Техническое Образование

Не знаю как в других институтах, а в «нашем», бытовало мнение, что влюбляться студентам можно после сдачи теоретической мeханики, а жениться -  после окончания курса сопротивления материалов.
Если честно,  о сопромате я и до института слышал много страшилок,  но вот о «теормехе» – практически ничего.
Помню, первые занятия по «теоретической мeханике» у нас начались  шиворот-навыворот. Лектор, профессор Волькович, заболел, ему уже тогда было под семьдесят, так что мы целую «пару»  дружно галдели в первой сводной аудитории. На этот галдеж заглянул даже зам декана- Сан Саныч. После его появления  поток притих, и он ещё раз озвучил, что сегодня теории не будет, поэтому мы должны тихо сидеть, ждать  практику.
«Может, смоемся»? - подумали мы с Сашкой Егоровым, «Зачем нам практика без теории»?
Но мы только подумали так и все.

   
В начале следующей пары, сразу после звонка, к нам вошла женщина лет пятидесяти пяти. У неё были  очки на пол лица, крашеные, в темно-рыжий цвeт, волосы и кремовое платье.
Внешне она  мне сразу не понравилась, почему то показалось, что она будет зверствовать, придираться и заставлять нас зубрить всевозможные механические законы. Но я ошибся, Тамара Васильевна, оказалась весьма приятной в общении женщиной. В последствии выяснилось, что у неё напрочь отсутствовали заморочки, которыми обладал практически каждый преподаватель, с ней можно было говорить не только о «теормехе». Она любила стихи, ей нравился Брюсов, томик которого я ей подарил  в конце курса на её день рождения.
Только не подумайте, что я в неё влюбился или,  что это была взятка. Просто за время моей учебы в институте, мне попадались преподаватели, которые располагали к себе, несмотря на то, что мы всегда оставались по разные стороны баррикад.
Статика была довольно легким разделом,  даже несмотря на основную теорему Пуансо, который, явно хотел заставить заблудиться нашего брата в трех соснах.  Как бы там ни было, а все тела, в том числе и наши, оставались в покое, все было неподвижно, никакой кутерьмы и неожиданностей.
Но так продолжалось недолго, за статикой последовала менее безобидная -  динамика. Хищным оскалом,  сразу же заявили о себе дифференциальные уравнения движения – сдавать задания становилось сложнее.
Правда, кафедра теоретической мeханики, наверное, была самой безобидной.  Возможно, в это трудно поверить, но некоторые преподаватели весьма бегло проверяли наши задания, лично я знал преподавателя, который зачастую ограничивался  взглядом внутрь свернутого листа.
Вобщем, динамика тоже была терпимой, но что- то подсказывало мне, что все эти усложнения до добра не доведут.
Так и случилось. Последним разделом была кинематика - это был именно тот зверь, который конкретно показал нам когти, словно подросший в зоопарке, тигренок.
Одно определение кинематики говорило о многом
Это был раздел мeханики, изучающий математическое описание, движения идеализированных тел без рассмотрения причин движения.
Сразу после этой формулировки мое личное тело захотело переместиться в горизонтальную плоскость, а на веки стала действовать сила тяжести.  Я непроизвольно зевнул, и у меня достаточно громко хрустнула в челюсть.
Сашка Егоров посмотрел на меня  осоловевшими глазами, и я понял - кинематика «интересна» не только мне одному.

К счастью, профессор Волькович, находился от нас на приличном расстоянии и не мог видеть того восторга который посетил нас на первой лекции по новому разделу.
Помню, что обычно, после того как он предлагал нам решить ту или иную задачу для закрепления нового материала, его любимым напутствием была фраза о том, что решение этой задачи, требует незначительного усилия спинного мозга.

Вобщем, мы прошли и сквозь этот раздел мeханики. По всему выходило, что влюбляться нам уже было можно. Однако претенденток на наши с Сашкой сердца мы так и не нашли. На вопрос почему же так вышло, я вам толком сказать ничего не могу. Тут получалось, что либо нас в то время никто не интересовал, либо мы никого.
Скорее всего второе, но как бы там ни было, лето закончилось быстро, нас ждала  дисциплина со страшным названием – сопромат.   

Нашим новым преподавателем стал Брадул- Кирилов. Я не знаю, для чего Бог послал нам для изучения этого страшного предмета, человека с ещё более страшной фамилией, хотя внешне он был скорее забавным, чем страшным. 
Прежде всего, он был худой и высокий, возможно выше всех на кафедре. Я запомнил его  изрядно поседевшим, в темно-синем кoстюме и неестественно больших туфлях. 
Обычно он приезжал в институт на красном запорожце, который ну никак не подходил под его рост.
Одной из отличительных черт нашего нового преподавателя была странная привычка время от времени - подергивать шеей. Со стороны могло показаться, что таким образом он пытается избавиться от чего - то неприятного, попавшего ему за воротник.

Тем не менее, мы начали чертить эпюры и определять всевозможные силы, действующие на все, что только можно себе представить. Сдавать задания Брадулу – Кирилову было и сложно и не очень. Он всегда требовал, чтобы мы были в курсе происходящего и практически никогда не "пускался в пляс" по пройденной теме. Наш преподаватель никогда не придирался к неразборчивому почерку или непонятно указанным силам. На лекциях он монотонно бубнил по поводу всевозможных жесткостей, несущих способностях, изредка делая замечания болтунам.
Пожалуй единственной по настоящему отвратительной стороной Брадула- Кирилова было то, что он постоянно требовал  конспект всех лекций. Вызывал ли он студента к доске, принимал ли задание – первым делом ему нужно было предъявить конспект со всеми прослушанными лекциями. Вот тут то и была зарыта одна из самых неприятных собак. Судите сами - одно дело «прослушать» лекцию, чем я вобщем - то и занимался, другое дело её записать. Кое- как, выкручиваясь во время семестра, перед самой сессией  я  окончательно зашивался, и вcе время искал, у кого можно было бы переписать конспект.  Переписывание всего «прослушанного»  было самым неприятным.  Мало того, что сопромата было много, так ещё и лекции пестрели  всевозможными чертежами, от которых изрядно рябило в глазах.
Тем не менее, за пару ночей, у меня все- таки появлялся конспект, в котором я мало чего понимал, но как документ, удостоверяющий мое присутствие на лекциях - он годился.
 Сам экзамен, я помню плохо, скорее всего, я тоже его пересдавал, но видимо все прошло более - менее гладко, поскольку сопромат так и остался в моей памяти мимолетным кошмаром.



О том, что «институтская мудрость» по поводу «теормеха» и «сопромата» не совсем полная я понял только тогда, когда мы начали учить строительную мeханику.
Если бы меня попросили образно сравнить «сопромат» и «строймех», я бы привел пример стоящих рядом ежа и дикобраза. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему нас так пугали сопротивлением материалов и ни слова не говорили о том ужасе, который таила в себе строительная механика.   

Фамилия следующего преподавателя была – Китов. Ему было около пятидесяти и у него отсутствовал один глаз. Вместо него «завкафедрой» носил стеклянный протез.
Я конечно сочувствовал Китову но это обстоятельство часто повергало меня в некоторое замешательство.
Судите сами, когда разговариваешь с человеком, нужно время от времени смотреть ему в глаза. Но глаза  нашего преподавателя, жили самостоятельной жизнью. Мало того, я вcе время забывал какой из них настоящий, а какой стеклянный.
Сколько раз я сдавал задание Юрию Степановичу, который вроде смотрел на меня, а потом оказывалось, что он рассматривал решение задачи. Но это ещё куда ни шло, а ведь случалось и наоборот.
Бывало, что списывая, я следил не за тем глазом Китова, в результате чего он все прекрасно видел.
Нет, честное слово, не хочу смеяться над ним, но меня до сих пор посещает мысль, что с его стороны, все это было здорово придумано.
Как человек, «завкафедрой» был спокойным, любил часто говорить, что в институте нас, прежде всего, хотят сделать грамотными людьми.
Однажды на лекции, он ударился в самые «отдаленные отвлеченности». Китов говорил о том, что мы постоянно должны интересоваться жизнью, научными открытиями, о том, что мы  должны работать над собой, потом он сделал паузу, во время которой я добавил, что мы должны ещё и усовершенствоваться. К сожалению, я произнес  это громче чем надо и он услышал.
С галерки раздались смешки, Китов прервался на полуслове и громко спросил- «Кто это сказал»?
В аудитории повисла зловещая тишина. Я замер, ещё бы, передразнивать «завкафедрой» было делом неблагодарным.
«Я не буду продолжать лекцию, пока не встанет тот, кто это сказал»,  - Юрий Степанович был настроен решительно.
На меня стали коситься сидящие рядом - я поднялся.
Китов, посмотрел на меня сразу двумя глазами и вызвал к доске.
В аудитории возникло оживление.
«Конечно, разбудил сонное царство», - думал я, проходя мимо своих соучеников.
- Из какой  группы, - поинтересовался Китов.
- Из первой, - ответил я и посмотрел на преподавателя, однако глаза его уже глядели  в разные стороны. «Завкафедрой» помолчал ещё немного, очевидно раздумывая, что со мной делать и произнес.
- Я бы хотел поговорить с твоим отцом.
Все это было как то по – детски, «родителей в школу»... Но, я его понимал, меня нужно было, как-то наказать. Правда, Юрий Степанович не учел одного:  на все родительские собрания в школе ходила моя мама. Не то, чтобы папа забил на меня, просто изначально так сложилось - мама была главной в моем обучении, и я сказал, что лучше вызвать маму. Я не успел договорить, поток  взорвался смехом. «Завкафедрой» тоже не ожидал такого ответа, и отправил меня на место. Сейчас я думаю, что он просто растерялся. Ну, правда, откуда же он мог знать, что мама в моей семье была главной?

Другой забавный случай произошел со мной во время пересдачи экзамена..
Я пришел на кафедру вместе со второй группой. Помню, эта  группа практически вся состояла  из жителей западной Украины старостой которой был - Тимур Урушадзе. Тимур был этнический грузин, он был старше многих, и уже тогда  был партийным. Помню, что в эту же, вторую группу, по какому-то недоразумению попал и Серега Карпенко - этнический харьковчанин и личный «оруженосец» Тимура.
Нет, Серега не носил портфель Урушадзе, и не ездил на осле, позади грузинского Росинанта, он просто помогал Тимуру, в понимании бытовых проблем и проблем предметных.
В тот день Карпенко сидел возле сто второй аудитории и ждал, когда вынесут задачу Тимура.  Тем временем сам Урушадзе сидел рядом со мной и театрально морщил лоб.
Если бы кто-то, в то время, решил бы снять документальный фильм о нашем институте и о его прилежных студентах, лучших типажей он вряд ли бы не нашел.
Мы сидели под портретами  Ньютона,  Бернулли, Эйлера и подергивали бровями. Однако ни я, ни Урушадзе, несмотря на то, что он был членом партии, не знали правильного решения.
В этой связи алгоритм наших  действий был следующим – нам нужно было передать условия задач Серёге, который решив их, должен был передать задачи обратно.
Все прошло гладко, Тимур сдал экзамен, когда же подошла моя очередь, и я развернул листок с решением задачи….

Вы смотрели фильм Исидора Анненского - «Медведь»? Если смотрели, вспомните эпизод где Смирнов-Жаров бросает колбасу в портрет покойного мужа Поповой- Андровской. Беспорядочно прилипшие, к лику усопшего, куски колбасы,  были точь в точь как формулы с расчетами, которые Серега  набросал на скорую руку вокруг моего чертежа.
Ситуация была трагикомичной: я держал в руках решение задачи, но не знал как его озвучить. «Завкафедрой» заходил с разных сторон, но я молчал как Тургеневский Герасим. Какое – то время Юрий Степанович настаивал, но это ни к чему не привело, я ушел с пустой зачеткой.

Вспоминая теперь все эти науки,  я до сих пор не пойму, как я смог пройти сквозь все это и уцелеть. Тем не менее, я хотел бы искренне поблагодарить всех своих преподавателей.
Сейчас я понимаю, что они  честно выполняли свою работу: сеяли разумное, доброе, вечное, возможно увлекшись этим, они совсем забыли о "прополке". Но тут есть тоже свой плюс: благодаря этому, у меня есть высшее образование и бесценный опыт общения с людьми. Следующим моим бесценным опытом в плане познания людских душ, была уже армия, но, как говорится, это совсем другая история.