы сесть на самолёт. Если не успеем – Иннокентий оформит нам статус федеральных преступников и из страны будет не выбраться. Так, готовься, мы подъезжаем!


Ксения направила оба ствола на дверь и немного ссутулилась, свела плечи и согнула колени, чтобы занимать по возможности, меньше места.
Алексей прижался к стене и вытянул руку с пистолетом тоже в сторону выхода, ожидая открытия дверей. Бросив короткий взгляд на Ксению, он не удержался и спросил.


- Почему ты так рискуешь из-за меня?

- Это элементарно. Я люблю тебя. – не оборачиваясь бросила в ответ Ксюша.


Двери медленно начали открываться. Алексей увидел классическую подземную парковку и стоящих троих вооружённых укороченными автоматами Калашникова людей в чёрной форме. Все трое о чём-то увлечённо спорили. Четвёртый выходил, застёгивая ширинку, из двери по правой стороне.


Ксюша шустрой змейкой бесшумно метнулась из лифта за ближайшую колонну парковки. Алексей же выбежал чуть более шумно, из-за волнения ударившись локтем об ещё не полностью открывшуюся дверь лифта, чем и привлёк внимание четвёртого охранника. Автоматная очередь последовала незамедлительно и из десятка выпущенных второпях пуль две продырявили левое плечо и ногу Алёши.
Лёша вскрикнул и упал на пол, чтобы сократить площадь попадания, после чего откатился за ближайшую колонну и даже пару раз выстрелил в сторону охранников. Кровь сочилась двумя упругими струйками, и уже через несколько секунд большая часть формы Алексея была в ней испачкана. Ксюша, увидев всё это, сморщилась, будто пытаясь проглотить гвоздь, затем, с выражением лютой ненависти на лице кувырком выскочила из-за колонны и угостила охранников десятком свинцовых пилюль. Поскольку охрана успела заметить только одного противника, эффект неожиданности сработал и двое автоматчиков упали замертво. Продолжая неуверенно отстреливаться, Алексей засмеялся.


- Ты типо за каждое ранение по человеку убиваешь? Нормальный расклад! Ха-ха-ха! – дрожь в голосе раненого выдавала искусственность смеха и боль.

- Заткнись и целься лучше! – крикнула в ответ Ксюша, спрятавшись за колонну, от которой начали откалываться куски бетона под градом автоматных пуль со стороны машины.


Увидев, что теперь дела плохи у Ксении, Алёша выкатился из-за колонны и сделал несколько уже более-менее прицельных выстрелов. Одна пуля попала в руку охраннику, и тот выронил оружие. Второй охранник начал пытаться отстреливаться в обе стороны, но уже без особого успеха.


Через полминуты перестрелка закончилась тем, что трое охранников остались лежать на асфальте стоянки, а один (тот, которому прилетело в кисть руки) успел убежать. А Ксения с Алексеем быстро, как могли, доволокли туловище раненого Алёши до машины и уехали.


На пути в город их, само собой разумеется, ждали. Ксюша это прекрасно знала и провернула достаточно ловкий фокус. На первом же километре шоссе они свернули на обочину, загнали машину Иннокентия в кусты, а сами, пользуясь пистолетами и грозным видом, угнали другую машину, попроще. Причём Алексей поехал в багажнике.


Проезжая мимо поста из аж пяти чёрных гражданских автомобилей, Ксюша надеялась только на то, что эти низкоранговые вояки не получили ориентировок конкретно на неё. Называйте это везением, иди ещё как-то, но на заслоне не знали, кто конкретно помог сбежать проникшему в святая святых наглецу. Вот двое в форме и с оружием выходят навстречу угнанной машине, выставив вперёд руки. Один подходит к машине и лёгонько стучится в окно. Ксюша опустила стекло и вопросительно уставилась на бойца.


- Простите, но у нас установка задерживать все автомобили.

- А у меня приказ перехватить гада в аэропорту, если он туда успеет добраться.


Солдат заглянул в машину, и, не увидев никого, кивнул и махнул рукой в сторону города.


- Простите. Вы можете проехать.


Окно закрылось. Ксения выдохнула и вдавила педаль газа. Беспокойство снова нахлынуло на неё: с раненным Алексеем они вполне узнаваемы, а до распространения их известности среди московской полиции оставалось по её подсчётам примерно семнадцать минут...


Представьте себе небо на высоте, скажем, 2500 метров. Открытое красивое небо, огромные плывущие острова облаков. Только здесь понимаешь почему и как возникло слово "воздухоплаватель". И в этом вечереющем прекрасном небе парит огромная железная птица. Её полёт словно олицетворяет целеустремлённость и непреклонность человека прошлого в покорении будущего мира. Птицы летают всегда естественными траекториями, подстраиваясь под состояние мира. И только самолёт летит красивый и гордый, летит так, как ему вздумается. Конечно, он тоже следует законам природы в своём полёте, однако им управляет такой сорт живых существ, который один только думает, что знает, куда ему надо двигаться. Собственно поэтому, с точки зрения природы, траектория этого тела абсурдна и безобразна.


Вот, приближается какая-то земля. Небо уже почти полностью потемнело. Только у самого края виднеется ещё яркая полоска света – след страданий погибающего Солнца, которому неизвестно суждено ли возродиться завтра.
Гордая железная птица начинает степенно спускаться с небес на землю. Всё ближе суетящийся муравейник людской жизни, всё ближе снующие туда-сюда граждане, из многих миллионов которых едва ли два – три осмелились просить от судьбы и ставить себе в цель существования что-то большее, чем остальные. Странное чувство посещает душу, когда понимаешь, что хотя все желания исполняются, никто не загадывает ничего смелого и стоящего, как ребёнок на Рождество. Все мы вырастаем и начинаем просить от судьбы только того, чего думаем, что можем сами добиться.


Некоторые люди из летящих в наблюдаемом самолёте тоже думали о чём-то подобным. Да, воспарив в небесах на невообразимой высоте, поневоле делаешься философом. Однако самолёт уже приземлился, и началась обычная жизнь.
Так и с нами бывает, когда вдруг нападёт что-то на душу, особенно на прогулке в одиночестве, когда никуда не торопишься, заставит думать, да о таких вещах, о которых особо и незачем думать, кроме как ради непонятного интереса, ради утоления странной неутолимой жажды. Некоторые называют это жаждой знания, некоторые признают и то, что знание само по себе здесь не важно: всего главнее, считают они, то состояние, то натяжение духа и напряжение души, которое возникает от поисков ответов на неразрешимые главные вопросы. Это состояние сродни молитве, оно собирает нас вокруг одной идеи, как бы "подпоясывает" разум. И  такие состояния ведь переживает, пусть не очень часто, но каждый человек! Но всё кончается, и ум снова законно занимает наше любимое "поесть/поспать/переспать".


Итак, самолёт приземлился и из него стали выходить люди. Двое из них уже очень хорошо нам знакомы: молодая стройная женщина в чёрном кожаном костюме помогала выбраться из самолёта прихрамывающему парню в джинсах и дешёвой китайской толстовке, купленной наспех. Ну не летать же в самолётах в украденной полицейской форме! 
Алексей и Ксения остановили такси. Оба сели на заднее сидение, Ксюша назвала какой-то адрес и замолчала. Лёша ничего не переспрашивал и не уточнял, потому что он безгранично верил Ксюше, да к тому же впервые приехал в Америку и плохо знал английский язык. Он угрюмо смотрел в окно автомобиля, на мелькающие столбы, прохожих, дома и повороты дорог. Всё чужое, всё незнакомое.


В душе Алексея вдруг стало набухать какое-то странное чувство торжества, странная, щемящая радость, как воздушный пузырь наполнившая лёгкие и распирающая поделиться с окружающими. Адреналин в крови Алёши тем временем поднялся до четвёрки.


- Неужели у нас получилось? – спросил он, повернувшись к Ксюше – Неужели опять можно просто жить?

- Да. Получилось. – совсем ненавязчивым жестом рука Ксюши легла на ногу Алексею и их глаза встретились...


Пожалуй, это был самый страстный поцелуй в жизни обоих. Вот только Алёша целовался с закрытыми глазами, а Ксения почему-то не закрывала их: неизвестная, но очень тревожная мысль отвлекала её и не давала вполне насладиться моментом.

 
Практически не переставая целоваться, новоиспечённая парочка расплатилась с таксистом, открыла входную дверь, проехала в лифте на пятый этаж и пробралась в небольшую, но уютную квартирку, мебель и стены которой были в приятных бежевых тонах, а на одной из стен висело красивое большое зеркало в медной кованой раме. Ещё на пороге, лишь только дверь закрылась, Алексей превратился в животное. Не сумев аккуратно снять с Ксюши блузу, он попросту порвал её и швырнул на пол. Дырки от пулевых ранений в левом плече и левой ноге ниже колена явно никак не мешали задуманному. Ксюша попыталась повести себя как героиня романтичных фильмов, помочь своему партнёру снять одежду, однако Лёха явно был не в курсе как принято в кино показывать страсть. Он легко поднял изящное тело Ксении в воздух и бросил её на диван (благо тот был близко, иначе ложем послужил бы пол), затем, на бегу снимая штаны, ринулся к ней. Ксюша вдруг засмеялась, увидев серьёзное лицо своего самца и некоторую комичность его грубых движений, однако поспешила снять с себя дорогое и красивое чёрное кружевное бельё, которое явно рисковало быть также порванным...






Часть 4

Послесмертие


Джордж отвёз меня в мою старую квартиру, чем-то напоминающую ту самую квартиру из сна, в которой якобы было убийство. Однако ни следов обрушившегося потолка, ни полицмейстеров с лентами ограждений мы не увидели, отчего я подумала, что может во сне слились воедино преступление, которое явно сложно забыть, если его видел, и мой дом – также нечто незабываемое.
За время нашего обратного путешествия Джордж практически не разговаривал. Вот и сейчас он заказал пиццу, написал кому-то смс и пошёл в душ. А это, поверьте мне, надолго. Насколько я знаю, он ходит в душ не столько, чтобы помыться, сколько чтобы подумать или просто расслабиться. Что же делать мне? Думать о завтрашнем дне я даже и не хочу, а сейчас просто скучно. Достаю знакомый переплёт, перелистываю практически в самый конец. Помнится, мне оставалось дочитать последнюю главу. Так, где же это? Ещё... Ещё... Ага, вот оно:


В комнате было темно и сыро. У стены стояла кровать, к которой была привязана вот уже вторую неделю тяжко бесноватая девочка. Низкая деревянная дверь отворилась, и вошёл священник. Первым делом он помолился, поцеловал священное писание и крест и окропил тело девицы святой водой. В ответ та принялась изрыгать проклятия на нескольких языках, да такие грубые, мерзкие и вычурные, что у любого неподготовленного наблюдателя волосы бы принялись плясать на голове от ужаса. Священник почему-то удивлённо проследил за такой реакцией девочки и спросил:


- Ты ли это, тот с кем говорил я два дня назад?

- Это я, мерзкий ты безумец, чтобы тебе подавиться собственными испражнениями!

- Довольно - спокойно ответил священник, осенив крестным знамением рычащую девочку - Почему ты вернулся?

- Потому что я всё ещё имею власть над этим чадом.

- А куда ты отлучался? - снова удивился священник.

- Князь приказал нам всем быть на похоронах отца Мартина. Ты верно слышал о нём... - священник кивнул - Так вот встречать его душу наш князь приказал всем, потому что мы его очень уважаем и ценим его заслуги.

- Вот как... - священник глубоко задумался. Молчание длилось несколько минут, затем он спросил:

- А что было с отцом Мартином первое время после смерти, что стало теперь?
 
- Благодари своего хозяина, что в тебе есть сила и власть так беседовать с нами.


Священник поднял руку снова совершить крестное знамение, на что девочка запищала и забрезжила слюной.


- Нет! Не надо! Я так всё расскажу! Для Мартина был отменён устоявшийся порядок всего. Сначала мы окружили его своей толпой и приветствовали, однако он явно был не очень рад видеть всех нас. Затем вдруг пришли светлые рабы вашего Господина и разогнали нас, приказав старшему и бывшему от рождения с Мартином, бесу Иммануилу сопроводить его с ними на Небеса. Мы следовали чуть поодаль, ожидая, что эту душу всё же вернут нам. Вся процессия достигла предела Небес, за которыми можно было уже видеть Самого. Поэтому дальше никому из нас дороги не было. И Лютера тоже дальше не пропустили, но вот послышался глас Его и мы содрогнулись и пали. Он говорил с Мартином. Он говорил "Как ты распорядился дарами, тебе принесёнными?"

На что отец Мартин, склонив голову, молчал.

"Ты можешь войти и воссесть за стол вечного пира жизни. Всякого жду Я, но не всякий способен испить Чашу, что пьёт Сын Мой и воссесть с избранными." - сказал Он.

"Теперь я знаю, что не могу этого..." - мрачно ответствовал Мартин.

"Позволь спросить только одно. Я знаю, что побеждён своей гордыней и что теперь, когда время пришло собирать урожай, нет смысла просить прощения. Но позволь спросить, теперь, когда я уже здесь - в чём был смысл всего?"
 
Ваш господин ничего не ответил. Только послышались другие голоса, говорящие: "Подумать только! Стоять рядом с Господом и вопрошать ещё о смысле!" За этим мы вцепились в Мартина, а тот кричал, что не видел Бога и не стоял рядом с ним теперь, а если бы ему показался Господь, то он бы тогда всё понял.
 
Мы тащили Мартина к себе, а ваш Господин вслед грустно говорил: "Я всегда с вами, и теперь и прежде на Земле. Ты не вошёл на пир жизни, хотя стоял уже на коврах возле угощений. Гордыня отняла глаза твои и ты не увидел что уже стоишь среди светлых ангелов Моих и святых. Потому не Я тебя не принял, а ты сам не смог войти. Потому идёшь туда, где нет Меня но есть всё доступное твоему глазу..."


И мы приняли душу Мартина для истязаний и мучений. Только лишь в некоторые пятницы удаётся отдохнуть Мартину от мук, как и всем нашим пленникам - такую поблажку выпросила у Отца Мать Сына когда пришла видеть ад.


Священник задумался ещё глубже, затем подошёл к распятию, прочитал поминальную молитву по усопшему рабу Мартину и записал напоминание о проведении усердной службы во спасение пропавшей души. После этого, он достал Священное Писание и принялся за обряд изгнания. Дьявола колотило и трясло, сжимало в канат и выворачивало на изнанку. Девочка с ним кричала разными голосами и изрыгала гной. Под конец ритуала подселенец спросил:

- Мне нужно выйти, но некуда. Куда мне войти вместо неё?
Священник перекрестил девочку ещё раз и промолвил:

- Убирайся прочь к своему хозяину. Господь решит сможешь ты ещё в ком поселиться или нет. Моей власти и воли на то нет.

И бес вышел.


А тем временем на площади Навона в Риме проводили последнюю казнь еретиков, на которой исполнялся приговор над Бруно и Стефаном. Сын Стефана - Пауло смотрел из толпы на горящего на костре своего отца, но спасти его не мог. Не мог даже подойти. От плакал.


До ушей Пауло доходили крики проклятия в сторону Папы Римского, крики о том, что он суть есть антихрист, и царство его подходит к концу. Это были крики Стефана. И с каждым новым словом отца вселенский гнев и жажда отмщения заполняли душу мальчика.


Вдруг, По правой стороне площади прошло смятение: со стороны рынка пробиралась горстка повстанцев, походя разбираясь с охранниками. Они явно уже не пытались спасти горящих товарищей - не было смысла. Они просто мстили.
Пауло засмотрелся на них, и уже собрался было побежать им навстречу, чтобы тоже поучаствовать в мщении, но был остановлен чьей-то сильной рукой. Он обернулся направо и увидел, что его за плечо держит незнакомый седой высокий старик приятной наружности. Старик ласково посмотрел ему в глаза и сказал: "Не ходи к ним, мальчик. Их всех поймают и завтра им тоже гореть на костре. Ты должен радоваться за них, ведь они – мученики за веру. Говорят, они не видели Христа и не знают как правильно. Они сожжены как еретики. Но и Папа Христа не видел и будь этих твоих "еретиков" больше – горел бы он. Не злись на Папу. Он тоже прав. Здесь происходит политика и обряды, а в деле спасения достаточно соблюсти то, что сказал сам Иисус Христос при жизни."


Мальчик поглядел ещё раз на повстанцев, но уже не хотел ни в чём участвовать. Гнев почему-то ушёл. Может от осознания того, что его отец - священномученик... Пауло обернулся что-то спросить у старика, но сзади уже никого не было. Старик исчез.


На этом книга кончилась. А вот купание Джорджа в моей ванной – нет. Поэтому я, всё ещё пребывая в книге, включила телевизор без звука и уставилась в него.





Часть 5

30 Серебренников или сон окончился


Ксюша кричала прямо в ухо Лёше. Тот пыхтел и думал только одну мысль, что так хорошо ему ещё никогда не было. Вдруг Ксения вытаращила глаза и остановилась, отталкивая Алексея, глядя с испугом ему за спину. Лёша тоже остановился, почувствовав, как холодный металл прикоснулся к его виску. Затем вдруг мир поплыл перед глазами, и тьма заполнила собой всё...


Когда Алексей очнулся, он обнаружил себя одетым в свои джинсы и непонятно откуда взявшуюся сорочку. Он стоял на коленях, со связанными за спиной руками. Ног он почему-то вовсе не чувствовал. Рядом в том же положении находилась Ксюша. Перед ними на стуле сидел, ухмыляясь, Стас...


- Знаешь, ты клёвый парень! – начал он говорить, направив в лицо Алексея свой "Пустынный орёл" – Нет, правда! И чувство юмора у тебя отличное. Надо же было так пошутить, явиться в штаб квартиру Хроноса, да ещё и после убийства двух полицейских, принести с собой табельное оружие потерпевшего и оставить его у нас в здании! И при всех этих бесчинствах ты решил еще и попытаться спрятаться в Америке, которая по сути – одна большая наша штаб квартира. Нет, ты либо дитё неразумное и наивен как новорожденный котёнок, либо отличный шутник! – Стас, улыбаясь, перевёл оружие на девушку – Ну а ты, Ксюша, на что рассчитывала? Ну ты-то уж должна была знать, что тут я вас найду! Глупенькая. Я же должен убить вас теперь обоих. Эх, как неохота! – зевнув и потянувшись, выдавил из себя Стас, затем снова оправился и направил пистолет на Алексея – Ну да ладно. Приказ есть приказ.


Однако с выполнением приказа он что-то медлил. Словно наслаждался наблюдением за последними мыслями и состояниями жертвы.
- Что-нибудь хочешь сказать? – спросил Стас у Алексея напоследок.


Тот немного подумал и вдруг, обернувшись к Ксюше, начал говорить:
- ...Ты знаешь, мир порой кажется странным... И забавным. Ведь запросто прямо сейчас где-то молодая и окончившая какой-нибудь неплохой Европейский ВУЗ девушка запихав все амбиции куда следует, пытается устроиться уборщицей. Она не виновата. Так получилось. Она ещё не знает, что ей предстоит всю оставшуюся жизнь пользоваться мобильным интернетом и растить сына от празднично потрахивавшего её по воскресеньям хозяина особняка, куда она нанялась. Прямо сейчас в пробке стоят несколько миллионов человек. А другие несколько миллионов ждут эвакуатор, потому что они идиоты и из-за них стоят в пробке те первые. Прямо сейчас какой-то наркоша загибается в туалете клуба. И мне жаль его, ведь ему очень больно: его тело трясёт, а по венам словно течёт битое стекло вместо крови. Стекло царапает вены, рвёт их и просыпается на органы, отчего боль становится невыносимой...


Много чего интересного сейчас происходит в мире. Потому что мир заселён нами. С нами всё время что-то происходит. Но в каждом из нас, что бы ни происходило на свете, остаётся частичка добра, из-за которой мир ещё существует. Эта частичка добра есть и в парне, что нацелил на нас ствол. Вот-вот раздадутся хлопки выстрелов и все, что есть красивого в нас, растечётся по полу. Возможно, из твоего разорванного живота на пол вывалятся каловые массы, и зрелище будет ещё противнее... Но это будет потом. А сейчас я благодарен. Благодарен судьбе за то, что мы хоть немного, но были.
Ты забавная. Нет, дело не в том, какими вещами ты окружила и одела себя – так тебя научили. И не в твоих мыслях. Они тоже не очень-то твои. Помнишь как тогда в метро, когда какой-то жирный боров направился к выходу, и мы смогли пересечься взглядами? Ты смотрела и думала "как я выгляжу?", "на нём дурацкая кофта", "забавная бородка"? Нет. Ты ничего не думала. Ты смотрела. И я благодарен тебе за то, что в тот момент тоже смог отказаться от привычных мыслей. Вот и сейчас ты смотришь на меня, а мне стыдно, потому что страшно и видно как подрагивают мои губы и намокают глаза... Все мы кажемся, пока думаем, что впереди ещё есть время…


Замолчав, Алексей уставился на пол. Ксюша смотрела на него, плача. Она подняла умоляющие глаза на Стаса, тот просто смотрел, возможно, ожидая продолжения речи.


Тишина стояла примерно минуту, затем послышались аплодисменты Стаса.

- Вот я же говорю – красавец! И умирает красиво! – и Стас приложил пистолет к груди Алексея…




***

Джордж зашумел в ванной. Видимо наконец-то собирается выходить. Я уже полчаса смотрю в отупляющий ящик, даже не включая звук. В соседней квартире, прямо за стеной началось, судя по звукам, нечто среднее между войнами амазонок и похождениями Годзиллы. Я ещё ни разу в жизни не слышала, чтобы женщина так кричала во время секса. А главное, зараза, искренне, судя по всему. Это что же там за тарзан-то такой с ней?



Снова послышался какой-то шум из ванной, затем раздались отчётливые звуки падения моих кремов и шампуней с края ванны. Ещё через минуту дверь, наконец, распахнулась, и из парящей почти превратившейся в сауну моей ванной вышел в одном полотенце Джордж. Надо сказать, что тело у него очень даже ничего. Однако мне лично, как его сестре, ни горячо, ни жарко от этого. 
Брат молча подсел ко мне, по всей видимости, не собираясь одеваться. В руке у него была начатая бутылка виски. Он отпил немного, сморщился и уставился на экран. Несколько минут мы сидели молча. Я включила звук и сосредоточилась на экране. По телевизору шёл какой-то популярный детективный сериал про одного полицейского, напарника которого убили бандиты. Следствие по непонятным причинам было остановлено, и тот взялся самостоятельно раскрыть преступление.
Сейчас шли повторы перед последними сериями, чтобы те, кто не удосужился посмотреть сериал с самого начала, смогли восстановить предыдущий сюжет. Джордж обернулся ко мне с мрачным видом и собрался уже что-то сказать, но я вдруг увидела то, что приковало моё внимание. Я только шепнула: "подожди" и толкнула его в коленку, кивком показывая на экран. Там показывали одну из первых серий. И весь мой мир переворачивался при виде происходящего в телевизоре:


В квартире, один в один похожей на ту квартиру в моём сне, из-за которой и произошло всё недавнее в моей жизни после аварии, стоял человек в белой сорочке и брюках. Он стоял на коленях, а на него навели пистолеты двое типов неприятной наружности – один афроамериканец с дурацкой рэперской причёской и здоровый бугай с виду типичный такой WASP.


- Что вы задумали, придурки? – спрашивал тип в сорочке – я же, блин, полицейский! Теперь, когда вы знаете это, должны и понять, что квартира прослушивается, а после моего убийства вы даже из дома не сможете выйти! 


Жертва самодовольно ухмыльнулась и, ожидая реакции несколько смущённых головорезов, уставилась на них. Они переглянулись. Чёрный явно немного волновался. Белый сказал:


- Помнишь, сколько ребят эта гнида подставила? Шеф сказал. Надо делать.


И, снова посмотрев на парня в сорочке, они, не сговариваясь, спустили курки. Прозвучало три выстрела в грудь полицейскому, и он рухнул на пол как мешок. Убийцы тут же, не принимая никаких мер предосторожности, поспешили удалиться. Вот они садятся в лифт и уезжают. Экран затемняется, затем начинается показ следующего эпизода...


Я абсолютно тупым взглядом смотрю в пол...
Так значит я это по телевизору увидела?! А из-за потери памяти всё так получилось?

- Что это сейчас такое было? – я обернулась к Джорджу, не надеясь уже услышать хоть что-то вразумительное. Мой мир тем временем уверено шёл ко дну.
 
- Я хотел тебе сразу сказать. Когда ты была в больнице, полиция один раз была в твоей квартире и обнаружила кроме всего прочего включённый телевизор. Ты, скорее всего, прямо перед аварией смотрела этот сериал, вот и сны такие начали сниться...


Я судорожно соображала, но не могла понять главного: зачем вообще тогда все эти поездки в участок, зачем приключение в России?


- А тогда...

- Погоди – перебил меня Джордж – я знаю, что ты хочешь спросить. Дело в том, что, во-первых, случилось совпадение – труп в похожем месте действительно нашли. Поэтому полицейские согласились выслушать тебя. Я думал, что они тебя разубедят и расскажут про сериал. Но они выяснили уже заранее, что ты работала на Гсбарски. Вот под его сеть они давно копают. Именно поэтому, хоть детектив и не сказал про это, они собираются ещё с тобой встречаться. А я затеял всю поездку только чтобы доказать, что преступное прошлое – это не про тебя.


Я смотрела куда-то вдаль. Ничего уже толком не воспринимая...

 
- Главное что ты должна знать – ты ни при чём. И хотя поездка в Россию не удалась, и прошлое твоё скрыто, – ты ни при чём. Запомни это.


Тут я вдруг подумала очевидную на первый взгляд мысль, которую я упорно не хотела думать раньше.


- Скажи, – уставилась я на Джорджа, – почему ты – мой брат – ничего не знаешь сам о моём прошлом? Где моя родня? Почему я одна и почему так всё происходит? Почему ты ничего про меня не знаешь?


Джордж с минуту молчал, грустно глядя в пол. Затем, словно бы решившись, посмотрел мне прямо в глаза и выдал:


- Да потому что я не твой брат. Мы учились с тобой вместе в школе, и ещё тогда я влюбился в тебя. Ты сирота. И когда я узнал, что ты попала в аварию и лишилась работы пока лежала в отключке, решил выдать себя за твоего брата, чтобы быть с тобой.


- Что?! – я вскочила с дивана и уронила пульт на пол.

- Я – не твой брат. – спокойно повторил Джордж. – Но я люблю тебя. Ты должно знать...

- Да пошёл ты, урод! Ты всё время обманывал меня?!


Я выбежала из квартиры, даже не одев никакой обуви. Он пытался что-то сказать мне вслед, поднявшись с дивана, но решительности Джорджу даже не хватило, чтобы последовать за мной.


Да, можно сказать, что у него был благородный мотив... Да ну! К чёрту его! Не мог сказать правды? Боялся, что я не отвечу ему взаимностью? Ведь если любит, почему не мог быть со мной честно, без этого гнусного вранья?
Я вдруг прислонилась к стенке во внешнем коридоре и сползла на пол. Осознание моего одиночества свалилось на меня неподъёмной горой пустоты...


Не знаю, сколько прошло времени. Я сидела на полу. Джордж так и не вышел из квартиры.


Вдруг, из соседней послышался женский крик: "Не надо, я прошу тебя!", за которым последовало несколько выстрелов. Я испугалась и, резко вскочив, спряталась за угол. Дверь соседней квартиры медленно отворилась и из неё вышли двое. Они направились к лифту, и я аккуратно выглянула. Даже со спины я узнала этих двоих. То были парень и девушка, которых завёл с собой полицейский в кабинет к Иннокентию, когда мы с Джорджем были там. Парень держал в руке оружие и уверено, спокойным ровным шагом шёл к лифту. Девушка висела у него на плече и рыдала. Громко, протяжно рыдала, вскрикивая: "Что я наделала! Что мы такое!? Ведь он любил меня! Что же я наделала!" Парень погладил её по голове, та заревела ещё громче.


- Успокойся, мы ничего не могли поделать, ты же знаешь.


Девушка подняла лицо и посмотрела на него, продолжая плакать.


- Почему? Почему вы не могли просто убить его там? Почему всё нужно было сделать так? Почему я должна была знать, что он любит меня? Как с этим жить? – и она не в силах больше говорить, разрыдалась.
 
- Потому что в этом городе есть маньяк, пародирующий один сериал. И наше дельце снова спишут на него. Пошли быстрее!

Двери лифта закрылись.




Эпилог

Ещё три дня я провела в больнице. Не потому, что мне было плохо. Просто так. За это время я почти ничего не думала, почти не жила. Я только ела, спала. Джорджа я с тех пор больше не видела.


Сегодня я впервые вышла из больницы в мир. Солнце светило. Вокруг сновали туда-сюда те же люди, машины. Всё как обычно. Но во мне что-то переменилось. Я достала по привычке пачку сигарет и уставилась на неё. Мне почему-то вспомнился тот сон, в котором я курила и вместо дыма из сигареты выходила стая маленьких мошек, пожирающих меня изнутри. От этого стало так противно...
Я улыбнулась и выкинула пачку. Я впервые за долгое время спокойно подумала. И, не знаю почему, разулыбалась. Моё прошлое не просто покинуло меня – оно погибло. Всё, что было раньше – умерло для меня, оставив в пустоте жизни, которую нужно строить заново. Но я чувствовала только теперь, что лучше этого мне судьба подарить ничего не могла. Кто знает, сколько ошибок похоронил мой мозг, отказавшись на время от памяти. Может быть, я наделала столько всего, что всё это было чем-то вроде перезагрузки.

 
Я шла по людному городу, обливаемая лучами тёплого жёлтого света и радовалась, чувствуя себя воскресшей, одарённой вторым шансом. Я откуда-то знала, что этот шанс может быть дан каждому, что даже из худшего ада, чем мой, есть шанс выбраться.


И я готова жить.


Жить так, как не жила никогда.