Глава 1 - Яра

Так было всегда, сколько я себя помню. Люди бесследно исчезали. Однажды человек не появлялся на работе, при том, что все вещи и деньги оставались дома. И самое интересное, все вокруг воспринимали это как само собой разумеющееся. Никто не спрашивал, что случилось с товарищем N, никто не удивлялся, не расстраивался, родственники не начинал поиски. Даже говорить теперь об этом человеке считалось неуместным. Его словно стирали в один миг из истории.

Первые случаи, о которых говорили при мне, практически стерлись из памяти, ведь я тогда была совсем ребёнком. Когда мне было одиннадцать, эта проблема затронула людей из моего непосредственного окружения.  Пропала учительница, преподававшая биологию и химию в маленькой школе нашего пгт.  Ветлужский. Учительницу я не слишком любила, а вот предмет меня по-настоящему интересовал, так что это исчезновение взволновало меня. Замены не предвиделось. Учителя истории, который пропал еще до того, как я пошла в школу, так и не заменили никем. Я не раз слышала, что выпускникам нашей школы не светит поступить в институт, что уровень образования резко упал. Да и младшая сестра моей мамы, которой на тот момент исполнилось 22, была тому подтверждением. После школы она окончила техникум и работала чертежницей на мелком предприятии. Института в нашем городке не было, они вообще остались только в самых крупных городах советского союза.

Кем работали мои родители я не знала, со мной об этом не говорили. Да и вообще, отец и мать не занимались мной. Но всё же главным моим страхом было, что родители однажды исчезнут. Больше всего я боялась, что пропадет мамина сестра Катя, которая делила со мной комнату, помогала с уроками и во многом заменяла мне родителей. И однажды этот страх осуществился, правда, несколько иначе. Катя исчезла не бесследно, она вышла замуж и перебралась жить к мужу. Папа был расстроен тем, что доходы семьи снизились в связи с этим событием, а мама была возмущена тем, что сестра венчалась в церкви. Отношение к религии у моих родителей было резко негативным, и, наверное, это как-то передалось мне вместе с прочими стереотипами.

Месяц спустя, в ноябре 1972 года, мама сообщила, что больше я в школу ходить не буду, и мне нашли работу. Эти новости меня не слишком расстроили, это казалось возможностью найти новых друзей и научиться чему-то интересному. Школа же в своем нынешнем состоянии не могла дать ничего кроме навыков счета и письма. Утром следующего дня мама помогла мне одеть куртку, приговаривая, что я слишком долго вожусь и за руку потащила меня на окраину поселка, туда где над чернеющим полем возвышались зернохранилища. У обочины был припаркован фургон с значком красного креста на грязно-белом боку.

- Веди себя хорошо, и все будет в порядке, - мама сжала мою руку и нервно вздохнула. – Ну всё, иди в кабину.

Я отправилась к машине. Из фургона вышла женщина в белой косынке и в куртке поверх длинного халата и, как мне показалось, передала маме деньги. Мы поехали на восток. К обеду соединились с вторым фургоном  передвижной миссии красного креста. В одной из машин жили пять врачей, заведующая и десять медсестер. Во второй проводилось лечение и операции. В мои обязанности входило поддерживать чистоту внутри этой больницы на колесах, мыть и дезинфицировать инструменты, пробирки, стирать постельное бельё и форму персонала. В этом мне помогала еще одна девочка, Шура, на вид ей было лет девять. Смуглая, щуплая, с вечно грустным выражением лица. Кроме неё никто со мной общаться не желал, а за природную разговорчивость я еще и тумаки получала. Это несколько поубавило присущие мне с детства общительность и дружелюбие.

Шура ненавидела нашу работу, брезгливо морщилась при виде окровавленных скальпелей. Она сказала, что её продали в рабство соседи после смерти родителей. Через некоторое время стало ясно, что меня тоже продали, и домой я никогда не вернусь. Я была удивлена, но никакой обиды не чувствовала, и уж тем более не собиралась раскисать, как Шура. Помню, первую мысль, которая посетила меня, когда я осознала, что из себя представляет моя новая работа на самом деле: «Надеюсь, маме хватит полученных денег на зимнее пальто». 

Сентиментальности во мне никогда не было. И, хоть в основном моя работа была грязной и нудной, я находила чем занять голову. В отсеке заведующей хранились книги по медицине и справочники медикаментов, потихоньку я их таскала и читала ночами под одеялом с фонариком. Так я лучше понимала, что происходит в операционных, и что советуют терапевты при осмотрах своим пациентам. Шуру медицина совершенно не интересовала, ей здесь ничто не нравилось, но покинуть когда-нибудь миссию она не рассчитывала. Сбежать было легко, за нами никто особо не следил. Вполне можно было уйти на реку за водой и спрятаться где-то в деревне или в лесу.  Однако, моя юная коллега здраво заметила, что лучше жить в рабстве, тут хоть кормят почти до сыта. На нищету мы успели насмотреться. Многие пациенты не слишком отличались от грязных скелетов, но, хоть и с трудом, наскребали на оплату медицинских услуг. Иллюзии, что красный крест на колесах работает за даром, у меня не было. 

Два года я мыла пробирки и просвещалась по ночам устаревшей медицинской литературой. А потом Шура и еще одна медсестра исчезли. После этого случая к экипажу присоединились еще две девочки десяти лет, которые теперь должны были драять нашу больничку, а меня повысили. По сравнению с прежней работой, эта казалась не пыльной. Большей частью я заполняла медицинские журналы, и некоторую другую бумажную работу. Тут я дорвалась и до книг, к которым прежде доступ был всё же ограниченным. Несколько недель спустя я вызвалась помогать в смотровых и операционных, этот энтузиазм удивлял персонал, но препятствовать мне не стали. Так я стала операционной сестрой, а когда хирурги были заняты, брала самых легких пациентов. Еще какое-то время спустя мне уже доверяли проводить операции.

Работа в красном кресте научила меня одной простой истине – больному нельзя предоставлять варианты для выбора лечения. Вся ответственность лежит на лекаре. Пациенты не имеют понятия о том, что представляет собой их организм, чем они больны, какие противопоказания у лечения, каков риск в случае медицинского вмешательства и в случае, если всё спустить на тормоза.

Если человек попал на койку, застеленную белым, его жизнь и здоровье в моих руках. Там, снаружи, еще решал он, обращаться ли к медикам. Переступив эту черту, он лишается права принимать решения, относительно собственного лечения. И не нужно ему это право. Пациент всегда будет бояться, бояться перемен, бояться действий, бояться неизвестности. Нельзя позволить этому иррациональному страху, изъяну, заложенному в нас природой, позволять управлять процессом лечения.

В этот раз мне предстояло принять решение, спасать роженицу или младенца. Впрочем, решение давно было принято и отработано, я действовала по шаблону. В основном нашими клиентами были жители деревень и небольших городов, не слишком обеспеченные, но все же имеющие деньги для оплаты услуг медиков-рабов. Услуги миссий предпочитали так же и те, у кого были проблемы с документами, допуск в районные государственные поликлиники имели лишь те, кто имел паспорт и не имел судимостей. А частные клиники были лишь в крупных городах и там брали на порядок дороже, чем наш хозяин. Нашими клиентами были и рабовладельцы, которые старались поддерживать активы в рабочем состоянии. Официально рабство в стране было запрещено, но те, кто этим занимался, успешно находили способы безнаказанно пользоваться чужой беспомощностью. В основном рабовладельцы обращались во время эпидемий, когда в условиях антисанитарии и недоедания болезни грозили выкосить значительную часть подневольного человеческого «стада». Ради одного-двух обычно не обращались, хотя бывало и такое.

- Ты охерела, курица тупорылая! – заорал на меня мужчина с красным от гнева лицом. Поскольку в этот день я снова подменяла хирургов, как случалось частенько, заведующая отправила меня на разборки с недовольным моими действиями управляющим, в ведомстве которого находилась шестнадцатилетняя рабыня. Она выжила, благодаря моим своевременным действиям. Ребенком пришлось пожертвовать. Я всегда выбираю спасать матерей, потому что в этом мире сироты-младенцы никому не нужны, лишь получится две смерти вместо одной. Но этот краснощекий мужик с явными проблемами сердечно-сосудистой системы был не доволен.
- Это был твой ребёнок? – пристально глядя на него, спросила я, переходя на панибратское ты. В моём возрасте выкать орущим клиентам всё равно, что подливать масло в огонь, только бесятся сильнее.
Он яростно скрежетнул зубами, отвернулся, и принялся широкими шагами ходить туда сюда.
- Так в чём проблема? Через четыре месяца она достаточно восстановится, чтобы снова зачать и выносить ребёнка. Хотя я бы порекомендовала подождать еще некоторое время, молодость и стала причиной, вызвавшей проблемы при родах.
- Моя жена вдова, у неё есть дети от первого брака, - внезапно успокоился мужчина, - от меня ни она, ни другие не могли забеременеть. Это был мой первый ребенок, а ведь мне уже сорок шесть.
- Как давно ты принимаешь это? – я вытащила из его нагрудного кармана специальный пенал для таблеток и убедилась, что на этикетке написана именно та формула, которую я угадала. Этот препарат негативно влиял на функции воспроизведения у мужчин.
- Давно, с тех пор как начались проблемы с сердцем.
- Я выпишу тебе препарат аналогичного действия, но из другого класса, и через неделю с начала приёма можешь приступать к созданию наследника. Только выбери кого-нибудь постарше, это значительно увеличит шансы на успешный исход.

Иногда внешние признаки просто таки кричат о том, что не так с организмом. К сожалению, не всегда разгадка лежит на поверхности, иногда заявляются пациенты – цветущие, кровь в порядке, остальные жидкости тоже, а жалобы есть, при чем весьма специфические. Кажется, что люди просто от безделья выдумывают себе болезни с невероятным сочетанием симптомов. Хорошо, когда эти сказочники из «простых», и можно просто назначить витамины и отправить во свояси. А вот когда заведующая подбрасывает «особых» клиентов… Да, не будем о грустном. Только вчера провозилась весь день с одним гением, пытаясь определить, откуда у него внутренние кровотечения. Оказалось, участвовал в каких-то мистических ритуалах и пил желчь мутировавшего животного, при этом признавался только после третьей клизмы. А эта дрянь, как на зло, не определяется с помощью реактивов. Какую только гадость люди в рот не суют. Истину он искал… Вот уж кому исчезнуть бесследно не помешало, и, видимо, первыми в это неизведанное путешествие отправились его мозги.

А следующей исчезла заведующая. И по какой-то неведомой мне причине на её место засунули меня. Чем занималась наша вечно занятая Галина Осиповна я понятия не имела. Поэтому просто продолжала заполнять журналы, принимать пациентов, ну и на вызовы отвечала, с этой обязанностью заведующей я была немного знакома. Вот на одном из подобных вызовов от меня и избавились. На месте, где согласно указанным координатам, должны были подобрать трех раненых из огнестрельного оружия, оказался пустырь. Персонал уже с недовольными репликами вернулся в фургон, а я задумчиво осматривала степь, пытаясь понять, куда могли деться обещанные пациенты. Так меня и бросили посреди пустыря, просто уехали. Бежать за фургоном с криками я не стала, хотя неожиданная свобода стала для меня скорее ударом, чем приятным событием. Мне нравилась моя работа, нравилось внутреннее ощущение удовлетворения от успешно выполненной операции, качественно зашитого шва, чисто обработанной раны. Положение человека без прав угнетало меня меньше, чем свобода, в которой я не знала куда себя деть.

Солнце клонилось к горизонту, еще несколько часов и стемнеет. Я надеялась найти поселение людей до того, как меня обнаружат дикие звери или работорговцы. Я в достаточной степени была ознакомлена с тем, в каком ужасном положении оказываются рабы, вынужденные работать в карьерах, да и на некоторых фермах бывает не лучше, чем в шахте. Потерять внезапно обретенную свободу, не успев испробовать её прелести, казалось нелепым. Поэтому я шла на юго-запад, туда, где, как мне казалось, должна располагаться деревушка Тополевка, в которой мы не так давно практиковали. Ближе к вечеру дошла до рощи и решила переждать темное время суток на дереве. Казалось, округа кишит волками. Трясясь на дереве от страха, я всю ночь слышала их вой. Когда же поутру я продолжила путь в выбранном направлении, оказалось, что деревня была совсем близко, а выли собаки на луну. Хотя позже выяснилось, что отсиживала я себе пятую точку на корявой ветке не зря, в этом лесу водились медведи.

Первым делом я узнала у жителей, где дом председателя Тополевки и направилась к нему. То ли вчера был какой-то местный праздник, то ли похмелье его перманентное состояние, но от усатого мужика пахло просто таки сногсшибательно. Не смотря на явную головную боль Аркадий Иванович внимательно выслушал меня. Скрывать, что я пол жизни провела в рабстве смысла не было, поэтому рассказывала всё как было, и предложила  себя в качестве врача. Председатель обрадовался этому, начал суетится, позвал дочку Рину и приказал поставить чайник и принести пирог. Рослая деваха с недовольством на лице исполнила приказ, но пробормотала, что ходят тут всякие бродяги, и с отвращением посмотрела на мою одежду. Я уже много лет не обращала внимание на то, в чем хожу. Владелец миссии обеспечивал нас только халатами, одежду мы получали от наименее удачливых пациентов. Сейчас на мне была перешитая солдатская шинель, похоже, именно она произвела неблагоприятное впечатление на Рину. Я была так голодна, что не слишком внимательно слушала, что говорит Аркадий Иванович, а когда осознала, не могла поверить. Оказалось, их фельдшер умер больше года назад, а нового так и не выписали. Поэтому есть свободный дом, который принадлежит сельсовету и предоставляется специалистам, и его готовы предоставить мне для жизни и профессиональной деятельности. Тут уж я забыла о еде, и мы начали обсуждать другие условия. Однако, далекий от вопросов медицины председатель не желал на должном уровне обеспечить медикаментами будущий пункт врачебной помощи. Он торговался за количество медикаментов, точно, если я соглашусь на меньшее обеспечение, это не скажется количестве людей, которым я смогу помочь. Новость о возможном предоставлении собственного жилища мне, у которой с одиннадцати лет не было ничего своего, вскружила голову, и именно это позволило мне выбрать правильную линию поведения. Выпрямив спину, я произнесла:

- Я вижу, мы не можем прийти к соглашению. Вы удивительным образом не понимаете, что без лекарств мне нет никакого смысла оставаться здесь. Что толку от моих знаний и моего опыта, если  нет средств для их применения? Что толку от того, что я знаю, что за болезнь у жителя вашего поселка и как её лечить, если всё равно нечем? Или вы предоставите мне все препараты и вспомогательные средства из списка, или нам вообще говорить не о чем.

Голос мой был достаточно твёрд, чтобы подобный ультиматум не показался смешным. Как ни странно, шантаж подействовал. Председатель пообещал, что в  следующую субботу, направляясь в город, возьмёт меня с собой для совершения покупок. Условившись, мы отправились осматривать дом. Четыре комнаты, две жилые и две для работы. Чердак, погреб, просторный сад. Радужные мечты были развеяны приходом родственников того самого погибшего фельдшера. У них были собственные дома, а этот по документам принадлежал сельсовету, но родственники были уверенны, что закон им не указ. Поскандалив вволю на потеху всей деревне, председатель предложил мне пожить в покосившемся бревенчатом доме на окраине, который тоже пустует. Я согласилась. Это жилище уступало первому по всем параметрам. Сени и одна вытянутая комната с печью у стенки, противоположной входу. В сенях пучки давно потерявших какую-либо ценность трав. Вокруг избушки несколько яблонь и поросший бурьяном кусочек земли, обнесенный плетнем. Председатель весьма убедительно говорил, что вопрос с домом решиться в течении нескольких дней. Я попросила доставить сюда стол, две кровати и постельное белье. Едва принесли кровати, я застелила одну из них и позволила себе уснуть.

Утром субботы мы с председателем на телеге запряженной быком отправились в ближайший город. Вместе с лекарствами в городе я приобрела несколько фармацевтических справочников, без которых практиковать для меня было бы сложно. А председатель на закрытом складе заполнил телегу тяжелыми закрытыми ящиками. Допытываться, что в них, показалось мне неуместным. Приведя дом в порядок, я занялась своими прямыми обязанностями. На двери появился знак красного креста в белом круге. Такой же знак был на повязке на моем левом плече. Конечно, приходилось принимать не так много пациентов, как в передвижной миссии, оставалось время и за огородом ухаживать, и даже побездельничать.

В первую зиму я не рассчитала количество необходимых запасов провизии, но умереть с голоду мне не дали, а дальше я перестала замечать бег времени. Шли годы. Мне очень нравилась моя новая свободная жизнь в этом ничем не примечательном поселке, нравился и старый бревенчатый дом, и мелкие сладкие яблоки из собственного сада, и простоватые, но добрые люди (в большинстве своём). Дом, который мне был обещан в первый день пребывания в Тополевке, так и оставался за родственниками мертвого фельдшера. Я планировала скопить денег, и выкупить его у сельсовета. Но пока суммы, которую я сумела собрать, явно не хватало. Односельчане в основном платили за услуги продуктами и изделиями собственного производства. А вот рабовладельцы расплачивались деньгами. Благодаря им в моём доме появился мужчина. Постоянно грязные и пьяные селяне меня не интересовали, и завести семью с кем-то из них не представлялось мне соблазнительным. Брезгливость по отношению к нечистоплотности была впитана мной в миссии красного креста и стала первой заповедью. А окружающие меня мужчины были порой так грязны, что я удивлялась, как они поголовно не стали моими пациентами. Вероятно, благодаря тому, что регулярно дезинфицируют себя изнутри самогоном.

Однажды за мной пришел человек с ружьем. Он вошел не стучась, положил на стол несколько крупных купюр и приказал немедленно взять аптечку идти за ним. В километре от поселка, в том самом лесу, где я несколько лет назад пережила одну из самых страшных ночей в своей жизни, расположились лагерем около сотни людей. Большая часть их была в плачевном состоянии, тощие, ослабевшие, у многих была повышена температура и воспалены глаза. С этим заболеванием я уже сталкивалась, но антибиотиков в необходимом количестве у меня в наличие не было. Я выписала названия необходимых лекарств на лист и передала человеку, который меня привел:

- Нужно купить эти препараты и как можно быстрее, отправьте кого-то в город. В окрестных поселках медикаментов не найти. Пока я займусь самыми тяжелыми больными, и мне нужно, чтоб кто-то помог мне общаться с ними, они не понимают ни слова по-русски.
- Я направлю к вам мальчишку, который будет переводить и поможет с лечением. Как только лекарства доставят, вас известят.
- Вы, похоже, еще не заражены.  Советую одеть маску, - я вытащила из аптечки и протянула ему марлевую повязку, такую же, как была надета на мне, - и как можно меньше контактировать с больными.

Мальчика лет десяти, которого прислали мне в помощь я тоже заставила надеть маску. Он достаточно бойко говорил на английском с больными рабами, но было ясно, что для них английский – не родной язык, почти у всех слышался грубый акцент. Из того, что я увидела и услышала, можно было сделать вывод, что рабы были когда-то солдатами, воевавшими с союзом, затем попали в плен и им нашли применение на фермах, а сейчас перегоняли на новое место. Так же с их слов, получалось, что захватили их около года назад, и война до сих пор продолжается, но в наши краях ни о какой войне речи не было. Мне пришлось задержаться в этом лагере на двое суток, и спала я от силы часа три. Уход за таким количеством больных происходил на грани моих возможностей, и чумазый мальчишка, Илья, очень помог мне. Когда ситуация стабилизировалась, и мои пациенты были способны продолжить путь, Илья попросил спасти его, помочь обрести свободу.

Тогда, при прощании с человеком, который нанял меня, я сообщила, что Илья не сможет продолжить путь, так как находится на первой стадии заболевания, и пройдет еще несколько дней прежде чем он выздоровеет, и это если не возникнет осложнений. Я предложила вернуть деньги, полученные за работу в обмен на этого мальца. Однако тот заявил, что ждать, пока я схожу за деньгами ему некогда, и он оставит Илью, а хозяину сообщит, что он умер в числе прочих. Оказалось, на момент когда ко мне обратились, двое рабов успели умереть. И умерло бы намного больше, если б не оказалось в окрестностях врача.

Так у меня появился помощник, который быстро стал моей семьёй. Он не любил говорить о своем прошлом, как и я. Сказал только, что его отец был охотником, их поймали в лесу, который оказался частной собственностью, отца убили при попытки к бегству, а его приспособили для мелких поручений. Откуда ему известен английский язык, он так и не признался. От медицины паренёк был далек, и разбираться в этой науке не желал, но в бытовых вопросах на него можно было положиться. А из нашего небольшого леса часто приносил пойманных силками кроликов, подтверждая свою историю об охотничьем прошлом.

Вместе с появлением нового жильца мои шансы скопить денег для покупки дома резко угасли, но я не расстраивалась. Через пол года этот дом передали появившемуся из ниоткуда священнослужителю. В нём отец Сергий, пузатый низкорослый старик с плешью на голове, организовал храм. При этом ни сельсовету, ни родственникам фельдшера преподобный не заплатил ни копейки. Родственники резко ударились в религию и с радостью уступили свои сомнительные права на участок. Жители Тополевки с энтузиазмом встретили священнослужителя, стремясь обрести утешение в религии. Мне же, воспитанной в атеистичском ключе сперва родителями, неприемлящими бога, затем медиками, признающими лишь науку, без всякого намека на философию, религия казалась попыткой спрятать голову в песок. Разве отказ видеть реальность, какой бы пакостной она не была, сделает её более приемлемой? Когда отец Сергий нанёс мне визит с вежливой просьбой помочь в богоугодном деле, обустройстве церкви, и тем самым исцелить свою грешную душу, я бескомпромиссно заявила, что с моей душой всё в порядке, но за умеренную плату помогу ему исцелить бренное тело, а именно воспалившееся от ритуальных песнопений горло. Тем самым нажила себе врага и несколько поколебала хорошее к себе отношение односельчан. Уходя, отец Сергий по чем свет клял распутниц, наплодивших щенков в непотребном возрасте. Я так поняла, ему не рассказали, что Илья мне не сын. С точки зрения священника, я родила его лет в четырнадцать, так что понять возмущение было можно. Но разубеждать его я не стала, просто решила для себя раз и навсегда, что религия – не для меня.

С приездом священника начали происходить странные метаморфозы в сознании тополевцев, в короткий срок вполне довольные жизнь на плодородной земле в живописной местности селяне стали встревоженными и печальными. Все поголовно переживали из-за того, что где-то у черта на куличках у животных вырастают лишние конечности, отваливаются рога, вода в реках закипает, а люди замерзают на месте. Предсказания близящегося конца света, а следом за ним и расплаты за недостойное прихожан поведение, приводили людей в паническое состояние. Это позволяло легче проникать в их кошельки через души. Простуды той осенью буквально косили людей, подавленное настроение сказывалось на сопротивляемости организма. При этом отец Сергий с притворным смирением поговаривал, что тех, кто печется о теле, больше чем о душе, небесные силы карают. Наслушавшись этих бредней, некоторые заболевшие предпочитали перетерпеть болезнь без медицинской помощи и довели себя до серьезных воспалений.

Зимой в Тополевку пришла очередная беда. День начался как обычно с того, что в семь утра радио отвратительным писком оповестило о времени в столице. Затем зазвучал марш, и я выкрутила звук на минимум, следом за маршем обычно шла политическая пропаганда. Ближе к обеду в программе появлялись кулинарные передачи, а вечером снова пропаганда. Радио я использовала только как будильник, да в пятничный вечер слушала медицинскую программу. Илья вышел на улицу, чтоб принести дров, а вернулся бегом и взъерошенный, сказал, что меня просят прийти на ферму Сытника. Когда-то земля, на которой расположилась частная ферма, принадлежала колхозу Тополёк. С отказом от коммунистического строя, земля и прочее имущество были поделены между наиболее ловкими и расторопными, теми, кого теперь принято называть «предпринимателями». За шесть лет я ни разу не была на ферме, но слухи доходили, что выращивают там и скот, и злаки, и овощи, используя рабскую силу. А врач там был свой, поэтому ко мне и не обращались. Однако, раз теперь меня попросили прийти, значит врач не справляется. Я быстро набила две сумки медикаментами и одну из них всучила Илье. В его сопровождении и явилась к воротам, где меня уже ждал седой врач в длинном белом халате поверх тонкой рубашки. Он озяб на ветру, и мы поторопились зайти в барак. В этом длинном деревянном строении, предназначенном, чтоб вмещать на трехэтажных койках огромное количество работников, мы и продолжили разговор.

У некоторых рабочих появились высыпания грибкового характера в области ступней, у некоторых на запястьях, на спине вдоль позвоночника, а у самых первых больных черные наросты покрыли и часть головы, лишив эту область волосяного покрова. Не в силах сам подобрать эффективное лечение местный врач обратился за помощью ко мне, как к коллеге. Однако я могла лишь посоветовать общепринятые медикаментозные средства, да припомнила несколько процедур, упомянутых в учебниках. Однако, хоть и не оправдала надежд врача, я предложила ему обращаться, если только смогу чем-то помочь. И попросила поделиться результатами лечения.

Когда мы с Ильей вернулись домой, он мрачно сказал, что нам необходимо немедленно собирать вещи и бежать отсюда как можно дальше. Он уже встречал эту болезнь, она выкашивает целые города. И там, где он видел таких больных, тоже считали, что лечения не существует. Однако я медлила, не решаясь сорваться с насиженного места. Не ушли мы ни тогда, когда врач с фермы сообщил о смерти первых заболевших, ни тогда, когда дошли вести о его собственной смерти. Общее количество погибших на ферме было мне не известно, но вскоре жители деревни начали обращаться ко мне с симптомами, свидетельствовавшими о том, что микоз добрался до Тополевки. Илья настаивал на том, что мы должны бежать, пока не стало слишком поздно, но уходить один отказывался. А я, под влиянием своей профессиональной гордости, считала себя не в праве бросить доверившихся мне людей. Я экспериментировала с лекарствами, пытаясь создать то, что подействует на этот странный паразитический грибок, но мне не хватало опыта и знаний в этой области. Тем временем люди продолжали умирать, так как микоз поражал не только кожный покров, но и внутренние органы, в том числе мозг. Видимо из-за повреждений мозга некоторые пациенты уходили в неизвестном направлении, что некой бессмысленностью напоминало о событиях из моего детства, полустертых туманом времени.

Наступил момент, когда моё упрямство сложило оружие. В города больных не пускали, чтоб избежать эпидемии, поэтому обратиться к другому врачу у тополевцев не было возможности. А я ничем помочь не могла, разве что немного облегчить страдания. Но уйти, бросив ослабевших и отчаявшихся людей один на один со смертью, я тоже не могла. В феврале 1986го года, спустя полтора месяца с вызова на ферму, 80% зараженных были мертвы, остальные на грани этого. И я, и Илья всё еще не были заражены, вероятно принимаемые в профилактических целях препараты и большое внимание, уделяемое личной гигиене сделали нас менее уязвимыми. Наконец, я решилась покинуть деревню. Принять то, что болезнь победила, выиграла у меня всех этих людей, было невероятно тяжело, но отдавать смерти еще и Илью я не собиралась. Мы путешествовали несколько недель, чтоб оказаться как можно дальше от Тополевки. Я знала, что делают с местами, где возникает опасное заболевание, миссия красного креста сообщала об очагах опасности в Министерство здравоохранения, и эти места уничтожались вместе с теми, кто там выжил.

Город, в котором мы решили поселиться был достаточно крупным. В Мартыне было несколько крупных заводов и десяток небольших фабрик. Все принадлежали частным лицам. На одну из фабрик, занимавшейся производством обуви, мы сумели устроиться. Предварительно пришлось потратиться на оформление документов, без них не пускали даже в самые отвратительные общежития, больше напоминавшие каталажки. Я чувствовала, как монотонная работа меня отупляет и в воскресенье, единственный выходной, продолжала искать работу связанную с медициной. Через пару месяцев мне повезло, меня взяли на завод в медотсек. Заниматься там приходилось в основном мелкими производственными травмами да заполнением статистических отчетов, но это всё равно было намного лучше прежней работы. К тому же тут предоставлялось бесплатное жилье в принадлежавшем заводу общежитии. Оно делилось на два корпуса, мужской и женский. Так что, когда я смогла устроить Илью на тот же завод, жить вместе мы уже не могли. Но он был даже рад такой свободе, тем более что теперь у него появились собственные деньги. А мне не давала скучать соседка по комнате. Она тоже была медиком, работала в лаборатории при госпитале, и оплачивала здесь койко-место.

На самом деле, я достаточно легко схожусь с людьми, но всегда это было лишь поверхностное общение. И лишь моя случайная соседка Алиса стала настоящей подругой, и, пожалуй, время проведенное в её обществе было лучшим периодом в моей жизни. Да, я легко приспосабливаюсь к условиям жизни, даже период проведенный в рабстве не был для меня чем-то ужасным, но именно Аля привнесла в моё существование нечто неординарное.

Она была мало похожа на тех женщин, которых я могла видеть вокруг. Они стремились, едва достигнув совершеннолетия, выскочить замуж, при этом мало заботясь о том, что за человек достается им в мужья. Тут же плодили нескольких детей, сдавали их в детсад и с осознанием того, что исполнили свою миссию на Земле, отправлялись на работу. Я видела это повсюду, и собственное одинокое существование казалось мне отклонением, аномалией. Существование Али подтверждало, что я не одинока. Вот только она вовсе не тяготилась своей свободой, постоянные свидания то с одним, то с другим кавалером, походы на культурно-развлекательные мероприятия между свиданиями выделяли её из общей массы. Алиса пыталась привить мне любовь к чтению художественных книг, которыми была буквально забита наша комнатушка. Начать она посоветовала с её любимой книги, которая запрещена в советском союзе, так как пропагандирует неприемлемый для советского гражданина образ жизни. «Гордость и предубеждение». Большей бессмыслицы в жизни не читала. И не буду. На этой злосчастной книге в измятой розовой обложке моё знакомство с художественной литературой было окончено, и я вернулась к книгам, в которых можно было почерпнуть практически полезную информацию. К счастью, научной литературы у Али тоже было достаточно. И я с удовольствием помогала ей пополнить коллекцию, не жалея для этого средств. Илья и Алиса с удовольствием ходили в кино, стандартные пятнадцатиминутные видео-рассказы были популярным развлечением, на нашем заводе даже в контракте было записано, что часть оплаты выдается жетонами. На один жетон можно было приобрести билет в кино, десерт в столовой или набор для рукоделия. Десерты в столовой едва ли можно было употреблять без риска для здоровья, в том числе психического, рукоделием я никогда не интересовалась, и жетоны отдавала своему подопечному, но мои друзья словно сговорились, и приходилось периодически откладывать книги и ходить пялиться в темном зале на экран. Аля предпочитала фильмы с любовным сюжетом, таким же приторным, как и её любимая книга. Илья выбирал сценки с боевыми действиями. Один такой фильм мне даже понравился, в нем наши советские ученые полетели на Марс и организовали там колонию, но американские солдаты высадились по близости и попытались уничтожить поселение. Вместо оружия обе стороны использовали некие пластиковые устройства, которые стреляли лучами и назвались бластерами. Не смотря на нереальность происходящего, мне понравилось действо, показанное на экране, а особенно эти бластеры. Мы с Ильей с энтузиазмом обсуждали этот фильм, Аля не разделяла восторга. Вот так они и организовывали мой культурный досуг.

Однажды Аля объявила, что пора устраивать мою личную жизнь. Отнеслась я к этой затее со скептицизмом, так как считала, что мой поезд давно ушел. На тот момент мне было двадцать пять лет, а те, кто не вышел замуж в восемнадцать, считались неудачницами. Моя подруга справедливо возмутилась, она была в том же возрасте и не собиралась менять свой образ жизни из-за чьих-то стереотипов. В конце концов, я согласилась пойти на одно свидание, при условии, что если мне что-либо не понравиться, она оставит меня в покое. Я была уверенна, что как и в случае с книгой, это окажется просто неудачным экспериментом. Алиса согласилась. Она с тщательностью выбрала мне партнера из числа друзей своих кавалеров,  и на удивление он пришелся мне по вкусу. Высокий, с загорелым обветренным лицом и со шрамом через левую щеку, спокойный и сильный. При взгляде на него я сразу подумала, что такой человек никогда не поверит в какую-нибудь чушь вроде монстров с шестью ногами, которые пришли за его грешной душой. Алиса представила мне его, как охотника Ждана. Позже я узнала, что имелся в виду не охотник за зверьем, а охотник за головами. Впрочем, он охотился не только на людей, за смерть которых платят, но и на монстров вроде тех, о которых толковал отец Сергий. Это лишь подстегнуло мой интерес к человеку, чье тело было покрыто шрамами.

Наши встречи стали регулярными, Аля радовалась как ребенок тому, что я «живу полной жизнью», как она это называла. Ждан часто отлучался, иногда на неделю, иногда на месяц, а по возвращении рассказывал такие истории, в которые я просто не могла поверить. Появлялись и новые шрамы. Среди всяких вещиц непонятного мне предназначения было и кое-что похожее на бластер из фильма о путешествиях в космосе, Ждан называл это устройство гравипушкой. Однажды он привез фотографии, которые были сделаны его командой. На одной и них было изображено существо, состоящее из белых щупалец с присосками. Ждан назвал его кракеном, и я припомнила, где видела подобное изображение. На банке с кремом, который подарила мне на именины Аля, было написано, что в состав входит экстракт из щупалец кракена, а эмблемой фирмы был рисунок вот такого осьминога. Ждан рассмеялся, и пояснил, что эта надпись обман, маркетинговый ход, кракенов практически невозможно убить, в неволе они не живут, и чтоб выпустить партию такого крема не хватит всех существующих на планете кракенов, так как они очень редки и живут лишь в специфических условиях.

Еще один фрагмент из той жизни, к которой мне лишь предстояло прийти много лет спустя, я узнала благодаря Але. Она предложила поучаствовать в эксперименте, проводимом её лабораторией, и я из любопытства согласилась. На лифте висела табличка, на которой большими красными буквами было написано, что лифт не работает. Алиса, не обращая внимания на надпись, нажала кнопку вызова, двери распахнулись с тихим скрежетом. Мы вошли внутрь и поехали вниз, лаборатория располагалась на двух подземных уровнях. Всё было таким белым и стерильным, что мне захотелось кого-нибудь прооперировать. Аля без спешки переоделась, я тоже сняла верхнюю одежду. Она достала из контейнера с толстыми стенками ёмкость с темной жидкостью и сняла крышку. Мне было предложено сесть поудобнее и она принялась задавать вопросы. Я отвечала, Аля записывала в карту ответы и поглядывала на поверхность жидкости. Потом она попросила отвечать заведомую ложь. С каждым таким ответом вода в ёмкости покрывалась рябью, хотя колебаний в воздухе не ощущалось. Затем я должна была сама выбирать, когда отвечать правду, когда ложь. И жидкость безошибочно определяла те фразы, которые я говорила не искренне. Час спустя Аля сообщила, что эксперимент окончен, и она может провести меня. Мы зашли в лифт, он поехал вверх,  и вдруг встал на месте, двери заклинило. Аля нажала кнопку вызова оператора, там ответили, что механик придет в течении часа. Чтоб скоротать время я попросила у Али просмотреть её отчеты, которые она собиралась сдать в архив по пути. Эти отчеты касались той самой тёмной жидкости, которая в документах значилась как «объект 2108» или «мёртвая вода». Помимо того, что было замечено мной, жидкость имела еще несколько свойств. Если на видеозаписи человек лгал, вода никак не реагировала. Но если рядом с ней включали запись того, как человек в реальности лгал при жидкости, она отзывалась рябью, то есть она обладала памятью. Коллективной памятью, так как разные образцы взаимодействовали между собой таким образом. Человек, выпивший не менее 112 миллилитров жидкости на час терял способность говорить. Чем больше масса человека, тем больше жидкости необходимо было выпить для достижения эффекта. При приеме внутрь двух литров мёртвой воды человек умирал в течении четырех минут. При этом часть мозга, отвечающая за речь, повреждалась. То же самое происходило, если ввести человеку в вену всего пять кубиков этой жидкости. Я прочла лишь несколько страниц отчета, а всего их было шестьдесят, но пришел механик, и Алиса отобрала документы.

Следующий подобный эпизод произошел несколько месяцев спустя. Ждан вернулся из очередного своего похода и попросил помочь раненому товарищу. С Мишкой мы общались, и я, конечно, согласилась помочь. Это было первого мая. У всех был официальный выходной, на главной улице города, названной в честь революционного вождя, проходил парад. Мы с трудом пробрались через толчею, и при этом у меня украли кошелек, в котором, к счастью, практически не было денег.

Войдя в квартиру я раздернула шторы, солнечный свет залил комнату, а Миша со стоном дернулся и отвернулся к стене. Это насторожило меня. Беглый осмотр, при котором парень старался прикрыть глаза рукой, защищаясь от света, привел меня в ужас. Рана, ради лечения которой меня позвали, уже зарубцевалась, хоть и продолжала болеть. У больного была повышена температура тела, а мышцы на левой руке подергивались судорогой.
- Как давно его укусили? – тихо спросила я у Ждана, зная, что в таком состоянии больной остро отреагирует на шум.
- Четыре дня назад.
Я подняла на любовника удивленный вгляд.
- А до этого случая его кусали дикие или домашние животные? В последний год или даже два года?
- Нет, - покачал он головой, - Миха счастливчик, его даже в детстве никто не кусал, и руки-ноги он не ломал. Вот это в первый раз ему досталось, не то что я, весь зашитый – усмехнулся Ждан своим располосованным лицом.
Я задернула шторы, и вышла на кухню, поманив за собой Ждана.
- Я уже ничем не могу помочь, - пришлось признаться мне.
- То есть как? Рана ведь практически зажила, эта зверюга не так уж сильно его цапнула.
- У него бешенство. Обычно, после укуса дикого животного проводят вакцинацию, чтоб помешать вирусу размножаться в нейронных клетках. Это не лечение, а профилактика. После проявления симптомов ничего сделать уже нельзя, только попробовать облегчить его страдания, влияя на симптомы, а не на болезнь. Я проведу анализ на подтверждение диагноза, но сочетание симптомов не вызывает сомнений в правильности диагноза. Если ты ему предложишь стакан воды, у него сведёт судорогой горло, это называется водобоязнь. Сейчас он не переносит света и шума, эти факторы могут вызвать истерику. А через несколько дней его может парализовать. Я принесу все необходимые лекарства для облегчения состояния. И, мне очень жаль.
В маленькой кухне повисло напряженное молчание, а в оконные щели прорывались приглушенные радостные гимны и возгласы праздничной процессии с флагами, заполонившей площадь.

Анализ подтвердил моё предположение, не смотря на то, что между укусом и заболеванием прошло неправдоподобно мало времени. Четыре дня спустя Миша скончался. Препараты помогали снимать судороги и держали его в полубессознательном состоянии до самого момента смерти.

Ждан относительно спокойно перенес это событие. Судя по всему, ему не впервые приходилось терять боевого товарища. Мы продолжали часто видеться. Однажды утром он поглаживал меня по спине, ленивая нега растекалась по телу, и не хотелось спешить на работу.
- У тебя появилась новая родинка, - с удивлением заметил он, очерчивая её в районе поясницы. Я тут же забыла об этих словах, потому что глянула на часы и поняла, что опаздываю.

Вернувшись с работы я внимательно рассмотрела в зеркало эту родинку, и поняла, что это черный грибок, тот самый от которого вымерла большая часть жителей Тополевки. Вколов ударную дозу противогрибковых препаратов, я обработала пораженное место спиртом, а затем мазью, которая, как мне показалось, немного сдерживала развитие болезни. Отношения с Жданом я разорвала без объяснения каких-либо причин, предварительно убедившись, что он не заражен. Хотя, если у меня проявились признаки заболевания спустя столько времени, ни  чем нельзя быть уверенной.

Алиса донимала меня расспросами, пытаясь выведать, что произошло между мной и охотником за головами, но ей не суждено было удовлетворить любопытство. Я наблюдала за грибком, периодически проходя узи внутренних органов. Пока поражение ограничивалось небольшим пятнышком на спине. Оно то уменьшалось, то увеличивалось. Однако я не сомневалась, что мой конец близок. Тем временем исчез Илья. Не появился на работе, перестал возвращаться в общежитие, бросив все свои вещи и сбережения. Я попыталась разузнать, что-нибудь о нём, никто ничего не знал, мои расспросы встречали с неприязнью, а вскоре уволили с работы, как мне кажется именно за нарушение негласного правила молчания. Этот случай не был единственным. Вскоре люди стали исчезать в таких количествах, что это уже не могли игнорировать власти. В городе ввели комендантский час, вот только это не решило проблемы, люди продолжали пропадать. Алиса не обращала внимания на нововведение и часто уходила под вечер с новым кавалером, а как-то раз прибежала посреди ночи, покидала в сумку деньги, документы и несколько свитеров, крепко обняла меня, и сказала, что уезжает за границу со своим ухажером. Так я осталась совершенно одна в городе, накрытом незримой тенью. Без работы, без друзей, зато с неизлечимым заразным заболеванием, непонятно как проявившемся, спустя столько времени.

Мои изыскания в области лечения подобных загадочных заболеваний свели меня с  Василием Григорьевичем Шаровым, известным в научных кругах исследователем. Прикрываясь научным интересом, который, впрочем, не был поддельным, я сумела попасть в штат его передвижной клиники, которая отдаленно напоминала мою первую работу. Возможности для исследования здесь предоставлялись широкие, но здесь же я смогла в полной мере осознать собственный посредственный уровень. Успехи у лаборатории были и не малые, в основном в области вирусологии, но в исследовании грибка мы так и не продвинулись. Моя болезнь пока не прогрессировала, но сама мысль о том, что в любой момент она может активизироваться, уже не пугала так, как раньше. Человек ко всему привыкает, даже к нависшей угрозе смерти.

Интересная работа, постоянная занятость, мельтешение городов похожих один на другой, как две подгоревших гренки, ровные, но далекие от близких, отношения с коллегами – такой была моя жизнь последние шесть с половиной лет.

Две недели назад Шаров предложил мне продолжить исследовательскую работу в клинике города Петровск, который, как он выразился, стоит на границе с неизведанным и предоставляет простор для такого разума, как мой. Моё упорство в исследования, вызванное эгоистическими соображениями, и отказ от личной жизни казались ему проявлением качеств настоящего ученого. Я дала согласие на новое место работы.