Не спетая песня. Рассказ

Александр Миронов.


         В конце урока Анастасия Ивановна, учительница русского языка и литературы и классный руководитель шестого класса сказала:
         – Ребята, наступает праздник – День Пионерии. Как мы его проведём? У кого какие предложения? – она стояла за учительским столом.
         Класс оживился, но предложений не поступило.
         – Ну что же вы? Не рады что ли?
         Если судить по оживлению – все были рады, каждый за своей партой. Кто-то эту радость выражал шёпотом, кто-то в полголоса делился ею с соседом, сосед с другим соседом по ряду.
         – Ура! – вдруг воскликнул Борька Большанин. – Пойдём собирать металлом.
         В классе послышались вопли.
         – Нет! Лучше макулатуру! – запротестовал Вова Маров, – "партай геноссе" – так его прозвали, он являлся председателем пионерской организации класса.
         Однако и это предложение не вызвало всеобщего одобрения.
         – Фу-у, надоело уже, – застонали ученики.
         – А что, каждый же год, под каждый праздник собираем, – не отступал Борис. – А этот чем хуже? Пойдём, ведь, Анастасия Ивановна?
         – Ну, а почему бы нет? – согласилась учительница, – Проведём субботник, идя навстречу вашим пожеланиям, – усмехнулась она.
         Оживление спало. Даже Борька сквасился. И лукаво скосил глаза на Надю. Она скептически дёрнула уголком рта, дескать, ну и шуточки у тебя…
         Анастасия Ивановна выждала паузу. Потом перешла к деловой части разговора.
         – Ну, так, когда пойдём металлом собирать?
         – Нет, лучше макулатуру, – настаивал партай геноссе.
         – Ну что же, – примирительно сказала учительница, – будем собирать то и другое, чтобы никому не было обидно.
         Однако и такое половинчатое решение не привело в восторг класс.
         – А повеселее ничего нельзя придумать? – спросила Надя. – Как какой праздник, так почему-то всех тянет на трудовые подвиги.
         – Ну почему же, – возразила Анастасия Ивановна, – планируется провести пионерский костёр на берегу Сосновки. Игры, песни.
         – Так с этого и надо было начинать! – воскликнул Борька Большанин.
         – То есть?
         – С песен, с плясок, с хороводов…
         Надя усмехнулась на предложение Бориса. Однако Анастасия Ивановна не поняла иронии ученика или не хотела понимать, и потому в том же деловом тоне продолжила.
         – Ну что же, давайте, предложим дирекции школы, провести конкурсы на лучшие песни, стихи. А тема какая?
         – Пионерская, – подсказал партай геноссе.
         – Конечно, – поддержал и Борька. – Про любовь!
         Анастасия Ивановна усмехнулась и передразнила:
         – Про любовь… Не рано ли?
         – Не-ка, в самый раз. И обещаю сам песню сочинить. Хотя вот, уже сочинил. Летят перелетные птицы в осенней дали голубой. Летят они в жаркие страны, а я остаюся с тобой… – продекламировал он речитативом. – Ну, как? Хорошая песенка и про любовь. Или вот, другая. Ты только одна, ты одна виновата, что я до сих пор не женат… Ой! Эта, кажется, не из той оперы.
         В классе рассмеялись.
         Засмеялась и Анастасия Ивановна. Но постучала казанками по столу, призывая аудиторию к спокойствию.
         – Большанин, тебе пора на сцену. – И к классу: – Ладно, ребята, давай серьёзно.
         Большанин пожал плечами, мол, не хотите, как хотите, было бы предложено. И, присаживаясь, не заметно подмигнул Наде. Та в ответ улыбнулась, на сей раз ей, похоже, понравилась его шутка.
         Коля Добролюбов с завистью смотрел на Бориса и с тайным обожанием на Надю.
         – Ну что же, подводя итоги нашего собрания, будем считать, что решение принято: провести субботник по сбору вторсырья, и второе – конкурс на лучшее стихотворение и лучшую песню…
         – А вдруг Коля Добролюбов сплясать захочет? – перебил учительницу Большанин. – Может, у него пятки чешутся? И что теперь, человеку не блеснуть своими дарованиями?
         В Колину сторону обернулся класс, у Коли уши загорели.
         – Ну что же, давайте и пляску включим, – согласилась Анастасия Ивановна, вскинув на Колю полуироничный взгляд. – Мы никого не будем сдерживать в проявлении своих способностей. Любой из вас может показать себя во всей красе. На празднике это даже кстати. А может быть, нам организовать в классе свой драмкружок? Как предложение?
         Вяло, однако, предложение было поддержано.
         – Ну, вот и хорошо. Только я прошу вас, таланты, не прячьтесь. Пишите, сочиняйте, импровизируйте, словом – готовьтесь. А потом, в классе, прослушаем, просмотрим.
         Тут Анастасия Ивановна, проходя между рядами парт, остановилась возле Нади.
         – А от тебя Надюша – стихи. Хорошо?
         Надюша пожала плечиками, которые плотно облегал тонкий голубоватый свитерок "водолазка". Широкая стойка его удлиняла шею, подчёркивая изящность фигуры девочки.
         – Посмотрю, Анастасия Ивановна, как вдохновение будет, – ответила она несколько жеманно.
         – Будет, будет. Мы на тебя надеемся, – ободряюще сказала Анастасия Ивановна.
         Кажется, она осталась довольной разговором.

         Село Пашково – большое населённый пункт. В нём совхоз Пашковский, маслозавод, сушзавод. И раскинуто оно вдоль речки Сосновки, в основном на её правой стороне, на возвышенной. Другая часть – на левой стороне в низовье, которую называли в селе Заречной улицей. Из зареченских в шестом классе учились двое, Коля Добролюбов и Толя Кирьянов. Нет, ещё десятка полтора ходили нА гору, но в другие классы, начиная от первоклашек и до старшеклассников. Однако возвращались из школы обычно они вдвоем, Коля и Толя.
         Сегодня Толя остался на Горе, забежал к деду и бабушке, и потому Коля возвращался один.
         Была весна. Бурная, дружная. Крыши домов уже освободились от зимних уборов, и крыши потемнели и лоснились, как от пота. Над ними парил мерцающий парок. По улицам текли проворные ручейки, сливаясь в выбитый ими овраг, по которому бурным потоком устремлялись к реке. Ручейки журчали под ногами, серебрилось на ярком солнце, слепили глаза.
         От площади, где находились школа, магазины, клуб и водокачка, от её угла до почты – тянулся осклизлый наполовину разбитый деревянный тротуар. А ниже почты – размазня из глины и чернозёма. Кирзовые сапоги смачно чавкали по грязи.
Коля спускался по длинной пологой улице вниз. И было у него на душе немного беспокойно. И точила досада на Большанина. Что это Борьке взбрело в голову брякнуть: "А вдруг Добролюбову сплясать захочется?" А как на него посмотрела Надя… Её большие серые глаза, словно омуты на реке у сушзавода, окатили его холодком…
         Что он Борьке такого сделал? Неужто заметил, как он на Надю пялиться? Сам-то не замечаешь, а со стороны, наверное, виднее.
         У Коли от мысли о Наденьке краснеют щеки, это, наверное, заметно, отчего даже наедине испытывает смущение. Однако ничего с собой поделать не может.
         Навстречу, на гору поднимались две женщины. Они были в цветастых платках, в фуфайках, в тёмных юбках. Одна в резиновых сапогах с широкими голенищами, которые время от времени хлопали по икрам, другая – в кирзовых. Ноги у них скользили, раскатывались на дороге. Женщины охали, смеялись, бойкие на язык, как и все деревенские бабёнки, и чудаковатые. Их бранные слова даже не воспринимались бранью, а как будто бы подсыпкой под кисейные разводы. Они шли, видимо, в магазин, размахивая при скольжении дерматиновыми сумками.
         Появление женщин развеселило Колю. И освободило от переживаний. Он, проводив их взглядом, уже улыбался. Скользил по хляби и посмеивался над их присказками, говором. А когда с пригорка за домами обнажилась пойма, залитая паводком, совсем успокоился. И даже неожиданно пропел:

                Я по свету немало хаживал.
                Жил в землянках, в окопе, в тайге.
                Похоронен был дважды заживо,
                Знал разлуку, любил в тоске…

         Эта песенка ему нравилась. Он знал её всю. И даже в прошлом году, – в другой школе, в городе Тайге , где проучился от третьего до середины шестого класса, откуда переехал сюда, в Пашково, – так вот там, однажды выступил с этой песней на школьном конкурсе. И выступил, похоже, неплохо. Получил приз – авторучку. Этой авторучкой он пишет и по сей день, однако никто не знает, откуда она у него. Да и к лучшему.
         "И что Борьке взбрело в голову, чтобы я сплясал? Чего вяжется?.." – вдруг уколола досадная мысль.
         Сосновка затопила мост. Теперь через речку людей переплавляют на лодке, большой и деревянной, как баркас. Коле нравиться на ней плавать. Особенно захватывает дух, когда она лавирует между льдинами. И хоть он боится плавать, так же, наверное, как боится подойти к Наденьке, однако не упускает случая прыгнуть в лодку.
         За полгода, что Коля проучился в Пашковской школе, он к Наде ни разу не подошёл. Какая-то оторопь охватывает. Один или два раза обмолвился с ней и то так, похоже, неудачно, что вызвал у ней усмешку. А, улавливая его взгляды на себе, глаза её сужались, а его охватывало смущение. И, тем не менее, глаза эти всегда были перед ним. Постоянно возникали на его пути, как эта река, вышедшая из берегов.
         Тетушки не было. И Коля был дома один. То настроение, каким он зарядился по пути домой, не покидало его. И Коля, войдя в домик, маленький, в одну комнату, с русской печью, занимающей почти треть помещения, бросил на деревянную скамейку портфель, и расходился. Вдруг затанцевал.
         Трам-па-па, трам-па-па, трам-па-па…
         Он вёл её аккуратно, слегка отрывая от пола, и она порхала в его руках, то поднимаясь, то опускаясь. И он в такт ноге подпевал: трам-па-па...
         Эх, хорошо это всё в воображении. Вот в действительности бы так. Хотя бы раз приблизится. Повести бы в танце, закружить бы в вальсе… Вдруг его остановила мысль: а умеет ли Надя танцевать вальсы? Сейчас всё больше дергаются, кривляются. Вальсы редко танцуют, выходят из моды. Не учат им.
         Коля и сам не умел танцевать, по крайней мере так, как это проделывал сейчас с воображаемой партнершей, с Наденькой. Всего-то раз в тот памятный день конкурса потанцевал с одноклассницей с Лариской. Она и показала, как нужно ходить, как кружиться. Он тогда топтался вокруг неё, елозил, наступал ей на ноги, а она терпела. На том же вечере видел, как танцуют люди. Его классная руководительница Марта Аполлоновна и учитель истории Иван Артёмович. Какой же это красивый танец! Как женщины и девочки в нём преображаются, становятся легкими, изящными, а в руках умелых кавалеров совсем невесомыми. И как красива в нём была та же Лариска.
         И вот сейчас он представлял себя умелым кавалером, ведущим свою партнёршу легко, грациозно и бережно.
         Коля топтался по комнатке босым. Танцевал, держа согнутые перед собой руки, стараясь не глядеть в глаза партнёрше. Иначе бы он очень смущался.
         Трам-па-па, трам-па-па, трам-па-па…
         Вальс, наконец, закончился. Коля галантно подвёл партнёршу к сундуку с овальной крышкой, стоявшему у стола и служивший сидением. Предложил в поклоне ей присесть.
         И призадумался, оглядывая домик, с нехитрой вдовей мебелью тетушки.
         Не-ет, ничего такого в действительности не будет. Даже, если предположить, нечто подобное на пионерском костре, на поляне. Вряд ли он Надю даже пригласит. Скорее Сосновку вплавь перемахнёт.
         И что такое случилось с ним этой весной?..

         А на дворе… А на улице… Какое солнце, как весело поют птицы. А сколько сейчас в лесу подснежников…
         Коля, переодевшись, набросив на себя повседневную курточку, обувшись вновь в кирзачи, вышел на улицу. Поднял глаза к небу, постоял так минуту-две, вздохнул полной грудью и, перейдя улочку, свернул в проулок.
         На встречу из леса бежали проворные ручейки, торопились к реке, и Коля, обходя лужи и ручьи, пошёл к кедрачу.
         В лесу снег ещё не весь стаял. Он лежал редкими подушками у подножья елей, кедров, лиственниц. Снег был упругим, ноздреватым с крапинками чёрных точек от мелких сучков, коры, старых почек или иголок, и среди них стояли белые, бледно-розовые, желтоватые, даже с фиолетовым оттенком и с легкой бахромой на лепестках подснежники.
         Некоторые уже с пожухлыми лепестками и слабыми стеблями – отцветали, или их подморозили ночные, ещё крепкие морозцы; другие – упругие, твёрдые и светились маленькими фонариками, особенно на проталинках.
         Коля стал осторожно срывать цветы. Выбирал только такие, какие было бы… можно было бы подарить. Ему хотелось нарвать именно такой букет, чтобы от одного его вида раскрывались бы глаза от удивления, а от запаха замирало бы сердце. И поэтому, прежде чем сорвать цветок, он внимательно осматривал его, заглядывал в его лепестковый венчик, на бархатистое покрытие, и когда цветочек, как будто бы улыбнувшись, привлекал к себе, Коля, сам улыбаясь, срывал его.
         А в лесу шумело. Буйствовало пернатое население. Слышался дробный перестук дятлов. Невдалеке пробежал бурундук, цвиркнул из озорства и спрятался в валежнике. Оживала, просыпалась тайга.
         Коля пел, мурлыкал какую-то песенку, даже не песенку, какую-то мелодию. Мелодию ему неведомую. Вот пришла в голову и крутится. Сама, никем не сочиненная: ля-ля, ля-ля, тра-ля, ля-ля… И на эти "ля-ля" накладывались какие-то слова. Его не смутило даже то, что песенка начиналась с дождя.
         – Если б стал я дождиком, ля-ля, тра-ля, подружился б я…
         Он повторил дважды придуманный куплет. Во время закрепления сложился и второй куплет. В нём хотелось бы наполнить тёплой водой лужицы для детей, которые купались бы в них. И он представил, как они весёлой ватагой бегают по ним, разбрызгивая радугой брызги. А в третьем куплете они пускали бы по дождевым ручейкам кораблики.
         – Луг душистый, радужный, ля-ля, тра-ля, от жары вспотел…
         А последние две строчки, словно молнии, пронеслись в его голове, и он с растерянностью промолвил:
         – Я б тихонько песенку для тебя пропел…
         Этот куплет сложился как-то самопроизвольно и неожиданно, и он Колю вначале оглушил. Коля стоял посредине полянки под кедрами и не верил, что он сам мог такое сочинить. Прислушался, ожидая, что кто-то невидимый повторит последние две строчки – они так кстати, они такие нужные, такие важные. Стоял, приложив букетик подснежников к лицу, и ждал.
         Но никто из тайги не откликался и не прятался за деревьями. Только пели птицы, да в вершинах шумел ветерок. Да дятел где-то неподалеку продолжал передавать всю эстафетную азбуку.
         – Я б тихонько песенку для тебя пропел!.. – повторил Коля, чувствуя, как сладко защемило под сердцем. В лесу его слова не потонули в общем хоре весеннего шума, их подхватила лёгкая мелодия, сочиненная им же.
         – Луг душистый, радужный, ля-ля, тра-ля, от жары вспотел. Я б тихонько песенку для тебя пропел, ля-ля, тра-ля, ля-ля…
         Восторженный и радостный Коля пропел полностью вот так вот вдруг сочиненную им песенку от начала и до конца. Пел вместе с птицами, с весенним ветерком. Ему, казалось, что и мелодию они давно знают, может быть, это даже их мелодия, пернатых, и их слова. А он только перевел её на человеческий лад.
         Возвращался он домой восторженным, с песнею. Букетик поставил в стакан перед окном, мысленно адресуя его ей…
         Многие, многие не доходят, в том числе и эти цветы не дошли до своего адресата. Ах, девушки, если бы вы об этом только знали…

         В конце недели был проведён обещанный субботник по сбору вторсырья. Во двор школы школьники натаскали всякого хлама из металла и бумаги, и теперь всё это гнило и ржавело в кучах у них на глазах.
         А в конце следующей недели Анастасия Ивановна после занятий спросила:
         – Ну, как, ребята? Подготовили что-нибудь к конкурсу?
         Класс молчал. Вернее, он зашумел, однако вопрос учительницы остался без ответа.
         – Ну, что же вы, друзья? – с разочарованием проговорила Анастасия Ивановна. – Директор школы, Бронислав Иванович, поддержал нашу затею. Обещал даже призы учредить.
         – О-о!.. У-у!… – послышались возгласы одобрения, но, опять же, никто не предложил ни стихов, ни песен.
         Наступила пауза. Её нарушил Борька Большанин.
         – Анастасия Ивановна, стихов мы не смогли написать… Понимаете, тяжёлое крестьянское детство… А потом, то субботники, то воскресники по сбору металлома, макулатуры… - пожал он плечами, выражая сожалени. - А вот Коля Добролюбов подготовил номерок, пляску под названием "танец трепака". Помните, он обещал.
         В классе засмеялись. Коля покраснел и заёрзал на парте.
         Выручил Толя Кирьянов.
         – У него не танец. У него песня есть.
         – Правда? – обрадовалась учительница.
         Коля неожиданно для себя кивнул и потупил взор.
         – Так покажи. Исполни, Коля.
         Он медленно поднялся. Но волнение было на столь велико, что оно сковало его и, казалось, язык присох к нёбу.
         – Ну что же ты? Не стесняйся, – подбадривала Анастасия Ивановна. Она медленно подавалась к нему и остановилась у Надиной парты.
         Надя смотрела на него, в глазах лукавый прищур, и усмешка как будто.
         Коля сел на место.
         – Ну, Коля... – Анастасия Ивановна разочарованно развела руками. – Жаль, жаль, Коля.
         – Да он может! – воскликнул Толя. – Он хорошо поёт. Классно! Сам слышал.
         На сборе металлома они с Толиком вместе таскали железяки. Ходили по деревне, по помойкам и собирали всякий хлам. И тогда Коля сообщил ему, что сочинил песню. А после настоятельной просьбы, спел. Толе она понравилась. Особенно про лужи и кораблики, они как раз ко времени, сказал он тогда.
         И ничего-то он не понял…
         – Коля, что же ты так, а? – обиженно проговорил Борька. – Обещал сплясать, не сплясал. Сочинил песню, не поешь. Знаешь, даже как-то неуважительно… Может она про любовь? Так что тут такого? Простим. Простим, Анастасия Ивановна?
         В классе засмеялись. Анастасия Ивановна тоже улыбнулась, но одёрнула Большанина.
         – Перестань, Боря. Что поделаешь, человек стесняется, – подалась к Коле.          – Может, дашь Коля, я прочту?
         Коля нехотя достал из кармана вельветовой куртки свёрнутую вдвое открытку, на которой, находясь две недели назад в мажорном настроении, записал текст. Подвернулся пустой старый бланк открытки к случаю. Когда дочери тётушки, его двоюродные сестры, росли и жили вместе с ней, они и собирали. Потом вышли замуж, разъехались, и теперь открытки уже устаревшие, стали не нужны. Одна из них и пригодилась.
         Анастасия Ивановна приняла открытку и, разворачивая её, попятилась к классной доске. Класс с интересом наблюдал за ней.
         – А что, ребята, хорошо! По-моему, очень даже неплохо, – с оживлением заговорила она. – Коля, а можно я зачитаю?
         Коля пожал плечами, дескать, как хотите. После перенесённых душевных мук, он почувствовал даже облегчение.
         И учительница зачитала, только без всяких – ля-ля и тра-ля-ля, – и все четыре куплета.
         Ученики молчали, глядя то на учительницу, то на автора произведения.
А Коля сидел, ещё больше насупившись, ему не понравилось, как учительница прочла его песню. Как-то сухо, бесцветно. А последние две строчки прозвучали так, как будто бы они вообще оказались в ней лишними. На Надю они, конечно же, не произвели никакого впечатления.
         – Ну что же, если немного подработать, то стихи получаться замечательными, – сказала Анастасия Ивановна и обратилась к автору. – Коля, может, дадим их Наде? Она в стихах разбирается, сама пишет.
         "Наде! – мысленно воскликнул он. – Конечно, Наде!"
         Он согласно кивнул. Теперь ему не важен был конкурс. Теперь его хоть совсем не будь, а песня пусть будет у неё. Хотя бы в форме стихов!
         Надя приняла Колину песню из рук учительницы. Положила её на парту перед собой и, разглаживая, проехала по ней кулаком.
         Ни через день, ни через два, ни через неделю Коля не услышал от Нади ни единого слова, словно песня пролетела мимо неё. Изредка она поглядывала на него, но молчала. Только однажды, уловив его взгляд, коротко улыбнулась.

         Вода на реке Сосновке спала. Ушла с поймы. Обнажился ободранный мост, к ремонту которого приступили плотники.
         Зазеленела, набрала цвет пойма. Теперь её оживлял домашний скот: паслись телята, козы, овцы, к реке выходили утки, гуси. Бегала ребятня по зелёному лугу.
В низовии, на излучине, ученики во главе с физруком сооружали большой шатёр из деревьев, палок, ветвей, оставшихся на берегу после паводка. Готовили его для пионерского костра, и работали над ним с самого обеда.
         Небольшой и ровный выступ, подмытый паводком, подошёл для сцены. 
         Под вечер, пыля по деревенской улице, прошли несколько пионерских отрядов. Весело звенела труба, гремели два барабана. За отрядами бежала детвора.
         На подиум поднялась пионервожатая, рослая девушка из прошлогодних десятиклассниц. Она вскинула перед собой руку над головой, пальцами вверх "топориком".
         – За дело Ленина и партии, будь готов! – звонко и торжественно прокричала она.
         – Всегда готов! – послышалась разноголосица из толпы. Кое-кто тоже взбрасывал над головой руку с прямой ладонью.
         И начался праздник.
         Вначале небольшая группа учащихся исполнила песню про орлят, которые учатся летать. Им на баяне аккомпанировал преподаватель музыки, он же и музработник в сельском клубе.
         Потом объявили учащегося из пятого класса, который исполнит флотский танец. Плясал он неровно на траве, однажды едва не упал. Однако допрыгал танец до конца.
         После него вожатая объявила:
         – А теперь перед нами выступят наши таланты. Сейчас я предоставляю сцену поэтессе из шестого класса Овчаровой Наде. – И повернулась к небольшой группе ребят, стоявших возле подиума. – Прошу, Наденька.
         Вожатая захлопала, и её поддержали в толпе.
         Коля спрятался за спинами ребят и смотрел на одноклассницу из-за чьего-то плеча. Надя сильным, но не писклявым голосом объявила:
         – Стихотворение: "Если б я стал дождиком". – И стала читать:

Если б я стал дождиком –
Оросил поля.
С каждым подорожником
Подружился б я.

Детям лужи тёплые
До краёв налил,
Пусть босы бегают
В радужной пыли.

Я б повёл кораблики
В необычный мир.
Землянике аленькой
Личико умыл.

Луг душистый, радужный
От жары вспотел…
Я б ребёнку каждому
Песенку пропел.*

         Надя, закончив читать стихотворение, слегка поклонилась. Ей стали аплодировать и даже послышались возгласы:
         – Молодец! – И как всегда, в этом хоре больше всех прослушивался голос Бориса Большанина.
         А Коля уходил от костра и негромко повторял: "Я б тихонько песенку для тебя пропел…" Ту строчку, которую Надя почему-то изменила. И он с грустью добавил: "А ты её не услышала"…
         На небе уже темнело, особенно в той стороне, где он оставил пионерский костёр, который уже непременно разожгли.
         Коля пошёл домой, туда, где над сушзаводом на сиреневом небосклоне начинали зажигаться новые звёздочки.

         ...Через много-много лет Николай Добролюбов стоял на берегу Сосновки и, овеянный воспоминаниями, оглядывал пойму реки. Вспоминал половодье, плотников на мосту. Школу, шестой класс, Анастасию Ивановну. А там, на излучине реки – пионерский костёр. И песню, так им и не спетую.
         Ах, какие тогда цвели подснежники…

*- Стихи Алексея Самошкина.