Гл. 39. Восхождение к вершинам. Эльбрус-66

                Лучше гор могут быть только горы,
                На которых ещё не бывал (В. Высоцкий)

   Наверное у каждого человека (я говорю в данном случае только о мужчинах) должны быть какие-то свои «вершины» (лучшие достижения «чего-то» в жизни) – как реальные – в географическом смысле (горные вершины), так и «символические» (например, какие-то личные творческие успехи, достигнутые «пики» служебной, профессиональной или общественно-политической карьеры)... Для некоторых такими вершинами, возможно, могут быть покорённые женские сердца – есть и такие «спортсмены» …

   Конечно, лишь творческие удачи и жизненные успехи великих людей, которые принесли пользу и служат всеобщему прогрессу, – это действительно высшие вершины проявления духа и разума человека, неоспоримые в своём величии и значимости! Но в данном случае имеются в виду лишь скромные географические вершины, достигнутые, скорее,  в порядке тривиального самоутверждения обычных индивидуумов, одним из представителей которых является и автор этих строк.

   …Как я писал в первой главе своего повествования, в восьмилетнем возрасте я впервые попал на Кавказ. Поднимаясь как-то с мамой в Пятигорске фуникулером на гору Машук и случайно глянув вдаль, я впервые увидел в сизой дымке сквозь марево душного августовского дня сверкающие на горизонте две белоснежные «сахарные головы». Это был Эльбрус. Зрелище меня, 8-летнего ребёнка, сильно поразило.

   Спустя более четверти века, работая уже на Дальнем Востоке, зимой 1966 г. в большой мороз мне пришлось в течение всего светового дня «документировать» на участке полевых работ в глухой тайге разведочную «канаву» - траншею, с помощью которой вскрываются геологические «тела» – рудные «жилы» полезных ископаемых. Документирование включает визуальное изучение вещественного состава и структуры рудного тела и вмещающих его горных пород, а также замер элементов их залегания (положения в пространстве) с использованием горного геологического компаса. С помощью геологического молотка и зубила я отбирал пробы образцов на анализ. Изучение сопровождалось в те времена детальной зарисовкой в определённом масштабе стенок и полотна горной выработки – в данном случае канавы - на разграфленных листках «миллиметровой» бумаги в так называемой «пикетажной» книжке. Зарисовка должна была сопровождаться достаточно подробным текстом описания состава и условий залегания пород (в нынешние времена для быстроты используют диктофон – с последующей камеральной расшифровкой наговоренного текста).  Работа была кропотливая и медленная. Стоял сильный мороз и я к концу дня капитально замёрз, сильно застудив почки. С диагнозом - «пиелонефрит» загремел в районную больницу, где провалялся почти месяц. Но и после долгое время анализы были неважные…

   На июнь профсоюз выделил мне бесплатную путёвку в кисловодский санаторий для лечения. В те, «советские», времена профсоюзы заботились о здоровье трудящихся, в отличие от нынешних, когда каждый человек часто предоставлен сам себе…
  После многолетнего «сидения в дальневосточной глуши» и работы в геофизических партиях Приморской геофизической экспедиции в районах, тогда приравненных к Крайнему Северу, поездка в летнее время в отпуск считалась большим событием и удачей. Тем более - в санаторий «на Западе». Под таким названием на Дальнем Востоке обычно подразумевались более обжитые районы  Европейской части СССР западнее Урала. На «северах» - Колыме, Чукотке, Камчатке, северных районах Восточной Сибири в таких случаях говорили иначе: «поехать на материк».

   …В июне прибыл на место и был сходу «посажен» на бессолевую диету с целым рядом ограничений в части питания и общего режима. Начались бесконечные процедуры (различные прогревы, массажи с обязательным, естественно, питьём нарзана). 

   «Массовика-затейника» в третьеразрядном санатории «Красный партизан», где я обретался, почему-то не было. Вечерами скука одолевала – настолько, что я, купив только что поступившую в широкую продажу аудио-запись радиопередачи искусствоведа Н. П.  Кончаловской - жены детского поэта Михалкова - о творчестве культовой французской певицы  Эдит Пиаф, вечерами  собирал (на общественных началах») почти полное фойе скучающей публики, составлявшей основной средневозрастной контингент «почечно-печёночных» и сердечных больных… Тогда многие, как и я сам, впервые узнали о жизни прекрасной, недавно умершей певицы, впервые услышали её неповторимый голос…

   Кстати, - не забывайте, что телевидение в середине 60-х годов было ещё только чёрно-белое, телевизоры были достаточно редкими явлением (в нашем санатории отсутствовал вообще). Естественно тогда ещё не были изобретены компьютеры, ноутбуки и мобильники… Даже стержни в появившихся первых шариковых авторучках, по мере использования в них пасты, заправлялись в специальных пунктах (отдельно не продавались – были дефицитны).

   …Кроме текущих процедур, врачами, мне были «предписаны» дневной сон и терренкур (ежедневная прогулка) от санатория до так называемого «Кругозора» - мраморной беседки, откуда открывалась прекрасная панорама Северного Приэльбрусья и где в безоблачную погоду можно было увидеть саму «Шат-гору» - двуглавый красавец Эльбрус.

   Как сейчас помню - ходил день, ходил два, ходил неделю, другую. Всё смотрел на гору, на Эльбрус… И вдруг стал явственно ощущать какое-то тревожное беспокойство и «НЕОДОЛИМОЕ» желание скорее приблизиться к этой сахарной голове… С каждым днём «ЭТО» становилось сильнее меня…
   Как я искренне и наивно - вероятно, совершенно некомпетентно - полагаю, в этом случае «сигнал», запрограммированный в подкорке головного мозга в далеком детстве («потрясение от увиденного чуда»), могло «сработать» спустя много лет. Очевидно, каждый, покопавшись в своей памяти, может вспомнить нечто подобное.

   Действительно, в раннем детстве мозг особенно восприимчив не только к внешним физическим, но также и к различным  эмоциональным раздражителям. Он формирует наши впечатления и цепко хранит неосознанные желания, подкрепляемые различными побудительными мотивами. Они, возможно, трансформируются в какой-то зашифрованный код, «пусковой механизм» которого может сработать в неожиданное время и в неожиданных обстоятельствах. Одним словом, - все мы «родом из детства»… Думаю, это и обусловило столь «странное»  и – главное - непонятно почему вдруг возникшее влечение, дикий азарт и необузданное стремление приблизиться к этой вершине!

   Короче – не отбыв в санатории полностью положенный срок -, я в одно прекрасное утро почти неожиданно для самого себя («ни с того, ни с сего») покинул это заведение и с лёгкой душой сел в автобус, ехавший в сторону Баксанского ущелья.
   По мере того как наш «ЛИАЗ» продвигался к конечной цели - селению Терскол в Кабардино-Балкарии -, нагромождение гор, заросших на склонах хвойным лесом, сужалось и в просветах поперечных узких долин уже просматривались белеющие вершины. В посёлке, расположенном в верховьях р. Баксан, автобус остановился возле четырёхэтажной гостиницы «Иткол» - самом большом в те годы здании. Рядом вздымались белоснежные вершины гор. Вокруг «сновали» - иного слова не подберу – многочисленные группы одетых в яркие разноцветные лыжные костюмы людей – молодых мужчин и девушек, откуда-то из верхних этажей гостиницы раздавалась непривычная «западная» музыка… Я, как только вылупившийся из яйца цыплёнок, разглядывал непривычный для меня мир туризма-альпинизма.

   Как потом выяснилось, в эти дни здесь начинались международные соревнования горнолыжников, что в те годы в СССР было достаточно редким событием. Поселиться в гостинице в такой «час пик» было сложно. Но меня выручили операторы из группы осетинской киностудии, которым я помог разгружать из автобуса их многочисленное кино- и фото-снаряжение. Возможно, эти осетины имели какие-то виды на мою помощь и в дальнейшем, поэтому помогли мне договориться с администратором-балкарцем, который поселил меня, приехавшего из «далёкого Дальнего Востока», вместе с ними в одном большом номере. 

   Абсолютно никаких конкретных планов пребывания здесь у меня не было. Я выглядел полным «зевакой» на этом горнолыжном «празднике жизни». В те времена, по сравнению с нынешними, рядовые зрители-туристы из СССР практически почти не посещали подобные мероприятия и, если кто и приезжал сюда, то только спортсмены-профессионалы и редкие любители-зрители, преимущественно из европейской части страны.

   Высота долины Баксана в этом месте 2100 м над уровнем моря. С непривычки, после длительного пребывания моего организма в санаторном режиме фактически полного бездействия и вследствие быстрого моего переезда в местность с относительно большим (как оказалось) для меня перепадом высоты (между Кисловодском и Терсколом), побаливала голова. Но я, попав в такую необычную для себя обстановку  после многолетних монотонных рабочих и житейских будней в Приморье (в относительно однообразной среде моих товарищей - постоянных коллег – геологов-геофизиков и работяг-бичей), бегал в телячьем восторге вокруг гостиницы и только успевал «щёлкать» своим фотоаппаратом марки «ФЭД-2» подряд всё, что видел,  – прежде всего сами горы в разных ракурсах  и пёстро одетых лыжников в красивых спортивных костюмах … Напоминаю, что в те времена цветная фотоплёнка была большой редкостью, недоступной рядовому фотолюбителю, вроде меня. Поэтому все мои старые фото тех лет были чёрно-белые. Сейчас эти фото - поцарапанные и «грязные» - с трудом приходится как-то «улучшать» с помощью «фотошопа», придавая им некоторый цветовой фон…

   …«Мои» операторы из осетинской киностудии были присланы сюда заснять фильм о международных соревнованиях. До их начала они брали интервью у разных VIP-персон.  Я, любопытная обезьяна, увязался за  ними, помогая таскать треноги штативов и расставлять, в нужных случаях, большое зеркало для контрастного освещения в помещениях. В результате «попутно» и сам  запечатлел на фото различных поклонников и покровителей горнолыжного спорта и альпинизма, в частности, «живых» учёных-биологов (физиологов) академиков  Е. Тамма и  В. Энгельгарта.   

   Назавтра, поднявшись по канатке на гору Чегет я встретил целую группу немцев-туристов из ГДР.  После «обоюдной фотосессии» на фоне великолепного Эльбруса (я    «фотал» их, они – меня), я окончательно понял, что эта гора меня «приворожила»…
   «Безумное» желание  - «залезть» на неё – вдруг овладело моей душой!  Но как одиночке получить разрешение на восхождение и совершить его?.
   Сделать это новичку, да ещё не имеющего даже удостоверения «турист СССР» вне официальной группы и без соответствующей экипировки в те годы было нереально. Это сейчас, «в XXI-м веке», существует много различных туристических частных фирм, организующих разные «туры» - куда и когда захочешь. Например в 2013 г. по данным интернета предлагается много увлекательных маршрутов на тот же Эльбрус стоимостью в 35-40 тыс. руб. Тебя туда хоть «занесут» наверх и «притащат» обратно – только плати !

   В 60-е же годы горный туризм и альпинизм  «опекали» Всесоюзный комитет по физкультуре и спорту, профсоюзы и различные спортивные общества, курируемые теми же профсоюзами. В горы «ходили» только после первичной подготовки и прохождения ступенчатой временн;й акклиматизации к высоте. Выход группы в маршрут разрешался лишь после медкомиссии и получения разрешения от КСП – Контрольно-спасательного пункта, ближайшего к месту этого маршрута…

    В грустных размышлениях вернулся я в гостиницу. А в номере уже шёл пир горой: к моим «киношникам»-осетинам (хорошим ребятам!) прилепились какие-то невесть откуда взявшиеся «девочки», обычно «прилетающие», как мухи на мёд,  на спортивные и прочие тусовочные мероприятия, «сопровождая» разную «околоспортивную» публику… Отказавшись «по состоянию здоровья» поучаствовать с ними в явно намечавшемся «бордельном симпозиуме», я вышел на поляну возле гостиницы, где встретил группу симпатичных мужиков-москвичей. В таких местах и ситуациях люди знакомятся и сходятся быстро.  Слово за слово («как там Москва держится», «а как Владивосток стоит» - и т. п.) - и через пару минут я уже знал, что парни – военнослужащие-офицеры, приехавшие по путёвкам в альпинистский лагерь ЦСКА. Собираются послезавтра самостоятельной группой в сопровождении проводника-балкарца «идти на Эльбрус» - разрешение КСП уже получено…

   Я чуть тихо не «взвыл» от зависти. Они, узнав о моём «горе», что «этот геолог – «аж» с Дальнего Востока, наш человек, бродяга, - тоже «хочет на Эльбрус, да не знает как туда попасть», - посочувствовали… Поговорили с проводником. Поскольку группа была самодеятельная и «сборная» - шла автономно  -  проводник соглашался взять меня в группу и снабдить необходимой одеждой и альпинистским снаряжением (штормовкой, горными ботинками с триконями и «кошками»  - металлическими накладками-шипами на подошвы горных ботинок -, а также ледорубом и репшнуром для ходьбы в связке). Но только за оплату аренды этой «экипировки и, главное, - лишь при получении разрешения из КСП! Для этого требовалось предварительно пройти медкомиссию в соседнем посёлке Тегенекли. Я загрустил...

   Всё же, сам не очень-то веря в возможность осуществления затеянной авантюры, я на попутке помчался в расположенный в нескольких десятках километров ниже по течению Баксана  посёлок. Добравшись до главврача-балкарца, я, «нажимая» на своё дальневосточное «происхождение», стал умолять его провести «срочную медкомиссию». Тот, видимо, как-то  «проникшись» убедительностью и экспрессивностью моих доводов, отвёл меня к другому эскулапу, видимо могущему «заменить медкомиссию». Тот, однако, узнав, что я лишь вчера приехал в высокогорье, естественно засомневался в моей способности адаптироваться к высокогорью всего за два дня (обычно положено не менее 4-5 – чем больше, тем лучше). Всё-таки маршрут на восточную вершину Эльбруса (5621 м), на которую планировалось восхождение, хоть технически и не очень сложен, но «горняшка» (горная болезнь из-за нехватки кислорода на высоте) не щадит никого. Доктор заставил меня приседать помногу раз, крутиться вокруг моей «оси» и проделывал ещё какие-то тесты, кои должны были убедить его в будущей моей самостоятельности при «транспортировании» моего собственного тела вверх на вершину и обратно… Никто, ведь, не захочет отвечать за вполне возможные «происшествия» с организмом этого настырного новичка, не имевшего никакого опыта высокогорных восхождений… Логично, конечно.   

   Как назло, из-за недостаточного времени на акклиматизацию, пульс мой после быстрых приседаний, естественно, бился – «мотался», как хвостик у маленькой собачки... Мой экзаменатор сокрушённо качал головой и только почему-то цокал языком. «Откажет, гад» - приблизительно так думал я. Тогда я извлёк из арсенала своих убеждений  последний, почти «медицинский» аргумент: дескать, пульс у меня всегда частый – ещё с детства (такое действительно бывает), но зато быстро восстанавливается (что, надеялся, имело место быть). И, наконец, привлёк, как мне показалось, безотказный для кавказского еврея (каковым он оказался – я успел всё же подсмотреть на дверной табличке «соответствующую» фамилию) - довод: «должен же он мне помочь как «единоверцу»…

   Естественно в тот момент я мог объявить «единоверцем» даже буддистского монаха – терять мне было уже нечего – так хотелось «прорваться» через «бюрократические препоны» к своей цели. У жителей Кавказа, чувства национального «сродства, общности» (независимо от конкретного происхождения) культивируются веками и более сильны, нежели в России. Мой визави заулыбался («неужели сработало?») и, вздохнув, стал что-то писать. Я стоял ни жив не мёртв – так хотелось поверить в свою удачу. И действительно, в этот день фортуна оказалась  на моей стороне: он выдал мне справку-разрешение, где только была оговорена необходимость дополнительной промежуточной 1-2-х суточной акклиматизации на станции МИР-2 по пути к Приюту Одиннадцати (см. фото). Но это уже были «детали».

   Окрылённый, я помчался на дорогу голосовать, чтобы вернуться обратно в Терскол. Время поджимало. На трассе меня подсадил какой-то уазик, в котором шофёр из Минвод вёз двух, как оказалось, прилетевших VIP-пассажиров-москвичей: высокого красивого мужчину и молчаливую молодую женщину. Остановивший уазик, чтобы подобрать меня, грешного, пассажир оказался, как потом выяснилось в разговоре, главным шефом и распорядителем грядущих завтра международных соревнований горнолыжников – Председателем Федерации горнолыжного спорта СССР и небезызвестным главным редактором популярного в те времена журнала «Техника молодёжи» Василием Захарченко. На волне своего возбуждения и радости от полученного у врача разрешения, я счёл возможным вступить в дорожный разговор с москвичом, который, неожиданно для меня, подробно рассказал о предстоящих слаломных баталиях на лыжне, возможно, предвкушая - после московской редакционной рутины – удовольствие окунуться в прекрасную атмосферу соревнований и предстоящего своего участия в более близкой его сердцу другой своей ипостаси – шефа и гостеприимного хозяина горнолыжного праздника…

   …Оставалась необходимость встретиться с проводником  и как-то «завуалировать» требование о дополнительной промежуточной акклиматизации (кто захочет меня там ждать на полпути – ребята жили в Терсколе уже неделю и достаточно акклиматизировались). Но убедить проводника нарушить указание врача - это для меня было уже почти «семечками». В решающей беседе с нашим будущим шефом-проводником я, «педалируя» на доводах о моей профессии, «требующей большой закалки», успешно изображал из себя опытного и выносливого «геологического  волка», работавшего ранее в горах (хотя до этого самой моей высокой вершиной была карпатская Говерла (2061 м.). Потом, конечно, вскользь – «выдал» несколько чисто мужских комплиментов в адрес проводников-балкарцев, которые (комплименты) были дополнительно подкреплены обещанием щедро оплатить аренду «альпинистского имущества»… А что мне было ещё делать – я шёл «ва-банк» в своём азартном желании достичь поставленной цели! В результате – немногословный и флегматичный, но достаточно ответственный «служака» (профессия к тому обязывала!), - дал добро.  Дело было сделано: первый «прорыв к горе», вроде, состоялся.  Моё второе «Я», кажется,  почти кричало «Ура»!…

   Компания, в которой я собирался совершать свои подвиги, была достаточно пёстрой: два адъюнкта (аспиранта) военно-воздушной инженерной академии им.  Н. Е. Жуковского – Игорь и Андрей, инженер «Мишка» (как ребята сами отрекомендовались - в туристско-альпинистском сообществе, как известно, часто принято общаться и называть друг друга по именам, независимо от степени знакомства и даже возраста) и ещё двое «суховатых» по телосложению – самых что ни на есть альпинистской кондиции – парней, имена и профессии которых забыл. Формально старшим группы был высокий красавец Андрей, но по жизненному опыту и физической выносливости неформальным лидером являлся Игорь Родимов – бывший лётчик-испытатель. Все в хорошем для «хождения» по горам возрасте – около тридцати.
   Ребята имели какие-то,  небольшие правда, спортивные альпинистские разряды, кто-то из них даже ходил на Памирский «шеститысячник». Самым «старым» (и неопытным) оказался я, год как уже «перешедший» к тому времени за возраст Христа… 

   Впереди ещё оставался один день, который был посвящён лицезрению лыжных соревнований. В середине июля снега в горах было маловато, поэтому место старта было «поднято» чуть ли не на водораздел Чегетского хребта.
   Поднявшись по канатной дороге до известного в Приэльбрусье всем туристам и альпинистам кафе «Ай», пройдя выше и устроившись между стартом и финишем, я впервые увидел воочию подобные соревнования – всё было внове. Поэтому только и успевал фотографировать, вылезая чуть ли не на лыжню под ноги слаломистов в поисках эффектного кадра…
   Вечером в холле гостиницы состоялось чествование победителей и вручение призов. Мой «старый знакомый» - Василий Захарченко - на нескольких языках приветствовал руководителей делегаций, с которыми обменивался подарками, а также чествовал победителей.

   Между прочим, при этом произошёл маленький конфуз: приветствуя спортивных руководителей из разных стран, он забыл о «шефе» румынской команды, сидевшем за столом президиума через одного (почти рядом), и перешёл к награждению победителей. Румын за столом обиженно «задёргался», в президиуме возникла тихая паника, кто-то что-то шепнул Захарченко на ухо…
   Тогда наш Председатель Федерации горнолыжников СССР, немного изменившись в лице, поклонившись румыну, с широкой улыбкой на смеси французского и румынского (которые немного близки) извинился и, встав, произнёс несколько приветливых слов, вручив какую-то поданную помощником квадратную коробку. В ответ гость тоже сказал пару слов на румынском и вручил «хозяину бала» другую большую уже цилиндрическую коробку. Захарченко тут же раскрыл её и вытащил из неё огромную бутыль с вином! Торжественно поднял её над головой и, воскликнув «виват», крепко обнял гостя. «Инцидент» был красиво исчерпан.

    Я так подробно об этом пишу, потому что впервые тогда попал в такую обстановку, поэтому запомнились мельчайшие детали…
…На следующий день после завтрака в столовой мы стартовали в сторону Эльбруса. Уже позже полудня, пройдя чуть правее ледника Азау, благополучно добрались до  Приюта Одиннадцати. Оригинальное трёхэтажное здание этой гостиницы для альпинистов, имевшее облик обшитой алюминиевыми листами огромной гондолы дирижабля, было построено на юго-восточном склоне горы Эльбрус ещё  в 30-х годах прошлого столетия. В то время это была самая высокогорная гостиница в мире (на высоте 4130 метров над уровнем моря). Такое название ей было дано по предложению председателя Кавказского горного общества Р. Р. Лейцингера, переночевавшего впервые в этом месте с группой восходителей в 1909 году.

   Внутри Приюта в комнатах-общежитиях обычно располагались: на первом этаже - альпинисты, на втором — инструкторы и спасатели, на третьем — сотрудники местной геофизической обсерватории и приезжие учёные. В Приюте имелся «камбуз» (кухня) и помещения для складирования альпинистского снаряжения и сушки одежды.
   На третьем этаже усилиями энтузиастов был создан и одно время существовал музей. 16 августа 1998 года практически бесхозный «Приют 11» из-за нарушений правил пожарной безопасности - по небрежности постояльцев - сгорел…

   В 60-е годы до Приюта обычно водили туристические группы. Выше шли только «альпинисты-профессионалы», либо прошедшие спецподготовку группы в сопровождении проводников. Сама эта технически несложная «горушка» (категории 2а – из 6 возможных), вместе с тем, по своему бывает «своенравной и капризной», в чём неоднократно убеждались многие горовосходители. Главные факторы, осложняющие восхождения – это переменчивая погода и, отчасти, высота. Если высотный фактор (кислородное голодание и сопутствующая ему  горная болезнь, недомогание – в просторечии – «горняшка»), можно как-то «смягчить» акклиматизацией - последовательным пребыванием на постепенно увеличивающейся высоте, то погода от нас не зависит. Здесь, как говорится, - кому как повезёт…               

    Едва устроившись, я в радостном изумлении от увиденного начал «бегать» по узким коридорам и каютам, сигая «вверх-вниз» по лестницам-трапам. Но не тут-то было - стала побаливать голова, дыхание учащалось - отсутствие акклиматизации явно сказывалось… Стал «ходить» потише. Забрёл на камбуз  - там на каком-то «спецпримусе» в достаточно объёмном котле что-то варил заросший чёрнобородый мужик. Познакомились. Говорил с каким-то акцентом - оказался болгарином из Сборной альпинистов Болгарии, тренирующихся на Кавказе перед последующей экспедицией на Памир, где в конце  июля-начале августа планировалась международная альпиниада. Сама сборная пошла «размяться» вверх и, по возможности, взойти на Эльбрус, а его из-за плохой акклиматизации оставили в Приюте варить ужин. Он пожаловался мне, что, вот, уже второй час варит гречневую кашу, а она всё твёрдая, никак не сварится в кипящей воде... Вместе, наконец, сообразили и пришли к выводу, что виновата высота. Действительно, как позже уточнили, вода на этой высоте кипит при температуре лишь чуть выше 80-ти градусов…

   Приют был практически безлюден – кроме нас и невезучего болгарского альпиниста на приюте оставались только радист и двое дежурных спасателей. Лазая вокруг Приюта по не полностью закрытым снегом скалам, я всё время был не в силах оторвать взгляд от двуглавого красавца, периодически закрывавшегося грозовыми облаками (почему-то «наползавшими» снизу) и вновь открывавшегося на фоне голубого неба в просветах облаков. Действительно, - мы то были «выше туч», поэтому кучевые облака формировались ниже нас, что с непривычки удивляло.

   …Случайно нашёл в расщелинах каменных глыб несколько ржавых старых немецких латунных гильз от винтовки, которые сохранил на память…
   Постепенно небо стало полностью закрываться плотными кучевыми облаками, которые приобретали серовато-сизый оттенок. Время шло, и в лагере стало как-то тревожно: рация болгарских восходителей молчала. Наконец, из своей голубятни сбежал дежурный радист и помчался  к спасателям. Те стали быстро одеваться и с ледорубами и вязками верёвок (репшнуров) пошли вверх навстречу возвращавшимся болгарам. Как оказалось, по пути наверх их застигла «сухая» гроза». Все повернули назад и спускались вниз, поскольку у нескольких человек были поражения молнией. Игорь и Мишка, как наиболее опытные из нас, тоже стали одеваться, полагая  быть не лишними, если понадобиться помощь... Остальные из нас пребывали в томительном ожидании.

   Но через какое-то время из закрывшего вершину тумана (набежавшей тучи) стали появляться люди. Мы увидели возвращавшихся наших ребят, а потом и болгар – все остались целы, помощь никому не понадобилась. Раздеваясь и освобождаясь от своей экипировки, болгары оживлённо делились подробностями своего неудавшегося восхождения. Запомнились их эмоциональные рассказы о том, как у них из ледорубов (которые бросить было нельзя) и кистей рук выскакивали огромные искры, а у некоторых над капюшонами синтетических курток сияли электрические «нимбы» разрядов молний. Некоторые получили, к счастью незначительные, травмы конечностей…

   «Сухие» грозы в горах, в том числе и на высокогорье (даже выше снеговой линии), бывают достаточно часто. Описаны многочисленные случаи, когда молнии вдруг при ясном голубом небе «ударяли» из расположенных сбоку и даже ниже человека грозовых туч. Они часто сопровождались тяжёлыми травмами с ожогами и параличом конечностей…

   …К вечеру «снизу» в Приют подошли две очередные молодёжные группы «организованных, «плановых» туристов. Это была их завершающая точка, откуда, вдоволь «нафотографировавшись» на фоне Эльбруса, они должны  были завтра возвращаться назад в Терскол. Все оживлённо и радостно переговаривались, знакомились. Мы, как более «серьёзные» люди, завтрашние «восходители», отдыхая, сгруппировались отдельно в двух «каютах» отдалённого крыла «гондолы».

   …Все время со дня приезда в Терскол после санатория я чувствовал себя, однако, «не блестяще» - побаливала голова, не было аппетита. Ничего не изменилось в самочувствии и после прихода на Приют – недостаточная временн;я высотная акклиматизация давала себя знать. Вероятно то же чувствовали и некоторые ребята (как признался один потом после возвращения), хотя и в меньшей степени, чем я.

   «Несвежий»   вид был и у Андрея (как потом выяснилось – по другой причине)… Являясь классическим экстравертом (да ещё с «научным» уклоном – постоянно стремящимся что-то анализировать и делиться вслух своими ощущениями и «соображениями», в том числе – относительно своего самочувствия), я несколько раз – за обедом и ужином - вслух пожаловался на отсутствие аппетита и головную боль (не придавая особого значения своим словам – как бы между прочим)… Я совсем не подумал, что это могло кого-то «озаботить»…

   Следующий день было решено потратить на тренировочную «пробежку» до группы скал Пастухова (4800 м.). Сбегали. С нами пошли несколько ребят-горнолыжников (16-17-ти лет) из местной спортивной школы. Они почти круглый год с детства тренировались на высокогорье и были хорошо адаптированы к высоте. Оставив нас наверху, они покатили вниз. Было удивительно впервые видеть как буквально через пару минут их фигуры превратились в маленькие точки далеко внизу…
 
   Погода была неважная - ветреная, облака периодически закрывали как Эльбрус –выше нас, так и Приют – внизу. В душу закрадывалась тревога: а что будет завтра… Но вернулись нормально. За ужином я снова (в разговоре «между прочим») вслух проанализировал своё состояние (вот, «трепло»), удивляясь отсутствию аппетита… Вечером, когда вся индивидуальная экипировка была разобрана и подогнана, еда (шоколад) и питьё собраны, уже перед сном вся группа собралась в одной «каюте» для предстартовой «планёрки». Проводник - сотрудник КСП - ушёл на ночлег к своим коллегам  в «командный отсек» и, как заведено у «профи», в «болтовне клиентов» не участвовал. Его дело – «провести группу наверх и вернуть вниз». И всё.

   И тут неожиданно для меня на собрании «грянул гром»: официальный руководитель группы Андрей вдруг заявил, что, «посовещавшись, мы решили» - меня на восхождение не брать ! Не ожидав такого, я, помню, только  растерянно переводил глаза с одного на другого, как казалось уже, «временного» товарища. Ребята – кто отводил глаза, кто молчал -, вероятно, выжидая моей реакции. Мотивировка: «ты сам, ведь, говорил, что плохо себя чувствуешь»… Накаркал таки я, «болтун-аналитик» на свою голову…

   И я буквально возопил – основной посыл моих возмущённых воплей был: «да как же вы…», «да за что», «да я – хоть на карачках вылезу наверх», дескать «стоило мне с Дальнего Востока сюда ехать ради этого…» - и т. д. и т. п. Последнее, конечно, я «подзагнул» - как мы помним, я вовсе не специально ехал сюда для восхождения –, такое желание у меня возникло спонтанно. Но я чуть ли не орал от возмущения…

   Разрядившись в своих эмоциях, я обиженно умолк. Да простит меня читатель за явный литературный штамп, но, действительно, в «каюте» на какое-то время «повисла тягучая тишина»… Наверное мой эмоциональный взрыв произвёл некоторое впечатление… И тут меня «спас» Игорь Родимов. Тяжко вздохнув, он сказал, что меня «наверное, надо всё же взять» на восхождение - под его личную ответственность и опёку. Кто-то  улыбнулся, кто-то молча кивнул, Андрей безразлично пожал плечами: согласие опекать меня  - по сути незнакомого и чужого для их «схоженной» в горах компании – означало лишь то, что Игорь брал на себя всю заботу обо мне – вплоть до принятого в альпинизме долга «спускать» меня с горы, если не взойду на неё и, тем самым сорву его собственный подъём. Ответственность, однако… По прошествии времени, я иногда думаю, что мне был просто устроен «экзамен» – не откажусь ли в последний момент я сам из-за своего неважного самочувствия…

   Разошлись ночевать. Спать оставалось немного: выход был назначен на час ночи. Погода улучшалась и днём можно было ожидать подтаивания снега на склонах. Дабы не «месить» мокрый снег на спуске и был намечен такой ранний выход.
   Чтобы как-то успокоиться после такой моральной встряски, я решил прогуляться  перед сном по Приюту. В большой кают-компании шумели пришедшие из Терскола на ночёвку туристы – слышался перебор гитарных струн, звучали «бардовские» песни… видимо, ребята ещё полностью не ощутили влияния высоты, либо притерпелись, либо не хотели показывать своей «слабости»…  Через какое-то время одна девушка с весьма «сурьёзным» выражением лица – видимо староста группы -, сказала буквально следующее: («Тише, ребята, там альпинисты отдыхают, они ночью идут на Эльбрус!»). Туристы попритихли. А я, салага, внутренне аж возгордился: «Это ж надо – так  про нас говорят, и про меня тоже…». Я до конца не верил самому себе – что, в конце концов, всё же «иду на Эльбрус!». После фиаско болгарских «профи», из-за плохой погоды вернувшихся, не дойдя до вершины, наши «акции», как «бесстрашных» восходителей, в глазах юных туристов, конечно, весьма возросли…

   Кое как сложив свой рюкзак (кинул туда плитку шоколада и фляжку с калиновым соком) я долго колебался относительно своего друга-«ФЭД’а» - брать его с собой или не брать. «Настращавшись» приключениями болгар («даже сама сборная команда страны не смогла подняться!»), а также нависшей надо мною огромной ответственностью в связи с  обещанием любой ценой не подвести товарищей, я – по-прежнему с неутихшей головной болью и отсутствием аппетита (вечером похлебал пару ложек какого-то супа с куском хлеба – и всё) - решил максимально «облегчиться», в надежде, что кто-то меня «сфотает и так». Как потом оказалось, это  было моей ошибкой…

   Последующий мой многолетний опыт фотографа-любителя всегда свидетельствовал об одном -  с фотоаппаратом нельзя расставаться НИКОГДА! По аналогии с «законом бутерброда» (который, «как известно», падает со стола на пол намазанной маслом стороной) лучшие объекты для съёмок попадаются тогда, когда у тебя с собой нет фотоаппарата… Это аксиома!
 
                INTERMEZZO («вставка» - итал.)

   Здесь я остановлюсь на кратких сведениях об Эльбрусе и особенностях высотных восхождений – вообще. Эти сведения, в основном, почерпнуты из многочисленных, но разрознённых и часто многословных статей в Интернете. Делаю это вовсе не для того, чтобы привлечь незаслуженное внимание читателя к, в общем-то,  тривиальному событию в жизни частного лица – и, тем более «набить себе цену» этим, в сущности, рядовым и случайным событием в моей жизни, а «собрать в кучу» (в одном месте) информацию и «подать» её в едином «букете», чтобы кто-то из моих потомков, быть может,  увлёкся ГОРАМИ - почувствовал «ЗОВ ГОР», испытал ни с чем не сравнимое почти религиозно-мистическое чувство, возникающее при посещении величественных мест «обитания горных ДУХОВ», как бы - насмешливо или серьёзно - к этому ни относиться… А также – для того, чтобы осознать ту прописную истину, что «в горах не шутят» - к любому восхождению, любой степени сложности - надобно относиться очень серьёзно и тщательно к нему готовиться. Если бы я знал тогда то, о чём знаю сейчас и о чём пишу, моё восхождение протекало бы гораздо легче.   
   А высота, как неразгаданная тайна, всегда, ведь, будет притягивать человека...

   Итак, «что такое» Эльбрус, на восточную вершину которого собралась  идти наша группа ?
   Cлово "Эльбрус" тюркского происхождения и трактуется примерно так: "гора, вокруг которой крутятся облака". Другое название - Шат-гора (в переводе с адыгского - гора Радости). Как известно, Эльбрус представляет собой двухвершинный потухший вулкан. Западная вершина - если смотреть с  юга (откуда чаще всего совершаются восхождения) - имеет абсолютную высоту 5642 м, восточная  - 5621 м. Вулкан сложен застывшей андезитовой лавой, покрытой (особенно в зимнее время) сплошной «бронёй» льда и снега. Кое-где из-под снега летом обнажаются отдельные скальные выступы (вокруг Приюта Одиннадцати, на высоте 4800 м - скалы или «приют» Пастухова» - и на северном склоне восточной вершины - ступенчатые «щетки» древних лавовых потоков).

   …Во время Великой Отечественной войны, когда немцы пытались прорваться  через Кавказский хребет в Закавказье и Иран, в плане операции «Эдельвейс», подписанном Гитлером, был специальных пункт о «покорении» Эльбруса и установлении на высшей точке Европы фашистских флагов. В августе 1942 г. группа немецких альпинистов водрузила военные  флаги третьего Рейха над обеими вершинами Эльбруса. Всех солдат, поднявшихся на вершину, которую намеревались назвать именем фюрера, наградили железными крестами. Были изготовлены специальные жетоны с контурами горы и надписью «Пик Гитлера».
   Но спустя 176 дней, 13 февраля 1943 года, потрёпанные ветром фашистские “знаки власти” были сброшены с обеих вершин советскими альпинистами, установившими там государственные флаги СССР… Немецким войскам так и не удалось прорваться через Кавказский хребет !

   Это история… А каковы особенности Эльбруса с точки зрения горных восходителей?
   Как ни странно, несмотря на её относительную несложность и популярность (возможно именно вследствие этого!) с ней связаны многочисленные ЧП. 
Ниже -  краткие сведения, заимствованные  из интервью начальника спасательной службы Эльбрусского района Б. О. Тилова.
              (см. сайт
   Эльбрус – одна из самых посещаемых гор мира и, увы, одна из самых смертоносных. Не сказать, что кровавых, ведь абсолютное большинство погибших, в основном, «только» замерзает насмерть. Люди гибнут застигнутые внезапной непогодой или сбившись с пути в тумане. Часто падают в трещины, которых полно в стороне от основных маршрутов.
   Эльбрус коварен и не терпит легкого к нему отношения. Следует всегда помнить о печальной статистике восхождений на него. < Можно > сказать, что, в среднем, за год на Эльбрусе гибнет от 15 до 20 человек. Причина заключается в том, что на Эльбрус, в отличие от сложных альпинистских маршрутов, часто идут люди неорганизованные, плохо экипированные, иногда даже не дающие себе труда зарегистрироваться и получить консультацию в спасательной службе. Можно сказать, что несчастные случаи на 95% происходят с так называемыми «дикими» туристами, не имеющими ни достаточной квалификации, ни маршрутных документов. Даже если такие люди уже не впервые здесь, в горах, они своей самоуверенностью подвергают большому риску себя и окружающих.

   …Самое главное - это отношение восходителей к Эльбрусу. С виду Эльбрус - очень простая гора. И многие заблуждаются, считая, что так оно и есть. Восхождение начинают поздно, идут, теряя последние силы, до самой вершины, на спуске попадают либо в непогоду, либо в темноту. Результат один – сбиваются с пути и гибнут в трещинах. Или замерзают. Ещё одна причина – резкая смена погоды. Погодные условия на Эльбрусе могут измениться буквально за полчаса. Ориентироваться при отсутствии видимости очень сложно, а сбиться с пути очень легко. Результат тот же - трещины… Тысячи трещин глубиной более ста метров… Провалиться в них очень легко, найти пострадавшего практически невозможно.
   Был случай, когда альпинисты, спускаясь на юг, ушли далеко на север, в сторону Пятигорска. Их нашли в 15 километрах от Эльбруса. При этом руководитель группы поднимался до этого на Эльбрус 40 (!) раз… Это говорит о том, как сложно ориентироваться на Эльбрусе в непогоду. Заблудиться может даже опытный гид, что же говорить о людях, впервые столкнувшихся с этой горой… По причине плохой погоды от восхождения на Эльбрус отказался даже сам Великий Тенцинг Норгей – первовосходитель на Эверест. Этот факт говорит сам за себя….

   Следующая причина – недостаточная акклиматизация. Многие переоценивают свои силы, торопятся взойти. И иногда даже восходят. Но сил на спуск уже не остаётся, портится погода, темнеет. Вероятность, что человек доживёт до следующего утра, если он не дошёл до базы, очень мала…
   Уже после публикации этого интервью, в мае 2006 года группа альпинистов, состоящая из 12 человек, совершила попытку восхождения на Эльбрус. В результате наступления плохой погоды и потери видимости участники заблудились, а затем замёрзли, пытаясь устроиться на ночевку в районе Седловины. Из всей группы вернулся вниз только один (!) человек...

   Например список жертв самого высокого (6960 м) и самого древнего (раннекаменноугольного возраста – около 350 млн. лет) вулкана Аконкагуа в Аргентине насчитывает 126 человек. На Эвересте (8848 м), расположенном на границе Непала и Китая — 211 погибших. На Эльбрусе, официальная статистика отсутствует, но их явно больше, чем на Аконкагуа и лишь чуть меньше, чем на Эвересте…
   Погодные условия и состояние маршрута – это две основных проблемы, которые волнуют опытных восходителей на Эльбрус. Подъем в непогоду или при плохом прогнозе лучше не начинать. Основное количество погибших на склонах горы - это те, кто просто потерял правильный путь в условиях отсутствия видимости.

   Наличие либо отсутствие участков «голого» льда на маршруте определяет его техническую сложность. В хороших условиях иногда можно обойтись даже без кошек. К счастью летом льда почти никогда не бывает.
   Если повезет по этим двум позициям, то восхождение на Эльбрус может стать для вас совсем не сложным. Но как бы ни были вы удачливы, с одной проблемой вы столкнетесь непременно. Это реакция вашего организма на изменения внешних условий. На высоту, на солнечную радиацию, на холод, на другие неблагоприятные факторы. Для большинства альпинистов это становится испытанием на переносимость ими высоты.

   С давних пор ученые и альпинисты столкнулись в горах с явлением снижения работоспособности организма. Говоря научным языком, наблюдается резкое усиление или скорее расстройство сердечнососудистой деятельности, дыхательной, пищеварительной и нервной систем, особенно в первые дни пребывания на высоте. В многих случаях это приводило к развитию острой горной болезни, когда появлялась прямая угроза жизни человека. При этом, чем выше поднимались в горы альпинисты, тем сильнее проявлялись неблагоприятные симптомы.
   …Практика привела к выводам о необходимости предварительной акклиматизации, осуществляемой в определенной последовательности. Обычно она предполагает постепенный набор высоты со спуском на ночь на более низкие высоты.
…Как обычно, существует теория и существует практика акклиматизации. Теоретически мы рекомендуем идти на восхождение на Эльбрус после не менее чем 7-10 дней активного хождения на более низких высотах. Но на практике, часто на восхождение идут люди всего на 4-5-й день после приезда в горы – спешат и, поэтому иногда терпят неудачу.

   Вот что говорит наука о неблагоприятных факторах высокогорья.
1) Температура. С увеличением высоты среднее убывание температуры на Кавказе в летнее время составляет 6,3-6,8° на 1 вертикальный километр, однако практически это может быть и до 10°C.
2) Влажность воздуха. Поскольку давление насыщенного водяного пара определяется только температурой воздуха, то в горных районах, где температура снижена, парциальное давление водяного пара также мало. Уже на высоте 2000 м влажность воздуха в два раза меньше, чем на уровне моря, а на больших горных высотах воздух становится практически "сухим". Это обстоятельство усиливает потерю жидкости организмом не только путем испарения с поверхности кожи, но и через легкие при гипервентиляции. Отсюда проистекает важность обеспечения адекватного питьевого режима в горах, т.к. обезвоживание организма резко снижает работоспособность.

   3) Солнечная радиация. На горных высотах сильно возрастает напряжение лучистой энергии солнца в связи с большой сухостью и прозрачностью атмосферы и ее меньшей плотностью. При подъеме до высоты 3000 м суммарная солнечная радиация увеличивается в среднем на 10 % на каждые 1000 м. Наибольшие изменения обнаруживаются со стороны ультрафиолетовой радиации: ее интенсивность увеличивается в среднем на 3-4 % на каждые 100 м подъема на высоту.
   …Чрезмерно интенсивное воздействие солнечных лучей может привести к ожогам, солнечному удару, сердечно-сосудистым и нервным расстройствам, обострению хронических воспалительных процессов. С набо-ром высоты возросшая биологическая эффективность ультрафиолетовой радиации способна вызвать кожную эритему, кератит (воспаление роговицы глаз). Кремы, маски, очки – это обязательные вещи для альпинистов на Эльбрусе.

   4) Атмосферное давление. По мере увеличения высоты атмосферное давление падает, тогда как концентрация кислорода, равно как и процентное содержание других газов, в пределах атмосферы остаются постоянными. По сравнению с уровнем моря атмосферное давление на высоте 3000 м ниже на 31 % и на высоте 4000 м - на 39 %, причем на одних и тех же высотах оно увеличивается от высоких широт к низким и в теплый период оно обычно выше, чем в холодный.
   Падение атмосферного давления тесно связано с недостатком кислорода. Результаты экспериментов показывают, что на высоте 4000 м количество О2 уменьшается во вдыхаемом воздухе вдвое. Выше – ещё больше. Всё это приводит к недонасыщению кислородом гемоглобина, в ткани поступает его недостаточное количество и развивается явление, названное гипоксией. Последняя - с комплексом сопутствующих ей явлений (заторможенностью двигательных и «мыслительных» реакций, потерей пространственной и временн;й ориентации вплоть до психических расстройств – неадекватным поведением  с возникающим полным равнодушием к опасности и, часто, состоянием полной прострации), что именуется горной болезнью («горняшкой»).  Все эти факторы существенно влияют на условия и успех прохождения высокогорных маршрутов…

                -XXX-
… Однако, обратимся к восхождению. Около часу ночи был тихо «сыгран» подъём и через 10-15 минут все выстроились на площадке выхода из Приюта. Проводник, бегло оглядев нас при свете фонарика и проверив «амуницию» каждого, дал команду стартовать.
   В час ночи мы тронулись. Небо было чистое, светила яркая луна, в блеклом свете которой отражались спрессованные ветром снежные накаты и кое-где торчавшие ледниковые заструги… Меня, как самого неопытного (и, как отчасти справедливо предполагалось, потенциально самого «слабого») «поставили» идти впереди группы (чтобы я не отставал и меня «подгоняли» сзади идущие). Размеренно и сперва не спеша, в темпе, указанном мне проводником, наша цепочка потянулась вверх. Трикони хорошо держали на замёрзшем, но не скользком  снежном насте, репшнур не понадобился, ледоруб нужен был пока только чуть ли ни как «опорная тросточка»… Проводник, замыкавший группу, подбадривал нас, и всё, вроде, шло хорошо.  Я  чувствовал себя уверенно  и, как ведущий, желая отсеять у товарищей все сомнения в своих физических кондициях, энергично «попёр вперёд и вверх». Помню, какое чувство внутреннего восторга испытывал я в этой ночи: вдруг вернувшееся (скорее всего - на эмоциональной волне) бодрое самочувствие, полное безветрие,  скрипящий твёрдый наст снега под ногами и чистое от облаков звёздное небо над головой (звёзды помню хорошо, а, вот, луну – почему-то нет) – всё настраивало на победный лад. Погода нам явно благоприятствовала. Впереди в полутьме рассвета слабо проглядывала раздвоенная сахарная голова Эльбруса, и даже неожиданно возникшая над ним падающая яркая звезда – всё это вдохновляло и способствовало полной эйфории… Я, «салага», в душе ликовал!

   …Шли, уже несколько часов, не отдыхая, когда начинало уже светать. Яркие, до этого, звёзды стали гаснуть… Я, как «ведущий» шёл в том же темпе и был пока «собой доволен». Через какое-то время, где-то между приютом Пастухова  и седловиной, сзади периодически стали раздаваться редкие возгласы типа: «Юрка, тормозни» или «короче шаг».  Но почти одновремённо наш проводник-балкарец, шедший замыкающим (чтобы никто не отстал) комментировал эти крамольные речи короткими внушительными репликами, вроде: «нормальный темп, не отставать». Уже на подходе к седловине, отделявшей «нашу» Восточную вершину (5621 м) от  Западной (5642 м), когда солнце уже всходило из-за гор, возгласы с требованием замедлить темп участились и, принадлежали, как оказалось, … нашему официальному руководителю Андрею (больше всех опасавшегося вчера моей «несостоятельности» при восхождении). Вот так да!..

   Я, вдохновлённый своей ролью «авангарда» группы, остановился в ожидании и стал почти нагло возмущаться словесами типа: «кого же мне слушать – проводника или вас, слабаков ?».  Идущие сзади стали совещаться, что делать с товарищем. Оказывается, Андрей вдруг «расхотел» идти выше. Известно, что такие психологические выкрутасы и непредсказуемые «сломы» бывают при некоторых формах горной болезни («горняшки»)…

   Опасаясь, что меня заставят остаться на седловине с ним вместе «для охраны» друг друга (хотя речь об этом пока не шла), я, как храбрый заяц, предупредительно «бросился в атаку», предложив обычно практикующуюся в таких случаях методику подъёма – «взять его на репшнур», т. е. поставить посредине и, подсоединив репшнур спереди и сзади к двум другим товарищам, «вытащить» его таким образом, наверх (чтобы ему в процессе подъёма оставалось только «передвигать ногами»). Конечно, это оказалось оскорбительным для формального «руководителя» группы Андрея. 
   
   Вероятно, в неожиданной его слабости, отчасти (если не в наибольшей степени), сказалось и чрезмерное перед восхождением внимание, которое он ежедневно (точнее – еженощно) уделял дополнительным «ужинам» с официанткам столовой в период предшествовавший восхождению. Причём, как утверждали ребята, каждый раз «ужинал» он с  новой пассией... Ничего не скажешь – орёл! Но всё хорошо в своё время… Как бы то ни было, добравшись до «седла» - седловины между двумя вершинами  (5200 м.), где стояла маленькая (2х3 м) алюминиевая «палатка» - защита восходителей от ветра – он всё же сам благоразумно решил остаться в ней и переждать, пока мы «сбегаем» на вершину. Все, в т. ч. проводник, согласились. «Бежать наверх» надо было ещё где-то 300 с лишним метров только по вертикали (перепаду высот). «Побежали». Точнее – уже медленно «поползли»…

   И тут-то - вот «ОНО» - началось ! Я стал ощущать первые признаки приближения «горняшки», обусловленной кислородным голоданием: вялость и апатию, замедленность реакции… Наиболее энергичный и, как оказалось, самый выносливый из нас всех, Игорь (недаром, что лётчик-испытатель) вскоре обогнал меня на подъёме и, сипло выдохнув: «жми, Юрка»,  как-то немного «враскачку» пошёл дальше вверх. Я потащился за ним…

   Конечно, на моём самочувствии сказалась неопытность – неполная акклиматизация (до Приюта врач рекомендовал сделать ещё хотя бы одну промежуточную ночёвку на Мире - в те времена туда ещё не была проложена подвесная канатная дорога для лыжников - и там переночевать, дабы организм постепенно привыкал к высоте (что сделано не было). Я прибыл в горы с равнины практически всего за три дня до восхождения (ребята «кантовались» в Приэльбрусье уже более недели). При этом в течение всех последних дней (в т. ч. и на Приюте) я практически голодал (на «приютской» высоте почти полностью потерял аппетит – за всё время съел лишь несколько ложек каши да супа – а, как потом мне объяснили, надо было есть даже через силу). Содействовал этому также и неправильный питьевой режим – вместо чуть подслащенного чая я по какой-то собственной дурости потащил наверх и пытался пить горький консервированный калиновый сок… А он «не пошёл» у меня, и без питья я почти что «высох». В результате этого мой организм оказался ещё и практически обезвоженным. Ну и, конечно, не надо забывать, что попал я сюда после больницы и санаторного лечения с диетой и различными процедурами, где мало двигался. В общем – какое-то оправдание своим честолюбивым надеждам «первым» в группе взойти на Эльбрус (как 13-ю годами раньше на Говерлу в Карпатах), я для себя нашёл. Смешно об этом вспоминать, конечно! Особенно «с высоты» моего нынешнего возраста…

   Подъём на восточную вершину Эльбруса после седловины обычно идёт по северному склону, где андезитовые лавовые потоки вследствие выветривания образуют ступенчатые «щётки», по засыпанным снегом выступам которых, приходилось подниматься. На этой высоте (более 5300 м) уже приходилось, «как учили»,  делать вдох и выдох точно в ритм шагов, выдыхая воздух (с «шипением»)  «через зубы и полузакрытый рот. Было физически тяжко. Я шёл практически «на автомате», как говорят восходители. Меня стали обгонять и другие товарищи. Но я «решил умереть», но взойти на вершину! И упорно шёл вверх.

   Сейчас, по прошествии почти полувека, интересно подумать, как важно в молодости для человека самоутверждение, когда многие поступки часто граничат с безрассудством. Такие случаи часто настигали меня в последующие годы – например, когда я пытался дойти в одиночку до САМОЙ кромки вершинного кратера «керосинившего» фтористыми газами Ключевского вулкана или когда пересекал фумарольные поля вулкана Тятя на Кунашире (где задыхался от серных испарений и спасся от удушья, лишь закрыв нос платком, предварительно помочившись в него); когда из-за излишней «лихости» чуть не утонул в кратерном горячем фумарольном озере вулкана Головнина на том же Кунашире. Наконец, когда пытался на Шикотане для сокращения пути подъёма преодолеть «замок» в нависающих скалах с отрицательным углом наклона: туда как-то добрался, но обратно спуститься уже не смог – даже смотреть вниз было страшно… Тогда я, как в приключенческом кинофильме, обрывая в кровь кожу на пальцах, уже на грани полной потери сил от усталости и тупого безразличия к своей собственной судьбе, распластавшись, как уж, на круто уходившей вверх скале, медленно полз вверх, подавляя в душе находившие на меня «волны» дикого ужаса и «животного» страха перед, казалось, неотвратимым срывом вниз и падением с высоты более 100 м на острые скалы и каменистые глыбы, торчавшие среди накатывавшихся пенистых волн океана…

   Но Господь меня тогда не оставил. На практически гладком склоне я почти бессознательно руками нащупал какую-то нишу и заполз в едва выделявшийся скальный «карман», который постепенно стал уполаживаться и расширяться. По нему я постепенно добрался до верхней кромки застывшего базальтового потока, где уже можно было уцепиться за какие-то выступы…  Спасён! Ничего, кроме полного бессилия, усталости и тупого равнодушия (никакой радости!) не было. Какое-то осознание произошедшего пришло гораздо позже. С тех пор я ещё несколько раз попадал в подобные ситуации, легкомысленно желая «сократить» путь  или «ускорить» подъём, пока всем своим нутром, наконец,  не осознал ту непреложную истину, что подъём на крутые скальные вершины в большинстве случаев бывает  относительно более лёгким и часто спасительным, чем спуск…
   Сверху я потом сфотографировал это место и в назидание самому себе написал на фото «Memento mori» - («помни о смерти»), чтобы всегда об этом помнить и «не наглеть» по жизни... Да уж, так было! Сейчас эта надпись красуется на мониторе моего компьютера.

   Однако вернёмся к Эльбрусу. Наконец, подъём стал постепенно менее крутым, и я, почти механически передвигая ноги и, честно говоря, совсем плохо соображая, сколько надо ещё подниматься, вдруг неожиданно заметил, что выше уже «почему-то» некуда было идти (что показалось странным…). Да - это была вершина! И я на неё – несмотря ни на что - взошёл! Ура!
   Поднявшиеся сюда чуть ранее ребята моё немного запоздалое, но всё же состоявшееся, появление, встретили радостными возгласами, как мне показалось, даже с примесью некоторого удивления. Не совсем, увы, красиво выругавшись (да простит меня Господь за почти матерщину на высоте 5621 м.), – я со смесью торжества и обиды за высказанное вчера «некоторыми» (Андреем) в Приюте ко мне недоверие произнёс: «Ну, что,…, поднялся я сюда ?» Все почти хором заговорили – «дружно заквакали, как лягушки»: «поднялся, поднялся - молодец!»…
   Было 7-00 утра 15-го июля 1966 г. Чуть с востока Эльбрус освещало уже довольно яркое восходившее солнце. На небе не было ни облачка. Красота!

   Отвлекаясь, упомяну: говорят, Провидение (Господь!) благоволит к детям и пьяницам, оберегая их. Что касается последних – знаю массу доказательств их удивительного «везения и живучести» при авариях, падениях с высоты и т. п. случаях. Дело здесь часто лишь в состоянии б;льшей расслабленности мышц у последних (не говоря уже о детях), нежели у трезвых… Так и нам, дилетантам, повезло: погода, видимо, «расслабилась» после вчерашнего и была – лучше не придумать! Тогда как только накануне мастерам спорта и чемпионам Болгарии, несмотря на их опыт и тренированность, не повезло – и всё тут… В этой погодной «лотерее» - одна из главных особенностей восхождения на Эльбрус.
   …Об открывшейся с вершины панораме говорить не буду. Её нынче можно оценить по многочисленным и высокохудожественным цветным фото, размещённым в т. ч. в Интернете. Мне, например, визуально наиболее запомнилась «рогатая» или, скорее, «клыкастая» грозная Ушба с её крутыми страшными скальными выступами, «стоявшая» прямо «напротив» и чуть левее нас, а также голубоватый треугольный просвет между нагромождением хребтов и облаков на горизонте (с юго-запада), что, как утверждали ребята, было Чёрным морем… А весь простиравшийся южнее и «наискось» от Эльбруса  Кавказский хребет был ниже нас !...

   Но тут же,  на вершине, я испытал и огромное разочарование» - из-за того, что, перестраховавшись после вчерашней вечерней «разборки» и выраженного мне недоверия, я решил максимально облегчить свой груз и - «с кровью в сердце» - оставил свой ФЭД» на Приюте. Я  рассчитывал, что фотопанораму Кавказского хребта «на фоне моей морды» сделает кто-то из ребят. Фотоаппараты были только у двоих (у оставшегося на «Седле» Андрея, после всего произошедшего вчера, я, естественно, ничего не хотел просить).  Но – увы – поднявшись раньше меня всего на 5-10 минут, Игорь и Мишка «расстреляли» в восторге от увиденного сверху всю свою плёнку. Мой «порученец» Игорь, видимо, желая в этот момент как-то меня «утешить», несколько раз «щёлкнул» меня на фоне величественной панорамы Главного Кавказского Хребта (Эльбрус находится чуть в стороне, севернее…). Но его фотоаппарат, как помню, подозрительно громко тарахтел (что бывало в старых плёночных фотоаппаратах, когда катушка вся заснята и крутится вхолостую на вращающемся барабане …). Игорь потом прислал мне разные фото кавказских панорам, но на их фоне  МЕНЯ («моей морды») – ТАМ НЕ БЫЛО!
   Вот честолюбец ! Иди докажи теперь спустя почти полвека (правда – зачем и кому это надо?) - «стояло меня там или не стояло»… «СТОЯЛО», конечно, - СТОЯЛО! Чем и горжусь спустя много лет – за то, что сумел «преодолеть себя» !

   …Вторая похожая «душевная травма» случилась у меня спустя 35 лет в штате Аризона, когда я возвращался после двухмесячной командировки в США, где мне довелось работать в Калифорнийском  Университете (Санта-Круз). Решив проехать по штатам с Западного Побережья США до Нью-Йорка частично путём наших «первопроходцев» - культовых писателей-журналистов 30-х годов И. Ильфа и Е. Петрова (написавших очень популярные в 30-40-е годы прошлого столетия путевые очерки – книгу «Одноэтажная Америка»), я, поколесив по северным штатам США, заехал – уже в Аризоне - в  город Тусон. Начитавшись в детстве и юности Майн-Рида, Фенимора Купера, О’Генри и прочих литературных апологетов романтики Дикого Запада, я вознамерился обязательно попасть в интриговавшие меня с детства места на границе с Мексикой, где «среди каменных скал и кактусов в пустыне Сонора на быстрых конях скачут ковбои, свистит летящее на тебя ласс; и гремят выстрелы из кольтов»…

   Местная туристическая фирма, специализирующаяся на подобном «экстриме» (были бы у клиента только «мани»), быстро организовала для меня на следующий день поездку на юг, где в нескольких километрах от мексиканской границы (которая  - в нашем понимании - вовсе не граница, даже нет пропускных пунктов) располагалось экзотическое ранчо.

   Там, среди огромных 4-5-ти метровых толстых кактусов, меня уже ждал скучавший хозяин и несколько дежурных «ковбоев». Поскольку на организацию с их и моим участием стилизированной (в голивудском духе) «погони» с перестрелкой (холостыми) у меня средств не было (запросили около $ 700), я вынужден был ограничиться «выездной фотосессией». Мне подобрали  полное ковбойское обмундирование: соответствующие джинсы, куртку и настоящие ковбойские сапоги – на каблуках и со шпорами. Нацепили огромную  ковбойскую шляпу, которая всем идёт к лицу – я подозреваю, что во многих американских вестернах лихие киношные ковбои – пожилые киноартисты, уже «выходящие в тираж», прикрывают ими свои лысины. С настоящим кольтом на боку (но, конечно, незаряженным) я водрузился на довольно приличного вороного коня  и под присмотром «коллег» проехался по большой поляне между стоявшими, как зелёные колючие свечи, кактусами… До этого, вообще-то у меня был какой-то опыт (хоть и с большими перерывами) «сидения в седле» - в Приморье и Забайкалье (в 50-90-е годы прошлого столетия) во время полевых работ.

   …Потом я, увлеченный постановочным процессом, принимал различные «героические позы» - в то время, как привёзший меня сюда таксист, должен был, по договоренности,  беспрерывно меня «фотать». Я лишь покрикивал на него: «фаэст» (fast) и «ванс эген» (once again) - «быстрее» и «ещё раз»), не обращая внимания – как он фотографирует… Тот усердно «расстрелял» всю мою плёнку. Когда же я окончил позировать, коня увели и я, переодевшись, принялся пить завершавший сей ритуал традиционный кофе с белыми хрустящими тостами. Решив сменить новую плёнку, вскрыл фотоаппарат - и сразу «получил» почти мини-инфаркт: предыдущая «ударная»  касета с девственно чистой плёнкой полностью осталась на левой катушке, сорвавшись в самом начале съёмки с правого барабана.

   …Оказывается, мой фоторепортёр-таксист, не замечая этого, усердно щёлкал вхолостую… Ехать обратно в Тусон за плёнкой и делать дубль было некогда: мой путь лежал далее в сторону Рио-Гранде, а время было ограничено сроком вылета по уже купленному билету из Нью-Йорка в Россию. До «города Яблока» (как американцы именуют свой мегаполис) ещё предстояло добираться по намеченному маршруту (через Техас, Луизиану и Вашингтон).  Пришлось сделать всего лишь несколько заурядных снимков,  «стоя - просто так - под кактусами»…

   Я долго переживал это происшествие (прочитав далее главу о моей специфической «фотоболезни», читатель, быть может, и поймёт меня). В данном случае уж так мне хотелось – хоть на старости лет – полюбоваться  таким экзотическим ковбоем на коне среди 4-5-ти метровых колючих кактусов… Не состоялось. Такую «роковую» неосмотрительность и небрежность я себе до сих пор простить не могу! Кесарю – кесарево, у каждого свои радости и печали…
   Как же счастливы нынешние фотолюбители, пользующиеся цифровыми фотоаппаратами с картами памяти… А я ведь начинал ещё в 50-е годы, когда приходилось в домашних условиях проявлять (ночами!) фотоснимки так называемыми «проявителями и закрепителями», используя различные химикаты - «гидрохинон» и «гипосульфит натрия»…  Да-с!

   …Но продолжу «про Эльбрус». Начали спускаться. Ребята (четверо) и проводник пошли до седла обратной дорогой, чтобы «забрать» Андрея. Здесь я – грешен - нарушил некоторые формальные правила альпинистской техники безопасности. Не чувствуя никакой  (в особенности моральной) необходимости тащиться за Андреем (который чуть не сорвал моё восхождение) по относительно более безопасному и пологому, но более окружному пути назад (хватало и четверых других мужиков – его близких товарищей), я, «как геолог», решил спрямить путь и выйти напрямую чуть ниже седловины. Довольно быстро буквально скатившись с крутизны вершины по ещё плотному снежному насту с западной стороны склона, я дал криком знать, что уже спустился и нахожусь, ожидая всех, чуть ниже седла, на пробитой нами при подъёме в снежном насте тропе. Через какое-то время подошли и ребята с Андреем. Вид у него был весьма вялый и грустный. Глаза его всё время смотрели в сторону…

   Мы пошли вниз, но я предварительно получил (выслушал) от проводника некий формальный словесный «втык» за нарушение правил «техники безопасности» (самовольное изменение маршрута и отход от группы). Но в то время моя уверенность в своих силах уже не знала границ. Главное – я взошёл на Вершину и никого не подвёл!    Относительно своей «самовольности» – скажу, что она у меня «в крови». Вообще, всю жизнь «страсть как не люблю» маршрутных шаблонов - возвращаться обратно по той же дороге, по которой уже однажды прошёл или проехал. Стараюсь всегда передвигаться кольцевыми и лишь в худшем случае – радиальными маршрутами. Это, наверное, обусловлено самой моей профессией геолога, когда требуется часто за ограниченное время исследовать максимально большее количество скальных обнажений пород, делая как можно меньше «холостых заходов». Я всегда старался таким способом передвигаться в любых своих ипостасях – от полевых геологических рабочих маршрутов в России до познавательных путешествий  по стране и в зарубежных поездках. Так что моя иногда излишняя самостоятельность, самоуверенность и «самодеятельность» имеют, если и не оправдание, то, по крайней мере, некоторое моральное обоснование…

   Хотя дошёл вниз до Приюта я уже порядком уставши и на пределе сил, проваливаясь по щиколотку в уже подтаявший на ярком полудённом солнце рыхлый снег, дело было сделано, вершина взята! Перекусив, брякнулся на нары рядом с ребятами, некоторые из которых, как говорится,  «уже дружно храпели»…
   Ближе к вечеру мы все проснулись, немного поболтали, поужинали остатками запасённой провизии (у меня появился, наконец, аппетит!) и снова завалились спать. Переночевав, утром пошли вниз, в Терскол. Последним плёлся расстроенный  Андрей.

   Я дважды просил Игоря и Михаила по очереди сделать на память фото всей группы. Как потом оказалось, на всех снимках Андрей старался не попасть в кадр - закрывал лицо шапкой либо отворачивался – не хотел «запечатляться». Конечно, понять его было можно… Ну, а я  был, конечно, в приподнятом настроении – рожа моя почти всё время «сияла»…

   Спускаясь ниже «снежной линии», обратил внимание на то, каким резким, но приятным  для глаз «диссонансом» воспринимается «живительный» ЗЕЛЁНЫЙ ЦВЕТ (мой любимый) - появившихся зелёных высокогорных лугов и одиночных зелёных кустарников. Действительно, лицезрение (даже в течение не очень большого промежутка времени) лишь двух однотонных цветов высокогорья – преимущественно белого (снега) и редко чёрного (скал) –, оказывается, подспудно угнетает человека. Попадая снова в царство разных оттенков цвета, человек как бы вновь восстанавливает восприятие цветовой гаммы не только на физиологическом уровне, но и - что  важнее – как бы сам восстанавливается психологически. Это знают многие альпинисты, длительное время, вынужденные зрительно воспринимать только однотипный чёрно-белый фон гор…

   Недаром в детских садиках стены стараются раскрашивать цветными растениями. Фруктами и «сюжетами» из разных сказок, воспитывая в детях с раннего возраста оптимистический и жизнерадостный взгляд на мир… Но почему это ещё не делается и в больницах ? В местах, где страждущие люди находятся - чаще всего достаточно скученно - в тоскливом ожидании различных процедур и операций – в сочетании с внутренним одиночеством своего противостояния болезни… В этих обстоятельствах монотонные белые стены действуют угнетающе, совсем не отвлекая больного от его часто невесёлых мыслей и, напротив, лишь заставляя концентрироваться на собственном состоянии и самочувствии… 

   По мере спуска организм быстро восстанавливался после высоты, появился совсем уже «зверский» аппетит. Придя в гостиницу и переодевшись, сразу пошли в столовую альплагеря, где «наши» девочки-официантки принялись откармливать «героев восхождения». Про конфуз с товарищем, конечно, никому  не говорили (это по негласным правилам альпинистской и туристической этики  у восходителей делать не принято). Два дня мы откармливались, посещая столовую альплагеря ЦСКА, где по путёвкам были «прописаны» ребята, при этом я – бесплатно - по содействию Игоря (возобновившиеся «связи» ребят-москвичей с официантками способствовали этому безотказно).

   В один из таких дней после возвращения  в Терскол, как-то вышли мы после обеда из столовой, окосевшие от обильной еды, все в хорошем настроении. Я, так, вообще совсем ожил и был готов, хоть снова, «как храбрый заяц», штурмовать новые вершины. На спортивной поляне возле столовой стояла довольно плотная толпа туристов и альпинистов. Подошли. В центре компании на длинном толстом стволе спиленного дерева, заменявшем скамейку, сидел небольшого роста плотный парень с гитарой и низким, как мне показалось, простуженным хрипловатым голосом  ритмично (рефреном) повторял слова незнакомой мне песни, в которые я особо не вслушивался и которая почему-то не произвела на меня (как и сам невзрачный на вид певец) особого впечатления… Но публика, среди которой преобладали «городские», в основном москвичи, принимали песни хорошо. Ребята, просвещая меня, дальневосточного провинциала, сказали, что это «актёр из театра на Таганке»…

   Тогда этот театр Ю. Любимова, прославленного впоследствии корифея-режиссёра, ещё не был так популярен, как в более поздние годы. Я тогда, кажется, если и слыхал об этом театре, то, вообще, его «не воспринимал». Моими театральными «храмами», которые я посещал до этого (в редкие приезды с Дальнего Востока в отпуск), были Большой, Малый, МХАТ, разве что - ещё им. Вахтангова и, конечно, Оперетта… Ну и после такого необычного события в моей жизни, как неожиданно благополучный для меня самого - абсолютно неподготовленного дилетанта – подъём на высочайшую вершину Европы (если не считать больший на 21 м западный её пик) – я лишь мог продолжать  внутренне ликовать, тщеславно переживая свой личный успех и, вероятно, совершенно неадекватно оценивая окружающее. К тому же, ещё толком не придя в себя после восхождения, – увы – не смог, наверное, поэтому оценить вокальное искусство Владимира Семёновича Высоцкого (ВСВ) – а это был ОН… В то время ВСВ был известен сравнительно узкому кругу «околотеатральных» людей, песни его ещё не звучали, как позже, в 70-е - почти в каждом доме. Не существовало ещё столько записей его песен, ибо кассетные магнитофоны были тогда ещё относительной редкостью…

   Не желая  причислять себя к сонму людей, заслуженно (или нет) утверждавших («хваставших»), что «видели живого Высоцкого» не только на сцене, но и «в жизни, в быту», и на возможное резонное сомнение скептиков («а был ли мальчик» - см. А. М. Горький – «Жизнь Клима Самгина»), могу лишь отослать их к многочисленным воспоминаниям (хотя бы в том же  Интернете) о съёмках кинофильма «Вертикаль» в июле 1966-го в Приэльбрусье. Как говорится: «они встретились в этом мире, но не узнали друг друга…» или проще: «мы» встречались, но пили в разных компаниях»…

   Лишь после выхода картины на экраны Высоцкий стал «всесоюзно» знаменитым. Впрочем, этот фрагмент моего текста немного напоминает известный рассказ А. П. Чехова о подвыпившем студенте, который, придя домой, хвастался тем, что стал знаменитым, когда случайно попал на улице под извозчичью лошадь и был упомянут в хронике городских происшествий. Это я о себе («студенте»), sorry…
   Увы, только лишь, наверное, лет через десять я «прочувствовал» и полюбил песни ВСВ, практически все, особенно его «контрастные», что ли, - такие, например, как «Охота на волков» или особенно «Я не люблю» (которую, вероятно, можно назвать «гимном порядочного человека»). Не удержусь – приведу её текст:

                ВЛАДИМИР  ВЫСОЦКИЙ – «Я НЕ ЛЮБЛЮ»
               
                Я не люблю фатального исхода,
                От жизни никогда не устаю.
                Я не люблю любое время года,
                В которое я песен не пою.

                Я не люблю холодного цинизма,
                В восторженность не верю, и еще -
                Когда чужой мои читает письма,
                Заглядывая мне через плечо.

                Я не люблю, когда «наполовину»
                Или когда прервали разговор.
                Я не люблю, когда стреляют в спину,
                Я также против выстрелов в упор.

                Я ненавижу сплетни в виде версий,
                Червей сомненья, почестей иглу
                Или, - когда все время против шерсти,
                Или, - когда железом по стеклу.

                Я не люблю уверенности сытой,
                Уж лучше пусть откажут тормоза.
                Досадно мне, что слово "честь" забыто
                И что в чест;и наветы за глаза.

                Когда я вижу сломанные крылья,
                Нет жалости во мне, и неспроста:
                Я не люблю насилья и бессилья,
                Вот только жаль распятого Христа.

                Я не люблю себя, когда я трушу,
                Я не терплю, когда невинных бьют.
                Я не люблю, когда мне лезут в душу,
                Тем более, когда в нее плюют.

                Я не люблю манежи и арены,
                На них мильон меняют по рублю, -
                Пусть впереди большие перемены,
                Я это никогда не полюблю.


   Да, уж, - нынешние перемены (при всём его неприятии совремённой ему действительности) он, вероятно, тоже не полюбил бы… Он смотрел, наверное, на мир, общество и людей с общечеловеческих, христианских позиций, понимая, что многие истоки наших общественных, социальных и политических неурядиц таятся во многом и в несовершенстве человеческой натуры…

   …Вообще, думаю (осмеливаюсь думать), что ВСВ прежде всего - большой (недооцененный при жизни) поэт и, в какой-то степени, мыслитель, и лишь  потом уже – исполнитель («уберите» завораживающий тембр голоса – будет уже совсем не то…). И действительно, голос являлся его основным выразительным материалом. Недаром при ответе на вопрос анкеты, распространенной среди артистов театра на Таганке в 1970 году, Высоцкий сказал, что самой большой для себя трагедией считал бы потерю голоса… Огромный  его успех у женщин (которые, как утверждают, «любят ушами») во многом, наверное, обусловлен также и его неповторимым «мужественным - с хрипотцой» - голосом. Безусловно, значительная доля успеха его песен кроется также и в манере исполнения и, в целом, - в его безусловной харизме…

   Но почему же наши большие поэты не заметили его поэтического таланта и, хотя бы, гражданского пафоса или даже прекрасного юмора в ряде его стихов-песен ? Его самолюбивое стремление стать членом ССП безжалостно отвергалось (что его очень оскорбляло при жизни)… Как всегда, - нет пророка в своём отечестве !

   К слову  – для поклонников В. С. Высоцкого и антисемитов «по совместительству» (попадаются и такие): род его, если верить одной из двух версий, опубликованных в Интернете, по отцовской линии – происходит из польско-литовского анклава – места наиболее густого расселения евреев в XIX веке в Российской Империи (после присоединения Польши и Литвы к России и возникновения Царства Польского). Дед — Вольф Шлиомович Высоцкий - из семьи стеклодува, учился в Люблинском коммерческом училище, его старший брат —Лейба Шлиомович Высоцкий — был известным киевским инженером-химиком. Бабушка - Дебора Евсеевна, урождённая Бронштейн (между прочим - однофамилица Л. Троцкого).

   Отец  Владимира  Высоцкого – Шимон Вольфович (Семён Владимирович) Высоцкий – связист, полковник, ветеран ВОВ. Антисемитам можно лишь утешиться тем, что по некоторым канонам иудаизма ВСВ нельзя причислить к правоверным евреям, поскольку мать его – Нина Максимовна Серёгина - была русской. В общем – почти как у известного и одиозного российского политика В. В. Жириновского: «отец юрист, но мама русская»…Так что, господа-антисемиты,  – всё же уймитесь: в любом случае Владимир Высоцкий – это ВЫСОЦКИЙ ! И он – каким бы ни был -  остаётся у нас (и для нас) – ОДИН ! И это НАШ ВЫСОЦКИЙ - «всехный», как иногда говорят дети !

   ...И этого - с обывательской точки зрения  просто тяжелейшего алкоголика - любила и любит вся страна! У него практически не было личных врагов.  Что, в значительной мере, обуславливается его человеческим обаянием и масштабностью личности, поэтическим даром, уникальностью исполнительского мастерства, предельной искренностью самовыражения, свободолюбием, энергетикой исполнения песен и ролей, точностью раскрытия песенных тем и воплощения образов… Просто – человеческой добротой!
   Популярность Высоцкого была и остается по сей день феноменальной. Да уж, действительно, в России поэт – всегда больше, чем поэт !

   …Завершаю, однако, описание своей «эльбрусской эпопеи». Пока я «кувыркался» в горах, моя семья, уверенная, что я усердно посещаю разные лечебные процедуры и регулярно принимаю «на грудь», если не алкоголь, то уж точно - кисловодский нарзан,  совсем «потеряла» моё местонахождение. На почве моего вечного стремления куда-то вдруг «рвануть» и постоянной «отвязанности» от семьи, у моих домашних, в конце концов, ведь могли возникнуть и некоторые «предположения и подозрения» относительно моего истинного времяпровождения - «не загулял ли на курортах Кавказа их сын, муж и папа»… Чтобы «оправдаться» в своём кисловодском «отсутствии», а также как-то официально «узаконить» и доказать (зачем, кому ?) моё «партизанское» восхождение на Эльбрус, я выправил в КСП справку - о том, что «имярек» действительно совершил восхождение туда-то и такого-то числа. Отослал её копии вместе с телеграммами домой жене в Приморье и маме во Львов, где она тогда жила.

   Поскольку отпуск у меня продолжался, я, войдя во вкус «бродяжничества» и попав в новую свою стихию, не торопился вернуться в Кавалерово… Было решено всей семьёй собраться и погостить в пос. Лазаревском (возле Сочи), где в то время жил двоюродный дядя. Туда же должна была приехать и мама.

   Преисполненный впечатлениями от альпинистской романтики и быстро восстановив свои силы, я не угомонился и решил попасть на Кавказское побережье для встречи со своими не обычным путём -  поездом через Минводы и Туапсе -, а пересечь пешком Главный Кавказский хребет через перевал Донгуз-Урун (3203 м.) с «выходом на черноморское побережье в Грузии».  Игорь Родимов, с которым мы как-то близко сошлись после восхождения (возможно, он оценил «высотное упорство» салаги), и здесь помог:  по каким-то своим каналам знакомств включил меня бесплатно в туристическую группу, направлявшуюся таким путём в Грузию. Устроил на «полный кошт», благодаря чему я ночевал и бесплатно питался на всех ночёвках в Сванетии вплоть до турбазы в Сухуми, где провёл два дня и далее двинулся уже в одиночку в пос. Лазаревское близь Сочи, где в то время жила моя харьковская родня. Ребята поехали из Терскола обратным путём прямо в Москву. Впоследствии мы  с Игорем ещё немного времени переписывались, но потом, как водится в жизни, переписка заглохла…    Но это лето 1966 г. осталось одним из памятнейших в моей жизни…