Ах, эта фетровая шляпа...

 Предновогодье… Снега ни на грош. Отказано в зиме как должнику. И сверху капает унылый зимний дождь, замешивая в праздники тоску…
  Дэви Хопкис,надвинув на глаза воровской картуз и,стараясь скрыть скрип новых башмаков,  старательно  прижимался  к  стенам домов.На каждом
шагу он озирался с самым подозрительным видом. Дело сделано --  он
похитил  "золотое  сердце"  отца Патрика. Правда, беднягу пришлось
слегка выпотрошить,  вспороть  садовым  ножом  грудную  клетку;
однако  не  следует быть слишком разборчивым в средствах, когда
представляется случай заполучить "золотое сердце".
     Пройдя триста метров,Дэви Хопкис демонстративно  снял  воровской
картуз,  швырнул  его  в  люк водостока и надел шикарную фетровую шляпу,
какие носят люди порядочные. Походка его сразу стала увереннее,
мешало только "золотое сердце" отца Патрика: еще  тепленькое,  оно
противно  екало в кармане. А Дэви Хопкису так хотелось рассмотреть его
не спеша - "золотые сердца" одним своим видом стимулируют  жажду
злодеятельности.
     В  одном переулке возле первого канализационного люка Дэви Хопкису попался второй,
побольше, и туда полетели орудия убийства: дубинка  и  нож.  На
них оставались пятна крови, присохшие волосы и наверняка немало
отпечатков пальцев, так как Дэви Хопкис всегда все делал основательно.
Липкую  от  крови  одежду он снимать не стал: публика все же не
привыкла, чтобы убийцы были одеты как  все приличные  люди,  а  со  своим
уставом в чужой монастырь лезть не пристало.
     На  стоянке  такси  он выбрал машину поярче и поприметнее:
старый "драндулетти" модели тысяча девятьсот.....какого-то там
года  с  плетеными  сиденьями, остроконечным багажником, кривым
шофером и помятым задним бампером. Атласный верх в малиновую  и
желтую полоску придавал ему вид поистине незабываемый. Дэви Хопкис сел
в машину.
     -- Куды  ехать,  хозяин? -- спросил шофер, судя по акценту
-- украинский эмигрант.
     -- Вокруг квартала.
     -- Сколько раз?
     -- Пока не засечет полиция.
     -- А-а... э-э... -- вслух размышлял шофер,  --  тогда  как
же...  скорость  все  равно  прилично не превысишь, так, может,
поехать по левой стороне, а?
     -- Давай.
    Дэви Хопкис опустил верх  и  выпрямился  на  сиденье,  чтобы  был
заметен  окровавленный  костюм,  который в сочетании с головным
убором честного человека наводил на мысль,  что  ему  есть  что
скрывать.
     Они  сделали  двенадцать кругов, пока наконец не встретили
служебного коня с полицейским  номером. Конь  был  выкрашен  в
стальной  цвет и тащил легкую плетеную повозку с гербом города.
Обнюхав "драндулетти", он заржал.
     -- Ага, -- сказал Дэви Хопкис.  --  Они  нас  выследили.  Поезжай
теперь  по  правой  стороне,  а  то  еще,  не  дай Бог, ребенка
задавим.
     Чтобы конь не выдохся и не отстал, шофер  сбавил  скорость
до минимума. Дэви Хопкис   хладнокровно командовал, куда ехать, и вскоре
они добрались до района многоэтажных домов.
     Тем  временем  к  первому коню  присоединился  еще  один,
выкрашенный в такой же цвет. Он тоже тащил повозку,  в  которой
тоже  сидел  полицейский в парадной форме. Пока коллеги шепотом
совещались,  тыча  пальцем  в Дэви Хопкиса,  их  кони,   одновременно
поднимая  копыта  и  потряхивая  головами, трусили бок о бок, в
добром согласии, как пара голубков.
     Облюбовав подходящий дом, Дэви Хопкис   велел шоферу остановиться и
выпрыгнул  на   тротуар,   перемахнув   через   дверцу,   чтобы
полицейские как следует разглядели кровь на его одежде.
     Затем  он  вошел в подъезд и направился к черной лестнице.
Не спеша поднялся на последний этаж, где располагались  комнаты
прислуги.  В  обе  стороны от лестничной клетки тянулся темный,
выложенный шестиугольной плиткой коридор.  В  левом  его  конце
было  окно,  выходившее  на  внутренний дворик, между ванными и
 туалетами. Туда и пошел он. Вдруг  у  него  над  головой
блеснул  дневной  свет  -- слуховое окошко! Прямо под ним одна,
как перст, --  как  перст  судьбы,  --  стояла  скамейка.  Шаги
полицейских  уже  слышались на лестнице. Дэви Хопкис проворно вылез на
крышу.
     Там он перевел дух и, предвидя неминуемую  погоню,  набрал
про запас побольше воздуха -- при спуске он ему еще пригодится.
     По  первому, пологому, скату крыши Дэви Хопкис  сбежал быстро. А у
второго, крутого, он остановился, повернулся спиной к пропасти,
присел, затем, опираясь на руки, съехал в водосточный  желоб  и
пошел  по  краю  уходившей почти вертикально вверх оцинкованной
кровли.
  Именно этот кусочек небольшого дворика с этой высоты казался совсем крохотным, там виднелись пять мусорных баков, старая метла, похожая сверху  на кисточку, и большой ящик для отбросов в которые  не попадали,выбрасывая,как правило,мимо.
Дэви Хопкису  предстояло  спуститься  по  вбитым в стену железным
скобам, а затем таким  же  способом  подняться  по  стене  дома
напротив  и  залезть  в  одну  из  ванных,  для чего нужно было
уцепиться обеими руками за  подоконник  и  подтянуться.  Что  и
говорить,  ремесло  убийцы  не  из  легких. Дэви Хопкис  полез вниз по
ржавым перекладинам.
     А полицейские тем временем  бестолково носились  по  крыше  и  грохотали
сапогами,   следуя  разработанной  префектурной  инструкции  об
акустических параметрах погони.                Дверь была закрыта, потому что папа с мамой  ушли и шестилетний Яничек 
остался  дома  один.  В  шесть  лет  люди  обычно  не скучают в
квартире,  где  есть  стекла  для  разбивания,  занавески   для
поджигания,  ковры  для чернилозаливания и стены, которые можно
разукрасить отпечатками пальцев всех цветов радуги, оригинально
применив  систему  Оптильона  к  так  называемым  "безвредным"
акварельным  краскам.  В квартире, где к тому же имеется ванна,
краны, разные плавучие штучки...  да  вон  еще  папина  бритва,
отличное  длинное  лезвие  --  как  раз  подойдет для резьбы по
пробке.
     Услышав шум во дворике, куда выходило окно ванной, Яничек 
распахнул  его  и  хотел  выглянуть.  В тот же миг две здоровые
мужские руки ухватились за подоконник снаружи, а вслед за  ними
любопытному взору Янечки явились сначала фетровая шляпа,а потом и багровая от натуги физиономия
Дэви Хопкиса  .
    Да! Не долго музыка играла... Дэви Хопкис  явно  переоценил   свои  гимнастические  таланты  --
подтянуться с одного разу оказалось ему не под  силу.  Пришлось
повиснуть  на вытянутых руках -- благо держался он надежно -- и
передохнуть.
   Яничек   осторожно занес бритву, которую все  еще  сжимал  в
руках, и провел остро отточенным лезвием по побелевшим суставам
скрюченных пальцев пришельца. Ну и огромные же ручищи!
     "Золотое сердце" отца Патрика свинцовым грузом тянуло Дэви Хопкиса к
земле, руки его кровоточили. Одно за другим, как струны гитары,
лопались  сухожилия. Каждое издавало короткий сухой звук. И вот
на  каменном  подоконнике  остались  лишь  десять  безжизненных
фаланг.  Из  них  еще  сочилась  кровь. А тело Дэви Хопкис   съехало по
кирпичной стенке, ударилось о карниз второго этажа и плюхнулось
прямо в мусорный ящик.  -- Извлекать его оттуда не  стоит: завтра рано утром
старьевщики подберут.-- услышал он голос,удаляющегося полицейского.
Дэви Хопкис  проснулся в холодном поту.День был хмурым.Ничего не предвещало хорошего настроения и счастливого дня рождения....У изголовья его кровати стоял Яничек и плакал...-- С мальчиками вечно беда,--подумал Дэви. Одни еле двигаются, так что хочется плакать;
другие настолько шустры, что ты действительно плачешь. Он приподнялся.-- О,Боже!-- Из кухни доносился запах свежего кофе и - гренки!Его любимые гренки.....!"В борьбе непрестанной с мятежною страстью
                Опять побежден ненасытный недуг,
                И с новою силой, и с новою властью
                Воспрянет опять торжествующий дух!"--Кто-то в телевизоре тихонько читал стихи.....И он понял,что Д О М А!
-- С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ,ДОРОГОЙ!-Услышал он родной голос его феи...