EmiGrant 8

Я не предполагал, что подготовка к свадьбе требует столько времени и сил. Я, Лиза, Лизина мама и посильно Пашка целыми днями решали десятки мелких вопросов и проблем. Три дня – понедельник, вторник и среду – мы крутились как заведенные, и только в четверг я смог выбраться к Прозу.

– Здравствуйте, добрый день, – вежливо поздоровался я с Танечкой.
Она посмотрела на меня так равнодушно, словно я был не я, а первозданная пустота; чуть заметно склонила голову, что при большой фантазии можно было трактовать, как ответ на мое приветствие, и продолжила полировать ногти – это любимейшее занятие всех секретарш.
– Что-то вы нынче не веселы, Танечка, – неумело, как-то коряво пошутил я.
– Я вам не Танечка, – Танечка подняла руку, любовно рассматривая отражения крошечных солнц на каждом ноготке, – я вам Татьяна Семеновна.
Некоторое время я стоял в растерянности. Танечка, Татьяна Семеновна, не обращала на меня ни малейшего внимания.
– Я могу пройти к Сергею Петровичу, – наконец выдавил я из себя.
Татьяна Семеновна пожала плечиком, дескать, делайте что хотите, дескать, об одном вас прошу – оставьте меня в покое.

– А вот и жених! – воскликнул Проз, едва я вошел в кабинет.
Улыбаясь, он шел мне навстречу, широко раскинув руки.
– Ну-ка, ну-ка, дай я тебя обниму, поворотись-ка сынку. Хорош, истинно хорош!
Проз обнял меня, поцеловал в обе щеки, и вытер с несуществующих усов несуществующие слезы.
– Что это с твоей секретаршей, Проз? Злая, как весенняя муха.
Сергей шумно вздохнул, как вздыхают актеры на театральных подмостках, чтобы у публики не оставалось сомнения по поводу обуреваемых чувств.
– Татьяна Семеновна оставляет нас, – голос Проза звучал печально, даже трагически.
– Как! – воскликнул я, взобравшись на подмостки, – как это могло случиться! – кажется, я попал в тон.
– А так, да брось ты её в кресло, – последнее относилось к моей куртке, которую я не знал куда пристроить.
Мы уселись в мягкие кресла, стоящие возле низкого стеклянного столика – там же, где сидели в прошлый мой визит.
– Это случилось во вторник, на презентации, – продолжал Проз, – до этого ничто не предвещало перерождение Танечки в Татьяну Семеновну. Презентация шла своим чередом: сотрудники пили и ели, гости ели и пили, а Танечка не пила, не ела, а всё прислушивалась, словно чего-то ждала. Когда презентация набрала тот градус, что собравшиеся забыли о её причине, я и один из моих партнеров уединились в кабинете.
Мы сидели с Козырем в креслах, пили коньяк, перетирали по мелочам. Вдруг вбегает Танечка вся красная, с потекшей тушью и сует мне какую-то бумагу. «Что случилось, Танечка», – спрашиваю я, ласково так спрашиваю, а она: «Я вам не Танечка, а Татьяна Семеновна, подпишите заявление на увольнение», – и выбежала.
Козырь тут совсем охуел: «Распустил ты своих ****ей», – грит, а ему в обратку: «За базаром следи».
– Проооз! – Сергей недоуменно посмотрел на меня, – за базаром следи.
Он рассмеялся.
– Увлекся. Можно сказать – зарапортовался. Уже после презентации я еле уговорил Татьяну Семеновну поработать, пока я подберу другую секретаршу, и пожалел, что уговорил. Лучше бы бухгалтерша посидела. Сотрудникам хамит, партнеров не замечает, мне грубит.
Дали объявление в газету, и поперли длинноногие красавицы – одна лучше другой. Я уж хотел хлопца какого-нибудь в секретари взять, но партнеры меня неправильно бы поняли. Только вчера я закрыл эту вакансию. Женщине 25 лет а уже три языка, стенография, делопроизводство. Золото – а не секретарша. И самое главное – в меру безобразна.
– Ну а Танечка, тьфу дьявол, Татьяна Семеновна, куда же она уходит, – поинтересовался я.
– Не признается, чертовка, – рассмеялся Проз, – но по непроверенным слухам к ментовскому генералу. Он настоящий лек в своем деле.
– Это тот, который без устали борется против оборотней в погонах?
– Он самый, – ухмыльнулся Проз, – пора тебе уезжать, пока наша жизнь тебя не засосала.
Мне захотелось сменить тему, тем более что я не мог удовлетворительно объяснить себе, откуда у меня взялось знание про ментовского генерала.
– А у меня к тебе просьба, Проз.
– Погоди с просьбой. Сначала я хочу отметить твое бракосочетание. У меня есть бутылка отличного вина, и я давно ждал повода её откупорить.
– Как-то невдобняк, Проз. Вроде я должен выставиться.
– Не парься, – мог Серега двумя словами уладить любые недоразумения. Талант.
– Не буду париться, – я с готовностью согласился.
Проз пошел в глубину кабинета, к заветному шкафчику. По дороге он остановился у стола и нажал кнопку селектора.
– На сорок минут я умер, – сказал он.
Из селектора веяло ледяной, космической тишиной.
– Откликнетесь, Татьяна Семеновна, сделайте одолжение.
– Я поняла, Сергей Петрович, сорок минут вас ни для кого нет.
Проз отпустил кнопку селектора, посмотрел на меня и усмехнулся.
– Ты видал – металл. Его гнешь, а он не гнется.
Проз принес высокую бутылку темного стекла, без всяких опознавательных этикеток, ловко вытащил штопором пробку и разлил рубиновое вино по большим бокалам на высокой ножке.
– Давай, Зах, за тебя и за твою Лизу.
– Спасибо, Серый.
Мы чокнулись и отпили по глотку. Вино было великолепным.
– О! какая прелесть, – искренне восхитился я, – не иначе как из провинции Бордо сей божественный напиток.
– Из провинции Прованс, – поправил меня Проз.
Он рассказал о своем прошлогоднем путешествии по Франции. Ехал он один на мотоцикле. Чурался городов, останавливался в деревнях, а то и разбивал палатку в поле. Изъяснялся в основном знаками, питался сыром и вином. Из Парижа он отправился на юг. Ехал через Фонтенбло, Бриар, Невер, Лион, Монтелимар и остановился во Фрежюсе. Он проделал тот же путь, каким везли Наполеона на Эльбу. Во Фрежюсе он оставался несколько дней. В деревушке Прованса он нашел покорившее его сердце вино.
– Больше шести бутылок в багажник не поместилось, – вздохнул Проз.
Дальше он проехал вдоль побережья и Пиреней. Вторая остановка была в Байонне, где двести лет назад Наполеон решал судьбу Испании. Из Байонны он отправился в Бордо, и через Лимож и Тур вернулся в Париж. Месяц французского одиночества на мотоцикле оставил в душе Сергея неизгладимые впечатления. Проз поднял бутылку и вопросительно посмотрел на меня.
– Ты как? Здесь не Франция. Там за месяц меня ни разу не тормознули. Может у них ГАИ нет.
– А идут они все в жопу. Наливай. К тому же у меня в ГАИ появилась лапа.
И я рассказал о сержанте Ваське и неоплаченной кровной мести.
Проза эта история развеселила.
– Что-то я слышал об этой войне отморозков, – смеясь, сказал он. – Серьезный бизнес давно поделен, вот и резвятся они на рынках. Впрочем, в девяностых мы с этого начинали.
– Прямо как сицилийская мафия и неаполитанская камора.
Я рассказал Прозу об Италии. Эта страна занимала меня так же, как Проза Франция. Во время моего рассказа он поставил на стол пепельницу, принес сигары и мы с удовольствием закурили.
– Стареем, Захар, – вздохнул Проз, разливая остатки вина, – раньше нравились коньяк и картины Голливуда, а теперь увлекает живопись и нравится легкое виноградное вино. Стареем.
Так какая у тебя просьба?
– Я хотел просить тебя быть моим шафером на венчании.
– С превеликим удовольствием. Я и прошлый раз был свидетелем на твоей с Верой свадьбе. Как она там, кстати.
– Вполне успешно профессионально, менее успешно в личной жизни. Мы с ней остались друзьями.
– Европа. Цивилизация. У нас если разводятся, то враги на всю оставшуюся жизнь.
– Венчание состоится в церкви возле Троицкого, а оттуда рукой подать до ресторана.
– Сговорился с Мостовой? – спросил Проз.
– Да, спасибо, что свел меня с ней. Очень интеллигентная женщина. Свою прибыль уменьшила вдвое. И очень деликатная.
– Это тебе она интеллигентная и деликатная, а меня последнее время замучила просьбами: продай картину, продай картину. Ну ту, знаешь, что в кабинете. «Я её, – говорит, – хочу подарить Васе на день ангела». Я поправляю: «На день рождение». «Нет, – отвечает, – на день ангела». В общем – замучила.
– Ну так продай, – неосмотрительно сказал я.
– Ха! А ты знаешь, сколько она стоит?
– Сколько?
– Есть вещи, поверь мне Зах, которые лучше не знать. Ну ладно, мне она досталась по дешевке. Прежнему владельцу срочно понадобились деньги. Может крыша прохудилась, или для каких других целей. Но если её продать на Сорби, хватит на приличное существование до конца дней.
Мне захотелось переменить тему.
– Вильд придет и Кнопка приедет из Харькова.
– Кнопка будет, – обрадовался Проз, – ну удружил, братан, удружил. Если Вильд оставит хотя бы на вечер свою агрессивную религиозность...
– Обещал оставить.
– ...вчетвером, как в старые добрые времена. Ох и напьемся мы, Захар.
– Не обещаю, что смогу поддержать компанию в полном объеме, – осторожно заметил я.
Проз был само великодушие.
– Мы понимамши. И мы заранее прощаем тебе твою сдержанность

Мы таки не удержались и заполировали легкое виноградное вино бутылкой коньяка.
Мы сидели в клубах сигарного дыма, пили коньяк из толстых стаканов и вспоминали веселые истории прошлой жизни. Если бы кто-нибудь нас подслушал, он бы сделал неправильный вывод, что наша прошлая жизнь сплошь состояла из веселых историй, что там не было места печали, унынию и тоске. Сорок минут превратились в час, потом в полтора. Изредка в кабинет заглядывали обеспокоенные сотрудники. Проз махал им из нашего дымного укрытия – потом, мол, потом. Нам было так тепло и уютно, как редко бывает в жизни.
Наконец, мы стали прощаться.
– Послезавтра в три. Не опаздывай, французский бродяга.
– Во, когда это я опаздывал. Слушай, – Проз выглядел озабоченным, – может кто-нибудь из моих отвезет тебя.
– Еще чего, – возмутился я, – нешто мы сами... – я красноречиво покрутил пальцами в воздухе, не в силах сформулировать мысль до конца.
Проз проводил меня до машины. Я сел за руль и так рванул с места, что мог бы позавидовать сам Шумахер. «Может во мне погиб великий гонщик», – подумал я в этот момент. В зеркале заднего обзора мелькнуло перепуганное лицо Проза. «Не бздеть, за рулем сам Шуми».
Бог хранит дураков и пьяниц. Я проскочил до лизиного дома, как пуля сквозь дым. Нигде не было красных светофоров, не попадались подрезающие лихачи и гаишники на этот вечер взяли отпуск за свой счет.

Лиза обиделась, Евгения Владимировна поджала губы, и только Пашка и его монстры не обратили внимания на инцидент.
– В нашей семье не было алкоголиков, – говорила Евгения Владимировна.
– Мама, мой муж не алкоголик. Я прошу тебя, никогда не называй Сашу этим словом.
– Я только хотела сказать... – сбавила обороты Евгения Владимировна.
– Никогда, никогда не говори так больше.
Под их мирное гудение на кухне я уснул. Спал долго, без всяких сновидений. Проснулся поздно, а проснувшись, дважды загладил с Лизой свою вчерашнюю вину. Заглаживать вину мне никто не мешал, поскольку и Евгения Владимировна и Пашка в это время давно уже трудились на ниве образования. Евгения Владимировна сеяла доброе, вечное, а пашки пытались, каждый в меру своих способностей, усвоить это доброе. За утро мы почти помирились. Оставались на небосклоне пару легких тучек, но к полудню они обещали растаять без следа.
Я отвез Лизу к портнихе. В подвенечном платье где-то нужно было расставить, где-то укоротить. Лиза терпеливо мне объясняла, что и где, но я так и не понял.
Пока Лиза разбиралась с портнихой, я сдал квартиру и расплатился с хозяйкой. Я уже грузил чемодан с пожитками в багажник, когда зазвонил телефон.
– Я готова, – голос жены звучал устало, видно ей тяжело далась борьба с портнихой.
– Я тоже.
– Я буду ждать тебя возле парикмахерской.
– Это та, что сразу за светофором.
– Да... наверное.
Я захлопнул багажник и сел в машину. Мима прошла квартирная хозяйка и улыбнулась мне. Я помахал ей в ответ.
– Не торопись выходить. Чтобы добраться,  мне нужно примерно двадцать минут.
– Хорошо, Саша... Ты не обижаешься на меня.
– За что? – не понял я.
– Ну, за то, что я вечером на тебя обиделась
«Детский сад, право», – улыбнулся я.
– Нет, солнышко. Всё хорошо. Я буду через двадцать минут. Пока.
– Пока.


Я ехал вниз по проспекту, отреставрированному в последние годы советской власти. С верхней точки его город просматривался до самой реки. Лизу я увидел издалека. Она стояла возле парикмахерской, бережно держа в руках большую коробку белого картона.
Из левого ряда меня жестко подрезало маршрутное такси. Я немного притормозил, увеличивая дистанцию до безопасной. И хорошо сделал, потому что маршрутка стала резко тормозить. Эти маршрутки настоящий бич на дорогах. Правила вежливости для маршрутников не существуют. Подрезают, резко тормозят, совершенно не заботясь о задних, останавливаются где им вздумается, и всё, чтобы заработать лишних пару гривен.
Не снижая скорости, я ушел в левый ряд и дал газ, чтобы проскочить на загоревшийся желтый. И в этот момент я увидел перед собой девочку. Маршрутник резко тормозил из-за неё. Девочка лет шести была одета в розовое пальтишко, а в руках она держала голубой шарик. Наверное за ним она выбежала на дорогу. Наши взгляды пересеклись. В глазах девочки плескался ужас. Я закрыл глаза и резко крутанул руль влево. Машину не ударило справа, значит девочка осталась жива. Машину сильно ударило слева. Это был высокий бордюрный камень.
Когда я открыл глаза, я летел. Слышался истошный женский вопль – это кричала мать девочки. И в мягком весеннем воздухе размазался страшный крик Лизы.
Саааашаааа!!!
Вращаясь вокруг продольной оси машины, на меня стремительно неслось дерево. «Старик! – мелькнули печальные глаза старика из харьковского поезда. – Накаркал таки. Это – Судьба».
Удар бросил меня в зеленую вязкую жидкость. В ней было трудно, почти невозможно дышать. Я знал: если не выплыву – задохнусь. Со всей силы я заработал руками и ногами и всплыл на поверхность в карете скорой помощи.  Какое смешное название – карета скорой помощи. Рядом сидела Лиза. Глаза её были сухие и красные. Страшные и, одновременно, прекрасные.
– Я не отдам тебя ей, не отдам, – повторяла она как заведенная, – я не отдам тебя ей, не отдам.
Я пытался сказать Лизе, что вокруг меня никто не крутится, а плаваю я с детства хорошо. Эти усилия так утомили меня, что я снова погрузился в прозрачное зеленое желе.
Холодно спине. Я лежал на разделочном столе. А вот и мясники в синих халатах.
– Что у него? – спросил главный мясник.
Он держал руки вверх и разминал их.
– Всё, – лаконично ответил второй, – грудь, голова, левая рука.
– Он очнулся, – подал голос третий.
– Наркоз, – скомандовал главный.
Господи, Пресветлая Богородица спаси и сохрани!
Я вдохнул усыпляющий газ и провалился внутрь своего бесконечного Я.