Ты сам рассуди, Господи!

«Господи Всесильный, Всемогущий, Всезнающий, спаси, сохрани меня и моих близких! Прости нам все прегрешения, Господи, ибо грешны мы перед тобой...

Но и ты пойми, Господи, не со зла мы это, не по какому-то страшному умыслу... Чай, не на небесах живём, в семью хлеб-масло принести надо. Да кусочек мяска — без него, доктора говорят, никак нельзя. Да конфетку какую дитёнку малому!
И вообще, Господи, если рассудить здраво, разве ж это грех?! Ну подкину горстку-другую сгнившего винограда под хорошую веточку покупателю — так ведь он сам дурак: смотреть надо, что тебе продают. Или вот вчера дамочку — стоит вся крашеная, противно ещё так ухмыляется, декольте до пупа — на каких-то 200 грамм обвесила. Так что ей те 200 грамм, ежели у неё на одной морде долларов 500 намазано за один раз! Может, у неё муж ванну из шампанского каждый день принимает! Может, они машины каждый месяц, как перчатки, так и меняют, так и меняют... А мне внучонку и игрушечку копеечную не купить?! Нет, вот ты сам рассуди, Господи, разве ж с них убудет?!

И вообще, вот почему ты им всё это отсыпал щедрой пригоршней, а меня — на рынок, в мороз, в солнцепёк? Я ж, Господи, там рюмочку-другую то для сугреву, то от стресса выпью, а у меня привычка уже появляется! Слышишь, Господи, али нет? Я ж какое-никакое, а тоже твоё дитя, в церкви, как положено, колени преклоняю, свечечку вон самую толстую купила, не посмотрела, что дешевле есть!

Или вот взять мужа этой мымры с декольте! Подошёл, ключами от машины нагло играет, а зенки из-под козырька так и сверлят, так и сверлят! Тьфу, глаза бы мои на него не смотрели! Ну скажи мне, Господи, почему вот ей ты послал его, а мне моего придурка, а?! Давеча гляжу: сидит, страдает! Зуб, говорит, болит, ой, как болит — аж от макушки до подбородка! Я ему — рюмашку, не помогает. Щёку раздуло, рожа горит — температура вверх пошла, ухо и то уже ломит, а к врачу, хоть умри, не идёт. Сидит, как приклеенный на диване, и плачет — себя от всего сердца жалеет. День сидит, другой сидит, на третий моё терпение лопнуло. «Эй, — говорю, — товарищ, Манькиного мужа-то помнишь? Так он вот так и помер от зуба-то, как раз на третий день!» Смотрю — испугался мой, ноги в шлёпки засунул — и на улицу. Как будто ему дробью по пятой точке сыпанули. Я — за ним! И что ты думаешь, Господи? Прихожу в поликлинику — стоит мой придурок у регистратуры с талончиком... к хирургу! «Интересно мне знать, — говорю, — что ты такого важного у хирурга делать собрался? Голову на новую менять? Так таких операций в нашей районной поликлинике пока не проводят». А у него и сомнений никаких нет: раз рвать зуб — значит, к хирургу, и точка! Половина больных, кто рядом с ним тогда стоял, от смеха вылечились...

А ты говоришь, Господи, прегрешения! Да какие такие прегрешения могут быть при такой жизни да при таком муже?! Да мне вообще от тебя что-нибудь приятное за все мои муки причитается! Вот, скажем, иду я по улице, а на дороге свёрток лежит, а в том свёртке 30 тысяч долларов!

...Ой, да не пихайтесь вы, дамочка, церковь вами не купленная! Мне с Богом поговорить нужно, имею право, между прочим! Хотя о главном мы, в общем-то, уже переговорили, ведь правда, Господи?
Спаси, сохрани нас, рабов твоих, Всемилостивый! Научи уму-разуму и прости, ежели что не так!
И про свёрточек-то не забудь, а?!»