книга вторая. будь проклята ты, война2

его лице отражалась гамма эмоций: радость, удивление, недоверие. Но, в конце концов, победила одна – неприкрытая радость и счастье. Наконец! Он с размаху сел на старый диван, который под его тяжестью заскрипел и «заплакал». Но это не омрачили Сашкиной радости, что он обладатель этого шикарного жилья. А что диван старый и скрипит, как старая, несмазанная телега, так это мелочи жизни. Он подошел к кровати, попробовал рукой упругость сетки. Отлично! – отобразилось на его лице. Последний раз он спал на такой кровати у мамы Марфы. Он прикинул – сколько же это лет прошло? Но, тут же, решил не заморачиваться подсчетами. Зачем? Теребить душу воспоминаниями – это лишние нервы. Себе дороже. А сейчас нужно приспосабливаться к новой жизни, привыкать, так сказать, к новым условиям. Не просто после стольких лет военной, а потом и лагерной жизни чувствовать себя вольным человеком. Правда, с некоторыми ограничениями. А ограниченность свободы передвижения напоминала чем-то клетку для птиц. Птица в клетке как будто накормлена, и у неё есть относительная свобода, но не каждая птичка поёт в клетке. Это о тех, которые были лишены свободы насильственным путём. Те же создания, которые родились в неволе, ведут себя по-другому. Они радовались жизни, которая была на данный момент. Ведь они другой жизни и не знали, и сравнить её им было не с чем.
Так же и человек привыкает ко всему, но всегда помнит, кем он был «до того». Что-то промелькнуло и в Сашкином сознании, но он усилием воли отогнал позывы памяти напомнить ему прежние картинки из прежней жизни. Его пока устраивала эта «птичья клетка». В отличие от птицы, выросшей в клетке, он не разучился «летать». Сознание его помнило всё, и было направленно на выполнение своих планов. А свет в конце тоннеля уже виднелся. Недаром же провидение послало ему эту женщину, эту «Надежду». Все его дальнейшие планы завязывались на ней.
Первое, что нужно – это влиться в её окружение. А это не так-то просто будет. Он это понимал. Всё-таки отношения между зеками, хотя и бывшими, и вольнонаёмными были далеко не безоблачными. В обывательском сознании – если ты зек, то ты есть враг народа. И здесь не было различия кто по какой статье «чалился». Воры, бандиты, бандеровцы, а потому и их семьи, власовцы, полицаи и, наконец, политические, отбывавшие срок по 58-й статье. А к этим было особое отношение. Их и гибло намного больше. Власть боялась их больше, чем изменников Родины: власовцев, бандеровцев, полицаев, не говоря уже о тех, кто сидел по криминальным статьям. Эти в лагерях были привилегированной кастой. Сашка понимал – нужно время.
-Надя, зайчик, ты волшебница. Я на такой комфорт и не рассчитывал. Иди сюда, моя фея. Надо отметить новоселье.
Он привлёк её к себе, обнял за, ещё не плохую, талию, сам же уткнулся лицом в её пышную грудь. Женщина, зардевшись от такой необычной и стремительной ласки, полушутя пыталась освободиться из его объятий. Но это была только игра. Внезапно обмякнув всем телом, упала на «шикарную» кровать, потянув за собой Сашку.
Потом они ещё долго лежали, отдыхая от любовных утех. Одна, испытывая счастье от сознания, что она ещё желанна, а другой от сознания, что ещё заложен один кирпичик в том здании, которое он называл одним словом – свобода. Он смотрел на неё, лежавшую с закрытыми глазами, ошалевшую от экстаза, и строил планы пока на ближайшее будущее. Заглядывать в далёкое будущее он пока не хотел. Нужно было освоить окрестности ближайшего будущего, выстроить крепкий фундамент.
С этого момента к него проснулась практическая жилка взрослого мужика. А опыта в его, такие ещё, молодые годы, было не занимать. Он время от времени вспоминал слова и наставления старшего брата. Как он был прав! Всё о чём предупреждал Николай – сбылось. Где-то в глубине души шевельнулось что-то тёплое, вспомнились глаза брата, глядящие в круглый зрачок автоматного дула.
Он мотнул головой, отгоняя нахлынувшее наваждение воспоминаний. «Черт, зачем ещё эти сантименты? Не хватало ещё расклеиться от воспоминаний». Голос Надежды вывел его из задумчивого состояния.
-Ко-о-ля, Коленька, очнись. Что с тобой? Ты где летаешь?
-Всё нормально. Просто привыкаю к обстановке и к осознанию, что больше не нужно возвращаться в барак. Даже не верится. Я лежу на кровати, в собственной квартире.
-Ну, скажем так, не в собственной, но выгнать тебя отсюда никто не сможет, пока я здесь. Ты только не обижайся, что я так говорю. Но такие, к сожалению, реалии. Да ну их к черту эти реалии. Давай праздновать. У нас с тобой новоселье. А остальные серьёзные вопросы будем решать по мере их поступления.
-Надя, но для праздника, самое малое, нужна выпивка, не говоря уже о закуске. А у нас, как я думаю, в шкафу мышь повесилась.
-Хороший мой, плохого же ты мнения обо мне. Как же я, приготовив всё это, - она повела рукой вокруг, - могла забыть о таком пустяке, как праздничное угощение? Смотри сюда.
Она резво соскочили с кровати, нисколько не стесняясь своей наготы, набросила халат и подошла к буфету. Как по волшебству, на столе появилась бутылка вина, банка тушенки, хлеб, сахар, ещё что-то, завёрнутое в бумагу. В итоге, получилась изрядная горка. Пока Сашка не спеша одевался, на кухне кипела работа. Закипал чайник, раскладывалось по тарелкам угощение.
-Мой руки, и садись за стол. Душа жаждет праздника.
Не заставляя себя долго ждать, Сашка через минуту уже сидел за столом. Скажи ему кто несколько месяцев назад, что он скоро вот так будет сидеть с женщиной в уютной квартире и пить вино, а не хлебать тюремную баланду, он бы назвал того шизофреником. Но это случилось. И вот сейчас, в данный момент, вино разлито по бокалам, на столе «царские яства», а рядом счастливая женщина, которая смотрит на него влюблёнными глазами. И вот бокалы подняты.
-Ну что, на брудершафт, Коленька? Я так долго ждала этого момента, даже, может быть, больше, чем ты. Ну, это я так, немного преувеличиваю. Но поверь мне – я теперь счастлива.
Две руки одновремённо поднесли бокалы к губам. Потом долгий поцелуй и Надежда в изнеможении откинула назад голову, переводя дыхание. Сашка, как говорится, держал руку на пульсе. Он не терял самообладания даже в самых интимных ситуациях, но, естественно, был несказанно рад развивающимся событиям. В мыслях он уже видел себя абсолютно вольной «птицей». Представлял себя на родине, в своём городе, в своём посёлке. Но тут же ловил себя на мысли, что ему уже никогда не пройти по улицам своей малой родины. Никогда он уже не сможет увидеть  ни маму Марфу, ни сестёр. Для них он мёртв. Объявиться же в тех местах, значит подписать себе смертный приговор. За ним остался такой длинный шлейф грязных дел и поступков, что покажись он там, и узнай его кто-либо, его разорвут на части. Нет, не бывать этому. Слишком хороша жизнь, и слишком он её любит. Единственная заноза в сердце – мама. Мама Марфа. Он до сих пор помнит последнюю встречу, помнит её лицо. И помнит её глаза, глаза любящей матери и её предчувствие, предчувствие последней встречи. Но теперь, в этих непростых условиях, нужно выжить, нужно вырваться из объятий этого сурового края за полярным кругом. Продержаться присужденный ему срок с наименьшими, для него, потерями. И вот этот подарок судьбы, эта влюблённая, стареющая женщина. В такой компании и пятнадцатилетний срок покажется, как дурной сон. К тому же, он треть срока уже отбыл. Главное, что он попал в тёплую струю судьбы. Жизнь, как известно, соткана из полос – черных и белых, тёмных и светлых. Но теперь Сашка понял, что есть ещё и промежуточные оттенки – серые. Вот в такой полосе он и находился в данный момент. Он понимал, что нужно держаться этой женщины, и любыми средствами оправдать её расположение к нему. Он надеялся, что эта «лошадка» вывезёт его из «тёмного леса».
Наконец глаза его благодетельницы открылись. Она провела языком по своим губам и глядя на Сашку, улыбнулась.
-Прости, Коленька, дух перехватило, как будто в последний раз. Поцелуй меня ещё.
Она поставила свой бокал на стол и, обвив его шею руками, повисла на нём. Сашка, опустив своё вино также на стол, обнял её за талию. Надежда опять впилась долгим поцелуем в его губы. И дальше было уже не до вина. Природа требовала своего. Обнимая ещё довольно молодое и упругое тело, удивлялся, откуда у этой женщины столько сил и темперамента? Она была ненасытна. Ласки чередовались одна за другой, а она всё требовала и требовала продолжения. Наконец устало откинулась на подушку и проговорила:
-Всё, Коленька, нет больше сил. Я уже выгляжу. Как выжатая мочалка. Господи, какое счастье, какое наслаждение. Спасибо тебе, мой милый, мой герой. Ты умеешь быть мужчиной.
Сашка довольный. Что удовлетворил эту ненасытную мегеру, с облегчением вздохнул. « Ну и дела. Не вытянуть бы ноги от такой работы», - с иронией подумал он. Сам же опять наполнил бокалы и новосельный банкет продолжался. Надежда, в томной неге лежа на кровати, с улыбкой протянув руку, молвила:
-Мне сюда, мой рыцарь. Нет сил подняться к столу.
Сашка подал бокал. Подложив ещё одну подушку под спину, Надежда полусидя, закрыв глаза, маленькими глотками смаковала вино. Блаженная нега разлилась по всему телу. Так хорошо она себя и не помнила, когда ощущала. Сашкины же мысли опять переключились на задуманное им. Он понял, что сегодня тот счастливый случай, когда можно осуществить задуманное. Нужно поговорить с Надей, выяснить её отношение к его задуманным планам. Хочешь или не хочешь, но основная часть задуманного должна выполняться с её помощью или при её непосредственном участии.
-Наденька, есть к тебе разговор. Надя, ты меня слышишь? Поговорить нужно, обсудить кое-что.
Женщина, оторвав губы от бокала, открыла один глаз. Надув губы, изображая недовольство, что её потревожили каким-то пустяшным разговором, произнесла с кокетливой обидой:
-Коленька, какие дела могут быть в данный момент? Ты посмотри на меня, посмотри вокруг – что ты видишь?
Сашка, не поняв её тонкого юмора, повертел головой. Ничего такого, на что можно было обратить внимание, не наблюдалось. Он перевёл взгляд на Надежду, полулежавшую на подушках. Грудь её была полностью открыта. По лицу блуждала похотливая улыбка.
-Коленька, милый мой мальчик, посмотри ещё раз вокруг. Что ты видишь? Ничего? А жаль. У тебя не хватает романтики. Посмотри – кругом витает одна только любовь. Любовь, дорогой. А ты о каких-то делах. Ничего не хочу слушать и слышать. У меня сегодня праздник.
Сашка даже поёжился слегка: «Неужели у неё начинается опять припадок страсти? Не было печали…». Он хотел было ей ответить, но она опять запрокинув голову, лежала на подушках. Ослабевшая рука выпустила бокал. Остаток вина влился ей на грудь. Красная струйка потекла дальше вниз, под одеяло. Сашка забрал пустой бокал, натянул выше одеяло, прикрыв голую грудь. Вздохнул. «Ну, хорошо. Не к спеху. Завтра обсудим».
Утром, проснувшись раньше Надежды, он вскипятил чайник, сделал с остатков вчерашнего пиршества бутерброды. Съев бутерброд и запив его горячим чаем, поспешил на работу. Есть ли туда транспорт, он ещё не знал, а потому пришлось идти пешком. Ему опаздывать никак нельзя. Он хоть и расконвоированный, но трудовой распорядок был для всех одинаков.
Прикрыв тихонько дверь, вышел на улицу. Быстрым шагом направился к шахте. Два с лишним километра преодолел очень быстро. Первый раз за последние годы он шел на работу в таком приподнятом настроении. Его радовало всё: и неяркое, полярное солнце, и тундра, покрытая разноцветным ковром, и северные воробьи – пуночки. Они перелетали с места на место, ища себе пищу среди скудной тундровой растительности. Короткое заполярное лето было в своём зените. За, каких-то, два тёплых месяца они успевали создать семьи, вывести птенцов, поставить их на крыло. Даже удивительно, как эти маленькие, пернатые создания приспособились в этом суровом крае. Как разнообразна жизнь. Скорее всего, человеку в этих условиях приходилось тяжелее всех. Но это для запроволочных. Остальная же масса населения жила с неплохим комфортом. И вот теперь к ним стал относиться и Сашка. Капризная красавица Фортуна повернулась к нему своим ясноликим лицом. Ещё одна загадка судьбы. За что, за какие заслуги? Может быть, за те горы трупов, которые он оставил после себя? Чудны твои деяния, Господи.
Но Сашка старался не вспоминать прошлое. У него была цель и появилась конкретная возможность осуществить её. И теперь, не торопясь, нужно было подготовить условия, чтобы осуществить задуманное.
На проходной охранник с безразличным видом взглянув на бумагу расконвоированного, пропустил его, равнодушно посмотрев ему в спину. Что-то знакомое показалось в фамилии бывшего зека. «Глушаков, Глушаков. Нет, наверное, я ошибся». И тут же забыл о своих подозрениях. К проходной подходила колонна запроволочников. Сашка, пройдя проходную, остановился, пропуская колонну зеков. В серой толпе запроволочников он увидел Хряка с Бякой. Они шли, о чём-то оживлённо разговаривая между собой. Вдруг Бяка узрел Сашку, стоявшего в стороне. На полуслове запнулся и толкнул Хряка в бок, что-то шепнув ему на ухо. Тот повернул лицо к Сашке. Тот слегка кивнул ему, давая понять, что нужно увидеться. Хряк показал на пальцах во сколько времени. Сашка понял и утвердительно кивнул головой.
Даже добравшись до работы пешком, он оказался почти первым в конторе, если не считать, конечно, уборщицу, моющую полы. Усевшись за свой рабочий стол, он просто сидел, ничего не делая. Вчера, пока ждал Надежду, навёл идеальный порядок. Отчет был переписан и сдан главному экономисту. Текущие данные начнут поступать только сегодня. Так что он сидел, отдыхал и просто ждал, когда все сойдутся. Вот и первый стук в коридоре. Открылась дверь, пропуская Сашкиных сослуживцев. Пока он близко ещё ни с кем не сошелся. Особого желания как-то не возникало, да и потребности тоже. Ему платили тем же: кто побаивался с ним общаться, кто ненавидел его в силу своих убеждений, другим он просто не был интересен. Словом, прошло ещё очень мало времени, чтобы завести более тесные знакомства. Кто здоровался с ним, кто просто кивал головой в знак приветствия, а некоторые, вообще, игнорировали его. Как личность. Но он и не расстраивался. Каждому своё.
Мимо окна проплыла голова Ивана Пантелеевича. Сашка инстинктивно собрался, подтянулся. Нервы напряглись – как-никак, первый отчет с его участием. Не проколоться бы. Доверие надо завоёвывать сразу, иначе, попав в разряд посредственных, потом уже не подняться, или будет очень трудно чего-либо добиться. А ему – тем более. Зек есть зек, если даже и расконвоированный. Конечно, Надежда подстрахует, но бездаря держать не будут. Зашел начальник расчетного отдела.
-Глушаков, тебя Иван Пантелеевич зовёт к себе.
-Что нужно брать с собой?
-Ничего. Сам явись пред ясны очи. И быстро – он ждать не любит. Тем более, он куда-то спешит. Мигом давай.
Сашка пулей сорвался с места и поспешил в кабинет начальника. Подойдя к двери, он услышал голоса говорящих. Постучав, вошел в кабинет.
-Звали, Иван Пантелеевич?
-Ага! Глушаков. Проходи, проходи. Садись на свободный стул. Итак, товарищи, - торжественно начал он, - все в сборе. Начнём заседание.
Его голос звучал громче обычного. Видно было, что его распирает желание сообщить какую-то новость, но он старался соблюсти порядок ведения заседаний и продолжил.
-Товарищи, - от волнения его бритая голова покрылась лёгкой испариной. – Товарищи, должен вам сообщить, что план наше предприятие выполнило на сто, и даже с хвостиком, процентов. Это, конечно, достижение всего коллектива шахты, который под мудрым руководством нашей Коммунистической партии и лично товарища Сталина, не жалея сил выполнил и перевыполнил план. Там, - он поднял указательный палец кверху, - оценили наше старание и наши успехи, и многие товарищи будут поощрены. Не обошли вниманием и наш отдел. Некоторые товарищи получат поощрения и награды, среди которых и ваш покорный слуга.
Он на мгновение замолчал. Вытащил из кармана носовой платок, и вытер свою бритую, круглую голову. И опять она, как вчера, засветилась бликами. Свет, падающий из окна, создавал иллюзию нимба над его головой. Заметил ли это кто ещё, кроме него, Сашка не мог определить, но что он явственно видел над головой Ивана Пантелеевича игру света, так это было несомненно.
А тот продолжал свою речь:
-Несомненно, в моей награде есть и ваш труд, и, я бы сказал, в большей степени ваш труд. Наш дружный коллектив работал как слаженный механизм, а мне оставалось только направить ваш энтузиазм в нужное русло. В наш сплоченный коллектив влился новый член. Это Николай Глушаков. Мне, несомненно, понравился его подход к делу.
Сашка сидел, и молча слушал словоплётство своего начальника. Он понимал, какую ахинею тот несёт. Для него оставалось вопросом: или он один такой «умный», или все присутствующие здесь также понимают словоблудие Ивана Пантелеевича? Скорее всего, понимают. Но так заведено в этой жизни: Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак. А раз дурак – сопи в две дырочки, и слушай, что тебе «умные» люди говорят. Такова система, а с системой не поспоришь, против системы не попрёшь. Упоминание своего имени старшим начальником пришлось ему по душе. Но не потому, что он был амбициозным, (какие, к черту, амбиции?). Он был доволен тем, что его заметили, и заметили не с худшей стороны. Это давало надежду на продвижение по службе, а если учесть возможности своей протеже, то это обещало немалые перспективы на дальнейшую жизнь.
Иван Пантелеевич ещё некоторое время «заливался соловьём». Было видно, что он очень доволен текущими делами и, скорее всего, надеялся на более высокий пост. Для этого «темпы показателей», по меньшей мере, нужно сохранить прежними, а в идеале – повысить на несколько процентов. Начальству нравится стабильность и неуклонное продвижение вперёд. Да и кому это не нравится? А при данных обстоятельствах – это вопрос жизни и, по большому счету, смерти. И конец года подытожит, кому «в небе летать», а кому превратиться в «лагерную пыль». Да, такие случаи тоже были. Редко, но были.
Совещание закончилось. Все разошлись по своим рабочим местам. Сел за работу и Сашка. Стали поступать данные за текущую неделю. Завтра суббота и ему нужно подогнать работу. На воскресенье намечено много планов. Но многое будет зависеть от сегодняшней встречи с Хряком.
Занятый работой, он спохватился, когда часы на стене пробили конец рабочего дня. Наведя порядок на рабочем столе, вышел на улицу. По времени зеки должны были заканчивать работу, где-то, через час. Чтобы убить время, Сашка пошел бродить по шахтному двору. Он хотя и был родом из Донбасса, но видеть шахту вблизи ещё не приходилось.  И здесь ещё не было возможности познакомиться с ней поближе. А если точнее, то и нужды особой не было. Жизнь нужно было устраивать, да и с порядками здешними знакомиться. Но сегодня представилась возможность. Почему бы и воспользоваться? Он направился прямиком к гудящему, и шумевшему копру. Сразу же за заборчиком из деревянного штакетника шла дорога, ведущая от ворот проходной вглубь территории. За дорогой находился, обнесённый забором, лесной склад. На нём громоздились штабеля лесоматериалов, шахтного крепления, ящики с каким-то оборудованием. Под загрузку стояли шахтные вагонетки. Козловой кран на дальней площадке разгружал железнодорожный вагон с материалами. Всё это было для Сашки интересным. Сам с Донбасса, он только в кино видел шахтные терриконы.
Перейдя шахтные пути, он заглянул в открытую дверь копра. Шум шахтного вентилятора, высасывающего отработанный воздух из шахты, почти заглушал все звуки. Голоса работающих тяжело было разобрать.. Но всё, как говорится, крутилось, всё работало. Все звуковые сигналы дублировались световыми. Вот зазвучал сигнал, похожий на звон колокольчика. Снизу показалась подымающаяся «клеть» с шахтёрами. Грязные лица, мокрые робы. У некоторых только глаза блестели. Выход был ограждён, и дорога для них была одна – в бытовой корпус. Сашка в толпе выходивших «на гора» увидел знакомые физиономии. Больше не испытывая судьбу, вернулся к конторе. Здесь мимо незамеченными не пройдут.
Постояв ещё с полчаса, он увидел. Как начали выходить первые помывшиеся. Через десть, пятнадцать минут колонна была построена и двинулась в сторону бараков. Сашка пристроился в хвост колонны и направился вместе с ней.