II часть

- У тебя губа разбита.
Холодный взгляд вместо голоса. Родные терракотовые глаза.
- Кровь?
- Да. Ты не чувствуешь?
Стоим на мрачной лестничной площадке в пять двадцать утра. В квартирах спят или смеются, но больше спят. Такая кровь никогда не важна людям за стеной.
Растерянно смотрю на его губу ещё раз; одолевает дрожь, я отворачиваюсь. Ещё судороги – от холода не спасает корейский махровый халат со следами туши на рукавах. Помню, что не выспалась. Прежде, чем выйти к Барсику, в зеркало перед входной дверью заметила фиолетовые глаза и натянутое на ещё спящее лицо подобие безразличия.
Морозно. Трагично. Утро воскресенья.
У Барсика день начался не лучше. Куртку-аляску новую порвал на плече (незаметно не зашьёшь), скула рассечена и губу, оказывается, тоже разбили. Стоит у грязной стены и чуть не шатается, со спины напоминая пьяного почти бомжа.
Я нашарила в кармане полинины сигареты, усмехнулась не к месту. В размышлении достала пачку.
- Откуда это?
- Не мои, - жму плечами.
Надолго в памяти, как Барсик подходит вплотную, хрустнув слишком громко костяшками, и смотрит мне прямо в глаза. Свежие ссадины делают его лицо злым и отчаянным. Его голос – сотни открывающихся лифтов с замирающими на середине дверьми. Самый рассерженный.
- Не кури! Бросила же?
- Давно. Чего беспокоишься?
Мне не ответили. Я убрала руку обратно в карман и поёжилась. Пар из ноздрей густой, как костровый дым. Медленно выдохнув через рот, проследила за конденсатом до верхнего этажа; забеспокоилась.
- Слушай, мне холодно. Давай зайдём.
Он произнёс не сразу:
- Прости. Ты права. Я не в этой вселенной сейчас. Замёрзла… Да? Ну, давай… А куда?
Барсик тупил на разбитую горячую голову, не знавшую покоя с того самого дня, когда его ночные разведки стали длинней и опасней.
- Ко мне.
Он неудачно отошёл назад, ударился о другую стену, не грязную. Сейчас он действительно выглядел пьяным и чересчур потерянным. Карминовые следы драки застыли на его лице, не двигаясь с жилками, и потому весь он казался пугающе странным.
- Ты не одна же!
- Да, со мной Полина.
- Ну, и как я зайду?
- Дверь закроем в зал. Она спит.
- Не пойду.
- До свидания тогда.
Я была уверена, что он остановит. Начала спускаться и споткнулась. Разорвала тапок.
- Ладно, зайду, – Барсик моего горя будто не заметил. – Только, это… Тихо как-нибудь.
- Само собой, - процедила. Наплевать на тапок, ногу больно.
В совмещённом коридоре пахло ромашковым чаем и собакой. Инвалидами ввалились в квартиру: я хромала на левую, Барсик на правую. Почему он хромал, я не знала, но мне это определённо не нравилось. Ему об этом сказать забыла.
Сунула тапочки в попавшийся под руку полиэтиленовый пакетик и бросила куда-то в темноту шкафа. Распрямилась, потёрла ладони, почувствовала: тепло. Улыбнулась ни с чего; приятное ощущение. На кухне было темно и тихо, небо за матовым стеклом ещё не думало по-утреннему розоветь.
Барсик не мялся. Молча сняв тяжёлые страшные сапоги, бросил куртку на пол, бесшумно прошёл по коридору к залу и сам закрыл дверь, не заглядывая внутрь комнаты. В масштабах квартиры он больше не казался пьяным и всё делал ловко.
Я мельком взглянула в зеркало, чтобы не расстраиваться сильно отражению, стащила из ванной расчёску и остановила Барсика за плечо.
- Мыться будешь?
- Спасибо…
- Там полотенце жёлтенькое бери.
Он ушёл, дверь за ним закрылась с щелчком и я дёрнулась нелепо от неожиданности, как всегда при неприятном резком звуке в тишине. Кажется, Барсик за дверью тоже замер прислушаться. Крутя расчёску в не отогретых пальцах, по-зимнему бессмысленно глядя в стену, я дождалась в ванной шума воды и, не дойдя до трюмо, в полумраке разбиралась с копной спутанных сонных волос.
Давно хотела постричься.
Воду выключили. Я успела поставить чайник и долго искала йод среди соли и упаковок с гречкой. Нашла барбариску, без удовольствия попробовала.
- Щука! Тише!
Барсик шипел. Я подавилась, в страхе за жизнь выплюнула конфетку в раковину. Он стоял в проёме, влажный, и измученно полуулыбался мне.
- Чуть не умерла, вообще-то… Мужской голос непривычен в этой квартире, - между делом заметила я и потянулась за чаем. – Чёрный?
- Без разницы, - он сел на стул у окна. - Я говорю, громко ты тут ложками стучишь.
- Я йод искала. Скляночками стучала, а не ложками.
- Зачем йод?
- Тебе обработать.
Барсик махнул рукой и поморщился, но я не отреагировала. Скучно было спрашивать его об этом, тем более, ждать какого-то разрешения. Намного проще действовать. Он сам действовал прежде разговоров, чем и отталкивал от себя людей.
Люди любят безопасность и спокойствие.
Я поставила перед ним большую кружку с Элвисом и частично целой ручкой. Его выбор. Барсик дарил мне её года три назад на Пасху, кажется. Объясняй глупому, что Пасха – церковный праздник… «И что мне теперь, яйца тебе подносить, что ли? - громко удивлялся он у моего подъезда, привлекая внимание бабулек и неприятных кавказцев. – Я хочу, чтобы у тебя был Элвис Пресли! Он полезней церквей. Он лучше яиц! Лучше Пасхи!».
Я злилась.
И Барсик вообще-то не любил Пресли. Так странно.
- У меня же водка есть! – вспомнила про «Белочку», которую мы с Полиной две недели назад покупали для чистки семейного золота.
- Ага, мне сейчас только водки не хватает…
- Водка – антисептик. С йодом не сравнится, но лучше, чем ничего.
- Мне и «ничего» ничего… я решил, ты хряпнуть предлагаешь.
Меня передёрнуло.
- Я водку не пью… мерзость ваша.
Барсик задумался. Я пользовалась моментом: нашла в косметичке ватные диски, взяла сразу три и, наверное, полрюмки всё-таки вылила. Приложила аккуратно к его щеке; он не шелохнулся, только нос неестественно скривил и остался так сидеть, с глупым лицом.
Рана на скуле была неудачной, здорово заехали. След рваный, как от кольца. Губу задели верхнюю, но тут красиво вышло: затянет, и если шрам останется, очень даже пикантно будет выглядеть… Висок ему ещё покоцали, но там царапины. И руки…
Я стояла, прижав водку к груди, держа в левой кровавые ватные диски, и смотрела вместе с ним в долбаные бесконечности.
- Щука! – тихо позвал он, не отрываясь глазами от пола, подождал и повторил, смотря уже куда-то в плечо мне. – Ты чего?
- Как сказать тебе? Барсик… Они тебя одного выуживают?
Он тяжело выдохнул. Я смотрела на него пристально, скульптурно запоминая каждую черту профиля - когда он серьёзный, он становится необыкновенно похож на кота. Ушей только не хватает, больших и прижатых к самому затылку.
Я знаю Барсика пятнадцать лет и помню ещё время, когда все звали его Димой.
Он старше меня на два года, четыре месяца и шесть дней. Познакомились грустно: я совершенно случайно рассекла ему бровь осколком кирпича. Он уже тогда проявлял хладнокровие и свойственную умным мужчинам породистость в словах… и вот, я в полной растерянности сижу на корточках у песочницы, везде дети, мамочки и какие-то щенки, а мальчик Дима из соседнего дома медленно оборачивается и по-маяковски выразительно, с расстановкой произносит:
- Ты - что?.. Дура?
И тонкая струйка крови бежит к его шее.
Я, поражённая зрелищем, рыдаю. Называется: первая встреча. Первая - сразу с кровью. И не припомню, когда последний раз вообще видела его без телесных повреждений.
Потом мы ходили в одну школу. По восьмой класс я с ним не разговаривала. Мы здоровались и отворачивались по сторонам, будто нас связывало раньше что-то важное, а сейчас мы это важное согласно отрицаем… Были лаконичны. Позже – урок биологии, учитель – директор, в кабинет забегает Барсов, поскальзывается на какой-то тряпочке и падает перед первой партой второго ряда. Гробовая тишина и нечёткая досада из его уст:
- Чёрт, простите… Обознался.
Он впервые попробовал траву в заплёванной кабинке школьного туалета и бежал по коридору, спасаясь от чего-то, им выдуманного. Не смешно вышло, но только тогда я поняла, что нам надо наладить общение.
Барсика знали все.
Ласковый псевдоним крепится за ним с его шестого класса. Виной не только звучная фамилия. В детстве он походил на кота даже чаще, чем сейчас; какое-то время носил полосатый шерстяной свитер в коричневую и бежевую полоску и мучил дворовых кошаков валерьянкой… Глаза у него совсем животные – терракотовые, с желтизной ближе к зрачку.
Мягкий и тёплый столько же, сколько уставший и злой. Специфическое имя он считал оригинальным, оптимальным, ироничным и так далее. И был доволен.
За стеной скрипнула кровать.
- Я опять перехожу этим уродам дорогу, - он средним пальцем проверил висок на наличие крови. – Им это, конечно, не нравится.
- Они - всё те же? Черкесские?
- Да. Крыша у них сменилась, какой-то бородатый там всем теперь заправляет. Его не видел, узнал от наших. Ещё что-то про слияние группировок говорили, высчитывали, ночью рыскали. Наша численность маловата, но мы опытней в потасовках типа «один на трёх». За счёт этого и держимся. А новости одна краше другой. Активных черкесов уже перевалило за полтинник, у нас же пустошь. Размножаются тараканами, и чёрт знает, сколько их будет к концу месяца.
- Опять требуют что-нибудь?
Барсик понюхал чай.
- Да чего им требовать-то? Разборки уже пятый год идут. Тут не в требовании дело, а в мыслях, сама понимаешь.
Я понимала.
- А как умудрился порезаться?
- Мудрить не надо. В три где-то я вышел от Жихарки, при себе ничего не имею уже неделю. Ну, я об этом, - он хлопнул по карману. –  Меня узнали у остановки. Признаюсь честно: Пентагон я не проходил, а пробежал с огненным шлейфом. Их было человек шесть.
- Они знают, кто ты, верно?
- Конечно. Но откуда в подробностях – это уже интересно, – очевидно, в городе Барсика знали по ударам и поведению; знали и пристально за ним следили такие, как черкесы. - Я во главе «партии», меня хотят убрать, как самого ненужного из «депутатов». Ещё они меня ищут - просто. За всё хорошее.
Пауза. Микроволновка показывала шесть минут седьмого. Шесть-шесть.
- Запросто словили, – он хлебнул, – один назвал меня. Я не отозвался, сделал вид, что ничего не понимаю. Тот постоял немного, я уже собирался драть, а он кинулся с лезвием… прошил куртку, спасибо реакции.
- Реакция, значит? Вечерние встречи со старым каратистом не проходят даром, – я поставила «Белочку» на стол и ушла искать аляску в ночном коридоре.
- Наверное, - Барсик шмыгнул. – Куртку жалко, двух недель нет.
Да, неприятная дыра на видном месте. С каким-то хирургическим жаром мне захотелось скорее зашить. Барсик продолжал:
- Двое знакомых там было, стопудово. Противные такие. Один висок разодрал. Потом какой-то бритый подкосил, но я успел вырваться… - он посмотрел на меня исподлобья горящими светлыми глазами. – На самом-то деле, не знаю, почему я жив и почему в состоянии пить чай и разговаривать с тобой на твоей кухне.
Я уколола палец, выпрямилась. Подобные его замечания всегда создавали эффекты шоковых осечек.
- Прости, что разбудил. Насилу отбился, затерялся в твоих домах – они за мной плутали ещё, точно… Печально, если узнается, что я обязан какому-то неизвестному мужику из твоего подъезда, который догадался вызвать шлюху в пять утра. Я с ней зашёл.
И даже не важно, откуда он мог понять, шлюха это или какая-нибудь пьяная школьница.
- Барсик, я тебе рада в любое время суток. Тебе живому, – я обняла его голову одной рукой, погладила по затылку и даже не пошевельнулась, когда за моей спиной открылась дверь в коридор. Туповато прервалась такая редкая лирика элементарным скрипом петель. Я предвкушала что-то страшное, Барсик тем временем всецело обездвижился.
Полина была в моей зелёной футболке. Вышла и тоже замерла, переводя взгляд с водки на нас и наоборот.
- Здрасте, - буркнула. И скрылась в ванной.
Я ткнула незашитое прямо в грудь Барсику и, последовав за ней, успела перехватить дверь, вот-вот разбивающую косяк. Рванула ручку на себя, шагнула и заорала от неожиданности. На полу - ледяная вода, и Полина в ней, по щиколотку, спокойная.
- Полина?! Зачем ты стоишь?.. Вот тут?
Больше ничего не смогла сказать, только ребром ладони ударила по руке Барсика, который попался тут же, в надежде скрыться.
- Мы в двадцать первом веке живём, слышишь ты меня? Занавеска кому? Ещё ледяной водой!.. Дурак!
Я хрипела. Ни обиды, ни гнева или страха за соседей снизу, только использование потрясающего случая проораться ранним утром в воскресенье, сняв с себя дрожь за Барсика и вину перед Полиной.
 - Он ещё мой полотенчик взял! – Полина это выплюнула безразлично-пискляво и теперь рванула на кухню за «Белочкой».
- Не думай, что я не замечу, Полина. Реагируй по-человечески!
- Мне плевать. У тебя барбариска в раковине, кстати. Даже не буду спрашивать ничего.
Тьфу. Бредятина.
Мы с Барсиком продолжали стоять и по отдельности суммировать все плохие вещи за последние четыре часа.
- Я же сказала: жёлтое бери.
- Ну, вот, смотри. Типа жёлтый, - и он ткнул пальцем в единственную жёлтую полоску на выгоревшем синем полотенце.
- Хреновая шутка, Барсик.
- Никто не шутит.
Но мы всё-таки оба заткнулись.