Экспедиция Хасаварка

                Из сборника «Туристские очерки»

                Сосьвинская селёдка.
    В Берёзове кончается путешествие на теплоходе. Хорошо прокатились по Оби, насмотрелись на отдыхающих, приобщились к жизни путёвочных туристов. Их интересует только кухня и бар в ресторане, речные красоты привлекают редких индивидуумов. На крупных стоянках бегут в магазины и тащат на лайнер бытовые приборы: скороварки, посуду, холодильники. Что поделаешь,  в больших городах всё это – дефицит.

    В Берёзове ищем на кладбище могилу А.Меньшикова. Не находим. Кладбище подмыто притоком Малой Оби, ежегодно часть его сползает в реку. Может и могила царедворца давно уже смыта? Спросить некого: смотрителя на кладбище нет, ветхая церковь заколочена. Опрашиваемые жители смотрят на нас как на сумасшедших. История канула в Лету…, то есть в Обь.
 
    В Саранпауль летим  на Ан-2.  Оформили заказной рейс – на регулярный очередь на неделю вперёд. Прихватываем с собой двух парнишек из Саранпауля: прилетали в райвоенкомат и застряли.  Парни оказались сыновьями местных рыбаков и ещё в самолёте обещают подбросить нас на моторках вверх по Хулге.
    С аэродрома перетаскиваем поклажу к ним, ближе к реке. Дома они угощают нас деликатесом – сосьвинской малосольной селёдкой. Мы слышали про эту невидаль, но никогда не пробовали. Говорят, эту царскую закусь поставляли ко двору Рюриковичей ещё со времён новгородских ушкуйников.
    И вот перед нами тазик с мелкой  рыбёшкой вчерашнего засола. Рыба нежнейшая, тает во рту вместе с головой и хребтом. Естественно под стопочку «столичной».
    Гена привередлив: копается в мелочи, выбирает рыбку покрупней. Над одной из рыбёшек, самой крупной, долго возится – не может разгрызть. Просим показать, что он жуёт. А это всего-навсего обычный чебак – случайно затесался в косяк сельди и попал в невод. Он даже и засолиться не успел.  Остатки чебака отбрасываются, а Гена бежит во двор выбросить уже проглоченное. Развеселил компанию, пожадничал. На рыбу пару дней и смотреть не может.

    В дорогу парни прихватывают ещё пару трёхлитровых банок деликатеса. Сметаем в один присест возле развалин бывшего посёлка Ясунт. Жаль уничтожать всё сразу, но банки надо освободить – они в Саранпауле в дефиците. Дальше моторкам нет хода, река  полна перекатов и на моторах летят крепящие винт шпонки. Израсходованы и запасные. Подняться мы смогли только на двадцать пять вёрст. Дальше пойдём бечевой через перекаты и на вёслах на больших плёсах.

    Уже позже, в определителе Сабанеева я прочитал, что эта рыба водится во многих сибирских реках. Здесь её зовут тогунок. Промышленного значения не имеет, так как в косяки не собирается. Косяками она ходит только в Северной Сосьве и её притоках, и лишь здесь её ловят неводами. Отсюда и «сосьвинская».  Но почему селёдка? Это же представитель семейства лососевых, как сиг, хариус и пелядь.

                Потерянный перевал.
    Сегодня с утра меня преследует чувство неуверенности. Понимаю, что идём правильно, но по мере подъёма сомнения усиливаются. Неужели промазал?  Впереди уже хорошо виден голый гребень хребта, вокруг лесотундра с редкими искореженными ветрами лиственичками и зарослями низкорослого березняка между тундровыми проплешинами, далее будет горная тундра.
    Беспокоит меня направление тропы вдоль ручья. Этот исток я выбрал именно из-за наличия тропы. На слиянии нескольких ручьёв тропа прослеживалась только вдоль него. Она и должна была вывести на перевал в исток Кожима. Так следовало из описания этого маршрута, ещё не пройденного туристами и предложенного к разработке. Но я вижу, что исток остаётся западнее. Значит там и нужный перевал? Неужели я проглядел уходящую к нему тропу? Карта у меня самодельная, полученная путём многократного увеличения обычных административных карт. Халмеръю на карте в этом месте уже кончалась, ручьи – её истоки я наносил уже примерно, по грубой рельефной схеме.
 
    На перекусе-привале налегке возвращаюсь на место последней развилки ручьёв. Прохожу несколько метров вдоль ручья, текущего с запада. Никаких следов тропы. Значит, здесь не поднимались не то что туристы, но даже местные охотники и оленеводы. Впрочем, дурные туристы могут топать и без троп, а иногда даже рядом с тропами, срезая.
    Возвращаюсь слегка успокоенный: тропа говорит, что перевал впереди. Во всяком случае, действующий перевал. В принципе, перевалить хребёт можно в любом месте, но это в принципе…. Идти без тропы – рисковать попасть в каньон или наткнуться на скальную стенку. Пройти можно, но намучаешься.

    Выходим на открытые места. Тайга и изогнутые берёзки тундрового редколесья далеко внизу. На склонах только мхи и растущие кочками кусты вереска, багульника, голубики и полярной берёзки. Всё это не выше колена, но напрямую без тропы идти было бы сложно – знаю это по прошлым вояжам по горной тундре. Поэтому держимся всех её изгибов и поворотов. Наконец тропа уходит от ручья вверх по склону. Куда же ещё, как не к перевалу?
    И тут тропа раздваивается. Впервые после лесной зоны. Одна идёт прямо и круто вверх к перевальной седловине, другая – вправо,  в долину ручья, где, с кажущейся меньшей крутизной, идет по другому  склону как будто туда же. Но это вдвое длиннее и ребята, не сговариваясь, выбирают крутой, но короткий путь.

    Вот и седловина. Падаем на сброшенные поклажи, чтобы отдышаться – последний взлёт отнял много сил. Затем забираемся на ближайший бугорок и осматриваемся. Вокруг  горная страна и лишь сзади на юге темнеет внизу тайга Зауралья. Мы на водоразделе, но это не значит, что все реки бросятся с этого хребта на запад. Западнее, насколько хватает глаз, тянутся с Ю-З на С-В хребты. Послеполуденное солнце освещает их голые кряжи. Слившийся с горизонтом дальний хребёт – это Западные Саледы. Самый ближний – хребёт Росомаха. Где-то у его подножья мчит свои воды Кожим. Поколдовав над картой, я понимаю: мы выйдем на двадцать километров ниже истока. Значит, нет тропы с Халмерью в исток Кожима. Перевал не потерян, его нет.
    По-прикидке до реки 5 – 6 километров. А там, каков бы не был Кожим, поплывём. Сообщаю это ребятам. Глаза загораются, сыпятся уточняющие вопросы. С оттенками сомнений. Ну не верят они в мою способность счислять путь, как и не доверяют, тут уж не безосновательно, моим картам. Впрочем, кто из них и видал-то настоящие карты? Больше всего их обрадовало скорое избавление от проклятого груза. Тащим-то почти по полцентнера.

    Ниже и правее нас узкая ложбина неизвестного ручья. Туда и ведёт наша тропка. Левее, на отроге возвышается горушка со следами человеческой деятельности: склон покрыт сетью канав, издали напоминающих траншеи, отвалами, тёмными точками входов в штольни. Явно какие-то старые выработки, заброшенный рудник на горе.
    Неожиданно слышим гул взрывов. В нескольких местах над горой появляются дымки. Ба! Прииск-то работающий! Ничего подобного на предстоящем маршруте я и не думал встретить. Ни в одном отчёте или описании и намёка не было на какой-то рудник. Знаем только о экспедиции  на реке Балбан-ю. Но она далеко северней, за хребтом Росомаха. Побывать там я мечтал ещё в первом проникновении в центр Приполярного Урала. Не удалось, духу не хватило.
     Побывал там спустя пять лет Алик Петров, привёз рюкзак хрусталя для коллекции клуба. Какая коллекция? – вмиг растащили на сувениры. Упёрли даже две великолепные друзы подаренные Аликом для моей личной коллекции. Одна сверкала тонюсенькими пальчиками чистейшего хрусталя, другая – кристаллами аметиста.
    Ну, это я отвлёкся. Резво спускаемся крутыми серпантинами тропы в долину. Ущелье по мере спуска расширяется, до Кожима  уже рукой подать. Мысли крутятся по поводу этих горных разработок. Неужели  здесь одна из партий экспедиции на Балбан-ю? Как они сюда забираются?
    И здесь, совсем неожиданно, за поворотом вырастает посёлок. Вот такого поворота событий я не ожидал.

                Экспедиция Хасаварка
    Ущелье безымянного ручья  расширилось в долину, горы расступились. На берегу база геологов. Бревенчатый сарай-амбар – единственное капитальное строение, кроме него разборный домик и шатры.
    Армейские шатры-палатки поставлены кое-как, выцвели до белизны, местами с зияющими дырами. Но над всеми торчат короткие трубы печек-буржуек. Чем же их топят, ведь кругом безлесье? Вопрос праздный – у амбара груда колотых берёзовых плах, их, как и всё остальное завезли ещё по зимнику. База сезонная.

    Об этом нам повествует единственная живая душа в пустом посёлке. Но душа важная и преисполненная собственной значимостью. Он тут завхоз, значит старший после начальника – главного геолога. Он же и сторож и профсоюз и вся Советская власть, выше него по должности на сотни километров вокруг – никого. А главный геолог – он так, для подписи и печати, в дела не вникает. Причём, пенсионер, уговорили сезон доработать. Их тут двое штатных, остальные сезонники, бичи. Таких здесь шестьдесят «гавриков». Нет, смирные, не головорезы, начальства побаиваются. Но, как и все бичи, ленивы и бегут. Бегут до завершения сезона, за расчётом, хотя знают: по договору зарплату можно получить лишь по окончанию работ. На уход у каждого своя причина, порой плёвая.
    Сетует, как трудно управлять такой оравой, менторски поясняет сложность руководства. Узнав от ребят, что я тоже «крупная птица» – командую цехом с численностью более пятисот человек, да и у Влада в отделе людей больше чем в их экспедиции, он меняет назидательный тон речи. Уравнивает в значимости с собою.
    Удивляется: что заставляет нас таскать грузы в горах, плавать по опасным рекам, а не проводить отпуска, как и положено начальству, на пляжах санаториев Крыма? Действительно, что? Хотел бы я сам это понять.

    Выясняем, что устье ручья Сергей-Шор, куда я предполагал попасть через перевал, выше в восьми километрах, но оттуда нам не сплавиться, вода низка, Кожим разбежался по мелям. А мы спустились на ручей Хасаварка. Также именуют и экспедицию. К экспедиции на Балбан-ю отношения не имеют – разные ведомства. Завхоз видимо не признаёт слова «база», в их понятии база – это там, далеко в городе, где Штаб и Управление. А здесь – экспедиция. Что ж, в чём-то перекликается с книгами Федосеева.
 
    Вечером знакомимся с Главным геологом. Женщина, на вид лет шестидесяти, аскетичной внешности. Всю жизнь провела в экспедициях. Есть семья, взрослые дети, но всё это сопутствующее, главным была работа. Работала во многих регионах, практически, во всех геологически значимых районах. Но, как не удивительно, слаба в картографии. Помнит названия геологических районов, урочищ, местных и специфических названий площадных полигонов, где работала в экспедициях, а последние двадцать лет и руководила ими. Но маршрутов подхода или выхода из этих мест не знает. То есть того, что интересует нас, туристов. Смеётся: «Не по адресу! Это геодезисты прокладывают маршруты, изучают рельеф и уточняют карты. Одно, двух, реже трёхдневные хождения по крокам и выкопировкам, – вот наши маршруты! Мы не изучаем подходы к участкам работ, нас туда забрасывают».
    Разбила она наши представления о геологах, как знатоках местности, первопроходцах.  Знают они не больше, чем их сезонники. Жаль, рушится воспетая в песнях легенда. И всё же таким людям я ставил бы памятники при жизни.
    «А как же без штатных помощников? – выясняю я другой вопрос. – Кто руководит работами на прииске?» Геолог смеётся: «А там наши бывшие штатные. Поувольнялись, перешли в сезонники. Думаете после сезона готовить на базе новый заезд и раз в три года иметь отпуск, пусть и полугодовой, сладко? А теперь они отработали и на Юг, а в апреле снова заключают сезонный договор». Да, хитрые схемы в нашей геологоразведке.

    Экспедиция ведёт полупромышленную добычу пьезокварца и кварца оптического. Мы смутно представляем, где в промышленности используется это сырьё, но спросить не решаемся: вдруг и этот вопрос окажется «не по адресу». Попутные, разные «поделочные» каменюки не собирают – всё идёт в отвалы. Так что добыть «на память» не получится, разве что у работяг – те иногда прикарманивают красивые друзы цветного кварца.

    От домика начальницы идем к себе, но по пути нас перехватывают работяги, им более начальства хочется поболтать с прохожими, узнать свежие новости.  Пригласили на чай, но потчуют чифирем. От этого пойла глаза у них блестят, языки развязываются. В общем, кайфуют. Чифирь в какой-то степени заменяет им алкоголь. Наши ребята его только пригубляют, нет ни привычки, ни желания испробовать действо зелья. Я же спокойно потягиваю горькую жидкость, чередуя с затяжками махры. Веду беседу на равных.
    Влад и Аваев с ужасом поглядывают, как я прикладываюсь к кружке. Сами они даже попробовать боятся: начитались или наслышались про эту отраву.
 
    На меня чифирь не действует: пробовал его несколько раз, но кроме горечи во рту ничего не испытывал. Главное – не привыкать, как привыкают к курению. Думаю, привыкание к нему так и происходит: «за компанию» привыкают к потреблению, а затем и начинается какое-то воздействие. Хотя, какое воздействие? Ни наркотика, ни алкоголя в этом зелье нет. Просто учащается работа сердца, усиливается кровоток в организме, возникает всплеск активной деятельности. Взбадривающее действие. За счёт лошадиный дозы кофеина. Чифирщикам это и заменяет алкогольное и наркотическое опьянение.

    Разные люди собрались здесь. Каждый знает только «за себя», истории других им неведомы. Только в беседе с нами они узнают, что все они – беглецы из дома, из городов и посёлков, а у половины даже дома нет, как нет и прописки. Пустились в скитальческую жизнь по разным причинам: алименты, побег от запоев, страсть к перемене мест и работ. Нет, не найти среди них романтиков дальних странствий. Романтики – это мы! Если и есть где-то романтики, бичующие ради познания мира и жизни, то я их не встречал.

                Взвар
    На Приполярье все ягоды поспевают почти одновременно. Но ассортимент их не очень впечатляет. И самое обидное: чем выше поднимаемся в горы, тем скуднее их разнообразие. На Ляпине балуемся смородиновыми компотами, на Халмерью попадается  уже только красная смородина-кислица, чёрная исчезла.  Затем завхоз заявляет: компоты наносят брешь в наших запасах и пора переходить на ягодные взвары без сахара. А где взять сладких ягод? Они все кислые. Полярного солнца недостаточно для накопления в плодах и ягодах фруктозы. Поэтому здесь и не растут финики и абрикосы. А пить горячую кислятину противно – челюсти сводит.

    Выход из сложившейся ситуации был найден вечером напряженного дня, когда не только утомились сложным бечевником, но и вымокли под не по-летнему холодным дождём. Надо было, и согреться перед сном, и снять усталость.  Достаём спирт, отмеряем наркомовские. Получается на всех эмалированная кружка. Что там разливать на семерых? И я предлагаю  бухнуть всю кружку в горячий взвар черники. В моём опыте уже было такое применения спирта, а вот остальная братия возмутилась. Как же! Тратить драгоценные капли на кислый взвар?
    Сработал авторитет руководителя и его ссылка на старый опыт, предложение с ворчанием, но принимается.

    Взвар отцеживаем от ягод, вливаем спирт и получаем  первоклассный глинтвейн, по пол-литре на брата. Особенно довольны новички, Аваев и Зайцев. Мне кажется,  они вообще считают спирт медицинским препаратом и  не представляют его применения для питья. Будто не росли в стране, где спирт отождествляется с выпивкой. Что они пили в студенчестве? Сухие вина?
    Озноб прошёл после первой кружки, привалил зверский аппетит. Ещё по кружке выпиваем перед заползанием под полог. И уже под  крышей каждый горит желанием поделиться небывалой историей или новейшим анекдотом. Развезло. С чего бы это? Спирта пришлось на нос не более чем по 35 грамм, т.е. не более «соточки», в водочном исчислении. Вероятно, подействовал горячий взвар.
    Вечером следующего дня все бросаются  с котелками на сбор ягод. Раньше проходилось уговаривать или назначать. И пока дежурный готовит ужин, добровольцы отваривают  восьмилитровый котелок густого взвара. Ягоду берём всякую: костянику, чернику, голубику и даже недоспевшую бруснику. Глинтвейн получается ароматнейший.

    В верховьях под перевалом пошли сплошные заросли перезревшей голубики. Её просто стряхиваем с кустов в подставленные котелки. Эта ягода слаще других и имеет свою непонятную особенность – взвар получается алкогольным и без спирта. Недаром в некоторых местах её зовут «пьяной ягодой».
    Спирт убывает катастрофически. Завхоз каждый раз уменьшает дозу, полкружки уже считается расточительством, выдаёт по четверти – для запаха. Но результат тот же: все уверяют, что усталость прошла, жизнь бьёт ключом. Добрались и до НЗ – фляге, предназначенной на выезд – вдруг придётся договариваться с транспортом?

    В последний день я трясу пустой флягой над кружкой, имитирую слив остатков в восьми литровый котелок взвара. А там даже двух капель нет. Маневр проходит незамеченным и после  тостов и сытного ужина Стас заявляет:  – «великое дело глинтвейн, пара кружек и уже пьян!» Глаза у него действительно блестят, настроение «на высоте», тянет на задушевные разговоры. Разговорами и обсуждением пройденного маршрута увлечена вся группа – на всех подействовал глинтвейн без грамма алкоголя.
    Мы с Завхозом переглядываемся: «немного же надо для веселья – пара кружек ягодного взвара и уверенность, что в нём присутствует спирт».
 
                Всем надо «порулить»
    На галечнике обмелевшей реки собираем байды. Проверяю со Штурманом реку на возможность сплава. Осматриваем пару шивер и порог в километре ниже. Нет! С полной загрузкой не пройти – побьём оболочки. Будем сплавляться по одному в судне,
    Возникает соперничество за место в байдах. «Капитанить» рвутся Игорь и Влад. Но я не уверен, что они справятся, не спасуют в сложном сплаве. Я ведь не знаю, какие они байдарочники, не видал их в деле. Ребята обижаются, считают, что им как новичкам не доверяют. А я действительно не знаю, на что они способны. По справкам они имеют опыт сложных маршрутов, но по какой воде и в каком качестве?
    Принимаю диктаторское решение: поведёт караван Бетехтин, другие байды погонят Гена и Федул. Они-то побывали в разных переплётах, знают и оверкили и аварии, справятся. Остальные со мной по берегу. Сбор в месте поворота реки на запад. Ох, как взъелись на меня желающие порулить! Молча, без слов. Но за каждым вопросом, каждым высказанным мнением совсем по другому поводу слышен возмущённый крик: «Руководитель потакает любимчикам!»

    Собрались мы значительно раньше. Ниже сложного порога с прижимом ждём байдарки. Те отстали из-за пробоин. Хорошо, ребята опытные: не сушились и не клеились,  просто затыкали дыры тряпками и плыли дальше. Недолгий ремонт и плывём уже полными экипажами. Чтобы загладить обиды пешеходов доверяю им капитанские места.
    Причаливаем перед устьем Балбан-Ю. Недалеко следы давнего лагеря геологов, здесь же в склоне горы штольни выработок. На месте бывшей камералки груды неважного хрусталя – с трещинами, сколами, мутным цветом. Кое-что отбираем для коллекций.
    За устьем приличный порог. Тянет на четвёртую категорию сложности. Игорь и Влад косятся на меня, подозревают, что не доверю им прохождение порога. Но я не перекраиваю экипажи – пусть учатся.

    Таких порогов на Кожиме пять-шесть, да на Халмерью было несколько. Но там был бечевник, мы преодолевали их на подъёме. В целом этот комбинированный маршрут в перечне числится «пятёркой». Сплавная часть, конечно же, – слабенькая «четвёрка». В сравнении с Саянами.
    Чтобы сфотографировать байды в пороге Влад и Назарий перебрались в беседке по тросу, натянутому через Балбан-Ю  вблизи устья. Затем так же возвращались к своей байде. Потеряли на этом пару часов.
 
    Дальше плывём без причаливаний и разведок. Сроки поджимают. До воркутинской железной дороги пролетели за три дня. А чего её разведывать, эту реку? Её лоцию я рисовал сам, поднимаясь бечевой восемь лет тому назад.