VIII часть

Вам ни разу не казалось, что за вами следят в засыпающем между огней городе? Никогда не было тошно от того, что никто не может проводить вас до дома, когда это так нужно? Не было страшно, когда вокруг – ни души?
Вам не было плевать, что вас мучают такие вопросы?
«Сцена – город в паутине улиц». Холодные артерии проводов, фонарные столбы вдоль разбитой дороги. Жужжание трансформаторных будок – такое же, как в деревне, которую я знаю наизусть.
Раньше я боялась ночных деревень больше ночных городов. Я была маленькой, килограмм двадцать вместе с зимней шубкой. Отец всегда был рядом, держал за руку, вёл по знакомым тротуарам. Мне не было страшно. Машины ездят и в окнах горит свет.
Но в ночных деревнях воют цепные псы и снег предательски громко хрустит под ногами. Даже кирпичные дома становятся чёрными, сугробы перед ними – могильные насыпи, щербатый серп луны освещает мёртвое поле за огородами. Пахнет морозом и дымом от бань. И рядом нет отца, потому что отец не ездил в деревню.
Мне казалось, что нет на земле ничего шумнее города. А там, где шум и свет – там не страшно.
Сегодня мне достался неполноценный город. Шума не было. Был свет – светили фонари и окна. Были машины. Немного машин, но они тоже светили. Были знакомые тротуары.
Была я, шедшая со съёмной мастерской куратора. Мы готовили мои картины: восемь маслом, семнадцать акварельных разных форматов и около сорока чёрно-белой графики и гравюр. Из сорока уже отобранных получилось восемь коллажей, чтобы приятней было для посетителя. В итоге - всё самое лучшее, что рисовалось за прошлый год…. Я самостоятельно забивала гвозди, совершенствуя недоделанные рамы, подписывала щукой-экслибрисом эскизы, вешала работы. Потом мы устали и пили мятный чай без всего, потому что куратор забыл перекус дома, а я понадеялась на него. Он наскрёб мелочью какую-то сумму и хотел спуститься в магазинчик, но было уже семь часов. Я собралась домой и по-честному решилась не халявить, отказавшись от чужих денег на проезд.
Куратор куратором, а национальность еврея не пропьёшь – потребует ещё с процентами.
Всё весёлое осталось позади. После омерзительно холодной ночи день и вечер выдались матово-тёплыми. Сняла шапку и с удовольствием провела рукой по остриженным волосам, которым больше не обязательна была укладка.
Ведь асимметрия.
Город непривычно тихий. После двухсот метров по проспекту – неприятные тёмные проулки. Чувство тревоги за кого-то, не за себя, нарастало, заставляя сунуть шапку в сумку и надвинуть меховой капюшон по брови. Оставалась половина пути.
Стало неприятно и тоскливо. Дурацкие мысли шумели в мозге – то про Полину и Барсика, то про работы и низкую оценку критиков, то про пошлый раздражающий взгляд, коим меня удостоил куратор, пока я на четвереньках подписывала картину.
Попался одиноко стоящий табачный ларёк. Полина. Отношения наши потеплели. Она горячо извинилась за скатерть и две ночи, которые не провела в квартире (я тогда до двух бегала по кухне, почти рыдая, но всё-таки не позвонила; а утром меня разбудило трогательное сообщение от неё), ни слова не сказала о Хилоне, но мы друг друга простили. Она купила новую клеёночку – с персиками и павлинами. Я о чём-то подобном давно мечтала. И хоть бородатый оставался тайной для меня и табу для неё, всё шло замечательно.
Поравнявшись с ларьком, вспомнила, что у меня нет денег, кроме завалявшихся двенадцати рублей.
- Тётенька, - жалобно, скрестив лапки на груди, - продайте сигарет, ну пожалста-а!..
Мясистое лицо тётеньки показалось из окошка. Таких презрительных мин я давно не встречала.
- Чего? Опять паспорт дома забыли? Без паспорта не продаю!
- Да есть у меня паспорт. У меня денег нет.
Лицо выразило что-то, похожее на недоумение последней стадии.
- А я что?
- Продайте за четверть цены! Сигареты подруге и просто хорошему человеку.
Тётенька от моей нахальности, видимо, совсем отупела.
- Да как же… мне ж нельзя, я не могу. За покупателей мне платить, что ли?
Пока она говорила, я вываливала сверху на монетницу пачку связанных гравюрок, не попавших на выставку. Продавщица даже не пыталась со мной спорить или вообще спрашивать что-то – она только уставилась на мои руки выцветшими глазами навыкате.
- Берите. Выбирайте любую и платите за меня. Мне чёрные «Палл Малл».
- Художница?..
- Типа того. На архитектурном, правда, но послезавтра выставку устраиваю. Вы посмотрите! Паспорт нужен?..
Тётка отмахнулась. Она выбрала, к счастью, не самую лучшую, а какую-то пятнадцатиминутку с кошкой и осенним двориком.
Мы распрощались. Я держала пачку в правом кармане, в сжатой ладони.
Большими хлопьями пошёл снег, но не в силах был собраться слоем и таял, едва касаясь мокрого асфальта. Я наблюдала, как белое бесцеремонно умирает в сером. Наблюдала и подавляла желание бежать до дома по подтаявшим сугробам.
Потом я вышла на Белова. Мне оставалось пятнадцать минут до домофонной двери.