Посланец вечности

Кто хоть раз в *** бывал, тому никогда не забыть высокую гору, у подножия которой этот город расположился, похожий на дремлющую черепаху, иногда высовывающую на белый свет свои заспанные глазки, чтобы, зевнув, снова спрятать голову под панцирь и погрузиться в вековую спячку. Город этот обязан своим существованием почти совершенно удобству самой местности, где он стоит. Величавая гора расположена с одного его краю, а с другого краю его – морской берег, представляющий из себя великолепнейшую бухту, где постоянно находят спасение от непогоды разного сорта корабли самых различных флагов. Тут в старину находили пристанище и пираты, потому что город цепью труднопроходимых гор был надёжно отделён от остального мира, одно время жители города хотели даже создать на этом клочке суши свою державу, чтобы не подчиняться никаким правителям, а иметь независимость. Благодаря этому было пролито немало горячей крови и, хотя независимость отошла в удел недосягаемой мечты, местные жители до сих пор имеют в своих сердцах какое-то гордое чувство, позволяющее им ходить с гордо поднятой головой, но со стороны это напоминает всем приезжающим в этот край высокомерную заносчивость. Надо знать местное население, чтобы научиться понимать его. Я прожил в этом своеобразном городе, отмеченном рукою столетий, около года. Моему духу подходила атмосфера, в окружении которой мне пришлось оказаться, было в этих старинных зданиях из камня, в этих домах, напоминающих часто крепостные башни, в этих узких улочках, в гулких и немноголюдных площадях что-то особенное, напоминающее мне мои детские фантазии. Тут смешались воедино и европейская и азиатская куль-туры, тут одинаково находились как поклонники Христа, так и почитатели и последователи Магомета. Но больше всего меня привлекал сам нрав горожан, казавшийся мне суровым и мужественным, что и не было для меня удивительным явлением, если учесть природу  этой местности, где полновластно царствовали камень, солнце и море. Город бы задыхался от полуденного жара, если бы не прохлада, исходящая от морской равнины. Дождей тут выпадает не так много, как хотелось бы, и земля во многих местах трескается, а растительность выгорает под лучами солнца. Надо ли встретить в таком, не слишком благодатном климате какие-нибудь иные характеры, чем те, которые здесь рождаются испокон веку?.. Приезжающие, сетующие на чёрствость местных жителей, не правы, ибо местные жители добры и не злы, но своей немногословностью настраивают всякого болтуна на трагическое расположение духа. И потом, тут всякий чем-то занят, а приезжающие зачастую составляют из себя армию богатых бездельников, и естественно, что какой-нибудь труженик с неодобрением отнесётся к лентяю, карманы которого набиты и который не знает, чем ему заняться, а потому занят только придумыванием вариантов, как бы потрясти свой кошелёк с наибольшей приятностью для себя и пользой.
Почему я начал разговор об ***?.. Там со мной произошёл один странный случай, который я до сих пор не могу себе объяснить. И кому бы я потом не рассказывал о происшедшем со мною, хотя со мной и соглашались и не перебивали меня, но я чувствовал, что не верят моему изложению действительных фактов и в глубине души остаются убеждены, что я или напутал, или ввожу в заблуждение, или же не в меру впечатлителен, а по этой причине вполне обычные явления принял за необыкновенные.
Я хочу рассказать об этом ещё раз, надеясь, что вас это заинтересует и вы на досуге посвятите некоторое время обдумыванию моего происшествия и, может быть, вам со стороны будет легче определить смысл со мною случившегося и постигнуть истину, до сих пор скрытую от меня... С чего началось моё приключение – скажем так, ибо это действительно было приключение и притом из необыкновенных, – как это могло случиться со мной, а не с кем-нибудь другим?.. Сколько раз я спрашивал об этом себя и всякий раз приходил к мысли, что тут виновата моя необузданная фантазия, вообще весь мой характер и моё воспитание, которое я получил в детстве и какое потом вообще очень сильно повлияло на меня, на мою жизнь и мою судьбу... Я человек со странностями, мне всегда твердили, что я совершаю много необдуманного, что я чудак, иные считают, что я ненормален, и я, будучи по характеру своему добродушным, стараюсь не принимать близко к сердцу эти высказывания...
Как-то раз я случайно был свидетелем одного разговора между двумя людьми, не знакомыми мне, эти люди говорили о разных пустяках и один из них невзначай упомянул о какой-то пещере, где он сломал себе ногу, потом он стал зачем-то смеяться и утверждал, что даст голову на отсечение, если в этой пещере всё обстоит чисто. Дело происходило в кафе, где я сидел только потому что на улице стояла невыносимая духота, мне было решительно нечего делать и я заказывал в большом количестве стаканы коктейля и вина и тихо попивал, раздумывая о своих делах, о делах своей фирмы, занимавшейся перепродажей всякого подержанного хлама, для которого я должен был находить рынки сбыта. Пока мои дела шли неплохо, я был весел, но вот я стал улавливать первые признаки краха нашей никудышной лавчонки, которая, по идее, давно должна была разориться и держалась только каким-то святым духом. Меня постоянно подбадривали, что всё в норме, но я видел в этом уже какую-то фальшь и чувствовал, что скоро окажусь на мели, у разбитого корыта. Я даже подозревал, что мне придётся расхлёбывать кое за кого кашу, когда в один прекрасный день ко мне явится полиция и начнёт у меня спрашивать о том, к чему я не имею никакого отношения... Всё это не могло не озаботить меня. Пока ещё деньги у меня были, я жил на широкую ногу, ни в чём себя не стесняя... Тогда в кафе я изрядно нализался и выбрался из него после полудня, когда в воздухе стало несколько свежей. Пошатываясь и насвистывая любимую мелодию, я кое-как добрался до своей квартиры, открыл её ключом, который был при мне, и упал возле порога. У меня ещё хватило сил дотащиться до кровати, что я и сделал. Я распластался на ней и... на этом мои воспоминания обо всём, что касается упомянутого дня, обрываются...
Представьте себе, что я проснулся среди ночи, в абсолютной тишине, где слышно бы-ло, как под полом изредка царапает какая-то беспокойная мышь. Их одно время было много в доме, куда я поселился, но потом они неожиданно исчезли, и я, проснувшись, подумал ещё, как сейчас помню: «Мышь скребётся, последняя оставшаяся в живых мышь! Как мне жаль тебя, маленькая, бедная мышь!..» Сознание моё как бы прочистилось от всякого сора, до того делавшего мысль ленивой и вялой, и я увидел очень многие вещи, ранее смысл которых до меня не доходил, в том особенном, удивительном свете, как бы ниспадавшем на мою голову подобно свету мистическому и вызывающему в душе пророка, который показывал их очень ясными со всех сторон. Но больше всего мне запала в душу мысль о пещере, упоминание о которой я слышал в кафе. Мне показалось, что речь шла о пещере, находящейся за городом, и в неё можно попасть, если хорошенько её поискать между камнями на склоне горы, верши-на которой обозревается с любого места в черте города. Мне никогда не казалось заманчивым лезть в гору, чтобы с высоты двух или трёх километров оглядеть то, что находится у её подножия, но теперь я испытал радостное волнение, представив себе это путешествие в гору и поиски заветной пещеры, долженствующей оказаться пещерой, заваленной сокровищами, подобно той, куда попал знаменитый Али Баба. Вам может показаться смешным, что я имел в голове такие несерьёзные мысли, выставляющие меня с такой стороны, что я в лучшем случае представлюсь размечтавшимся олухом, но я начал строить далеко идущие планы, громоздя без всякого страха одну фантазию на другую. В таких приятных мыслях, ощущая себя воспарившим до недосягаемых простому смертному высот, я погрузился опять в забытье и сон, приснившийся мне, увлёк меня на некоторое время... Снилось мне, как будто стою я на склоне горы и смотрю вниз, на город, при этом меня окружает ночь, но свет луны помогает мне видеть окружающие меня предметы. Вдобавок – в моей руке фонарик. Вдруг слышу я тихий смех и слова, чей-то голос мне шепчет: «Иди сюда, иди сюда! Я приведу тебя в пещеру!..» Я опьянён, я готов идти за нежным шепотом, похожим на дуновение ветерка, в котором и сладость муки, и ласка любви, и трепет мутящего рассудок желания. Я спешу за кем-то, перепрыгивая через огромные камни и глубокие расщелины в скалах, во мне появилась дотоле неведомая сила. «Сюда, сюда иди! Скоро будет пещера!..» – говорит мне голос, ложась мне на душу ароматным цветком, благоухающим и навевающим мне волшебство, чарующим и отнимающим мою волю, отчего я превращаюсь в послушное орудие. И вот как-то сразу передо мной открывается вход в пещеру, я вбегаю в неё и вижу женщину ослепительной красоты, она, как бестелесный дух, присутствующий во всём, я вижу её везде, я слышу её страстные вздохи, туманящие сознание слова... Нет, я не принадлежу себе в стенах этой удивительной пещеры! Я теряю себя, я растворяюсь в самом воздухе!.. И это блаженство, гамма таких фантастических, неземных грёз, струящихся передо мной, как чистый родник, откуда черпаю я удовлетворение моей разом вспыхнувшей любви! Откуда это снизошло на меня, за что!?. Это всё готово длиться до бесконечности и я тону в прекрасном сновидении, но вдруг всё перечёркивается зловещей фигурой какого-то враждебного мне демона, хватающего меня за руку и называющего меня по имени: «Аббас!!!» «Абас! Аббас! Аббас!..» – эхом проходит по пещере и своды её от этих звуков вот-вот обрушатся на меня – и я буду заживо погребён! Я вижу, как с потолка сыплются мелкие камни и шлак и к моим ногам падает огромный камень, а рука демона всё ещё держит мою и по-прежнему, уже переходит в крик, звучит моё имя: «Аббас! Аббас! Беги, Аббас! Проснись, Аббас, или тебе конец!..» Я смотрю в потолок пещеры и вижу как расширяется в ней широкая уже, чёрная трещина, в которую мог бы пролезть буйвол, и я вижу с ужасом, как высовывается из неё что-то неопределённое, меняющееся постоянно на глазах, не то рука огромных размеров, не то большая и толстая змея, тянущаяся ко мне!.. Я закрываю глаза и слышу опять: «Аббас! Аббас!..» И просыпаюсь...
Открыв глаза, я увидел хозяина дома, лицо которого склонилось надо мной и в свете фонаря, который держал он в вытянутой руке, могло бы показаться зловещим, если бы я видел его впервые. Это он называл меня по имени и держал за руку. Оказывается дверь моей комнаты была не заперта изнутри и он, войдя ко мне и увидев меня, лежащим на кровати прямо в одежде и обуви, решил, что со мной что-нибудь случилось. Я успокоил его, сказав, что я не болен и мне не нужна его помощь, и он, повернувшись, сразу ушёл. Спать я уже не мог, но события сновидения так живо стояли передо мной, что я ещё долго не мог прийти в себя. Мне стало казаться, что в этом сне есть много такого, что похоже на предсказание. Воображение у меня никогда не страдало слабостью и я опять стал нагромождать фантазии друг на друга, и наконец решил немедля, не откладывая задуманного до утра, отправиться в гору, на поиски своей сказочной пещеры. То, что я решился на поиски пуститься прямо ночью – мне, с моей особенно, чем у других, устроенной головой, не казалось странным или нелепым, я напротив того, верил, что если пущусь в дорогу сию минуту, то меня ждёт удача. И вот я завернул в газету пару бутербродов, сунул свёрток в карман пиджака, на всякий случай до-стал из ящика стола пистолет и тоже сунул его в карман, взял фонарик, надел на голову шляпу – и вышел из своей комнаты. Я закрыл её, оставил ключ у себя и через минуту уже был на улице пустынного в этот ночной час города. Было уже прохладно, с моря тянуло запахом рыбы и водорослей. Я без труда добрался до окраины города, что заняло у меня времени не более получаса, а затем двинулся прямо на гору. Теперь приходилось уже труднее, я начал уставать, но упрямство брало верх и я, настойчивый и непреклонный, продолжал идти вперёд. Но часа через два понял, что идти дальше не смогу, если не отдохну как следует. И я опустился на первый попавшийся обломок скалы, а потом даже лёг на спину, накрыв лицо шляпой. Некоторое время я лежал так, думая о том, есть ли тут вообще пещеры и не обречена ли моя затея на провал. Мне начали приходить в голову первые трезвые мысли, как это бывает с людьми, когда их идеи начинают доставлять им некоторые хлопоты и этим хлопотам не предвидится конца. Я даже решил почему-то, что надо возвращаться обратно в город, хотя почему – объяснить себе не мог, у меня было такое ощущение, как будто я совершаю величайшую глупость. И мне стало смешно на себя, я захохотал и ударил себя по лбу. Тотчас мне расхотелось лежать, я встал с каменной плиты, достал из кармана свёрток с бутербродами и начал закусывать, спрашивая себя о том, что же это со мной такое происходит и какая такая загадочная сила подвинула меня на то, чтобы я, оставив удобства своей квартиры, отправился сюда, в это угрюмое, неприветливое и, наверное, совершенно безлюдное место. Смеяться я уже перестал и теперь глубокая задумчивость повергла меня чуть ли не в уныние, как чело-века, подверженного резким переменам настроения. Мне захотелось пить после того, как я покончил с бутербродами, но жажду мне удовлетворить было нечем и в сердцах я проклял свою забывчивость и рассеянность, сетуя на себя за то, что не захватил с собой какую-нибудь флягу с водой или бутылку с фруктовым напитком, – этих бутылок у меня нашлась бы в квартире целая дюжина, потому что у меня вошло в привычку всегда иметь под рукой что-нибудь такое, из чего можно было отхлебнуть, я пил постоянно если не одно, так другое, и из-за этого съедал не так много, чувствуя всегда себя наполненным до краёв... Луна всё ещё не исчезала на небе, а первые солнечные лучи уже начали освещать кромку горизонта, дело двигалось к рассвету. Это придало мне бодрости и, несмотря на сильное желание смочить чем-нибудь сухое горло, я решился побродить по склону горы, надеясь таким образом набрести хоть на какой-нибудь ручеёк, хотя почти наверняка знал, что никакой воды тут не найду. Однако человеческая глупость, как и самоуверенность, безграничны. Я вбил себе в голову эту идею, нахлобучил сверху и головы, и идеи шляпу и поспешил обнаружить где-нибудь поблизости воду. Я пошёл, держась южного направления, освещая себе путь фонариком, потому что всё ещё было довольно темно, хотя с каждой минутой мрак незаметно растворялся под действием выныривающего из-за гор и из-за моря солнца. Прошёл я шагов сто, как внезапно из-под моих ног или почти рядом со мной раздался совершенно потрясший меня дикий вопль, какого мне не приходилось ни разу слышать, у меня готовы были волосы на голове встать дыбом! Я выронил фонарик, он упал на камень и, видимо, разбился. Конечно, не удивительно, что я отпрянул в сторону и, не помня себя, бегом пустился в обратном направлении, не разбирая, куда бегу, а сзади что-то зашумело, снова раздался тот же вопль, потом он смолк и больше не повторялся. Я думаю, это было какое-нибудь редкое животное или даже птица, но что именно – сказать не могу, потому что я не успел разглядеть, что же это такое было. Это небольшое происшествие очень подогрело мои нервы и я ещё долго оставался как будто оглушённым. Дрожа от холода и от пережитого страха, я остановился возле одной высокой скалы и стоял под её защитой, чувствуя себя так жалко, как уже давно не чувствовал. И было мне не до смеха. Я пришёл к мысли, что мне лучше подождать, пока станет светло, а уж потом двигаться куда угодно. Проклятый вопль, от которого у меня по инерции всё ещё продолжало биться сердце, не смолкал в моих ушах... Как-то я совсем забыл, что ведь у меня есть пистолет, а о жажде я уже не думал, было не до этого. Вспомнив о пистолете, я сразу воспрянул, как будто он мог вернуть мне утраченное хладнокровие. Достав пистолет я произвёл в воздух оглуши-тельный выстрел, что развеселило меня в глубине души и придало мне решительности. По-том я уже не выпускал его из рук и в отместку за недавнюю свою трусость и паническое своё бегство, оставившие во мне довольно неприятный осадок, мечтал увидеть какой-нибудь объект, на котором мог бы сорвать своё негодование, уж я выпустил бы подряд несколько пуль, лишь бы показать, что и я способен сеять вокруг себя ужас и смерть. Вообще-то черта эта в человеке подлая, но когда он зол и пылает чувством мести, ему не до высоких рассуждений. Так было и со мной...
Вам покажется, что обо всех этих мелочах я не должен упоминать, но я скажу, что человеку всё кажется важным, когда он начинает рассказывать о себе. И человек ординарный, не наделённый искусством хорошего рассказчика, без всякого ограничения и логики нагромоздит вам ещё тысячу таких деталей и мелочей, нисколько не сделав яснее факт или событие, о котором взялся говорить, что вы почувствуете скуку и замешательство ещё до того, как он подойдёт к самому главному, что касается меня, я хоть и не считаюсь искусным демагогом, всё же избавляю вас от большого количества подробностей, так как эти подробности займут много времени и только напустят много неопределённого туману... Скажу вкратце, что я дождался под скалой, когда стало довольно светло, а потом мне взбрело в голову пойти к северу и я отправился, держа пистолет в одной руке, а в другой сжимая хорошую, увесистую палку, одновременно опираясь на неё, как на посох. Палку я нашёл недалеко от того места, где стоял под скалой, она была обстругана ножом и, видать, кем-то брошена, я подобрал её из тех же побуждений, из каких поднял бы её любой мальчишка, она была удобная и в крайнем случае могла пригодиться как средство защиты при неожиданном нападении. Разумеется, я боялся наткнуться на какую-нибудь ядовитую змею и постоянно смотрел себе под ноги... Вот и всё, что хотел я сказать прежде, чем приступить к самому главному. Теперь начнётся то самое, что меня и сейчас волнует и тогда очень поразило... Порой мне кажется, что, когда я вспоминаю о том, что было дальше, за мной кто-то следит невидимый и неслышимый. Всё это страхи, фантазии, но вы видите, у меня начинают дрожать кончики пальцев на руках… По-верьте, это очень, очень серьёзно... Но что же со мной случилось, спросите вы?.. А случилось вот что. Я увидел неожиданно, слева от себя, шагах в двадцати, человека. Он стоял выше меня и помню, что я очень удивился его появлению и даже испугался, очень сильно испугался. Я признаюсь в этом, не боясь упасть в ваших глазах, ведь на моём месте почувствовали бы себя очень неуютно очень многие люди. От этого человека на меня повеяло таким странным, таким... таким... я не нахожу слов, чтобы выразить ту степень моей подавленности, которая мною в ту минуту овладела. Он стоял так, может быть, минуты три, а, может быть, и больше, я не помню. Только я тоже стоял, не шелохнувшись, не сводя с него своих глаз. В те минуты в моей душе делалось что-то удивительное, невообразимое, но это уж слишком сложно, слишком всё это не поддаётся объяснению, как сон, оно так же загадочно. Вы можете спросить меня, почему я не подошёл к этому человеку или почему я не отправился дальше... Но все эти вопросы не имеют смысла, основания... Я не знаю, трудно объяснить. Я не мог ни подойти к нему и я не мог отправиться дальше. Я вспоминал что-то из своей жизни, в висках моих стучало, дыхание сделалось частым-частым, как после тяжёлой, продолжительной работы. Я словно не принадлежал себе... Вы спросите, как выглядел тот человек, каким взглядом он смотрел на меня?.. Это очень странно, вы решите, что я ещё и слишком искусно лгу, но я не знаю, я не помню... И вообще всё, что было потом, представляется мне не совсем ясным, как будто мой мозг не в силах всего объять, словно он наткнулся на невидимый барьер... Я помню, как человек пошёл и как за ним пошёл я, с палкой и пистолетом, я сжимал их в обеих руках совершенно безотчётно, но я не выбрасывал их, как будто в этих вещах для меня было заключено что-то спасительное, что-то дающее мне основание для возвращения к самому себе. Дальнейший путь длился неизвестно сколько времени и описывать его мне – бесполезное занятие. Мы могли идти пять минут, час или целый день, но я не скажу, что из трёх вернее. Тут понятие о времени исчерпывает себя. О чём я тогда думал?.. Я часто сам спрашиваю себя об этом и, когда что-то определённое вырисовывается передо мной – пугаюсь. Тем более рассказывать эти ощущения вам – ни к чему, тут много глубоко личного... Вот чем завершился мой путь. Сначала человек вошёл куда-то и исчез с моих глаз, потом я вошёл в это куда-то... даже не скажу, чтобы вошёл в пещеру. Никакого входа, вероятно, и не было, но, несмотря на это, я вошёл, или же какая-то сила внесла меня... не помню, не знаю... Дальше было такое – мы двигались в чём-то густом, вязом, вокруг было темно, но, несмотря на это, я видел того человека, силуэт которого казался мне иногда то красным, то белым, то фиолетовым... Я, казалось, для этого движения не трачу никаких усилий. Я обрёл ту лёгкость, какую можно сравнить только с парением птицы в небе или с полётом мысли, не знающей преград... Постепенно я начал улавливать всевозможные очертания вокруг себя, звуки, я начал воспринимать то, что обычными человеческими чувствами не воспримешь. Теперь я лишён этих чувств и могу только сообщить: со мной происходило много такого, чего нет в человеческих понятиях, ощущениях, знание о чём совершенно чуждо человеку. Теперь я могу сказать, что и формы, какие я имел, были не теми, какие теперь имею я. То есть, что касается рук, ног, головы и всего прочего... Объяснять это – это внушить вам примерно такое чувство, какое вы испытывали бы, изменившись полностью, до неузнаваемости, в лучшем случае – вывернувшись на изнанку... Это была совсем другая жизнь, а если подойти к этому вопросу более внимательно, можно даже спросить у себя: была ли это вообще жизнь хоть какая бы то ни было? Поддавалась ли она какому-нибудь смыслу, желанию, закону?!. Тот человек постоянно находился впереди меня и был для меня недосягаем. Что бы со мной ни происходило, он был мне напоминанием меня самого, если бы не он, я думаю, что, вероятно, из этого состояния я не смог бы вернуться назад и быть теперь тем, что я есть... Со мной весь этот кошмар, кошмар, который не казался мне кошмаром, когда я находился в центре его, длился очень долго. Через что я только не прошёл, какие только превращения я не испытал!.. Но со временем я получил для себя какой-то особый смысл, всё, что во мне есть, что я из себя представлял, искало себя, в муках, в адской боли, оно тянулось друг к другу, соединялось на короткий миг, рассыпалось и вновь собиралось в одно целое!.. Какой это был нечеловеческий труд! Таких испытаний, какие перенёс я, не видел Мир... но это смешно, я говорю о Мире и вижу, что знания мои о нём безгранично ничтожны и я в нём жалкий обломок, не знающий даже себя! А уже говорю о Мире!..
Я вижу по вашим лицам, что вы – не слишком склонны доверять моему рассказу, но я излагаю события, как могу, и не моя в том вина, что О САМОМ ГЛАВНОМ я толком не могу сказать. Я понимаю, что тут можно принять человека, который будет говорить о таких странных вещах, ненормальным, больным... Но поверьте, душевными недугами я не страдал и то, что со мною случилось, не было галлюцинацией, бредом. Я много думал об этом сам... Нет, вариант этот отпадает... Я был в ясном уме, разумеется, насколько мог быть ясен человеческий ум, фиксируя всё то, что пришлось фиксировать моему уму... Но слушайте, что было со мной дальше. Моё возвращение к самому себе, моё обретение себя было сопряжено с целым шквалом бесконечных переживаний и раздумий о вещах очень сложных, скажу я вам!.. Теперь мне и тысячной доли не припомнить из того, что со мной было, но одно могу я точно сказать – в прорисовывавшихся предметах этого мира, где мы живём, везде я видел себя, всё это был я: и всё это казалось мне закономерным. Потом я отделил себя от всего и ощутил себя таким, какой я теперь есть, но вот это чувство, чувство родства со всем, что я вижу и чувствую теперь – оно и сейчас во мне живо и не покинет меня, я думаю, никогда... Слушайте, какую важную вещь я сейчас вам сообщу, вникайте в смысл мною сказанного и думайте об этом: я вернулся в себя не тот, которым я был раньше! Тот, другой, умер, хотя я помню его! Я впитал в себя нечто такое, что сделало меня существом иного порядка, чем всё, что ни есть возле меня. Я доказать это не могу ничем, но во мне есть это знание, знание о том, что я выполняю ТУТ, в этом состоянии, в этом времени, какую-то важную и незаменимую роль, что я наделён каким-то особенным полномочием и, самое важное, сам не знаю, что я делаю, хотя я делаю НЕЧТО БОЛЬШОЕ, разумеется, я не имею в виду ни одну из человеческих задач... Тут нельзя проверить, тут только мои ощущения, да я и не хочу никому ничего доказывать, это дело моё личное, да и мне кажется, нет больше у кого бы то ни было никаких дел, кроме дел глубоко личных. Вот ведь, вспомните, пожалуйста, кажется часто человеку, что он сам себе о чём-то говорит, когда на самом деле говорит ему совершенно другой человек или даже несколько людей?!. Есть... есть такое, что не поддаётся разоблачению, оно рядом, тут, с нами, но мы напрасно будем пытаться понять его, это не дано!.. Ведь так ничего же я и не понял из того, что со мною было?!. По-своему я и это могу объяснить, но ведь я заранее знаю, что я не знаю точно, потому что это не дано, это невозможно, это противоречит самому происшедшему со мной действию, случившемуся уж во всяком случае не для того, чтобы смысл и суть его спокойно уложились в моей голове!..
Как я вернулся домой и вообще в себя – само по себе может показаться забавным. Совершенно не помня себя, находясь словно бы ещё не здесь, а где-то в другом месте, я, оказывается, как лунатик, спустился с горы вниз, в город и прошёл по его улицам с палкой в одной руке и пистолетом в другой. Вокруг меня собралась толпа людей и шла за мной следом, и никто из них не дотронулся до меня. Я пришёл в то самое кафе, где услышал разговор, в котором упоминалось о пещере, в которой «не совсем чисто», и заказал себе голосом умершего чашку крепчайшего кофе с коньяком. Мою просьбу выполнили и я выпил свой кофе, а после этого уже направился к себе на квартиру, забыв в кафе палку и пистолет. Придя домой, я открыл дверь ключом, бывшим у меня, закрылся в комнате и лёг спать. Сон мой продолжался около трёх суток, как потом выяснилось, и всё это время меня никто не тревожил, никто не стучался в дверь комнаты. А когда я проснулся – память окончательно вернулась ко мне, я стал шаг за шагом припоминать всё, что со мною случилось, и постепенно восстановил для себя это до сих пор повергающее меня в изумление, глубочайшее смятение и сильнейшую задумчивость происшествие. Сначала я о нём умалчивал, а месяца через два, уехав из ***, где дела мои прекратились, да и жить мне стало невыносимо вблизи того места, где случилось со мной ЭТО, поведал о своём странном приключении одному, а потом другому чело-веку, вот как теперь вам... Только вот много ли выжмешь из моего рассказа, когда я и сам мало что понимаю в случившемся. Впрочем, хотя я и говорю так, есть всё же некоторые очевидные вещи, которые не обойдёшь. И я имею своё мнение по поводу со мной происшедшего. Может быть, это совсем не так и я ошибаюсь, но всё-таки я выскажусь, чтобы вы знали, как я сам это воспринимаю. Во всяком случае, это вам будет не безынтересно... Во-первых, прежде всего, напрашивается мысль, что я побывал в каких-то иных Мирах; мысль фантастическая – вы это видите, но ведь и сама эта история необычная и тоже имеет отношение к тому, что лежит явно за гранью человеческого знания о природе... Во-вторых, меня не оставляет чувство, уверенность даже, что я временно познал иную, более высшую ступень развития – и умственного... и любого, материального развития Мира... К тому же я берусь утверждать, что человек, которого я видел и за которым шёл – это такое явление, которое сегодня совершен-но неприемлемо для Человека и для Науки... Это не был человек, это, вернее всего, была смесь всех моих желаний, представлений, мыслей, эмоций... Видите, что я уже начал говорить?.. Но это так, это ещё слабо, потому что всё сложнее!.. Я уже говорил, что ощущал свою связь со всем, что ни есть в Мире... наверное, в этом и есть вся суть... Я по какой-то причине оказался в сфере действия какого-то неизвестного нам закона, можно предположить и так... Мы живём в Мире познаваемом, но до конца его невозможно познать. Скажу больше – всякое наше знание о Мире, даже только наше понятие о Мире, о том, что такое Мир, – это жалкая крупица по сравнению с тем, что он на самом деле из себя представляет. Думаю, что не толь-ко наши понятия усложняются и мы, но и сам Мир... Он так же загадочен, как и сам Человек, себя не знающий... Представьте, мне временами кажется, что меня вовсе и нет, а мне только кажется, что я есть. Не доверяю себе...
9 октября 1980 г.