Песнь соловья в пустыне каменной 7

* * *
   Однажды десятый класс оказался не готов к уроку. Не то чтобы ребята бастовали, просто так, без причины. Елизавета растерянно молчала, не зная, как поступить: сходить к директору и нажаловаться или просто наставить двоек, а может быть, оставить всех после уроков и заставить сделать домашнее задание.
Непродолжительное молчание нарушил Розин.
   - Простите нас, Елизавета Львовна, мы больше не будем.
   - Хорошо, двоек не поставлю, а на следующем уроке спрошу оба задания.
   На том и порешили. Однако десятиклассникам будто шлея под хвост попала: весь урок они то перешучивались, то записками перекидывались. Особенно расходились Перевестов и Любин. К середине урока у учительницы химии терпение кончилось, и она решила удалить ребят из класса.
   - Любин и Перевестов, я так полагаю, что вам сегодня не до химии, а потому идите, погуляйте.
   - Вот еще, - пригнулся за партой Любин, - там Федосий Алексеевич, сразу нас увидит. Мне от отца, знаете, как попадет.
   - Он должен уехать с утра в районо, так что вы сходите, успокойтесь и вернетесь.
   - Вы же в дневник напишете, - хмыкнул Перевестов.
   - Не напишу, - пообещала учительница, ей очень хотелось в спокойной обстановке объяснить новую тему.
   Ребята, собрав сумки, вышли из класса. Но тишине в этот день не суждено было состояться. Минут через пять в дверь постучали. На пороге стоял сердитый директор, за ним переминались с ноги на ногу провинившиеся ученики.
   - Я вам привел прогульщиков, - сдвинув брови, проговорил Тренев, - они говорят, что вы им разрешили побыть в коридоре.
   Внутри у Елизаветы совсем, как в школьные годы, сжался серый комочек страха.
   - Ребята мешали вести урок, - оправдываясь, сказала она.
   - Шумели все, – буркнул Любин, – а за дверь - только нас.
   - Вы безобразничали больше всех, - словно девчонка стала выгораживать себя Елизавета.
   - Потом разберетесь, мне ехать надо. Вот вам их дневники, поставьте «два» за поведение.
   Суетливо схватив дневники, учительница влепила туда по «неуду». Двери закрылись за директором, а Елизавета не знала, куда себя девать от стыда. Десятиклассники прошли к своим местам. Минуя учительский стол, Иван презрительно бросил: «Слово нужно уметь держать…»
   Захотелось провалиться сквозь землю. Хотела извиниться, но прозвенел звонок, и десятый класс молча ушел.
   В учительскую не пошла, всю перемену успокаивала себя тем, что ребята сами виноваты и на уроке надо было заниматься, а не… «Что «не?..», - спрашивала себя Елизавета, ответить не могла. Понимала, что как-то не так вела урок. Десятиклассникам было просто неинтересно, потому и шалили. «Ничего себе, детки маленькие, скоро школу окончат… Они шалят, а ты их развлекай», - пыталась рассердиться, но неудачно. Вспомнила, как в выпускном классе с одноклассниками срывала уроки, сбегала из школы. До сих пор не могла объяснить причины этих срывов, изучение в институте психологии не помогло.
   Вот теперь перед ней был точно такой же класс. Возникал и тут же пропадал в пучине неизвестности вечный вопрос: «Что делать?»
   В конце перемены решила, что все обойдется. После всех уроков в кабинет химии пришла только Алена Лапштаева. Молча протерла парты, помыла пол и молча ушла. Елизавете разговаривать не хотелось. Собственно, почему она должна оправдываться, заигрывать, в конце концов, она учитель, и ее обязанность дать знания, а не утирать носы, не развлекать школьников.
   Однако совесть тихой мышкой грызла душу. Домой пошла поздно, чтобы никого не встретить по дороге. Около подъезда ее ожидала Настя Лобова. Она протянула учительнице пакет с хлебом и, взяв деньги, ушла.

* * *
   На коскинскую землю пришли крещенские морозы. Белые пушистые шубы из инея висели на проводах, ветках деревьев, не оставляя ни одного темного пятнышка в холодном мире. По утрам, когда хозяйки топили печи, дым из труб столбом поднимался вверх. Казалось, эти столбы, как легендарные атланты, подпирают белесые небеса. На работу приходилось бегать бегом, потому что модельные сапожки, купленные по великому блату, не грели.
   Вдруг пропали шумные воробьи, будто их и не было вовсе. «На скотные дворы улетели, там со скотиной потеплее будет, чем на улице», - судачили бабы в магазине, ожидая хлебовозку. Старая машина все чаще ломалась, не выдерживая зимних нагрузок. Потому коскинские хозяйки перешли на выпечку своего хлеба.
   Как-то однажды, в лютую стужу, Елизавета не пошла в магазин, решила обойтись сухарями. Наливая борщ, она радовалась тому, что в свое время насушила румяных сладких сухариков и теперь необязательно простаивать в магазине в ожидании хлеба. Вспомнила детскую присказку: «Бывает в жизни огорчение, что вместо хлеба ешь печенье». Усмехнулась про себя: «Надо было простого хлеба насушить». По телевизору началась программа «Время». Миловидная девушка рассказывала, сколько сортов хлеба они выпекают на своем заводе. По конвейеру текла батонная река. Даже в черно-белом варианте было видно, что батоны зажаристые, вкусные. Показалось, что по комнате потек хлебный дух. «Полцарства за буханку», - думала девушка, обмакивая сладкий сухарь в борщ.
   Звонок в дверь прервал печальные мысли о смысле и вкусе хлеба. На пороге стояла Настя Лобова и прижимала к себе, словно ребенка, сверток. Протянула свою ношу учительнице: «Мама просила передать, а то у вас, наверное, хлеба нет». Елизавета схватила со стола кошелек с деньгами, Настя смущенно махнула рукой: «Денег не надо. Мама сама пекла хлеб, но он лучше и вкуснее фабричного». Девочка помахала рукой и ушла.
   Чистая холстина хранила тепло ситного. Развернув сверток, Елизавета удивилась: она никогда не видела булки такой формы: квадратная, словно пирог с ягодой, который любила печь мать Елизаветы, высокая булка была, что называется, с пылу с жару. Румяная корочка нежно хрустнула под ножом, высвобождая хлебный дух, тот выплеснулся наружу, забрался в ноздри, вошел в легкие… Тепло летнего дня, аромат хлебного поля и что-то еще - очень родное и необъяснимое заполнило все существо Елизаветы. Она поднесла ломоть ко рту, куснула тихонько…
   Правду говорят, что хлеб всему голова. Есть в доме хлебушко - и дети сыты и веселы, и в семье довольство. Без хлеба и наваристые щи – голодны. Скольких людей спас от голодной смерти даже небольшой сухарик.
   Если же хлеб выпечен с душой да умением, то ему вообще цены нет. Заводской хлеб тоже бывает вкусным, но чаще он бездушен – просто хлеб. Покупаем и кушаем, потому что привыкли. Деревенский ситный, не простой, в него хозяйка вкладывает кусочек своей души, секреты своих бабок и прабабок, потому оторваться от него нет сил.
   Вот примерно так думала в тот момент Елизавета. Она была благодарна судьбе за то, что отведала настоящего хлеба, испеченного в русской печи.
   Радость познания нового мира омрачало то, что Иван Перевестов перестал ходить на уроки химии, уже два урока пропустил. Роза Николаевна, учитель физкультуры, на ухо шепнула, что парень перед уроком прячется в кочегарке и выходит оттуда после звонка на перемену.
   К директору жаловаться не пошла, решила просто поговорить с Иваном, но тот спокойно выслушал классного руководителя, кивнул головой и… снова сбежал с урока. Пришлось послать письмо родителям, чтобы приняли меры.
   - Не надо было письмо писать, - покачала головой Роза Николаевна, - Перевестовы живут недалеко, лучше сходить к ним. Они очень гостеприимные, и толку больше будет.
   - Вот еще, - заупрямилась Елизавета, - их ребенок, вот и пусть думают, а у меня нет времени ходить по гостям. Да и у нас всегда так делают.
   Как бы то ни было, но после записки Иван пришел на урок, однако демонстративно не отвечал на вопросы, с видимым удовольствием получал двойки. Большую часть урока сидел, отвернувшись к окну.
   - Федосий Алексеевич, что делать, не знаю, - в отчаянии Елизавета металась по небольшому кабинету, - Перевестов устроил мне бойкот, ничего сделать не могу, а ему экзамены сдавать, как он потом догонять будет пропущенные темы?