Три жизни

К небольшой церкви, с одним куполом и неким подобием колокольни над входом, ведёт натоптанная немногими прихожанами тропинка. Вдоль неё -- кусты сирени со стоящими между ними скамейками, на одной их которых сидит человек.

Не молодой и не старый, в джинсах, футболке, с непокрытой головой. Временами он встаёт, делает несколько шагов к раскрытым дверям храма, потом, махнув рукой, решительно поворачивает обратно, но на полпути к спуску с холма, с которого на город смотрит церковь, останавливается и, немного потоптавшись на месте, медленно идёт обратно, к облюбованной им скамейке по усыпанным сиреневыми соцветиями кустом.

Он пришёл сюда на рассвете, когда солнце высвечивало только крест и маковку церковного купола. Постепенно свет растекался по белым стенам, достиг их подножия, выхватил из темноты один куст сирени, другой, на пару минут, будто в недоумении, застыл около ботинок незнакомца, тут же, одним сачком, достиг стволов разросшихся метрах в десяти от тропинки клёнов и начал заботливо пересчитывать их листья.

Вскоре к церкви подошёл священник, привычно перекрестился, склонился в долгом поклоне, вошёл внутрь и растворился в темноте притвора. Он давно привык проводить утро наедине с Богом, лик которого в это время года выявлялся из утреннего сумрака, как только его служитель распахивал двери, впуская в храм солнце. Потом одна за другой снимались ставни, и лучи ещё неуверенного в себе светила, смахнув темноту с икон, соскальзывали на пол и скрещивались около алтаря. Священник, пользуясь одиночеством, вставал на колени и долго шептался о чём-то с, казалось, отвечавшим ему Христом.

Сегодня сосредоточиться на молитве не удавалось. Наверное, мешали ночные раздумья о том, на что потратить деньги, пачку которых накануне небрежно бросил ему на стол заезжий богатей, посчитавший это достаточным поводом для Бога обратит на него внимание.

Вздохнув, отец Сергий поднялся на ноги,истово перекрестился и пошёл к выходу. Хотел ещё раз осмотреть давно уже требующие побелки стены церкви, но на пороге споткнулся о взгляд сидящего на одной из поставленных в прошлом году скамеек человека. Так смотрит запуганная хозяином с щенячьего возраста собака. Непонимающе и с надеждой.

--Благословите, батюшка.

Он даже вздрогнул, так тихо подошла женщина, стоящая теперь перед ним, смиренно склонив голову в ожидании священнодействия.

Сейчас он её перекрестит, поднесёт руку к губам, и Екатерина Никаноровна пойдёт отстаивать свои полчаса перед алтарём. Потом откроет дверь в церковную лавку и будет терпеливо ждать, когда кто-нибудь купит у неё крестик или иконку.

Когда-то она просто подошла к нему после службы и спросила:
--Может, я могу вам чем-то помочь?

С тех пор, вот уже несколько лет, она первая, кого он встречает по утрам. Но сегодняшний день чем-то отличается от прочих. Нет того покоя в душе, который, как ему казалось, он снискал многочасовыми молитвами и постом за двадцать лет службы в этом городке.

Будь на то его воля, отец Сергий никогда бы не променял умиротворённость монастыря на суету полу-мирской жизни священника. Но что значит воля человека по сравнению с Божественной? Думай он иначе, не стал бы монахом. Но несмотря на это, он сомневался в себе даже спустя несколько лет после приезда.

Всё это время он вёл службы в молельном доме. Церковь надо было восстанавливать, и он примерял на себя роли то завхоза, то прораба, то строителя, научился класть кирпичи, даже сварщика теперь мог подменить, если понадобится. Забавно он, должно быть, выглядел в рясе и похожей на рыцарскую маской на лице.

Воспоминание развлекло, он улыбнулся и пошёл вдоль церковных стен, особо отмечая те места, где штукатурка начинала отваливаться от кирпичной основы. Это уже не вызывало такой озабоченности, как прежде. По сравнению с тем, что здесь было двадцать лет назад...

--Верую, Господи, помоги моему неверию, -- повторял он тогда целыми днями одни и те же слова, хотя ещё в семинарии мог на спор рассказать наизусть любую главу из Нового Завета.

В этот момент наверху что-то зашумело, и он едва успел отступить на пару шагов, как на землю рухнул килограммовый кусок штукатурки. Отец Сергий едва не выругался. Что значит, размечтался. Что было, то было, а что будет, то будет завтра. Этот, может быть, не совсем Евангельский зарок, который он дал себе ещё в молодости, не раз выручал в жизни. Вот и сейчас сразу пришло решение.

Иноверцы, конечно, но работают на славу. Вон какой дом по соседству отгрохали. Не пьют, не сквернословят. С Владыкой бы посоветоваться. Благословит ли? А то может и разгневаться, что по пустякам беспокою.

По лицу мазнуло тенью. На солнце, в полдень всегда заливающее церковь светом, наползала тёмно-фиолетовая, чреватая грозой, похожая на кулак туча. Верхушки клёнов слегка пригнулись, с них, как с трамплина, соскользнул ветер и взъерошил кусты сирени, походя обрывая с них соцветия, среди которых наверняка было много и счастливых, так никому и не доставшихся пятилистников.

Всё ожило, зашевелилось. Но на одной из скамеек по прежнему неподвижно, воткнув локти в колени и спрятав лицо в ладонях, сидел незнакомец, о котором отец Сергий уже успел забыть. Вот он встал, сделал несколько шагов к священнику, которого, впрочем, вряд ли заметил, помотал головой, вернулся и, не обращая внимания, что доски уже смочены первыми каплями дождя, сел на прежнее место.

Отец Сергий остановился на пороге церкви, о чём-то задумался и, улыбнувшись, вошёл внутрь.

--Екатерина Никаноровна, где у нас лестница?,--донеслось изнутри.--Нет, нет, та, что побольше.

Раздался скрежет, как будто по полу тащили что-то тяжёлое, распахнулась вторая створка двери, и на улицу вышел настоятель, едва удерживающий руками трёхметровую, с выдвижным верхом металлическую лестницу. Прислонил её к стене, отёр пот со лба, нагнулся поднять свою ношу, но разогнуться уже не смог. Охнул, как-то нарочито громко помянул нечистую силу и сел прямо на землю.

Туча окончательно закрыла солнце. Внутри неё всё ещё что-то рокотало и перекатывалось, но ветер уже отрывал от тёмного массива мелкие клочки, и стало понятно, что надолго это не затянется. Дождь, тем не менее, усилился. Крупные капли бились о многоугольники кленовых листьев, рассыпаясь на мелкие брызги, которые едва смачивали пыль на нескольких опоясывающих холм тропинках.

Отец Сергий поднялся, всё ещё держась за спину, посмотрел на лестницу, махнул рукой и пошёл обратно в церковь.

--Вам помочь?
Перед ним стоял тот самый незнакомец, взгляд которого он переступил на рассвете.

--Если вам не сложно. Штукатурка осыпается. Хотел залезть, посмотреть, да вот спина, будь она неладна.

Мужчина кивнул, легко подхватил лестницу и, вопросительно взглянув на священника, приставил её к стене в указанном месте. Присвистнул, увидев обнажившуюся кирпичную кладку и уже не спрашивая, полез наверх.

--Это кто вам тут халтурил? Отойдите ка немного.

Отец Сергий сделал несколько шагов назад, и на землю тут же посыпались серые крошки, после чего по стене сполз метровый, пропитанный влагой слой цемента. Незнакомец ловко спрыгнул на землю и развёл руками.

--Это я только пальцем подковырнул. Сколько вы им заплатили, интересно?

Настоятель пожал плечами.
--Не до жиру было. Спасибо, хоть кто-то согласился.

--Так-то оно так, но руки у нас не только для того, чтобы креститься.

--Знаете что, -- вроде бы возмущённо начал отец Сергий, но продолжил уже с улыбкой. -- Не знаю, как вы, а я ещё не завтракал. Присоединитесь?

Его собеседник переступил с ноги на ногу, опять посмотрел на стену, потом на служившую ему пристанищем скамейку, но священник,не оставляя выбора, уже взял его под руку.

--Вас как зовут?
--Павел.
--Ну а я, если отцом называть непривычно, Сергей Иванович.
--Ну зачем же. Вы священник...

Так, держа под руку, он и ввёл его в церковь. Дождь к тому времени уже прекратился, аналой и иконы, под которыми бестрепетно догорали свечи, снова освещало солнце, и Павлу даже показалось, что один из ангелов подмигнул в ответ на его недоумение.

Как же так? Столько времени даже к крыльцу подойти не мог, а теперь стоит в трёх метрах от изображения лика Христова, и всё так обыденно, как будто переступил порог родного дома, куда давно собирался, да всё недосуг было. 

Проведя своего спутника мимо ряда едва различимых в тени икон, отец Сергий распахнул неприметную с первого взгляда дверь.

--Это моя, так сказать, комната отдыха. Да вы заходите, не стесняйтесь.

Первое, что бросалось здесь в глаза -- полки с книгами. Одна из них лежала раскрытой на небольшом, с пузатыми, купеческими ножками столе. Пока отец Сергий ставил чайник, Павел взглянул на обложку.

--Коран?

--А чему вы удивляетесь? Мусульмане у нас теперь на каждом шагу. Есть и правоверные. Я тут с одним, грешным делом. поспорил, так он меня в два счёта на обе лопатки. Изучаю вот теперь.

Разговор не мешал ему накрывать на стол, толстенный том в отливающей золотом обложке занял своё место на полке, беседа стала тише, прикровеннее, и Екатерина Никаноровна за стенкой слышала только отдельные слова. Но суть поняла.

Не зря ей показалось знакомым лицо этого захожанина, как они с батюшкой называли случайно или со скуки перешагнувших порог храма людей. Павел... Ну да, он и есть.

Как он тогда за жену переживал! Лица не было, маска на его месте. А она? Вальяжная (как же -- заведующая, депутат, жена главного человека в городе), недоступная всем прочим... Что ей до какой-то сикляхи, решившей испортить себе жизнь, родив ребёнка-инвалида. Но всё таки задела её эта девочка своим упорством, задела. И ведь уговорила! у тебя, мол, ещё всё впереди, институт надо закончить, карьера опять же.

Она давно не вспоминала о том времени. Вырезала кусок жизни из памяти, и только около иконы Богоматери молила о прощении за тот давний грех, который переполнил чашу терпения её души. Вот и сейчас, не выдержав, хлопнула дверью и упала на колени под уже зацелованной ею иконой.

Так и стояла, пока батюшка со своим новым знакомым не вышли из церкви. Они ещё долго, что-то обсуждая, ходили вдоль стен, а она всё не могла оторвать взгляда от лица матери, сын которой пожертвовал собой, чтобы у таки, как она, была надежда. Батюшка зашёл довольный, со скрытой улыбкой на лице. Прочёл молитву и только тогда ответил на её невысказанный вопрос.

--Вот тебе и промысел Божий. Парень-то, оказывается, строитель, да ещё и с дипломом. Думаю,к осени стены нашей церквушки белее белого будут.

Договорить не дала зашедшая в храм семейная пара. Попросили благословения, купили свечи, как-то неловко перекрестились и встали под одной из икон. Отец Сергий, чтобы не смущать, прошёл к себе и только через час, идя к выходу, заметил слёзы на лице своей верной помощницы.

Он знал, что она вменяет себе в грех всю прошлую жизнь. Как мог, утешал, но понимал, что иногда человека лучше оставить наедине с собственными мыслями. Вот как сейчас.

Екатерина Никаноровна благодарно посмотрела ему вслед. Не нуждалась она сейчас ни в утешении, ни в исповеди. Бог-то простит, а вот как простить самой себе? Она ведь знала историю этой семьи. Нина после аборта иметь детей не могла. Замкнулась, пить стала. Недавно, говорили, умерла. Две жизни на её совести, две жизни...

От дверей донеслись отголоски разговора. Она не выдержала и вышла из лавки.

--Милосердный, говорите? Но я то каков? Нет, первое время жалел, лечить пытался, а после... плюнул.

--Знаете, -- перебил голос священника. -- С вашего позволения, расскажу одну историю С одним молодым монахом приключилась. Недавно постригли, рьяный был, страсть. И приезжает к нему отец. Выходит монашек к воротам, голова вздёрнута, вот-вот на небо пешком пойдёт. Оказалось,мать заболела. Рак. Врачи уже ничего сделать не могли. "Поехали домой,--умолял отец. -- Возьми отпуск, или как тут у вас положено. Простишься хоть." Знаете, что этот олух ответил?

Павел, по видимому, пожал плечами.

--"Я за вас молиться буду." Развернулся и поспешил обратно. Сейчас священником где-то. Служит, грехи людям отпускает.

Екатерина Никаноровна тихо отошло от дверей и вернулась на своё место.

Минут через пять батюшка с новым прихожанином взяли у неё свечи и прошли внутрь церкви. Отойдя, Павел оглянулся, кивнул, как бы в подтверждение собственной  догадки, и на секунду встретился с ней взглядом. В его глазах, чего она боялась, не было ненависти. Только боль. Застарелая, но так и не ставшая привычкой.



.