Люди живут в головах у людей

[писать с изнанки]:
   стенание дикого ветра в степи. Баюканье колыбели. Шепот песка. Все – пустые мечты и видения.

   Нежный образ повлек за собой, разбивая застывшее зеркало сновидений. Крик петуха. Рассвет.
 
   Я видел тогда, как морской демон разбился о голые камни…

   Сквозь сердце смятение прошло и застыло – что ж это было?

   Чудо?

   Или загадка какая?

   Нет, это просто барьеры сознания – слова мои  для тебя лишь пустышка  посреди возведенных разумом стен.

   Здесь пусто. Здесь глухо. Но здесь всюду люди! Все они что-то бессвязно бормочут и бродят меж стен, а ночь  крадется за ними и шепчет в уши: «Здесь жизнь была, когда-то давно от симфоний лесных тут душа расцветала! Но вы души свои затоптали, предпочтя холод стен…»

                * * *

   Холод.
 
   Пустынная улица.
 
   Коробки зданий.
 
   Лампы за красными шторами - все окна заперты в дождь.
 
   «Господи, есть в этом городе хоть одно окно со шторами другого цвета?» - думала  девушка, бредущая в этот поздний час.

   Косой ливень хлестал ее по лицу, забирался за воротник старой куртки, стекал по слипшимся волосам.  Зубы стучали от холода, но девушка все шла и шла в ночь.

   Наконец - уголок за выступом дома, прикрытый навесом. Тут она села и съежилась, обхватив руками колени.

   Сколько же она так просидела? Час? Или, может быть, больше? Забытье поглотило ее, и вот она уже блуждала во сне…

   Хромов, проходивший мимо, девушку не заметил – был в себя погружен. Шептал неизвестно что одними губами, взглядом цепляясь за асфальт под ногами. Вдруг что-то выпало у него из кармана. Нагнулся и подобрал ключи. Тяжесть тени его упала девушке на лицо и разорвала чуткую зыбкость сна.

   Вскрикнула и, вскочив, побежала.

   - Эй! Стой! Сумку забыла!

   Остановилась. Обернулась.

   Взгляд настороженного зверька.
 
   Помедлила, дыша недоверием. Подошла. Ближе, все ближе и ближе. Шаг все легче, все осторожней.
 
   - Спасибо.

   - Да мелочи все… - смутился.

   Обоим вдруг стало неловко.
 
   Повисло молчание.

   - Я заблудилась, – растеряно призналась она.

   – Тебя как зовут? –  выдавил из себя, чтобы просто заполнить пространство словами.

   - Настя.

   - Очень приятно. Дима. Хотя меня все обычно называют по фамилии – Хромов.

   Лед тронулся. Улыбка коснулась губ, и настороженность зверька тотчас пропала. Хромов тоже заулыбался, правда, больше чтобы скрыть смущение.
 
   - А куда ты шла? Домой?

    Улыбка Насти потухла.

   - У меня больше нет дома.

   - А как же родные? Друзья?

   - Я одна.

   Хромов молчал. Думал. В самом деле, стоит только человеку упасть - и каждый постарается наступить на него, горя желанием оставить след своего сапога. А если девица недоговаривает? С улицы же…

   Девушка вдруг шагнула вперед, почти коснулась Хромова. Глаза ее заблестели, но голос был тверд.

   - Дим, я хочу есть. Правда.

    Мысли из головы – прочь. И никаких колебаний.

   - У меня дома тепло и есть еда. Тесновато там, конечно, коммуналка, да и батареи на кухне все время лопаются. Потому-то соседи и съехали. Ты могла бы пожить в их комнате. Хочешь?

   Настя засмеялась так звонко, как, наверное, не смеялась никогда в жизни.

   - Спасибо! Я и не надеялась, что ты предложишь.

                * * *

   Город будто вымер. Ни тебе рева машин, ни топота прохожих, даже светофоры и те, казалось, застыли в безмолвии. И в этом оглушительном беззвучии не было вообще никого – только пустые длинные улицы, зеленый свет фонарей да тени повсюду. Где-то вдалеке одиноко взлаивала собака.

   Вот тогда-то его и взяли. Прямо на улице, когда он возвращался с работы.
Две тени отлепились от фонарного столба, обретая плотность человеческих тел.

   - Вы Дмитрий Хромов?

   Четыре острых глаза вцепились в него.

   - Ну да, - простодушно кивнул Хромов. – А в чем, собственно, дело?

   - Есть разговор. Пройдемте-ка.

   - Куда это?..

   Удар в лоб. А затем еще один. И еще.

   В глазах потемнело.
 
   Скрутили и потащили.
 
   Свежесть вечернего воздуха быстро сменилась запахом кожи, когда носом его воткнули в сиденье автомобиля.
 
   “Надо было говорить, что это не я!”- умная мысль, кажется, запоздала.

   Хлопнули двери в салоне, и две здоровенные тени уселись рядом, зажав Дмитрия с двух сторон. Третий незнакомец, сидевший за рулем, зажег в салоне свет и повернулся к Хромову.
 
   - Добрый вечер. Долго же мы вас искали.

   - А вы еще кто такой?

   - Моя фамилия Гвоздь. Имя мое, я думаю, вас не заинтересует.

    Хромов заморгал, изо всех сил всматриваясь в того, кто назвался Гвоздем. И - странное дело - лицо водителя автомобиля все время расплывалось, менялось, ускользало, будто оплывающий воск свечи.

   “Как может быть такое? Видать, слишком сильно мне наподдали”, – подумал Хромов, а вслух спросил:

   - И что же вам надо, граждане?

   - Вы здесь, – отчетливо произнес Гвоздь, - чтобы ответить на один крайне важный вопрос. Важный для вас.

   - Правда? - Хромов криво улыбнулся, кулаком вытирая кровь из разбитого носа. - Я весь внимание.
 
   - Этот вопрос касается одного человека.

   - И что же сделал этот человек?

   Гвоздь переглянулся с остальными двумя амбалами. Затем все также тихо и отчетливо произнес:

   - Этот человек перешел дорогу на красный свет.

   Неподалеку истошно залаяла собака.

   Один из громил сунул под нос Хромову фото и рыкнул:

   - Смотри внимательно!

   - Узнаете? – спросил Гвоздь.

   Тонкая складка пролегла меж бровей Хромова.

   - Не понимаю…- промямлил он – Почему вы пришли с этим ко мне?

   - А тебе не надо понимать! – снова рыкнул амбал. – Тебе надо отвечать!

   Хромова схватили за воротник и тряхнули с такой силой, что клацнули зубы. Но Гвоздь тотчас положил свою болезненно нежную,  с тонкими пальцами руку на плечо здоровяка, и тот вмиг успокоился. Помолчал, внимательно глядя на Дмитрия, и сказал:

   - У нас есть сведения, что в вашей квартире проживает посторонний.
 
   “Откуда он про НЕЕ знает?” – пронеслось в голове у Хромова.

   - Да я в первый раз вижу этого парня на фотографии, –  Хромов от ужаса перешел на шепот – Он мне незнаком.

   - Уверены? – Гвоздь улыбался.

   Так улыбалась бы змея, умей она это делать.

   - Абсолютно, –   голос Хромова звучал не так уверенно, как хотелось бы.

   - А ведь этого парня зовут Дмитрий, - Гвоздь, казалось, забавлялся. – Прямо как вас.

   - Как меня?

   - Правильно, – вновь эта жуткая улыбка на текучем лице. – Вот только фамилия его - Хрусталев.

   - Первый раз слышу.

   - Очень жаль, – вздохнул Гвоздь, не переставая улыбаться. – А знаете что, придется мне вас отпустить. Думаю, мы вас подвезем. До вашего дома. Нет-нет, не отказывайтесь, я настаиваю.

                * * *

   Пока его подвозили, Хромов был как на иголках.

   В голове назойливо вертелось: только бы ее не было дома, не было, не было.

   - Приехали, – отчеканил Гвоздь. – Это та самая улица. Здесь всегда на светофоре горит зеленый свет. А вот и ваш дом. Это ведь ваш дом?

   - Ага, – кивнул Хромов и отыскал глазами окна своей квартиры.

   От сердца отлегло: черные провалы. Кажется, она и впрямь вышла из дома.
Гвоздь повернулся к Дмитрию и протянул визитку.

   - Послушайте меня, Дмитрий, и послушайте очень внимательно. С вами в скором времени будут происходить разного рода события. То, как вы их истолкуете, несущественно. Знайте, общая картина такова: всех людей разделяет черта. До какого-то момента эта черта будет вам не видна. Запомните: по одну сторону черты люди, которые радуются, что их ведут как стадо. А по другую сторону - люди, которые живут в головах у других. Если вы будете вести себя определенным образом, то сможете пересечь эту черту и окажетесь среди тех, кто живет в головах. Я дал вам визитку, на ней телефон. Настоятельно прошу незамедлительно известить меня по указанному номеру, если у вас появятся званные или незваные гости, если, конечно, они уже не появились.

   Гвоздь замолчал, испытующе глядя на Дмитрия.

   Хромов поспешно мотнул головой.

   - Хорошо, - голос Гвоздя был абсолютно бесстрастным. - И запомните: если вы все сделаете правильно, мы больше не увидимся. А если все сделаете плохо…

                * * *

   В прихожей горел свет,  как и в крошечной, тесной кухоньке за ней. Это обстоятельство удивило Дмитрия. Идя домой, он был уверен, что встретит тоску серых стен, потерявших надежду на окончание давным-давно начатого ремонта, но навстречу выплыл приятный аромат горячей еды.
 
   Из кухни выглянула она - в синих шортах, в ласковой фланели рубашки, с расчесанными волосами, одним словом, чудо как хороша! На нежном  лице с носом-кнопкой от чумазости бродяжки не осталось и следа.

   - Я не думал застать тебя здесь, - промямлил Хромов, спешно отворачиваясь, приседая на тумбочку и делая вид, будто снять уличную обувь ему неимоверно сложно. – Я думал, ты… вышла.

   - Я и выходила. Но вернулась. Пока ждала тебя, взяла на себя смелость приготовить, нам поесть. Сегодня на ужин «курица с грудями». Кстати сказать, у тебя в квартире, весьма, хитро устроен быт: носки валялись на столе, кофе лежал слежался, зато в холодильнике полным-полно батареек!

   - Да ерунда! – Хромов, как всегда, был себе на уме.

   Девушка плавно приблизилась к  Диме, коснулась руками его жестких, словно обувная щетка, волос. Развернула его лицо на свет захудалой лампочки. Охнула, взволнованно глядя в глаза:

   - Ой, а что у тебя с лицом? На тебе ж живого места нет!

   - Ага, – подтвердил Хромов, тщетно пытаясь стереть засохшую кровь с подбородка.

   Взяла его за руку, отвела в ванную. Наполнила раковину струей, журчащей из медного крана, и принялась вытирать разбитое лицо юноши. Парень шипел и отплевывался, но не сопротивлялся. А сам между делом разглядывал ее, любуясь украдкой.
 
   “Это ведь моя одежда на ней”

   Подумал так и сам себе удивился.

   - Дима, ну кто ж это так тебя, а? Бомжи? Наркоманы?

   Хромов покачал головой.

   - Что, неужели те трое, из черной «тойоты»?

   - Откуда ты знаешь?

   - Да их автомобиль стоит под окнами уже целый час. Это твои друзья по работе, да?

   - Это не мои друзья, – собственный голос казался безнадежно далеким и хриплым. – Я видел их первый и, надеюсь, последний раз в жизни. Они встретили меня на улице.

   Вновь вспомнились тени, отлепившиеся от фонаря, змеиная улыбка, мерзкие в своей немощной тонкости руки.

   Яркость ушла из Настиных глаз.

   - Что им надо было от тебя? – спросила тревожно.
 
   Открыл было  рот, чтобы ответить и рассказать про удары, визитку Гвоздя и... закрыл, не сказав ни слова.

   “Я ведь ее совсем не знаю”, – шевельнулась скользкая мысль.

   Настя кинулась к нему, обхватила шею руками, всхлипнула.

   - Мне страшно! Страшно, – повторяла она. – Не отдавай меня им, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Не отдавай…

   Настя все крепче прижималась к нему, а Хромов не смел шевельнуться, ощущая и аромат ее волос, и тепло ее тоненького тела, и легкое движение бедер, и нежную податливость груди.
 
   - Да ты чего?! – смущенно и неловко Хромов наконец отстранил ее от себя. – Ты что? Ты это… Ты брось! Это ошибка просто, вот и все. Они ищут не тебя вовсе, а мужчину по фамилии Хрусталев. Ты здесь ни при чем, слышишь? Поверь мне.

   - Тебе я верю. Я им не доверяю.
 
   - Я тоже, – кивнул Хромов. – Но давай забудем пока об этом. Хорошо? Недопустимо, чтобы эти уроды испортили вечер, тем более когда  рядом такая красивая девушка. Пойдем-ка лучше есть твою курицу с грудями. Уверен, ты вкусно готовишь!

   - А ты пробовал?  Не пробовал, а уже хвалишь! – Анастасия утерла слезы рукавом. – Наглец!

   И вышла на кухню. А Хромов застыл посреди коридора, слушая звон тарелок и злясь на себя.

   «И почему я не сказал ей все до конца?»

   А невидимый голос шептал на ухо: “Глупо доверять ей, ты ведь ее совсем-совсем не знаешь! Глупо, глупо, глупо…”

                * * *

   - Я – личность! И потому я уникален! И потому я буду делать все, что захочу! – восторженно верещал жук с золотисто-коричневым панцирем, переползая через асфальт дороги в воскресное утро.

   И тут же хрустнул под башмаком прогуливающегося Хромова.
 
   А совсем  неподалеку на ярко-зеленой скамейке под тенью дуба сидели, развалясь, два старика в панамах и белых футболках. Курили папиросы да вели неспешный разговор.
 
   - Говорящий жук умер. Теперь с ним можно болтать о чем угодно.

   - Ты говоришь мне о той бедной девочке, которая исчезла? Боюсь, я уже слышал эту историю.

   Переглянулись. Захохотали, скаля голые десны на истертых временем лицах.
 
   Дмитрий, проходя мимо, не слышал их – был в себя погружен. Мысли в голове – на вкус словно машинное масло, если бы их, конечно, можно было попробовать…

   “Кто она? Она ведь что-то знает и от тебя скрывает! Зачем ее разыскивает Гвоздь? Не верь ей! Избавься от нее, иначе быть беде! Или, может, просто поговорить? Расспросить обо всем? Но вдруг будет молчать? Или, еще хуже, солжет? Да нет, зачем думать о людях плохо! Надо, надо думать о людях хорошо!”

   А может, пригласить ее, скажем, в кино и там все выведать? План неплох. Вроде.

   Ноги сами принесли его в собственный подъезд. В лифте обнаружилась новая шокирующая деталь: щеки горят! Дожил, блин…

   “Любовь это здорово, правда?” -  откликнулся на физиологическое томление какой-то шепоток в голове.

   Шагнул к двери.
 
   Но что это?  Дверь открыта.

   Хромов ясно помнил, как собственноручно запирал дверь перед уходом.
Шагнул через порог.

   Жуткий бардак. Повсюду – мятые свертки, потертые джинсы, книги, разноцветные носки и моток конопляной веревки. В углу сиротливо притулились костыли, рядом с ними стояла пара канистр, судя по запаху – с бензином. А в центре комнаты – полено с воткнутым в него топором, будто кто-то рубил дрова прямо в доме.

   Что за черт! Чьи вообще это вещи? И что тут творится?
 
   - Настенька! – Хромов рванулся вперед, предчувствуя смутно грозящее, нехорошее.

   Ее комната была пуста, а постель заправлена и холодна.

   На кухне нежданно грохнул стакан.

   Дмитрий рванул туда.

   И вовсе не Настя. Пижонского вида типчик в плаще цвета устриц, с лицом гладким и ровным, точно слоновая кость, кое-как примостился на стуле. На столе расстелил газетку, поставив поверх желтых страниц пузатый графинчик и баночку шпрот.
 
   - А, сосед! Ну, здравствуй, сосед! – скривился незнакомец, опрокинув в глотку до краев полный верный свой стакан. –  Да ты не стесняйся, заходи! Забавно, забавно! Как раз думал о тебе!

   - А мы знакомы?
 
   - Ах да, извиняюсь! – Типчик вскочил и пожал ему руку своей нежной и пухлой на вид ладошкой.

   Рукопожатие - словно гидравлические тиски.

   – Алексей Грозовский. Фамилия по матушке. Извини, я тут истомился немного с дороги. Водочки?

   - Не пью, – отрезал Хромов. Тон его не сулил Грозовскому ничего хорошего. –  Уважаемый, какого черта понадобилось тебе в моей квартире? И вообще, мне не сообщали о заселении нового жильца.

   - Эй, сосед! Квартирка-то, между прочим, казенная! Хозяйка в управлении нынче добрая и цену деньгам понимает. Мы с ней быстро сговорились. Да и вообще все так относительно в жизни! Может, мы с тобой и разные, но у каждого из нас своя правда. Поэтому нужно делать все возможное, чтобы жизнь совместная наша сложилась.

   Закончив держать речь, Грозовский улыбнулся, обнажив ряды белых зубов.
Хромов всматривался в эту жуткую, по-животному жадную  улыбку. Что-то в ней вгоняло в дрожь, казалось до боли знакомым. Но виду он не подал. Только спросил:

   - Настя где?

   - Прости? – моргнул новоиспеченный сосед.

   - Девушка - где она?

   - Да не знаю я никакой девушки!

   - Врешь!

   - Нет,– спокойно ответил Грозовский, не отводя от Хромова  бирюзовых глаз с хитроватым прищуром.

   - Зачем поселяешься здесь?

   - А почему тебя это беспокоит? – вопросом на вопрос ответил Грозовский
- Что происходит?
 
   - Я – твой новый сосед,  вот что происходит.

   - Не понимаю… Она… Она ведь должна была быть здесь, ей ведь некуда было пойти! Ты должен был, придя сюда, застать ее! Ты… Ты!.. - Дмитрий замер, пораженной внезапной догадкой.

   - Я знаю, о чем ты думаешь, - Грозовский упреждающе вскинул руки. – Но это не то.

   - Что ты сделал с ней?
 
   - Ладно, сдаюсь, – вздохнул Грозовский. – Не хотел тебе говорить, но, видно, придется. Тут произошла очень странная история, которую нельзя объяснить законами арифметики. Мы… Э-э… Мы долго разговаривали, и она сказала, что ей и тебе будет лучше, если она сменит место жительства, так сказать.

   - Не верю! – процедил Дмитрий  сквозь зубы.

   - Да не дергайся так! Ну, киданула тебя баба твоя. Так они все такие.

   “Что-то не так, – твердил внутренний голос. – Что-то не так!”

   - Не волнуйся ты из-за бабы, сосед! Мы будем счастливы вместе.

   Нет, что-то было не так.

   - Ты! Тебя не должно быть здесь! Ты с ней что-то сделал! Признавайся, гад, или я сообщу о тебе!

   - Ну и норов у тебя! – Грозовский наигранно дернул плечом.  – Прямо в духе нашего наглого времени! Но ты берегись! А то вдруг проснешься поутру, выглянешь в окно, а там - раз! Пришло другое, наше, время, и мы всех норовистых убрали уже, и ты один остался.

   - Увидим, – Дмитрий мрачно усмехнулся.
 
   Вышел в коридор. Достал визитку из кармана пальто.
 
   - Эй, сосед! – донеслось из кухни. – Мы будем счастливы вместе!
 
   Хромов не слушал.
 
   Пальцы  набрали номер.

   Гудки.
 
   Затем щелчок.
 
   Слышно, как из трубки, плотно прижатой к уху, доносилось дыхание. Его собственное изумленное дыхание.

   “ Должно быть, ошибся,” - решил Хромов.

   Положил трубку.

   В груди похолодело.

   “Не может этого быть! Как так?!”

   Прислушался.

   Ни звука. Только частые, бешеные удары собственного сердца.

   Он в темноте…

   И в абсолютной  тишине…

   “Стоп!- сказал  себе. – Что происходит?!”

   Попробовал пошевелиться. Но не мог двинуться – что-то крепко держало его.

   В это мгновение тишина разорвалась непрерывным истошным  воем, переходящим в пронзительный визг. Это было невыносимо – хотелось выдернуть голову из плеч и отшвырнуть ее как можно дальше от себя.
 
   А следом за душераздирающим звуком из темноты медленно вышел гигантских размеров силуэт. Хромов от ужаса зажмурился, но глаза отказывались закрываться. И в туже секунду Дмитрий увидел, как переваливается мягкая и дряблая, с дюжиной дергающихся рук и ног человеческая туша. Голова на толстой шее бешено вращалась и издавала тот самый визг, который постепенно перешел в детский плач.

   - Спи, спи, спи, - плакала тварь детским голосом. – Усни и ЗАБУДЬ МЕНЯ!

                * * *

[писать с изнанки]: 
   ад. Место, где человек познает сам себя.

   Скрип. Боль. Окно разбито. Стекло повсюду. Но что случилось? Помню только, что шел к телефону…Жар. Дым. Что-то горит. Нечем дышать. Задыхаюсь. Голова вот-вот треснет от боли. Жужжание. Что-то спустилось с потолка. Оно прикасается ко мне. Оно в моей кровати. Ползает по мне. Копошится в волосах. Прозрачное крыло дергается. Пальцы. Его пальцы. Холодные. Твердые. Скользкие. Зубастая улыбка. Все ближе. Ближе. Начинаю кричать, но с губ не слетает ни звука.

   С ужасом осознаю…

   …на меня смотрит мое собственное лицо.
      
                * * *

   Холод.
 
   Пустынная улица.
 
   Коробки зданий.
 
   Лампы за красными шторами - все окна заперты в дождь.
 
   В ту позднюю пору по улице брел молодой человек без головного убора и  без зонта. Струи дождя хлестали его по лицу, забираясь за воротник старой куртки, заливали глаза. Тело сотрясалось от сильной дрожи. Ноги подкашивались.
 
   Шатался, но шел вперед. Не оборачивался – знал: там, позади него, во мраке скрывается тысяча жадных глаз. Знал: там, позади него, темнота шепчет в уши и щерит голодную пасть.
 
   - Кто ты? Скажи нам свое имя! – звучали в чернильном мраке голоса.

   - Отдай нам свое тело!
 
   - Впусти нас обратно в свой разум!
 
   - Зачем? – губы Дмитрия едва шептали.

   - Мы голодны. Мы хотим есть. Тебя.

   Зажал уши.

   - Хватит! Ради Бога, хватит! Прекратите!

   Пальцы сжались в кулак.

   - Хватит? Говорит, что хватит! Ах-ха-ха! – смеялись и бросали ему, точно эхо, его же слова.

   Уже не только голоса. Дмитрий слышал их шаги и чувствовал смрадное дыхание. Их цепкие руки ухватились за куртку.

   - Пошли вон! Прочь из моей головы!

   В ответ детский плач.

   - Не-е-ет! - Страх придал молодому человеку сил. Дмитрий вырвался и побежал.

   - От нас не убежишь! Ты наш!
 
   Бежал сквозь ночь и дождь, бежал изо всех сил. Но собственное тело подвело его. Свинцом сдавило грудь.
 
   Рухнул на колени и стал жадно хватать воздух.

   Преследователи окружили его. Дмитрий отчетливо рассмотрел их вблизи – вовсе не люди, хотя и пытались казаться людьми.
 
   У каждого по нескольку рук и ног. Крутящаяся голова. Алчущая щель рта вместо лица. У одних распухший торс был завернут в прозрачную ткань, у других – в пальто цвета устриц.

   Хор голосов обрушился на него.

   - А, сосед! Ну, здравствуй, сосед! Как раз думали о тебе!

   - Мы будем счастливы вместе!

   - Ты наш!

   - Не убегай от нас! Ты нужен нам!

   - Лучше ляг на землю! Отдохни!
 
   - Смирись! Давай, давай умри!

   - А он сопротивляется…

   - Как будто у него есть выбор!

   - Заткнитесь, вы! – завопил Дмитрий и в бессильной злобе ударил кулаком о кулак.

   - Мы молчали, – сказало небо над головой.

   - И мы молчали, – шептал дождь, касаясь крыш и медных труб.

   - Хорошо, хорошо, – обессилено пробормотал Дима – Я вам верю…

   …Дмитрий осознал, что лежит под дождем, прижавшись щекой к мокрому холоду тротуара, и считает секунды. Поднял голову.

   Вокруг – ни души.

   С трудом поднялся, добрел до ближайшего навеса и рухнул на что-то мягкое,  липкое. Пальцы коснулись, пробуя. Полиэтилен, какие-то газеты. Целый ворох. Кто-то не донес мусор до помойки. Плевать.

   Съежился от холода. Обхватил руками колени.
 
   «Они придут, - подумал Дима - Как только рассветет, они заявятся снова. Хватит ли у меня пороху противиться им?»

   Ответа у него не было.

   Чего ты боишься? Они ведь не могут повредить тебе, верно?

   Могут.

   И тебе придется с ними столкнуться вновь. Но ведь ты на пределе,  и в следующий раз они возьмут верх. Завладеют тобой. А что тогда? Смерть?

   Брось! Ты еще полон сил! Возьми себя в руки, старик!

   Промокший, Дмитрий сидел на безжалостно твердой земле и плакал навзрыд. Он чувствовал: его жизнь кончена. Зачем, к чему теперь его пробужденье? Ведь в целом мире никто не в силах помочь. Нежный солнечный день обернулся обманом тогда, когда однажды утром все стало предельно, до ужаса ясным.

   Этот город вовсе не город, а  тюрьма, возведенная из камня и стали, в которой потерянные одиночки бесцельно бродят меж зданий стен по уходящим в бесконечность пустынным улицам под блеклым светом фонарей.

   Отсюда не убежать.
 
   Из бетонных джунглей не вырваться.

   В этом городе дома и площади все время повторяются.

   Дмитрий пробовал найти выход, разговаривал с другими людьми, но все они — мужчины и женщины, дети и даже старики — боялись и отказывались говорить. Дмитрий вначале не понял почему, а затем увидел их.
 
   Весь страх был из-за них.

   Они появлялись из воздуха и проводов, внушая людям, что они могут жить в головах у других людей.

   [писать с изнанки]:
   на самом деле  никакого внутреннего голоса не существует. Когда человек говорит сам с собой, на самом деле он обращается к ним. А вот они- то и живут в головах. В головах тех, кто пытается жить в головах у других...

   Их голос всюду. Они все время рядом – когда вы сидите в офисе, молитесь в церкви или платите налоги.

   - Ты - личность. Ты - уникален. И потому ты можешь творить все, что захочешь, – шепчут они вам на ухо каждый миг вашей жизни –  Ведь жизнь  - игра и правило всего одно: выживает сильнейший. Все дело в том, что человек просто животное. Вокруг все лгут. Все относительно. Правда у каждого своя. Не верь никому, кроме себя. Жизнь дана, чтобы ты жил для себя. Надо быть сильным. Работать локтями. Ходить по головам. Достигать успеха любой ценой. А все невещественное – на самом деле несущественно. И помни: если хочешь расти и развиваться, ты непременно должен богатеть. Потребляй и будь счастлив.

   И этих тварей легион! Здесь их пир.

   Одни из них проникают в голову во время сна, другие – вместе с едой и питьем влезают через рот…
 
   И оттого-то люди уже не люди, а кожа только. Съедены внутри уже давно. Под кожей у всех мучительная беспомощность и больше ничего.
 
   Лишь он один способен видеть их. Они же знают, что он видит, и преследуют его. Вот только сил бороться за собственный разум уже не осталось. Что же делать?

   Дмитрий лег и закрыл глаза. «Отлично, - пронеслось в голове, - придите и возьмите. Я так устал, что больше не могу и не хочу бороться».

   И тень пришла.
 
   Веки вздрогнули. Глаза открыли темноту, последний раз глядя на мир. Ожидал боли, но нежный образ повлек за собой, разбивая застывшее зеркало сновидений.

   Девушка, стоявшая рядом, испуганно вскрикнула и кинулась прочь под спасительный свет фонаря.

   - Эй! Стой! Сумку обронила!

   Остановилась. Обернулась. Взгляд настороженного зверька.
 
   - Ты не бойся, я тебя не трону, - выдавил из себя, чтобы просто заполнить пространство словами.

   Развел руки в стороны. Хотелось крикнуть: “Эй, я правда не опасен, не бойся меня, просто отчего-то не хочется, чтоб ты убегала”. Улыбнулся ей.

   Помедлила, учащенно дыша. Подошла и сумку подняла.

   - Спасибо,  – произнесла напряженно.

   - Да не за что…

   Свет от фонаря упал ей на лицо. Один лишь взгляд глаза в глаза - и будто бы знаешь ее давным-давно…

   - Ты скажи…

   - Что? – все еще нервничала, терзая нижнюю губу.

   - Мы раньше не встречались?

   - Мне отчего-то тоже кажется, что да.

   - Меня зовут Дмитрий, - сказал Дмитрий, - хотя все обычно называют меня по фамилии: Хрусталев.

   - Настя, – сказала Настя.

   Серый вязаный свитер. Светлые локоны слишком тонких волос. Белые зубы не так чтобы очень ровны. Но в глазах такая глубина! Словно после долгих блужданий в чаще лесной  вдруг вышел на свет костра, разведенного на уютной поляне.

   - Почему ты здесь? – спросила она, строго и жалостливо взглянув на него. – Выглядишь так, будто что-то случилось.

   - Случилось… - подтвердил Хрусталев.

   И замолчал, не зная, какие слова к язве в душе подобрать...
 
   Полузабытое очарование давным-давно истлевшего сна и жестокое горе. Словно стоишь у края пропасти, и черная бездна у тебя под ногами…

   - Скажи, - горло у Хрусталева сдавило волнением, - давно идет дождь?

   - С полчаса.

   Сердца их замерли.

   Время застыло.
 
   А руки – нечаянно встретились и сплелись.
 
   Но они об этом и не догадывались – лишь просто стояли и ждали, сами не зная чего, на той самой улице, где на светофоре всегда горит зеленый свет.