1988, Год Дракона, гл. 2, Тоцкий

Время идёт быстро. С момента собрания актива прошло уже больше месяца. Лечение станков шло своим чередом, а к шефской работе я ещё и не приступал - хватало мне и дежурств в опорном пункте транспортной милиции на вокзале в Новом Петергофе.
      После майских праздников всё же позвонили мне на рабочий номер  и назначили время прийти в ИДН и забрать адрес той девушки, которую я ранее выбрал из списка, и обещали поделиться некоторой полезной информацией.
      До здания ГУВД от Завода идти совсем недалеко – пешком минут за 15-20 можно управиться.
Солнце светит ярко и на небе ни облачка, тепло и зелено всё кругом. Скоро и «Праздник Открытия Фонтанов» состоится. Хорошо! По пешеходной дорожке с южной стороны Красного Проспекта я иду неторопливо и наслаждаюсь зеленью мая, этой дымкой распустившейся уже листвы, в которой утопает всё вокруг. И хотя поток машин несётся всего в нескольких метрах от меня, состояние удовольствия от жизни остаётся во мне всё тем же хорошим и светлым. Немного не доходя до Круглого Пруда, я пересекаю Красный Проспект и иду уже по улице Коминтерна по направлению к ГУВД.
Здесь, кажется, в одном здании с Судом находится и ИДН, куда мне и нужно попасть к 16:20 для получения данных на A.F. Успеваю я как раз вовремя, и со мной начинается беседа-инструктаж.
      Солнце палило уже вполне терпимо, когда я вышел из приятной прохлады этого здания.   Ироничное  напутствие  «Смотри не влюбись!» смешливой и доброй капитана милиции – девушки-инспектора примерно лет 27, меня нисколько ни смутило – влюбляться в кого бы то ни было, в ближайшие мои планы совсем не входило.  Я спешил уже на дежурство, и, пройдя вдоль западной ограды Верхнего Сада, и перейдя Красный проспект, я сел в автобус, едущий прямиком к вокзалу. Раздумывая, впрочем, о том, за что же моей подопечной могли дать 2 года условно. Всё, что знал я об этом  – причиной тому  была какая-то мелкая  кража.
      Уже перед самим вокзалом в автобусе, в котором я ехал, объявились контролёры. Один из них подошёл к кабине водителя и о чём-то с ним переговорил. Затем водитель «Икаруса» хриплым голосом объявил: «Уважаемые граждане пассажиры! Приносим Вам свои извинения за причиняемые Вам неудобства! Просим Вас предъявить Ваши проездные билеты и талоны для проверки! Выход из автобуса будет осуществляться только через передние двери». На что народ нервно заёрзал и засуетился – одни стали перемещаться вперёд, что бы быстрее выйти и бежать дальше по своим делам, а другие стали жаться к задним дверям, в надежде ускользнуть от неожиданной облавы на «зайцев». 
      Когда автобус  остановился на служебной стоянке на кольце, а не на остановке напротив вокзала, в нём началась небольшая сумятица, в которой некоторым  безбилетникам, каким-то образом приоткрыв створки средних дверей, удалось-таки от контролёров скрыться. Но оставшаяся часть «зайцев» - человек 10, после выхода основной части пассажиров с билетами, была уже обречена.  На выходе, ближе к кабине водителя, зазвенели мелочью монеты и зашелестели отсчитываемые рублёвые купюры, мерно переходя из кошельков пойманных безбилетных пассажиров в сумку одного из контролёров, который сверял номера билетов с серией, данной ему водителем и образцами рисунков компостеров, что были в салоне «Икаруса». Второй выписывал вручную квитки. Ещё один из контролёров с  красной повязкой на рукаве, стоял у передней двери автобуса, и ещё двое подгоняли недовольных штрафников из глубины салона вперёд  – началось взимание штрафов.
      «И почему люди не хотят платить за проезд? Жадность это, надежда на «авось» или не от хорошей жизни, когда приходится считать каждую копейку? Наверное, у всех по-разному, – решил я, - но платить за проезд всё же надо».
       Когда в салоне «Икаруса» осталось всего несколько человек, со своего места,  заметно прихрамывая, поднялся высокий и худой  на вид, молодой совсем ещё лет 19-20, парень и подошёл к мордатому розовощёкому и пышущему здоровьем контролёру, на шее которого висела сумка для податей.
- Нет у меня денег. Из госпиталя я. Совсем недавно демобилизовался по ранению - сказал он отрывисто. На что контролёр ответил довольно резко: «Я Вас в Афганистан не посылал, а за проезд все платить должны!..»   
      «Откуда в человеке может быть столько чёрствости? И на чьей стороне теперь я должен быть?» - вспыхнуло во мне. Я спокойно и без какой-либо проволочки мог бы выйти из автобуса, но задержался.  Я уже сделал свой выбор, хотя ещё раздумывал,  стоит ли мне ввязываться в это дело.
      - Нечем мне платить – только на билет на электричку и осталась мелочь - упрямо продолжил парень – Вы здесь зажрались, а там настоящая война идёт, и хорошие ребята гибнут и ранения получают – за Вас!
      - Отпустите его под мою ответственность! - сказал я решительно, вставая со своего кресла - Я провожу его в Опорный пункт милиции здесь на вокзале, и там разберутся кто прав, и стоит ли его наказывать рублём - продолжил я, достав и показав своё удостоверение.
      - Ты же не милиционер – чего тебя слушать! - ответил  мне мордатый носитель податей.
      - Нет, конечно, но я здесь часто дежурю, и я думаю, что Вам не нужны лишние проблемы с местным отделением милиции - парировал я.
      - Кто-нибудь из Вас может пойти со мной - добавил я едко – если Вы этого хотите.
      Физиономия контролёра выразила разочарование об упущенной выгоде и озабоченность, он подумал и, переглянувшись с раздающим квитки и другим контролёром с красной повязкой, стоящим на выходе, сказал мне недовольно и уже на Вы: «Можете проводить этого молодого человека в отделение милиции – под вашу ответственность». 
      При всей этой сцене паренёк сохранял гордое и терпеливое молчание. И только когда мы отошли на некоторое расстояние от автобуса, он представился, сказав: «Тоцкий Сергей», на что в ответ и я назвал своё имя: «Андрей Хоффски». Мы пожали друг другу руки.
      - Необычная у тебя фамилия! - заметил Сергей.
      - Я привык – ответил я.
      Обернувшись, я заметил, как уже позади автобуса, из которого мы только что вышли, словно стая воронья, что делит свою добычу, контролёры-ревизоры сбились в кучку. Что-то обсуждая между собой и энергично жестикулируя, они направились затем в сторону автобусной остановки, что находилась ближе к Александрийскому парку, возможно,  для новой проверки билетов.
      «Всё же не по душе мне такая работа» - подумалось мне.
      Тоцкий, сильно прихрамывая и временами останавливаясь, шёл довольно медленно и для того, что бы пройти пару сотен метров по асфальту и перейти подземным пешеходным переходом на другую сторону вокзала нам потребовалось не меньше 15 минут времени.
      Пока мы медленно шли к вокзалу, я узнал, что всего полгода назад Тоцкий воевал в Афганистане, беря перевал Сетэ-Кандав, где в одной из боевых операций его и ранило в ногу, раздробив ему кость осколком от близко разорвавшейся миномётной мины. Отцы-Командиры просчитались тогда с боезапасом и на второй день боёв отбиваться от духов,  внезапно напавших ночью со всех сторон на батальоны отдельного мотострелкового полка, что перекрывали подход резервов душманов к перевалу, было почти что нечем – у солдат оставался порою только неприкосновенный запас. Тогда наши понесли большие потери, и только подоспевшие наутро наши и афганские десантники, среди которых был и Сергей, спасли положение, опрокинув и отогнав моджахедов на их исходные позиции. Те в ответ оказали яростное сопротивление. Тогда-то Тоцкий и получил своё ранение. Но десантники, запросив поддержку артиллерии  ударившей по позициям духов и обратным склонам  гор, погнали душманов  дальше. Десантники вышли на горный хребет в тыл группировки моджахедов, оборонявшей перевал Сетэ-Кандав, и духи, бросая тяжёлое вооружение и запасы боеприпасов, в панике отступили. Правда, только в самом конце декабря – через месяц от взятия перевала Сетэ-Кандав, дорога на Хост была открыта и блокада этого города моджахедами Хаккани была снята. После ранения Сергей сначала попал в Кабул и лишь затем его привезли лечиться дальше, почти что домой - в Питер.
      Только потом,  поднявшись на перрон питерского направления, и немного пройдя уже под крышу самого вокзала, мы зашли в холл опорного пункта, и постучав в двери, и в сам Опорный пункт транспортной милиции. Я как раз успевал к началу моего дежурства, а Сергею срочно нужен был отдых  - его нога сильно разболелась, но он держался, и лишь по его затянувшемуся молчанию мне было понятно, что вся эта ходьба даётся ему всё с большим трудом. 
      На опорном пункте дежурят обычно 2-3 милиционера – ст. лейтенант и два сержанта. Знакомого старлея  Климова на месте не оказалось, зато оба сержанта и Алексей Гаврилов и Леонид Смирнов  были как раз в самом опорном пункте, а не на обходе зала ожидания и тупиковых электричек с их перронами.  Здесь же был и Боря Хохлов, что тоже работал на Заводе где-то в недрах сборочного цеха – самого большого и многочисленного цеха на всём заводе.
- Привет Боря! – сказал я, увидев его.
- Привет Андрей! Нас сегодня только двое будет на дежурстве.  Кто это с тобою? – спросил он.
- Да так,  помочь надо человеку – нога у него болит. Контролёры пристали к нему – отбил.
- Сергей – представился коротко Тоцкий.
      Гаврилов был занят какой-то бумажной работой, а Смирнов говорил с кем-то по рации на милицейской частоте. Особо внимания на нас пока никто не обращал. За решёткой в КПЗ мирно спал, чуть всхлипывая и посапывая, свернувшись на лавочке какой-то, впрочем, вполне прилично одетый, пьяный – жертва поклонения Бахусу – очевидно, в ожидании «хмелеуборочной» из вытрезвителя. Гаврилов достал 2 красные повязки дружинника и положил молча на край своего стола. Потом достал свежие ориентировки и, отдавая всё это нам с Борей, спросил у меня: «Кого и зачем Ты, Андрей, привёл сюда к нам?» Я вкратце пояснил дело.
      - Хорошо – поможем парню, но для порядка выясним всё же его личность - подытожил он. 
      И вот потом, посмотрев на ориентировку, я обнаружил, что  с этого листа бумаги на меня нагло смотрит, не очень, впрочем, похожая на оригинал, всё та же мордатая  физиономия контролёра из «Икаруса».
      - Это ж фальшивые контролёры были – аферисты! - Восклицаю я недовольно.
      На недолгое время проснувшийся от моего громкого голоса пьяный только и успел пробурчать: «Пить или не пить – вот в чём вопрос! А если пить – то с кем и сколько?!»
      - Не люблю контроль! - добавил он и снова выключился.
       Гаврилов так и продолжал заниматься бумагами, а  Смирнов,  спокойно отреагировав на возглас моего возмущения,  спросил только: «Где ты их и во сколько видел – только точно?» Получив мой ответ, Смирнов, захватив с собою рацию и ещё одну запасную батарею питания к ней, и проверив своё табельное оружие, кивнул мне и Боре – «Пойдёте со мной, поищем их, может быть, ещё не уехали они, и удастся их перехватить!» – сказал он бодро.
Так втроём мы и вышли из опорного пункта, в котором остался сержант Гаврилов, выясняющий личность Тоцкого, да и опорный пункт оставлять без присмотра никак было нельзя –  даже закрытым под ключ.
      Но прошло уже больше 20 минут и при проверке по горячим следам фальшивых контролёров ни на автобусной остановке, ни поблизости  отыскать нам так и не удаётся. Под шум прибывающей  и отправляющейся электричек, и  сквозь расступающийся перед нами поток пассажиров спешащих к автобусам,  мы все вновь возвращаемся назад на опорный пункт.
      Тем временем Смирнов по рации передаёт данные об этих разыскиваемых  кому-то из вышестоящего руководства. Теперь их будут искать и другие сотрудники милиции.
      В опорном пункте выясняется, что Тоцкий совсем не дурно умеет рисовать, и он, по памяти и, используя только один карандаш, выдаёт вполне похожие на настоящие фото, рисунки 3 из 5 физиономий этих аферистов –  тех, которых он успел рассмотреть лучше других.
      Некоторое время идёт интенсивный радиообмен между сотрудниками на милицейской частоте, но потом всё сходит постепенно к обычному уровню, из чего следует, что преступникам на этот раз удалось скрыться.
      Через некоторое время приезжает спецмашина из вытрезвителя. Гаврилов передаёт сопроводиловку и документы с  пакетом, в котором лежат личные вещи задержанного выпившего лишнее: документы, галстук, брючный ремень, кошелёк и ключи, а также увесистый его портфель приехавшим смежникам  и подгулявшего, и по-прежнему не вяжущего лыка, «Гамлета из КПЗ», забирает экипаж из пары сотрудников «хмелеуборочной». Теперь он придёт в себя уже только в здании вытрезвителя на берегу Ольгина Пруда. Злые языки говорят, что там не гостеприимно, впрочем, как и во всех таких учреждениях.
      Делать нечего, и всё возвращается к рутине обходов перронов, зала ожидания и тупиковых электричек. Что мы с Борей и одним из двух сержантов и делаем ещё несколько  раз за время этого дежурства.
      В перерыве  между этими обходами, Мы с Борей заходим в кафе, что расположено всё в том же здании  вокзала и пьём не спеша горячий обжигающий и ароматный кофе.  Я достаю свою записную книжку и ручку и начинаю записывать, пришедшее словно ниоткуда, стихотворение под названием «Дозор»:

Красные повязки, привлекают взор,
Вышел на дежурство боевой дозор!
В Питер электрички с этих двух сторон,
Мы проверим точно, обходя перрон!
Залом ожиданья и кафе пройдём,
И порядок должный быстро наведём!
Не прервёт движенье свой живой поток
В людях притяженья от путей-дорог!

      На восьмой строке стихосложения вдохновение меня оставило, и у меня возник творческий кризис, так что я временно забросил это дело.
      В результате, «Дозор» выходит крайне наивным и не нравится даже мне самому: с рифмами в нём всё более-менее в порядке, но неясность выражения идеи стихотворения мне совершенно не нравится! До мастерства здесь ещё очень далеко!
Я люблю поэзию и литературу, но ещё не владею в достаточной мере языком создания художественных образов, этому искусству я научусь гораздо позже. 
      Посидев в кафе ещё немного, мы с Хохловым возвращаемся в опорный пункт – ведь наше дежурство заканчивается только через час.
      Тем временем  Гаврилов, выяснив личность Тоцкого, напоив его чаем с печеньем, и поблагодарив того за хорошие рисунки лиц подозреваемых, вызывает тому машину из Гарнизонного Военного Госпиталя, что находится в Егерской Свободе. Нога у Сергея так и не перестаёт болеть и отёк на месте разболевшегося ранения, так  у него и не спадает. Отдавать парня в руки эскулапов обычной больницы никому не хочется - ближайшая больница №37 не пользуется у народа хорошей славой и все её за глаза называют: «Тридцать Седьмая Истребительная» - мало кто из серьёзно и тяжелобольных выживает после лечения в ней. Поэтому-то Гаврилов и решает,  что парня явно лучше подлатать в военном госпитале, а пока что Сергей располагается на лавочке чуть в стороне от столов сержантов и ближе к сейфу для хранения документации. 
      Уже перед самым окончанием нашего с Борей дежурства,  около десяти вечера, зелёного, армейского цвета медицинская машина с красными крестами на белом фоне, увозит Сергея.
- Держись Серёжа и поправляйся скорее! - говорю я Тоцкому на  прощанье.
- Спасибо, Андрей! Буду! – отвечает он.
Машина аккуратно разворачивается и едет через переезд и по Кривой Уланской дороге.  Она быстро пропадает из виду, затерявшись в извилистых  поворотах этого окончания улицы Аврова. Её уже не видно, но я знаю, что свернув на прямую часть улицы, она потом, проехав по ней всего несколько сот метров, свернёт налево и помчится быстро по Красному Проспекту в сторону Старого Петергофа.    
      Солнце уже скрылось за деревьями Парка Александрия. Где-то там невидимое, но ещё присутствующее, клонящееся упасть за горизонт,  оно светит немного устало,  и на город медленно начинают спадать светлые сумерки начинающейся Петергофской Белой Ночи, смешанные с туманной зеленью молодой листвы и цветения кустарников, подчёркнутые синевой серого асфальта привокзальной площади.  Городской шум почти уже не слышен. Движение автомобильного транспорта через железнодорожный переезд тоже постепенно замедляется и стихает. Даже движение электричек становится реже и интервал между ними увеличивается до 20 - 25 минут и поток пассажиров постепенно редеет. Пройдя на автобусную остановку или беря такси, народ быстро кто куда растекается и после отправления маршрутных автобусов привокзальная площадь вновь пустеет. Только неутомимые ласточки ещё гоняются невысоко в небе за своей пищей, свистя и вереща при полёте.  Прозрачный вечерний сиреневый воздух становится немного прохладнее, но он приятный и тёплый.   
     «…Здесь не стреляют, а там, в Афгане идёт война…» - вдруг всплывает из памяти знакомая мне армейская песня, что пел, играя на аккордеоне по вечерам, переведённый откуда-то в соседнюю роту,  мне совсем не знакомый сержант.
      Перейдя в очередной раз по подземному пешеходному переходу, я замечаю, что время моего дежурства на сегодня близится к завершению.
      «Пора мне уже и собираться, сдавать дежурство, садиться на электричку и ехать домой» - думаю я.