Друг и наставник

                Из автобиографических записок.

                На фото малышня с боевым трофейным оружием

      С Васькой Дежковым, я познакомился ещё в первую зиму оккупации. Познакомился через сестру – она знала Ваську ещё по школе. Жил он в деревянном четырёхквартирном доме на углу нашего переулка и Смоленского шоссе. В сентябре 43-го дом сгорел, и он с матерью перебрался в одну из комнат нашего дома.
      В 41-м, при разгроме клубов и библиотек, Васька натаскал к себе на чердак горы книг;  книги были и советских изданий и дореволюционных, даже подшивки «Нивы» были. Закончив 2 класса он слыл «грамотеем», читал запоем, и собирал книги. Собирать было не трудно – их со стеллажей просто выбрасывали на улицу; он собрал, что не успели сжечь.

      Мы с сестрой каждую неделю рылись в его библиотеке на чердаке и уносили книги домой связками, иногда рассыпая их по дороге в сугробах или топкой весенней грязи.
      Тогда-то я и научился бегло читать, проглатывая всё подряд,  от Бианки до Купера. Читали ночами при свете лампадной плошки, фитилёк которой плавал в подсоленном бензине. Считалось, что солёный бензин не вспыхивает.
      Керосина не было, даже лампы со стеклом, почему то зовущиеся семилинейными, заправлялись бензином. При отсутствии бензина в плошках использовали жир, вытопленный из коровьих кишок, обкладывая им фитилёк.
      Такое же освещение я встретил много лет спустя в таёжных избушках  Северного Урала, только к ватному фитильку подкладывался не жир, а кусочки парафина.
      При этом скудном освещении я и портил зрение над томиками Лескова, Чехова, Толстого и других наших и зарубежных писателей, проглатывал и страшные истории о сыщеке Нате Пинкертоне – серией книжонок дореволюционного издания.
   
      Васька натаскал книг из какой-то хорошей библиотеки или в предвоенные годы ещё не было чисток книжных хранилищ по идейности: были у него  книги ещё с «ять» и другими буквами додекретного печатанья, были и религиозного и философского содержания. Ни мы, ни он этими книгами, как чтивом, не интересовались, хранил он их просто из уважения ко всему напечатанному.
   
      Мне бы сейчас ту библиотеку! Но я стал собирать книги много позже. Несколько раз у меня подбиралась неплохая библиотека, несколько раз я лишался её, но страсть к сбору книг не пропала.
 
      С любви Васи к книгам и началась наша с ним дружба. Потом начались совместные походы по городу на предмет: где что плохо лежит. Интересовались в первую очередь съестным. Стащить какую-нибудь вещь было опасно,  воровства немцы не признавали, могли и убить. Сами же фрицы брали всё, что их интересовало, то есть не воровали, а просто отбирали, попросту – грабили.

      С весны 42-го, когда начались регулярные ночные бомбёжки нашей авиации, немцы оборудовали возле каждой части и штаба лёгкие бомбоубежища в виде траншей, перекрытых брёвнами в 1-2 наката и присыпанных землёй.
      Точно в таких же щелях, но менее благоустроенных спасались по ночам и местные жители. От прямого попадания бомбы эти укрытия не спасали, но от осколков были достаточны.
      Большинство немцев, особенно офицеры, по вечерам разъезжались на автобусах и легковушках  под защиту пригородных лесов, в городе оставалась только охрана объектов и зенитчики. Для их укрытия и служили эти убежища.
      Места ночных бдений охраны и стали предметом наших дневных вылазок: в нишах стен мы находили парафиновые светильники, портативные плитки с таблетками сухого топлива, буханки твёрдого хлеба с датами выпечки, оттиснутыми формами, иногда забытые рыбные консервы.
      Мы очень удивлялись, как мог не заплесневеть и не превратится в кирпич хлеб, выпеченный ещё в 38-40-м годах.
      Начали мы шакалить с ближайших  от дома щелей, стараясь брать выборочно, наверняка брошенное и забытое. Потом Васька расширил границы: стали крутиться у штабов и складов по всему городу и брать всё, имеющее какую-то ценность.

      Дневные вылазки чередовали с ночными, в которых посещали места дневного пребывания немцев, благо охрана отсиживалась в бомбоубежищах. Это были казармы и частные дома, занятые офицерами.
      Ближайшие казармы размещались под нашей горкой вдоль Смоленского шоссе, в нескольких  двухэтажных домах постройки 30-х годов; рядом в кирпичном доме был штаб этой части. Часть видимо занималась обустройством дорог, во дворе стояли бульдозеры и другая дорожная техника.
      Пока небольшая охрана отсиживалась в укрытии, мы проникали через окна в комнаты казарм, столовую. «Тырили» съестные припасы и мелкую походную утварь; личных вещей, а тем более военной амуниции мы не трогали. Особенно в своём районе.
   
      Как-то ночью мы оказались на Бахаревском большаке, почти на противоположном конце города. Проникнув через незакрытое окно в офицерское жильё в частном доме, мы отступили от правил - Васька позарился на «Вальтер».
      Больше мы там ничего не тронули, даже шоколад и консервы в тумбочке. Портупею с кобурой бросили поблизости в солдатскую уборную – траншею с двумя берёзовыми жердями вдоль неё, одна под задницу, другая под спину. На таких толчках, спустив штаны и заложив руки за спинную перекладину, солдаты сидели даже днём, не обращая внимания на снующий поблизости народ. Офицеры предпочитали переносные будки.
   
      Ночные наши вылазки были чреваты опасностью нарваться на патруль – в  городе постоянно действовал комендантский час, населению запрещалось появляться на улице с наступлением темноты.
      Патрулировались, в основном, главные  улицы. Мы же передвигались по глухим улицам и переулкам частного сектора, больше по огородам и садам, благо заборов не было – они пошли на отопление в первую зиму оккупации.
      Патрули ходили по проезжей части улиц, избегая тротуаров, и были видны издалека.  При первых звуках сирен, оповещающих об очередном налёте авиации, патруль прятался в подворотни больших домов или в ближайшие убежища. В эти моменты мы и перебегали улицы.

      Добытый «Вальтер» достался Ваське, второй, – тяжеленный «парабеллум», снятый с убитого бомбой у дверей костёла ефрейтора, достался мне. Об этой  бомбёжке я напишу как-нибудь особо. Завернутое в тряпьё оружие,  хранили в заброшенном погребочке за сараями, где прятали всё добытое. Патронов было всего по две обоймы, и мы постоянно занимались их добычей, выменивая, при случае, у таких же как мы огольцов.
      Стрелять из своих пистолетов мы не решались, боялись даже переносить их под одеждой – любой солдат, даже не патруль, мог спокойно подозвать и обшарить. И убежать, не убежишь – немцы без винтовок вообще не ходили, даже денщики, доставляя своим офицерам завтрак или ужин, обязательно имели за спиной винтовку, реже – пистолет на поясе.
      Вынести оружие за город и пострелять в  овраге за скотобойней мы смогли уже после прихода наших войск.
 
      Наши бойцы на шпану – пацанят никогда не обращали внимания, да и ходили в городе без оружия; от них всегда можно было дать стрекача.
      Наш арсенал значительно пополнился за счёт оружия, брошенного немцами при отступлении и похищенного с трофейного склада, сначала немецкого, а потом и нашего. Склад-пакгауз на товарной станции не охраняли немцы с конца августа, да и наши, начав свозить туда всякое вооружение, до глубокой зимы его не охраняли.
      
      Чего мы только не натаскали: патроны всяческих образцов и калибров, винтовки с разбитыми прикладами, «шмайсеры» без затворов, немецкие гранаты – толкушки, пехотные   мины, запалы и взрыватели, порох и пироксилин в мешках и ящичках.
      Особенно ценны были шёлковые мешочки (картузы) с порохом, –  шёлк шел на женские кофточки. 
      Погреб едва вмещал наши запасы, и Васька решил занять один из пустующих сараев нашего дома. После того как сгорел его дом, они подселились в комнатушку нашего дома и мы стали жить через коридор.
      В сарае  оборудовали мастерские, где возились с переделкой винтовок в обрезы и изготовляли заряды для глушения рыбы. Рыбой мы начали заниматься уже в 44-м году.

      Васька был старше меня и по возрасту и по опыту, от него я и перенимал премудрости обращения с оружием и взрывчаткой, умения постоять за себя в драке.
      У него был особый приём, которого все боялись: видя неминуемость избиения, окруженный толпой, он доставал из кармана лимонку и выдёргивал чеку – толпа разбегалась. Однажды я использовал этот приём и на всю жизнь запомнил, как занемели кисти, сжимавшая гранату, каким долгим оказался путь до ближайшего пустыря, где я освободился от зажатой в руках смерти, сбросив её в старую воронку авиабомбы.
      Благодаря  его  воспитанию, я в детстве и юности ни разу не бывал бит, хотя и участвовал во множестве драк. Он и оберегал меня в заварухах и учил выживанию и самозащите.
    
      И всё-таки Васька иногда и обманывал и надувал меня, пользуясь моей доверчивостью. Так он выменял у меня  отличный складной нож – добычу казарменных вылазок, на обычную самодельную финку, причём даже не с наборной, а деревянной ручкой. Лезвие, выточенное по классической конфигурации, но из неважной стали, безбожно ржавело, точить и полировать его приходилось чуть ли не ежедневно.
      Было и ещё много разных мелких обид. Но когда нужно было сделать что-то опасное, он никогда меня не подставлял: сам надпиливал и обламывал гранатные капсюли для толовых запалов, сам испытывал новые приспособления для глушения рыбы, удалял меня, разряжая незнакомый нам снаряд или мину.  И несколько раз спасал и себя и меня от верной гибели.