Я о тебе помню

Сегодня у нас праздник. Знаешь какой? День рождения моего мужа. Семьдесят бы ему исполнилось. Да забрала его нелегкая. Десять лет как его нет. Так и меня уже десять годков нет. Вот ты думаешь, я с тобой говорю. Нет. Это тень моя. Голос отдельно, а тело отдельно.
У меня праздник, значит и у тебя должен быть праздник. Купила чекушку и даже апельсинов, а тебе свежей рыбки. Что ж ты постоянно между ног путаешься. Пока дам тебе только одну, и отстань.
Мы  с Тимошей на день рождения любили беленькой выпить. Посидим, поговорим. С ним жизнь незаметно текла, как солнышко по небу. Всегда светло и радостно. И казалось тогда, что не может жизнь течь по-другому, и будет так вечно. Что ни день, то праздник. Теперь знаю, что не человеческая жизнь вмещается в счастье, а счастье там побывает, погреет и убежит к другим. Получается оно одно, а хотят его все. Жизней много, а счастье одно. Вот и отщипывает каждый себе по кусочку.
А теперь… Теперь бы дожить до смерти. Все как-то вокруг темно и грустно, словно надели на голову нестиранную наволочку. Воздух какой-то не тот: вдыхаешь в себя этот воздух, а обратно вместо выдоха стон выходит.
Но ты не думай, что все так плохо. У меня еще деньги есть. Мы сегодня с тобой по- празднуем, потратимся, а завтра сэкономим. Правда, из-за тебя у меня лампочка на два часа электричество нажгла. Перед уходом на рынок, кого я не могла закрыть в комнате? Тебя. Чтобы ты на свои свидания не убежала. А потом забыла свет в коридоре выключить. Вот лампочка и нажгла целый рубль, а может быть, и два. А у меня пенсия четыре тысячи. За квартиру две с половиной надо отдать. За свет мне тоже надо платить. А спонсоров у меня нет. Может, у тебя кто-нибудь из котов раскошелится…
А все вокруг дорожает. И не поймешь: толи инфляция от пенсии убегает, то ли пенсия все инфляцию эту догоняет. Все соревнуются эти дамы друг с другом, а мы их состязания вроде бы оплачивать должны.
Не люблю я эти магазины. Все приходят туда разодетые, духами французскими пахнут, а  у меня пальто до прокладки протерлось да в карманах сквозняк гуляет. Мне к ним прикоснуться почему-то стыдно. Стыдно, словно в валенках в театр пришла. Я тебе рыбку на рынке покупаю. Там дешевле и никто внимания не обращает, сколько заплаток я поставила. Слава Богу, что у нас рынок еще не закрыли. А то говорят, что в Москве все рынки посносили. Так там кокосы и всякие манги стали дешевле картошки. Ты ела когда-нибудь эти манги? И я не пробовала. А снесут ларьки, будет у тебя вместо кильки иностранная диета. Посмотрю, как после этого ты мурлыкать станешь.

Помнишь, сантехник приходил? Я его вызвала, потому что из крана вода все время течет. Я ему даже десятку приготовила. А он мне говорит: тут кран надо менять, тут трубы сгнили, тут не так кто-то накрутил, переделывать надо. На десять тысяч насчитал. Сразу бы миллион попросил. Чего размениваться. Для меня десять рублей – сумма, а миллионы, как листья на деревьях – считай не считай, все равно собьешься. Нули пусть всякие абрамовичи считают.
Ты что все трешься об меня? Ладно, на тебе еще рыбку. Тебе бы на сейнере жить. Там бы ты, наверно, не изображала бы из себя жертву концлагеря. Хотя и туда тебе нельзя попадать. Ты у моряков, всю рыбу бы съела. Вроде бы наловили они полные трюмы, а довольные причаливают к берегу, а вместо рыбы у них в трюмах одна жирная кошка. А меня ты объесть не можешь, потому что у меня денег нет.
Знаешь, какая у меня мечта? Эти краны, ремонты все равно я не смогу сделать. Да и зачем мне все это затевать, если скоро придется прощаться с этим светом. Летом я была у Тимоши на могилке. Травку я повыдергивала, цветочки посадила, а деревянный крестик все равно стоит такой одинокий жалкий. Кругом плиты из мрамора, оградки разные, у нас с Тимошей только холмик и крестик. Думаю, Тимоше грустно и обидно лежать таким бедняком, словно у него никого нет, словно все его бросили. И решила, я, чтобы он не маялся, оградку и памятник поставить. Присмотрелась, приценилась и в конторе на кладбище мне пообещали за восемь тысяч все сделать. Оградка получается маленькая, зато памятник - большой и с фотографией. Дорожки песочком посыплем, и красота станет необыкновенная. И будет жить красивее, чем жил. Не получилось у него в этой жизни красиво пожить, зато там пусть ему будет спокойно. А глядишь, скоро я рядышком с ним прилягу. И тогда уж мне не стыдно его будет обнять. Тогда уж будем лежать мы красиво и на всю жизнь. И я уже скопила шесть тысяч, осталось всего две. Главное бы здоровья хватило, деньги мы сэкономим.
Вот кто-то звонит, наверно, на день рождения пришел. А я еще не успела на стол собрать. Я сейчас дверь открою, а ты не смей выбегать.
На лестничной площадке, ее встретили две соседки.
- Ольга Ивановна, - начала соседка из левой квартиры, - мы давно хотели вам сказать, что на вашей двери порван дерматин и торчит вата. Ее всякая шпана может поджечь. Мы с вами живем как на вулкане. Если вашу дверь подожгут, то все тут сгорим.
- И дверь у вас открывается не в ту сторону, продолжила соседка справа. – Когда вы выходите, ваша дверь перекрывает все наши двери. Невозможно выйти из квартиры.
- Торчащая вата провоцирует хулиганов. Они не хотят, но все равно бросят спичку.
- Мне, прежде чем выйти, приходится смотреть не открыли ли вы дверь… И это каждый раз.
-Мы хотим жить спокойно…
Слова, много слов, сыпались откуда-то сверху. В них была какая-то липкость и громоздкая неловкость. Слушать их не хотелось, хотелось убежать куда-то, спрятаться, но, казалось, они проникнут в тебя, когда ты закроешь уши, спрячешься под диван или убежишь на соседнюю улицу.
Ольга Ивановна смотрела перед собой, не поднимая глаз, и животы у них были одинаковыми, как маленькие арбузы, которые никто не покупает.
- Что мне надо сделать, - тихо спросила Ольга Ивановна и по затянувшейся паузе поняла, что вопрос был совершенно бестактным.
- Как что? Мы вам еже целый час говорим, что вам надо поменять дверь. Иначе просто невозможно…
- Подождите, - произнесла Ольга Ивановна и, не закрывая дверь, ушла к себе в квартиру.
-Вот, -  сказала она, протягивая им деньги, - у меня всего шесть тысяч. Больше нет. Но их потратить сама я не смогу. А вы, наверно, сможете.
- Чего вы же вы молчали.  А мы переживали, как вам об этом сказать. Мы все теперь сделаем сами…
Ольга Ивановна не слышала последних слов благодарности. Она старательно запирала дверь. И когда ключ престал вращаться, она старалась повернуть его еще и еще раз, чтобы как можно надежнее защититься от жалящих слов.
Она взяла с полки фотографию Тимоши и поставила перед собою на стол.
- Прости меня дорогой,  - говорила она скороговоркой, стоя на коленях. – Я - дура, но почему-то не смогла поступить иначе. Ты не обижайся. Я накоплю эти деньги. Потерпи еще чуть-чуть. Я ведь знаю, что ты живой. А пока ты жив, и я еще есть на этом свете, поэтому скоплю. И такие хоромы тебе отстрою, каких ты еще не видал. А потом вместе там проживем всю нашу оставшуюся жизнь. Ты не плачь, ведь видишь, я уже почти не плачу.