Европа. История объединения континента

ВВЕДЕНИЕ

В современной исторической науке (как отечественной, так и зарубежной) не существует единого мнения насчет того, что именно представляет собой Европа и каковы ее истинные границы. Кроме того, к данному вопросу можно подходить с самых разных позиций: географической, геополитической, экономической, социологической, религиоведческой, культурологической, этнографической, лингвистической, даже расовой или демографической. И всегда определение понятия «Европа» будет несколько иным. К этому следует прибавить различия национальных образов Европы и всю совокупность индивидуальных мнений самых разных исследователей. Например, Норман Дэвис, представивший на суд читателей объемный очерк истории «Полуострова», утверждает, что «Европа» – понятие сравнительно новое, которое постепенно, в ходе сложного процесса развития идей с XIV по XIX вв., вытеснило более старое понятие «Христианский мир» (решающими, по его мнению, стали десятилетия на рубеже 1700 года, когда расколотому сообществу наций стало неудобно вспоминать о Христианстве как источнике их общей идентичности, и «Европа» удовлетворила потребность в более нейтральном обозначении).
Начиная с глубокой древности, в разное время и разными народами честь служить границей между Европой и Азией возлагалась: на реку Урал, на Волгу, на Волгу, Сарпу и Маныч, на Волгу и Дон, на Западную Двину и Днепр, на Вислу и Днестр, на Большой Кавказский  хребет  и  Урал,  просто  на  южную  (или  юго-восточную) границу России - где бы она не проходила. Некоторые ученые даже утверждали, что упадок могущества России автоматически вызывает новый пересмотр границы Европы. Например, родившийся в России оксфордский профессор У. Паркер создал концепцию «приливно-отливной Европы», границы которой то «накатывают с приливом», то «отходят». С другой стороны,  швейцарский географ Рейнольд писал, что Россия – это географический антитезис Европы. Сам автор полагает, что чисто географический подход к данной проблеме не просто непродуктивен - он невозможен. Только полноценный синтез, основанный на данных самых различных наук, может дать понимание истинных границ Европы.
С одной стороны, европейской истории посвящено огромное количество научных трудов и учебных пособий. С другой стороны, работ, рассматривающих именно историю объединения Европы, довольно мало. В последние годы необходимость пересмотра концептуальных рамок европейской истории растет пропорционально распространению моды на высокоспециализированные исследования с большой «кратностью приближения». Некоторые историки в стремлении «писать больше и больше о меньшем и меньшем» доходят до полной утраты общей перспективы (этим особенно «грешат» работы, посвященные отдельным, часто незначительным, аспектам европейской интеграции). Однако ряд авторов провозглашает предметом своей исследовательской деятельности историю «европейской идеи» (или «идеи Европы»), рассматривая, в том числе, реальные попытки объединения Европы, которые неоднократно предпринимались в ходе истории, и завершая свои труды 1945-м годом. Другие авторы «подхватывают эстафету» и детально разрабатывают историю послевоенной европейской интеграции. Если они и уделяют какое-либо внимание более ранним периодам европейской истории, то лишь символическое (обычно - несколько страниц). Наконец, самые смелые исследователи (чаще – целые коллективы ученых) дерзают писать всеобщую историю Европы – отправной точкой может быть и первобытное общество (в отечественной традиции), и упадок Древнего мира (IV-V вв.), и раннее Средневековье (VIII в.). В таких обобщающих трудах, как правило, история объединения Европы теряется и не прослеживается детально. В результате мы, чаще всего, имеем историю Европы (с древности до наших дней), историю «европейской идеи» (с древности до 1945 г.) и историю европейской интеграции (с 1945 г. до наших дней), но никак не историю объединения Европы (в качестве непрерывного исторического процесса, с древности до наших дней).
Ценность многотомных исторических обзоров не подлежит сомнению, но они обречены оставаться справочниками: обычно их не читают, а лишь просматривают в поиске необходимых сведений. В частности, история объединения Европы просто теряется в контексте противоречивой всеобщей истории континента. Совершенно ясно, что для прояснения смысла понятия «Европа» необходимо предпринять экскурс в древнюю историю, а концепция Христианской Европы требует изучения средневековых реалий. Однако, хотя разнообразные попытки объединения Европы неоднократно предпринимались в ходе исторического развития континента, только после Второй мировой войны началось строительство действительно единой Европы.
Безусловно, в начале XXI столетия Европейский Союз испытывает серьезнейшие проблемы и находится в состоянии жесточайшего кризиса. При этом в мае 2004 г. он «расширился» до 25 стран-членов, в 2007 г. присоединились Болгарии и Румынии, а в 2013 г. - Хорватия. Далее в очереди стоят Македония, Черногория, Сербия и Турция (вступление которой в ЕС крайне проблематично). Россия, являясь полноправным членом Совета Европы, пытается строить с ЕС четыре «общих пространства». Сложившаяся ныне международная ситуация требует аргументировано ответить на вопрос о максимальных пределах расширения Евросоюза, а также определить ближайшие перспективы развития институтов ЕС. Именно об этом в странах-членах Евросоюза ведутся непрекращающиеся напряженные дебаты.
Европарламент неоднократно требовал от Комиссии определения «природы» Европы, включая ее географические границы. На официальных сайтах ЕС постоянно появляются все новые материалы, призванные ответить на вопрос: «Какими должны быть ценности и границы единой Европы?». Однако сделать это практически невозможно без углубления в историю Европы, без полноценного анализа всех попыток объединить континент, предпринимаемых в разное время и с разными целями. Необходимо оценить роль католицизма, протестантизма и православия в общеевропейском интеграционном процессе, а также понять суть разногласий между христианскими демократами, социал-демократами и либералами в современном Евросоюзе. Поиски европейской идентичности продолжаются, споры не утихают. По мнению автора, именно история должна дать ключ к пониманию важнейших проблем современного Европейского Союза: только зная прошлое, мы сможем понять настоящее и заглянуть в будущее.
В основу данной работы положены текст докторской диссертации «Процесс объединения Европы: поиск универсальной парадигмы идентичности», защищенной автором по специальности «история международных отношений и внешней политики» в 2006 г., и монография «История объединения Европы с древнейших времен до современности», изданная в ФРГ в 2011 г. Однако, принимая во внимание интересы читателя, автор пошел на значительное сокращение объема работы – прежде всего, за счет анализа источников и литературы, цитат, примечаний и приложений, а также на некоторое упрощение понятийного аппарата. В итоге, монография превратилась, по сути, в научно-популярное издание, пригодное для подготовки к семинарским занятиям и лекциям, осуществления самостоятельной научной деятельности, а также просто для чтения на досуге. Данный скромный труд, как искренне надеется автор, поможет вдумчивому читателю разобраться в непростом процессе объединения европейских стран и сделать свои собственные выводы относительно перспектив создания «Соединенных Штатов Европы».


ГЛАВА I. РАЗВИТИЕ ИДЕИ ЕДИНОЙ ЕВРОПЫ

1. ПОИСКИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
В ДРЕВНЕМ МИРЕ

Вопрос о происхождении понятия «Европа» оказывается, при ближайшем рассмотрении, довольно сложным. Еще «отец истории» Геродот утверждал, что никто из людей не знает точно, откуда ее имя и кто ее так назвал. Как видно, неясность этимологии признавали уже древние греки. И мы вынуждены вновь и вновь обращаться к знаменитому мифу о Европе, похищенной Зевсом. Кстати, памятник похищенной Европе расположен в Брюсселе рядом с комплексом зданий, где работает Комиссия Европейского Союза.
Читаем в «Мифологической библиотеке» Аполлодора, что Ливия родила от Посейдона двух сыновей, Бела и Агенора. Агенор же, прибыв в Финикию, женился на Телефассе, и у него родилась дочь Европа и сыновья Кадм, Фойник и Килик. Некоторые, впрочем, утверждают, что Европа была дочерью не Агенора, а Фойника. Гигин упоминает две разные Европы: Европа, дочь Аргиолы и Агенора, сидонянка не тождественна другой Европе, дочери Тития, с Тенара. А у Павсания Европа - дочь Феникса и Перимеды.
Крупнейший отечественный знаток мифологии А.Ф. Лосев собрал практически все засвидетельствованные в источниках данные о самых различных античных Европах и пришел к выводу, что вначале Европа являлась одной из бесчисленных ипостасей Матери-Земли, а затем стала олицетворять растительную стихию. Само имя «Европа» он переводит с греческого как «широкоглазая», «широкоглядящая» или же как «широкогласная», «звучащая на большое расстояние». Однако другой видный отечественный ученый Г.А. Стратановский возводит имя «Европа» к семитскому «эреб», что значит «темный». Следовательно, «Европа» - «страна захода солнца», «Запад», в противоположность Азии, ибо «Аси» - «страна восхода солнца», «Восток». Видимо, Г.А. Стратановский следует за Гесихием Александрийским, который писал в своем «Лексиконе», что «европейское - темное, плоское», и за Еврипидом, употребившим о Европе выражение «черная бездна камня». Кроме того, если именно Агенор после своего воцарения над Фракией назвал тамошнюю землю Европой в честь своей дочери, о чем свидетельствуют многие источники, то логично было бы предположить семитское происхождение имени финикийской девушки.            
Итак, термин «Европа» возводится в научной литературе то к семитским, то к греческим корням. Само имя «Европа» долгое время воспринималось, преимущественно, в контексте греческой мифологии. Напомним вкратце историю похищения Европы Зевсом (согласно Аполлодору). Влюбившийся в нее Зевс превратился в смирного быка, и, дав Европе усесться ему на спину, поплыл с ней на остров Крит. После того как Зевс разделил там с ней ложе, она родила Миноса, Сарпедона и Радаманта. Однако Гомер утверждает, что Сарпедон был сыном Зевса и Лаодамии, дочери Беллерофонта. После исчезновения Европы отец ее Агенор послал своих сыновей на поиски, приказав им, чтобы они не возвращались, пока не отыщут Европу. Вместе с ним отправилась на поиски и мать Европы Телефасса, а также Фасос, сын Посейдона (а как утверждает Ферекид, сын Килики). После длительных поисков они убедились, что отыскать Европу невозможно, и, отказавшись от возвращения домой, поселились в разных местах. На Европе женился Астерий, повелитель критян, и воспитал рожденных ею от Зевса детей.
Английский ученый Роберт Грейвс, обобщив наиболее известные варианты этого античного мифа, добавляет, что Зевс в знак своей любви подарил Европе золотое ожерелье работы Гефеста, которое делало его владелицу неотразимо прекрасной. У Астерия же от брака с Европой детей не было, поэтому он усыновил Миноса, Радаманта и Сарпедона и сделал их своими наследниками. Грейвс утверждает, что миф мог быть навеян доэллинскими изображениями на Крите жрицы Луны, торжественно восседавшей на быке-Солнце. Эта сцена сохранилась на дисках из синего стекла, обнаруженных при раскопках микенского города Мидеи. Не исключено, по его мнению, и то, что история Европы запечатлела один из набегов эллинов-критян на Финикию. В подтверждение Грейвс приводит свидетельство Иоанна Малалы. С  последней  гипотезой  был  согласен  сам Геродот, который писал, что «какие-то эллины» прибыли в Тир Финикийский и похитили царскую дочь Европу. Но крупный отечественный специалист по «европейской идее» А.О. Чубарьян считает, что в основе легенды лежит древнее хеттское сказание о похищении ахейцами малоазийской богини, относящееся к XII веку до н.э.
 Российский исследователь А.Б. Дитмар утверждает, что впервые разделил всю обитаемую землю на Европу и Азию древнегреческий географ Гекатий Милетский. Границей между этими частями света он полагал Фасис (ныне – река Риони в Грузии) и Средиземное море. Однако профессор истории культуры Амстердамского университета П. ден Боэр настаивает на том, что деление "мира" на три "части света" было заимствовано греками у египтян. По его мнению, само это деление имеет гораздо более длительную историю, чем имена "континентов".
Как бы там ни было, имя «Европа» рано получило географическое значение. В гомеровских гимнах Европа противопоставляется Пелопоннесу и островам, то есть отождествляется с прочей, главным образом Средней, Грецией. Затем она - Фракия или, возможно, Эпир. Названия «Европа», «Европ», «Европия», «Европский» распространены во многих местностях Греции. Но на целую часть света это имя распространилось только впоследствии. Итальянский мыслитель Джамбаттиста Вико, творивший в первой половине XVIII века, так описал данный процесс. В пределах Греции зародилась Восточная часть, названная Азией; Западная часть, названная Европой; Север, названный Фракией или Скифией; Юг, названный Ливией. Таким образом, части Мира были названы именами частей маленького мира Греции по сходству местоположения с точки зрения греков, смотревших на мир так, как если бы он был продолжением различных частей Греции. Сама Греция, расположенная к Западу относительно Азии, была названа Европой. Впоследствии имя «Европа» распространилось на этот громадный континент до западного Океана.
В большинстве своем греческие и римские авторы были единодушны в определении Европы как территории между Азовским морем и рекой Дон (или Кавказом) на востоке и Атлантическим океаном на западе. Британия рассматривалась как остров в Европе.  Древние географы не имели подлинного представления о границах Европы. Они зачастую отождествляли реку Дон, которую тогда именовали Танаис, с рекой Сырдарья в Средней Азии, именуемой по-гречески Яксарт. Соответственно Аральское море путали с Черным или Азовским. Важно отметить, древние никогда не мыслили в границах Европы. Эллинистический мир, как позднее и Римская империя, синтезировал территории европейские, азиатские и африканские. А северные и восточные европейские земли не были еще в достаточной мере изучены и вовлечены в общую систему культурного развития. В общем, в античные времена Европа мало кем воспринималась как определенное целое, как некая культурная общность. Однако с распространением Христианства в пределах Римской империи зарождался феномен «Христианского мира», истинной духовной первоосновы единой Европы.
Анализ античных источников позволяет придти к выводу, что Европа и Азия стали резко противопоставляться только с эпохи греко-персидских войн. Так, Фукидид, творивший во второй половине V века до н.э., упоминает имя «Европа» лишь дважды: указывая, что персы покинули Европу после сражения 479 года, и описывая царство скифов как самое большое в Европе. Зато Гиппократ, родившийся почти одновременно с Фукидидом, но значительно его переживший, уделяет теме Европы значительное внимание. В своем труде «О воздухах, водах и местностях» Гиппократ выдвигает оригинальную концепцию Европы как «континента свободы».
Именно в ходе войны между греками и персами нейтральный географический термин «Европа» постепенно получал новое значение. Ранее «Европа» и «Азия» разнились языками  и культурными особенностями, подмеченными еще греческими колонизаторами Малой Азии. Но в ходе войны с персами «Европа» и «Азия» стали также символизировать различные системы правления. Полис, город-государство как символ политической свободы противопоставил себя империи как символу деспотизма и рабства. Различие между Грецией и Персией спроецировалось на целые «части света». Европа стала восприниматься греками как «континент свободы» в противовес Азии, «континенту деспотии».
Именно эту мысль выражает и пытается аргументировать Гиппократ, отделяя Европу от Азии в географическом плане «Меотийским озером», то есть Азовским морем. Он утверждает, что Азия и Европа «между собой во всем разнятся», а их племена «отличны друг от друга и ни в чем не схожи». Все в Азии рождается более красивым и более великим, нравы людей здесь приветливей и спокойней. Но мужественный дух, выносливость не могут рождаться в такой природе – и «берет верх наслаждение». 
Для Гиппократа основополагающим является природный фактор, что делает данного философа первым пророком будущей концепции географического детерминизма. По его мнению, разнообразие природных ландшафтов привело к тому, что европейцы более отличаются друг от друга по внешнему виду, чем азиаты. Он считает населяющих Европу более мужественными людьми, ибо «равномерность вещей производит леность, а разнообразие возбуждает тело и душу к труду». Таким образом, от покоя и лености возрастает трусость, а от упражнения и трудов – храбрость. Народ азиатский лишен всякого мужества и по причине их законов, ибо большая часть Азии управляется властью царей. А там, где люди сами над собой не властны и не автономны, а подчинены владыке, забота у них – не о том, чтобы упражняться в военных делах, а чтобы казаться неспособными к войне. Жители Азии не желают добровольно подвергать себя опасности за чужую власть. А европейцы не повинуются власти царей, как азиаты, и на войне защищают свои интересы, а не чужие. Именно поэтому они охотно, по своей воле, идут навстречу опасности.
Итак, Азия – это континент изнеженных трусов и рабов, несмотря на все свои земные блага, в то время как Европа – континент свободолюбивых героев и тружеников. Эта аргументация, безусловно, повлияла на взгляды Аристотеля, жившего в IV веке до н.э., выраженные им в знаменитой «Политике». Однако Аристотель писал уже в новой исторической ситуации, в эпоху господства македонской династии. Сам он был учителем и воспитателем великого завоевателя Александра Македонского. Естественным образом чувство военного превосходства греков над азиатами трансформировалось в чувство превосходства политического. Греки стали полагать себя в некоей идеальной «срединной позиции» между воинственными, но недалекими европейцами-македонцами, с одной стороны, и умелыми, но раболепными азиатами, с другой. Так рождалась идеология «евразийства», первым представителем которой можно считать Аристотеля. По Аристотелю, греки занимают промежуточную географическую нишу между европейцами и азиатами. Вот почему они соединяют в себе положительные качества народов обоих континентов. Аристотель пишет, что у греков наилучшие политические институты, они свободны и при этом способны править другими людьми. Европейцы (то есть македонцы) как продукты холодного климата храбры, но не мудры, и поэтому не могут достойно управлять захваченными территориями. Азиаты же, обладая мудростью и разнообразными умениями, трусливы и безвольны, и потому остаются в рабском подчинении.
В отличие от Гиппократа Аристотель не считает «власть царей» безусловным бедствием для народа. Напротив, царская власть, наряду с аристократической республикой и политией, относится к числу «правильных» видов государственного устройства. «Неправильными» же называются тирания, олигархия и демократия. Критерием здесь является забота об общем благе, а не о своекорыстных интересах. Сама «царская власть», по Аристотелю, имеет несколько различных видов. При этом по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, а азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе. Азиаты подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия. Поэтому власть имеет у азиатских варваров характер тирании, но стоит она прочно, так как основой ее служит преемственность и закон.
Аристотель связывал возможность осуществления своих социально-политических идеалов с колонизацией и эллинизацией Востока. Особенно благоприятные условия для создания полисов с образцовой, по его мнению, организацией он находил в Азии. Азиаты, склонные по своей природе к рабскому подчинению, но обладающие многочисленными способностями и умениями, должны были составить, по мысли Аристотеля, идеальную экономическую базу для развития новых греческих поселений. На огромных просторах завоеванной македонским царем Персидской державы открывалась возможность распространить греческие формы политического бытия в «очищенном» и «облагороженном» виде. Здесь рабами должны были стать исключительно азиатские варвары, которые по своей природе и так являются рабами, рассуждал Аристотель. Эллины же образуют свободную прослойку общества, его правящий класс.
Однако в процессе эллинизации Востока контраст между Европой и Азией начинает размываться. Уже Александр Македонский старательно связывал династическими узами «европейские» и «азиатские» правящие элиты. В то же время в самой Европе становились модными восточные культы и традиции. Потомкам эллинов в Азии и Африке утверждение о том, что различные континенты населены людьми различных темпераментов, уже казалось абсурдным. Осталась лишь чисто географическая идея Европы, причем греческие названия континентов в процессе эллинизации стали общепринятыми в Средиземноморье и на большей части Передней и Средней Азии. Греки могли по-прежнему гордиться своими политическими учреждениями и своими законами, которые теперь становились достоянием всей эллинистической цивилизации.
Ученики Платона в поисках источника греческой правовой культуры указывали на критского царя Миноса, сына Европы. В одном сочинении платоновской школы Сократ и его друг ведут следующий диалог. Сократ вопрошает: «Значит, критяне пользуются древнейшими законами среди всех эллинов?» Друг отвечает утвердительно. Тогда Сократ демонстрирует другу свою потрясающую эрудицию: «А ты знаешь, кто были лучшие цари Крита? Минос и Радамант, сыновья Зевса и Европы, и им-то и принадлежат эти законы».
Следует особо отметить постепенный рост географической культуры греков в эпоху эллинизма. Греческая и финикийская колонизация Средиземноморья прояснила многие географические реалии. Около 310 г. до Рождества Христова Пифей, грек из Массалии (теперь это Марсель на юге Франции), посетил Британские острова, а также Норвегию и, возможно, Исландию. Его данные использовал в своей «Географии» Эратосфен Киренский, живший в конце III – начале II века до Рождества Христова. Сам Эратосфен, по-видимому, мало представлял себе северные области Европы.
Полибий, известный историк II века до н.э., считал границами Европы реку Танаис и Геракловы Столбы, вполне в русле более древней традиции. Однако далеко не все разделяли подобную точку зрения. Страбон, творивший на рубеже тысячелетий, подвел некоторые итоги дискуссии о «частях света». В своей «Географии» он указывает на то, что было много споров о материках, и что одни ученые отделяют их реками – Нилом и Танаисом, считая материки островами, другие же разграничивают их перешейками – перешеек между Каспийским и Понтийским морями и перешеек между Красным морем и Экрегмой – и признают их полуостровами. Согласно Страбону, Европа – наиболее разнообразный континент. Север Европы необитаем из-за ужасного холода, царящего там. Народы, населяющие Европу, также довольно различны, но преобладают те, которые настроены миролюбиво. Здесь мы видим явное противоречие с концепцией Гиппократа. Впрочем, за четыреста лет Европа не могла не измениться существенным образом. Страбон указывает, что долгое время гегемония в Европе принадлежала грекам, затем – македонцам, позднее – римлянам. По его мнению, как бы там ни было, Европа – наиболее независимый континент, свободный от чужеземного господства.
Здесь мы видим, как трансформировалась со временем концепция «Европы - континента свободы». Первоначально «свободная Европа» мыслилась в качестве альтернативы «раболепной Азии». Термин «свобода» означал, прежде всего, гражданские свободы, известную автономию личности перед лицом государства. Спустя четыре века «свобода» стала означать не что иное, как государственный суверенитет, то есть свободу государства перед лицом внешней агрессии.
Эллинизация Ближнего Востока затронула в определенной мере даже такой укорененный в собственной традиции народ, как иудейский. Не даром им пришлось переводить Библию на греческий язык (уже за 130 лет до Рождества Христова, вполне вероятно, был переведен весь Ветхий Завет), а некоторые апостолы, бывшие стопроцентными иудеями, носили греческие имена. Между тем, термина «Европа» в Библии нет. Для апостолов, как и для древних патриархов, понятие «Европа» как будто и не существовало. Однако в первой книге Пятикнижия Моисеева (Торы), называемой согласно традиции Септуагинты «Происхождение» (в русском переводе – «Бытие»), а согласно Масоретскому изводу «В начале», рассказано о трех сыновьях Ноя: «И родил Ной трёх сыновей – Сима, Хама и Иафета». После потопа именно их потомство наполнило собою мир (родословная сынов Ноя приводится в 10-11 главах). Египет здесь назван «Сыном Хама», дорийцы (то есть греки) – сыновьями Иафета (Яфета), а еврейский народ возводится к потомкам Сима.
Знаменитый иудейский учёный, военный и государственный деятель первого века от Рождества Христова Иосиф Флавий в своём сочинении «Иудейская война» сопоставил греческие названия с библейскими. Согласно ему, семь сыновей Иафета поселились в горах Малой Азии, откуда их потомство распространилось к северу до реки Дон и к западу. Таким образом, по Иосифу Флавию, Европа была заселена исключительно потомками Иафета. Фактически, ученый скомбинировал еврейскую генеалогическую историю и греческую географию. Однако он упоминает сам термин «Европа» лишь один раз, говоря что «вся Европа» была тесна для войска Ксеркса.
Древние христианские апологеты также, как правило, избегали говорить о «Европе», так как хорошо чувствовали языческую традицию, стоящую за этим понятием. В частности, Татиан в «Слове к эллинам» осуждает Пифагора, «водрузившего Европу на быке». Татиан развенчивает мифологические представления греков со всеми «непристойными нелепостями» вроде похищения Европы. Он убежден, что Моисей жил ранее древних греческих героев, а значит, ему нужно верить более, нежели эллинам, которые, не признавая того, заимствовали у него учение. Другой ранний христианский апологет, Афинагор Афинянин в своем «Прошении о христианах», представленном, вероятно, Марку Аврелию и сыну его Коммоду около 176 года по Р.Х., гневно и недоуменно вопрошает (несмотря на характер послания) о том, какое отношение имеет Европа к земле и воздуху, так чтобы нечестивое совокупление Зевса было соединением земли и воздуха. Ему вторит Св. Аристид, осуждающий миф о преображении Зевса в быка для Европы. Сама мысль о том, что языческий бог превращается в животных, чтобы прелюбодействовать со смертными женщинами, кажется апологету непристойной и богохульной. Соответственно, можно утверждать, что ранним христианам и понятие «Европа» казалось мало пристойным, почти нецензурным. Они предпочитали говорить о «доле Иафета» или прибегать к эвфемизмам другого рода.
Ситуация не меняется радикально вплоть до V века. Св. Иероним Стридонский (348-420), выполнивший знаменитый латинский перевод Святого Писания (известный под именем Вульгаты), во многом опирался на данные Иосифа Флавия, когда писал свои сочинения о еврейской топографии и еврейских именах (хотя первое было переработкой «Ономастикона» Евсевия, а второе – переработкой Филона при использовании трудов Оригена). Все свои прочие сочинения Св. Иероним скромно перечислил в своем же произведении «О знаменитых мужах». Однако вывод, сделанный им, вполне оригинален: он нашел в текстах Библии пророчество о победе потомков Иафета над потомками Сима, то есть европейцев над азиатами-иудеями.
Святой Августин (354-430) в своём труде «О граде Божием» пошёл ещё дальше – он трактует имя «Иафет» как «расширение», «распространение», ибо Иафет в переводе значит «Широта». Следовательно, христиане-европейцы в качестве потомков Иафета не только возобладают над семитами и хамитами, но и распространятся по всему миру. Впрочем, согласно собственным представлениям Св. Августина, Азия, Европа и Африка занимают лишь половину мира, а другую половину – «Великое Море».
Павел Орозий, известный историк-хроникёр, был учеником Св. Августина и деятельно помогал тому в борьбе с еретиками. По настоянию своего учителя он и написал около 417 года свое главное сочинение «История против язычников», всемирную хронику от Адама до своего времени, первую систематическую попытку христианской общей истории. Он полагал, что река Танаис (Дон) обозначает границу Европы и Азии, но о размерах континентов точного понятия не имел (в частности, считал, что Африка меньше Европы). Орозий следует, по всей видимости, за Помпонием Мелой, утверждая, что Рифейские горы (то есть Урал) изливает Танаис (Дон) – и это первая явная ошибка. Под «Сарматским океаном» у него понимается Северный Ледовитый (в другом месте Сарматский океан отождествляется с Северным, а вообще Орозий приводит названия двенадцати океанов, часть которых дублируется). Повторяет Орозий и ставшую уже традиционной географическую ошибку, смешивая Танаис с Яксартом. Зато термин «Европа» употребляется уже свободно, с достаточной частотностью. Описание Европы только в первой книге приводится дважды (сначала только кратко обозначаются границы, а потом указываются все известные тогда страны и народы), причем Европа и Азия называются «величайшими и могущественнейшими частями земли». Таким образом, христианские писатели к началу Средних веков привыкают к употреблению понятия «Европа» в географическом смысле – и постепенно забывают о его «непристойном» и «поганом» (то есть – языческом)  происхождении.
Следует помнить, что в Римской империи еще не вставал вопрос о значимости «европейской идентичности» как чувства единства, разделяемого всеми европейцами. Само основание Римской империи никогда не воспринималось как «европейская экспансия». Даже ожесточенное противостояние Рима и Карфагена не интерпретировалось как столкновение Европы и Африки. Понятие «Европа» было нейтральным, в лучшем случае – «родным». Так, Плиний Старший в своем «Естествознании» называет Европу «самым очаровательным континентом» и закрепляет за ней добрую половину мира (а не треть). Упоминает он и пресловутый миф о Европе. Эта работа – шаг назад в сравнении с достижениями эллинистических географов. Плиний воспевает Европу за то, что она воспитала народ, который покорил «все другие народы», но не разделяет при этом строго Европу и Азию и не признает никаких различий в темпераменте населения и в политических системах, как это делал Гиппократ. Концепция «континента свободы» в эпоху империи себя исчерпала: можно было лишь, подобно Страбону, прославлять свободу континента от чужеземных захватчиков. Свои, «европейские», как говорится, не в счет.
Понятие «Европа» не пользовалось успехом не только у ранних христиан – многие известные языческие римские писатели его также фактически игнорировали. Так, Тацит употребляет слово «Европа» во всех своих многочисленных произведениях лишь один раз, упоминая о том, что греки расположили Бизантий (Византий) на самом краю Европы, там, где пролив, отделяющий Европу от Азии, наиболее узок. И это автор «Анналов» и «Истории»! Зато понятие «Германия», к примеру, встречается у него постоянно и в разных значениях: как часть центральной и северной Европы, населенная германскими племенами; как римская провинция Верхняя Германия (в верхнем течении Рейна) и как римская же провинция Нижняя Германия (в нижнем течении Рейна соответственно). Отсюда можно сделать вывод, что судьба Германии (римской и не римской) тогда представляла для историка куда больший интерес, чем абстрактная и практически неразработанная «европейская идея».
Итак, древнегреческая концепция Европы как «континента свободы» весьма рано потеряла актуальность – в связи с зарождением евразийской идеологии в трудах Аристотеля, а также с преобладавшими взглядами эллинов, римлян и иудеев на положение Европы в Древнем мире. Следует, видимо, заключить, что в Римской империи Европа уже никем не воспринималась ни как «континент свободы», ни как некое самостоятельное геополитическое пространство.
 «Римская идея» - это идея мирового государства, обеспечивающего всеобщий мир и порядок. В истории Европы эта идея неоднократно находила реальное воплощение, причем как в собственно имперских государственных структурах, так и в форме теократии. Среди имперских вариантов «римской идеи» следует назвать, прежде всего, концепцию «второго Рима» как идеологического фундамента Византийской империи, концепцию «Новой Европы» (империи Каролингов), а также идею «Священной Римской империи германской нации». Сюда же следует отнести и широко известную любому россиянину концепцию «Москва - Третий Рим», и национал-социалистическую доктрину «Третьего Рейха», и новомодный «Pax Americana».
Как известно, император Константин I (306-337) перенес столицу ещё единой тогда Римской империи в город Византий (Бизантий), переименованный в Константинополь. Отсюда и позднейшее название Восточной Римской империи - Византия. При Константине Христианская Церковь стала государственной. Именно в IV веке христианство из религии гонимого меньшинства превратилось в веру большинства населения Римской империи. По нашему мнению, это означает рождение Христианской метацивилизации. Под «метацивилизацией» автор понимает совокупность двух или более родственных цивилизаций, основанных на общей для них мировой религии, впитавшей в себя философские традиции.
В 395 году Восточная Римская империя окончательно обособилась от Западной. Это обстоятельство послужило (по нашему мнению) первой предпосылкой зарождения в рамках ещё единой Христианской метацивилизации двух братских цивилизаций: Западно-христианской и Восточно-христианской. В 476 году Западная Римская империя сошла с исторической сцены. Восточной же было отпущено еще почти тысячелетнее существование.



2. ХРИСТИАНСКАЯ ЕВРОПА


В Средние века понятие «Европа» постепенно наполнялось новым смыслом. Основным объединяющим началом служила Христианская Церковь, которая и на деле пыталась «интегрировать» большую часть территории Европы. Но географические познания весь этот период времени были весьма ограниченными. Ранние средневековые авторы в один голос повторяли, что Сим получил Азию, Хам – Африку, а Иафет (Яфет) – Европу. Так, Исидор, архиепископ Севильский, (570-636) дал картину мира, вполне аналогичную той, что предлагал еще Св. Августин за 200 лет до этого. На его карте мир разделен на три части: Европа занимает менее четверти, от Африки ее отделяет «Большое море» (то есть Средиземное). Меотидское болото (Азовское море) нарисовано между Средиземным морем и рекой Танаис (Доном), отделяющим Европу от Азии. Вокруг всех трех континентов простирается Море-океан. Надписи дублируются: Азия-Сим, Африка-Хам, Европа-Яфет. Наверху расположена самая большая (и важная) часть света – Азия, Африка почти в два раза меньше, но все равно несколько превосходит размерами Европу. Так христианская традиция, ассимилировавшая иудейскую и греческую духовную культуру, связала эпоху Древнего мира со Средневековьем.
Еще одним важным связующим звеном была Восточная Римская империя, где в Средние века сформировалась концепция «Второго Рима», пришедшего на смену «Первому», покоренному варварами. После периода нестабильности и междоусобной борьбы во главе империи встал Юстиниан (527-565), правитель сильный и мудрый. Он оставил неизгладимый след в области законодательства. Кодекс Юстиниана был принят всем Христианским миром и стал основой юридической жизни средневековой Европы. Таким образом, Юстиниан заложил основы правового единства европейских государств.
Заветным желанием императора было возрождение славы Древнего Рима на новой, христианской основе. Но, чтобы восстановить Pax Romana требовалось подчинить земли бывшей Западной империи. Только так можно было воплотить «римскую идею» в жизнь. И полководцы Юстиниана отвоевали Северную Африку у вандалов, Италию – у остготов и часть юго-восточной Испании – у вестготов. Империя снова включала, как и Древний Рим, территории Европы, Азии и Африки. Но именно поэтому, нельзя рассматривать эти завоевательные походы в качестве попытки объединить Европу. Речь шла именно о восстановлении единства Христианского мира.
Успехи Юстиниана талантливо описал его современник, историк Прокопий Кесарийский. Но он же зафиксировал и первые признаки упадка империи – массовое вторжение в пределы государства славянских племен. Прокопий восхищался не только военным гением Юстиниана, но и его созидательными усилиями. В частности, в трактате «О постройках» воздается хвала знаменитому собору Святой Софии, который после освящения 27 декабря 537 года стал символом Христианства. Прокопий часто использует понятие «Европа», которому придается лишь географический смысл. Например, говорится о том, что Средиземное море, начинаясь от океана и от берегов Испании, на левой стороне образовало «землю Европы».
После смерти Юстиниана, практически восстановившего универсальное римское государство, Восточная Римская империя постепенно приходит в упадок, её территория постоянно сокращается. К началу VIII века Византия окончательно превратилась в «евразийское» государство, держащее восточную границу европейского геополитического пространства и граничащее с миром ислама.
Со времени Разделения Церквей (1054 год) установились откровенно неприязненные отношения между Византией и западноевропейскими странами. Греки ненавидели Рим как источник ереси, свидетельством чему, по их мнению, было пресловутое исхождение Святого Духа и от Сына (filioque). К этому примешивались обиды на крестоносцев, поругавших греческие святыни. Таким образом, латиняне рассматривались на Востоке Европы как вполне чуждая сила. Произошло окончательное обособление Восточно-христианской цивилизации. Однако чисто политические соображения иногда заставляли византийских императоров вспоминать об общехристианских ценностях и даже помышлять о соединении Церквей. Так, первый император из династии Палеологов, Михаил VIII (1224-1282) заставил Византийскую Православную церковь заключить в 1274 году в Лионе унию с Римом. Сам Михаил Палеолог, его сын Андроник и греческое духовенство обещали признавать первенство Римской церкви и выразили полную покорность Папе. Но наибольшие политические выгоды извлек из Лионской унии именно византийский император. Под давлением Папы Карл Анжуйский, уже овладевший Неаполем и Сицилией, был вынужден заключить мир с Византией.
Однако дело соединения церквей на Востоке не было прочным. В массе своей греки не принимали унию, и вскоре в Риме об этом узнали. Папа Николай III (1277-1280) прислал в Константинополь легатов, которым поручил настоять на полном введении унии с принятием латинского чтения символа веры. Император оказал послам глубокое почтение, показал им тюрьмы, полные противников унии, и даже отослал двоих таких на суд к Папе. Кстати, Папа возвратил их без наказания. Кроме всего прочего, Михаил Палеолог приказал составить от имени греческого духовенства грамоту с поддельными подписями епископов. Вполне успокоенный, Папа заключил с императором тайный союз против Карла Анжуйского. Но в 1281 году на папский престол вступил Мартин IV. Получив убедительные доказательства того, что реальной унии в греческой церкви нет, он с презрением отослал послов императора, а его самого отлучил. Михаил Палеолог, раздраженный действиями Папы, запретил поминать его при богослужении, но унию все-таки формально не уничтожил. Карл Анжуйский, возобновивший войну с Византией, был разбит. За это византийский император ещё раз был отлучен от Церкви. А со смертью Михаила Палеолога в 1282 году прекратила действие и Лионская уния. Новый император встал на сторону православных – и начались преследования униатов.
Ещё одна серьёзная попытка религиозного сближения Запада и Востока Европы относится к 1439 году. Она также была предпринята по инициативе византийского императора. Когда империя была окончательно стеснена османскими турками, Иоанн VI Палеолог (1425-1448) решился обменять независимость Византийской Православной церкви на военную помощь от западных государей и начал переговоры с папой Евгением IV. В конце 1437 года в Феррару отправились сам император, константинопольский патриарх Иосиф, а также уполномоченные от других восточных церквей, ряд греческих епископов и – самое интересное - митрополит Московский и Всея Руси Исидор, с которым прибыли суздальский епископ Авраамий и около ста других духовных и светских лиц из русских земель. Вспомним, что Московия еще формально находилась под игом Золотой Орды, да и объединение Руси еще было далеко до завершения. 8 октября 1438 года Папа, по соглашению с императором, открыл собор. Целых пятнадцать заседаний прошло в спорах о "filioque". Меж тем в Ферраре появилась чума, и собор пришлось перенести во Флоренцию. Здесь восточные отцы под давлением императора согласились и на латинское чтение символа, и на признание главенства Папы. Был составлен Акт соединения церквей, который подписали все восточные епископы, кроме Марка Эфесского.
Однако, по приезде в Константинополь те же греческие епископы, которые согласились на унию во Флоренции, отказались от нее, заявив, что действовали по принуждению. Вокруг Марка Эфесского сгруппировались все противники унии. Патриархи александрийский, антиохийский и иерусалимский созвали в 1443 году в Иерусалиме свой собор, где произнесли отлучение на униатов. Константинопольские же патриархи с трудом проводили дело соединения церквей в Византии. А не получив от Запада ожидаемой военной помощи против турок, византийцы утратили к унии всякий интерес. На соборе в Константинополе в 1450 году униат Григорий Мамма был низложен и на патриарший престол возвели ортодокса Афанасия. Через три года Византийская империя прекратила свое существование.
Интересно отметить, что присутствие на Ферраро-Флорентийском соборе представителей Русской Православной церкви свидетельствовало о том, что русские земли, все ещё находившиеся под татаро-монгольским игом, все же рассматривались на Западе как часть Христианской Европы. Судьба же русского митрополита Исидора, подписавшего унию, была воистину удивительна. Он старался честно служить московским великим князьям. Так, по пути на Собор, он искусно изъял Псков из ведения новгородского епископа и переподчинил Москве. Исидор не придавал большого значения догматическим и обрядовым различиям Западной и Восточной Христианских церквей, поэтому принял унию сердцем и начал ревностно проповедовать её в звании кардинала и папского легата. Однако в Москве после провозглашения Акта унии и поминания на литургии Папы Евгения митрополит Исидор был взят под стражу. Он бежал и после различных приключений достиг Рима. В Москве его признали еретиком и низложили, зато в Италии Исидор пользовался большим авторитетом, слыл разносторонне образованным эрудитом и снискал благоволение ряда Пап. Он умер в 1463 году титулярным Константинопольским патриархом и старейшим кардиналом.
Пожалуй, уния 1439 года была последней попыткой Римско-Католической Церкви включить в свою сферу влияния Московское княжество с тем, чтобы объединить под началом Рима всю Христианскую Европу. Впоследствии заключались и другие союзы христиан византийского обряда с Римом: Брестская уния 1590 года, Ужгородская уния 1646 года, уния в Альба Юлия (Трансильвания) в 1697 году. Но к тому времени силу набрали различные протестантские церкви, так что даже полное соединение Католического и Православного культурных миров не означало бы единства всей Христианской Европы.
Широко известно, что византийское наследие – важнейшая составная часть русской культуры. Мы не будем здесь останавливаться на концепции «Москва - Третий Рим», разработанной старцем Псковского Елеазарова монастыря Филофеем в начале XVI века. Следует лишь отметить, что на звание «Третьего Рима» были и другие претенденты. А теперь возвратимся в раннее средневековье, когда о "Европе" и "европейцах" упоминали сравнительно редко.
В 769 году Исидор Младший писал об армии европейцев, сражавшихся против арабов (то есть не европейцев, пришельцев из Азии и Африки). Примерно с этого времени Европа и начинает противопоставляться Азии и Африке как Мир Христианский – Миру Ислама. На рубеже VIII-IX веков империя Каролингов была самым крупным государством в Западной Европе. Франкский король Карл Великий (768-814), по имени которого и стала называться династия, присоединил к своим владениям в 774 году Северную и Центральную Италию с Вечным городом. Папа Адриан (772-795) оказал победителю лангобардов почести, подобавшие лишь византийским императорам. На Пасху 774 года Папа и король поклялись в обоюдной верности на могиле апостола Петра. Адриан получил от Карла Южную Тоскану, Перуджу, Равенну и некоторые земли Центральной Италии. Присоединенные к Римскому герцогству, они в совокупности и образовали Папское государство. Именно с этого времени и начинается независимость Папы от императора Византии.
Знаменитый французский мыслитель А.Сен-Симон довольно точно определил роль Карла Великого в становлении Христианской Европы. По словам Сен-Симона, король понимал, что многочисленное население целой части света с прилегающими островами, составленное из многих наций, не может быть подчинено одному правительству. Он также понимал, что эти различные народы, занимающие смежные территории, неизбежно будут постоянно воевать между собой, если их не связать общими идеями. Он полагал, что религия есть моральный кодекс, общий для всех европейских народов, и что административный орган, составленный из служителей этой религии, должен иметь характер общего учреждения. Наконец, король сознавал, что нужно дать религии и главе духовенства независимость, а, следовательно, освободить его от непосредственного подчинения какому бы то ни было национальному правительству. Таковы были основные мотивы, побудившие Карла Великого представить Папе верховную власть над Римом и его территорией.
Сен-Симон объявил Карла Великого истинным основателем европейского единства, связавшим все европейские народы религиозными узами с Римом и давшим Вечному городу независимость от всякой светской власти. Эту мысль развил выдающийся английский мыслитель Арнольд Тойнби. По его мнению, «Западную цивилизацию» при ее рождении можно назвать либо «западным христианством», либо «миром франков». Однако «франкское» имя не является подходящим во всех отношениях. Словом, по мнению Тойнби, Западная цивилизация родилась в 775 году именно благодаря трудам Карла Великого.
В 795 году королевство франков уже достаточно укрепилось. Карл начал считать себя не только франкским королем, но и повелителем Запада Христианского мира. До этого времени Восточная Римская империя помогала папе сохранять единство христиан, и западные государи всегда признавали это право. Теперь подобные же почетные обязанности принял на себя и Карл. С политической точки зрения он уже сравнялся с императорами Византии. Но не хватало юридического закрепления данного положения дел. И вот, использовав внутренние трудности Папы Льва III (795-816), вызвавшего недовольство римской знати, Карл добился в 800 году коронования императорской короной. В «Лоршских анналах» можно найти такое «оправдание» данного шага, как прекращение «в стране греков» династии императоров («власть над ними была в руках женщины»).
Таким образом, в Вечном городе в ночь на Рождество Карл Великий стал императором Рима. Трудно переоценить этот факт, усиливший единство Запада, но одновременно углубивший трещину в отношениях с Христианским Востоком. Византийские императоры, почитавшие себя единственными преемниками Древнего Рима, полагали некоторое время Карла выскочкой и почти что самозванцем. Но могущество франкской империи было столь велико, что в 812 году император Востока был вынужден признать новый титул властелина Запада. На целое столетие правления Каролингской династии «Новая Европа», как часто величали тогда Латинский Запад, стала политически стабильной. Хронисты Карла Великого действительно нередко называли его «отцом Европы» (pater Europae) или «королем Европы» (rex Europae). Эйнхард, самый чтимый из всех приближенных двора того времени, в своей книге «Жизнь Карла Великого» не скупится на похвалы своему государю. А Нитхард, автор «Истории в четырех книгах», утверждает, что когда Карл, заслуженно названный Великим, скончался, то «всю Европу он оставил после себя, наполненную всяческими благами». Так оформилось «узкое» понимание границ Европы. С тех пор под «Европой» чаще всего подразумевалась только лишь «Западная Европа», «мир франков». «Европа Каролингов» как идея дожила до середины ХХ века. В частности, генерал де Голль неоднократно упоминал о Европе Каролингов в связи с западноевропейской интеграцией.
Однако сама империя Карла Великого оказалась довольно непрочной. Уже его сын и преемник Людовик Благочестивый (814-840), прославившийся щедрыми дарами в пользу Церкви, разделил в 817 году свои владения между сыновьями, сохранив лишь верховную власть. За этим последовал ряд новых разделов и, наконец, в 843 году сыновья Людовика, собравшись в Вердене, заключили договор об окончательном разделе империи. Данное соглашение положило начало существованию трех современных государств: Франции, Германии и Италии. Заметим, что их объединение в Европейский Союз означало именно «интеграцию» в изначальном смысле данного слова - а именно, «воссоединение», «восстановление утраченного единства». Западно-Франкское королевство, включавшее основные территории будущей Франции, досталось при разделе Карлу Лысому, младшему сыну Людовика. На этих землях господствовал романский язык, легший в основу французского. Средний из братьев, Людовик Немецкий, завладел областями, лежащими к востоку от Рейна и к северу от Альп, население которых было чисто германским. Наконец, Лотарь, сохранивший по старшинству императорский титул, воцарился в Италии. В его государство вошли также земли, расположенные вдоль Рейна, со смешанным населением. В ХХ веке на этих землях, получивших название Лотарингия, родятся многие активные сторонники западноевропейской интеграции, такие как Робер Шуман и Конрад Аденауэр. Видимо, они подсознательно ощущали себя подданными Европы Каролингов.
Тем не менее, идея единства времен Карла Великого постепенно блекла. Европейские народы стали жить независимо друг от друга. Люди ощущали, что они находятся во власти местных феодалов, а отнюдь не императора. Только Католическая Церковь еще поддерживала духовную связь западноевропейских народов. Имперское единство отчасти удалось восстановить лишь Оттону I Великому, правившему Германией с 936 года. После объединения своей собственной страны он, по просьбе Папы Римского, вторгся в Италию и захватил её северную часть, а также Ломбардию и Тоскану. 2 февраля 962 года Оттон I короновался императором в Соборе Святого Петра. В это время термин «Европа» в источниках вновь упоминался лишь в чисто географическом смысле. Так, Рихер Реймский в своей «Истории» (созданной в 991-998 годах) пишет о том, что мир разделен на три части, а именно - на Азию, Африку и Европу. Первая из них (Азия) с севера, через восточные области и до юга снаружи ограничена Океаном, изнутри же – «Рифейскими горами до самой середины земли, Танаисом, Меотидой и Средиземным морем отделена от Европы».  Африка и Европа, окруженные снаружи с юга на север Океаном, разделяются «вторгшимся между ними Средиземным морем». Никаких намеков на то, что Оттон I стал «королем Европы», нет и в помине. Правда, надо учесть западнофранкское происхождение автора, который не мог не жалеть о потере Францией значения центра империи (как это было при Карле Великом). Теперь короли западных франков формально ставятся ниже императоров из династии Оттонов. Однако новая империя ещё долго называлась Германской или Тевтонской, пока в XII веке не получила имя «Священной Римской империи германской нации».
Внук первого германского императора Оттон III способствовал избранию Папой своего старого учителя Герберта из Рийяка, принявшего имя Сильвестра II. Новый Папа сумел возвратить престолу апостола Петра прежние представления о единой и вселенской Церкви. Одновременно получила широкое распространение и «римская идея». В конце Х века Оттон и Сильвестр пользовались  на Западе большим авторитетом. Однако постепенно набирала силу феодальная система. В 1002 году римляне, стремясь к полной независимости, изгнали императора из Рима. Он умер совсем молодым, в 22 года. Стало казаться, что идея империи начала изживать себя. Но в XI-XII веках, несмотря на все внутренние противоречия и национальную разнородность, империя сумела добиться значительного территориального расширения. Германские императоры активно стремились к господству над всей Европой, что в итоге и получило выражение в идеологии "Священной Римской империи". В 1033 году Фридрих Барбаросса из дома Штауфенов осмелился бросить вызов власти Папы Римского, разработав проект Великой Германской империи. В 1181 году была присоединена Померания, и к началу XIII века Священная Римская империя германской нации представляла собой весьма значительное государственное образование.
Фридрих II (1220-1250) присоединил к империи Сицилийское королевство. В сущности, он и был изначально не германским, а сицилийским королем. Унаследовав в 1212 году Королевство Обеих Сицилий, что в Южной Италии, он лишь затем попал на императорский трон. Именно поэтому при нем Священная Римская империя престала выражать интересы «германской нации». У Фридриха II была совсем другая цель – господство над всей Европой, то есть воплощение в жизнь «римской идеи». При этом император сам способствовал политическому усилению немецких князей и распаду единого Германского королевства. Таким образом, Фридрих оказался во главе эфемерного объединения феодально раздробленной Италии и распадавшейся на княжества Германии. В 1254 году Германское королевство окончательно распалось на мелкие территориальные княжества. Самым крупным образованием в пределах Священной Римской империи оказалась Богемия (Чехия). Прага долгое время служила столицей империи (с 1346 г.), почему и стала - в конце концов - одним из самых красивых городов средневековой (и современной) Европы.
Около 1284 года в германском городе Люнебурге была нарисована карта мира, на полях которой значилось: «Европа названа по имени дочери царя Агенора, которая носила то же имя». В Средние века вообще часто лишь повторялись сведения, извлеченные из трудов античных географов и историков. Точное же понимание восточных границ Европы по-прежнему отсутствовало. К примеру, энциклопедист XIV в. Иоанн Тревисский дает следующее определение: Европа есть треть всего мира и берет свое имя от имени Европы, дочери Агенора, ливийского царя. Юпитер похитил эту Европу и поместил ее на Крит, а большую часть земли назвал ее именем: Европа. Европа начинается на реке Танаис и простирается вдоль Северного океана до конца Испании. Восточная и южная ее части поднимаются из моря, которое называется Понт, и соединяются с Великим морем и оканчиваются у «островов Кадиш». Как известно, Танаис – это Дон, Понт – Черное море, Великое море – Средиземное, а под «островами Кадиш» следует понимать Гибралтар.
Что же касается границ Священной Римской империи германской нации, то они стали постепенно сужаться. Папская область, напротив, увеличилась и в начале XIV века окончательно вышла из состава империи. Франция, усиливаясь, все более теснила империю на западе. Правда, на северо-востоке Силезия и еще кусочек Поморья (Померании) вошли в начале XIV века в состав Священной Римской империи. Но к концу этого века империю теснила уже и Венецианская республика, особенно разросшаяся в XV-XVI веках. В конце XV века усилилась и Венгрия. Не претендуя на «передвижку» границы империи, венгерские короли владели в пределах имперских земель Лужицами, Силезией, Моравией, частью Австрии, Штирии и всей Карниолой.
Последний всплеск могущества Священной Римской империи связан с именем Карла V, защитника католической веры в смутное время Реформации, создателя испанской колониальной империи. Как король Испании он носил имя Карл I. В 1516 году Карл стал королем Обеих Сицилий, а в 1519 году его короновали императором Священной Римской империи. Под рукой императора оказались огромные территории в Западной и Центральной Европе. Карл V вынашивал планы объединения христиан под светской властью империи и духовной – Римско-Католической Церкви. На Аугсбургском рейхстаге 1530 года он отверг «Аугсбургское исповедание», документ, составленный соратником Лютера Филиппом Меланхтоном и излагавший основы лютеранства. В ответ протестанты отказались признавать императорскую власть. Начались долгие войны, в которых войска Карла V одержали победу. В состав имперских земель на северо-западе вошла Фландрия. Но империя оставалась неспокойной и слабо управляемой.
25 сентября 1555 года на новом Аугсбургском рейхстаге было подписано мирное соглашение, которое признавало лютеранство наряду с католицизмом официальным вероисповеданием. Был утвержден принцип «чья страна, того и вера». Перспектива устранения разногласий между христианами исчезла. Разочарованный Карл V отрекся от престола и удалился в монастырь, где и умер в 1578 году. Получалось, что он напрасно провел свою жизнь в походах и почти не знал отдыха. Грандиозный план создания мировой католической империи рухнул, несмотря на многочисленные военные и внешнеполитические успехи Карла. С этих пор рост Священной Римской империи в каком-либо направлении совершенно прекратился и начался быстрый процесс её сужения. Дания с севера, Франция с запада все более сокращали территорию «германской нации».
В это время в Европе (главным образом – в Италии) на сравнительно точной основе составляются карты Средиземного моря и участка «атлантического фронта». Через 1300 лет происходит «возрождение» птолемеевой проекции и градусной сетки, пока без значительного расширения географического кругозора. Однако постепенно картографы, опираясь на новые наблюдения и используя более совершенные приборы для измерений, начинают исправлять грубейшие ошибки Птолемея. Вершина картографии этого периода – созданные в Нидерландах латинские работы Герарда Кремера, прославившегося под псевдонимом «Меркатор» (лат. «купец»). «Описание Европы» (Дуйсбург, 1554) и меркаторский атлас 1595 г. уделили особое внимание Исландии, Британским островам и Руси. Другой известный нидерландский картограф Абрахам Ортелий (Эртел) в своем «Театре земного круга» (Антверпен, 1570) поместил ряд новых карт европейских стран, причем среди них немало таких, которые дошли до нас только благодаря двум изданиям его атласа. Тем не менее, восточная граница Европы все еще была «terra incognita».
Возвращаясь к судьбе Священной Римской империи, можно отметить, что она потеряла к середине XVII века практически все свои итальянские владения, из нее вышли также Швейцария и Нидерланды.  К концу этого века Франции удалось захватить Страсбург. Правда, Дания немного отступила, оставив Гамбург за империей. В дальнейшем пересмотру подвергалась преимущественно западная граница Священной Римской империи - и всегда в пользу Франции. Самые существенные потери империя понесла от Французской революции, когда даже Кельн и Кобленц стали французскими. А затем Наполеон образовал «Рейнскую Конфедерацию» и окончательно похоронил этим Священную Римскую империю. Её восстановление в эпоху Реставрации оказалось невозможным.
Священная Римская империя долгое время конкурировала с Католической Церковью в борьбе за власть в западноевропейском и центральноевропейском регионах. Императоров вдохновляла идея о том, что господство над Римом обеспечивало империи универсализм, придавало ей ореол «Священной» и «Вселенской». По мнению некоторых западных, преимущественно немецких, исследователей, империя воплощала не только «идеалы германской  нации», но и «общеевропейские интересы». Однако даже в период апогея её могущества власть империи в пределах Западной и Центральной Европы была весьма ограниченной. Империя не смогла полностью подчинить себе ни Польшу, ни Венгрию, ни Данию, ни тем более Англию. Попытки германских императоров установить свое господство над славянскими и прибалтийскими народами также не увенчались полным успехом. В целом, императорский вариант стремления к универсализму был много ограниченней по средствам церковного, ибо Католическая Церковь располагала агентами (как священниками, так и мирянами) во всех тех европейских землях, где не чувствовалось никакого влияния Священной Римской империи. Ю.А. Борко не без оснований утверждает, что Священная Римская империя с самого начала была рыхлым и неустойчивым образованием, конгломератом феодальных государств и владений, непрерывно ссорящихся и с трудом терпящих своего верховного сюзерена – императора. Фактически его власть превратилась в фикцию уже в середине XIII в. Так что реальная роль империи как проводника «европейской идеи» была очень незначительной.
В связи c вышесказанным любопытно отметить, что идеологическое обоснование политическая практика Священной Римской империи получила только в начале XIV века. Немецкий историк Энгельберт Д'Адмонт в  своем сочинении «О происхождении и упадке Римской империи» (1307-1310) доказал необходимость единой империи в Европе. Он рассматривал императора как высшего арбитра для сохранения мира. Но наибольший вклад в развитие имперского варианта «римской идеи» внес Данте Алигьери (1265-1312), великий итальянский мыслитель и литератор. В трактате «Монархия», написанном в 1312-1313 годах, он заложил основы светского толкования «европейского единства». Данте считал монарха во главе единой империи (мирового государства) истинным гарантом мира в Европе. Этот государь должен был олицетворять христианские добродетели, справедливость, свободу и благополучие.
Для Данте мир - это, прежде всего, Христианский Мир, а единая Европа - христианская империя. Защищая светскую императорскую власть, он писал: «Светская монархия, называемая обычно империей, есть единственная власть, стоящая над всеми властями во времени и превыше того, что измеряется временем». Начиная с Данте, идея общеевропейского государства тесно связывается с задачей установления всеобщего мира. Ибо, по мнению Данте, монарх уже достиг господства над всеми народами, и у него нет причин стремиться к новым завоеваниям. Таким образом, итальянский мыслитель стоял у истоков пацифистского понимания «римской идеи». Согласно Данте, власть империи не зависит от наместника Бога (Папы), так как она зависит от самого Бога. Более того, он пришел к умозаключению, что именно император Священной Римской империи и есть истинный наместник Бога на земле. Папе же он предоставил заботу о жизни вечной, наступающей после жизни земной. Но как бы высоко не превозносил Данте императора, власть Христианской Церкви в Средние века была не только более универсальной, но и более действенной. В конце концов, все имперские варианты «римской идеи» меркли в сравнении с теократическими концепциями, определявшими сам дух времени.
Теократические концепции в Европе восходят все к той же «римской идее», представляя собой её церковные варианты. Безусловно, теократии существовали (и до сих пор благополучно существуют) во многих государствах Востока. И там они никакой связи с «римской идеей» не имели и не имеют. Иначе сложилась ситуация в Европе. Здесь на реальную власть претендовали Папа Римский, Вселенские церковные соборы и Вселенский патриарх. Все они - так или иначе - опирались на римскую имперскую традицию, христианское Священное Писание и Предание, обосновывая свои притязания на роль объединителей Европы. При этом ярче всего теократическая идеология проявила себя в Западной и Центральной Европе, а её главными проводниками стали епископы Рима. Духовный авторитет Римского епископа как наследника апостола Петра был признан ещё в I веке, о чем свидетельствует «Послание Святого Климента к коринфянам», читавшееся в древней Церкви на богослужениях. Во II веке авторитетом епископа Рима утвердилась традиция празднования христианской Пасхи в воскресенье, а не в любой день недели в соответствии с Пасхой еврейской. Уже Первый Вселенский собор 325 года предоставил папе Римскому первое место «по преимуществам чести». Однако вначале епископ Рима являлся лишь митрополитом Италии, причем его административные полномочия простирались только на центральную и южную части Апеннинского полуострова.
Юрисдикция епископов Рима вне пределов Италии документально подтверждается лишь при Св. Дамасе I (366-384), назначившим  своим викарием в Иллирии Асколия, митрополита Фессалоникийского. С именем Дамаса связано и наименование кафедры Римских епископов – «Апостольский Престол», которое он впервые использовал в своем послании испанским епископам около 375 года. Дамас пользовался авторитетом не только на Западе, но и на Востоке. Сам Св. Василий Великий в письме просил его своим вмешательством положить конец схизме в Антиохии. При Дамасе состоялся Второй Вселенский Собор (381) в Константинополе, где была принята новая редакция Символа веры. На данном Соборе был принят и Третий канон, согласно которому епископу Константинопольскому предоставлялось первенство чести сразу после епископа Рима. Но Св. Дамас так и не признал этот канон. В 382 году он писал, что святая Римская Церковь возвышена над другими Церквами не постановлениями, но словами Спасителя. Таким образом, первый престол апостола Петра – это Римская Церковь, «не имеющая ни пятна, ни порока», второй престол – это Александрия, а третий престол – это Антиохия.
Папы и в дальнейшем упорно не желали признавать Третий канон Второго Вселенского Собора, что стало первым шагом на пути к Великому Разделению Церквей 1054 года. С другой стороны, Св. Сириций (384-399) считал, что каждый уклонившийся от соблюдения установленных канонов должен быть отлучен от общения с Римом. Имя Св. Сириция связано с первыми папскими декреталиями. До него папские послания были лишь частными или пастырскими, а с этого времени они приобрели законодательный статус. Средневековые канонисты определяли «декреталии» как ответы, данные Папой на вопросы по частным делам, разрешение которых может служить общим правилом. Само слово происходит от латинского "decretum" - в смысле "решение". Эта законодательная практика восходит к императорским письменным ответам – рескриптам.
Первым из Пап мысль о главенстве Рима в Христианском мире ясно выразил Св. Лев Великий (440-461). В частности, в совсем Четырнадцатом Послании он утверждает, что уже между апостолами не было равенства (власть над всеми была дана только одному) и попечение о всей Церкви принадлежит только престолу Петра. Св. Лев был в определенной мере последователем Евсевия Кесарийского, апологета тесного союза христианского государства и Христианской Церкви. Однако Евсевий полагал, что император избран Богом и правит от Его имени, являясь его орудием и от Него получая свою власть. В сознании Св. Льва великая идея Древнего Рима подверглась глубокой трансформации. Петр и Павел основали новый, Небесный Рим и совершили это более счастливо, чем Ромул и Рем. Благодаря проповеди и мученической кончине апостолов Рим чудесным образом получил отпущение грехов. И вот уже империя Св. Петра, объединяющая всех истинных христиан, превзошла империю августа. Заслугами апостолов Рим стал истинно Вечным Городом, а история древнеримской империи стала предтечей и составной частью истории Христианства, Духовного Рима. Эту идею римского патриотизма Св. Лев завещал наступавшему Средневековью, и она имела огромное значение для поднимавшейся из варварства Европы.
Св. Лев неоднократно подчеркивал, что Спаситель непосредственно передал Свою власть не всем апостолам, а именно Петру, поэтому каждый епископ Римский (как его преемник) является не первым среди равных, но представителем всего Христианского Мира. При Льве Великом закончилось образование Галльского викариата, куда вошли южные провинции Галлии. При нем же состоялся и IV Вселенский Собор в Халкидоне (451). Но Св. Лев не признал и не утвердил 28-й канон, согласно которому Александрийская кафедра должна уступить второе место в ранге чести епископской кафедре Константинополя. Интересно отметить, что Св. Лев пользовался особым почтением на Руси. Русская Православная церковь и поныне признает его Святым. Крайне высоко ставил заслуги этого Папы перед всей Христианской Церковью и знаменитый философ Владимир Соловьев.
В дальнейшем влияние римских первосвященников неуклонно росло. При папе Св. Симплиции (468-483) в юрисдикцию Рима вошла Испанская церковь. Особенно активно боролся за расширение влияния Римской кафедры папа Григорий I Великий (590-604). Он рассылал по всей Европе своих миссионеров и реально претендовал на господство в Христианском Мире. Григорий Великий провозгласил Папу высшим судьей по любым делам. Папа Лев III (795-816), в свою очередь, создал прецедент, в соответствии с которым Папа не подлежал ничьему суду. Этого Папу, обвиненного в безнравственности, в 800 году попытались привлечь к суду, для чего сам Карл Великий прибыл в Рим. Оспаривалась также законность избрания Льва на папский престол. Папа явился на суд, отверг под присягой «лживые обвинения римлян», прочитал молитву и удалился. По сути, он так и не предстал пред судом, который вполне удовлетворился устным заявлением Папы о собственной невиновности.
Лев IX (1049-1054) предпринял первые шаги по реформе своей администрации. Начался процесс централизации управления Церковью, причем главными инструментами выступали папские послания, легаты и Соборы. Резко увеличился объем корреспонденции. В частности, в одном из посланий Льва IX излагалась история Рима, где Церковь рассматривалась как патронимия Св. Петра и его преемников, наделённых Константином императорской властью над Западом. Так называемый «Константинов дар» был поддельным документом, датированным 313 годом. Он начинался длинным отчетом об обращении Константина, его крещении и излечении от проказы. Затем описывались дары императора викарию Св. Петра: официальное предоставление ему первенства над патриархами Антиохии, Александрии, Иерусалима и Константинополя, а также над всеми другими церквами, пожалование императорских знаков отличия, а также латеранской базилики в Риме, и, наконец, передача Папе императорской власти в Риме, Италии и во всех провинциях на Западе. Далее Папа провозглашался не подлежащим суду мирскому. Церкви Иерусалима, Антиохии, Александрии и Константинополя назывались «дочерними», требующими «воспитания». Таким образом, Римская церковь представала терпеливой Церковью-Матерью. Подложность «Константинова дара» доказал итальянский священник и ученый Лоренцо Валла только в середине XV века.
Лев IX разделяет историческую вину за Великий Раскол между Католицизмом и Православием, Западом и Востоком Европы с кардиналом Гумбертом и патриархом Михаилом Керулларием (1043-1054). С точки зрения Православия, это печальнейшее событие в истории Церкви было вызвано непомерным властолюбием и гордыней Пап, а также различными новшествами, допущенными на Западе. Так, еще в 883 году патриарх Фотий назвал исхождение Духа Святого «и от Сына» ересью. С точки зрения Католицизма, Раскол возник из-за отказа Востока признавать своего законного верховного главу, преемника апостола Петра, в лице Папы Старого Рима. «Греческая схизма» в глазах католиков - также свидетельство греховной гордыни. В момент Раскола обе стороны отдавали себе отчет в серьёзности последствий, но обе придавали слишком большое значение вопросу о власти внутри Церкви. Позиция Папы в 1054 году была далеко не безупречна. Он стремился подчинить восточных патриархов и тем самым укрепить единство Церкви. Результат же был прямо противоположным. Как известно, кардинал Гумберт доставил в собор Святой Софии буллу, содержавшую анафему Михаилу Керулларию и его приверженцам. Законность этого отлучения является спорной, так как тем временем Папа Лев IX скончался и, если рассматривать дело с юридической стороны, кардинал не мог отлучать от имени усопшего Папы. Патриарх Михаил Керулларий в ответ созвал Собор, произнесший анафему против папских легатов, и разослал окружное послание, предостерегавшее весь Христианский Восток от церковного общения с Римом. Папу перестали поминать при богослужениях во всех восточных церквах. Разделение Церквей состоялось.
Разрыв "тела Христова" тяжело переживался многими христианами как на Востоке, так и на Западе. Поэтому неудивительно, что именно со второй половины XI века представления о европейском единстве уже четко прослеживаются во множестве письменных источников. Борьба за единую Европу, таким образом, имела первоначально характер борьбы за воссоединение Христианской Церкви. Лев IX опирался в своей деятельности на монаха Гильдебранда. В 1059 году, уже при папе Николае II (1059-1061), этот монах, ставший впоследствии папой Григорием VII, добился на Латеранском соборе решения о новом порядке выбора Пап – только кардиналами. Тем самым подрывалось влияние светских властей на Католическую Церковь. С этих пор союз Церкви и государства на Западе был разрушен, чтобы никогда впредь не восстановиться. Власть императоров пошатнулась, а влияние Пап, напротив усилилось, причем как на духовные дела, так и на светские.
Григорий VII (1073–1085) продолжил дело обновления Церкви. Он требовал, чтобы при назначении епископов и священников принимались во внимание их вера и добродетель, а не богатство и знатность. При этом смещались все, кто купил свою должность. Для этой цели использовались легаты и личные посланники Папы, облеченные властью смещать епископов и священников. Григорий VII задумал полностью централизовать Церковь и подчинить её папской власти. Он детально изложил свою программу теократии в сочинении «Диктат папы», где, в частности, начертал, что только Римский епископ по праву зовется вселенским, он один вправе распоряжаться знаками императорского достоинства и низлагать императоров, ему одному все князья лобызают ноги, ни одно постановление, ни одна книга не могут быть признаны каноническими без его санкции, никто не смеет отменить его решения, а сам он отменяет чьи угодно. Более того, Римский епископ, канонически поставленный, заслугами Св. Петра «непреложно получает святость».
Григорий VII стремился сделать духовенство полностью независимым от контроля светской власти. Архиепископы, епископы, аббаты и священники должны были стать людьми Папы, а не императора. Доказывая верховенство Пап, Григорий VII ссылался на все тот же «Константинов дар», центральные пункты которого были включены в новый свод канонического права. Тем самым подтверждалось «императорское» положение Папы на Западе и признавалось его церковное верховенство повсюду. Однако даже этот свод законов не вполне соответствовал взглядам Григория VII. В нем указывалось, что император передал власть Папе, а это отражало понимание природы власти самими императорами. Григорий Седьмой, напротив, полагал, что власть свою Папы получили непосредственно от Иисуса Христа. По его глубокому убеждению, папская власть дарована Папе свыше и над самими императорами. Григорий VII окончательно изменил традиционное соотношение между светской и церковной властями, покончив с идеей о том, что император – это “священник-монарх”. Ранее короли и императоры претендовали на божественный викариат, проистекавший якобы из их коронации. Теперь лишь Папа признавался викарием Св. Петра. Григорий VII утвердил глубинное и безусловное различие между духовенством и мирянами. Попытки императоров и королей назначать на должности епископов и аббатов отныне объявлялись не имеющими юридической силы, а виновные в их совершении отлучались от Церкви. Таким образом, император лишился священного сана и стал обыкновенным мирянином, в религиозных вопросах подчинявшимся Церкви.
Естественно, это вызвало глубокое недовольство императора Генриха Четвертого, который сам желал ставить епископов и аббатов. Началась продолжительная «борьба за инвеституру», в ходе которой Папа отлучил непокорных ему епископов, а также и самого императора. Германские князья сразу же объявили, что намерены избрать нового императора. Генрих был вынужден отправиться с покаянием в Каноссу, где в то время гостил Папа. Император три дня стоял под стенами замка, прежде чем Папа его принял и снял отлучение. В это время германские князья уже избрали нового императора. Но Генриху все же удалось овладеть ситуацией и одержать верх над своим конкурентом. Укрепившись, он снова стал ставить епископов и аббатов без участия Папы. На синоде в Риме Григорий VII вновь отлучил Генриха. Но на этот раз император нашел достойный ответ: он избрал Виберта Равеннского «антипапой» под именем Климента III и пошел походом на Рим. Захватив полгорода, император предложил Григорию VII союз и пообещал низложить «антипапу» при условии, что состоится новое венчание Генриха императорской короной. Григорий VII отказался – он предпочел изгнание. Вскоре, 25 мая 1085 года, папа умер.
Григорий VII черпал силу из осознания того факта, что он - преемник Св. Петра на Земле. Он первым возвестил всему Христианскому Миру, что наиважнейшей сферой в обществе является сфера духовная. В то время, как на Востоке Европы Вселенский патриарх часто был лишь главным епископом императора, на Западе после Григория императоры нередко сами склонялись перед епископом Вечного города. Григорий VII ставил Папу выше не только любой светской власти, но и выше церковных Соборов, ибо согласно учению Католической Церкви именно преемнику Петра принадлежат на Земле ключи от царства небесного. Он выработал план полного подчинения всех христианских государств Римской Курии. На практике Сардиния и Корсика должны были перейти в собственность Церкви. Сицилия, Чехия и Венгрия «брались под покровительство». Притязания Григория VII распространялись также на Испанию, Англию, Данию и Ирландию, не считая самой Священной Римской империи. Таким образом, была выдвинута первая теократическая программа, предусматривающая создание "универсальной монархии" во главе с Папой. Все христианские короли должны были принести ленную присягу апостольскому престолу, который присвоил себе право назначать и смещать не только епископов, но и светские власти - императоров, королей, герцогов. Сам факт выдвижения идеи универсальной монархии во главе с Папой положил начало длительному соперничеству светских и духовных властей в Европе. Именно в этот период стали широко распространяться трактаты, утверждающие принцип единовластия и единобожия в Христианском Мире. В Послании Григория VII «Quod ad preferendos» от 15 мая 1081 года четко проводилась мысль о зависимости светской власти от духовной. Всякая власть, утверждал Папа, действительна лишь поскольку, постольку она исходит от главы Церкви.
В противовес притязаниям Пап сторонники светской власти доказывали её историческую обоснованность, силу и божественное происхождение. Королевский судья в Равенне Петр Красс в своем сочинении "Защита короля Генриха IV" (1080-1085), ссылаясь на кодекс Юстиниана, писал, что духовная власть Папы всегда зависела от светской власти короля или императора. В ответ Манегольд фон Лаутенбах выступил с "Книгой в защиту папы Григория VII", где убедительно доказывал, что Церковь как Божье установление выше государства – установления человеческого и что власть королей не основана на Божественном праве. Светские владыки, согласно фон Лаутенбаху, обладают лишь исполнительной властью. В те же годы был издана «Всемирная хроника» (или «Церковная история») Ордерика Виталия, который четко проводил в своем труде идею церковного приоритета. Появились и первые компромиссные предложения. Кельнский каноник Александр де Роэс писал, что римский народ (то есть итальянцы) получил от Бога власть над Церковью, немцы – господство над миром в делах политических и светских, а французам было даровано превосходство в научных делах. По смыслу в первом случае имелись в виду Папы Римские, а во втором – императоры.
«Борьба за инвеституру» продолжилась и после смерти Григория VII. Формально она закончилась 23 сентября 1122 года Вормским конкордатом, подписанным папой Каликстом II (1119-1124) и императором Генрихом V. В нем признавалось, что назначение и инвеститура епископа является исключительным правом Папы, но жалование бенефиций – компетенция императора. Таким образом, был провозглашен принцип разделения гражданской и церковной сфер. В 1123 году Первым Латеранским Вселенским Собором (православные данный Собор «Вселенским», естественно, не признают) был утвержден новый церемониал папского приема. Все смертные должны были трижды преклонить на определенном расстоянии перед Папой колени, а затем облобызать его стопы. Император, короли, крупнейшие князья, представители князей и властителей допускались к поцелую в руку и уста, прочие - только к стопам. На практике кардиналы целовали правую руку Папы у застежки мантии, епископы – только колени, императоры и крупнейшие князья – руку и ноги.
При Каликсте II право Пап назначать епископов и аббатов вполне признавалось только в пределах Священной Римской империи. В других странах решающее слово на выборах часто еще оставалось за королем. Но когда епископа переводили в другую епархию или когда он снимал с себя обязанности, или когда Папа лишал его должности - во всех этих случаях Папа имел право назначить нового епископа. В спорных случаях решение также принадлежало Риму. Если Папа усматривал в выборах ошибки юридического характера, он мог сам назначить нового епископа. Таким образом, реальная власть Папы Римского постепенно росла.
Наиболее видным представителем теократии после Григория VII был Папа Иннокентий III (1198 –1216). Он настойчиво добивался признания за папой первенствующей роли не только в церковных, но и в светских делах, утверждая решающую роль Церкви в мировом историческом процессе. Иннокентий III заявлял, что Папа не только имеет право, но и обязан подробно изучить кандидатуру лица, предложенного на пост императора и короля римлян. Он указывал на то, что власть центрального правительства в Риме простирается на весь Христианский мир, и поэтому правители отдельных входящих в него государств должны обращаться за разрешением своих спорных вопросов к Папе. В одном из своих посланий Иннокентий III заявил, что «королевское могущество от папского полновластия получает сияние своего достоинства». В другом своем послании он ещё более категорично выразил свою идею о том, что Папа вознесен над императорами и королями.
Папская власть активно развивалась благодаря апелляционному суду. Юридическая система Римско-Католической Церкви стала предметом опыта каждого человека на Западе Европы. Она детально регулировала как сферу собственно религиозной жизни, так и многие стороны жизни повседневной, обычной. От крещения до отпевания человек находился под пристальным вниманием церковной общины. Церковь следила за состоянием нравственности, занималась благотворительностью, в её компетенции были завещания и дела наследования, заключение брачных уз и причащение умирающих. Законотворчество во всех областях жизни укрепляло власть Папы, потому что для средневекового человека возможность эффективного отправления правосудия была главным символом подлинного могущества. При Иннокентии III власть Католической Церкви достигла наибольшего признания в странах Западной Европы. Только император и самые могущественные короли могли целовать Папе руку, остальные же короли и князья вынуждены были целовать крест на папской туфле. Папская курия стала высшей инстанцией по всем церковным делам и вопросам вероучения на Западе Европы. Иннокентий III властно вмешивался в европейскую политику, широко прибегал к политическим интригам, умело использовал феодальные усобицы. Он добился положения истинного арбитра в борьбе между феодалами. Позиции Католической Церкви особенно упрочились в Италии, Швеции, Дании и Польше. Вассальную зависимость от папы признали короли Арагона и Португалии. Иоанн Безземельный, король Англии, также признал Папу своим сеньором, дабы опереться на его поддержку в борьбе с английскими баронами.
Иннокентий III благословил походы немецких феодалов в Прибалтику с целью христианизации латышских и эстонских племен и санкционировал создание в 1202 году Ордена меченосцев. Папа рассчитывал постепенно подчинить своему господству как русские княжества, так и Византию. С одной стороны, он гневно осудил варварское разграбление Константинополя крестоносцами в 1204 году. С другой стороны, Иннокентий III не отказался использовать результаты акции крестоносцев в интересах осуществления своей теократической программы. Во главе церкви в Византии был поставлен новый Константинопольский патриарх, представитель Католической Церкви, стремившийся ускорить заключение унии. Но учреждение Латинской империи и подавление греческих традиций обострило до последней степени отношения между Западом и Востоком Европы. Таким образом, намерение Папы создать нечто вроде общеевропейской империи, включающей и территорию Восточной Европы, осталось неосуществленным.
В XIII-XV веках идея теократической империи в определенной степени трансформировалась в практику Вселенских церковных Соборов. По мнению некоторых католических деятелей, Собор (Concilium) был призван заменить или хотя бы модифицировать теорию папского единовластия, которая стала обнаруживать свою слабость. Еще Марсилий Падуанский и Уильям Оккам начали развивать идею приоритета Церковного Собора над Папой. А в 1381 году немецкий теолог Генрих фон Вангенштейн, преподававший в Парижском университете, опубликовал трактат, где утверждал, что только Церковный Вселенский Собор, независимый от папской власти, в состоянии освободить Церковь от хаоса и упадка, в котором она к этому времени оказалась. Первоначально Соборы Католической Церкви, продолжавшие в новых исторических условиях традиции древних Соборов высшего христианского духовенства, были в полном подчинении у Пап, и их роль сводилась к тому, чтобы освящать его единоличные решения. Папы активно использовали Соборы для утверждения своей теократической программы и проведения её в жизнь. На Соборах обсуждались важные международные вопросы, такие как организация крестовых походов, борьба с татаро-монголами и турками. Здесь же обсуждались взаимные жалобы светских феодалов, кандидатуры на императорский престол и другие важные проблемы. Таким образом, Соборы постепенно стали претендовать на роль арбитров, органов национальной власти, призванной быть выше князей, королей и императоров.
В XV веке Соборы стали ареной столкновения между Папами, по-прежнему выдвигавшими теократические проекты, и набиравшей силу национальной государственностью в Европе. На Пизанском Соборе 1409 года впервые кроме церковных прелатов присутствовали посланцы почти всех европейских государств, а также представители крупнейших университетов, ученые-теологи и юристы. Участники были распределены по четырем «нациям» (германской, итальянской, французской и испанской). В то время Католическая Церковь переживала трудные времена. На высшую власть претендовали сразу два Папы – Авиньонский и Римский. Кардиналы призвали их принять участие в Пизанском Соборе, но каждый из Пап созвал свой Собор. Тем не менее, Собор в Пизе сместил обоих Пап и избрал третьего – Иоанна XXIII. В Католической Церкви оказалось сразу три Папы. Недоразумение должен был разрешить следующий, Констанцский Собор (1414-1418). Здесь светское представительство было еще более внушительным. Только князей прибыло свыше 500 человек. Все участники были разделены на пять «наций», так как из «германской» выделилась «английская». Во главе каждой "нации" стоял Президент, сменяемый ежемесячно. И прелаты, и светские делегаты пользовались одинаковыми правами. Собор принял декрет "Sancrosancta", где утверждалось, что власть Собора исходит непосредственно от Христа. Это позволяло Собору требовать повиновения ото всех, включая Папу. Иоанн XXIII, избранный на предыдущем Соборе, был низложен первым, в 1414 году. Затем, в 1415 году объявил о своей отставке Папа Римский Григорий XII. Наконец, в 1417 году аналогичный шаг сделал и Папа Бенедикт XIII. Путь к выборам нового Папы был открыт. В конце концов, Папой был избран Оттоне Колонна под именем Мартина V (1417-1437). Кризис Церкви был преодолен. Собор на деле доказал свою власть низлагать и избирать Римских первосвященников.
Следующий, Базельский Собор (1413-1449) стал ареной ожесточенных споров между отдельными европейскими странами. В 1439 г. Собором был смещен папа Евгений IV, который, однако, не смирился с данным решением. Избранный новым Папой Феликс V так и не получил всеобщего признания. Собор прямо объявил себя стоящим выше Пап. Это заявление оказалось роковым для истории Соборов - Папы просто прекратили их собирать. Таким образом, из борьбы с Соборами главы Католической Церкви вышли победителями. В конце XV века ни Папе, ни светским властям Соборы оказались не нужны.
Пытались предъявить теократические притязания и Константинопольские патриархи, которые очень рано ощутили выгоды своего положения в столице Восточной Римской империи. Уже Второй Вселенский Собор постановил, что константинопольский епископ имеет преимущество чести после Римского епископа, так как Константинополь есть Новый Рим. Таким образом, идея "Второго Рима" закрепилась и в церковной практике. Тем же Собором Константинопольскому патриарху был подчинен фракийский диоцез. В действительности же его власть уже распространилась и на Малую Азию, и на Понт, то есть на побережье Черного моря. Халкидонский Собор (451) санкционировал эту возросшую компетенцию патриарха "Второго Рима". Митрополиты понтийского, асийского и фракийского округа стали рукополагаться от «святейшего престола святейшей Константинопольской церкви».
Со временем Константинопольский патриарх стал единственным посредником между императором и епископами, прибывавшими в столицу Византии. Около середины VII века александрийский, антиохийский и иерусалимский патриархаты оказались под властью арабских завоевателей-мусульман. Число прихожан здесь неуклонно сокращалось, а, следовательно, падало и влияние трех ближневосточных патриархов. Константинопольский престол оказался единственным в пределах Византийской империи. Такое исключительно выгодное положение побудило патриарха Фотия (858-867 и 878-886) разработать постановления о патриаршей власти. Согласно этим постановлениям, Константинопольский престол призван "рассматривать и исправлять возникающие при других кафедрах несогласия", то есть служить высшим арбитром в споре других епископов.
Стремление Константинопольского патриарха к главенству над всем Христианским Миром выразилось также в титуле "Вселенский патриарх" (греч. ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;), который возник еще в начале VI века, а окончательно вошел в употребление при Иоанне Постнике в 587 году. Естественно, данный титул вызывал резкий протест Римских пап. После падения Византии Константинопольский патриарх не только не потерял свою власть, но и приумножил её. Он был официально признан турецким правительством политическим главою всего православного населения Оттоманской империи. Таким образом, Вселенский патриарх получил обширную гражданскую юрисдикцию. Однако его положение стало ещё менее прочным, чем при византийских императорах. Мало кто из Константинопольских патриархов мог удержаться у власти хотя бы несколько лет.
Теократические концепции Христианской Европы оказали определенное влияние не только на позднейшие проекты объединения Европы на христианской основе, но и на мир ислама. Именно мусульманские страны в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова все еще  демонстрируют готовность верно служить идее теократии (яркий пример – шиитский Иран). Напротив, в Европе еще в XIV веке появились первые светские проекты, сводящие роль Церкви в процессе объединения европейских стран к минимуму.
Первые светские проекты объединения Европы появляются в начале XIV века, что тесно связано с началом упадка папской власти, а также с укреплением национальной государственности в некоторых западноевро¬пейских странах. В частности, значительно возросло могущество француз¬ских королей. Филипп IV Красивый (1285-1314) посмел обложить француз¬ское духовенство налогами без разрешения папы Римского. В ответ Папа Бонифаций VIII (1294-1303) опубликовал несколько гневных посланий, а затем отлучил короля от Церкви. Булла "Clericis laicos" появилась во Франции в 1298 году, а на следующий год была опубликована в Англии. Это была попытка положить конец налогообложению духовенства, установленному светской властью. Английский и французский короли усмотрели в данном Послании неумерен¬ные теократические претензии. В частности, Филипп IV ответил запретом на вывоз любых монет за пределы Франции и тем самым лишил Папу необходимых ему финансовых средств. Бонифаций VIII не успокоился и опубликовал в 1296 году новое Посла¬ние. Булла "Ineffabilis" содержала требование надзора за всеми действиями короля. Естественно, подобный документ был отвергнут Филип¬пом IV. Следующее Послание - булла "Ausculta fili" - появилось в 1301 году. Папа говорил о короле как о "заблудшем сыне" и требовал приезда французских епископов в Рим, чтобы побудить их призвать короля к послушанию. Наконец, в 1302 году Бонифаций VIII издал буллу "Unam sanctam", где заявил, что необходимо, чтобы земная власть подчинялась духовной. По его мнению, духовная власть имеет достоинство и честь большие, чем любая земная власть - и поэтому ей должна быть дана власть судить земную.
В ответ на отлучение от Церкви Филипп IV приказал схватить папского легата и бросить его в тюрьму. В 1303 году король собрал у себя во дворце крупнейших представителей французского духовенства и светских феодалов. Было принято специальное решение, обвиняющее Бонифация VIII в различных преступлениях. Затем представителям короля удалось захва¬тить Папу в Италии. Впервые в истории глава Католической Церкви под¬вергся неслыханным оскорблениям со стороны людей, называвших себя ка¬толиками. Под давлением Папа был вынужден объявить недействительными свои собственные недавно изданные буллы. Бонифаций VIII попросил считать свои поступки действиями частного лица, сеньора Бенедетто Гаэтани. В результате авторитет института папства и всей Католической Церкви серьезно пошатнулся. С этого момента следует начинать отсчет упадка теократической идеологии. Видный английский философ и историк западной философии Бертран Рассел, в частности, пишет, что 1300 год может быть удобно принят как начальная веха упадка папства. Бунт против папского владычества принимал разные формы в разных странах. Иногда он оказывался связанным с монархическим национализмом, иногда – с пуританским негодованием по поводу развращенности и обмирщения папского двора. В самом Риме этот бунт был связан с архаическим демократизмом.
Бонифаций VIII сумел все-таки бежать в Рим, где и скончался в 1303 году. Его преемник Бенедикт XI удерживал власть лишь около года. Затем под давлением французского короля был избран новый Папа - француз по происхождению – Климент  V (1305-1314). Местопребывание папской курии было перенесено в Авиньон, что на юге Франции. К этому времени и относится появление трактата Пьера Дю¬буа "О возвращении Святой земли". Магистр Парижского университета и французский королевский проку¬рор Пьер Дюбуа (1250-1320) выдвинул вполне конкретный проект объеди¬нения Европы, исходя из примата светской власти. Формально трактат был всего лишь одним из многочисленных планов организации нового крестового похода. Но содержание данного сочинения выходило далеко за рамки заявленной темы. По сути, проект предусматривал создание "христианской респуб¬лики", своего рода федерации европейских монархий, управляемой Советом под главенством французских королей. Автор отмечал, что для успешного отвоевания Святой земли необ¬ходимо прекратить междоусобные войны католических правителей европей¬ских стран и объединить их усилия. Всем ка¬толикам предлагалось объединиться в одно государство, которое должно быть так объединено, чтобы ничто не могло его разделить.
Дюбуа предложил созвать общий Собор, состоящий из духовных лиц и католических князей. Главную задачу этого Собора он видел в том, что¬бы прекратить все войны в Христианской Европе. У кого есть желание воевать, тот должен стремиться воевать против врагов Христианской ве¬ры и святых мест Господних на Святой земле, но не против братьев. Тем самым проповедовалось единст¬во и братство европейских народов в борьбе с Миром Ислама. К сожалению, Дюбуа не разработал конкретного механизма созыва и деятельности «Всеевропейского» Собора. Но в ряде мест трактата звуча¬ла мысль об "арбитраже", который мог бы разбирать взаимные конфликты и недоразумения католических правителей. В качестве наказания за не¬повиновение предлагалась конфискация владений (имений) непокорных.
Конкретные предложения Пьера Дюбуа были направлены на ослабление реальных и возможных конкурентов Франции и установление французской гегемонии во всей Европе. В частности, автор трактата считал необходи¬мым восстановить французское влияние в Испании и укрепить власть Карла II Анжуйского в Сицилии. Светские курфюсты в Германии должны были согла¬ситься на наследование титула императора родственниками короля Филиппа Красивого. При этом сам французский король распространил бы свою власть на Ломбардию, Геную и Венецию, а его брат Карл Валуа мог бы стать императором Византии. Таким образом, свободные от захватчиков неевропейского происхождения территории Восточно-христианской цивилизации не исключались бы из состава Европы. Сердцевина плана Дюбуа состояла в том, чтобы перенести папскую резиденцию во Францию и обеспечить с помощью избрания большого числа французских кардиналов переход папской власти в руки французов, что и было осуществлено на практике. Как известно, период "авиньонского пленения Пап" продолжался с 1305 до 1378 года. Все законно избранные папы этого времени были французами: Раймон Бертран де Го (Климент V, 1305-1314), Жак Дюэз (Иоанн XXII, 1316-1334), Жак Фурнье (Бенедикт XII, 1334-1342), Пьер Роже де Бофор (Климент VI, 1342-1352), Этьен Обер (Иннокентий VI, 1352-1362), Гильом де Гримор (Урбан V, 1362-1370), Пьер Роже де Бофор (Григорий XI, 1370-1378). Естественно, влияние французских королей на "своих" Пап (да еще на "своей" земле) было огромным. К примеру, Климент V был вынужден в 1312 году объявить уничтоженным Орден тамплиеров. Причина известна - французскому королю приглянулись знаменитые сокровища Ордена. Подробно эту историю описали Морис Дрюон и Умберто Эко. Это лишь один, но крайне характерный случай, доказывающий, что "авиньонские Папы" были вполне покорны воле французских королей. В связи с переездом в Авиньон папство впало в зависимость от правителей Франции. В сущности, папский престол никогда уже не оправился от этого переезда. Он утратил очарование связи с Империей и больше не ассоциировался с престолом Св. Петра, на власти которого Церковь была основана "как на камне".
Проект Дюбуа предусматривал реформу Церкви, судебного дела и образования в Европе. Улучшение воспитания, по мнению автора, способствовало бы усилению влияния Католической Церкви как в Европе, так и на Ближнем Востоке. Дюбуа писал, что прежний взгляд на Христианство как на союз государей под духовной гегемонией Папы, чья власть распространяется на все, как светские, так и духовные интересы людей, сделался пустым призраком. Европейское единство, по его мнению, стало проявляться через национальное многообразие. Таким образом, ставился крест на теократических планах объединения Европы. Следует принять во внимание, что идея колонизации Ближнего Востока выводит проект Пьера Дюбуа из разряда чисто европейских. Автор предложил выделить каждой европейской нации соответствующую территорию в пределах Святой земли, причем Иерусалим и Алкона должны были принадлежать Христианской Церкви в целом. Таким образом, Дюбуа, с одной стороны, выступал за объединение Европы, а с другой - за активную колонизацию Палестины, страны азиатской. Для проекта характерны и другие противоречия. С одной стороны, автор был сторонником укрепления авторитета и влияния Христианской Церкви, а с другой - способствовал принижению значения ее главы, Папы Римского. С одной стороны, Дюбуа ратовал за сильную власть французского короля (по типу папской или императорской), а с другой - поддерживал идею укрепления национальных государств, что в перспективе означало бы крах любых планов французской гегемонии в Европе.
В целом, проект Дюбуа отразил столкновение двух основных тенденций европейского развития: стремление к дезинтеграции, то есть к созданию независимых светских национальных государств, и прямо противоположную тенденцию - к утверждению различных форм наднациональной гегемонии, к объединению под руководством сильного светского государя. Таким образом, трактат показал характерные для Х1V века противоречия и явился одним из первых примеров в истории европейской политической мысли, когда европейская интеграция понималась как средство и форма гегемонии одной отдельно взятой державы в пределах всей Европы.
Как уже говорилось, проект Дюбуа сыграл важную роль в подрыве папской власти. Еще один удар по теократическим концепциям нанесла практика продажи индульгенций. Их теологической основой является учение, в соответствии с которым Папа (как преемник Св. Петра) может использовать неиссякаемый источник милосердия Христа, Девы Марии и святых для осво¬бождения всех грешников от грядущего наказания. К середине XIV века индульгенции «за наличный расчет» стали восприниматься в народе с недоверием, что также подрывало авторитет Папы. Надо уточнить, что индульгенции существуют в Римско-Католической Церкви и по сей день, однако продаже не подлежат и посему не вызывают уже народных волнений. Католическая энциклопедия, издаваемая в современной России францисканцами, определяет, что индульгенция (лат. indulgentia – снисхождение) в богословском значении – благодать Святого Духа, исцеляющая от последствий греха; в церковно-правовом значении – освобождение от временного наказания за грехи, в которых грешник уже покаялся и вина за которые ему была прощена в таинстве исповеди. Проще говоря, индульгенция - это обычное отпущение грехов, широко практикуемое как в Католической, так и в Православной Церкви (разнится только название, но не суть дела). Однако в Православном мире отпущением грехов не торговали никогда.
В это же время Западную Европу поразила чума. Молитвы не спасали от страшной эпидемии, и это тоже нанесло ущерб образу Церкви как «всемогущей». Начал обостряться конфликт между светскими законами и цер¬ковными судами, между Церковью в целом и светскими монархами. Кардиналы стали объединяться в соответствии с интересами государств, которые они представляли. В результате система выборов нового Папы уже не способствовала сохранению единства Католической Церкви. Итальянец Бартоломео Приньяно, избранный Папой под именем Урбана VI (1378-1389), сразу же после интронизации вступил в конфликт с кол¬легией кардиналов. Те покинули Рим и объявили избрание Урбана VI не¬действительным, ибо оно якобы было сделано под угрозой разъяренной толпы римлян. Затем те же самые кардиналы единогласно избрали Папой кузена французского короля кардинала Роберта Женевского, который стал Папой Климентом VII (1378-1394). Последний обосновался в Авиньоне. Воз¬никла ситуация двоевластия, получившая название "Великий Раскол".
Оба Папы принялись искать поддержку по всей Европе, назначая сво¬их кардиналов и  отлучая от Церкви непокорных, своих противников. В течение нескольких лет Европа раскололась на два примерно равных ла¬геря. За Урбана VI встали Италия, Империя, Венгрия, Богемия, Фландрия, Нидерланды, Англия и часть Кастилии. За Климента VII выступили Франция, Шотландия, Австрия, Савойя, впоследствии также Арагон и Наварра. Это событие еще больше подорвало престиж института папской власти и Католической Церкви в целом. Раскол 1378-1417 годов впервые открыто оспорил папские притязания на верховную власть в Церкви и обществе. Начало XV века - эпоха главенства церковных Соборов. Восстановить превосходство Папы над Соборами удалось только теологу Энею Сильвио Пикколомини (1405-1464), избранному в 1458 году Папой под именем Пия II. Широко образованный человек, оставивший труды не только теологичес¬кие, но и географические, исторические, трактаты об античной поэзии, о сельском хозяйстве и ремёслах, Папа Пий II впервые назвал Европу "нашим общим домом", "общим очагом". В конце ХХ века подобными выражениями любил пользоваться Михаил Сергеевич Горбачев, первый и последний президент СССР.
Энеа Сильвио Пикколомини (еще не будучи Папой Римским) в одном из писем своему другу жаловался, что ни Папе, ни императору не дают того, что им следует, что нет никакого благогове¬ния и послушания, и что с такими нравами нельзя уничтожить турецкую армию. Тема мира в Европе - "в нашем отечестве, в нашем собственном до¬ме, у нашего святого очага" - была лейтмотивом трудов папы Пия II. Хрис¬тианство и Европа для него - понятия равнозначные, поэтому вместо ранее принятых выражений "христианские народы", "Христианский мир" Пий II предложил употреблять термины "европейские народы" и "европейский мир". При этом в "европейский мир" включалась и Византия, то есть речь шла о Европейской Христианской метацивилизации. Следует напомнить, что мно¬гие на Западе рассматривали в то время Византийскую империю как чуждую и враждебную силу, ограничивая Европу рамками Западноевропейской (Католической) цивилизации.
Папа Пий II был одним из самых активных сторонников сближения За¬падной и Восточной Церквей в целях более сплоченного противостояния турецкой агрессии, а также и укрепления стабильности в самой Европе. Торжество христианской веры, по его мнению, немыслимо без торжества Европы, без прекращения ее внутренних раздоров. На следующий же день после своего избрания Папой Римским Пий II специальной буллой объявил о созыве 1 июня 1459 года съезда всех государей в Мантуе. Это была попытка создать некий новый общеевропейский институт вместо скомпрометировавших себя противопоставлением Папе Соборов. С другой стороны, "съезд всех государей" мог рассматриваться как модификация самих церковных Соборов, где в течение  ХV века посто¬янно усиливалось влияние светских властей. Неудачу Соборов Папа хотел компенсировать созывом еще более широкого собрания. В сущности, это был новый вариант идеи папского главенства в Европе, но уже не против светских государей, а в согласии с ними. Пий II задумал стать во главе нового светского европейского конкордата для борьбы с миром ислама и одновременно - для объединения Европы.
К сожалению, в день открытия Конгресса почти никто из приглашенных монархов на него не явился. Репутация нового Папы еще не успела укрепиться. Только через четыре месяца Пий II смог провести заседание, на котором присутствовали посланцы некоторых европейских государей. Папа произнес большую речь, призвав к новому крестовому походу против турок. Участники заседания в принципе одобрили данную идею, причем некоторые государи даже обещали реальную помощь в организации похода: деньгами, сухопутным войском и флотом. Но истинного единства делегатов на Конгрессе не было. К тому же состав участников был не настолько представитель¬ным, чтобы можно было всерьез говорить о "съезде всех христианских го¬сударей". Главное, чего добился Пий II, было восстановление превосходства Папы над церковным Собором. Перед закрытием Конгресса он зачитал декрет, прямо запрещавший созывать Соборы «помимо и без согласия Папы». Тем самым завершился длительный этап борьбы папской власти с Соборами. После этого церковные Соборы утратили свое значение как общеевропейские органы и на долгое время прекратили существование. Однако и идея "съезда всех христианских государей" в итоге потерпела фиаско. Европа уже сделала выбор в пользу светской власти и национальной консолидации. А это предопределило ее историю, полную вражды, распрей и войн.
В середине ХV века Католическая Церковь уже утратила большую часть своего авторитета в европейских странах. Пий II не смог объединить Европу вокруг своего престола и даже не сумел организовать эффективный крестовый поход против турок. Но папская власть была еще достаточно сильна, чтобы проваливать проекты, исходившие из стана реформаторов. По традиции эпоха Реформации начинается 31 октября 1517 года, когда Мартин Лютер прикрепил свои знаменитые тезисы к двери церкви Виттенбергского замка. Однако задолго до этого по Европе начали распро¬страняться идеи реформы Католической Церкви. Одним из виднейших представителей ранней чешской Реформации был Ян Гус (1371-1415), ректор Карлова университета в Праге. Он выступил с резкой критикой Католической Церкви, за что был осужден церковным Собором в Констанце и сожжен.  Казнь Гуса 6 июля 1415 года послужила толчком к началу массового революционного движения в Чехии, известного под названием гуситских войн (1419-1437). Острая политическая борьба вокруг Чехии продолжалась и позднее. С середины XIV века Прага была столицей Священной Римской империи и, естественно, императоры постоянно заявляли о своих правах на чешскую корону. С другой стороны, сторонники чешской автономии стремились добиться утверждения на чешском троне местного претендента. Наиболее подходящей кандидатурой при этом считался Иржи Подебрад, признанный глава чешских реформаторов.
Когда в 1452 году новый император Священной Римской империи Фридрих III прибыл в Рим для коронации, представители чешских земельных собраний попросили объявить Подебрада королем Чехии. Переговоры заняли почти пять лет. Наконец, Иржи Подебрад (1420-1477) был избран королем, но с самого начала своего правления был вынужден лавировать между возведшими его на трон реформаторами и главой Католической Церкви. Папа Пий II настаивал, чтобы Подебрад дал обет послушания. Чешские реформаторы были, естественно, активно против данного шага. Именно в этот период и появился знаменитый проект чешского короля, принесший ему европейскую известность - "Договор о союзе и конфедерации между королем Людовиком XI, королем Богемии Иржи и Большим Советом Венеции для противостояния туркам"(1463). Это был второй  - после инициативы Дюбуа - детально разработанный светский план объединения Европы. Проект содержал не только обоснование идеи сплочения всех европейских государств перед лицом общей угрозы, но и схему институтов конфедеративной Европы. Главная мысль состояла в том, что только объединенная Европа в силах противостоять турецкой агрессии. Подебрад резко осудил междоусобные войны в Европе (Христианском мире), призвав к установлению союза любви и братства. Участники предполагаемой конфедерации должны были дать обещание не применять оружия друг против друга.
Предусматривались и согласованные действия против агрессоров. В частности, Подебрад писал, что если князь, который не входит в союз, будет готовиться к войне против члена союза или эту войну уже начал, то специально созданное Союзное собранье должно принять меры для улаживания спора, выделив третейский суд. Если  и это не поможет, тогда следует¬ прийти на помощь пострадавшему и нуждающемуся в защите союзнику и предоставить в его распоряжение десятины королевств. Иржи Подебрад, как видно, желал взаимопонимания всех христианских государей Европы, даже не собиравшихся входить в союз. Однако организовать поступление всех десятин в общую казну союза было на практике совершенно невозможно. Священники, естественно, не могли поддержать подобное предложение. Что же касается десятины от доходов князей и их подданных, то организация подобного сбора на территории союза также была бы делом весьма проблематичным.
Чешский король хорошо прописал в проекте механизм образования, структуру и состав пред¬полагаемого союза. Князья должны были отправить "во второе воскресенье Великого поста" 1464 года своих представителей в город Базель, где планировалась создать Общее союзное собрание со сроком действия 5 лет. Затем - следующие пять лет - Собрание должно было заседать в каком-либо французском городе. Потом - новые пять лет - в каком-нибудь городе в Италии. Союзное собрание должно было составить Союзный совет, включающий Президента, а также всех глав государств Христианского Мира. Данное собрание, как предполагалось, утвердит канцлера, казначея и штат служащих. У Союза должен был быть свой герб. Не забыл Подебрад даже Союзную библиотеку. Специальный параграф трактата касался бюджета Союза. Отдельный раздел устанавливал порядок распределения голосов в Собрании: король Франции вместе со всеми французскими князьями получал один голос, второй доставался королям и князьям Германии, третий венецианскому дожу и главам итальянских городов, четвертый - королю Кастилии и испанским князьям. Как видно, распределение шло по нациям, по аналогии с работой церковных соборов. Заметим, что Англии в списке места не нашлось. Равно умалчивалось и о Польше с Литвою. Состав Совета, предложенный Подебрадом, не включал также ни Папу Римского, ни императора. Впрочем, последний должен был заседать в Совете в качестве немецкого короля, то есть практически наравне с другими. Папа же вовсе упоминался в проекте с неожиданной стороны. Не имя никакого голоса в Совете, он должен был, тем не менее, позаботиться о взыскании десятин с церквей и священников "на дело мира", а также о сборе средств с князей и руководителей итальянских городов на постройку Союзного флота. Естественно, подобная миссия не могла устроить главу Католической Церкви: проект был воспринят как антипапский.
Надо отметить еще одну принципиальную особенность плана Подебрада: предлагаемый им "союз наций" представлял собой практически первый в Европе федеративный проект. До этого преобладала идея универсального единства, из чего следовало, что целью европейской интеграции может быть лишь какое-либо общеевропейское правительство. В целом, это соответствовало периоду расцвета папской власти. Но в новых условиях роста нацио¬нальных государств в Европе на смену теократическим, универсалистским концепциям пришли первые варианты федеративных идей. Проект Подебрада прямо предполагал ограничение папской и императорской власти. Однако планы Подебрада в ХV веке не могли осуществиться даже частично (как это произошло с планом Дюбуа). Правда, на первых порах чешский король достиг определенных успехов. В частности, он привлек к союзу польского короля Владимира IV. Славянские государи обязались помогать друг другу в борьбе с турками и устранять возможные споры в Третейском суде. Венеция также заявила о принципиальной поддержке проекта. В 1463 году Подебрад заключил дру¬жественный союз с герцогством Браденбургским. Одновременно он вел пе¬реговоры с венгерским и французским королями. Но предлагаемый союз не мог иметь прочной основы в условиях нараставшего соперничества европейских национальных государств. Готовые к временным соглашениям, государи Европы не желали связывать себя долговременными союзами. Кроме того, они не хотели обострять свои отношения с Католической Церковью, следуя за королем-реформатором. Папская власть была еще достаточно сильна, и Пий II сумел найти средства провалить проект Подебрада. Папа Римский вызвал¬ся сам организовать новый крестовый поход против турок. Одновременно он усилил нажим на европейских государей, побуждая их отказаться от поддержки планов чешского короля. В результате, уже после смерти Пия II, новый Папа Римский отлучил Иржи Подебрада от Церкви и лишил его королевского титула.
И все же Подебрад оставил заметный след в эволюции идеологии Еди¬ной Европы. Он впервые соединил идею "Крепости Европы" с федеративной идеей. От предложений Дюбуа данный план отличался еще и тем, что он не имел целью утверждение гегемонии в Европе какого-либо государства или нации. Пьер Дюбуа боролся за утверждение превосходства Франции над всеми дру¬гими европейскими державами. В случае временного успеха подобный проект сулил лишь дальнейшее обострение международных отношений в Европе (что, в сущности, и произошло). Напротив, проект Подебрада предполагал объединение ряда европейских государств на равной основе при согласовании общих интересов. Главной целью при этом называлась борьба с турецкой агрессией. Следует также отметить, что если проект Дюбуа выходил за рамки европейской интеграции и предусматривал колониальную экспансию, то план Подебрада отличался большей скромностью, охватывал даже не все европейские государства и был нацелен исключительно на общую оборону от агрессора. Таким образом, эти два проекта свидетельствовали о совер¬шенно различных подходах к задачам и методам объединения Европы.
В XVI-ХVII веках возникли первые европейские колониальные империи: испанская, португальская, голландская, английская и французская. В результате, чисто европейские политические процессы стали, как теперь принято говорить, «глобализироваться». Стала абсолютно невозможной только лишь европейская интеграция - любое объединение крупных европейских держав сопровождалось бы интеграцией зависимых территорий в Азии, Африке и Америке. С другой стороны, создание колониальных империй послужило поводом для появления различных европоцентристских теорий, концепций европей¬ского превосходства и европейской исключительности. Европа постепенно превращалась в политический центр глобального масштаба. Соответственно, стали появляться первые проекты глобального характера (Э. Крюсе, Я.А. Каменского и других). Колониализм повлиял на восприятие Европы и европейцев жителями других стран света. "Европейцы" стали восприниматься населением зависимых территорий как угнетатели, разрушители старых устоев народ¬ной жизни. Однако наряду с дискриминацией осуществлялась и евангелизация, а наряду с разрушением прежнего быта – приобщение к европейской культуре. Почти весь мир медленно становился "Европой второго сорта". В то же время старая «Христианская Европа» постепенно уступала место новой, где ведущую роль стали играть светские государи суверенных национальных образований.
Максимально способствовала данному процессу и начавшаяся широкомасштабная Реформация. Мартин Лютер (1483-1546), бывший монах-августинец, создавший собственное вероучение, писал в своем послании «К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении Христианства» (1520), что светская власть учреждена Богом для наказания злых и защиты благочестивых и что круг ее обязанностей должен свободно и беспрепятственно охватывать все Тело христианства, без всякого исключения, будь то Папа, епископ, священник, монах, монахиня или кто-нибудь еще. В 1515-1516 годах Лютер еще не до конца порвал с Католической Церковью и ее идеологией, хотя и ясно осознавал уже доктрину об оправдании одной только верою, что хорошо прослеживается в написанных тогда  «Лекциях по «Посланию к Римлянам». Лютер начал с отрицания непогрешимости Папы, а пришел к отрицанию и единственной альтернативы - безусловной правоты Соборов. В 1520 году Папа Лев I осудил в особой булле труды Лютера как еретические. В ответ Лютер публично сжег буллу, тем самым оконча¬тельно порвав с Римом.
Еще дальше пошли в своем разрыве с западной христианской традицией Ульрих Цвингли (1484-1531) и Жан Кальвин (1509-1549). В начале XVI века Цвингли стал магистром философии и приходским священником, затем служил полковым священником и капелланом в Эйнзидельнском монастыре (где он «освободил» монахинь от обета безбрачия и прекратил культ святых). После переселения в 1519 г. в Цюрих он начинает проповедь идеи, что «римский Папа должен пасть». В начале 1523 года здесь состоялся диспут, на котором Цвингли с упорством отстаивал свои тезисы, такие как: «Христос – единственный путь к блаженству для всех людей и ныне, и присно, и во веки веков; кто ищет или указывает другие врата, тот – тать и душегуб». Таким образом, утверждалась ненужность посредников между Богом и человеком. Цюрихский сенат поддержал проповедника – были закрыты монастыри, уничтожен целибат, из церквей вынесли иконы, а драгоценности, бывшие на них, употреблены на нужды бедных. В 1525 году была уничтожена обязательная месса, а затем было положено начало особой цвинглианской литургии. В том же году Цвингли издал свое исповедание веры – «Об истинной и ложной религии». В отличие от Лютера, он смотрел на евхаристию не как на таинство, а как на воспоминание об искупительной жертве Христа, в своей церкви проводил начала пресвитерианского управления и устранял все те обряды и догматы, которые не находили прямого подтверждения в Священном писании. Реформация в Швейцарии развивалась одновременно с учением Лютера, но совершенно независимо от него. При этом Лютер всегда оказывался умереннее, чем Цвингли: он оставлял все, что не входило в прямое противоречие со Священным Писанием. Мы вправе предположить, что в ХХ веке, после Второго Ватиканского Собора, большая часть претензий Лютера к Католической Церкви уже несостоятельна, в то время как оппозиция Цвингли все еще актуальна.
В 1533 году, через два года после гибели Цвингли в сражении  на Каппельской равнине (где отряды католических кантонов наголову разбили цюрихцев), впервые продемонстрировал публично свое вольнодумство Жан Кальвин. Он был вынужден бежать из Парижа и скрывался почти год, затем вернулся в родной городок Нуайон, где 4 мая 1534 года отказался от церковных бенефиций (которые полагались ему с самого детства) и, следовательно, окончательно прекратил все отношения с Католической Церковью. В своем основном труде «Наставление в христианской вере», который впервые появился на латинском языке в марте 1536 г. и тут же было переведен на французский, но непрерывно дополнялся автором при каждом новом издании вплоть до 1559 года, Кальвин писал, что у папистов полностью уничтожена свобода народа в деле избрания епископов.  Вся власть здесь передана каноникам, а они ставят епископом всякого, кого пожелают. По словам Кальвина, паписты вбили себе в голову, что Церковь подобна бездыханному обезглавленному телу, если не подчиняется римскому престолу как своему главе. На деле же только Христос есть глава Церкви.
Таким образом, отрицалась необходимость всякой церковной иерархии, что неминуемо приводило к появлению бесчисленного количества самых разнообразных сект. А отстаивание права каждого человека на вольное толкование Священного Писания со временем вылилось в отказ от Священного Предания (и даже привело с течением времени к появлению таких поддельных «древних писаний» как «Книга Мормона»). Кальвин был уверен, что предназначенные к вечному спасению люди составляют небольшую группу, избранную Богом в силу непостижимого решения и независимо от их заслуг. Точно так же никакие усилия не могут спасти тех, кто осужден на вечную гибель. Такая трактовка открывала прямую дорогу к атеизму, ибо если невозможно бороться против «предопределения», то зачем тогда вера вообще?
После Тридентского Собора Европа уже не могла стать такой, как до Реформации. Аугсбургский мирный договор 1555 года признал факт разделения мира по конфессиональному признаку, а Тридентский Собор сформулировал основу католического учения. Начались религиозные войны. К середине XVII в. стало ясно, что вопросом жизни и смерти является стабильность как таковая. Вестфальский мирный договор 1648 года положил конец надеждам на то, что Священная Римская империя когда-нибудь восстановит свое значение, а Католическая Церковь сможет вновь объединить всю Европу. Западная Церковь перестала быть единой организацией с Папой во главе. Вестфальский мир был основан на принципе: «Чье правление, того и религия». Принадлежность территорий определялась, в целом, по состоянию на 1624 год. Тем самым был зафиксирован принцип мирного сосуществования между различными христианскими конфессиями.
Папа Иннокентий Х в булле «Zelus domus Dei» осудил Вестфальский договор, назвав его недействительным, ничтожным, не имеющим законной силы, несправедливым и не обладающим действенностью. Но мнение его уже не имело прежнего веса. Папские представители были, по существу, отстранены от переговоров, приведших к заключению Вестфальского мира. Стало очевидно, что политические проблемы теперь могли быть урегулированы без активного участия Римско-Католической Церкви. Папа уже не мог смещать монархов с тронов, а его интердикты перестали быть действенными. Договор признал возросшую роль светских монархов в делах веры в пределах каждого отдельного государства. Вестфальский договор поставил Римского Папу в крайне невыгодное положение. После этого с Папами редко консультировались по международным делам, а Римско-Католическая Церковь не была представлена легатами на крупных международных конгрессах. Национальные католические церкви стали фактически независимыми. Церковная власть в каждой стране перешла к синоду епископов. Теократические планы, таким образом, окончательно отошли  в область церковных преданий.
Однако еще в XVIII-XIX веках время от времени оживали мечты о Католической Европе. Так, граф Жозеф Мари де Местр (1763-1852), французский философ и политический деятель, единственный путь к спасению Европы от зверств якобинства видел в восстановлении духовной и светской власти Римско-Католической Церкви. Он предложил создать "Европейскую монархию" во главе Папой Римским. Винченцо Джоберти (1801-1852), итальянский философ и теолог, участник борьбы за объединение Италии, был одновременно убежденным сторонником единой Европы. Он верил в то, что объединителем Европы явится Католическая Церковь. Джоберти считал, что Риму надлежит стать столицей Христианской Европы. Лидирующую роль Италии в объединении Европы Джоберти усматривал не только в том, что здесь расположен центр католицизма, но и в ее античных традициях, в наследии Ренессанса. Духовная сила Италии, а отнюдь не великодержавность - ключевой момент программы Джоберти, изложенной в сочинении «О моральном и гражданском превосходстве итальянцев» (1843). Книга была написана по-итальянски в Брюсселе, где Джоберти, пребывая в изгнании, преподавал философию. Автор утверждал, что миссия итальянского народа состоит в распространении католической веры, просвещающей мир. При этом он подчеркивал необходимость сближения европейских наций при сохранении многообразия Европы. Таким образом, Джоберти стремился к конфедерации государств под властью Папы. Конечно же, его проект остался лишь на бумаге. И все же многогранная деятельность Джоберти получила высокую оценку не только в Италии и не только у его современников. В частности, русский философ начала ХХ в. В.Ф. Эрн писал, что Джоберти не только гуманист, но и прогрессист нового вселенского типа.
Э. Винтер, видный исследователь политики католицизма, отмечал, что идеалом Католической Церкви всегда была политически единая Европа, на которой лежал бы отпечаток "Вечного Рима". Фридрих фон Харденберг, известный по своему литературному псевдониму Новалис (1772-1801), немецкий поэт и философ, написал в 1799 году эссе "Христианский мир и Европа", опубликованное уже после его смерти, в 1826 году. Для Новалиса Христианский Мир кон¬чается с Реформацией. С точки зрения Римско-Католической Церкви это вполне логично, так как после Реформации собрать Европу под главенством Папы Римского уже не представлялось возможным. Светские проекты европейской интеграции должны были окончательно прийти на смену теократическим.



2. ПРОЕКТЫ ЭПОХИ «ЕВРОПЕЙСКОГО РАВНОВЕСИЯ» И ПОПЫТКИ ОБЪЕДИНИТЬ ЕВРОПУ СИЛОЙ ОРУЖИЯ
(XVII в. – 1945 г.)

Приступая к изучению различных концепций единой Европы, появившихся на свет в Новое время, необходимо хорошо представлять себе сложившуюся тогда систему международных отношений. Обычно ее именуют "балансом сил в Европе" или "европейским равновесием". Английский поэт Александр Поуп язвительно отзывался о ней следующим образом: "В Европе годы мира настают. Уравновесятся весов военных чаши, когда всех наших ваши перебьют. А ваших наши".
Гуго Гроций, голландский философ и юрист, опубликовал в 1625 году свой знаменитый трактат "О праве войны и мира", где в числе прочего, была затронута проблема «союза и союзников». В своем труде Гроций почти ничего не говорил специально о Европе, употребляя обычно термины «христианство» и «христиане». Но выдвигаемые им идеи имели отношение, прежде всего к Европе и неслучайно совпали по времени с формированием системы «европейского равновесия». Гроций отмечал, что равноправные союзники имеют обыкновение передавать свои споры на разрешение съезда союзников, не заинтересованных в данном вопросе. Таким образом, высказывалась идея о третейских или общих посредниках. Подобную роль, согласно Гроцию, мог бы играть и Председа¬тель союза, например император «Священной Римской империи".
По его мнению, подобный союз был некогда заключен, и главой сою¬за был с общего согласия поставлен Римский император. Следовательно, все христиане должны ради общей цели по мере их сил поставлять ему воинов и деньги. Гуго Гроций впервые попытался кодифицировать нормы отношений между государствами Европы и тем самым внес важный вклад в процесс институционализации "европейского равновесия". Отметим, что конфессиональные различия «христиан-европейцев» Гроций игнорировал, а, следовательно, считал европейцами и русских людей.
Тридцатилетняя война (1618–1648) показала, как взаимозависимы европейские государства, как тесно связаны судьбы их народов. Национальные истории стали осознаваться составными частями общеевропейской истории. «Европейское равновесие» – это особенность общеевропейского развития, существовавшая с XVII до середины XX века и отражавшая взаимосвязь и взаимозависимость европейских государств. Естественно, проблема соотношения между различными государствами, их блоками и союзами существовала всегда и везде с того момента, как древние державы впервые соприкоснулись друг с другом. Но только в Европе и только в XVII веке соотношение между отдельными центрами силы приобрело институционный характер. Идея «баланса сил» была впервые выражена Макиавелли в его труде «История Флоренции». Именно он впервые отметил некий "баланс сил" и "государственных интересов" между пятью итальянскими государствами: Папской областью, Венецией, королевством Неаполитанским, герцогством Миланским и Флоренцией.
Уильям Робертсон (1721-1793), английский священник и историк, глава Эдинбургского университета, в своей «Истории царствования императора Карла V» (1770) отметил, что данная схема была воспринята правителями других европейских стран и стала универсальной (то есть общеевропейской). Он писал, что в течении столетий европейские нации рассматривали себя как отдельные общества, едва связанные друг с другом общим интересом, и лишь в первой половине XVI века в Европе сложилась единая большая политическая система, в которой каждое государство заняло свое место, меняющееся меньше, чем этого можно было ожидать. Таким образом, установление «европейского равновесия» Робертсон датировал XVI веком. Однако, по мнению большинства отечественных ученых, окончательное упрочение «баланса сил» в Европе следует отнести к середине следующего, XVII века.
Равновесие держалось на определенном соотношении национальных интересов крупных европейских стран. Естественно, подобное «равновесие» было довольно хрупким. Баланс сил, собственно, и служил для накопления этих самых сил и изменения на этой основе баланса. Кроме того, «европейское равновесие» никак не препятствовало установлению гегемонии одной державы в Европе – правда, на сравнительно короткое время. Так, гегемония Франции при Наполеоне была устранена в рамках данной системы, силами блока европейских держав. Но уже вторая попытка силового объединения Европы, предпринятая Гитлером, этот баланс окончательно разрушила. Контроль над западной частью Европы был установлен заокеанской державой - США. Таким образом, эпоха "европейского равновесия" открывается процессом создания в Европе различных блоков и коалиций в середине XVII века и заканчивается установлением биполярного мира в глобальном масштабе в середине XX века. Разнообразные «великие проекты» объединения Европы эпохи «баланса сил» были просто обречены на неудачу. И, тем не менее, они достаточно регулярно появлялись, и первым здесь следует назвать так называемый «Великий план» Сюлли.
Герцог де Сюлли (1559-1641), министр финансов французского короля Генриха IV, удалившись от государственных дел, изложил в своих мемуарах план мирного устройства Европы. Он же и приписал его авторство покойному королю. Датируется «Великий план» по-разному: в 1617 году был закончен первый вариант, в 1638 году – завершено подробное изложение значительно модифицированного плана, в 1662 году (уже после смерти автора) мемуары вышли из печати. Согласно проекту Сюлли, Европа должна была стать конфедерацией 15 хрис¬тианских государств, приблизительно равных по территории и ресурсам, чтобы обеспечить максимально возможное равновесие между ними. Это 6 наследственных монархий (Франция, Испания, Англия, Швеция, Дания и Люксембург), 5 выборных монархий (Империя, Итальянская церковная республика под руководством Папы Римского, Польша, Венгрия и Богемия) и 4 республики (Венеция, Италия, Швейцария и Бельгия). Между правителями данных держав и планирова¬лось заключить союз.
Сюлли почти ничего не говорил о Московии и России, которые он считал двумя разными государствами. Эти обширные страны, по его мнению, были в большой степени еще изолированными и «отчасти схизматическими»; так же, как Греция и Армения, они принадлежали и Азии, и Европе. В результате, Сюлли поместил эти «варварские страны» в тот же ряд, что и Турцию. И все же он указывал на возможность приглашения России и Московии в конфедерацию. У царя России и великого герцога Московского был выбор: или интегрироваться в объединенную Европу, или же потерять все свои владения в этой части света. У турецкого султана даже такого выбора не было: его выставляли из Европы однозначно. Сюлли учел вероятность отказа российского и московского государей войти в конфедерацию. В таком случае рекомендовалось усилить Польшу за счет территорий, захваченных у "неверных", то есть у Турции.
Верховный орган конфедерации предлагалось создать в виде Генерального совета (иначе - Сената), дополненного шестью провинциальными (региональными) советами. Генеральный совет следовало избирать раз в три года. Он должен был состоять из 40 "государственных мужей", представлявших все страны конфедерации. В частности, Сюлли называл следующее "национальное представительство": по четыре комиссара от Папы Римского, императора, ко¬ролей Франции, Испании, Англии, Швеции, Ломбардии, Польши, Венеции и по два комиссара - от каждой республики. Генеральный совет наде¬лялся полномочиями верховного арбитра в любых спорах: как между государствами, так и между правителями и их подданными. Его решения должны были иметь  окончательный характер. Сюлли видел в конфедерации не только гаранта мира в Европе, но и крепость против внешних врагов, к которым он причислял турок и, отчасти, татар и московитов (то есть русских).
"Великий план" Сюлли был весьма противоречив. Он предполагал предварительную перекройку границ большинства европейских государств (и даже их заморских владений!). Более всего, согласно плану, страдали Габсбурги: они лишались всех территорий за пределами Испании (в Германии, Италии, Нидерландах). Здесь проявился политико-прагматический подход, учитывающий, прежде всего, национальные интересы Франции. Таким образом, Сюлли в скрытой форме выступал за гегемонию своей страны в Европе. Главной же заслугой герцога явилась разработка идеи "наднациональной высшей власти", с помощью которой он пытался пре¬одолеть доминирующую силу его эпохи - национализм. Оценивая значение "Великого проекта", Жан-Жак Руссо писал, что он "был недостаточно хорош для Европы, так как Европа была недостаточ¬но хороша для него". Важно отметить, что проект Сюлли предусматривал подключение к европейской интеграции зависимых территорий в других частях света: "... можно будет завоевать все территории в Европе, к ним можно будет присоединить завоевания в Азии, которые наиболее удобно расположены, и те территории в Африке, которые близки и важны для нашей безопасности". Таким образом, проект не был чисто европейским. Скорее, он отражал стремление к восстановлению границ Древнего Рима, то есть следовал "римской идее". Впрочем, в проекте упоминаются и Мексика, и Филиппины, и Молукка, и Гоа.
Судя по мемуарам Сюлли, Генрих IV и его приближенные предприняли некоторые конкретные шаги по реализации этого проекта. Французский король обращался с письмами к английской королеве Елизавете и ее наследнику Якову I. Королям Англии и Швеции, герцогам Савойскому и Лотарингскому были предложены брачные союзы. Папа выставил свое условие: только католики могли становиться императорами, Римско-Католическая Церковь сохраняла бы свои привилегии, протестантов не допускали бы на места, которые они не занимали ранее. Сам Сюлли считал "римскую", то есть католическую, религию самой "чистой". Но в таком виде она сохранилась, по его мнению, только в Италии и Испании. Францию он называл в ряду стран с "реформированной" религией. Сюлли утверждает в мемуарах, что на первых порах Англия, Швеция, Швейцария, Дания, Венгрия, Венеция, Богемия, Папа Римский и некоторые другие поддержали проект и даже согласились выделить соответствующие войска и вооружение. Однако осуществить проект на практике не удалось. Он остался в истории в качестве одной из первых попыток переустройства Европы на федеративных началах (здесь Сюлли следовал по стопам Иржи Подебрада). "Великий проект" отразил также стремление Франции к гегемонии в Европе и тенденцию к созданию европейской "наднациональной высшей власти" (а в этом он продолжил линию Пьера Дюбуа).
В эпоху «европейского равновесия» не только католики, но и протестанты активно предлагали свои проекты объединения Европы. Идея пацифистской Христиан¬ской Европы была провозглашена квакерами на конгрессе в английском городе Скиптоне в 1660 году. А в 1678 году один из ли¬деров движения Р. Баркли обратился к европейским правителям с послани¬ем, в котором призвал прекратить династические войны и установить христианский мир в Европе. Уильям Пенн (1644-1718), английский политический и общественный деятель, основатель колонии Пенсильвания в Северной Америке, опубликовал в 1693 г. "Опыт о настоящем и будущем мира в Европе". Он предложил подробный и обстоятельно аргументированный проект создания федерации европейских государств, который стал новым словом в развитии идеологии единой Европы. При этом Пенн попытался учесть реальную геополитическую структуру континента, разделенного на множество государств.
Основная идея Пенна – создание «Европейской лиги, или конфедерации». Ее задачами называлось как сохранение мира в Европе, так и обеспечение защиты от внешних врагов. Высшим органом конфедерации должно было стать собрание представителей европейских государств, которое автор именовал по-разному: конгрессом, верховным советом, парламентом или палатой. Предполагалось, что данное собрание займется мирным разрешением конфликтов между державами. Если же одна из враждующих сторон не подчинится принятому решению, собрание должно было организовать совместные действия остальных держав и принудить ее к подчинению. Планировалось также возмещение ущерба пострадавшей стороне.  Местом первой встречи представителей должен был стать какой-либо город в центре Европы. В дальнейшем это место будет определяться са¬мими собравшимися. Порядок заседаний палаты государств был проработан Пенном особенно тщательно. Он, в частности, настаивал на необходимости иметь для этих заседаний круглый зал в целях "предупреждения обид". От каждых 10 делегатов рекомендовалось выбрать одного представителя, который по очереди с другими председательствовал бы на заседании. Рабочими языками встреч Пенн предложил сделать либо латинский, который "удобен для юристов", либо французский, который "наиболее легок для знатных людей". Решения в палате должны были приниматься большинством в три четверти голосов (или, по крайней мере, большинством в семь голосов сверх половины). При этом представители всех государств должны были обязательно при¬сутствовать на каждом заседании и активно участвовать в дебатах.
Автор ссылался на опыт Генеральных Штатов в Нидерландах и счи¬тал, что европейская структура могла бы выглядеть следующим обра¬зом: 1) Генеральные штаты, 2) суверенные государства, образующие эти Штаты и представляющие собой провинции, 3) различные города в каждой провинции, которые образуют независимые отдельные единицы и создают провинциальные Генеральные штаты. В какой-то мере эта схема предвосхищает идею "Соединенных Штатов Европы", однако ей не хватает определенности. Пенн связывал осуществление своего плана с Англией "раньше, чем со всеми другими странами". В этом проявилась не только гражданская позиция автора, но и объективно возросшая роль Англии в Европе к концу XVII века. Пенн заключает, что «великое собрание» представляет собой лучшую и богатейшую часть мира, где религия и образование, цивилизация и искусство занимают достойное место. В случае объединения европейских держав, как отмечает автор, турки не посмеют более вторгаться в европейские страны. Вместе с тем Пенн не исключал и участия в палате самой Турции, что, видимо, также могло гарантировать от турецкой агрессии.
Надо признать, что в целом, проект У. Пенна основывался на планах его предшественников, особенно П. Дюбуа и герцога де Сюлли. Главной же особенностью трактата следует, видимо, считать детализацию условий работы общеевропейского механизма Общеевропейское собрание представителей государств Европы планировалось проводить раз в два-три года (и по мере необходимости – чаще). Пенн точно определил, сколько голосов в палате будет иметь каждое государство. В качестве критерия он предложил ежегодные доходы тех стран, чьи представители войдут в палату. Эти доходы можно подсчитать, если учесть поступления с земельных владений, таможенные доходы от вывоза и ввоза, налоговые регистры и сметы. Желатель¬но при этом учесть и "ценность территории", занимаемой тем или иным государством. В итоге, автор проекта давал Германской империи право иметь 12 представителей, Франции и Испании - по 10, Италии - 8, Англии - 6, Швеции, Польше и Нидерландам - по 4, Португалии - 3, Швейцарии и соседним с ней малым государствам - 2, герцогствам Курляндскому и Голштинскому – одного представителя на двоих. Если в палату государств будут приняты также Московия и Турция, то их квота окажется на уровне Франции и Испании. Таким образом, в числе безусловных участников лиги автор называет «все европейские государства», завершая их перечень на востоке Польшей и Курляндией. Однако, по его мнению, было бы достойным и справедливым принять в лигу «турок и московитов».
Судя по тому, что знаменитый английский квакер ставил "турок" и "московитов" на одну доску, он не считал Россию подлинно европейским государством. При этом он обоснованно полагал, что без участия Оттоманской Порты и Московии установить "вечный мир" в Европе невозможно. Примерно с таких же позиций подходят к проблеме границ европейского геополитического пространства современные американские аналитики. Как бы там ни было, предложив создать единую Европу в ее естественных границах, Пенн фактически заявил себя провозвестником современной идеи «Европы от Атлантики до Урала».
Джон Беллерс, другой лидер квакеров, выступил в 1710 году с трактатом "Некоторые соображения в пользу европейского государства". По основным организационно-политическим идеям его план практически не отличался от проекта Пенна. В трактате также развивались некоторые идеи Г. Гроция и других представителей европейской политический мысли. Согласно проекту Беллерса, следовало создать конфедерацию государств Европы. Ежегодно должен был созываться конгресс (сенат, сейм иди парламент); где рассматривались бы жалобы европейских го¬сударств, вырабатывались общие нормы европейского права, улаживались территориальные и прочие споры. Беллерс писал, что вся Европа будет иметь единое правительство. Каждое королевство и государство можно будет ограни¬чить в содержании войск и военных кораблей, чтобы лишить их возмож¬ности напасть на соседей. Таким образом, идея создания европейской конфедерации увязывалась с программой частичного разоружения.
Шарль де Сен-Пьер (1658-1743), французский аббат, дипломат и философ, опубликовал свой «Проект вечного мира в Европе»  в Утрехте, в 1712 году. Автор участвовал в мирной конференции, положившей конец войне за испанское наследство. Кстати, Утрехтский мир 1713 г. был последним крупным историческим событием, в связи с которым публично ссылались на «христианское содружество» или «христианскую республику» (respublica Christiana). Английский ученый Н. Дэвис пишет, что после этого преобладает самосознание не христианского, а европейского сообщества. Значительно дополненный и переработанный «Проект» был издан в 1713 г. в двух томах, а в 1716 году появился и третий том. Наконец, в 1729 году в Роттердаме опубликовали еще один (сокращенный) вариант "Проекта". Никто до Сен-Пьера не писал с такой убежденностью о пользе федеративного устройства Европы. Он дал краткий исторический очерк федеративных форм в Европе и предпринял попытку обосновать истоки европейской общности (среди прочего назывались и законы Юстиниана, и Священная Римская империя). Подчеркивалось, что помимо различных политических конфедераций в  Европе создавались и другие реальные формы общности (единство нравов, обычаев, религии). Таким образом, согласно Сен–Пьеру в Европе существовали благоприятные предпосылки для установления прочного мира. Здесь имелся опят «политического и гражданского единения» времен Римской империи, были разработаны «гражданские установления и законы», а главное – христианство создало самую сильную связь между европейскими народами. Все эти причины, заключает Сен-Пьер, превращают Европу, в отличие от Азии или Африки, в идеальное собрание народов, объединяемых не одним лишь именем в подлинное сообщество.
Автор впервые четко сформулировал тезис о равновесии сил как основополагающем принципе европейского устройства. В поддержании же равновесия, согласно Сен-Пьеру, исключительно важная роль принадлежит дипломатии. Европейскую систему поддерживают дипломатические переговоры. Сен-Пьер резко критикует идею объединения Европы под началом какого-либо монарха, ибо нет такого деятеля, который мог бы стать европейским властелином. Он доказывает, что "европейский опыт" уже про¬демонстрировал тщетность подобных попыток. Невозможен, по его мнению, и союз двух-трех государей, полностью контролирующих Европу. Следовательно, возможно лишь конфедеративное устройство единой Европы. Для этого Сен-Пьер предложил созвать конгресс или ассамблею, где государи могли бы заключить Договор о конфедерации.
Статьи Дого¬вора прописаны автором достаточно четко. Ст.1 устанавливает "вечный ж нерасторжимый" союз между всеми участниками. Образуются постоянный совет (или конгресс), арбитраж и суд для урегулирования возникающих разногласий. Ст.2 определяет число государств, представители которых будут иметь голос в конгрессе, структуру и порядок его работы, а также раз¬меры взносов для покрытия расходов конгресса. Ст.3 гарантирует каждому из членов конфедерации правление в тех странах, которыми он владеет, причем государства отказываются от всяких взаимных претензий. Здесь же предусматривается создание арбитража. Ст.4 определяет, что каждое государство, нарушившее великий союз или начавшее подготовку к войне, должно быть подвергнуто изоля¬ции и преследоваться как враг до тех пор, пока не подчинится постановлениям совета, и не возместит ущерб и расходы. Здесь же намечено создание единой армии союза (за общий счет) для борьбы с нарушителями. Наконец, ст.5 определяет, что представители европейских государств будут иметь возможность издавать в совете законы, необходимые для бла¬га европейской республики. Для их принятия в окончательном виде необхо¬димо будет собрать большинство в три четверти голосов.
Согласно проекту Сен-Пьера, каждый член европейской республики должен был получить один равный с другими голос в совете. Всего предлагалось включить в состав конфедерации 19 европейских держав. Участники перечислены в следующем порядке: император Римский, император России, король Франции, король Испании, король Англии, Гене¬ральные штаты, король Дании, Швеции, король Польши, король Португалии, самодержец Рима, король Пруссии, курфюст Баварский, курфюст Пфальцский, швейцарцы и их союзники, князь Церкви, Венецианская республика, король Неаполитанский, король Сардинии. Таким образом, в список вошли все основные державы Европы. Сен-Пьер считал Россию безусловно европейской страной и даже отводил ей почетное второе место в списке. Нельзя не обратить внимания на то, что он мыслил кон¬федерацию как объединение исключительно христианских государств. Тем самым игнорировались конфессиональные различия христианских церквей, а Турция выводилась за рамки предполагаемого союза.
В "Проекте" детально разработан Договор о будущей европейской конфедерации. Определяется ее состав, задачи и компетенция, механизм принятия решений (в первую очередь - регулирования споров между государствами). Указывается на источники финансирования общих расходов. Ключевая роль, по Сен-Пьеру, должна принадлежать совету (или конгрессу) конфедерации. Лейтмотив предлагаемого договора - идея статус-кво, гарантируемого конфедерацией не только с помощью арбитража или суда, но и посредством силы, совместных наступательных действий государств против нарушителя. Данный план был первым "европейским проектом", вызвавшим заметный резонанс. О Сен–Пьере писали Лейбниц, Вольтер, Руссо, французский кардинал Дюбуа, прусский король Фридрих II. Их оценки были вполне скептическими. Вольтер назвал подобный проект «неосуществимым», «чистейшей химерой». Фридрих II иронизировал: дело вполне осуществимое, а единственное, чего ему не хватает для успеха, так это согласия всей Европы и некоторых подобных небольших деталей. Действительно, вопло¬титься в жизнь подобный план в первой половине XVIII века никак не мог.
Франсуа-Мари Аруэ, известный миру под литературным именем Вольтер (1694-1778), характеризовал Европу как большую республику, разделенную на ряд государств, различных по формам правления, но соответствующих друг другу, имеющих общую религиозную основу, одинаковые принципы государственного и политического права. Он отмечал необходимость поддер¬жания "равного баланса сил" и использования метода переговоров даже во время войн. Отношение Вольтера к России было неоднозначным. Он высоко оценивал деятельность Екатерины II, называя ее в числе немногих современных ему монархов-философов, и состоял с ней в переписке. И в то же время Вольтер определенно исключал Россию из числа христианских государств Европы, составлявших, по его словам, "одну большую республику" в силу того, что они были объединены не только общей религией, но и одинаковыми принципами "государственного и по¬литического права". Написанная Вольтером "История Российской империи при Петре Великом" заслужила резкую критику Ломоносова за предвзятость и недооценку русской культуры .
Жан-Жак Руссо (1712-1778), видный французский философ и литератор, счел нужным опубликовать в своем изложении. «Избранные места из Проекта вечного мира» (1760-1761). А  в 1782 г. (посмертно) было издано эссе «Суждение о вечном мире». Руссо в принципе поддерживал проект Сен-Пьера: создайте европейскую республику на один день - этого будет достаточно, чтобы она существовала бесконечно, так как каждый из людей обнаружит на соб¬ственном опыте множество выгод для самого себя в общем благе. При этом он ставил под сомнение добрую волю европейских правителей, которым сложно будет отказаться от завоевания чужих территорий и расширения своих властных полномочий. Таким образом, Руссо отвергал не основную идею проекта Сен-Пьера, а "мечты" и "химеры", связанные с добровольным его принятием государями Европы. В эссе утверждалось, что проект разумен сам по себе, но средства, предлагаемые для его воплощения в жизнь, свидетельствуют о наивности автора. Пусть, однако, не говорят, писал Руссо, что если система Сен-Пьера не была осуществлена, то она не была хороша. Напротив, она была слишком хороша, чтобы быть принятой.
Руссо с восхищением и удивлением относился к столь прекрасному плану, но утешался, что он еще не осуществлен (ибо он осуществим только жестокими и чуждыми человечности средствами). Здесь уже предполагается возможность силового объединения Европы по методу Наполеона и Гитлера. Вообще-то Руссо мало верил в единство Европы. Философ прямо заявлял, что европейская федерация возможна лишь как итог и следствие революционной борьбы. Федеративные лиги, по его мнению, создаются только революционным путем. Поэтому Руссо сам не знал: желать ли создания Европейской лиги или страшиться ее? Он предполагал, что создание ее принесет больше зла, и прогнозировал объединение Европы революционной Францией.
Впрочем, Pyсco рассматривал всерьез и другой вариант насильственного объединения Европы. Этот «проект», изложенный в трактате «Об общественном договоре, или принципы политического права» хорошо иллюстрирует также отношение автора к России. Русские, по мнению философа, никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подверглись цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения. Российская империя пожелает покорить Европу - и сама будет покорена. Татары, ее подданные или ее соседи, станут ее повелителями, а затем и повелителями всей Европы. Переворот этот ка¬зался Руссо неизбежным, ибо все короли Европы сообща способствовали его приближению. Таким образом, французский философ прогнозировал объединение Европы татарами и создание ими своего рода Евразийской империи. Степень «дикости» и «нецивилизованности» русских Руссо, безусловно, преувеличивает. Читать такие строки россиянину просто обидно. Однако по части проектов объединения Европы русские очень долгое время, действительно, обладали лишь  «подражательными талантами».
В частности, Василий Федорович Малиновский (1765-1814), директор Царскосельского лицея и выдающийся русский просветитель, издал в Петербурге в 1803 г. трактат «Рассуждение о мире и войне», где развил некоторые идеи Сен-Пьера. Автор указывал на то, что Европа уже приготовилась к объединению, ибо закон, нравы, науки и торговля соединяют ее жителей и составляют уже из нее некоторый род особенного общества. Он предполагал возможность использования некоторых европейских национальных языков для общеевропейской коммуникации и утверждал, что многие европейцы одного происхождения и все почти перемешаны. Поэтому-то Европа и должна быть устроена подобно одному отечеству всех ее жителей. Малиновский полагает, что объединение Европы могло бы стать альтернативой колониальной экспансии, и предлагает принять «общенародные законы», т.е. общее для всех европейских народов законодательство. «Общий союз Европы» должен, по мысли автора, заменить все частные союзы и коалиции. Подчеркивая необходимость «соединения по согласию», он одновременно настаивает на окончательности, бесповоротности подобного объединения. Совет, составленный из «полномочных союзных народов», должен разрешать возникающие споры и обеспечивать общую безопасность. В случае отказа какой-либо страны от выполнения решений Совета необходимо подвергнуть ее бойкоту. Малиновский не считал колониальные владения европейских стран их интегральными частями, однако настаивал на нерушимости европейских границ. Несмотря на явную «вторичность» многих идей Малиновского и слабую проработку деталей трактат, безусловно, заслуживает внимания в качестве первого проекта объединения Европы, созданного в России.
Иммануил Кант (1724-1804), знаменитый немецкий философ, в трактате “К вечному миру” (1795) изложил своеобразный дипломатический договор. Он выдвинул требование подвести под межгосударст¬венные отношения в Европе прочную правовую основу. Средством обеспечения мира ему виделась федерация европейских республик. Таким образом, Кант был привержен принципам республиканизма и федерализма. В трактате говорится о некоем «союзе мира», цель которого - поддержание и обеспечение свободы каждого государства для него самого и в то же время для других союзных государств. Здесь предельно ясно изложена идея конфедерации, создаваемой на добровольной основе при обеспечении суверенитета каждого государства – участника. Кант выделяет три уровня публичного права: право государствен¬ного гражданства, международное право (то есть право регионального союза) и право всемирного гражданства (оно интерпретируется как «право посещения»). Таким образом, взаимосвязь и неразрывность этих трех аспектов права у Канта предвосхищает наш век, когда вполне выстроена система "государство - региональ¬ный союз - ООН". Кант подчеркивает органическую связь между государством, признающим и гарантирующим фундаментальные права и свободы граждан, и добровольным объединением государств, обеспечивающим участникам совместную безопасность, суверенитет и сотрудничество.
Анри Клод Сен-Симон (1760-1825), известный французский социа¬лист-утопист (впрочем, более утопист, чем социалист), в своих "Письмах женевского обитателя к современни¬кам" (1802-1803) призывал к реорганизации европейского общества в духе проекта Сен-Пьера. Он, в частности, предлагал созвать общеевропейское собрание, названное им "Советом Ньютона". В состав данного Совета должны были войти так называемые "избранники человечест¬ва" числом двадцать один. Предполагалось создать и советы "четырех частей человечества": английский, французской, германской и итальянской. Сен-Симон полагал, что как только будут проведены выборы в главный совет и в советы отдельных частей, бич войны покинет Европу. К выборам в советы должны были быть допущены и женщины, причем они "могут быть избранными". Интересно, что Сен-Симон предполагал объединить Европу, прежде всего, против Азии и Африки, ибо они населены «потомством Каина». Одной из задач ставилось освобождение «братьев греков» от владычества турок.
В работе "Труд о всемирном тяготении" (1813), опубликованной лишь посмертно, в 1843 году, Сен-Симон развил свой проект преобра¬зования европейского общества. Он писал, что средневековая Европа была «европейской федерацией». Европа же будущего должна основываться, по его мысли, на новой религии, соответствующей новой исторической эпохе. Как только появится теория, соответствующая состоянию просвещения, рассуждает он, все тотчас войдет в норму и общее устройство европейских народов восстановится само собой. Сен-Симон мыслил осуществить реорганизацию европейского общества посредством особого учреждения, общего для всех народов Европы. Это учреждение, смотря по степени просвещения каждого народа, будет представляться ему научным или религиозным, но оно во всяком случае окажет положительное политическое воздействие. Ученые должны будут выправить своих представителей в Рим с тем, чтобы избрать «папу новой научной теории». Сразу после своего избрания данный «папа» обратится к Европе со своим воззванием, призывая к восстановлению «религиозной связи» между европейскими народами.
В последующих сочинениях «О реорганизации Европейского общества» (1814) и «О мерах против коалиции 1815 года» план преобразований в Европе уточняется и дополняется. В написании работ принимал участие и секретарь Сен-Симона, будущий известный историк Огюстен Тьерри. Авторы осудили Венский конгресс и возложили свои основные надежды на философов и писателей Европы. В их проекте предусматривалось создание общеевропейского парламента, который мог бы избирать короля всей Европы. Общеевропейская исполнительная монархическая власть – основная идея данного проекта. Как видно, социалистические убеждения Сен-Симона мало отразились на его видении единой Европы. В проекте выделяются три вида власти: национальные парламенты (избираемые в соответствии с законами каждой отдельной страны), общеевропейский парламент и специальный орган, регулирующий отношения между ними. Общеевропейский парламент должен был состоять из 240 депутатов. В нем предполагалось создать палату общин и палату лордов (явно по английскому образцу). Депутаты палаты общин должны были выбираться на 10 лет всеми, кто умеет читать. Члены палаты лордов, по мнению Сен-Симона, могли назначаться королем. При этом предусматривался имущественный ценз: 25 тысяч франков для депутата нижней палаты и 1 млн. франков – для члена верхней. Правда, 20 человек, достигших всеевропейской славы в науке, торговле, промышленности или на административном поприще, могли бы войти в верхнюю палату вне зависимости от своего имущественного состояния.
Король Европы, избираемый общеевропейским парламентом, мыслился главным регулятором власти. Под его началом планировалось введение единой системы народного образования и составление общего кодекса морали. Сен-Симон не питал иллюзий относительно быстрой реализации своих проектов. Он писал, что необходимо дождаться того времени, когда все народы будут жить при парламентских режимах. Во взглядах Сен-Симона действительно было много утопического и противоречивого. Однако, его европейские проекты, в целом, выражали демократическое видение перспектив общеевропейского развития.
Огюст Конт (1798 – 1857), французский философ и социолог, основатель школы позитивизма, в течение семи лет был секретарем и учеником Сен-Симона. В своем четырехтомном труде "Система позитивной политики" (1851-1854) Конт изложил свои соображения о политических началах будущего общественного устройства "Западной республики", в которую он включал, прежде всего, Францию, Италию, Испанию, Англию и Германию. При этом в составе "примыкающих государств" назывались также Голландия и Португалия. Конт добавлял к этой "передовой части человечества" и два второстепенных элемен¬та, которые составля¬ют «естественный переход между Востоком и Западом»: на юге греческое население и на севере польское. Интересно, что "северо-американцы" включались Контом в состав "британского населения". Таким образом, проект принимал характер не чисто европейского, но атлантического. Россия при этом не упоминалась совершенно. Зато Франция, по мнению Конта, начиная с Карла Великого постоянно составляла необходимый социальный и географический центр ядра отборной части человечества.
Общая доктрина и одинаковые нравы, покоящиеся на однообразной системе всеобщего воспитания, руководимой и применяемой одной и той же духовной властью должны были, согласно Конту, привести к серьезным гражданским преобразованиям. Хотя перестройка гражданских учреждений будет представлять глубокие национальные различия, но они, по мысли Конта, нисколько не нарушат ос¬новного единства великой позитивистской республики, систематическая связь которой будет более полной и более прочной, чем связь католи¬ческой республики, существовавшей в средние века. Конт полагал, что интеллектуальная реформа должна сначала распространиться на весь Запад. Соответственно предлагалось учреждение духовной власти как органа Западной Республики. Предусматривался некий "переходный режим" Временного правительства, за образец которого брался Конвент (в первой половине его правления). Конт неустанно подчеркивал, что духовное преобразование должно предшествовать светской реформе, и видел основную задачу правительства в течение "духовного междуцарствия" в обеспечении "материального по¬рядка", а также свободы "слова и прений". В целом, проект Конта отличался слабой проработкой деталей и безудержным культивированием позитивистских принципов в качестве «общеевропейских».
Немецкий философ Карл Христиан Фридрих Краузе поместил в 1814 году в "Немецком журнале" свой "Проект европейского союза государств". Ранее он уже разрабатывал глобальные интеграционные проекты, где главной движущей силой объединения выступал Наполеон. Теперь, в новых условиях, Краузе не выходил за пределы проблем европейской, то есть региональной интеграции. К тому же на сей раз надежды возлагались уже не на императора, а на коали¬цию его противников. Как говорится, вовремя предать – это не предать, а предвидеть. Основой союза европейских государств, по мысли автора, должны были стать "новые международные права" и правовые нормы. Конституции отдельных государств - членов союза следовало привести в соответствие этому новому международному праву. Всякие нарушения данного права должны были пресекаться системой штрафов и других карательных мер, но только не вооруженными акциями. Согласно Kpayзе, члены союза вольны были бы в любое время войти в него и выйти из него, что обеспечивало их свободу и суверенитет. Предусматри¬валось также создание "Суда народов" для урегулирования спорных вопросов. В высшие органы Союза должны были входить главы государств-членов или их уполномоченные. Для решения проблем требовалось единогласие всех его членов. Каждая страна могла иметь в Совете Союза лишь один голос. Союз государств, по мнению Краузе, должен был торжественно объявить всем народам, что он рассматривает себя как единое правовое лицо, что Союз отказывается от насильственных завоеваний, но готов защищать своих членов от нападения. Важным был принцип, согласно которому члены Союза не имели права самостоятельно вести войну. Это право принадлежало лишь всему Союзу в целом.
Таким образом, проект Краузе, с одной стороны, опирался на суверенность отдельных государств, а с другой - предусматривал создание наднациональной структуры с определенными полномочиями. Автор решительно отклонял церковные и династические принципы создания Союза: он считал, что европейская интеграция возможна лишь на международно-правовой основе. В какой-то мере идеи Краузе были реализованы в Священном Союзе. Интересно в этой связи отметить, что некий анонимный, автор опубликовал в 1814 году статью под названием "Предложения к органическому законодательству Европейского союза государств для обоснования длительного мира во всем мире". Обращаясь к главам государств, съехавшимся на Венский конгресс, автор предложил создать "европейский правовой порядок" вместо того, чтобы строить мир на "равновесии" и "естественных границах". В частности, предусматривалось учреждение имперского (или союзного) совета, который улаживал бы все спорные вопросы, возникавшие как между государствами, так и между государями и народами. При помощи такого регулирования, по мнению автора, можно было бы предотвратить дальнейшие революции. Отвергая идею "равновесия", автор в то же время выступал за то, чтобы Европейский Союз был гарантом против возможного нарушения гра¬ниц и попыток отдельных государств расширить свои территории и владения. Для этой щели предусматривалось создание специальной армии, численность которой определялась бы из расчета четырех тысяч солдат на полмиллиона жителей. И здесь автор шел в одном русле с решениями Венского конгресса. Аноним призывал также к свободе торговли и судоходства, к введению общей системы мер и весов и, что особенно важно, к единой денежной системе. В целом, проект повторял некоторые положения плана Краузе и, отчасти, видимо, был учтен создателями Священного Союза.
Фридрих фон Гентц (1764-1832), министр короля Пруссии, а позже секретарь Клеменса Меттерниха на Венском конгрессе, издал в 1800 году эссе "К вечному миру" (явно под вли¬янием Канта). Гентц как дипломат исходил не из категорий "просве¬щенного разума", а из реалий европейской политики. Он внимательно рассмотрел три предлагаемых метода обеспечения вечного мира: 1) мировое государство;  2) систему независимых наций и 3) федерацию государств. Глобальное объединение стран и народов Гентц счел утопией. Система независимых наций, по его мнению, возвратит Европу к нескончаемым истребительным войнам, которые приведут к полному разрушению этой части света. Однако, и идея добровольной федерации, несмотря на всю ее привлекательность, также утопична, ибо ни одно государство не хочет связывать себя обязательством поддерживать вечный мир. Поэтому, заключал Гентц, придется вернуться к политике "европейского баланса". Будущий австрийский дипломат призывал к той самой политике, которая через полтора десятилетия воплотится, при его активнейшем участии, в знаменитый Священный союз.
В торжественной декларации от 15 ноября 1815 года, оповещавшей о создании Священного союза, провозглашалось, что его целью будет строжайшее соблюдение международного права. В тайном протоколе, составленном в тот же день, речь шла о взаимной поддержке монархов, узаконении их права на вмешательство там и тогда, где и когда начинают рушиться легитимные режимы. Крепость Священного союза сооружалась в расчете на длительное существование. Архитекторы и не подозревали, насколько непрочной она окажется. В частности, Франц Ксаверий фон Баадер (1765-1841), баварский философ-мистик, отводил России мессианскую роль в объединении Европы. Он призывал царя Алек¬сандра 1 принять участие в создании "христианской федерации", осно¬ванной на новой и более тесной связи между политикой и религией. В 1814 г. именно Баадер отправил российскому и австрийскому императорам, а также прусскому королю памятные записки, ставшие впоследствии идеологической основой Священного союза.
В своем письме министру народного просвещения России графу С.С. Ува¬рову от 22 марта 1841 г., озаглавленном "Миссия Русской Церкви перед лицом упадка Христианства на Западе", Баадер утверждал, что в великом сближении Запада и Востока Россия, соединяющая в себе черты этих двух великих культур, призвана сыграть роль посредника, который предотвратит гибельные последствия их столкновения. По словам автора письма, русская Церковь в состоянии оказать благотворное влияние на Запад, поскольку она еще не затронута разру¬шительными принципами французской революции и духом "картезианского сомнения". Русская нация сохранила «религиозный инстинкт» и, как православная Россия освободила Европу от военного господства Наполеона, так она освободит ее и от атеизма. Таким образом, Баадер, глубоко обеспокоенный процессом дехристианизации в Европе, уповал на Россию как на спасительницу христианской культуры.
Шарль Морис Талейран, блистательный дипломат, представлявший на Венском конгрессе побежденную Францию, сформули¬ровал главные принципы, на которых базировался Священный союз. Он первым произнес на открытии конгресса ключевое слово – легитимизм, утверждая священный принцип легитимности, из которого проистекают порядок и устойчивость.
Йозеф Гёррес (1776-1848), немецкий философ, в молодости бывший поклонником Французской революции, а после кровавой якобинской диктатуры и ее краха - сторонником Реставрации, с энтузиаз¬мом приветствовал создание Священного союза. Однако, единственной силой, которая могла бы объединить Европу, воссоздать "новую Свя¬щенную Римскую империю", по его мнению, являлась Германия. В ней Гёррес видел центральную ось, вокруг которой вращается вся систе¬ма европейских государств, естественный центр новой Германской Священной Римской империи, более обширной, чем прежняя, и созданной Священным союзом в форме федерации государств. Таким образом, с его точки зрения, федерация европейских государств в 1815 г. уже была создана и носила имя Священного союза, причем этот Союз был по сути германским.
Однако необходимо вернуться в эпоху Французской революции, чтобы понять логику развития европейской идеи в XIX-XX вв. В истории Европы только дважды предпринимались серьезные попытки объединить ее всю "огнем и мечом", силой оружия навязав некий "новый порядок": Наполеон от имени Франции попытался "унифицировать" европейские страны и народы в начале девятнадцатого века, а Гитлер от имени Германии предпринял подобную же попытку в первой половине века двадцатого. Однако при всем кажущемся сходстве эти варианты  реализации европейской идеи имели и существенные отличия. Экспансия Франции в эпоху Наполеона привела к распространению в Европе идей и институтов Французской революции. Эта революция с самого начала мыслилась некоторыми ее идеологами, как начало революционных действий в европейском масштабе. Поэтому делались первые попытки сформировать новые нормы европейского (и международного) права. Европеизм Французской революции проистекал из убеждения, что "свобода, равенство и братство" составляют право гражданина не только во Франции, но и в других странах Европы. В результате многие положения "Декларации прав человека и гражданина" послужили основой для различных европеистских теорий ХIХ-ХХ веков. Многочисленные концепции, ставившие целью объединение Европы в социальном плане, объявлялись их создателями продолжением идей и практики Французской революции.
Однако революционная Франция в целом мыслила национальными категориями, не ставя практического вопроса о создании какого-либо общеевропейского революционного правительства. Переворот 1799 года, приведший к власти Наполеона Бонапарта, резко изменил внешнюю политику государства. Теперь все яснее вырисовывалось желание установить французскую гегемонию в Европе, все "унифицировать" и подчинить единому правлению. В противовес данной тенденции стали оформляться и различные националистические движения. Так Европа оказалась в состоянии своего рода "гражданской войны". Постепенно освободительные войны Французской республики перерождались в захватнические, а идея равенства - в идею "унификации" всего и вся перед лицом французской гегемонии. Амьенский мир 1802 года показал, что Наполеон приступил к реализации своего плана "Великой Франции" и, шире, единой Европы.
Следует заметить, что Наполеон Бонапарт (1769-1821) родился на Корсике в семье набожных католиков, и его образованием руководили католические священники и дьяконы. Более того, мать Наполеона Мария-Летиция Рамолино была племянницей одного из каноников собора в Аяччо, а отец Карло-Мария (Шарль-Мари) Бонапарт – племянником архидиакона того же собора. Весьма вероятно, что Бонапарты происходили из семьи патрициев во Флоренции. Во всяком случае, одна ветвь семьи обосновалась в Сан-Миниато, а другая – в Сарзане. Последний наследник сан-миниатской ветви, каноник Филипп, поддерживал связь с корсиканскими Бонапартами, в частности, с архидьяконом собора в Аяччо Люсьеном Бонапартом (ок.1711-1791), двоюродным дедушкой Наполеона, которого будущий император Франции считал «вторым отцом». Во время итальянской кампании 29 июня 1796 г. генерал Бонапарт спал в доме архидиакона Люсьена на пути их Ливорно в Сан-Миниато. Каноник Филипп дал великолепный обед в честь своего гостя и его штаба. После обеда он отвел Наполеона в сторону и рассказал ему, что Бонавентуре Бонапарт, монах из Болоньи в XVII в., был давно причислен к лику блаженных, но его не могли канонизировать из-за чрезмерных расходов. Филипп на правах дальнего родственника попросил Наполеона обратиться с просьбой к Папе Римскому, чтобы канонизировали Бонавентуре Бонапарта.  Наполеон был сильно озадачен этой просьбой и даже не попытался обратиться к Папе Римскому. Позднее, во время коронации Наполеона, сам Папа Римский заговорил об этом проекте канонизации, но император пропустил это мимо ушей. Видимо, глава французского государства, хотя и оставался католиком, не желал слыть «Корсиканским выскочкой» и уже стеснялся своих «блаженных» итальянских сородичей (или, во всяком случае, не испытывал никакой гордости и не желал иметь в своем роду «святых покровителей»). Кстати, мощи благословенного Бонавентуре Бонапарта до сих пор хранятся в Болонье, в церкви Санта-Мария делла Вита. После безвременной кончины отца будущего императора Франции  именно архидьякон Люсьен принял на себя управление собственностью Бонапартов, поскольку Мария-Летиция тогда была очень молодой, хотя и многодетной, вдовой. Люсьен считался довольно важным человеком в Аяччо, и он предвидел великое будущее Наполеона.
Еще французский просветитель Клод Адриан Гельвеций (1715-1771) любил порассуждать о "революциях-сестрах", приводящих к образованию "республик-сестер". Он утверждал также, что народы европейские, за исключением московитов, могут считаться свободными. Теперь идею «республик-сестер», крайне популярную во Франции на рубеже XVIII-XIX веков, воплощал в жизнь Бонапарт. Фактически создавались государства-сателлиты, не имевшие самостоятельной внешней политики, такие как Италия и Голландия. После решительных побед над австро-российской коалицией в 1805-1806 годах Наполеон приступил к широкомасштабной реорганизации европейского геополитического пространства.
Европа перестраивалась как семейный императорский домен, где император Франции, ставший одновременно королем Италии, на наиболее видные роли выдвинул своих родственников. Так, вице-королем Италии был назначен Евгений Богарнэ, Жером получил королевство Вестфалия, Луи - королевство Голландия. Жозефу Бонапарту, самому старшему брату Наполеона, досталась неспокойная Испания. А Неаполитанское королевство получил шурин императора - Мюрат. Все эти государственные образования довольно мало походили на "республики-сестры", так как там существовала реальная императорская или королевская власть. Правившие родственники Наполеона являлись, по сути, его наместниками, полностью зависимыми от воли императора. Дядя императора, Жозеф Феш, стал кардиналом и оказывал серьезное влияние на дела Католической Церкви во Французской империи. Даже союзные Франции государства, где родственники Бонапарта не стояли у власти, также вполне зависели от Парижа. Великое герцогство Варшавское, выкроенное из польских земель Австрии и Пруссии, Рейнская конфедерация государств и Имперские провинции  находились под контролем императора и не проводили самостоятельной внешней политики. При этом Франция не растворилась во вновь приобретенных владениях, но оставалась центром империи, ее метрополией.
В 1809-1810 годах Бонапарт преобразовал многие завоеванные государства в обычные провинции. В прямом подчинении Франции оказались Португалия, Испания, Голландия, Иллирия. Возникла громадная империя от Балтики до Черного моря. Везде действовал "Кодекс Наполеона", защищавший частную собственность и провозглашавший равенство граждан перед законом. После вынужденного присоединения России к континентальной блокаде, которую Франция объявила Великобритании, стали поговаривать о создании Бонапартом "Крепости Европа". В 1810 году австрийский император отдал руку своей дочери Наполеону, связав тем самым семейство Бонапарта с династией Габсбургов. Церемония бракосочетания, естественно, прошла по католическому обряду.
Никогда до этого не было такой концентрации власти в Европе в руках одного человека, исключая, разве что, некоторых Римских Пап. Фактически только Россия, Великобритания, скандинавские страны и Турция сохраняли все признаки суверенных держав. Австрия обладала лишь ограниченным суверенитетом. Различия в статусе и в названиях бывших самостоятельных европейских стран не играли большой роли. Европа была уже почти превращена в территорию, полностью подвластную Франции. Тем более что Англия не являлась в глазах Наполеона европейской страной, а Россия подлежала скорому покорению и "унификации". Таким образом, идея единства Европы, претворяемая в жизнь Наполеоном, временно потеснила старую идею европейского баланса сил. Вторжение Великой армии, составленной из представителей всех покоренных европейских стран, в Россию ознаменовало пик могущества французского императора.
Создание общеимперской армии было одним из основных признаков европейского объединения, осуществленного Бонапартом, наряду с его знаменитым "Кодексом". Император имел вполне определенные планы переустройства европейского геополитического пространства после его окончательного покорения. Но, находясь во главе государства, он почти ничего не говорил об этих планах публично. Наполеон рассчитывал обнародовать свой проект единой Европы после разгрома России, которую он полагал главным и последним препятствием. Уже после падения французский император сумел все-таки изложить свой европейский проект (вероятно, несколько подновленный и приукрашенный). В период "Ста дней" в Париже был опубликован "Дополнительный акт к Конституции империи", автором которого был назван Бенжамен Констан, но преамбулу написал, по всей видимости, сам Наполеон. В этой преамбуле, в частности, говорилось, что целью было создание обширной федеративной европейской системы, которая соответствовала бы духу столетия и служила бы прогрессу цивилизации.
В своих мемуарах Наполеон, уже находясь в ссылке на острове Св. Елены, писал о себе как о настоящем посреднике между старым и новым порядком и неоднократно возвращался к целям и деталям своего проекта. В частности, он утверждал, что "европейская ассоциация" должна была принести процветание и счастье континенту. В эту ассоциацию включались все европейские страны, кроме Великобритании. Относительно России утверждалось, что она была краеугольным камнем создаваемой системы. Победоносное завершение похода против России должно было стать концом всех военных мероприятий и вооруженных действий. После этого, уверял бывший император, он занялся бы организацией европейской системы, напоминавшей некий священный союз. Таким образом, территория нашей страны включалась в создаваемую европейскую империю. Во всей Европе следовало установить единую систему с едиными принципами: "европейский кодекс, европейский кассационный суд, разрешающий все ошибки". Должна была появиться единая европейская валюта, не говоря уже о единой системе мер и весов и едином законодательстве. Говоря современным языком, предполагалось создание своего рода единого правового и экономического пространства.
Наполеон предлагал также образовать Европейскую Академию наук и ввести в Европе систему "призов", то есть грантов, для поддержки важных научных изысканий. Европа должна была стать «одной семьей и одним народом», «великой общей Родиной». В общем, предполагалось свободное передвижение людей и товаров, что означало бы начало реальной интеграции европейских государств. Бонапарт утверждал, однако, что одной из его великих идей было слияние и концентрация всех народов, которые географически принадлежат к одной нации, но вследствие революции и по политическим причинам были раздроблены. В Европе насчитывалось более 30 миллионов французов, 15 миллионов итальянцев, 30 миллионов немцев. Из каждого из этих народов он хотел образовать единую нацию, а затем создать для семьи европейских народов организацию типа американского конгресса. Здесь содержится довольно оригинальная мысль о том, что для европейской федерации необходима национальная консолидация как некое предварительное условие. Следует также отметить, что Наполеон видел будущее Европы в парламентаризме, а не в тоталитарном режиме. Во главе объединенной Европы, построенной на конфедеративной основе, с единой армией, общим законодательством и денежной системой, должен был стоять, тем не менее, император.
Отношение Наполеона Бонапарта к Католической Церкви и лично к Папе Римскому, безусловно, менялось в течение бурной жизни и деятельности императора. Сразу после прихода к власти Наполеон распорядился восстановить алтари, разрушенные революцией 1793 г. Он не только считал, что католицизм необходим ему как средство правления, но и был, до известной степени, верующим человеком. В 1801 г. был заключен первый Конкордат Франции с Католической Церковью. Наполеон, пусть лишь на ограниченный срок, получил право назначать епископов во Франции (в случае появления вакансий, на освободившиеся места). В 1804 г. император вынудил Папу Пия VII участвовать в своей торжественной коронации в парижском соборе Нотр-Дам. Наполеон принял от Папы помазание, однако не дал ему короновать себя. Титул императора означал, что Франция претендует на главенствующее положение среди европейских государств, а благословение Католической Церкви придавало коронации определенную степень законности (хотя Папу и доставили в Париж против его воли, специально для этой церемонии).
После заключения мира в Тильзите (1807) глава французского государства замыслил аннексию папской столицы. Как только первые военные успехи во время кампании 1808 г. подтвердили, что ему сопутствует удача, Наполеон решил (находясь в Шенбрунне) присоединить владения Папы к французской империи. Пий VII тогда издал буллу о предании анафеме всех тех, кто окажется виновным в осуществлении подобного насилия. Наполеон, который был непосредственной целью данной буллы, ответил тем, что похитил Папу Римского, которого привезли в июле 1809 г. в Савону. Все это сильно напоминало злополучное средневековое «авиньонское пленение Пап». Позднее император захотел иметь понтифика «под рукой». В 1812 г., готовясь в Дрездене к русской кампании, Наполеон приказал перевезти Пия VII в Фонтенбло. После тяжелейшей поездки Папа Римский 19 июня 1812 г. прибыл в императорский дворец в предсмертном состоянии, однако со временем сумел выздороветь и прийти в себя. Неволя Пия VII в Фонтенбло продолжалась до 21 января 1814 г.
Сам император сумел встретиться с Папой Римским только 19 января 1813 г., уже после злополучного бегства из России. Наполеон подчеркнуто вежливо обращался к Папе «Его Святейшество», «Святой Отец» и даже обнимал его, демонстрируя свое расположение. В свою очередь, Пий VII никогда, даже много позднее, не жаловался на плохое обращение с ним императора и при личном общении постоянно именовал Наполеона «Сын мой». После кратких переговоров 25 января 1813 г. в Фонтенбло был подписан новый Конкордат империи с Католической Церковью. Присутствовавший при сем событии Луи-Жозеф Маршан, самый верный камердинер Наполеона, в своих мемуарах утверждает, что император следовал бы своему намерению обеспечить Папу Римского огромной духовной властью в самом центре столицы Франции, которая в дальнейшем стала бы резиденцией Его Святейшества. Таким образом, Париж стал бы центром религиозного и политического мира, а император стал бы работать над тем, чтобы добиться объединения Италии. Сам Наполеон сказал однажды графу де Нарбону, что он отдаст Нотр-Дам Папе Римскому. Тогда Париж столь высоко возвысится в обожании человечества, что его собор станет центром обожания католического мира. Кстати, и похоронен Наполеон на острове Св. Елены был по католическому обряду: около гроба на алтаре горели свечи, на сам гроб было положено распятие, рядом стояли освященная вода и кропильница, а отец Виньяли беспрестанно молился о душе усопшего.
В 1809 году знаменитый критик планов Наполеона австриец Меттерних так изобразил картину Европы "по-наполеоновски". Это Европа, охваченная общей реформой. Центральное, обладающее чрезмерной властью правительство оказывает  давление на слабых подданных. Испания покорена, Оттоманская Порта выдворена за Босфор, границы Великой Империи простираются от Балтики до Черного моря. Выдающийся французский дипломат Талейран, в свою очередь, писал, что Наполеон был первый и единственный, кто мог дать Европе настоящее равновесие. Для этого надо было лишь: 1) способствовать объединению Италии, переведя в нее Баварский царствующий дом; 2) разделить Германию между Австрией, которая расширилась бы до устьев Дуная, и Бранденбургской династией, владения которой следовало увеличить; 3) восстановить Польшу, передав ее Саксонскому дому. Обеспечив подлинное равновесие, Наполеон мог бы дать европейским народам такую организацию, которая соответствовала бы истинным нравственным законам.  Действительно, Наполеон мог бы все это совершить, но не совершил.
Однако не приходится сомневаться, что французский император мечтал о федеративной и парламентской организации Европы, что резко отличает его планы от позднейших проектов лидеров германского Третьего рейха. В начале ХIХ века находились многочисленные поклонники Наполеона в соседних странах, в том числе и в Германии. Так, немецкий историк Н. Фогт писал в 1806 году, что Наполеон и его главный противник Александр I могли бы заключить союз друг с другом и взять на себя ту роль, на которую в свое время претендовал Генрих IV.  На первых порах Бонапартом восхищались даже Гегель и Гете. А немецкий юрист А. Цинзерлинг предложил в 1809 году создать политическую конфедерацию европейских государств, которые образовали бы некую форму союзного государства под единым монархическим управлением во главе с французским императором. Уже известный нам немецкий философ  К. Х. Ф. Краузе планировал создать глобальную систему, движущей силой которой должен был стать Наполеон. Но звучали уже и другие мнения. Так, немецкий философ Г. Гердер еще в 1792 году говорил, что французы не могут рассматриваться как "избранный народ". А в начале ХIХ века О. Шлегель уже писал, что "Германия - это сердце Европы, нация молодая и могущественная, потому что именно она сохранила черты и особенности средневекового периода, когда рыцарство и крестовое движение создали истинный "европейский патриотизм". Объединение Германии должно было, по словам Шлегеля, стать прелюдией к "большой континентальной ассоциации", ибо лишь немцам присуща национальная черта – воздавать божеские почести науке и искусству ради самих науки и искусства.
Силовой вариант объединения Европы, предложенный германским национал-социализмом, опирался не только на опыт наполеоновских войн, но и на сильную националистическую традицию. Напомним, что именно Наполеон «разбудил» европейских националистов, которые после объединения Германии и Италии поставили себе новые, более «высокие» цели. А первыми националистами, пришедшими к власти в Европе, были итальянские фашисты. Бенито Муссолини (1883-1945), придя к власти в конце октября 1922 г., провозгласил свое движение "авангардом Европы". Хотя он и вырос в католической среде, но не спешил урегулировать отношения итальянского государства с Католической Церковью. Может быть, дело в том, что если мать Бенито была глубоко верующей провинциальной школьной учительницей, то отец – кузнецом, ярым анархистом и безбожником.  Даже предложенное матерью имя Бенедетто (итал. «благословенный») отец при крещении переделал в Бенито – в честь известного тогда в Италии мексиканского либерала Бенито Хуареса. Следует напомнить также, что после объединения Италии в 1870 г. Папы лишились светской власти. Только в конце 20-х годов ХХ в. Муссолини пошел на переговоры с Папой и помог-таки возродить церковное государство, пусть и небольшое по размерам. В 1929 г. были подписаны Латеранские соглашения, в силу которых было создано и получило международное признание Государство-город Ватикан (обладающее всеми правами и институтами суверенного государства). 7 июня 1929 г. Папа Пий XI провозгласил Конституцию Ватикана.
Итальянский фашизм позволял некоторую долю европеизма. Итальянская делегация даже посещала панъевропейские конгрессы. А в 1932 году Международный конгресс европейской культуры был проведен именно в Риме. В нем приняли участие фашисты и националисты из самых разных европейских стран. Германию, в частности, представляли Геринг, Розенберг и Шахт. Однако фашистский европеизм был более пропагандистской уловкой, чем политической практикой - итальянские фашисты никогда не стремились завоевать (и тем самым – объединить) всю Европу. У них просто не было для этого достаточно сил. Поэтому Муссолини в 1927 г. достаточно осторожно заявлял, что итальянцы «поднимаются до европейского горизонта». Дуче в душе надеялся на то, что фашистская идеология распространится по всей Европе, и все политические дороги снова будут вести Рим. Даже в 1944 г. Муссолини еще видит себя в любимой роли Наполеона и сравнивает себя с ним. Он вспоминает десятилетие между Примирением и окончанием войны в Испании, десятилетие, которое подняло Италию на уровень великих империй.
Муссолини вовсе не бездействовал – он щедрой рукой бросал в Европу «семена фашизма», дабы «итальянское слово» приобрело «международное звучание». Дуче искренне гордился тем, что фашизм поднимал голову в Германии, Англии и во Франции. Он даже предпринял скромные попытки объединить фашистов на европейской основе. В частности, один из ближайших соратников дуче, Гравелли, основал журнал «Анти-Европа» (так новая фашистская Европа объявляла войну старой либеральной). Гравелли заявлял, что фашисты «спешат дать реальное единство Европе» (естественно, «руководимой Римом»). Однако фашистский интернационализм продемонстрировал свою ограниченность, когда интересы Италии и Германии столкнулись в Австрии. Уже в декабре 1934 г. представители Германии отказались участвовать в международном фашистском конгрессе, организованном в швейцарском городке Монтре. Представители же Италии всячески подчеркивали в своих выступлениях на конгрессе, что они вовсе не стремятся к гегемонии в Европе.
Только война и первые существенные территориальные «приобретения» Гитлера позволили появиться на свет новому «еврофашизму». Многие, причем не только немцы и итальянцы, но и венгры, румыны, болгары, хорваты, словаки стали приветствовать рождение "новой Европы" под протекторатом Германии. Изначально немецкий национал-социализм был программой для «внутреннего пользования», только для Германии, пусть и в широком смысле слова (с присоединенными по периметру территориями и обширными колониями на Востоке Европы), но никак не для всего континента. Адольф Гитлер (1889-1945), действительно, не собирался включать в состав «третьего рейха» все без исключения европейские земли. Он вынужден был считаться со своими союзниками и, прежде всего, с Италией. Следует напомнить, что Гитлер вырос в провинциальной Австрии, в католической среде. Его родители, Алоис Гитлер и Клара Пёльцль, не смогли, однако, дать своему ребенку достойное образование. Адольф добровольцем ушел в германскую армию, стал капралом (ефрейтором) и был дважды награжден «Железным крестом» за храбрость. В печально знаменитом труде «Моя борьба» Гитлер довольно осторожен – он лишь критикует тех, кто призывает восстановить границы Германии до 1914 г.: «Границы 1914 г. никакого значения для будущего немецкой нации не имеют. Эти границы не обеспечивали в полной мере ни завоеваний прошлого, ни интересов будущего … Эти границы совершенно неудовлетворительны с военной точки зрения и абсолютно не дали бы того соотношения между нами и другими мировыми державами …, которое нам необходимо». Далее фюрер говорит лишь о «Lebensraum» для немцев на Востоке Европы. Ни Испания, ни Финляндия, ни даже Венгрия, Болгария, Румыния, Хорватия и Словакия – не должны были, видимо, зависеть от Германии более, чем реально зависел Запад от США после Второй мировой войны.
Две основные цели фюрера формулировались следующим образом: во-первых, очистить германскую расу от евреев и цыган, а германскую жизнь от влияния иудео-большевистского мышления, а во-вторых, завоевать для Германии жизненное пространство путем экспансии на европейский Восток. Национализм "крови и почвы" не принимал проектов Пан-Европы, которые Гитлер проклинал, считая их "дегенеративными жидовскими попытками" ввергнуть германский народ в расовое месиво. В частной беседе в 1941 году Гитлер заявил, что настоящей границей между Европой и Азией является та, что "отделяет Германский мир от Славянского". Долг германцев он видел в том, чтобы проложить эту границу по собственному желанию. Только Германская Европа - настоящая Европа, а славяне должны быть уничтожены или выброшены с тех земель, в которых нуждаются германцы. В отношении романских народов Гитлер не проявлял никакой заинтересованности, соглашаясь на будущий раздел Европы между двумя силами – Пан-Германией и Пан-Италией. Посему он вовсе не заботился о южных европейских странах.
Однако первоначальные успехи Гитлера во Второй мировой войне объединили континентальную Европу, где многие люди начинали верить, что новая федеральная объединенная Европа может быть создана под гегемонией национал-социалистической Германии. Во время войны имя Европы чаще использовалось в нацистской пропаганде, чем в документах союзников. В 1936 году Гитлер в своей речи использовал выражение "европейский дом". Имелся в виду дом, в котором Германия должна поддерживать порядок. Захват к 1940 году большей части континента заставил Гитлера усилить европейскую пропаганду. Стали говорить не только о "Новом порядке в Европе", но и о необходимости создания континентального европейского общего рынка. Восхвалялись военные и экономические добродетели "европейской автаркии". Предлагалась организация "европейской семьи народов" в политический и экономический союз на германских условиях и при доминировании Германии. В частности, летом 1940 г. немецкий Рейхсбанк разработал план превращения рейхсмарки в общую валюту на всем пространстве оккупированной немцами Европы. А в листовке, изданной в 1941 году в Дании, воспевался молодой и здоровый единый фронт различных народов континента против старой  Британии. Там же содержался призыв отстоять свободу Европы. Лозунги об общей европейской экономике маскировали грубую германскую эксплуатацию ресурсов завоеванных Гитлером европейских стран.
Мотив борьбы народов Европы против большевизма был также довольно силен. Национал-социалисты призывали защитить европейскую культуру от угрозы с Востока. Кроме того, «населенные нерусскими народами территории» СССР, примыкающие на востоке к Великой Германии, рекомендовалось не просто оккупировать – они, по меткому выражению Розенберга, должны были «войти в тесные политические отношения с Рейхом». Здесь речь шла, прежде всего, о Прибалтике, где присутствие немцев было весьма ощутимо в течение ряда веков. Украинцы и белорусы к «нерусским народам», с точки зрения национал-социалистов, явно не относились. В мае 1941 г., незадолго до вторжения в СССР, хозяйственная организация «Ост» в своей директиве заявляла: «В будущем южная Россия должна повернуть свое лицо к Европе. Избытки производимого там продовольствия могут быть оплачены только в том случае, если юг России будет получать нужные ему промышленные товары из Германии, то есть из Европы». Как мы видим, Германия здесь прямо отождествляется с Европой, а «югом России» (и «южной Россией») именуется Украина. Гитлер всерьез рассчитывал завоевать европейскую Россию и создать немецкие поселения повсюду до Волги и Дона. Нацистское видение послевоенной Европы хорошо рисует нам известный английский историк А. Буллок в своей книге «Гитлер и Сталин: Жизнь и власть».
Именно Германия в первой половине ХХ в. показала всем, что объединенная Европа – это не область утопий, когда подчинила себе на короткое время все геополитическое пространство от Атлантики до Волги. Границы 1942 г. дают представления не только о реальных очертаниях «Третьего рейха» в период максимального расширения, но и о дальнейших планах Гитлера. В частности, рейхкомиссариаты Остланд и Украина были вполне готовы к движению дальше на Восток. Следовало «только лишь» добить СССР и укрепить затем «Крепость Европу» против всего внешнего мира. Летом 1942 г., когда победа казалась такой близкой, фюрер любил порассуждать о том, каких усилий стоило сплотить воедино запад, север, центр и восток Европы во имя образования «великого содружества», и постоянно подчеркивал, что сплочение Европы воедино произойдет отнюдь не в результате стремления множества государственных деятелей к единству, а будет осуществлено исключительно силой оружия. Гитлера беспокоило то прискорбное обстоятельство, что зримой границы между Европой и Азией все еще нет. Поэтому фюрер планировал по линии Архангельск-Астрахань прорыть канал (там, где нет подходящей реки, Волги, к примеру) и насыпать земляной вал, чтобы на веки вечные разделить два континента. Гитлер желал, чтобы гигантский вал защищал новый Восток от среднеазиатских полчищ и определял собою «окончательную границу Европы». Он, правда, временами сомневался, где ему провести эту «окончательную границу». Среди вариантов фигурировали и Уральские горы, и другие «подходящие» рубежи. Но Гитлер никогда не отказывался от  своего «права» самому прочертить границу между Европой и Азией и неоднократно заявлял, что Европа – это не географическое понятие.
30 февраля 1942 года Гитлер заявил в Берлине, что теперь это не война, которая ведется только в интересах германского народа, но борьба за всю Европу и, таким образом, за все цивилизованное человечество. Добровольцы шли умирать "за Германию и за Европу" - так нацистская пропаганда пыталась оправдать безграничное германское господство на континенте. Однако один их руководителей МИД гитлеровской Германии писал 22 сентября 1942 г., что следует избегать до поры до времени любой конкретизации целей нового порядка и существа новой организации Европы. В циркуляре министерства по оккупированным восточным территориям от 3 декабря 1942 г. также настоятельно рекомендуется избегать в официальных документах таких терминов, как «колониальная политика», «немецкие поселения» и «отчуждение земли». А секретная директива Геббельса от 15 февраля 1943 г., предназначенная рейхсляйтерам, гауляйтерам и гаупропагандаляйтерам, уже содержит упоминание о проживающих вне Германии европейских народах, включая народы Восточной Европы. Видимо, после поражения под Сталинградом к «европейским народам» немцы стали причислять и восточных славян, до того считавшихся «недочеловеками». Кстати, в январе 1943 г. из эмиграции, по нью-йоркскому радио, к европейцам обратился великий немецкий писатель Томас Манн. Он заявил, что великий европейский идеал был искажен и извращен ужасным образом; он попал в руки нацизма и сумел подчинить себе весь континент. Это завоевание континента преподносится нацистами как объединение Европы. По словам Манна, из всей лжи Гитлера самая наглая – ложь о Европе, извращение европейской идеи. 
В июне 1943 г. гауптман II отдела абвера Оберлендер в своей «научной» работе «Союз или эксплуатация» утверждал, что маленькая Европа без освобожденных восточных территорий в борьбе больших жизненных пространств земли играет роль полуострова, политические потенции которого соответствуют возможностям Греции в рамках Римского мира. Освобожденные восточные территории еще не сделали выбор между принадлежностью к Европе или СССР. Обращение их к Европе и, как следствие этого, значительное усиление этого континента возможно лишь путем свободного выбора подданства «освобожденными народами». Война на Востоке не может быть выиграна чисто военными методами. Последние должны быть дополнены и поддержаны политическими мероприятиями. В соответствии с быстро меняющейся на фронтах ситуацией летом 1943 г. в недрах германского МИД даже появляется проект «Соединенных Штатов Европы». Однако борьба против СССР по-прежнему признается «важнейшей целью объединенной Европы». Посему предлагается распространить антикоминтерновский пакт «на всех членов европейского союза государств». В национал-социалистическом проекте «Европейской хартии» утверждается, что ни один народ Европы, малый или большой, не в состоянии в одиночку должным образом защитить свою свободу, независимость и производительные силы. Это возможно лишь в рамках Европейского сообщества. «Соединенные Штаты Европы» на национал-социалистический манер означали, по сути, все ту же «унификацию» европейских стран при полном господстве Германии. План сей был недостаточно продуман и служил, скорее, идеологическим прикрытием истинных намерений гитлеровского режима.
Интересно отметить, что и многие противники Гитлера в Германии, в том числе -  руководители заговора против него, Карл Фридрих Гёрделер (1884-1945) и Людвик Бек (1880-1944), полагали, что Европе необходима гарантированная защита от русской сверхдержавы, обеспечить которую могут лишь совместные усилия немцев и англичан. Гёрделер высказал свои мысли о европейской идее в секретных мемуарах в марте 1943 г. Он полагал, что объединение Европы на основе независимых европейских государств будет осуществляться поэтапно. Европейский экономический союз с постоянным экономическим советом будет создан немедленно. Политическое объединение будет не предшествовать экономическому, а последует за ним. Спустя несколько месяцев он дополнил свой план, в котором предусматривалось также создание европейского министерства экономики, европейской армии, общеевропейского министерства иностранных дел.
Видный немецкий геополитик Карл Хаусхофер (1869-1946), профессор Мюнхенского университета, в свое время оказавший сильное влияние на взгляды Гитлера и лично хорошо знакомый с фюрером, был при всем этом активным противником вторжения в СССР и ратовал за блок Германия-Россия-Япония. Он предсказывал, что германская армия потерпит поражение, если попытается проглотить обширные земли России. Так оно и случилось.
Итак, обе попытки объединить Европу «огнем и мечом» провалились. Однако они весьма способствовали распространению идеологии единой Европы. Уже после Наполеоновских войн концепт Европы стал пользоваться доверием в широких кругах общественности. Термин «Европа» стал использоваться и чаще, и продуктивнее. Теперь он был связан с определенными историческими интерпретациями и политическими идеалами. Сама идея Европы как чего-то целого стала и более распространенной, и более значимой. С другой стороны, национализм поднял голову и реальная интеграция Европы на протяжении всего XIX века (и даже первой половины века XX-го) оказалась практически невозможной. Националисты и фашисты тоже заигрывали с «европейской идеей», прикрывая свои узкокорыстные интересы. Но безумная попытка привить к националистической идеологии наднациональный концепт Европы окончилась полным крахом. Различные политические группировки в разное историческое по-своему интерпретировали концепт Европы, и каждая из них имела  собственные представления о том, чем Европа была и чем она должна быть. Европейский проект Наполеона, безусловно, выигрывает при сопоставлении с национал-социалистическим. Однако им свойственны и некоторые общие черты: использование широкомасштабных военных действий для достижения европейского единства, недооценка силы сопротивления покоренных народов, геополитическая близорукость. При этом Наполеон постоянно «забывал» о существовании в Европе скандинавских стран, а Гитлер вполне игнорировал Южную Европу, отдавая ее на откуп итальянскому фашизму (а также испанским франкистам). Католическое воспитание в детстве получили и Наполеон, и Муссолини, и Гитлер. Но французский император, несмотря на весьма вольное обращение с Папой Римским, оставался католиком (и примерным семьянином) до конца жизни, в то время как фюреру милее оказалась языческая мистика. Все же Наполеон не стремился так жестко править Европой, как Гитлер, и даже всерьез говорил о европейской федерации. Основное же различие, на наш взгляд, состоит в том, что после провала первой попытки объединения Европы «огнем и мечом» в европейских странах возобладала национальная идея, а после провала второй – наднациональная.
Концепт «Соединенных Штатов Европы», активно разрабатываемый национал-социалистами в 1943 г., имел довольно долгую историю (особенно в сравнении с противостоявшим ему «дегенеративным», с точки зрения Гитлера, концептом «Пан-Европы»). Впервые о Соединенных Штатах Европы заговорили во Франции в первой половине XIX в., почти сразу после Наполеоновских войн. К примеру, Эмиль Жирарден задавал европейцам справедливый вопрос: «Почему не могут быть созданы Соединенные Штаты Европы подобно тому, как существуют Соединенные Штаты Америки?». Упоминали СШЕ также Анри Фегерей, адвокат Венизер и многие другие.
Карло Каттанео, итальянский республиканец, историк, экономист, друг и соратник знаменитого Джузеппе Маццини, выделил четыре символа европейского единства: 1) единство власти – император; 2) единство законов – Римское право; 3) единство веры – Христианство; 4) единство языка – латынь. Он писал: «Принцип национальностей ведет к разрыву государств на Востоке Европы и к фрагментарной федерации свободных народов. Между этими народами возможна лишь единственная форма единства – федерация. Мы можем достичь мира только тогда, когда будем иметь Соединенные Штаты Европы». Сам Дж. Маццини (1805-1872) в 1829 г. утверждал, что движение умов обнаруживает единый характер во всех странах Европы. Народы жаждут единства, но прихоть или корысть горстки людей и различие политических законов продолжает разъединять их. В Европе существуют согласие потребностей, стремлений, единство мысли, общность духа, ведущего нации по одним путям к одинаковой цели, - словом, существует европейское движение. Здесь Маццини развивает свою концепцию европейской культурно-исторической общности и призывает европейские народы объединяться, невзирая на волю своих правителей. Он и на практике попытался создать общеевропейскую революционную организацию.
В начале 30-х годов XIX в. существовали отдельные национальные революционные тайные общества - «Молодая Италия», «Молодая Германия», «Молодая Швейцария», «Молодая Польша». «Молодую Италию»  организовал сам Маццини в 1831 г. среди итальянских изгнанников во Франции и Швейцарии, но в 1833 г. речь шла уже и о 60 тысячах членах, рассыпанных по всей Италии. В феврале 1834 г. небольшой добровольческий отряд из итальянских, немецких и польских изгнанников под общим руководством Маццини и командованием бывшего наполеоновского генерала Раморино безуспешно попытался начать «всеитальянскую революцию». 11 февраля в Генуе молодой военный моряк и поэт Джузеппе Гарибальди, принятый в Марселе в «Молодую Италию», покинув корабль, пришел на площадь Сарцано, откуда должно было начаться нападение на казармы в целях поддержки экспедиции Маццини. Но он не встретил в условленном месте ни души и, чудом избежав ареста, пробрался за границу. Революция не удалась, однако в середине апреля того ж года в Берне представители «Молодой Италии», «Молодой Германии» и «Молодой Польши» приняли «Статут Молодой Европы» и «Акт братства», где утверждалось, что «Молодая Европа» представляет собой прообраз Европы будущего. В 1835 г. была организована также «Молодая Швейцария» - под прямым влиянием «Молодой Европы».
У Маццини идея единства Италии тесно переплеталась с идеалом единой Европы. Он полагал, что именно Италия заменит старое духовное единство единством социальным. И только в Риме может раздаться призыв к современному единству. Звучит, действительно, довольно современно - почти как призыв немедленно подписать знаменитые Римские договоры. Попутно подвергается критике Христианство под маркой «старого духовного единства», что так типично для нынешних социал-демократов, все еще тщетно взыскующих «единства социального».
В течение короткого времени в Берне издавался бюллетень «Молодая Европа», чуть дольше, два года (1835-1836) выходила газета «Молодая Швейцария» (с периодичностью дважды в неделю). Маццини в своих статьях и выступлениях резко противопоставлял свою революционную организацию как Священный Союз народов - Священному Союзу монархических правителей европейских стран. Он утверждал, что существует новая европейская ассоциация, созданная на широкой основе, соответствующей движению века, и учрежденная на развалинах старой карбонарии. Эта ассоциация представляет собой федерацию народов, основанную на принципе национальной независимости и свободе каждого во внутренних делах. Это – Священный Союз народов, и каждый народ, который сможет восстать первым, будет способствовать всеми средствами пропаганде реализации общего плана, определяющего деятельность ассоциации. Он говорил о создании «Молодой Европы», которая живет настоящей, коллективной европейской жизнью. Однако «настоящая жизнь» европейской демократии скоро закончилась и деятельность всех «молодых» организаций была прекращена в результате преследований и репрессий. В 1843 г. Маццини от имени руководства «Молодой Италии» обратился к представителям демократической общественности России с призывом создать Священный Союз народов против абсолютистских правительств. Но «Молодая Россия» появилась на свет только в начале 60-х годов XIX века, с явным запозданием. Зато россияне пожелали взять себе девиз «Молодой Италии» - «Отныне и вовеки».
Идея Соединенных Штатов Европы получила широкий резонанс благодаря популярности великого французского писателя Виктора Гюго (1802-1885). Либеральные и революционно-демократические проекты европейского единства в середине XIX в. часто выдвигались на так называемых «мирных конгрессах» пацифистов. Самым важным для нас является Третий (Парижский) мирный конгресс, который Гюго открывал 21 августа 1849 г. в качестве председателя. Здесь он озвучил проект Соединенных Штатов Европы, обращаясь, прежде всего, к великим державам (Франции, Англии, Пруссии, Австрии, Испании, Италии, России). Гюго предрекал, что настанет день, когда все нации континента, не утрачивая отличительных черт и своеобразия, неразрывно сольются в некоем высшем единстве и образуют европейское братство. При этом он прямо сравнивал Соединенные Штаты Америки и Соединенные Штаты Европы. Гюго говорил долго, ярко и образно, но недостаточно конкретно, упоминая походя «рынки, открытые для торговли», «умы, открытые для идей», «всеобщее голосование народов», «мудрое посредничество великого верховного сената, который будет для Европы тем, чем парламент является для Англии». США и СШЕ, «скрепив свою дружбу рукопожатием через океан, будут обмениваться своими произведениями», то есть создадут, говоря современным языком, некое Атлантическое сообщество. Как видно, чисто европейской интеграции Гюго было мало, он предвидел еще и атлантическую.
Европейские федералистские проекты частью исходили из революционно-демократического лагеря, частью – из либерально-демократической оппозиции реакционным режимам, иногда – из кругов, связанных с правительствами некоторых стран Западной Европы. Обычно они служили средством борьбы с европейской реакцией. В 1867 г. в Женеве была создана Международная лига мира и свободы. В деятельности этой организации активно использовался лозунг Соединенных Штатов Европы, а со временем в Берне даже стали издавать специальный журнал «Соединенные Штаты Европы». Состав Лиги был довольно представительным в том смысле, что члены организации представляли самые разные европейские страны и социальные слои. Сюда вошли такие знаменитости европейского масштаба, как В. Гюго, Л. Блан, Дж. Гарибальди, Дж. Маццини, Дж. Милль, Л. Кошут, М.А. Бакунин, Н.П. Огарев. Возглавили Международную лигу француз Ш. Лемонье и немец А. Гёгг, а россиянин Н.П. Огарев стал одним из вице-президентов. Лемонье объявил важнейшей задачей организации создание общеевропейской республиканской федерации, то есть Соединенных Штатов Европы. Федеративная программа Лиги была недостаточно последовательна: с одной стороны, признавался принцип «суверенности народа», а с другой – во главу угла выдвигались «наднациональные интересы». Политической основой для вступления в федерацию назывались «обладание всеобщим избирательным правом, правом вводить и отменять налоги, правом заключать мир и объявлять войну, правом заключать и ратифицировать политические союзы и торговые договоры, правом вносить поправки в конституции». Второй конгресс Международной лиги мира и свободы состоялся в 1868 г. в Берне.
На следующий, третий по счету, конгресс мира в Лозанну (1869) почетным председателем был приглашен Виктор Гюго. Еще 4 сентября он обратился из Брюсселя с письмом к «друзьям мира», то есть организаторам конгресса, как к «согражданам по Соединенным Штатам Европы». По его словам, европейская федеративная Республика уже основана юридически, если еще не установлена фактически. А 14 сентября Гюго, открывая конгресс, заявил, что хочет великой Республики всего континента, Соединенных Штатов Европы. Впрочем, в Лозанне наряду с лозунгом «Соединенные Штаты Европы» широко употреблялась формула «Федерация народов Европы». С Международной лигой мира и свободы была связана и Лига за Европейский Союз, созданная в Германии в 1869 г. публицистом Э. Левенталем. К сожалению, после франко-прусской войны (1870-1871), а также объединения Германии и Италии идея европейского единства стала меркнуть, уступая место не только национальной идее, но и политической практике создания блоков, и борьбе за передел мира.
На конгресс Лиги в Лугано (1872) еще прислали свои письменные приветствия В. Гюго, Дж. Гарибальди, Л. Блан. И Гюго в 1872 г. все еще повторяет слова о Соединенных Штатах Европы как утратившее силу заклинание. Однако даже он не мог не признать очевидного – в обращении «Будущее Европы», адресованном участникам конгресса мира в Лугано, Гюго явно скорбит, продолжая упорно надеяться на лучшее. Произошел устрашающий раскол Европы, но вместе с расколом появилось и средство для его устранения. По мнению Гюго, будущее Европы возможно лишь в двух видах: либо она станет Германией (империей), либо Францией (республикой). Европа-империя или Европа-республика – один из этих вариантов будущего есть прошлое, которое невозможно оживить. Поэтому возникнет Европа-республика - путем войны или путем революции.  Соединенные Штаты Европы – это Старый Свет без границ, бюджет без паразитизма, торговля без таможен, передвижение без преград, образование без дурмана, юность без казармы, слова без кляпа, истины без догм, Бог без священника. Среди других разнообразных «без», перечисленных Гюго в его пламенной речи, выделены лишь программные моменты. Здесь намечены и бездефицитный бюджет, и таможенный союз, и свобода передвижения для людей и товаров (возможно, также и для капиталов с услугами), и светское образование, и отмена призыва (видимо, речь идет о профессиональной армии), и свобода слова и мысли, и свобода вероисповедания (особенно – радикально протестантского, сектантского). Из текста ясно, что верующим католиком этого француза назвать никак невозможно. Методами достижения СШЕ (или Европейской республики) названы война и революция – здесь комментарии излишни.
Разнообразные конгрессы, в том числе – под эгидой Международной лиги мира и свободы, продолжали регулярно собираться и дальше, однако они все меньше влияния оказывали на реальную политическую жизнь европейских стран. Даже Гюго с Гарибальди вскоре перестали посылать «конгрессменам» свои приветствия. Кроме того, идея Соединенных Штатов Европы постепенно трансформировалась: революционно-демократическое содержание выветривалось, зато набирали силу мотивы подготовки войны. С помощью СШЕ стали маскировать даже откровенные планы господства и гегемонии какой-либо одной европейской державы, а также борьбу за передел «сфер влияния» и колоний в глобальном масштабе. Показателен в этом отношении конгресс политических наук, проходивший в Париже на рубеже веков (1900) под эгидой Общества бывших и настоящих учеников Свободной школы политических наук, посвященный именно идее Соединенных Штатов Европы. Докладчик А. Леруа-Болье утверждал, что экспедиция европейцев в Китай в 1900 г. показала, до какой степени европейские державы не привыкли действовать сообща. Посему весьма желательно создать для выражения «общих европейских интересов» постоянный орган в виде унии или ассоциации европейских государств. Леруа-Болье подчеркивал, что соперничество и вражда разных частей Европы между собой приносит «громадный вред» общему делу (т.е. колониальной экспансии). Напротив, объединение Европы в союз способно придать ей новую силу, обеспечить мир и устранить многие межгосударственные противоречия. Однако французский политолог не считал модель Соединенных Штатов Европы (по американскому образцу) вполне подходящей, ибо европейские народы обладают сильной «национальной индивидуальностью». Европейский союз призван умерять страсти узкого национализма, но он не должен никого лишать его родины. Образцами подобного союза Леруа-Болье называет Германский союз до 1866 г. и Швейцарский союз до 1848 г.
Следует напомнить, что Германский Союз был создан 8 июня 1815 г. Там существовала широкая самостоятельность отдельных германских государств (Баварии, Саксонии, Вюртемберга, Ганновера и др.). А в 1866 г. в результате австро-прусской войны за господство в Германии (и Центральной Европе в целом) Германский Союз был распущен, и Австрия окончательно уступила первенство в германских делах Пруссии. Датой организации Швейцарской Конфедерации принято считать 1 августа 1291 г., когда три лесных кантона (Ури, Швиц и Унтервальден), отстаивая независимость от австрийских Габсбургов, с оборонительной целью создали «вечный союз» в рамках Священной Римской империи.  В 1481 г. союз 10 кантонов объявил себя самостоятельным государством, получив впоследствии международное признание по Вестфальскому миру (1648).  С 1798 до 1803 г. существовала так называемая Гельветическая республика (где была введена всешвейцарская конституция). Венский конгресс 1814-1815 гг., установив границы Швейцарии, близкие к современным, гарантировал ей «вечный нейтралитет». Степень самостоятельности кантонов все это время оставалась очень высокой. Только 12 сентября 1848 г. была принята конституция, превратившая Швейцарию в единое федеративное государство. Таким образом, Леруа-Болье одним из первых сознательно поменял «Соединенные Штаты Европы» на «Европейский Союз». Из состава планируемого союза он исключил Россию и Великобританию. Наша страна, по его личному мнению, не составляла части старой исторической Европы, ибо ее традиции, учреждения, политический строй, народный дух, даже сама природа отделяют ее от Запада. Видимо, за скобки выводились не только русские, но и все славяне (в том числе – балканские). Однако Леруа-Болье признавал, что общие политические и экономические интересы ведут к установлению между Россией и Западной Европой соглашения, предзнаменованием которого является франко-русский союз. Англия же со своей империей имела, с точки зрения французского политолога, слишком отличные от Европы интересы.
Следующий докладчик, А. Флер, уделил внимание и европейской комиссии, учрежденной на Нижнем Дунае для обеспечения свободы судоходства, и «нейтрализации» Суэцкого канала, направленной против чрезмерных притязаний Великобритании. Именно Дунайская комиссия, по его словам, являлась «воплощением европейского синдиката», который служит общему и постоянному европейскому интересу. Флер подчеркнул, что Европа представляет собой нечто большее, чем географическое понятие или политическая фикция, и что в европейских странах пробуждается сознание взаимной солидарности и стремление к более активному совместному регулированию восточных дел в интересах Европы, как целого. Следует пояснить, что «восточными делами» или «восточным вопросом» тогда было принято именовать, преимущественно, проблему взаимоотношений с Османской империей, «больным человеком Европы».
В докладе Р. Долло содержится интересная классификация общих интересов Европы. Выражением политических интересов Европы в целом он считает международные конгрессы и союзы вроде Священного, нейтрализацию некоторых стран, заботу об охране Средиземного моря (как моря общеевропейского). Общеевропейские экономические интересы выражены в международных соглашениях о реках, таможенных союзах и формах международного финансового контроля. «Санитарные» интересы всей Европы требуют обсуждения на международных конференциях таких вопросов, как борьба с эпидемиями. Однако интересы Европы, как духовного и культурного целого, проявляются в глобальном масштабе. Особое внимание, в связи с этим, Долло уделил проблеме противодействия США в Западном полушарии и во всем мире, причем именно Соединенные Штаты прямо называются главным и опаснейшим  конкурентом Европы.
Однако только Г. Изамбер предложил на Парижском конгрессе 1900 года более-менее целостный и детальный проект объединения Европы. Он подверг критике практику европейских третейских судов и заявил, что нужна политическая организация с законодательной и исполнительной властью, которая обращала бы в законную силу постановления международного суда (то есть власти судебной). Для прочности и жизнеспособности союза государств, согласно Изамберу, необходимы общность интересов и цивилизации. Поэтому Турция не может войти в европейский союз, ибо представляет другую цивилизацию, а США – поскольку имеют совершенно особые экономические интересы. Однако автор проекта, в принципе, не против того, чтобы США и Европа составили со временем «один громадный политический синдикат». То есть, говоря современным языком, европейская интеграция должна предшествовать атлантической. Изамбер предпочитает конфедерацию, где составляющие ее части остаются суверенными, федерации, ибо отдельные европейские государства слишком ревниво оберегают свою независимость и невозможно получить их добровольное согласие на более тесный союз. Конфедерация, в свою очередь, должна быть республикой, а не монархией, так как для свободных государств сама идея подчиненности какому-либо монарху будет неприемлема, да и выборы подобного «короля» определенно станут причиной смут и потрясений. Общеевропейские представительные органы должны основываться на принципе равенства отдельных государств и пропорциональности представительства их населения. Пропорционально численности населения должна формироваться и общеевропейская армия, причем в случае неповиновения одного из союзных государств общеевропейский исполнительный совет будет вправе использовать эти войска.
Итак, проект Соединенных Штатов Европы уже к началу ХХ века впитал в себя мотив передела «сфер влияния», избавившись в ряде вариантов от революционно-демократической риторики, что и позволило Гитлеру в дальнейшем использовать эту весьма поношенную «европейскую идею». Впрочем, Соединенные Штаты Европы продолжали по инерции лоббировать и европейские социалисты. Потребовались СШЕ даже нашим, отечественным революционерам – в «Программе мира» (1917) Льва Давидовича Троцкого (урожденного Бронштейна, 1879-1940) утверждается, что экономическое и политическое объединение Европы является необходимой предпосылкой самой возможности национального самоопределения. В общеевропейском масштабе принцип «права» на самоопределение может получить кровь и плоть только в условиях европейской федеративной республики. Непреодолимой трудностью для буржуазной политики является уничтожение «внутренних» европейских таможен, а без этого межгосударственные третейские суды и кодексы будут обладать не большей прочностью, чем, например, бельгийский нейтралитет. Сколько-нибудь полное экономическое объединение Европы сверху, путем соглашения капиталистических правительств, является, по мнению Троцкого, чистейшей утопией. Тут дело не может идти дальше частичных компромиссов и полумер. Тем самым экономическое объединение Европы становится революционной задачей европейского пролетариата. Соединенные Штаты Европы – без монархий, постоянных армий и тайной дипломатии – являются поэтому важнейшей составной частью пролетарской программы мира. Более того, для Троцкого Европейские Соединенные Штаты представляют собой «единственно мыслимую форму диктатуры европейского пролетариата». Интересно отметить, что зоркий революционер уже в ходе Первой мировой войны ясно разглядел, что программа насильственного объединения Европы характерна для тенденций немецкого империализма. Он прямо говорит о попытке Германии «осуществить принудительный военно-таможенный союз европейских государств» как о «карикатуре Европейских Соединенных Штатов».
Проект “Пан-Европа”, так раздражавший фюрера, напротив, появился только в ХХ в. на его исторической родине, в Австрии. Граф Рихард Куденхове-Калерги (1894-1972) в 1922 г. выдвинул свою, относительно новую идею объединения Европы, а на следующий год из печати вышла его книга «Пан-Европа» и была образована общественная организация под громким названием «Панъевропейский союз». Интересно отметить, что именно в 1923 г. в Таллинне, столице Эстонии, был открыт один из первых офисов этого Панъевропейского союза. А в июне 1924 г. австрийский граф обратился с открытым письмом, содержащим конкретные предложения, к французским парламентариям. Данный «Панъевропейский манифест»  призывал объединить Европу без участия Великобритании, США и СССР и, во многом, в пику им. В октябре 1926 г. в Вене состоялся первый Панъевропейский конгресс, на который прибыло около двух тысяч участников из 24 европейских стран (преимущественно ученые, писатели, деятели искусства, политики и промышленники). Конгресс одобрил «Панъевропейский манифест» и определил основные параметры европейской конфедерации: гарантия конфедеративного равенства, безопасности и суверенитета; военный альянс; постепенное создание таможенного союза; совместное использование колоний европейских государств; единая денежная единица; уважение «национальных цивилизаций» (так значится в тексте) и защита национальных меньшинств; сотрудничество европейских и других государств в рамках Лиги Наций. Главная цель конгресса состояла в том, чтобы убедить не только общественность, но и правительства европейских стран в необходимости конкретных действий по созданию Пан-Европы. Панъевропейский союз Куденхове-Калерги получил новый импульс к развитию.
В 1927 г. министр иностранных дел Франции Аристид Бриан (1862-1932), став почетным президентом Панъевропейского союза, созвал Центральный совет в Париже, дабы определить стратегию на ближайшее будущее. Два года спустя, в сентябре 1929 г., он от имени Франции произнес речь перед Ассамблеей Лиги Наций в Женеве, в которой призвал народы Европы скрепить некие федеральные узы: «Я думаю, что между народами, которые географически могут называться народами Европы, должны существовать некие федеральные связи. Эти народы должны иметь возможность в любой момент войти в контакт друг с другом, обсуждать свои интересы, принимать общие решения, установить между собой дух солидарности, которая помогла бы в возможных серьезных обстоятельствах. Очевидно, ассоциация должна была бы преобладать прежде всего в сфере экономической. Но я уверен, что с точки зрения политической и социальной федеральный союз, не посягая на суверенитет каждой нации, мог бы быть весьма полезным». Маловероятно, что трезвый политик Бриан верил в возможность реализации своего проекта, но он, видимо, полагал, что само обсуждение данной инициативы повысит вес Франции в европейской политике. В целях конкретизации данного предложения французское правительство опубликовало 1 мая 1930 г. «Меморандум об организации режима Федерального европейского союза» и разослало данный документ 27 европейским государствам-членам Лиги Наций. Проект Бриана предполагал сохранение полного суверенитета всех участников будущего Федерального союза, за образец структуры которого была взята система институтов Лиги Наций. Кроме созыва «европейских конференций» с участием представителей всех европейских стран-членов Лиги Наций планировалось создание исполнительного органа (Политического комитета) и Секретариата. Каждое из государств, получившее проект Бриана, должно было в течение нескольких месяцев прислать письменный ответ.   
Реакция на официальный запрос французского правительства по поводу создания Федерального союза в Европе оказалась неоднозначной. Болгария и Югославия выразили свое полное согласие. Норвегия, Чехословакия и Греция поддержали предложения Бриана с небольшими оговорками. Германия, Эстония, Литва и некоторые другие европейские страны высказались за привлечение к проекту СССР и Турции. Впрочем, в Германии и Италии, в силу сложившихся в этих странах внутриполитических условий, французские предложения и так не получали полной поддержки. Великобритания, что вполне естественно, инициативу Бриана также принять не могла – английские правящие круги предпочитали традиционно играть на противоречиях между европейскими державами.  Таким образом, французский проект реализован не был – собственно, он был обречен еще до своей публикации, но оставил след в истории изобретением «европейского языка». Настоящим автором текста «Меморандума» был Алексис Леже, ближайший соратник Бриана, генеральный секретарь французского министерства иностранных дел и известный поэт, писавший под псевдонимом Сен-Жон Перс. В дальнейшем у европеистов получили широкое распространение такие понятия, как «федеративный наднациональный орган» (впервые это выражение было использовано в предисловии к официальному документу), «общий рынок», «таможенный союз», «перемещении товаров, капиталов и граждан», «забота об экономически менее развитых европейских регионах», «фактическая солидарность», «сообщество европейских народов», «Европейское сообщество», «непрерывный процесс созидания». Проект Бриана не состоялся, но европейские умы настолько прониклись панъевропейскими идеями, что даже Гитлер нашел время, чтобы эти идеи проклясть.
В том же, 1930 году с новой инициативой выступил и Куденхове-Калерги. Его проект создания федерации европейских государств шел, в некоторых отношениях, гораздо дальше планов Бриана и был, безусловно, более детально прописан. Предполагалось создание следующих федеральных общеевропейских органов: Федерального совета (из представителей государств-членов), Федеральной Ассамблеи (члены которой должны были направляться парламентами европейских стран), Федерального суда и Федерального казначейства. Куденхове-Калерги специально указывал на то, что у Федерации должны быть свои финансы, независимые от стран-членов. Европейское гражданство вводилось бы наряду с национальным. Появились и другие принципиальные нововведения, но среди потенциальных членов новой Пан-Европы по-прежнему отсутствовали Великобритания, США и СССР. Австрийский граф искренне полагал, что «вся Европа должна признать русскую опасность», а безопасность континента не может быть обеспечена иначе, чем путем создания европейской федерации. В этом утверждении он несколько обогнал свое время – «холодная война» еще была далеко впереди. Разумеется, и проект Куденхове-Калерги оказался мертворожденным.


3. ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПТЫ ЕДИНОЙ ЕВРОПЫ

Понятием «Европа» долгое время пользовались как синонимом гармонии и единства, каковых континенту как раз и недоставало. Самые разные политики выдвигали «Европу» в качестве недостижимого идеала, цели, к которой должны стремиться все добрые европейцы. Этот мессианский (или утопический) взгляд на Европу обнаруживается, к примеру, в дискуссиях перед подписанием Вестфальского мира. Эти идеи громко звучали в пропаганде Вильгельма Оранского и его союзников, когда они собирали коалиции против Людовика XIV, а также и в лагере противников Наполеона. В данном контексте даже российский император Александр I имел смелость провозглашать: «Европа – это мы». Подобные идеи присутствовали и в риторике по поводу равновесия сил в XVIII в., и по поводу европейского согласия («концерта») в XIX в. Ими отмечена и политика поддержания мира в эпоху империализма (вплоть до 1914 г.), когда в Европе видели своего рода центр, из которого осуществлялось управление миром.
Хрупкость европейского идеала признавалась и его противниками, и его сторонниками. К примеру, в 1876 г. «железный канцлер» Отто фон Бисмарк, игравший одну из важнейших ролей в европейской политике на протяжении 40 лет, просто отмахнулся от понятия «Европа» (как прежде Меттерних отмахнулся от Италии как «географического понятия»). В ХХ в. европейский идеал возродили политики, мечтавшие залечить раны мировой войны. В 20-е годы «европейская идея» нашла свое выражение не только в деятельности Р. Куденхове-Калерги и А. Бриана, но и в практической работе Лиги Наций. Эта идея была особенно привлекательна для новых государств Центральной и Восточной Европы (кроме, разумеется, СССР), которые не были отягощены заморскими территориями и активно искали союзников для защиты от великих держав.
Географические, культурные и политические параметры европейского сообщества - в широком смысле этого слова - всегда оставались (и остаются) спорными. Недаром еще в 1794 г. Уильям Блейк взял в качестве иллюстрации к своей поэме «Европа. Пророчество» изображение Бога-Отца, склоняющегося с небес с циркулем в руках. Континент Европа в древности был искусственно и произвольно выделен из общего массива земель Старого Света и не имел серьезного географического основания. На современном этапе развития географических знаний единственным таким основанием может быть признана евразийская (иначе - европейская) плита литосферы.
Географически Европа представляет собой субконтинент евразийского материка, отличающийся разнообразием ландшафтов и климатических зон, а также сильно изрезанной береговой линией и обилием рек. На севере, западе и юге Европа имеет естественные морские границы. На востоке границей Европы в разное время считались различные рубежи: горы, реки, государственные границы. Самый распространенный на сегодня вариант в западной научной литературе: Уральский хребет, река Урал, Кавказский хребет. В отечественной научной литературе преобладает следующая точка зрения: восточные предгорья Урала, река Эмба, реки Кума и Маныч.
Древнейший концепт единой Европы - «континент свободы», понимаемый как пространство, где обеспечены права и свободы человека (другое, противоположное и позднее возникшее понимание – «континент, свободный от чужеземных завоевателей»). Концепция Европы как «континента свободы» появилась еще в эпоху греко-персидских войн, а около 424 г. до н.э. Гиппократ предпринял первую серьезную попытку определить таким образом общеевропейскую идентичность. В результате деятельности просветителей в XVIII в. Европа почти повсеместно стала восприниматься как континент свободомыслия и прогресса, противостоящий «азиатской» отсталости и деспотизму. Концепт «континента свободы» сохраняет актуальность для сторонников атлантической интеграции и либералов, объединенных на европейском уровне в Альянс демократов и либералов за Европу («третья сила» в Европарламенте). С точки зрения либералов, современная Европа противостоит миру ислама в качестве светской системы власти (где церковь отделена от государства), не допускающей ограничений свободы личности, слова и печати. Основной критерий расширения ЕС – соблюдение прав человека и основных свобод в странах-кандидатах. С этой точки зрения и Беларусь не является европейским государством. Либералы являются лишь «третьей силой» в современном Евросоюзе, однако они пользуются активной поддержкой со стороны США.
Вторым по времени появления (но важнейшим по сути) следует считать концепт «Христианской Европы».  В современной Европе три четверти населения исповедует христианство (из них больше всего католиков, на втором месте идут православные и только на третьем  – протестанты). В южной, юго-западной и центральной частях Европы преобладет католицизм, в восточных и юго-восточных – православие, в северной части – протестантизм. Являются атеистами (или не принадлежат ни к какой религии) около 18% населения. На ряде территорий востока (Татарстан, Башкортостан, европейская часть Казахстана) и юго-востока Европы (Босния, Албания, европейская часть Турции) доминирует ислам суннитского толка, а в Калмыкии – буддизм в форме ламаизма. В странах-членах ЕС насчитывается несколько миллионов мусульман. Таким образом, несмотря на светский характер современной европейской государственности, христианство вполне сохраняет позиции важнейшей религии на континенте.
В средние века Европа фактически отождествлялась с Христианским Миром (в пределах Евразии), противостоящим миру ислама. «Интеграция» - это, кроме всего прочего, обретение утраченного единства. Европейская «Христианская республика» во главе с папой Римским была фактом истории, однако Ватикан в современной Европе уже не способен играть роль главного «интегратора». При этом отцы-основатели ЕС (Ж. Моннэ и Ж. Делор), а также многие другие лидеры исторического процесса объединения Европы (Р. Шуман, К. Аденауэр, А. де Гаспери и т.д.) были католиками, а принцип субсидиарности был прямо заимствован из учения Римско-Католической Церкви. В начале третьего тысячелетия от Рождества Христова концепт Христианской Европы все еще сохраняет актуальность для Ватикана и довольно многочисленных христианских демократов, объединенных на европейском уровне в самую большую группу Европарламента - Европейскую народную партию. Основной критерий  расширения ЕС – религиозный фактор (преобладание христианского населения в странах-кандидатах). С этой точки зрения полноправное членство Турции в ЕС недопустимо.
Концепция «Социальной Европы» зародилась в XIX в. в среде революционных демократов, республиканцев и социалистов. Окончательную форму данный концепт приобрел только во второй половине ХХ в. в ходе западноевропейского интеграционного процесса. В качестве наиболее «современного» способа определения европейской идентичности выдвигается второй по численности группой Европарламента – Европейской социалистической партией. Основной критерий расширения ЕС – уровень социально-экономического развития страны-кандидата (ВВП на душу населения). С этой точки зрения Молдова в ближайшее время не может войти в ЕС.
Попытки объединить Европу силой оружия успехом не увенчались. И Франция (под руководством Наполеона), и Германия (под началом Гитлера) встретили ожесточенное сопротивление окраинных европейских держав, прежде всего – Великобритании и России, чьи национальные интересы выходили далеко за рамки европейского геополитического пространства.  Но, хотя обе попытки объединить Европу «огнем и мечом» провалились, они весьма способствовали распространению идеологии единой Европы. Уже после Наполеоновских войн концепт Европы стал пользоваться доверием в широких кругах общественности. Термин «Европа» стал использоваться и чаще, и продуктивнее. Теперь он был связан с определенными историческими интерпретациями и политическими идеалами. Сама идея Европы как чего-то целого стала и более распространенной, и более значимой. С другой стороны, национализм поднял голову и реальная интеграция Европы на протяжении всего XIX века (и даже первой половины века XX-го) оказалась практически невозможной.
Националисты и фашисты тоже заигрывали с «европейской идеей», прикрывая свои узкокорыстные интересы. Но безумная попытка привить к националистической идеологии наднациональный концепт Европы окончилась полным крахом. Различные политические группировки в разное историческое по-своему интерпретировали концепт Европы, и каждая из них имела  собственные представления о том, чем Европа была и чем она должна быть. Европейский проект Наполеона, безусловно, выигрывает при сопоставлении с национал-социалистическим. Однако им свойственны и некоторые общие черты: использование широкомасштабных военных действий для достижения европейского единства, недооценка силы сопротивления покоренных народов, геополитическая близорукость. При этом Наполеон постоянно «забывал» о существовании в Европе скандинавских стран, а Гитлер вполне игнорировал Южную Европу, отдавая ее на откуп итальянскому фашизму (а также испанским франкистам). Католическое воспитание в детстве получили и Наполеон, и Муссолини, и Гитлер. Но французский император, несмотря на весьма вольное обращение с Папой Римским, оставался католиком (и примерным семьянином) до конца жизни, в то время как фюреру милее оказалась языческая мистика. Все же Наполеон не стремился так жестко править Европой, как Гитлер, и даже всерьез говорил о европейской федерации. Основное же различие, на наш взгляд, состоит в том, что после провала первой попытки объединения Европы «огнем и мечом» в европейских странах возобладала национальная идея, а после провала второй – наднациональная.
Концепт «Соединенных Штатов Европы», известный с первой половины XIX в., отражает стремление к созданию полноценной европейской федерации. Данный концепт был использован самыми разными политическими силами – от крайне левых (Л. Троцкий) до крайне правых (А. Гитлер). Сегодня призыв создать СШЕ внутри ЕС означает желание придать институционный характер Европе «разных скоростей» и «переменной геометрии». Действительно, социально-экономическое, культурное и лингвистическое разнообразие внутри Евросоюза постоянно нарастает, а отсутствие единственного общеевропейского языка существенно затрудняет как функционирование институтов ЕС, так и путь Единой Европы к полноценной федерации. Дальнейшее расширение Евросоюза, как нам представляется, явно не будет способствовать углублению европейской интеграции.
Д. Хэй полагает, что окончательное осознание понятия «Европа» произошло в 1796 г., когда Эдмунд Бёрк написал, что всякий европеец у себя дома в любой части Европы. Однако Европейский парламент не может «окончательно осознать» это понятие и в наше время. Недаром 16 марта 2006 г. он 397 голосами (при 95 «против» и 37 воздержавшихся) принял резолюцию, призывающую Комиссию ЕС «до конца текущего года» определить «природу ЕС, включая его географические границы». Но «воз и ныне там» …
По всей видимости, Европейский Союз остро нуждается в новом лидере, способном примирить (и, возможно, «интегрировать») концепты Христианской Европы, Социальной Европы и «континента свободы». Что касается концепта СШЕ, то автору кажется маловероятным создание полноценной европейской федерации с участием ограниченного количества «продвинутых» стран-членов (так называемого «ядра»)  внутри Европейского Союза - во всяком случае, в краткосрочной перспективе. При этом Европа «разных скоростей» и «переменной геометрии» - свершивший исторический факт.





























ГЛАВА II;. ПЕРВЫЙ ЭТАП СТРОИТЕЛЬСТВА ЕДИНОЙ ЕВРОПЫ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Ж. МОННЭ


1. ОТ ЕВРОПЕЙСКИХ ДВИЖЕНИЙ ДО
ПРОВАЛА ПРОЕКТОВ ЕОС И ЕПС (1945-1954 гг.)

В годы Второй мировой войны стало окончательно ясно, что Европе необходимо свободное объединение демократических народов, а не выстроенные на крови и костях Соединенные Штаты Гитлера или Римская империя Муссолини. Французский социалист Леон Блюм заявил в 1939 г., в самом начале войны: «Наши решения … предусматривают переход от интеграции Германии к такой организации Европы, которая сама служила бы надежной гарантией против агрессий … Мы возвращаемся снова и снова к тем же формулам, к одному и тому же заключению: независимость наций в рамках федеральной и разоруженной Европы». Движение Сопротивления нарастало, причем одновременно выдвигались все новые проекты федеральной Европы, освобожденной от национал-социализма и фашизма. В странах «оси» множились свои диссиденты. Альтьеро Спинелли и Эрнесто Росси, депортированные итальянским фашистским режимом на остров Вентотен в июне 1941 г., сочинили знаменитый «Вентотенский манифест» и основали Европейское федералистское движение. На заседании ЕФД в Милане в августе 1943 г. была выработана четкая программа действий организации. Целью было объявлено создание Европейской федерации, которая взяла бы на себя суверенные полномочия, касающиеся общих интересов всех европейцев. Далее говорилось, что жители различных государств должны иметь европейское гражданство, т.е. обладать правом избирать и контролировать федеральные власти и непосредственно подчиняться федеральным законам.
Первый номер «Политических тетрадей», вышедший в апреле 1943 г. в оккупированной Франции, был посвящен не только положению в стране, но и европейской идее. А январский номер 1944 г. сообщил, что политика больше не должна ограничиваться узкими рамками отдельных государств. Одним из первых действий должно стать создание Соединенных Штатов Европы. Эти призывы нашли отклики в различных статьях и выступлениях в Бельгии, Голландии, Польше и даже в Германии. Европейское Сопротивление, действительно, становилось надеждой Европы и «цементом завтрашнего объединения» (по меткому выражению сотрудника газеты «Комба» и члена Общего комитета исследований Анри Френэ). 31 марта 1944 г. в Женеве состоялось первое заседание участников Движения Сопротивления девяти государств с участием представителя группы антинацистских немецких активистов. Затем прошли еще четыре подобные встречи, результатом чего стало принятие проекта декларации европейских движений Сопротивления и создание постоянного бюро для координации действий по освобождению стран-участниц (а также, в перспективе, для организации Федерального союза европейских народов).
В «Декларации Движения Сопротивления» участники обязуются  рассматривать свои национальные проблемы как отдельные аспекты европейской проблемы в целом. Федеральный союз должен основываться на гарантии экономических, политических и гражданских прав, создающих условия для свободного развития человеческой личности и нормального функционирования демократических институтов. Государства навсегда передадут федерации прерогативы, принадлежащие их национальному суверенитету, касающиеся обороны их территорий и отношений с державами, не входящими в Федеральный союз (т.е. международного обмена и связей). Среди институтов будущего Федерального союза авторы проекта называли правительство, ответственное не перед правительствами различных стран-участниц, а перед своими народами, опираясь на которые оно должно будет осуществлять непосредственную юрисдикцию в границах своих полномочий; армию под командованием этого правительства и исключающую другие национальные армии; Верховный суд, который будет рассматривать все вопросы, связанные с исполнением законов федеральной конституции, и решать возможные разногласия между странами-участницами или другими государствами. О Европейском парламенте европейские федералисты почему-то забыли. Относительно Германии и ее союзников говорилось, что они должны будут участвовать в экономической реконструкции регионов, которые они опустошили. Чтобы Германия смогла войти в Федеральной союз, ей следует изменить свою политико-экономическую структуру, полностью разоружиться и подвергнуться временному федеральному контролю.
Резкую критику в адрес Германии можно было встретить к концу войны и у самих немцев, особенно – в эмигрантской среде. В статье «Германия и немцы» (1945) знаменитый немецкий писатель Томас Манн (только что получивший американское подданство) указывает на пагубную роль, которую сыграл в немецкой истории Лютер, ибо реформация, как и, позднее, восстание против Наполеона, была националистически-освободительным движением. Манна отталкивает и пугает «немецкое в чистом виде – сепаратистски-антиримское, антиевропейское». Немецкая идея свободы носит народнически-антиевропейский характер, весьма близкий к варварскому, и открыто смыкается с варварством. Идея свободы превращается в варварство, ибо она направлена лишь против внешнего мира, против Европы, против культуры. Немцы позволили совратить себя на то, чтобы их врожденный космополитизм превратился в стремление к европейской гегемонии, перешел в свою прямую противоположность, в самый что ни на есть наглый и опасный национализм и империализм.
Забавно, что лютеранин по крещению не только ругает свою родную Лютеранскую Церковь, но и предпочитает находить «общий язык» с католиками; немец по крови не только поливает грязью историю Германии, но и «пугается» всего немецкого «в чистом виде». Стоит напомнить, что до войны Т. Манн (как и его брат Г. Манн) был активным членом Панъевропейского союза. Позже Томас Манн а своей статье «Прощальные письма европейских борцов Сопротивления» (1954) воспоет «чудесное имя “R;sistance”». Многие руководители и члены Сопротивления после войны вышли из подполья, заняли серьезные правительственные посты в западноевропейских странах и смогли использовать систему контактов на европейском уровне. Остатки антинацистского Движения Сопротивления в Германии сосредоточились на международном примирении. Для них важнейшей стала «Декларация вины», как ее сформулировал пастор Мартин Нимёллер на конференции Немецкой евангелической церкви в Штутгарте в октябре 1945 г. Во Франции патриарх пацифизма Марк Санье (1873-1950) создал Общество Гратри, боровшееся за «новое интернациональное состояние ума» и оказал серьезное влияние на ряд католических организаций, политику во французской зоне оккупации Германии, а также на Робера Шумана лично.
И все же первым выдающимся политическим деятелем, определившим, в каком направлении развиваться Европе, был Уинстон Черчилль. Отвергнутый британскими избирателями в июле 1945 г., он получил достаточно времени для размышлений. И 19 сентября 1946 г. в Цюрихском университете прозвучали знаменитые слова о том, что необходимо построить нечто вроде Соединенных Штатов Европы. Черчилль полагал, что нет никаких оснований опасаться, что создание региональной европейской организации хоть в чем-то помешает деятельности такого всемирного органа, как Организация Объединенных Наций. На его взгляд, первым шагом по воссозданию европейской семьи народов должно было быть налаживание партнерства между Францией и Германией. Духовное возрождение Европы без участия Франции и Германии с их величайшим духовным наследием попросту невозможно. Структура Соединенных Штатов Европы, если это сообщество будет построено на надежной, хорошо продуманной основе, должна быть таковой, чтобы экономический уровень каждого входящего в него государства не имел определяющего значения. Малые страны будут играть в новом объединении не менее весомую роль, чем большие, поскольку авторитет той или иной страны будет определяться, главным образом, ее вкладом в общее дело. Первым шагом должно быть учреждение Совета Европы. Даже если не все европейские государства проявят готовность сразу же вступить в новое сообщество, его следует  создать в составе тех стран, которые выразят такую готовность. Обратим внимание на то, что впервые речь заходит о Совете Европы как некоей организации, предваряющей создание СШЕ. В заключение Черчилль заявил, что «хотел бы надеяться» на участие Советской России в проекте, ибо в этом случае можно было бы и в самом деле рассчитывать на надежный успех. Как мы видим, антисоветизм Черчилля был несколько преувеличен.
Р. Куденхове-Калерги одним из первых поздравил Черчилля с «поднятием европейского вопроса», который правительства больше не могут игнорировать. В 1946-1947 гг. были воссозданы Панъевропейский союз и Европейский парламентский союз под руководством Р. Куденхове-Калерги. Они регулярно проводили конгрессы и организовывали акции в пользу создания Европейского союза. В декабре 1946 г. в Париже был основан Европейский союз федералистов. Все три организации объединяли активистов, независимо от их партийной, национальной и социальной принадлежности. Напротив, Новые интернациональные группы (куда входили только христианские демократы или лица, близкие к ним по убеждениям) и Социалистическое движение за создание Соединенных Штатов Европы представляли собой организации партийного толка. Панъевропейский союз поставил своей целью прямые выборы европейского учредительного собрания. Проект федеральной европейской конституции следовало, по мнению соратников Куденхове-Калерги, представить на ратификацию народам либо через парламенты стран-участниц, либо путем референдума. Необходимо было добиться как поддержки данной идеи в правительствах европейских стран, так и понимания ее в широких кругах европейской общественности. И Панъевропейский союз всерьез взялся за решение этих задач, уделяя преимущественное внимание работе с членами национальных правительств и парламентов.
Европейский союз федералистов, насчитывавший более ста тысяч членов и десятки отделений в разных странах Европы, разделял принципиальные установки «панъевропейцев». Однако в практической работе он сделал упор на активную просветительскую деятельность, прибегая к разнообразным средствам разъяснения «европейской идеи» среди самых различных слоев населения. В ход шли и публикации бюллетеней и брошюр, и организация курсов, и проведение кампаний по сбору подписей. Согласно Уставу, перед Европейским союзом федералистов стояла задача создать европейскую федерацию – основной элемент мировой конфедерации. Федерация должна была гарантировать основные свободы, включая свободу организованной оппозиции. Именно Федерации предполагалось передать суверенные полномочия, необходимые для защиты общих интересов граждан европейских государств, а также полномочия в области международного обмена, обращения денежных единиц, внешней политики и обороны.
В 1947 г. Европейский союз федералистов созвал конгресс в Монтрё (Швейцария), длившийся с 27 по 31 августа. В докладе Дени де Ружмона «Федералистская точка зрения» перечислялись шесть принципов, на которых зиждется федерация: 1) Федерация может образоваться лишь при отказе от всякой идеи организаторского гегемонизма. Поражение Наполеона, а затем Гитлера в их попытках объединить Европу – наглядное тому доказательство; 2) Федерализм может родиться лишь при полном отказе от всякой системы. Создать федерацию – значит лишь упорядочить множество, соединить так или иначе конкретные и разнородные реальности: нации, экономические регионы, политические традиции; 3) Федерализм не знает проблем меньшинств. Это ярко видно на примере Швейцарии, особенностей ее политической и культурной жизни; 4) Федерация не ставит перед собой цель стереть различия и слить все нации воедино, наоборот, она стремится сохранить их собственные качества. Каждая из наций, составляющих Европу, выполняет свои функции так же, как каждый орган в организме человека; 5) Федерализм основывается на любви к сложному в отличие от грубого упрощенчества, характерного для тоталитарного мышления; 6) Федерация формируется постепенно при помощи лиц и групп, а не правительствами. Необходимость в европейской федерации очевидна: историческая зрелость здесь достигла высокой степени, довольно четко просматривается структура федерации, а не хватает лишь федеральной хартии, представительных органов и «последнего рывка», движения снизу для воздействия на правительство.
Любопытно сравнить данную теорию со взглядами на федерацию некоторых ярких представителей русского зарубежья. И.А. Ильин (1883-1954) в статье «Что такое федерация?» (1949) ввел в обиход термин «псевдо-федерация». Типичное возникновение федеративного государства: снизу – вверх, от малого – к большому, от множества – к единству, это есть процесс политического срастания, т.е. целесообразное движение от разрозненности ко взаимопитающему единству. Идея “федерализма” получает помимо своего главного, объединяющего и центростремительного значения – еще и обратный оттенок: неугасшей самобытности частей, их самостоятельности в законных пределах, их органической самодеятельности в недрах большого союза. Наряду с юридически прочными и политически жизнеспособными союзами государств, история знает еще и мнимые, фиктивные “федерации”, не возникаюшие в органическом порядке – снизу, а искусственно и подражательно насаждавшиеся сверху. Именно их Ильин и окрестил  “псевдо-федерациями”. А Г.П. Федотов (1886-1951) искренне полагал, что европейская федерация немыслима без России. Он вполне поддерживал идею лорда Лотиана, британского посланника в Вашингтоне, о создании Европейской федерации с участием США, и пытался найти достаточные основания для участия в данной федерации России. Однако ставить вопрос об этом в практическом плане не решался, пока «тоталитарный труп» не будет «воскрешен к свободе». Федотов тепло поминал в своих работах Черчилля, который «имеет смелость» говорить о Соединенных Штатах Европы, и Маршалла, который требует единой экономической организации Европы как условия оказания американской помощи.
Морис Алле, будущий нобелевский лауреат в области экономики (1988), выступил на конгрессе в Монтрё с докладом «Экономические аспекты федерализма». Он напомнил, что полномочия по урегулированию всех экономических вопросов, которые могли бы быть разделены между странами-членами федерации, должны принадлежать федеральному союзу. В частности, Союз может регламентировать валютные отношения (общая единица расчетов), разрабатывать законы в области торговли и движения капиталов. Полномочия распределяются, согласно следующим принципам: 1) предоставление каждому государству-члену федерации максимума свободы; 2) вмешательство лишь в те проблемы, которые затрудняют взаимоотношения между странами-членами федерации; 3) осуществление наиболее справедливого распределения ресурсов, которое не тормозило бы рост реальных доходов. Это предполагает свободную циркуляцию товаров (рынки, организованные на конкурентной основе), капиталов и граждан при условии свободного обмена информацией. Алле выделил три важных момента европейского федерализма: 1) политическая федерация не может просуществовать длительный период без федерации экономической; 2) экономическая федерация не может возникнуть без предшествующей ей политической федерации; 3) экономическая федерация усиливает политическую федерацию – и наоборот.  Конечная цель экономической федерации (по мнению Алле) - это «реализация федерального экономического оптимума».
На конгрессе в Монтрё был утвержден проект Генеральных Штатов Европы и определены главные позиции, которые федералисты будут защищать на следующем, Гаагском конгрессе. И в том же, 1947 г. по инициативе Поля ван Зееланда была основана Европейская лига экономического сотрудничества. Совет президентов, руководящий орган данной организации, немало содействовал не только экономическому, но и культурному сближению западноевропейских государств, постепенно создавая их реальное социально-экономическое единство.   
Организация европейского экономического сотрудничества, созданная 16 апреля 1948 г. и служившая каналом помощи по плану Маршалла, также являлась важным шагом в направлении европейской интеграции. Кроме западных (оккупированных) зон Германии американскую помощь по Программе восстановления Европы получали Австрия, Бельгия, Дания, Франция, Швейцария и Швеция. 17 марта 1948 г. Великобритания, Франция и страны Бенилюкса подписали Брюссельский договор о сотрудничестве в экономической, социальной, культурной и, самое главное, военной областях (сроком на 50 лет). Возник Западный Союз, который стал предвестником все новых союзов по обеспечению безопасности эпохи «холодной войны». В ответ 1 апреля советские патрули начали мешать движению в коридоре Берлин – западные зоны. Дело шло к блокаде Берлина - именно в этой сложной международной обстановке готовился и проходил Гаагский конгресс.
У. Черчилль стал главным инициатором созыва конгресса в Гааге, однако федералисты быстро подхватили его призыв. За подготовку нового конгресса взялся Международный комитет по координации движений за европейское единство, опиравшийся на деятельность трех комиссий: политической, экономической и комиссии по культуре. Последнюю, в частности, возглавил высланный из Испании министр и писатель Сальвадор де Мадариага. В Координационный комитет вошли представители пяти различных организаций: Комитета объединения Европы (У. Черчилль), Европейского парламентского союза (Р. Куденхове-Калерги), Европейской лиги экономического сотрудничества (П. ван Зееланд), Новых интернациональных групп (Бише, генеральный секретарь Народно-республиканского движения) и Французского совета за объединенную Европу (Дотри). Кроме того, национальным комитетам было поручено назначить делегатов от всех сил, готовых сотрудничать: парламентов, политических партий, университетов, профсоюзов, женских организаций, религиозных конфессий. В результате, в Гаагу съехалось около тысячи делегатов, среди которых было двенадцать бывших председателей советов министров, двадцать действующих министров и целая сотня парламентариев самых разных политических направлений (христианские демократы, либералы, социалисты, консерваторы). Германию представляла сильная делегация во главе с Конрадом Аденауэром.
Гаагский конгресс проходил с 7 по 10 мая 1948 г. как очень представительное, но все же чисто общественное мероприятие. Черчилль в качестве председателя заявил, что конгресс должен провозгласить своей целью устройство объединенной Европы, моральная концепция которой завоюет себе уважение и благодарность человечества. Он надеялся увидеть такую Европу, где мужчины и женщины в каждой стране будут думать, что быть европейцем – значит принадлежать своей родной земле, и куда бы они ни отправились в этой большой отчизне, они действительно почувствуют: здесь я дома. Англичане, как консерваторы, так и лейбористы (за одним-единственным исключением) сформировали единый фронт в поддержку так называемого  «унионистского» тезиса против всякой идеи федерации. Они были сторонниками «рыхлого» союза (англ. “union”), основанного на идее международного сотрудничества при полном уважении суверенитета государств. Черчилль вообще предлагал «братский союз» трех связанных друг с другом кругов: Европейского Союза, Британского Содружества и Соединенных Штатов Америки (Британия должна будет обеспечить «жизненно важную связь между ними всеми»). Разумеется, такое глобальное «стратегическое видение» вступало в резкое противоречие с замыслами федералистов.
Дени де Ружмон писал, что желание прийти к окончательному решению, возникшее благодаря общему ощущению серьезности ставки, привело бы конгресс к значительно большим результатам, если бы не было представителей Великобритании. Перед Гаагой многие думали, что главный конфликт возникнет между лейбористами и консерваторами. На деле единственный глубокий конфликт, имевший место на конгрессе, был вызван глухим противостоянием общего фронта представителей Британских островов и разделившихся во взглядах на тактику действий отдельных делегатов континента.
На конгрессе прозвучало немало ярких речей. Например, глава комиссии по культуре де Мадариага заявил, что Европа должна родиться. И она родится, когда испанцы скажут: «Наш Шартр», англичане – «Наш Краков», итальянцы – «Наш Копенгаген», а немцы – «Наш Брюгге». Тогда дух, который ведет Европу, произнесет слова творения: “FIAT EUROPA”». Однако единства не было - даже континентальные федералисты разделились во мнениях по поводу методов, которыми следует действовать. Так, необходимость создания Европейской ассамблеи не подвергалась сомнению, но делегаты-федералисты серьезно расходились в способах избрания ее членов. В частности, Робер Арон требовал, чтобы Европейская ассамблея состояла из представителей местных, профессиональных и «духовных» сообществ (т.е. семьи, профсоюза, приходской общины), которые знают лучше, чем парламенты, внутреннюю жизнь стран. Поль Рейно вообще настаивал на выборах в Учредительное собрание Европы (всеобщим голосованием, из расчета один делегат на миллион избирателей). Его предложение собрало лишь девять голосов, натолкнувшись на почти единодушную оппозицию. Одни посчитали его преждевременным (и невыполнимым), другие нашли, что оно противоречит федералистскому принципу, третьи проявили осторожность или выступили против по принципиальным соображениям.
Окончательное коммюнике Гаагского конгресса призывало к таким практическим действиям, как создание Европейской ассамблеи и Суда по правам человека. Три резолюции конгресса (политическая, социально-экономическая и культурная) определили конкретную программу действий по объединению Европы. В частности, предлагался срочный созыв Европейской ассамблеи, которая, будучи избранной на конгрессе или вне его парламентами государств-участников, будет способствовать формированию европейского общественного мнения и рекомендовать срочные меры для постепенного единения Европы, как экономического, так и политического; изучит конституционные и юридические проблемы, возникшие в связи с созданием союза или федерации, а также его социально-политические последствия; подготовит необходимые для этого программы. Как видно, отражением компромисса между федералистами и унионистами явилось использование в тексте сразу двух терминов: «союз» и «федерация». Социально-экономическая резолюция конгресса предусматривала такие меры, как свободное перемещение капиталов и рабочей силы, денежная унификация, согласованное оздоровление бюджетной и кредитной политики, таможенный союз (с умеренным тарифом), гармонизация социальных законодательств и координация экономической политики стран-членов (дабы способствовать полной занятости населения Европы). Конгресс призвал к «тесному сотрудничеству» трудящихся и их представительных организаций (профсоюзов) в создании и развитии экономики объединенной Европы.
Автором Резолюции по вопросам культуры и «Послания к европейцам» (или «Европейского манифеста», как его часто называли впоследствии) был Дени де Ружмон. В первом из этих документов подчеркивалось, что будущий европейский союз должен опираться на единство европейской культуры. Во втором – повторялись основные положения всех резолюций, в частности, говорилось о необходимости создания экономического и политического союза (но при этом не упоминалось ни о европейском правительстве, ни о какой-либо другой структуре власти). Особым решением был учрежден Координационный комитет для поддержки целей конгресса во главе с Андрэ Филипом. Помимо Уинстона Черчилля (Великобритания) его почетными президентами стали Робер Шуман (Франция), Альчиде де Гаспери (Италия), Поль-Анри Спаак (Бельгия), Рихард Куденхове-Калерги (Австрия), Конрад Аденауэр (Германия). Именно этому институту предстояло в дальнейшем принять имя «Европейского движения» - на основе его заключений и меморандумов были созданы Европейский центр культуры, Европейский колледж, Совет Европы и Европейский суд по правам человека. Гаагский конгресс поручил комитету немедленно подготовить проект Хартии прав человека и определить критерии, которым должны отвечать демократические режимы (свобода мысли, собраний и слова, свободное функционирование политической оппозиции и т.п.), а также учредить Суд для надзора за соблюдением  прав человека. Европейское движение объединяло отдельные европейские движения и довольно успешно координировало их деятельность, одновременно активно влияя на национальные правительства и парламенты западноевропейских стран. К примеру, уходивший в отставку министр иностранных дел Франции Жорж Бидо напоследок (20 июля 1948 г.) выступил с речью в пользу объединения Европы. Вскоре появился Меморандум президента Европейского движения, Андрэ Филипа, в котором содержался конкретный проект создания Совета Европы. Новый европейский институт должен был включать Европейскую ассамблею и Комитет министров с ограниченными, но реальными полномочиями. Совместное предложение  французского и бельгийского правительств выглядело более радикально, однако необходимо было найти компромисс с британской стороной.
5 мая 1949 г. был создан Совет Европы, включающий Консультативную ассамблею (с совещательными правами) и Комитет министров (в котором решения принимались единогласно). Изначально Устав Совета Европы подписали только десять западноевропейских стран: Бельгия, Великобритания, Дания, Ирландия, Италия, Люксембург, Нидерланды, Норвегия, Франция и Швеция. Генеральный секретарь Совета Европы избирается сроком на пять лет. Комитет министров утверждает программу и бюджет организации, выносит решение о приеме новых членов и предоставлении статуса наблюдателя. Он дает рекомендации странам-членам СЕ и, после консультации с Ассамблеей, может вводить санкции против отдельных государств-нарушителей Устава. После того, как сформулирована позиция Консультативной ассамблеи, Комитет принимает текст разработанных в Совете Европы конвенций. Задачами новой организации были объявлены защита принципов свободы и правопорядка, а также сохранение европейского культурного наследия. Местом расположения институтов Совета Европы был избран г. Страсбург во Франции, а официальными языками стали английский и французский. Первое заседание Комитета министров проходило с 8 по 13 августа, а Консультативная ассамблея собралась впервые 10 августа 1949 г. в здании Страсбургского университета. Бельгиец Поль-Анри Спаак был избран первым председателем Ассамблеи, которая интенсивно работала вплоть до 8 сентября. Специально уполномоченный турецкий посланник в Париже уведомляет 8 августа Генерального секретаря Совета Европы о присоединении его страны к организации, однако формальное заявление Турции о вступлении появляется только 13 апреля 1950 г. Несмотря на это, турецких представителей уже 9 августа допускают на заседания Комитета министров и Ассамблеи в качестве наблюдателей. Тогда же, 9 августа Устав Совета Европы ратифицирует Греция, и в работе СЕ начинают участвовать ее представители.
Одной из первоочередных своих задач Совет Европы считал подготовку и подписание Конвенции о защите прав человека и основных свобод. После продолжительных согласований документ была принят  и открыт для подписания странами-членами Совета Европы 4 ноября 1950 г. В декабре 1949 г. в Лозанне состоялась Европейская конференция по культуре, которая сформулировала программу будущего Европейского центра культуры. Были поставлены следующие задачи: пропагандировать в средствах массовой информации европейские культурные (а затем и политические) ценности, способствовать развитию образования, свободному обмену идеями и координации исследований, налаживать контакты между европейскими университетами и развивать сотрудничество преподавателей (в частности, в целях пересмотра методики преподавания истории Европы).
В декабре 1949 г. Мишель Дебрэ выдвинул свой «проект пакта о союзе европейских государств». Он предложил президентскую модель, предусматривающую «арбитра, избираемого на пять лет всеобщим голосованием мужчин и женщин», Сенат (членами которого были бы министры европейских государств и комиссары, назначаемые «арбитром»), а также «Ассамблею европейских наций, состоящую из депутатов, избранных из расчета один на миллион жителей». Все страны-участницы должны были передать Союзу свои полномочия на решение задач обеспечения обороны, улучшения условий жизни народов, экономического развития и свободы торговли, а также унификации юридических институтов. Внешняя политика государств-членов должна быть «объединена координацией». Каждое государство сможет сохранить «привилегию автономно проводить свою внешнюю политику», а «власти Союза будут ответственны за обеспечение координации, от которой никакое государство не сможет отказаться после подписания пакта». В Сенат следовало ввести по одному министру от каждой страны-участницы (по представлению национального правительства), которые составят Комитет министров во главе с председателем-арбитром. Главной задачей Комитета министров будет координация внешней политики. Десять комиссаров, назначаемых в Сенат арбитром, будут, в свою очередь, обеспечивать функционирование служб Союза. Таким образом, Сенат оказывается органом исполнительной, а не законодательной власти. Ассамблея европейских наций должна избираться прямым всеобщим голосованием и осуществлять демократический контроль над деятельностью исполнительных органов власти: проверять и утверждать бюджет, обсуждать законопроекты или программы, подготовленные Сенатом. У арбитра, в любом случае, сохраняется право вето. Работе трех главных учреждений помогает Совет Союза, выполняющий консультативную функцию и состоящий из четырех секций: производства и труда; образования; городов и других населенных пунктов; государственных и частных фондов социальной солидарности. Суд Союза формируется сложным образом: часть судей назначается Комитетом министров, часть – избирается Ассамблеей, остальные – секцией образования Совета Союза. В Суд может обратиться только страна-участница или сам арбитр (но не другие институты Союза, а тем более - не частные лица). Решения Суда исполняются беспрекословно при обязательном контроле со стороны арбитра. Во многом  проект Дебрэ опередил свое время и может служить ярким примером неиспользованных возможностей.
Общепризнанно, что процесс европейской экономической интеграции начался с формирования структур Европейского объединения (или «сообщества») угля и стали. Но кто же был действительным автором этого «проекта века»? Вальтер Швиммер, к примеру, утверждает, что идея создания “Европейского объединения угля и стали” возникла 30 апреля 1950 года в Комитете министров Совета Европы, бывшего тогда еще единственным и потому центральным органом объединенной Европы. Некоторые поверхностные исследователи проблемы отдают приоритет министру иностранных дел Франции Роберу Шуману, который 9 мая 1950 г. обратился от имени своего правительства к правительству ФРГ с Декларацией (так и вошедшей в историю как “Декларация Шумана”), предлагая создать франко-западногерманское  сообщество угля и стали в качестве первого шага к преодолению былого антагонизма. Однако при ближайшем рассмотрении совершенно ясно, что план, согласно которому угольная и металлур¬гическая промышленность ФРГ и Франции должна была подчиниться единому органу управления (и его по традиции именуют «планом Шумана») был подготовлен Генеральным комиссаром по вопросам планирования Жаном Моннэ (и его командой).
Сам Моннэ вспоминает, что в 1950 г. Германия все еще была «источником риска» в Европе – не потому, что опасность исходила от нее, а потому, что она стала ставкой в игре американцев и русских, и, следовательно, именно в связи с Германией Франции следовало сделать «решающее позитивное усилие». Страх французов перед немецким промышленным превосходством мог стать самым большим препятствием на пути к объединению Европы. Требовалось решение, которое обеспечивало бы французской промышленности равные с немецкими исходные условия и одновременно освобождало бы немцев от дискриминации, явившейся следствием их поражения. Месторождения угля и железной руды располагались вдоль границы Франции и ФРГ неравномерно, взаимно дополняя друг друга, что и порождало постоянное соперничество двух держав. Война могла разрешить проблему лишь временно – на срок, необходимый, чтобы подготовиться к реваншу, как уже наглядно показала история. Уголь и сталь были, в условиях середины ХХ века, важными ключами к экономическому могуществу – они лежали в основе всей военной промышленности, а также имели огромное символическое значение, сравнимое с нынешним обладанием ядерным оружием. Моннэ предложил слить их производство «поверх государственной границы», превратив тем самым главное «яблоко раздора» в залог мира между Францией и ФРГ, а в перспективе – в фундамент всей западноевропейской экономической  интеграции.
Жан Моннэ упорно стремился превратить франко-германскую проблему в проблему европейскую еще и потому, что боялся растущей гегемонии США. 15 апреля 1950 года он изложил суть своего проекта о слиянии французского и германского производства угля и стали молодому профессору права Полю Рейтеру, предложив ему подумать о том, какую форму мог бы иметь орган для управления общими активами двух стран. На следующий день, когда к Моннэ и Рейтеру присоединился Этьен Гирш, был разработан первый вариант того, что стало впоследствии называться «Декларацией Шумана» (заметим, в отсутствие и без ведома самого министра иностранных дел Франции). Уже в Преамбуле говорилось, что Европа должна быть организована на федеративной основе, а франко-германская уния является важнейшим элементом такой системы. В окончательной версии «Декларации Шумана» первоначальный замысел Моннэ будет выглядеть не так четко, а франко-западногерманское объединение не станет выделяться в качестве центральной задачи: «Франция делает решительный шаг к созиданию Европы – и приобщает Германию к этому созиданию … Объединение европейских наций требует устранения векового противостояния Франции и Германии: предпринятое действие должно затронуть, прежде всего, Францию и Германию». Однако сам Моннэ в какой-то момент полагал, что первым шагом к европейской федерации будет «уния» только двух стран – Франции и Западной Германии, а другие желающие присоединятся позже. В частности, фраза о том, что «организация будет открыта для присоединения других стран Европы» была приписана самим Жаном Моннэ от руки к первоначальному тексту только вечером 16 апреля. Так было положено начало основным разделам европейских договоров, сделан первый шаг к юридическому утверждению принципа равенства между Францией и ФРГ. 
В срок между 16 апреля и 6 мая 1950 года сменились девять вариантов будущей «Декларации Шумана». На этом этапе в работу включился также Пьер Юри, экономист и философ, благодаря которому проект обрел более четкую структуру, система институтов стала более стройной. Международный орган власти стал именоваться Верховным совместным органом власти. В четвертом варианте он был назван «сверхнациональным» (или «наднациональным»), что, однако, не понравилось Жану Моннэ. Юри ввел понятие «Общего рынка» – пространства без таможенных границ и торговых ограничений, но регламентированного в общих интересах. Он же предложил идею «переходных мер». Окончательный текст Декларации содержал призыв к другим европейским государствам присоединиться к новому сообществу и начать строительство единой Европы. В результате должна была родиться надежно объединенная и прочно построенная Европа, Европейская Федерация. "План Шумана" действительно нашел позитивный отклик не только в ФРГ, но и в других европейских стра¬нах - Италии, Бельгии, Нидерландах, Люксембурге.  Именно поэтому 9 мая принято отмечать как “День Европы” - начало реальной европейской интеграции (есть, правда, и «День Европы» по версии Совета Европы – 5 мая).
В начале 1950 г. экономическая и политическая ситуация в западноевропейских странах была достаточно сложной. Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр 23 марта в интервью американскому журналисту Кингсбери Смиту сам высказал предложение о создании франко-западногерманского экономического союза, причем объединению подлежали как экономика, так и парламенты (предполагалось даже введение единого гражданства). 2 апреля в интервью другому корреспонденту речь шла уже о создании англо-франко-западногерманского союза с общим парламентом. Такой союз, по мнению Аденауэра, мог бы стать краеугольным камнем более широкого объединения западноевропейских  государств. При этом канцлер требовал полного равноправия для ФРГ в рамках “Европейской Федерации”.
22 апреля 1950 г. госсекретарь США Дин Ачесон выступил с заявлением о необходимости подчинения тяжелой промышленности в Западной Европе планам производства вооружений для нужд НАТО. Одновременно французскому правительству была направлена нота, содержавшая требование определить свою позицию в отношении интеграции ФРГ в Европу. Сам Робер Шуман оценил обстановку как состояние двойного кризиса: кризиса экономического характера и кризиса политического характера. Поэтому он с энтузиазмом поддержал предоставленный ему Жаном Моннэ план создания “Европейского Сообщества Угля и Стали”.
Еще 14 апреля 1950 г., до начала реальной работы над Декларацией, Моннэ стало известно от Бернара Клапье, что Шуману необходима инициатива, с которой он мог бы выступить в Лондоне 10 мая на совещании министров иностранных дел США, Великобритании и Франции.  И вот, уже готовый текст Моннэ представил в один и тот же день Фалезу, начальнику кабинета председателя Совета министров Жоржа Бидо (по прямой подчиненности)  и – с помощью Клапье – Шуману, который вечером должен был отбыть в Метц на отдых. Утром в понедельник Шуман сказал встречавшему его на вокзале Клапье: «Я прочел проект, я согласен». Таким образом, дело перешло в сферу политики и государственной ответственности. Шуман и Клапье вошли в круг «заговорщиков», а Бидо и Фалез остались в стороне лишь потому, что не удосужились вовремя прочесть письмо Моннэ и адекватно на него отреагировать. Премьер-министр Жорж Бидо мог пылать гневом сколько угодно, но на свет родился в результате не «план Бидо», а «план Шумана».
Неизбежное принятие ФРГ в систему союзов западных держав должно было происходить в форме, исключающей возрождение германского национализма. Здесь и пригодилась идея “наднационального сообщества” как  особого учреждения западноевропейских государств, не подчиненного непосредственно правительствам. Кроме того, “наднациональное” объединение Западной Европы означало бы возникновение новой самостоятельной силы на политической арене, пусть и связанной “атлантическими узами” с США. Западная Германия могла бы раствориться в подобном объединении, а ее принятие на таких условиях не вызвало бы серьезного сопротивления французской общественности.
Кроме Робера Шумана в содержание проекта заранее были посвящены еще несколько членов французского правительства, в частности - министр юстиции Рене Мейер. 3 мая Шуман коротко упомянул о своем плане на заседании Совета министров. А 6 мая 1950 г. текст, наконец, принял свою окончательную форму. В нем, в частности, утверждалось, что единая Европа будет создана не  сразу и не в готовом виде; она возникнет на основе реальных дел и фактической солидарности. Документ отправился к Плевену, министру заморских территорий, последнему из тех девяти лиц, которые были вовлечены в данное предприятие.
Вечером того же дня тайный эмиссар Шумана прибыл в Бонн и, благополучно миновав все бюрократические препоны, ознакомил с содержанием проекта Конрада Аденауэра, заручившись его согласием. В личном письме Аденауэру Шуман подчеркивал, что цель его предложения - не экономическая, а политическая. В свою очередь Аденауэр расценил проект как возможность возрождения военного потенциала ФРГ, не вызывая тревоги во Франции.
7 мая Робер Шуман встретился в Париже с госсекретарем США Дином Ачесоном, прибывшим туда проездом в Лондон на сессию Совета НАТО, и беседовал с ним в присутствии американского посла Дэвида Брюса и самого Жана Моннэ. Ачесону сначала показалось, что речь идет о создании большого европейского картеля по углю и стали, и он высказал «озабоченность» тем, что такой картель может превзойти уже существующие в США. В ответ Шуман особо подчеркнул политический характер предполагаемого нового экономического объединения. Жану Моннэ пришлось вмешаться, чтобы лично развеять все опасения – он был довольно коротко знаком с Дином Ачесоном. В ходе данной беседы и состоявшейся на другой день встречи Ж. Моннэ с прибывшим в Париж американским верховным комиссаром в ФРГ Джоном Макклоем (и другими американскими чиновниками) были согласованы детали проекта. Дин Ачесон и Дэвид Брюс в дальнейшем действительно проявили себя как надежные сторонники  и защитники «плана Шумана». Интересно отметить, что американцы в начале 50-х годов XX века были склонны преувеличивать свое влияние на европейские дела и "план Шумана" записывали почти исключительно в свой актив. Так, специ¬альный представитель США в Европе Дрейпер сообщает 2 апреля 1952 г. в Агентство Взаимной Безопасности о том, что США несут ответствен¬ность за создание «плана Шумана», после чего предлагается исполь¬зовать «влияние» с тем, чтобы назначить на посты в Высшем руководстве ЕОУС угодных США людей.
Утром 9 мая 1950 г. содержание проекта было впервые полностью доведено до сведения Совета министров Франции.  Повестка дня заседания уже была исчерпана, а Шуман все не брал слова, ибо не имел официально подтвержденного согласия от Аденауэра. Это подтверждение Клапье получил как раз в тот момент, когда заседание Совета министров было закрыто, и всем пришлось снова рассаживаться по своим местам. Шуман был краток и говорил не очень внятно, однако никто не поставил под сомнение своевременность предложения, которое он собирался сделать в Лондоне. Плевен и Мейер живо поддержали выступление Шумана, что и решило дело. При этом большая часть министров прочла полный текст Декларации только в утренних газетах на следующий день. Жан Моннэ получил известие о благополучном завершении заседания Совета министров от Клапье. Теперь следовало принять послов европейских стран, чтобы ввести их в курс проекта (о котором их правительствам предстояло узнать не из их донесений, а из прессы).
В 18 часов Шуман изложил свой план публично на пресс-конференции, куда в спешке забыли пригласить фотографов и радио. Он говорил о стремлении обеспечить всеобщий мир, устранить “вековую вражду между Францией и Германией” путем объединения Европы, искренне веря в то, что проект увенчается созданием “Европейской Федерации”. Значение Декларации Шумана, таким образом, выходило далеко за рамки двусторонних отношений между ФРГ и Францией. Шуман от имени французского правительства обратился ко всем европейским странам с призывом присоединиться к предполагаемому объединению. В это же время в Бонне Конрад Аденауэр ожидал официального сообщения о французской инициативе, чтобы объявить собравшимся уже журналистам о согласии своей страны.
На следующий день после своего исторического выступления Робер Шуман отправился в Лондон на конференцию министров иностранных дел США, Великобритании и Франции, а также на заседание Совета НАТО.  11 мая 1950 г. конференция провозгласила готовность трех держав к “дружественному сотрудничеству” с ФРГ и одобрила в целом “план Шумана”. Но Шуман и Клапье с большим трудом могли отвечать на конкретные вопросы, касающиеся плана, и  они вынуждены были вызвать 14 мая в Лондон главного автора, Жана Моннэ. На помощь французским политикам пришел и Дин Ачесон, с согласия Трумэна одобривший «далеко идущую французскую инициативу». Горячо поддержал ее и граф Карло Сфорца от имени итальянского правительства. В странах Бенилюкса власти хотели было получить разъяснения технического характера, но давление общественного мнения заставило их заявить о немедленном одобрении. 15-18 мая предложение начать переговоры о создании наднационального Сообщества угля и стали было официально разослано французским правительством. Его получили, в частности,  правящие круги Великобритании, ФРГ, Италии  и стран Бенилюкса.
Только в Великобритании “план” не получил должной поддержки: британская пресса расценила его как покушение на национальную независимость страны и угрозу связям с Британским Содружеством. Правда, первоначально молодой государственный секретарь Форин Оффиса Кеннет Янгер склонялся к тому, чтобы Великобритания присоединилась к Франции и Германии. Энтони Иден горячо поддержал эту идею в публичном выступлении, то же сделал и лорд Лейтон от имени либеральной партии. Сам Эттли, вернувшийся в Лондон 11 мая, в своей речи в палате общин приветствовал франко-германское примирение, но призвал более глубоко рассмотреть экономические последствия «плана». В результате правящая лейбористская партия выдвинула резкие возражения против подчинения “наднациональному органу” жизненно важной области британской экономики. Консерваторы, находившиеся в оппозиции, предложили более гибкую тактику. Они призвали правительство принять участие в переговорах с тем, чтобы воздвигать на пути к соглашению одно препятствие за другим. Так, на второй сессии консультативной ассамблеи Совета Европы в августе 1950 г. консерватор Г. Макмиллан предложил подчинить верховный орган ЕОУС Комитету министров Совета Европы и наделить участников объединения правом “вето”. Это предложение поддержали делегаты скандинавских стран, но оно было отвергнуто представителями Франции, ФРГ, Италии и стран Бенилюкса.
При определении позиции ФРГ в отношении “плана” решающую роль сыграли политические, а не экономические соображения. Конрад Аденауэр считал, что данный проект сможет обеспечить равноправие ФРГ в системе “европейских сообществ”. Он откровенно заявлял, что только сильная Европа, включающая сильную Германию, могла бы стать волнорезом против «красного прилива». В сущности, Аденауэр мечтал когда-нибудь возвратить как советскую зону, так и районы за линией Одера-Нейсе. В Бонне Жана Моннэ, официально ведущего переговоры от имени французского правительства, сопровождал Бернар Клапье, который и осуществлял связь с Робером Шуманом. Там же находился и Джон Макклой, американский верховный комиссар и действующий председатель Совета при Верховной комиссии союзников. Этот Совет все еще обладал большими полномочиями по контролю над ФРГ, в том числе и над ее внешней политикой. Моннэ предстояло испросить разрешение на начало переговоров с Аденауэром именно у Макклоя, целиком стоявшего на стороне «плана». Но сами эти переговоры предполагали восстановление отношений равенства между Францией и Германией, так что решение Совета должно было стать последним актом его дипломатической опеки и могло вызвать резкие возражения британской стороны. Английский генерал Робертсон, входивший в Совет, полагал, что Германия – подконтрольное государство, его уголь и сталь находятся под секвестром союзников. А значит, Верховная контрольная комиссия должна быть представлена на переговорах. Но это противоречило самому духу «плана Шумана». Моннэ и Арман Берар, помощник Франсуа-Понсэ, представлявшего в Совете Францию, сумели настоять на своем (сам Франсуа-Понсэ в тот день отсутствовал). Таким образом, Моннэ получил разрешение начать переговоры с канцлером ФРГ.
В данных переговорах участвовали также Клапье, Берар (как частное лицо) и Бланкенхорн, руководитель кабинета канцлера. Моннэ боялся, что «план» может быть поставлен под угрозу в ФРГ, как и в Великобритании, из-за слишком скрупулезного и нарочито технического подхода. Аденауэр выслушал Моннэ с предельным вниманием и ответил, что уже давно ожидал подобной инициативы. Однако канцлер не имел при себе «немецкого Моннэ», способного плодотворно вести данные переговоры. В конце беседы он заявил, что считает осуществление французского предложения своей самой важной задачей. Поездка Моннэ в Бонн завершилась подписанием официального коммюнике о достигнутом соглашении. Это сразу же вызвало негативную реакцию в Великобритании. 25 мая французское правительство направило в Лондон меморандум, предлагая проект коммюнике, который уже был принят Германией и предлагался также Италии и странам Бенилюкса. Но это послание разминулось в пути с первой британской нотой, в которой заранее отвергалась идея международной конференции и выражалось пожелание, чтобы Франция и Германия начали между собой прямые переговоры. Сама Великобритания хотела бы принять участие в данных переговорах с самого начала с тем, чтобы получить разъяснения относительно деталей предлагаемой системы. На следующий день пришел и ответ из Лондона на французский меморандум. Это был формальный отказ от участия в дальнейших переговорах по «плану Шумана». На все разъяснения французской стороны британцы упорно отвечали требованием вести переговоры на других основаниях и не давали даже предварительного согласия на создание «сверхнациональной Верховной власти». Проблема сводилась к следующему: англичане требовали себе на переговорах особый статус, с чем категорически не были согласны Моннэ и его команда. В конце концов, англичане и французы констатировали «различия в подходе» и решили держать друг друга в курсе дела с тем, чтобы британское правительство имело возможность присоединиться к общему делу в любой подходящий для него момент.
3 июня шесть правительств опубликовали совместное коммюнике, открывшее путь к поэтапной реализации «плана Шумана». 20 июня 1950 года в Париже открылась конференция шести стран, в которой приняли участие представители Франции, ФРГ, Италии и стран Бенилюкса. Следует отметить, что если в Великобритании у власти находились лейбористы, проводившие «социалистический эксперимент», то на континенте ситуация была совсем иная. У власти в Италии и Бельгии находились католические партии, члены которых искренне стремились восстановить утраченное некогда европейское единство и образовать вместе со своими единомышленниками в ФРГ и Франции “католическую Европу”. Сам Робер Шуман был основателем Народно-республиканского католического движения, Конрад Аденауэр возглавлял Христианско-демократический союз ФРГ, а Альчиде де Гаспери был не только премьер-министром Италии, но и лидером Христианско-демократической партии. Таким образом, все самые активные сторонники европейской интеграции в правящих кругах Франции, ФРГ и Италии одновременно принадлежали к числу лидеров национальных католических партий и движений. И только в Италии существовала серьезная опасность прихода к власти левых сил.
Национальные делегации на конференции были очень многочисленными, они включали всевозможных экспертов и специалистов. Шестьдесят делегатов еще не знали, что им предстоит искать компромисс на протяжении целых десяти месяцев. Единственным рабочим документом был тот «план Шумана», который составили сотрудники Жана Моннэ при его участии и под его руководством. Другие делегации приехали скорее для того, чтобы задавать вопросы, а не вносить предложения. Однако уже 21 июня была высказана идея консультативных комитетов и совместного парламентского организма под названием Общая Ассамблея. С 22 июня началась серия узких заседаний, на которых только главы делегаций с одним или двумя советниками решали вопрос о ходе конференции и ее процедурах. ФРГ представлял Хальштейн, Бельгию – Суэтенс, Нидерланды – Спиренбург, Люксембург – Верер, а Италию – Тавиани. При этом депутаты от стран Бенилюкса опирались на опыт создания ограниченного таможенного союза.
Сразу же возникли две проблемы, озвученные Спиренбургом. Во-первых, не будет ли Ассамблея ЕОУС дублировать функции Ассамблеи Совета Европы? Каковы должны быть их взаимоотношения? И, во-вторых, какова будет реакция правительств, согласятся ли они на частичный отказ от суверенитета, какова будет их роль в новой системе? Эти вопросы стали впоследствии самыми большими препятствиями на конференции. В рабочем документе, розданном прессе в конце июня было включено важное уточнение о том, что выход из Сообщества государства, являющегося его членом, может произойти только при согласии всех других членов с таким выходом и его условиями. В федерации не может допускаться одностороннее прекращение членства.
Формально Шуман считался председателем конференции, но после дня открытия не появлялся на ней до 12 июля, когда на свет стала рождаться идея о Совете министров Европейского Сообщества. С его участием система учреждений приобрела свою окончательную форму: сверхнациональная власть, Совет министров, состоящий из министров от каждой страны, парламентские и юридические органы контроля. Затем Моннэ вызвал в Париж Рейтера, который создал комитет юристов и подготовил проект соглашения. В Меморандуме от 5 августа 1950 г. уже прописан весь корпус учреждений будущей ЕОУС:  Верховный орган, Общая Ассамблея, Совет министров и Суд. В дальнейшем терминология больше не менялась.
В течение сентября был составлен новый общий Меморандум, зафиксировавший очередные соглашения по ряду конкретных пунктов – шел процесс превращения первого рабочего документа в проект договора, который юристы уже начали составлять, статью за статьей. Однако в связи с Корейской войной возник вопрос о перевооружении Германии и появилась опасность, что ФРГ может утратить интерес к ЕОУС, как только будут восстановлены ее суверенитет и национальная армия. Но позиция Хальштейна на конференции (отражавшая позицию Аденауэра) оставалась лояльной и конструктивной. Только назначение министром внутренних дел правительства ФРГ доктора Лара, бывшего явным оппонентом «плана Шумана», внушало некоторые опасения Жану Моннэ.
Позиция Аденауэра действительно была ясной и неизменной. В беседе с Макклоем, он категорично заявил, что ФРГ готова участвовать своим контингентом в европейской армии и не желает ремилитаризации путем создания национальных вооруженных сил. Моннэ, Гирш, Юри, Клапье, Рейтер и присоединившийся к ним Альфан вынуждены были теперь параллельно заниматься разработкой договора о Европейском Оборонительном Сообществе (ЕОС). Сам же Моннэ настаивал на том, чтобы осуществление решения о создании европейской армии было отложено до подписания соглашения по «плану Шумана».
Представители ФРГ тянули с согласованием двух последних пунктов проекта договора о ЕОУС до 14 марта 1951 года, когда союзный план по декартелизации получил одобрение Аденауэра. Эти две последние статьи вводили принципиально новое для Европы антитрестовское законодательство. 19 марта договор о ЕОУС был парафирован в Париже. Оставалось только собрать министров шести государств-членов, чтобы договориться относительно нескольких слов, на месте которых в тексте пока стоял пробел, а затем – торжественно подписать договор. Пробелы были связаны с важнейшей политической проблемой – удельного веса каждой из стран «шестерки» в институтах ЕОУС. Бенилюкс и Италия производили лишь четвертую часть всего угля и стали предполагаемого Сообщества, но при равенстве голосов они получили бы возможность диктовать свою волю Франции и Германии.
После длительных консультаций 18 апреля 1951 года в Париже было подписано соглашение о создании ЕОУС. Документ предусматри¬вал общую рамку таможенных тарифов, в частности - отмену пошлин внутри объединения и введение единых тарифов для стран, которые в ЕОУС не вошли. Государства-члены договорились также об услови¬ях свободной конкуренции в рамках объединения. Соглашение, заклю¬ченное сроком на 50 лет, подлежало обязательной ратификации все¬ми заинтересованными сторонами.
Процесс ратификации прошел успешно во всех шести европейских странах, подписавших соглашение. Первыми ратифицировали договор Нидерланды – уже в октябре 1951 года. В парламентах стран Бенилюкса только коммунисты голосовали «против». Парламентарии Франции и ФРГ при обсуждении документа указывали на его особое значение в деле при¬мирения давних противников - Франции и Германии. В ФРГ договор был ратифицирован 11 января 1952 года большинством в девяносто голосов. Во Франции документ прошел через палату депутатов 13 декабря 1951 года большинством в 377 голосов против 233 (среди противников договора были коммунисты, голлисты и некоторые независимые депутаты). Окончательное голосование в сенате Франции состоялось 1 апреля 1952 года – договор ратифицировали подавляющим большинством голосов. 13 мая документ без трений прошел через парламент Люксембурга, а 12 июня соглашение ратифицировали бельгийцы. Последними оказались итальянцы, где проект ЕОУС был плохо принят общественным мнением. 16 июня ратификация состоялась, но против голосовали правые вместе с социалистами и коммунистами.
25 июля 1952 года документ вступал в силу. Встал вопрос о формировании руководящих органов новой организации, которые, со¬гласно соглашению, наделялись высшими полномочиями по сравнению с соответствующими национально-государственными органами. 23 июля в Париже состоялась встреча министров стран-членов ЕОУС, где было сформировано Высшее Руководство новой орга¬низации. Германию на конференции представлял сам Аденауэр, Италию – де Гаспери, Францию – Шуман, страны Бенилюкса – ван Зееланд, Стиккер и Бек. Все они выступали в качестве полномочных министров своих государств, причем каждый  имел право вето. В Высшее Руководство вошли по два представителя от Фран¬ции и ФРГ и по одному - от Италии, Нидерландов, Бельгии и Люксем¬бурга. Как мы видим, экономическая мощь Италии была на практике приравнена к потенциалу малых европейских стран, во всяком случае - в области добычи угля и производства стали. Естественно, италь¬янские представители не могли считать такое положение дел спра¬ведливым. Однако, "план Шумана" был изначально предназначен для интеграции именно французских и западногерманских отраслей про¬мышленности, посему итальянской стороне пришлось смириться. Зато в Суд новой организации было избрано по одному представителю от каждой страны "шестерки".
Рабочими языками ЕОУС признавались французский, немецкий, итальянский и нидерландский, т.е. все без исключения государст¬венные языки стран-участниц. Вопрос о признании английского язы¬ка рабочим даже не поднимался ввиду отсутствия заинтересованных сторон - представителей Великобритании и США. Оживленные споры вызвал вопрос о месте расположения руководящих органов ЕОУС. В ходе обсуждения министры "шестерки" остановились на Страсбурге. Именно здесь намечено было 10 сентября созвать Ассамблею "плана Шумана". Однако Высшее Руководство организации должно было встретиться предварительно в Люксембурге 10 августа для решения важнейших организационных вопросов. Таким образом, именно Люксембург становился временной резиденцией Верховного органа. Председателем ЕОУС был единогласно избран Жан Моннэ.
10 августа 1952 года в Люксембурге началась работа руководства ЕОУС, причем сразу же Верховный орган располагал всеми каналами национальных администраций и обладал непосредственной властью над конкретными предприятиями. Изначально всех сотрудников, входящих в руководство ЕОУС, было чуть более тридцати. Вице-президентом Верховного органа стал Франц Этцель, представитель ФРГ. Все сотрудники дали торжественную клятву сохранять полную независимость организации. Итак, началась реальная работа – требовалось составить баланс ЕОУС, завязать первые внешние связи, помочь созданию других институтов в предусмотренные договором сроки. Первое приветственное послание, содержащее предложение начать переговоры с председателем Верховного органа, поступило из Лондона уже на следующий день. Моннэ тотчас же ответил, что готов установить с Великобританией «тесное взаимодействие». Спустя десять дней Моннэ прибыл в Лондон, где в отсутствие Идена, имел беседы с Плауденом и сэром Роджером Мейкинсом. Для поездки в Люксембург Британия подготовила делегацию во главе с сэром Сесилом Уиром. 
Руководство ЕОУС могло искренне радоваться тому факту, что их вновь созданная организация уже обрела "международ¬ное признание". Жан Моннэ в качестве главы Верховного органа ЕОУС заявил на пере¬говорах с американским послом Уильямом Дрейпером 27 августа 1952 г., что сотрудничество ЕОУС с Британией и США должно быть таким, чтобы отражать реалии мировой ситуации, и оно должно действитель¬но представлять ассоциацию Свободного мира. Очень важно было объяс¬нить народу, что Новая Европа не росла обособленно от Соединенного Королевства и США. 3 сентября того же года в заявлении для прессы эта тема бы¬ла продолжена. Моннэ высоко оценил поддержку, оказанную США делу строительства единой Европы и пояснил, что не настаивает на стро¬ительстве Европейского континента, отделенного от других народов.
9 сентября в Люксембурге впервые собрался Совет министров ЕОУС для принятия основных процедурных правил, назначения на долж¬ность Секретаря Совета и обсуждения некоторых технических вопро¬сов. Председательствовал Аденауэр, который заявил, что Совет должен предоставить широкую свободу действий Верховному органу. От других стран «шестерки» присутствовали Шуман, де Гаспери, ван Зееланд, Стиккер и Бек. Министры получили ноту правительства Великобритании, где, в частности, предлагалось использовать секретариат Консультативной Ассамблеи Совета Европы для организации работы Ассамблеи ЕОУС. Германская делегация была крайне обеспокоена британской «поддержкой» и интерпретировала ноту как попытку "смутить и погубить" развитие нового Со¬общества, поставив его под контроль Совета Европы. Французская, итальянская и нидерландская делегации просто не придали большого значения новой британской ноте и отказались работать на ее основе. Однако Шуман оговорился, что британская поддержка абсолютно необходима. В результате министры пришли к общему мнению, что важно четко проводить разделение полномочий между ор¬ганами ЕОУС и Совета Европы, не смешивая их функции, но и не вступая в прямой конфликт с Великобританией. В соот¬ветствии с этим общим принципом была отвергнута возможность того, что Ассамблея ЕОУС и Консультативная Ассамблея Совета Европы бу¬дут пользоваться общим секретариатом.
Усиление независимости Ассамблеи ЕОУС по отношению к самому Высшему руководству организации выразилось в декларировании "суверенитета" Ассамблеи, причем со стороны Совета министров гаранти¬ровалась абсолютная независимость и автономия в ее строении и функционировании по отношению как к другим учреждениям сообщества, или к любым другим национальным или международным учреждениям. Впервые Ассамблея ЕОУС собралась 10 сентября 1952 г. в Страсбурге. Согласно решению Совета министров, Секретариат Ассамблеи был обособлен от Секретариата Совета Европы. Председателем Ассамблеи был избран Поль-Анри Спаак, представитель Бельгии, который за несколько месяцев до этого демонстративно подал в отставку с поста председателя Консультативной ассамблеи Совета Европы в знак протеста против неэффективности данной организации.
На заседании Совета министров ЕОУС, проходившем также 10 сентября, но в Люксембурге, было принято решение разработать проект федерализации, так как утверждение договора о ЕОС казалось далеким и проблематичным. На подготовку Ассамблее был дан срок в шесть месяцев. И уже на следующий день в Страсбурге была создана соответствующая конституционная комиссия.
3-4 июня 1953 г. состоялся визит Моннэ, представлявшего Выс¬шее руководство ЕОУС, в Вашингтон. Речь шла о перспективах разви¬тия ЕОУС и об отношениях между ЕОУС и другими западноевропейскими странами. Американская администрация укоряла лидеров ЕОУС в закрытости и предлагала подумать о принятии новых членов в эту ор¬ганизацию. Отдельно рассматривался вопрос о франко-германских и франко-британских взаимоотношениях. Моннэ ясно выразил свою позицию относительно принятия новых членов в ЕОУС. По его словам, Сообщество не только не воздвигает барьеров на пути присоединения к нему, но уже готово пригласить новых членов из "свободной зоны Европы". На деле ЕОУС еще не был готов к принятию новых чле¬нов. Даже серьезный разговор об "ассоциированном членстве" Вели¬кобритании состоялся лишь в самом конце 1953-го и начале 1954-го года. Рост числа членов нового экономического Сообщества явно отставал на первых порах от качественных изменений в европейских интеграционных структурах. В подписании Римского договора участвовали все те же шесть государств, что и при основании ЕОУС: Франция, Италия, ФРГ, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Более того, истори¬ческое соглашение об объединении ЕОУС, ЕЭС и Евратома в ЕС подпи¬сали 1 июля 1967 г. представители все той же "шестерки". Лишь с января 1973 г. число стран-участниц стало неуклонно расти - и первыми стали отколовшиеся от ЕАСТ Великобритания, Ирландия и Дания.
В конце 1953 г. Великобритания действительно предприняла ре¬альные шаги в деле сближения со странами "шестерки" - она согла¬силась начать переговоры об "ассоциации" с ЕОУС. 22 ноября следующего, 1954 г., Совет министров ЕОУС одобрил подготовленный проект договора об ассоциированном членстве Великобритании в этой организации. Но существенные противоречия между позицией Великобритании и взглядами лидеров "шестерки" на будущее европейской интеграции сохранялись. Кроме того, резко обострились отношения ме¬жду Францией и другими странами-членами ЕОУС (внутри самой этой организации).
Однако ЕОУС имело значительный "запас прочности", чему немало способствовала и финансовая поддержка со стороны США. 15 июня 1953 г. президент Эйзенха¬уэр принял решение оказать по просьбе Моннэ и Высшего руководства ЕОУС поддержку этой организации в виде предоставления займа в сум¬ме около 100 млн. долларов. Этот заем был необходим ЕОУС для нужд развития своей структуры, но в США увязывался, прежде всего, с угрозой срыва ратификации договора о Европейском оборонительном сообществе. Переговоры от имени ЕОУС блестяще провел Жан Гийо, и 22 апреля 1954 года между американским правительством и Верховным органом был заключен контракт. США предоставили ЕОУС искомый заем в 100 млн. долларов под довольно низкий процент – 3,7%. Ни одно правительство не могло бы в тот момент добиться более выгодных условий. Но это никак не помогло созданию «европейской армии» в соответствии с Договором о ЕОС - он так и не вступил в силу. А вот органы ЕОУС работали достаточно плодотворно и в будущем именно они послужили базовым элементом всей европейской интеграции.  Объединение строилось на принципах свободы и равенства условий конкуренции, причем степень вмешательства в суверенные полномочия государств-членов изначально была весьма ограничена в строгом соответствии со статьями Договора. В международных отношениях ЕОУС, тем не ме¬нее, было наделено достаточной правоспособностью. В каждом из государств-членов Объединение получило наибольшие права, предоставляемые юридическим лицам в данной стране.
Финансовая база ЕОУС создавалась двумя способами: посредством обложения стали и  посредством займов (преимущественно у США). К 10 февраля 1953 года был создан Общий рынок угля, а 1 апреля того же года был открыт и Европейский рынок стали. Началось становление реального «Общего рынка» стран «шестерки». Высшее  руководство ЕОУС (Верховный орган) получило право принимать решения, обязательные для всех государственных учреждений стран-членов, то есть довольно широкие  наднациональные полномочия. Однако по ряду ключевых вопросов решения Верховного органа подлежали утверждению на специальном Совете министров. Данный Совет, с одной стороны, несколько ограничивал и тормозил деятельность Верховного органа, но, с другой стороны, способствовал нахождению компромисса между национальными и наднациональными интересами. Ассамблея ЕОУС, имевшая минимальные полномочия, послужила предтечей Европарламента. Также был создан и особый Суд для рассмотрения вопросов, связанных с законностью действий других органов ЕОУС. Его председателем стал авторитетный итальянский юрист Массимо Пилотти. Суд ЕОУС расположился в Люксембурге и ни одно его решение не было оспорено (или не исполнено) на территории всех стран «шестерки», вплоть до слияния в 1967 году органов всех трех существовавших тогда европейских сообществ - с образованием единой структуры.
Таким образом, вновь созданные институты ЕОУС послужили в начале 50-х годов XX века главным “локомотивом” всей западноевропейской экономической интеграции. Следует заметить, что Жан Моннэ, главный «архитектор» единой Европы, воспитывался в католическом духе, а его мать была набожна и очень терпима. В свою очередь, Робер Шуман, Конрад Адэнауэр и Альчиде де Гаспери были не просто католиками, но лидерами национальных католических партий и движений. Они, безусловно, верили в культурное единство Христианской Европы и искренне желали восстановить не только экономический, но и политический, и военный союз европейских народов. Абсолютное большинство населения стран изначальной «шестерки» исповедовало католицизм. И хотя влияние религии на поведение людей в середине ХХ века заметно ослабло, никак нельзя сбрасывать со счетов тот очевидный факт, что поначалу шла интеграция преимущественно католической части Европы. Показательно и то, что протестантская Великобритания не захотела (и не смогла) полноценно участвовать в создании первого европейского Сообщества.
Оборона Западной Европы после Второй мировой войны была возложена, преимущественно, на США и НАТО. Вероятным противником выступал, естественно, Советский Союз. К концу 1947 г. «железный занавес», который упоминал У. Черчилль в своей знаменитой речи годом раньше, стал реальностью. Западный Союз самостоятельно с обороной западноевропейских стран справиться не мог. Идея создания «европейской армии» обсуждалась многократно и на самых различных форумах (в том числе, на Гаагском конгрессе 1948 г.). И в 1950 г., когда уже шли официальные переговоры о создании ЕОУС, стали раздаваться призывы распространить «федерализацию» на обеспечение военной безопасности. Ускорило создание конкретного плана «Европейского оборонительного сообщества», получившего в литературе название «план Плевена», начало Корейской войны. 25 июня 1950 года Жан Моннэ, занимавшийся у себя дома, в шестидесяти километрах от Парижа, работой над планом Шумана, получил известие о вторжении северокорейской армии в Южную Корею и сразу оценил значение случившегося. Теперь США могли более настойчиво требовать участия ФРГ в западных военно-политических союзах. Хотя Конрад Аденауэр был категорически против возрождения вермахта, он еще в декабре 1949 года высказывался о возможности вхождения немецкого контингента в состав федеративной европейской армии под европейским командованием. Отказ французского правительства даже обсуждать эту тему в то время был вполне понятен. Но теперь ситуация сильно изменилась: американцы не желали держать два фронта сразу – в Европе и в Азии. А канцлер ФРГ был уверен, что относительно Германии у Сталина существует такой же план, как и относительно Кореи. В августе Аденауэр попросил полномочия на создание полицейских сил в количестве 150 000 человек (в Восточной Германии к тому времени уже существовала военизированная милиция).
Летом и осенью 1950 года Жан Моннэ неоднократно обсуждал с Конрадом Аденауэром возможность создания европейской армии. 11 июля Рене Плевен, личный друг Жана Моннэ, сменил Жоржа Бидо во главе правительства Франции. А в августе на Консультативной ассамблее Совета Европы по инициативе бывших глав правительств Великобритании и Франции У. Черчилля и П. Рейно была принята «Рекомендация №5», в которой наиболее надежным способом «защиты Западной Европы от угрозы агрессии со стороны СССР» объявлялось создание «европейской армии». Ее предполагалось сформировать в кратчайшие сроки, поставив под контроль «европейского министра обороны» и подчинив «демократическому европейскому надзору». Однако французское и английское правительства первоначально заняли по отношению к этому предложению отрицательную позицию. Жан Моннэ был вынужден обратиться к Рене Плевену с личным посланием, в котором говорилось, в частности, что необходима новая, сильная и конструктивная идея, чтобы создать единый фронт для защиты Европы. Соединенные Штаты прислушались бы к Франции, если бы она выразила такую конструктивную идею и предложила эффективное решение.
В США активно прорабатывались варианты ремилитаризации ФРГ. Дж. Даллес, занявший впоследствии пост государственного секретаря США, писал, что вооруженная Западная Германия смогла бы «занять передовые стратегические позиции в Центральной Европе, которые будут подрывать военные и политические позиции советского коммунизма в Польше, Чехословакии, Венгрии и других близлежащих странах». Однако проект создания западногерманских военных соединений в рамках НАТО вызвал бурный протест во Франции. Сам Робер Шуман, прибывший 12 сентября 1950 г. в Нью-Йорк для участия в сессии ООН, испытал шок. Дин Ачесон и Бевин одновременно проинформировали его, что американские подкрепления будут посланы в Европу, только если сами европейцы поставят под ружье 60 дивизий, из которых десять могли бы быть немецкими. Американский госсекретарь уточнил, что речь идет о включении немецких соединений в НАТО под общим командованием американского генерала. Даже в такой форме и при условии отсрочки это предложение было абсолютно неприемлемо для французского министра иностранных дел. 16 сентября на заседании Атлантического союза Шуман оказался в полной изоляции. В тот же день Жан Моннэ послал ему письмо с вылетавшим в Нью-Йорк Кув де Мюрвилем, где
рассматривал три пути: 1) не делать ничего; 2) строить отношения с Германией на национальной основе, но тогда создание объединенной Европы и успех плана Шумана становятся неосуществимыми; 3)  интегрировать Германию в Европу через расширенный план Шумана и перевести на европейский уровень те решения, которые будут приняты.
Моннэ понимал, что теперь европейская федерация становилась ближайшей задачей – обстоятельства вынуждали «перескакивать» через этапы: следовало подставить под общий суверенитет одновременно армию, вооружения и базовые отрасли производства. А общая армия, по его мнению, могла создаваться только под общим политическим руководством.  Таким образом, Моннэ уже в сентябре 1950 г. начал негласно заниматься разработкой нового плана, для всех окружающих оставаясь комиссаром плана Шумана и председателем конференции «шестерки». Тем временем сам Шуман безуспешно попытался отстоять перед французским правительством идею включения немецких формирований в европейскую армию, но получил твердые инструкции держать занятые позиции. Не удержал - несмотря на возражения Франции, Совет НАТО в принципе одобрил формирование вооруженных сил ФРГ в рамках блока. Шуману удалось получить лишь месячную отсрочку (до новой встречи министров трех стран, назначенной на 28 октября в Вашингтоне), которую Моннэ, Гирш, Юри, Клапье, Рейтер, Альфан и  использовали для создания чернового проекта «европейской армии».  На этом этапе они обошлись без помощи военных экспертов и других технических специалистов. Самого Моннэ мало волновало, какие формы примет «европейская армия», - он воспринимал данную задачу как политический заказ и строил всю аргументацию именно в политическом плане.
С Рене Плевеном как главой правительства Моннэ установил ежедневный личный контакт. То, что обсуждалось устно, подкреплялось многочисленными конфиденциальными меморандумами. Так, в Меморандуме от 14 октября говорилось, что правительство, еще до заседания комитета по обороне в Нью-Йорке 28 октября, должно сделать следующее: 1) во имя интересов Европы и всеобщего мира вновь повторить свое категорическое «нет» возрождению немецкой армии; 2) предложить, чтобы военный аспект германской проблемы решался в том же духе и теми же методами, что и вопрос об угле и стали, то есть: создание европейской армии с единым командованием, единой организацией снабжения и финансирования, под руководством единой сверхнациональной власти (включение немецких частей в это первоначальное ядро будет производиться постепенно); 3) получить подтверждение, что осуществление этого решения будет отложено до подписания соглашения по плану Шумана.
16 октября состоялось неформальное совещание Плевена, Шумана и Моннэ по поводу плана «европейской армии», на котором был представлен первый черновой вариант проекта правительственного заявления. В данном тексте французское правительство, веря в мирное будущее Европы и заботясь о том, чтобы все народы Европы обрели чувство коллективной безопасности, предлагало урегулировать вопрос о совместной обороне теми же методами и в том же духе, что и Объединение по углю и стали, и создать, в целях совместной обороны, европейскую армию, связанную с политическими институтами объединенной Европы. Единая европейская армия, образованная из людей разных европейских наций, должна была осуществить в максимально возможной степени слияние всех составляющих ее человеческих и материальных элементов под единым европейским командованием, политическим и военным.
Команда Жана Моннэ разработала затем еще десять вариантов правительственного заявления, но уже в первом содержались все принципиальные подходы к проблеме. В окончательном виде Декларация была зачитана Плевеном 24 октября 1950 года в Национальном собрании Франции. Премьер-министр озвучил официальный план создания европейской армии, тесно привязанной к экономическим и политическим институтам «объединенной Европы». Интеграция национальных вооруженных сил должна была осуществляться на довольно низких уровнях военной структуры. Интегрированные формирования следовало создавать из компонентов разной национальной принадлежности, и лишь комплектование самых мелких воинских подразделений можно было доверить какому-либо одному государству-члену. Штабы интегрированных частей также должны были состоять из офицеров разных национальностей. Для содержания объединенной армии предусматривалось принятие общего бюджета. Вся армия ставилась «под единое европейское военное и политическое руководство». Следовало создать и единое европейское министерство обороны, возглавляемое «европейским министром обороны». Плевен выкинул из текста, подготовленного командой Моннэ, слова о «единой военной униформе», символическое значение которой казалось разработчикам чрезвычайно важным. В Декларации пришлось также специально оговорить, что части французской армии, находящиеся в Африке, интеграции не подлежат. Таким образом, план частично утратил цельность, но только такой ценой правительству удалось получить поддержку большинства. Принцип созыва конференции «шестерки» с участием Великобритании был одобрен по умолчанию.
На Нью-йоркской конференции, открывшейся 28 октября, план Плевена был официально представлен французской делегацией, но первоначально нашел довольно холодный прием. В США многие полагали, что это либо новый «замедляющий маневр» Франции, либо просто временное решение. Генерал Маршалл не желал даже слышать о французской инициативе. Он настаивал на своем плане формирования немецких дивизий под очень строгим контролем и  без бронетанковых и военно-морских сил (а также без офицеров старше звания полковника). Аденауэру этот американский план понравился еще меньше, чем французский, хотя и там, и там он видел элементы дискриминации. Германия, действительно, была единственной страной, которой запрещалось иметь национальную армию.
На встрече Плевена, Шумана и Макклоя в Ужаррэ была достигнута предварительная договоренность о совместной работе на основе французского проекта. Аденауэр также склонился на сторону «плана Плевена». Затем данной инициативе была обеспечена поддержка  в государственном департаменте США. В декабре 1950 года Совет НАТО дал, наконец, согласие на дальнейшую разработку проекта «европейской армии». Одновременно было принято решение о ликвидации военной организации Западного союза, поскольку ее поглотила НАТО. Долгие споры вызвала лишь фраза Декларации Плевена о том, что «контингенты стран-участниц будут включаться в европейскую армию на уровне как можно более мелких соединений». Для ФРГ французский проект оказался действительно гораздо более приемлемым, чем, к примеру,  «план Споффорда», выдвинутый американской стороной и предусматривавший непосредственное включение западногерманских вооруженных сил в НАТО. Великобритания одобрила инициативу, но уклонилась от участия в предложенном проекте, как и в случае с ЕОУС. Американская администрация, в итоге, также поддержала план создания европейской армии, но одновременно объявила, что американский контингент, расположенный в Западной Европе, в нее не войдет.
Усилия Жана Моннэ были направлены в этот сложный период времени на отстаивание некоторых ключевых пунктов «плана Плевена». Он требовал, чтобы ни при каких условиях не было допущено возникновение немецкой армии и немецкого генерального штаба, а первый солдат, призванный под ружье в Западной Германии, был именно «европейским солдатом». Кроме того, Моннэ настаивал на том, чтобы никакое решение не принималось до подписания Соглашения по плану Шумана. Самую сильную оппозицию «план Плевена» нашел в лице генерала Маршалла. Но американские проекты, на счастье французов, отвергались общественным мнением Западной Германии. Причем протестовали не только пацифисты, но и начинавшие выходить из подполья националисты самой разной политической ориентации.
На протяжении осени и зимы 1950 года комитеты экспертов разрабатывали параллельно два возможных варианта: немецкая армия в составе НАТО и она же – в составе европейских вооруженных сил. Шли долгие споры о том, что считать «базовым соединением». Наконец, потеряв много времени, договорились считать таковым контингент численностью от пяти до десяти тысяч человек, какие бы наименования ему не давались. Позже такие же споры вызвало понятие «дивизия». По существу же все ждали политического решения.
26 января 1951 года Франция в очередной раз предложила всем западноевропейским странам начать переговоры о создании ЕОС. Откликнулись лишь страны «шестерки», причем даже здесь не было полного единодушия – Нидерланды колебались. Однако, начиная с февраля 1951 года, в Париже стала заседать европейская комиссия по вооружениям. Великобритания категорически отказалась в нее войти. Военные эксперты довольно быстро пришли к согласию по сложной системе интеграции вооруженных сил. Наиболее эффективный тип национальных подразделений стали называть «облегченными дивизиями» или «усиленными боевыми группами», как кому нравилось. Этот компромисс подсказал Жан Моннэ, хотя представителем Франции в комиссии был Эрвэ Альфан, который и нес самый тяжкий груз ответственности.
После подписания Договора о создании ЕОУС, то есть после 18 апреля 1951 года, было устранено еще одно важное препятствие на пути разработчиков «плана Плевена». Кроме того, благодаря июньским парламентским выборам сместился политический центр тяжести во Франции: в правительстве больше не было социалистов, упорно сопротивлявшихся проекту. Плевен же был переизбран председателем Совета министров, получив тем самым время для продвижения своего плана. Полностью изменилась к тому времени и американская политика в отношении Европейского оборонительного сообщества. Генерал Эйзенхауэр после личной беседы с Моннэ встал на его сторону и стал безоговорочно поддерживать объединение Европы в федерацию. Он пустил в ход свое влияние в Пентагоне и в госдепартаменте, в результате чего «плану Плевена» в США был дан «зеленый свет».
К. Аденауэр назначил главой западногерманской делегации в Париже депутата парламента Теодора Бланка, который должен был следить за тем, чтобы согласно «плану Плевена» интеграция немецких войск проводилась без дискриминации и одновременно помогала бы положить конец оккупационному режиму. Составители Договора о ЕОС не проявили особой изобретательности – они ограничились тем, что скопировали применительно к европейской армии механизмы плана Шумана. Институты были такими же, только исполнители – другими. Но потребовалось еще более года дискуссий и пять международных конференций – в Вашингтоне, Оттаве, Риме, Лиссабоне и Париже – чтобы полностью согласовать текст, в основных своих чертах готовый еще летом 1951 года. К концу этого года стало окончательно ясно, что создать единую армию готовы лишь страны ЕОУС. После напряженных переговоров в Париже, в которых в качестве наблюдателей участвовали также представители США, Канады и Великобритании, спорные вопросы между странами «шестерки» были сняты. В итоге 26 мая 1952 года в Бонне состоялось подписание Договора об урегулировании отношений между ФРГ и тремя западными оккупационными державами, а на следующий же день в Париже – о создании самого Европейского оборонительного сообщества. Парижский договор, заключенный на 50 лет, содержал обязательства сторон о взаимопомощи и предусматривал создание наднациональной организации с общими вооруженными силами, не зависимой от его участников и наделенной собственными суверенными полномочиями.
В отличие от НАТО, намечалось не только подчинить войска нового военного блока общему военному командованию, но и создать однородные вооруженные силы. Договор предусматривал образование «европейских оборонительных сил» с участием Западной Германии (о чем говорилось еще в боннском документе). Однако интеграция осуществлялась не на уровне батальона или полка, а на уровне армейского корпуса. Следовательно, в состав европейской армии должны были войти довольно крупные национальные воинские соединения – дивизии. Это была явная уступка требованиям германской стороны. Основным военным формированием, входящим в состав объединенных вооруженных сил, становилась, таким образом, именно дивизия.
С образованием ЕОС фактически исчезло бы само понятие «национальные вооруженные силы» для стран «шестерки». В состав европейской армии Франция должна была ввести 14 дивизий, Италия и ФРГ – по 12, страны Бенилюкса – 5. Никаких других военных формирований, за исключением жандармерии для поддержания внутреннего порядка, иметь не разрешалось. При этом если Франция, Италия и страны Бенилюкса могли – пусть и с оговорками – иметь определенный контингент, находящийся под национальным командованием, то ФРГ пришлось бы полностью подчинить все свои войска командованию объединенному (для других стран-участниц была предусмотрена, к примеру, процедура временного отзыва национальных воинских контингентов из европейской армии). Военная организация ЕОС предполагала создание Генерального штаба, главных штабов войск и военных территориальных командований. Однако самостоятельность «европейской армии» была бы весьма ограниченной. Предусматривалось тесное сотрудничество с НАТО: все вооруженные силы ЕОС должны были войти в состав войск НАТО и подчиниться Верховному главнокомандующему Объединенными вооруженными силами НАТО в Европе. А это означало неизбежный контроль со стороны США над всеми действиями «евросолдат».
В конце декабря 1951 года в США была принята т.н. "Программа Взаимной Безопасности", призванная заменить собой "план Маршалла", срок действия которого истекал в 1951 году. Данная Про¬грамма вовсе не концентрировала все свои усилия на европейских странах - ее деятельность распространялась на весь земной шар. Деньги из США в Европу после прекращения действия плана Маршалла поступали по трем каналам: экономическая помощь по Про¬грамме Взаимной Безопасности - через Агентство Взаимной Безопас¬ности; прямые расходы американского правительства на содержание своих войск в Европе; затраты на оффшорные закупки в США, прежде всего, вооружения, боеприпасов и продовольствия. Суммы, выделяемые каждой стране на "поддержку обороны", в определенной мере могут служить показателем как уровня отношений между этой страной и США, так и места той или иной страны в сис¬теме американских "оборонительных" приоритетов. Интересно, что социалистическая Югославия получала практически такую же помощь, как и Нидерланды, и несколько большую, чем Турция. Впрочем, по¬мощь Турции также не могла быть сокращена, хотя и по другой причине: в расчете на каждого турецкого солдата она оказывалась сравнительно небольшой (а, учитывая геополитическое положение Тур¬ции, приходилось активно укреплять ее "обороноспособность").
Если расходы на содержание американских войск в Европе (в объеме около миллиарда долларов в год) оставались на протяжении долгого времени практически на одном уровне, то прямое финансирование «на поддержку обороны» существенно снижалось год от года. Зато увеличивались затраты на оффшорные закупки вооружений: к примеру, в 1954 г. эти затраты почти удвоились по сравнению с 1953 г. В связи с кризисом в Европейском платежном союзе, обострившемся как раз в 1951-1952 годах, в США начали проявлять обеспокоенность судьбою европейских интеграционных процессов.  Министр иностранных дел США Стиккер даже полагал, что американские инвестиции в данный Союз более важны, чем прямая военная помощь, для усиления обороноспособности западноевропейских стран. Стиккер беспокоился о том, что без ЕПС придет конец либерализации торговли в Европе, и будут не возможны ни план Шумана, ни Европейское Оборонительное Сообщество. По его мнению, в 1952 г. проблема платежей в ЕПС была одной из ключевых в Европе.
Если для США главными являлись "атлантические структуры", т.е. НАТО и ОЕЭС, призванные закрепить американское присутствие в Европе, то для Великобритании основным инструментом вмешательства в "континентальные" дела служил Совет Европы. Так, Иден про¬тивопоставлял Атлантическое сообщество (НАТО) Европейскому сообществу как небольшой группе государств, движущейся к созданию политической федерации посредством последовательного учреж¬дения наднациональных структур в определенных областях. Сам Э. Иден разъяснил свою позицию на открытии второй части четвертой сессии Консультативной Ассамблеи Совета Европы в Страс¬бурге 15 сентября 1952 г. Он выступил в защиту континентального союза в замках усиливающегося Атлантического сообщества. "План Идена", по словам его автора, не посягает на суверенитет и независимость ЕОУС, ЕОС и Европейского политического сообщества. Иден не настаивал на их работе "в рамках" или в подчинении Совету Евро¬пы. Однако Великобритания поддерживала, прежде всего, усиление именно "атлантических структур". Британский взгляд предполагал, что «свобода на Западе» покоится на гармоничной связи и силе Британского Сообщества, Европы и Соеди¬ненных Штатов. В заключение Иден подчеркнул, что усиление как НАТО, так и Совета Европы совершенно необходимо. Таким образом, его речь оставила у слушателей двойственное впечатление.
Проблема взаимоотношений между Британским Сообществом и другими странами Западной Европы стояла в момент образования но¬вых европейских структур достаточно остро. Вопрос был в том, дол¬жна ли будущая европейская федерация включать только лишь саму Великобританию (т.е. Соединенное Королевство), или же все Британ¬ское Сообщество. До решения этой сложной проблемы было еще далеко. Кроме того, интеграции Великобритании в новые европейские структу¬ры мешало серьезное опасение, что соревнование с новой Германией уже начинается и даст еще себя серьезно ощутить, как отметил в конфиденциальном письме помощнику Госсекретаря Брюсу посол США в Бельгии Коуэн, ведя речь о взаимоотношениях Германии и Велико¬британии. Опасность восстановления германской мощи хорошо понимали не только в Великобритании, но и в США. Помощник Госсекретаря США Брюс в личном конфиденциальном письме американскому послу в Бель¬гии Коуэну, датированном 21 октября 1952 г., отвечает на вопросы последнего относительно германской проблемы. Брюс видит два пути воздействия на усиливающуюся Германию: или строительство "государственных и частных барьеров" вокруг этой страны с целью оттор¬жения от нее региональных рынков, или же "наращивание мощи негерманской Европы" с тем, чтобы она могла противостоять не только Германии или, скажем, Японии, но - со временем - и самим США. Однако, вряд ли американские политики в массе своей были так “альтруистично” настроены и желали ощутить полномасштабную конку¬ренцию со стороны объединенной Европы.
Кэмп, к примеру, во главу угла ставит не развитие конкуренции между США и Европой, но построение Североатлантического Сообщества. В плане долговременной политики его заботит вопрос, какая  из двух структур - ОЕЭС или НАТО - станет базисом для такого сообщества. Отмечая растущий страх французской стороны перед возможным доминированием Германии на континенте, Коэн рекомендует усилить связи предполагаемого Европейского оборонительного сооб¬щества с НАТО путем организации совместной работы Советов двух этих организаций. Сама европейская интеграция, по его мнению, должна быть рассмотрена с "атлантической" точки зрения: к "шес¬терке" неминуемо присоединятся другие западноевропейские страны, затем пойдет речь об "ассоциации" с США и Канадой. Следовательно, эволюция «шестерки» сделает более необходимыми, чем когда бы то ни было, любые сильные военные и политические североатлантические образования.
Ачиллес в своем Меморандуме "Оценка нашей политики по отношению к Европе к декабрю 1952 г." как бы подытоживает достижения американской дипломатии в Европе за истекший год. Он ставит прямые вопросы и сам же на них отвечает. Ачиллес вполне уверен в том, что американцы были правы в концентрации своих главных антисоветских усилий в Европе. С другой стороны, Европа, объединенная вне рамок Атлантического Сообщества, не была бы в американских интере¬сах; существует слишком большая опасность, что она была бы нейтральна или бессильна противостоять советскому давлению или сра¬зу и то, и другое. Европа, объединенная внутри развивающегося Ат¬лантического единства, может быть, а может и не быть в американских национальных интересах. С развитием Атлантического единства американцы могут обнаружить, что блок шести стран в нем - ненужное и, возможно, опасное осложнение. Основной вопрос для Америки, как бы там и было, состоял в том, что, в их интересах, надо было делать для развития Атлантического единства. НАТО, без сомнения, работало. Оно создало основную связь между США и Европой. По мнению Ачиллеса, только интенсификацией усилий по консолидации и углублению западного, прежде всего Атлантического, единства, можно бороться со стремлениями русских разделить Запад.
Америка внимательно следила за двумя важнейшими для нее про¬блемами в Европе: за ратификацией договора о Европейском оборонительном сообществе и за выработкой проекта договора о Европейском политическом сообществе. Причем многим американским политикам представлялось, что прогресс в деле создания Европейского политического сообщества может положительно повлиять на процесс ратификации. Новая администрация, пришедшая в Белый Дом в 1953 г., рассматривала срыв ратификации договора о Европейском оборонительном сообществе как "кризис европейской интеграции" в целом. В этом она была явно не права. Вновь созданные органы ЕОУС работали плодотворно и в будущем именно они послужили базовым элементом всей европейской интеграции. Однако Америка была, как мы видим, озабочена не столько внутренними проблемами Европы, сколько включением западноевропейских стран в более широкое "Атлантическое сообщество", а с этим как раз и возникали многочисленные проблемы.
Весь 1952 г. на будущее Европейское оборонительное сообщество возлагались очень большие надежды. Ван Зиланд сообщает 15 марта этого года Госсекретарю США, что Лиссабонская конференция была успешной. Принятые там резолюции означали большой шаг вперед. По оценке Ван Зиланда, Европейское Оборонительное Сообщество, возможно, будет создано в очень короткий срок. В следующем, 1953, году оптимистических оценок поубавилось. На сессиях Совета НАТО, на Бермудской конференции трех держав в декабре 1953 г., в многочисленных публичных выступлениях новый госсекретарь США Дж. Даллес настаивал на скорейшей ратификации Договора о ЕОС. При этом он угрожал «пересмотреть» политику США в отношении Западной Европы. В давлении на Францию принимало участие и правительство Аденауэра, который направил французскому премьер-министру в июле 1954 г. специального эмиссара с заданием обрисовать перспективу победы Народного фронта во Франции в случае отклонения проекта ЕОС.
Великобритания вела в этой ситуации двойную игру. С одной стороны, она демонстрировала лояльность США и на словах поддерживала создание ЕОС. С другой стороны, в самый решающий момент, накануне постановки Договора на ратификацию французским Парламентом (а именно, 23 августа 1954 г.), У. Черчилль в беседе с французским премьер-министром Пьером Мендес-Франсом намекнул, что у Великобритании есть иное решение «немецкого участия в атлантической обороне». При этом Черчилль ясно дал понять, что не верит в успех ратификации.
Подписанный 27 мая 1952 г. Договор о Европейском оборонительном сообществе, действительно, так и не вступил в силу. 30 августа 1954 г. Национальное собрание Франции провалило его ратификацию («за» - 264 голоса, «против» - 319 при 43 воздержавшихся). К этому времени произошли важные подвижки в системе международных отношений. После смерти Сталина наметились первые признаки разрядки международной напряженности. СССР выступил с призывами к созданию системы коллективной безопасности в Европе, что нашло во Франции положительный отклик. В то же самое время колониальная политика французского правительства потерпела тяжелое и окончательное поражение во Вьетнаме. Постепенно нарастал кризис в Алжире, самой важной французской колонии. Поэтому Франция стала стремиться к сохранению некоторой независимости своих вооруженных сил. Обострилась и внутриполитическая ситуация: социалисты все громче требовали «демократического контроля» над европейской армией, а голлисты были недовольны «неприкрытым давлением со стороны США». В результате рассмотрение вопроса о создании ЕОС в Национальном собрании Франции было отложено на неопределенный срок.
В Италии борьба левых сил против проекта «европейской армии» привела к тому, что Договор о ЕОС вообще не был поставлен на ратификацию. Тем самым был нанесен последний удар по планам сторонников военной и политической интеграции. Позднее немецкие генералы с горечью указывали на то, что если бы Европейское оборонительное сообщество не распалось, то Европа уже давно могла бы стать равноправным военным партнером Соединенных Штатов. У самих США остались лишь смутные надежды на реанимированный Западный союз с участием Италии и ФРГ. Однако, созданный 17 марта 1948 г. Запад¬ный Союз, первоначально включавший в себя Великобританию, Францию, страны Бенилюкса, даже после трансформации был не слишком жизнеспособен. Основой системы европейской безопасности стал не он, а  НАТО. Еще в начале 1954 г. министерство иностранных дел Великобритании подготовило проект включения ФРГ и Италии в Западный союз. В сентябре того же года Э. Иден посетил Бонн, Париж и Рим, где провел соответствующие переговоры. Его предложения нашли благоприятный отклик.
Правда, вскоре госсекретарь США  Дж.Ф. Даллес и канцлер ФРГ К. Аденауэр выступили в Бонне с совместным заявлением, где подчеркнули, что между ними существует полное согласие в том, что европейская интеграция столь жизненно важна для мира и безопасности, что следует решительно продолжать усилия для ее достижения, и эта цель не должна быть оставлена в связи с одной неудачей. Далее Даллес проследовал в Лондон, где подверг английские предложения резкой критике за отсутствие в них «наднационального» решения и еще раз подтвердил свое единство взглядов с Аденауэром. Однако в итоге США все же поддержали этот план, не видя другого пути из дипломатического тупика.
Напомним, что всего два года назад предыдущая американская администрация демонстрировала изрядный оптимизм в отношении своих дипломатических возможностей. Меморандум Халли, рожденный в недрах Агентства Взаимной Безопасности 21 июля 1952 г., констатировал с явным удовлетворением, что через многосторонние агентства, такие как НАТО и ОЕЭС, и через многие другие учреждения американцы научились достаточно успешно проводить свои возражения. Действительно, работа НАТО и Агентства Взаимной Безопасности стали приоритетными для американской администрации после окончания действия "плана Маршалла". В конце своего правления президент Трумэн запросил у Конгресса по програм¬ме Взаимной Безопасности 7,9 миллиардов долларов, из которых 5,889 мpлд. должны были пойти в Европу в форме прямой военной помощи (4,07 млрд.) и поддержки обороны (1,819 млрд.). Сенат выделил лишь 6,9 млрд. долларов. "Акт о Взаимной Безопасности на 1953 г." был окончательно принят в качестве закона 20 июня 1952 г.
Меморандум Лоренса Вэсса, сотрудника офиса Европейской региональной политики, составленный 7 мая 1952 г., содержит данные по отдельным стpaнaм - как запрос на "поддержку обороны" в 1953 г., так и выделенные Сенатом средства. Запрос составлял по этой статье, как уже говорилось, 1819,2 млн. долларов. Сенат выделил 1589,6 миллионов, из которых т.н. "нераспределяемая помощь" составила 42,8 млн. дoлларов, а все остальные средства были распределены следующим образом: Великобритании - 516 млн., Франции 367 млн., ФРГ - 139,5 млн., Греции - 126,6 млн., Италии - 96,2 млн., Австрии - 75,2 млн., Нидерландам - 69,8 млн., Югославии - 68,2 млн., Турции - 61,2 млн. Помощь Дании составила всего 7,5 млн., Норвегия получила 8,7 млн., Исландия - 0,9 млн. Всем остальным европейским странам деньги на "поддержку обороны" не выделялись, что не исключало, впрочем, других форм поступления финансовых средств из США.
Новая администрация Дуайта Эйзенхауэра продолжила сокращать прямые расходы на оборону Европы. Как известно, сам Эйзенхауэр был в 1950-1952 годах верховным главнокомандующим вооруженными силами НАТО и хорошо представлял себе истинное состояние дел. После провала ратификации договора о ЕОС он не видел серьезных альтернатив британским предложениям о реорганизации Западного Союза. В результате после жарких дебатов в Лондоне и Париже в сентябре-октябре 1954 г. были выработаны соглашения о включении ФРГ и Италии в организацию Брюссельского пакта, переименованную в Западноевропейский союз (и значительно измененную) и в НАТО. Брюссельский договор был дополнен четырьмя протоколами, ставшими его неотъемлемой частью. 23 октября 1954 г. представителями Бельгии, Великобритании, Италии, Люксембурга, Нидерландов, Франции и ФРГ был подписан Парижский договор о создании Западноевропейского союза. После ратификации Договора всеми странами-участницами в мае 1955 года были созданы институты Союза, который получил крайне ограниченные полномочия и должен был подчинить всю свою военную и политическую деятельность органам НАТО. Однако проблема ремилитаризации Западной Германии была решена. ЗЕС в дальнейшем успешно выполнил задачи по контролю над перевооружением ФРГ и ее вступлением в НАТО. Кроме того, Парижский договор формально положил конец оккупации Германии и Италии западными союзными державами. В 1955 г. ФРГ смогла обменяться послами с основными мировыми державами, включая СССР, стать полностью суверенным государством и вступить в НАТО. В тексте Парижского договора предусматривалась также совместная деятельность в социальной и культурной сфере. Но в этих областях ЗЕС себя положительно зарекомендовать не сумел, и в 1960 г. передал все данные полномочия в ведение Совета Европы (оставив себе лишь сугубо военное сотрудничество).
Как известно, создать с помощью структуры ОЕЭС реальный механизм “атлантической” экономической интеграции так и не удалось. Напротив, в военной области именно организация НАТО (а не чисто "европейские" оборонительные структуры) заняла ключевые позиции. Парадоксальным образом успех европейской экономической интеграции был связан с провалом подобной же интеграции в военной области, а успех атлантической военной интеграции - с провалом попытки создания "атлантического общего рынка". В результате до сих пор объединённая Европа вынуждена опираться в области обороны на атлантическую структуру – НАТО, а «европейская армия» все еще только создается.
Первая попытка создания Европейского политического сообщест¬ва также относится к началу 50-х годов XX века. Политическая интеграция всего европейского геополитического пространства тогда не могла состояться в силу  объективных причин: биполярная модель мира исключала всякую возможность общеевропейских интеграционных процессов. Но и внутри Западного блока вскрылись многочисленные противоречия между  западноевропейскими государствами (в целом) и США, а также между отдельными западноевропейскими странами по вопросу о целях и путях европейской интеграции. Впрочем, даже неудавшаяся попытка такого рода говорила о многом. Создание Европейского политического сообщества предполагалось еще в Договоре о Европейском оборонительном сообществе, подписанном 27 мая 1952 года, а именно – в статье 38. Там, в частности, ставилась задача изучить возможности создания новой Ассамблеи, избираемой на демократической основе. Подобная Ассамблея могла бы составить один из элементов предполагаемого федеративного или конфедеративного образования. Таким образом, идея политического объединения европейских стран на добровольной основе впервые в истории переводилась в практическую плоскость.
В условиях успешной ратификации Договора о создании ЕОУС вопрос о политической интеграции западноевропейских государств казался весьма своевременным. 30 мая 1952 г. Консультативная Ассамблея Совета Европы приняла резолюцию № 14, где указывалось на необходимость выработать статус наднационального политического сообщества, открытого  для всех государств – членов Совета Европы. Процессы западноевропейской экономической, военной и политической интеграции должны были идти параллельно. Предполагалось, что ЕОУС, ЕОС и Европейское политическое сообщество (ЕПС) будут (так или иначе) координировать свои действия между собой, а также – с Советом Европы. Британские политики особенно настаивали на ключевой роли Совета Европы, ибо видели в этой организации свой основной инструмент вмешательства в «континентальные дела». На 10-й сессии Комитета министров Совета Европы британской стороной был предложен к рассмотрению так называемый. "план Идена" по интеграции вновь создающихся структур ЕОУС и ЕОС с уже существующими органами Совета Европы.
Энтони Иден был в 1951-1955 годах министром иностранных дел Великобритании. Суть его предложений состояла в следующем: Совет Европы надо реформировать таким образом, чтобы его органы могли обслу¬живать министерские и парламентские институты ЕОУС, ЕОС и любых других будущих европейских интеграционных институтов. В то же самое время Совет Европы продолжал бы служить в качестве консультативного органа и в качестве форума для межправительственного и межпарламентского сотрудничества в Западной Европе. "План Идена" вызвал многочисленные возражения - как со стороны США, так и со стороны континентальных европейских держав. Американцы подвергли этот план резкой критике за то, что один Секретариат должен  был обслуживать множество различных организаций, в результате чего возникала возможность "утечки" секретной информации. Указывалось на то, что некоторые страны, представленные в Совете Европы, не являют¬ся одновременно членами НАТО. В частности, госсекретарь США Дин Ачесон в телеграмме от 2 мая 1952 г., адресованной американскому посольству во Франции, указывал на серьезные проблемы в отношениях ЕОС с НАТО, если только ЕОС будет тесно “интегрировано” с Советом Европы. Но, осознавая все административные сложно¬сти увязки ЕОУС, ЕОС и Совета Европы, Ачесон видел и некоторые положительные аспекты проблемы: план мог иметь важный психологический эффект посредством вовлечения стран, не являющихся членами ЕОС и ЕОУС, в более тесные отношения с этими организациями. В связи с этим позиция США определилась как «выжидательная». Ачесон говорит, что это, прежде всего, европей¬ская проблема, которая должна быть разрешена самими европейцами.
Среди представителей континентальных держав не было единства мнений относительно "плана Идена". В Германии, Италии и странах Бенилюкса настрой был с самого начала сугубо негативный, ибо полагали, что принятие подобных предложений только замедлит реальную европейскую интеграцию. Франция, напротив, приветствовала некоторые положения «плана Идена». В результате во время обсуждения плана 16-21 мая в Страсбурге на уровне Комитета министров Совета Европы возник конфликт между французской делегацией и делегациями других стран «шестерки». 26-30 мая обсуж¬дение "плана Идена" было продолжено на Консультативной Ассамблее Совета Европы, где были высказаны многочисленные аргументы как “за”, так и "против". В ходе дискуссии США и Франция постепенно все более и более отказывали плану в поддержке. Несмотря на это, Консультативная Ассамблея Совета Европы приняла 30 мая Резолюцию, предусматривающую объединение Ассамблеи ЕОУС и Ассамблеи ЕОС. По существу, имелась в виду попытка создать наднациональные политические институты, способные управлять как ЕОУС, так и ЕОС. Это вызвало резкую критику в лагере интегрирующейся  «шестерки».
Даже французская сторона перешла от конструктивной критики в открытую оппозицию. Американский посол во Франции Данн сообщил в секретной те¬леграмме от 22 июня 1952 г. в Госдепартамент, что Франция намерена отныне избегать ратификации соглашения о ЕОС. Как известно, именно отказ Франции ратифицировать Соглашение о ЕОС привел в 1954 году к ту¬пиковой ситуации, и Европейское оборонительное сообщество так и не было создано. Таким образом, стремление Совета Европы поставить под свой контроль все без исключения интеграционные процессы в Западной Европе действительно привело к плачевному результату. Напомним, что за этим стремлением проглядывались, прежде всего, британские национальные интересы. Однако контроль со стороны Совета Европы был выгоден и другим государствам западноевропейского региона, не входившим в «шестерку». Через Совет Европы они могли воздействовать на экономическую политику стран-членов ЕОУС и на военную политику государств, подписавших Соглашение о ЕОС.
"План Идена" породил ответную французскую инициати¬ву по созданию европейского политического руководства - но не в рамках Совета Европы, а на базе ЕОУС.  В сверхсекретной телеграмме от 27 июня 1952 г. поверенный в делах во Франции Ачиллес проинформировал Госде¬партамент о том, что министры иностранных дел шести стран дадут Ассамблее Плана Шумана мандат на черновое составление проекта договора, создающего Европейское Политическое Сообщество. Предполагалось, что данный проект будет содержать положение об общем Парламен¬те, общих исполнительных органах и общем суде, что в совокупности и составит европейскую политическую структуру. Парламент должен был состоять из двух палат, одна из которых могла избираться напрямую всеобщим голосованием, а другая - состоять из делегатов от национальных парламентов.
Как мы видим, работа над Европейским Политическим Сообществом началась еще до вступления в силу соглашения о ЕОУС, т.е. до 25 июля 1952 года, когда не были сформированы сами руководящие органы «плана Шумана». Известно, что ЕОУС считается предтечей общеевропейских экономических и политических объединений, тем ростком, из которого и развивался Евросоюз. Однако, тот факт, что речь о Европейском Политическом Сообществе шла еще в мае-июне 1952 года, не так широко известен. Вопрос о создании европейских политических институтов впервые ставился именно в практической плоскости, а не в виде "мечтаний" и "прожектов". Только теперь появляет¬ся экономическое основание политической структуры - ЕОУС, договор о создании которого был уже ратифицирован практически всеми государ¬ствами «шестерки».
Американский посол в Великобритании Гиффорд в секретной телеграмме от 3 июля 1952 года информирует Госдепартамент о том, что Шуман желал бы участия в предполагаемом политическом объединении Великобритании и США, но это привело бы к созданию более широкого политического союза, чем континентальная федерация или конфедерация. Одновременно высказывается опасение, что если Ассамблея ЕОУС будет подчинена Совету Европы в деле создания поли¬тической конфедерации стран ЕОУС, то создать эффективное политическое объединение не удастся. В свою очередь посол во Франции Данн (примерно в это же время) сообщает, что инициативе французского правительства по созданию европейского политического руководства аплодируют не только защитники ЕОС и наднациональных структур, но также и противники ЕОС, т.к. создание Европейской федерации, по их мнению, лучше защитило бы западноевропейские страны, чем организация совместной обороны посредством ЕОС. Голлисты, в частности, полагали, что со¬здавать Европейское Оборонительное Сообщество до политического объединения Европы – значит,  «ставить телегу впереди лошади», и предлагали заниматься этим уже в рамках европейской политической конфедерации.
Три секретные телеграммы, отправленные в Госдепартамент американским послом во Франции Данном 11 и 13 июля, рисуют дальнейшие события на континенте, связанные с обсуждением идеи европейского политического сообщества. Высказывается опасение, что такие страны, как Греция и Турция, могут выразить желание стать полноправными участниками» предполагаемого союза, «что могло бы серьезно осложнить дело». В частности, особое беспокойство по этому поводу выражал Робер Шуман, который, однако,  искренне надеялся, что среди наблюдателей от Совета Европы окажется не слишком много греков и турков. Следует помнить, что Греция и Турция оказались в западноевропейском геополитическом регионе, в известной мере, случайно. Без мощного давления со стороны США Турция вообще никогда не стала бы неотъемлемой частью европейского геополитического пространства. Греция же без участия США не заняла бы место в западноевропейском регионе, ибо ее истинное геополитическое положение – среди центрально-европейских стран.
Во Франции на самом деле не было полного единства взглядов. Так, Шуман был готов идти навстречу Идену и, в частности, не возражал против того, чтобы Ассамблея ЕОУС собиралась в том же здании, что и Кон¬сультативная Ассамблея Совета Европы, и даже использовала поначалу тот же самый секретариат. Совсем иначе видел ситуацию Моннэ, который полагал, что США в силах в любой момент надавить на Великобританию в вопросе о Европейском политическом сообществе. Следовательно, работать над «планом Идена» вообще не было нужды. В его Меморандуме, направленном британскому правительству, указывалось, что требуется объединение Европы вокруг ЕОУС, а Совет Европы для данной цели непригоден. Учреждения ЕОУС и Совета Европы существенно различаются по природе. ЕОУС имеет эффективные властные функции, Страсбургская Ассамблея - всего лишь консультативные. Далее Моннэ напоминал, что решения в Совете Министров в Страсбурге принимаются лишь при всеобщем одобрении (т.е. у каждой страны есть право вето), в то время как в Совете Министров ЕОУС решения принимаются простым большинством голосов. В целом, Моннэ полагал, что Совет Европы может быть членом Сообщества не более чем Панамериканский Союз, как его представляют себе в правительстве США.
В то же время подтвердились худшие опасения Шумана относитель¬но намерений Греции и Турции. В Меморандуме, составленном советником по финансовым и экономическим вопросам американского посольства во Франции Томлинсоном 8 июля 1952 г., говорится, что греки и турки обратились к итальянскому правительству с неофициальной просьбой стать полноправными членами политического руководства. Французская сторона была, мягко говоря, не в восторге от этой просьбы. Посол США в Нидерландах Чэпин сообщает 28 июля в Госдепартамент, что французское предложение по созданию политического руковод¬ства не было даже включено в повестку дня совещания министров иностранных дел стран – членов «плана Шумана». Однако за время подготовки к встрече Со¬вета Министров ЕОУС произошли важные изменения. Франция нашла общий язык с Италией, и теперь уже совместные франко-итальянские предложения о создании Европейского Политического Сообщества выносились на суд министров стран-членов ЕОУС (об этом в телеграмме от 13 августа проинформировал Госдепартамент поверенный в делах в Люксембурге Кэтчем).
Перевод франко-итальянских предложений о создании Европейского политического сообщества на английский язык содержится в конфиденциальной телеграмме поверенного в делах во Фран¬ции Ачиллеса, ушедшей в Госдепартамент США 15 августа 1952 г. На следующий же день им была отправлена и вторая телеграмма по тому же адресу - уже с анализом сложившейся ситуации. Ачиллес напоминает, что возможность создания подобного политического сообщества подразумевалась еще в Договоре о ЕОС, подписанном 27 мая 1952 года, а именно - в статье 38. Однако его беспокойство вызывают неко¬торые конкретные пункты франко-итальянского проекта. Так, параграф 4 "b" предоставляет статус представителя или наблюдателя на ассамблее ЕОУС делегату от любой страны, являющейся членом Совета Европы, но исключает подобный статус для делегата от США. Ачиллес считает, в связи с этим, что следует настоять на по¬лучении статуса представителя (или наблюдателя) на Ассамблее для делегата от США, дабы он мог принять активное участие в обсуждении проекта и создании политического сообщества. Далее, Ассамблея сама должна будет определять статус представителей от стран, не входящих в "шестерку". Следовательно, существует опасность того, что некоторые континентальные госу¬дарства смогут настоять на полноправном участии Великобритании в политическом сообществе.  Ачиллес считает, что это противоречило бы национальным интересам США. Третий повод для волнений давало само место встречи - Ассам¬блея ЕОУС должна была собраться в резиденции Совета Европы. Значит, вполне мог возникнуть феномен "взаимопроникновения" двух Ассамблей.
Четвертый параграф документа вызывал у Ачиллеса особое беспокойство. Пункт "а" сужал выбор дополнительных членов Ассамблеи ЕОУС от Франции, ФРГ и Италии. И, что еще хуже, в пункте "d" министры декларировали, что они “были вдохновлены предложениями Идена”. Если министры и далее будут настаивать, что решение ЕОУС работать над проектом политического сообщества  -  всего лишь исполнение "плана Идена", то, по мнению Ачиллеса, не миновать серьезных осложнений, в частности, относи¬тельно роли Совета Европы. 7 сентября 1952 г. Ачиллес жалуется в Госдепартамент, что французское и другие правительства ведут переговоры о Европей¬ском Политическом Сообществе без каких бы то ни было консультаций с американцами. Он полагает, что необходимо срочно найти пути прямого влияния на эти переговоры, пока еще не приняты окончательные решения.
На Совете министров ЕОУС в Люксембурге, проходившем с 9 по 11 сентября 1952 г., среди прочего были рассмотрены франко-итальянские предложения по созданию Европейского Политического Сооб¬щества. Этому вопросу было уделено менее получаса. Министры иностранных дел "шестерки" одобрили окончательный текст резолюции утром 10 сентября, причем было решено, что Конрад Аденауэр представит этот текст на рассмотрение Ассамблеи ЕОУС. В конфиденциальной телеграмме, направленной консулом в Страсбурге Эндрюсом в Госдепартамент 10 сентября, приводится данный документ. Резолюция начинается с преамбулы, где после ссылок на ст. 38 Договора о Европейском Оборонительном Сообществе и на резолюцию № 14 от 30 мая 1952 г. Консультативной Ассамблеи Совета Европы указывается на необходимость выработки статуса наднационального политического сообщества, открытого для всех государств-членов Совета Европы.
Собственно заявление Совета министров состояло из нескольких пунктов, важнейшие из которых приводятся ниже. Пункт "а": Члены Ассамблеи ЕОУС приглашаются к выработке проекта договора, учреждающего Европейское политическое сообщество, взяв за основу принципы ст.38 Договора о ЕОС. Пункт "b": Ассамблея  соберется на пленарное заседание в месте расположения Совета Европы. Она выработает условия, на которых представители других стран и, в частности, тех стран, которые являются членами Совета Европы, могут принять участие в ее работе в качестве наблюдателей. Пункт "с": Совещание министров иностранных дел в качестве Совета министров ЕОУС будет участвовать в работе Ассамблеи. Пункт "d": В течение шести месяцев, считая со времени созыва Ассамблеи ЕОУС, которая состоится 10 марта 1953 г., результаты изучения должны быть представлены Ассамблее ЕОУС так же, как и министрам иностранных дел шести стран. Пункт "е": Правительства провозглашают, что они очень воодушевлены предложениями британского правительства, чья цель - установление как можно более тесных отношений между будущим политическим сообществом и Советом Европы. Пункт “f”: Консультативная Ассамблея будет проинформирована о данном решении.
В следующих телеграммах из Страсбурга Эндрюс более подробно описывает обстановку на первой сессии Совета министров ЕОУС. Министры были поставлены перед выбором - действовать на основе «плана Идена» или «Совместных франко-итальянских предложений». Решено было предпочесть «континентальный» вариант, однако пункт «е» документа содержал «жест благодарности» британскому правительству. Напомним, что без «плана Идена» не было бы и самих «Совместных предложений».
10 сентября 1952 г. впервые собралась Ассамблея ЕОУС. В Меморандуме помощника Госсекретаря США по европейским делам Паркинсона, подготовленном в Вашингтоне 15 сентября того же года, подробно анализируется обстановка на Ассамблее. В частности, сообщается о достигнутой договоренности завершить работу над проектом Договора о Европейском политическом сообществе к марту 1953 г.
В качестве членов Совета Европы Турция и Греция настаивали на своем праве участвовать в европейских интеграционных процессах и активно стремились стать членами предполагаемого Европейского политического сообщества. В Меморандуме Кэмпа от 2 октября 1952 г., посвященном т.н. «Ассамблее ad hoc» («по случаю»), т.е. Ассамблее, специально собранной для выработки Договора о Европейском Политическом Сообществе, говорится, что Турцию и Грецию представляют на данной Ассамблее два наблюдателя с правом выступать в комитете, представлять письменные и устные заявления. Большее количество подобных наблюдателей от стран-членов Совета Европы, но не членов ЕОУС, разрешено было направить лишь Велико¬британии (3 человека). От Швеции, Исландии, Дании и Норвегии при¬сутствовало лишь по одному наблюдателю.
"Ассамблея ad hoc" состояла из Ассамблеи ЕОУС в полном составе и дополнительных представителей (наблюдателей) числом 13. Первоначально, правда, предполагалось участие 26 наблюдателей, но это число было сочтено чрезмерным. Председателем был избран Поль-Анри Спаак. "Ассамблея ad hoc" образо¬вала на встрече в Брюсселе 6-8 октября рабочую группу Конституци¬онного комитета из 10 членов, входящих в три подкомитета: по институционным (т.е. организационным) вопросам; по правам и полно¬мочиям будущего Европейского политического сообщества; по связям предполагаемого Европейского политического сообщества с другими международными организациями. Вопрос о статусе наблюдателя от США  на встрече в Брюсселе еще не был решен.
23-28 октября 1952 г. в Париже прошла вторая сессия Конституционного комитета "Ассамблеи ad hoc", где было выработано соглашение относительно двухпалатного парламента будущего Европейского политического сообщества. Специально оговаривалось, что одна из палат должна будет избираться напрямую. Французские представители затронули потенциально опасную проблему заморских территорий, т.е. колони¬альных владений Франции. Они утверждали, что Французская респуб¬лика состоит из метрополии, заморских департаментов и заморских территорий, причем это единство неделимо. Только лишь Французская метрополия не может участвовать в Европейском Союзе. Таким образом, Франция, как и Великобритания, оказалась в двойственном по¬ложении: стремление сохранить свои колониальные владения пришло в противоречие со стремлением принять активное участие в движении за Европейский политический союз.
Две "первостепенные" колониальные державы - Великобритания и Франция - столкнулись с серьезными проблемами в своих колониальных владениях, разбросанных по всему миру, сразу после окончания Второй мировой. Для Великобритании особо тяжелым ударом стала утрата Индии в 1947 г.  Франция с сентября 1945-го до середины 1954-го года вела военные действия в Индокитае. Кризис французской колониальной системы реально препятствовал участию Франции в политической интеграции на континенте. В сходной ситуации оказалась и Бельгия, также входившая в «шестерку» и имевшая крупное владение в Африке. Таким образом, вполне проявилась зависимость европейской политики колониальных держав от их же колониальной политики. Великобритания, Франция и Бельгия не могли полноценно участвовать в политической интеграции на континенте, не решив проблем со своими заокеанскими владениями.
Конституционный комитет, сформированный "Ассамблеей ad hoc" в сентябре 1952 г., выполнил первую часть своей работы уже к декабрю того же года. В отчете Комитета от 20 декабря даны рекомендации относительно полномочий и компетенции предполагаемого сообщества, строительства его политических и юридических институтов, а также относительно его связей с другими странами и международными ор¬ганизациями. Все три подкомитета выполнили свои задачи и проясни¬ли природу и принципы устройства нового сообщества. Доклад Кон¬ституционного комитета был представлен на январской (1953 года) сессии "Ассамблеи ad hoc", которая заседала совместно с Кон¬сультативной ассамблеей Совета Европы в Париже.
Доклад был одобрен обеими ассамблеями. Затем Конституционный комитет продолжил работу над проектом Договора, и к 26 февраля завершил ее. Проект был готов и должен был быть представлен для окончательного обсуждения "Ассамблее ad hoc". В преамбуле подчеркивалось, что именно народы шести государств решили создать Европейское Политическое Сообщество. Далее содержалось перечисление основополагающих целей: поддержание мира, сохранение цивилизации и общего культурного наследия, экономическое развитие и повышение уровня жизни населения, соблюдение свобод и прав человека. Авторы (и, прежде всего, Поль-Анри Спаак) напоминали о наднациональном характере предполагаемого Сообщества, которое, однако, не будет ни федерацией, ни конфедерацией. Предусматривалась полная институционная структура с ограниченными полномочиями в области обороны, внешней политики и социально-экономической интеграции, а именно: двухпалатный Парламент, Европейский исполнительный совет, Совет национальных министров, Суд и Социально-экономический совет.
Докладчик Ф. Деусс указал на выборы всеобщим голосованием нижней палаты Парламента как на существенный момент участия самих народов в строительстве единой Европы. Парламент, согласно проекту, состоял из Палаты народов и Сената, являясь полноценным законодательным органом Сообщества. В его функции входило принимать законы, рекомендации (ныне они именуются в ЕС директивами), бюджет и осуществлять демократический контроль. Германия, Франция и Италия имели право направить по 63 депутата (Франция также дополнительно 7 депутатов от своих заморских департаментов и заморских территорий), Бельгия и Нидерланды – по 30 депутатов, а Люксембург – 12. Это было, в целом, выгодно малым странам, так как при строгой пропорциональной системе Люксембургу досталось бы лишь одно место. Таким образом, Палата народов должна была состоять из 268 депутатов, в то время как Сенат – из 87 сенаторов, избираемых национальными парламентами. Германия, Франция и Италия получили право направлять по 21 сенатору, Бельгия и Нидерланды – по 10 и Люксембург – 4. Обе палаты, согласно проекту, обладали равными полномочиями, а законы принимались бы последовательным голосованием обеих палат простым большинством (ст. 52). Демократический контроль Парламента над деятельностью Европейского исполнительного совета должен был осуществляться следующим образом. Сенат имел возможность избирать нового Президента, а Палата народов – право выражать вотум недоверия (большинством в три пятых ее состава). В подобных случаях предусматривалась коллективная отставка всего кабинета министров. Однако Европейский исполнительный совет мог, в свою очередь, распустить Палату народов, если голосование о вотуме недоверия (или отказе в доверии) не собирало требуемого большинства. В этой ситуации Совет сам был волен решать: подать в отставку или распустить нижнюю палату Парламента. Наконец, за каждой из палат закреплялось право на расследование.
Европейский исполнительный совет, согласно проекту, «осуществляет руководство Сообществом» и состоит из т.н. «европейских министров» (не более двух человек от каждого государства). На практике это должно было означать по 2 представителя от Германии, Франции, Италии и по одному – от прочих стран «шестерки». Функции Совета напоминают таковые современной Европейской комиссии, то есть это функции правительства в политическом союзе. Председатель совета (Президент) избирается Сенатом – тайным голосованием и простым большинством. Но члены Совета не избираются – они назначаются самим Председателем. Затем Европейский исполнительный совет в полном составе подлежит утверждению Парламентом (каждая из палат выражает доверие простым большинством). За Председателем и после этого остается право отстранить или заменить любого члена Совета (но каждое подобное решение должно быть обязательно одобрено обеими палатами Парламента). Все это позволяет усилить роль Председателя и добиться относительной однородности исполнительного органа. Таким образом, Председатель является ключевой фигурой исполнительной ветви власти и представляет Сообщество на мировой арене.
Полномочия Европейского исполнительного совета включали право законодательной инициативы для достижения основополагающих целей, обозначенных в Договоре. Однако наиболее важной функцией Совета следует считать принятие решений, обязательных для исполнения по всем пунктам, и рекомендаций, которые оставляют право выбора средств для достижения поставленных целей, но обязательных в отношении данных целей. Совет имел также право высказывать свое мнение по любому вопросу, относящемуся к деятельности Сообщества. 
Суд был задуман как своего рода Кассационный суд (или Федеральный трибунал), открытый как для юридических, так и для физических лиц. Социально-экономический совет имел, согласно проекту, консультативные функции. Совет национальных министров должен был (по примеру Специального совета министров ЕОУС) «гармонизировать» деятельность Европейского исполнительного совета и правительств стран-участниц.
Проекты, подготовленные Европейским исполнительным советом, подлежали первые пять лет единогласному утверждению Советом национальных министров – только тогда они получали бы статус законов Сообщества. Далее предполагался переход к утверждению проектов простым большинством голосов. Но все же Парламент, а не Совет национальных министров, имел последнее слово в области законотворчества. Действительно велики были полномочия Совета национальных министров в области координации внешней политики, при приеме новых членов и в области налоговой политики Сообщества.
Проект соглашения предусматривал полную интеграцию структур ЕОУС и ЕОС, создание единого Общего рынка, основанного на свободном перемещении товаров, капиталов и граждан, координацию валютно-финансовой и кредитной политики стран-участниц, а также общие полномочия в области международных отношений. В частности, ст. 67-68 давали Европейскому исполнительному совету полномочия вести переговоры и заключать международные соглашения (или договоры об ассоциации) от имени Сообщества; ст. 74 наделяла Сообщество правом пассивного и активного представительства (в рамках своей компетенции); ст. 76 предполагала предварительное рассмотрение бюджета Сообщества Европейским исполнительным советом с последующим утверждением его Парламентом; ст. 82 указывала на необходимость согласованной валютно-финансовой и кредитной политики; ст. 88 позволяла создавать общественные службы (т.н. «автономные органы») для выполнения ими различных функций под контролем Сообщества.
Ст. 111-113 предусматривали несколько различных вариантов возможного изменения Конституции Сообщества. В первом случае, когда речь шла о наиболее существенных моментах (пересмотре компетенции Сообщества по отношению к странам-членам; изменении содержания понятия о правах человека и основополагающих свободах, гарантированных Сообществом), проект Европейского исполнительного совета должен был получить единогласное одобрение Совета национальных министров, а затем пройти длительную процедуру ратификации Парламентом Сообщества и парламентами государств-членов. Во втором, менее важном, случае (когда изменение касалось отношений между институтами Сообщества или затрагивало гарантии, предоставляемые странам-членам в отношении состава или правил функционирования данных институтов) одобрения национальных парламентов не требовалось. Наконец, процедура могла (в наименее важных случаях) становиться автономной: проект Европейского исполнительного совета подлежал утверждению лишь Парламентом Сообщества.
Обязательность исполнения законов и решений Европейского исполнительного совета, а также постановлений Суда гарантировалась странами-участницами соглашения. При этом отдельные страны получали право обращаться в Европейский исполнительный совет за помощью в обеспечении на их территории конституционного порядка и сохранения демократических институтов. Условия же, когда Сообщество правомочно вмешиваться по собственной инициативе, должен был определить Европейский исполнительный совет при соответствующем единогласном заключении, принятом Советом национальных министров и утвержденном Парламентом (ст. 104).
Политическое сообщество предлагалось сделать открытым для вступления в него стран-членов Совета Европы (а также любого другого европейского государства, которое гарантирует  соблюдение прав человека и основополагающих свобод). Акт принятия должен был осуществляться Европейским исполнительным советом при одобрении Совета национальных министров и подлежал ратификации Парламентом (ст. 116).
Обсуждение проекта состоялось 6-11 марта 1953 г. в Страсбурге. Хотя первоначальный текст подвергся небольшой правке, никаких существенных из¬менений внесено не было. 9 марта Жорж Бидо, президент Специального совета министров, в своем выступлении заявил: «Мы предприняли попытку создать единую Европу. Сначала мы хотели определиться с границами географическими. Здесь, в Страсбурге, пришли к согласию в вопросе о границах свободы. В настоящий момент мы начинаем ее строить в границах, в которых проявляется соответствующая воля». 10 марта "Ассамблея ad hoc" проголосовала за исправленный вариант проекта: 50 делегатов было "за", 5 - воздержались, против не выступил никто. Однако Комитет министров Совета Европы отказался обсуждать данный проект Договора. Поскольку политическая интеграция самым существенным образом касалась лишь представителей стран «шестерки», в начале мая 1953 г. было принято решение дождаться заключения министров иностранных дел стран–членов ЕОУС.
Министры собрались 8 августа того же года в Баден-Бадене. Обсуждение проекта Договора о Европейском политическом сообществе вызвало горячую дискуссию. Французская делегация с самого начала заняла деструктивную позицию и отвергала все позитивные предложения германской и других делегаций. Особо яростное сопротивление французской стороны вызывало упоминание "европейской исполнительной власти". Принципиальная позиция Франции состояла в том, что никаких новых исполнительных структур не нужно. Французы соглашались только  на создание Парламента, избираемого напрямую, и на "специальное руководство" ЕОУС и ЕОС, подотчетное этому парламенту. В результате, в итоговом коммюнике говорилось уже не о "наднациональных структурах", а всего лишь о "сообществе суверенных государств". Американский посол во Франции Диллон сообщает 10 августа 1953 г. в Госдепартамент, что члены французской делегации не желали участия США в обсуждении проекта и не допустили наблюдателей от США и Великобритании, хотя члены немецкой и итальянской делегаций хотели их видеть за столом переговоров для противодействия “разрушительной” линии французской стороны. При этом США были охарактеризованы французами как "неевропейская страна", чье участие в европейских интеграционных процессах неуместно и нежелательно.
Как мы видим, позиция Франции претерпела всего лишь за один год кардинальные изменения. Если ранее французы были согласны на участие в политическом сообществе Великобритании и США и резко выступали лишь против подобных претензий Греции и Турции, то теперь, после структурирования руководящих органов ЕОУС, во внимание стали приниматься только интересы стран «шестерки». При этом Франция не желала ни углубления политической интеграции, ни территориального расширения существовавшего блока стран – членов ЕОУС. Естественно, подобная позиция могла быть охарактеризована всяким объективным наблюдателем как «деструктивная».
Римская конференция, специально посвященная проблеме Евро¬пейского политического сообщества, проходила с 22 сентября по 9 октября 1953 г. в условиях резко обострившихся противоречий между Францией и Германией по саарскому вопросу. Выяснилось, что создание ЕОУС не обеспечило автоматически решение этой серьезной проблемы. Кроме того, во многих странах возникли серьезные трудности с ратификацией Договора о Европейском оборонительном сообществе, особенно же - во Франции и Бельгии. Причем вопрос о ратификации Договора о ЕОС оказался роковым образом связан с обсуждением проекта Договора о политическом со¬обществе. Срыв ратификации, как уже стало ясно, мог привести и к срыву переговоров.
Римская конференция, несмотря на принятое решение o создании двухпалатного парламента, была фактически провалена. Два Меморандума, составленные Розалиндой Сойер, Мириам Кэмп и Рут Филлипс, сотрудницами Офиса европейской региональной  политики, 13 и 20 ноября 1953 г., рисуют безрадостную картину обсуждения проекта договора. Остались нерешенными вопросы о взаи¬моотношениях Верхней палаты предполагаемого Парламента и Совета министров, о взаимоотношениях исполнительных органов Европейского политического сообщества и Совета министров ЕОУС, о полномочиях сообщества в вопросах финансов и внешней политики, о контроле над финансовой сферой и многие другие из-за отсутствия согласия по некоторым «более существенным» вопросам. К числу подобных более существенных вопросов относилось, в частности, требование Франции и Бельгии допустить их в предполагаемое сообщество вместе со своими колониальными владениями. Одновременно страны «шестерки» пытались вытолкнуть из нового сообщества всех «посторонних» претендентов: от Великобритании и США до Греции и Турции. Подобная тенденция, наряду с обострением франко-германских отношений, никак не способствовала успеху переговорного процесса.
На встрече министров иностранных дел в Гааге 26-28 ноября 1953 г. попытки принять новые важные решения по вопросу о Европей¬ском политическом сообществе также потерпели провал. Правда, Дания согласилась, наконец, на всенародное избрание нижней палаты Парламента Европейского поли¬тического сообщества (с самого начала), а Франция дала согласие предоставить этой палате некоторые пол¬номочия в области исполнительной власти. Однако итоговое коммю¬нике практически повторяло те договоренности, что были достиг¬нуты уже в Риме, как сообщает в Госдепартамент американский по¬сол в Нидерландах Мэттьюс в телеграмме от 28 ноября.
8 января 1954 г. в Париже началась работа Комитета государственных экспертов по Европейскому политическому сообществу. Представитель США в ЕОУС Брюс информирует 11 февраля 1954 г. Госдепартамент о том, что комитет государственных экспертов по ЕПС достиг очень немногого со времени парижских встреч, начавших¬ся 8 января 1954 г. Комитет готовил тогда доклад, который был представлен министрам иностранных дел 15 марта. В следующем со¬общении - от 22 марта 1954 г.- Брюс передает, что второй месяц перего¬воров в Париже Комитета "шестерки" по Европейскому политическому сообществу завершился впустую, ничем не изменив ранее достигнутые договоренности. Хотя комитет подготовил доклад объемом более 200 страниц, он мало добавил к сущности римских соглашений шести¬месячной давности и по большому количеству пунктов представлял собой шаг назад со времени Римской встречи. Далее у Брюса идут обычные жалобы на неконструктивную позицию французского правительства, из-за чего никакие новые шаги в направлении европейской интеграции оказываются невозможными.
Итак, деструктивная позиция Франции стала одной из важнейших причин срыва европейской политической интеграции. У французского правительства возникли серьезнейшие проблемы - как во внешней, так и во внутренней политике. Кризис французской колониальной системы был налицо. В 1953 г. Франции пришлось признать Лаос независимым королевством и вывести свою администрацию из Камбоджи. До середины 1954 г. продолжалась бесперспективная война в Индокитае против Демократической Республики Вьетнам. Начала резко обостряться обстановка в Алжире. В метрополии социалисты все громче требовали 'демократического контроля" над европейской армией, предусмотрен¬ной соглашением о ЕОС. 30 августа 1954 г. французский парламент провалил ратификацию данного договора, чем обусловил и кризис в деле создания Европейского политического сообщества. Нельзя забывать, что проект политической интеграции базировался на статье 38 Договора о Европейском оборонительном сообществе. В результате первая попытка создания европейских политических структур была сорвана.
Другими причинами провала стали: безосновательные претензии стран-членов Совета Европы, но не членов ЕОУС, на вхождение в Европейское политическое сообщество; столь же безосновательные претензии Франции и Бельгии на вхождение в новое сообщество вместе со своими колониальными владениями; стремление Великобритании поставить Европейское политическое сообщество под контроль Совета Европы; нерешенные проблемы во взаимоотношениях Германии и Франции. Безусловно, нежелание западноевропейских стран видеть в новом Сообществе  Грецию и Турцию и одновременно стремление включить в данное Сообщество африканские колонии сыграли роковую роль. Урок заключается в том, что нельзя решать проблему политической интеграции на европейском континенте, не решив проблемы с колониальными владениями и полностью игнорируя интересы европейских стран, не принадлежащих к Западной цивилизации.
Позиция Великобритании, ставшая с конца 1953 г. вполне конструктивной, уже не смогла ничего изменить. Британское руководство слишком поздно начало переговоры об «ассоциированном членстве» в ЕОУС. Когда в конце ноября 1954 г. Совет министров «шестерки» одобрил проект Договора о данном членстве, первая попытка создания европейских политических структур уже была сорвана. Наконец, Америка слишком долго занимала выжидательную позицию в деле европейской политической интеграции. У США были мощные рычаги воздействия на ситуацию в регионе, которыми слишком осторожно и неуверенно пользовались. Американская администрация, пришедшая в Белый Дом в 1953 г., первоначально расценила провал ратификации Договора о ЕОС и срыв переговоров о создании ЕПС как провал европейской интеграции в целом. И в этом она была явно не права: вновь созданные органы ЕОУС работали достаточно плодотворно.
Итак, «выжить» удалось лишь «плану Шумана». Автор не  берется утверждать, что религиозные мотивы играли важнейшую роль на начальном этапе европейской интеграции, однако сам Робер Шуман писал, что Святой Престол, благодаря своей независимости, беспристрастности и незаинтересованности, стал тем авторитетным  и осведомленным советчиком, к голосу которого прислушивались все. Особую роль в европейской интеграции сыграл и принцип субсидиарности, прямо заимствованный из учения Римско-Католической Церкви. Кроме того, многие лица, принимающие решения, причастные к осуществлению «европейского проекта» в первой половине 50-х гг. ХХ в. (Ж. Моннэ, Р. Шуман, К. Аденауэр, А. де Гаспери и др.), не только исповедовали католицизм, но и искренне верили в возможность возрождения Христианской Европы.



2. СООБЩЕСТВА, ЕАСТ И «ЕВРОПА ОТЕЧЕСТВ»
(1955-1975 гг.)

Создать единую Европу одним мощным рывком не удалось. Однако неудача многому научила сторонников углубления западноевропейской интеграции, которые оставили максималистские планы и решили продвигаться вперед постепенно, шаг за шагом. Одной из узких, но перспективных областей сотрудничества могла стать, в частности, атомная энергетика. Ее развитие в 50-х гг. прошлого века вызывало у многих жителей Западной Европы противоречивые чувства страха и надежды. Страх был связан с атомным оружием (которое очень быстро перестало быть монополией США), а надежды возлагались на «мирный атом» как на новый и практически неиссякаемый источник энергии. СССР, Великобритания (а позднее – и Франция) включились в гонку атомных вооружений. Однако для немцев доступ к атомному оружию был закрыт, и никакое сотрудничество с ними в этой области было невозможно. Зато использование атома в мирных целях было открытой областью – здесь не возбранялся обмен опытом даже с Германией. При этом доклады экспертов убеждали, что именно атом вскоре станет главным источником энергии для экономически развитых стран мира.
В этой совершенно новой технологической области методы плана Шумана могли оказаться особенно успешными. Поэтому Жан Моннэ считал совершенно закономерным создание специализированного международного учреждения (наподобие  ЕОУС) для развития атомной энергетики в мирных целях. Поль-Анри Спаак поддержал данный проект, который оформили в виде декларации, и взялся убедить своих коллег. П.-А. Спаак, один из организаторов Европейского движения, а в 1954-1957 годах – министр иностранных дел и внешней торговли Бельгии, обладал достаточным политическим влиянием в Западной Европе. Именно он предложил министрам иностранных дел «шестерки» принять данную декларацию за основу для работы, а позднее в решающей степени способствовал появлению на свет договоров о ЕЭС и Евратоме. Еще в декабре 1952 г. министр иностранных дел Нидерландов Ян-Виллем Бейен разработал свой план таможенного союза. Теперь он взялся подготовить новый документ – в результате появился «Меморандум стран Бенилюкса к шести странам-участницам европейского Объединения угля и стали». Наряду с предложением «Экономического Сообщества» в документе содержалось почти все, что касалось создания новой организации для развития атомной энергетики в мирных целях. Договоры о создании «Экономического Сообщества» и Евратома, согласно данному плану, предстояло подписать на конференции, где должны были присутствовать правительства «шестерки», руководство ЕОУС и представители британского правительства. Таким образом, провал проектов о создании ЕОС и ЕПС заставил приверженцев западноевропейской интеграции сосредоточиться на насущных экономических проблемах.
Конференция министров иностранных дел «шестерки» в Мессине открылась 1 июня 1955 г. Министры приняли за основу для соглашения Меморандум Бенилюкса, внеся в него лишь несколько смягчающих моментов, и предложили описание рабочей процедуры. Проект распространения опыта ЕОУС на хозяйственные структуры стран-членов в целом вызвал всеобщее одобрение. 2 июня на свет появилась резолюция, согласно которой создавался Комитет, состоящий из делегатов и правительственных экспертов. Он должен был подготовить доклад для министров, которые затем брали на себя обязательство дать дальнейшие инструкции по доработке договоров. В коммюнике, опубликованном по итогам конференции, подчеркивалось также, что страны-участницы придерживаются «единого мнения» о важности «совместного развития главных путей сообщения» в целях объединения Европы и дальнейшего продвижения по пути «европейского строительства».
Меж тем Брезертон, британский дипломат, представлявший на Мессинской конференции в качестве наблюдателя интересы своей страны, покинул ее в знак протеста, произнеся настоящую отповедь. По его мнению, не было никаких шансов согласовать обсуждаемый будущий договор; если все-таки согласовать удастся, у него нет никаких шансов быть ратифицированным; а если будет ратифицирован, нет шансов, что его станут выполнять. Если же выполнять его будут, для Британии он останется совершенно неприемлемым. Комитет наметил создание институтов, которые «пугали» Брезертона. Демарш британского представителя не остался незамеченным, однако Великобритания по-прежнему приглашалась к участию в работе Комитета.
Верховному органу ЕОУС, в котором теперь председательствовал Рене Мейер, предстояло участвовать в этом процессе и оказывать ему содействие. Председателем Комитета экспертов был назначен П.-А. Спаак. Со стороны Верховного органа ЕОУС для работы в Комитете были выделены лучшие силы: Пьер Юри, Поль Делуврие, Дирк Спиренбург. Таким образом, был дан мандат сделать дальнейшие шаги в направлении западноевропейской экономической интеграции.
А. Тьери, один из идеологов «европеизма», так охарактеризовал избранную на конференции в Мессине тактику: идея Европы просачивалась там, где встречала наименьшее сопротивление. Ее первым проявлением было «таможенное разоружение». В свою очередь А. Мюллер-Армак, статс-секретарь министерства хозяйства ФРГ и один из авторов Римских договоров, высказал убеждение, что
конференция в Мессине сознательно вела работу в таком направлении, чтобы задача по созданию европейской политической интеграции, которая постоянно имелась в виду, была решена окольным путем экономической интеграции.
В начале лета 1955 г. Ж. Моннэ, оставив пост Председателя Верховного органа ЕОУС, посвятил себя созданию Комитета борьбы за Соединенные Штаты Европы. Он считал политические партии и профсоюзы реальной силой и решил заручиться их поддержкой в целях достижения европейского единства. Главная цель состояла в том, чтобы побуждать правительства европейских стран передавать все большую часть своей компетенции европейским институтам. А для этого нужно было, чтобы некая внешняя сила постоянно воздействовала на правительства. Разумеется, Соединенные Штаты Америки поддерживали образование новых Европейских Сообществ, но их мнение уже переставало решающим образом влиять на ход западноевропейской экономической интеграции. Моннэ встретился с ответственными функционерами более чем 20 партий, представлявших семь десятых избирателей в шести странах, и с руководителями профсоюзов, объединявших 14 млн. трудящихся. Он не обращался только к голлистам и коммунистам, ибо и те, и другие находились в оппозиции идее европейского единства. В результате христианские демократы, либералы и социалисты «шестерки» обещали Моннэ полную поддержку в деле углубления европейской интеграции. Сам Моннэ, еще один бывший член Верховного органа ЕОУС Жак ван Хельмонт, Франсуа Дюшен, Ричард Мейн и Макс Конштамм занялись налаживанием аппарата предполагаемого Комитета.
Лидеры основных политических партий и профсоюзов «шестерки» получили в начале октября 1955 г. от Моннэ письмо, в котором тот обращался с просьбой принять участие в учреждении Комитета борьбы за Соединенные Штаты Европы. Каждое лицо, участвовавшее в учреждении Комитета, в дальнейшем  должно было ходатайствовать о вступлении в Комитет той организации, которую оно представляло. Подразумевалось, что политические или профсоюзные организации, вступающие в Комитет, будут представлены там делегатами, имеющими соответствующий мандат. Комитет был нужен, чтобы гарантировать единство действий организаций-членов с целью конкретными делами добиваться создания Соединенных Штатов Европы. Ближайшая  цель  состояла  в  том,  чтобы  все организации довели до сведения своих правительств, парламентов и общественного мнения свою решимость сделать Мессинскую резолюцию от 2 июня прошлого года реальным шагом к созданию Соединенных Штатов Европы. Необходимо было добиться того, чтобы государства делегировали некоторые из своих властных полномочий федеральным учреждениям, которые будут выступать как представители всех стран-участниц. Речь шла также о том, чтобы обеспечить тесное участие Великобритании во всех этих начинаниях.
Согласие лидеров большинства партий и профсоюзов удалось получить, и 13 октября 1955 г. одновременно в шести столицах было публично объявлено об учреждении Комитета борьбы за Соединенные Штаты Европы. Свободный от любого подчинения правительствам, он должен был функционировать, используя минимум средств. Штаб-квартира располагалась в Париже на авеню Фош, всего в двух комнатах. Средства Комитета складывались, главным образом, из взносов организаций-членов. Поэтому аппарат оставался немногочисленным, а бюджет – минимальным. Реальная деятельность  началась в январе 1956 г. и продолжалась двадцать лет. Первоначально в Комитет вошло тридцать коллективных членов (двадцать партий и десять мощных профсоюзных федераций) из семи стран («шестерка» плюс Великобритания). Пленарные сессии собирались один-два раза в год. На них принимались резолюции, оказывавшие существенное влияние на политику европейских правительств. Но основная работа Комитета осуществлялась через повседневные контакты с сетью его членов.
Первая сессия Комитета проходила 18 января 1956 г. в Париже  (в то же время в Брюсселе продолжались переговоры под председательством П.-А. Спаака, последовавшие за конференцией в Мессине). Моннэ подготовил тексты Заявления и Декларации, где предлагалось создание Евратома по образцу ЕОУС. Его исполнительный орган, Комиссия по атомной энергии, должна была обладать правом собственности на ядерные материалы, произведенные и импортированные, и контролировать их использование с начала и до конца. Только она наделялась полномочиями вести переговоры и заключать соглашения с третьими странами. Она же должна была нести ответственность за соблюдение правил безопасности. В Заявлении, в частности, говорилось, что надо действовать быстро, если Европа не хочет упустить свой шанс. Атомная промышленность, вырабатывая энергию, способна также изготавливать бомбы. Поэтому в атомной энергетике экономические и политические аспекты неразделимы. Европейское Сообщество должно направить атомную энергию исключительно на мирные цели. Такой выбор требует безукоризненного контроля. Он открывает путь ко всеобщему контролю в мировом масштабе. Прилагаемая декларация была представлена на утверждение парламентов Германии, Бельгии, Франции, Италии, Люксембурга и Нидерландов. 
Среди участников парижской встречи были: Ги Молле, Аминторе Фанфани, Джовани Малагоди, Уго Ла Мальфа, Тео Лефевр, Макс Бюзе, Д.А.У. Бургер, Эрих Олленхауэр, Герберт Венер, Ганс Фурлер, Морис Фор, Рене Плевен, Робер Ботро, Август Кул, Вальтер Фрайтаг и многие другие видные политические деятели европейского масштаба. Все они подписались под документом, провозгласившим позицию Комитета. Развитие атомной энергетики в мирных целях открывало перспективы новой индустриальной революции и создавало возможности глубокой трансформации условий труда и жизни людей. Объединившись, страны-участницы интеграционного проекта были способны сами развивать атомную промышленность. Они составляли единый регион, способный быть на уровне великих мировых держав. Однако порознь они не могли преодолеть отставание, являвшееся следствием европейской раздробленности. Проект Евратома получил единогласную поддержку в Комитете, но немцы и французы голосовали за него по разным причинам. Первые видели в проекте возможность вступить в ядерный век мирным путем, причем Общий рынок был их главной задачей, а Евратом – лишь небольшим шагом на пути к нему. Вторые, напротив, считали Сообщество по атомной энергии ясной и четкой идеей, способной обеспечить энергетическую независимость Западной Европы посредством общих усилий, а Экономическое Сообщество – чем-то туманным и далеким. Таким образом, в Париже было решено ускорить создание Евратома, а Общий рынок должен был стать следующим этапом европейской интеграции (поэтому рассмотрение проекта Экономического Сообщества было отложено).
Напротив, в Брюсселе, в комитете П.-А. Спаака, разрабатывались одновременно два проекта. Спаак полагал, что Аденауэр будет нуждаться во всевозможной поддержке, и что объединение Европы (вместо невозможного в условиях биполярного мира объединения Германии) позволит консолидировать здоровые силы западногерманского общества. Однако Спаака тревожило негативное отношение Великобритании к проектам ЕЭС и Евратома. Он вел по этому поводу оживленную дискуссию с Гарольдом Макмилланом, британским представителем на переговорах и будущим премьер-министром Великобритании (в 1957-1963 гг.).
В мае 1956 г. в Венеции была проведена очередная встреча министров иностранных дел стран «шестерки». После обсуждения представленных разработок министры согласились с тем, что целесообразно вести дело к полной экономической интеграции, сохраняя вместе с тем в качестве обособленного направления интеграцию к сфере атомной энергетики.
В июле 1956 г. резолюция первой сессии Комитета борьбы за СШЕ была обсуждена и принята шестью парламентами. Однако во Франции на заседании Национального собрания Ги Молле, глава правительства и лидер французской Социалистической партии, заявил, что Евратом не станет препятствием для возможного решения Франции создать собственное атомное оружие. По этому пункту французские социалисты резко разошлись с социалистами немецкими, которые в ответ усилили свою позицию. Так, в октябре того же года Эрих Олленхауэр, лидер немецких социал-демократов, писал министру иностранных дел ФРГ Хайнриху фон Брентано, что его  партия считает абсолютно необходимым в целях безопасности строжайший контроль за использованием расщепляющихся материалов на базе собственности на эти материалы со стороны Евратома.
В тот момент правительство ФРГ было расколото. Франц Йозеф Штраус и Людвиг Эрхард блокировали переговоры о Евратоме в Брюсселе в надежде на двусторонние соглашения с США. Только когда после визита Ф.Й. Штрауса в Вашингтон эта надежда развеялась, К. Аденауэр смог настоять на своем подходе к контролю над расщепляющимися материалами и прибыл в начале ноября 1956 г. в Париж на переговоры с Ги Молле. Их соглашение было абсолютно необходимо, так как несколькими месяцами ранее Д. Эйзенхауэр предложил западноевропейским странам двадцать тонн урана-235 для использования в мирных целях, но только при условии международного контроля. Быстрое создание Евратома давало шанс заменить международный контроль контролем чисто европейским - и тем самым сохранить независимость нового Сообщества.
19 сентября 1956 г. Комитет Моннэ вновь собрался в Париже и принял резолюцию в связи с национализацией Египтом Суэцкого канала, где, в частности, говорилось, что от снабжения Западной Европы энергоносителями зависит прогресс или упадок западноевропейских стран. Западная Европа получала пятую часть необходимой ей энергии за счет импорта. Большая часть импорта нефти шла с Ближнего Востока. Такая зависимость порождала неуверенность и постоянную опасность конфликтов. Возможность оказывать давление на Западную Европу с помощью ближневосточной нефти мешала развитию мирных отношений между Западной Европой, Африкой и Азией, и в целом – между Востоком и Западом. Объединяя свои ресурсы, западноевропейские страны могли бы производить атомную энергию в нужное время и в нужном количестве, чтобы поддерживать в разумных пределах свой импорт нефти и угля. Комитет потребовал от правительств быстрейшего заключения договора о Евратоме и его ратификации до конца года, а в качестве первого шага предложил европейским министрам поручить трем выдающимся специалистам составить доклад о возможностях развития атомной энергетики в объединенной Западной Европе.
Это поручение действительно было дано – в группу, которую окрестили «Три мудреца», вошли Луи Арман (автор самого названия – «Евратом»), Франц Этцель и итальянский атомщик Франческо Джордани. Они вели свое исследование шесть месяцев, посетив США, Канаду и Великобританию. В результате появился документ, указывающий точную цель и определяющий этапы ее достижения. Франко-британская операция 5 ноября 1956 г. в зоне Суэцкого канала, угрозы со стороны СССР и уклончивая позиция США оставили у французов унизительное чувство своей экономической и политической незащищенности. Необходимость интеграции стала ощущаться еще острее – только так можно было сохранить престиж и перспективу независимого развития западноевропейских народов. Луи Арман в шутку даже предложил поставить памятник Г.А. Насеру как человеку, подтолкнувшему Европу к федерации.
Тем временем в Брюсселе Комиссия П.-А. Спаака шаг за шагом готовила проекты договоров о создании Общего рынка и Евратома. Главным автором текстов здесь выступил Пьер Юри, что никак не уменьшает заслуги Спаака в защите и пропаганде новых Сообществ. Доклад Спаака помог более четко наметить перспективу. Но Евратом ждал, когда будет согласован проект Общего рынка, так как по политическим соображениям оба договора, связанные между собой противоречивыми интересами, могли быть подписаны только одновременно. Франция стремилась обставить проект ЕЭС разными условиями в свою пользу, требуя преимуществ в области производства и, особенно, в области социальных отчислений, считая их слишком тяжелыми для себя. Кроме того, предлагалось включение в Общий рынок сельского хозяйства и заморских территорий. Каждая проблема влекла за собой массу технических трудностей, но все же в начале 1957 г. для завершения дела не хватало только политической воли.
Госдепартамент США ясно выразил 15 января 1957 г. свою поддержку дальнейшему политическому и экономическому усилению Западной Европы, правда, «внутри расширяющегося Атлантического сообщества». Но совещание министров, отложенное на две недели, вызвало задержку переговорного процесса на два месяца. В это время в ФРГ сложилась очень непростая обстановка. Западные немцы видели в Евратоме попытку взять под опеку их промышленность, и были согласны на подписание данного договора только в связке с договором о ЕЭС. Кроме того, 6 июля 1957 г. Бундестаг завершал свою работу, после чего, в сентябре, предстояли всеобщие выборы. Каждый потерянный день увеличивал риск, что социалисты из СДПГ ужесточат свою оппозицию Евратому или, в лучшем случае, воздержатся при голосовании. 
В феврале 1957 г. компромисс между интересами ФРГ и Франции был найден. Проблема Саара решалась окончательно. Евратом становился собственником расщепляющихся материалов. Франция вступала в Общий рынок вместе со своими заморскими территориями. Германия получала расширенные экспортные рынки для своих промышленных товаров, а Франция – новые рынки и субсидии для ее сельского хозяйства в рамках Общей сельскохозяйственной политики (ОСП). В Преамбуле Договора о ЕЭС декларировались более скромные задачи, чем в Договоре о ЕОУС, - заложить  основы для всё более тесного союза европейских народов, обеспечить экономический и социальный прогресс путем общих действий, направленных на устранение разделяющих Европу барьеров. Было признано, что устранение препятствий требует согласованных действий для гарантирования устойчивого развития, сбалансированной торговли и честной конкуренции. В Преамбуле нашла также отражение проблема преодоления разрыва в уровне жизни, экономическом и социальном развитии различных регионов Западной Европы. Подчеркивалось стремление не только укреплять единство экономики, но и уменьшать различия между регионами и преодолевать отсталость тех из них, которые находятся в менее благоприятных условиях.
Договор о ЕЭС имеет, помимо Преамбулы, шесть частей, насчитывающих 248 статей, а также четыре приложения, содержащие разъяснения по разным сферам применения определенных положений. Основные направления деятельности определены в ст. 3 следующим образом: устранение между государствами-членами таможенных сборов и количественных ограничений на импорт и экспорт товаров, а также всех других эквивалентных по своим последствиям мер; введение общего таможенного тарифа и общей торговой политики по отношению к третьим государствам; устранение между государствами-членами препятствий свободному движению лиц, услуг и капиталов; введение общей политики в области сельского хозяйства; введение общей политики в области транспорта; предотвращение нарушений правил конкуренции в общем рынке; согласование экономической политики государств-членов и устранение «неравновесий» в платежных балансах; сближение законодательств государств в той мере, в какой это необходимо для функционирования общего рынка; создание Европейского социального фонда с целью улучшения возможностей занятости для трудящихся и содействия повышению их жизненного уровня; создание Европейского инвестиционного банка, призванного способствовать экономическому развитию Сообщества путем привлечения новых ресурсов; ассоциация с заморскими странами и территориями с целью увеличения торговли и совместного содействия экономическому и социальному развитию.
25 марта 1957 г. в Риме состоялось торжественное подписание договоров о создании ЕЭС и Евратома. Европейское сообщество по атомной энергии имело, как и ЕОУС, отраслевой характер и ставило своей задачей объединение усилий в развитии ядерной энергетики, используемой в мирных целях. Европейское экономическое сообщество, напротив, имело универсальный характер. Создание ЕЭС стало решающим шагом к осуществлению стратегии западноевропейской экономической интеграции. Ближайшая задача заключалась в создании к 1970 году таможенного союза и общего рынка товаров. Но договор о создании ЕЭС предусматривал также введение общей аграрной и торговой политики и координацию других важнейших направлений экономической политики государств-членов.
Начался процесс ратификации договоров национальными парламентами. Следовало спешить, дабы успеть до начала парламентских каникул (особенно это касалось бундестага ФРГ). 22 июня Ж. Моннэ и М. Конштамм посетили Бонн и провели переговоры с Э. Олленхауэром, который полагал, что лучше отложить дебаты до осени. Лидера СДПГ удалось уговорить поддержать ратификацию, и 5 июля его партия проголосовала «за» вместе с ХДС, Немецкой партией и частью либералов. Несколько дней спустя во французском Национальном собрании договоры также успешно прошли этап ратификации: 342 голоса «за» и только 239 голосов «против» (голлисты, коммунисты и часть радикалов). 30 июля состоялось голосование в Италии, где договоры были ратифицированы 311 голосами против 144 при 54 воздержавшихся. Христианские демократы, либералы, республиканцы и социалисты Джузеппе Сарагата образовали внушительное большинство. Социалисты Пьетро Ненни проголосовали за Евратом, но воздержались от поддержки Общего рынка. 19 ноября договоры были одобрены бельгийской Палатой депутатов (174 голосами против четырех). 26 ноября состоялась ратификация договоров люксембургским парламентом (46 голосами против 3). Процесс ратификации завершился в Нидерландах, где обе Палаты поддержали договоры подавляющим большинством голосов. Повсюду Сенаты согласились с голосованием нижних палат. Таким образом, удалось достичь широкого демократического консенсуса. Все партии, представленные в Комитете борьбы за СШЕ, голосовали в полном соответствии со своими обязательствами.
1 января 1958 г. договоры вступили в силу. Начался этап создания новых структур. Вальтер Хальштейн возглавил ЕЭС, а Луи Арман – Евратом. Встал вопрос о местопребывании руководящих органов новых Сообществ. В ноябре 1957 г. Комитет борьбы за СШЕ выступил с инициативой собрать в одном месте учреждения ЕОУС, ЕЭС и Евратома, выделив для этого «Европейский округ», управляемый европейскими учреждениями и «легко доступный для всех». В январе 1958 г. министры стран «шестерки» в принципе согласились с идеей единого местопребывания, но не смогли договориться относительно выбора места. Люксембург, к примеру, хотел сохранить учреждения ЕОУС, но при этом боялся «нового европейского вторжения». А бельгийские члены  в знак протеста даже покинули на некоторое время Комитет борьбы за СШЕ. В результате долгих поисков компромисса Брюссель стал местом пребывания вновь создаваемых учреждений. Разброс европейских институтов по разным городам и странам предотвратить не удалось.
В июне 1958 года к власти во Франции пришел Шарль де Голль, который, долгое время находясь в оппозиции, постоянно говорил о грандиозном проекте единой Европы от Атлантики до Урала, состоящей из расположенных рядом суверенных государств. По сравнению с этим проектом Сообщество шести выглядело столь ничтожным, что сам генерал даже не снисходил до его критики, предоставляя это другим политикам (выступавшим от его имени). Активный противник всякого «слияния» и любой «наднациональной власти», генерал, однако, поддерживал конфедеративное устройство единой Европы. В этой ситуации перескакивание через этапы интеграционного процесса не представлялось возможным, следовало на время забыть о политическом объединении и сосредоточиться на построении Общего рынка.
В декабре 1958 г. британское правительство во главе с Гарольдом Макмилланом высказалось за переговоры о создании зоны свободной торговли между «шестеркой», Великобританией и некоторыми другими западноевропейскими странами. 1 января 1959 г. состоялось первое снижение – на 10% - общего уровня таможенных тарифов странами «шестерки». Началось реальное осуществление стратегии равномерного ступенчатого снижения общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле. Итогом должна была стать полная отмена таможенных сборов, количественных квот и других ограничений в торговле между государствами-членами.
Комитет борьбы за СШЕ в ноябре 1959 г. обратился с призывом к правительствам «шестерки» ускорить прохождение этапов, предусмотренных договором. В результате в 1960 г. было осуществлено снижение общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле сразу на 20%. Параллельно проводилось постепенное сокращение разрыва между средним и национальным уровнями тарифов. Опережающее понижение таможенных пошлин между странами «шестерки» и немедленное установление общих тарифов в торговле с третьими странами укрепляли единство ЕЭС.
На фоне благоприятной экономической конъюнктуры стали появляться новые проекты углубления интеграции и придания ей политического измерения. В 1960 г. вышла в свет книга французского социолога М. Алле «Объединенная Европа. Путь к процветанию», где предлагалось создать «политический орган» для того, чтобы преодолевать «давление частных интересов» отдельных стран и граждан, обеспечивать честную конкуренцию и гарантировать всем слоям населения гражданские и политические свободы. В результате «синтеза либерализма и социализма», где соединятся от либерализма – его техника высокоэффективного управления децентрализованной экономикой, основанной на частной инициативе и конкуренции цен, от социализма – его стремление к улучшению экономической организации путем структурных реформ, Алле предрекал появление в Западной Европе более справедливого общества.
5 сентября 1960 г. генерал де Голль неожиданно выдвинул во время пресс-конференции следующее предложение. Осуществление постоянного сотрудничества в Западной Европе он рассматривал как желательное, возможное и практически полезное «в политической области, в экономической области, в культурной области и в области обороны». Система взаимодействия должна была включать в себя «регулярное согласование действий ответственных правительств», создание специализированных учреждений, подчиненных правительствам, таких как Комиссия по вопросам оборонной политики и Постоянный политический секретариат с местопребыванием в Париже, Ассамблею, состоящую из представителей национальных парламентов, а также проведение «широкого европейского референдума». Что же касается «некоторых более или менее наднациональных органов», то они «имеют техническую ценность, но не имеют и не могут иметь политического авторитета и политической эффективности». Таким образом, де Голль, по-прежнему негативно относясь к наднациональным институтам ЕС, взял на себя дипломатическую инициативу в деле политического переустройства Западной Европы. При этом генерал настаивал на полном подчинении европейских учреждений национальным правительствам, что вызвало понятную озабоченность в руководящих органах ЕЭС, ЕОУС и Евратома.
Сразу после инициативы де Голля в отношениях между Францией и Западной Германией, которые оставались долгое время хорошими, наступил холодок. Голландцы и итальянцы также задавали вопросы французским дипломатам о судьбе европейских организаций. Представителям Франции пришлось успокаивать своих европейских коллег: не могло быть и речи о том, чтобы затронуть существующие Сообщества. Напротив, новые подходы во французской политике давали дополнительные возможности для углубления интеграции. Однако Франция настаивала на том, чтобы строить военный и политический союз при полной самостоятельности и независимости стран-членов, исключительно через развитие межгосударственного сотрудничества. Категорически отвергалась возможность «навязывания» коллективной воли кому бы то ни было через механизм принятия решений большинством голосов. Принципиальным требованием было сохранение за каждым из участников права вето в отношении любых вопросов.
Обосновывая необходимость сохранения полного государственного суверенитета и выдвигая лозунг «Европы отечеств», де Голль в глубине души боялся возможной гегемонии Германии в наднациональных институтах ЕС. Напротив, в ФРГ, Италии и странах Бенилюкса видели будущее Сообщества именно в его постепенной эволюции в сторону конфедеративного образования. Наднациональные органы при этом рассматривались как абсолютно необходимые - в их усилении и был главный залог эффективности всей интеграционной группировки.
Ситуация в Европе и на Западе в целом подтверждала, что Общий рынок совершил прорыв на международную арену. В феврале 1959 г. в Осло представителями правительств Австрии, Великобритании, Дании, Норвегии, Португалии, Швейцарии и Швеции было принято принципиальное решение о создании ассоциации свободной торговли, призванной составить конкуренцию Сообществам. В июне 1959 г. в Стокгольме состоялось совещание экспертов из этих стран, на котором был разработан детальный проект образования «малой зоны свободной торговли». В соответствии с планом, страны-участницы обязывались систематически снижать таможенные тарифы и количественные ограничения во взаимной торговле промышленными товарами.  20 ноября 1959 г. в итоговом Коммюнике Стокгольмского саммита, на котором присутствовали министры семи стран, было провозглашено создание Европейской ассоциации свободной торговли. 4 января 1960 г. документ был одобрен правительствами «внешней семерки» ЕАСТ, куда вошли (помимо самой Великобритании) Дания, Норвегия, Швеция, Португалия, Австрия и Швейцария. Конвенция, подписанная в Стокгольме, создала в Западной Европе конкурентную среду – ЕЭС, Евратом и ЕОУС должны были теперь постоянно доказывать превосходство их модели экономической интеграции по сравнению с ЕАСТ.
Стокгольмский договор об учреждении ЕАСТ вступил в силу после обмена ратификационными грамотами 3 мая 1960 г. С. Дэлл, английский экономист, написал по этому поводу, что ничто не смогло так разделить Западную Европу, как стремление объединить ее. Раскол, чреватый торговой войной между двумя интеграционными группировками, долго не удавалось преодолеть. С одной стороны, Франция видела в лице Великобритании опасного конкурента и проводника интересов США. С другой стороны, британские амбиции считать себя «третьей великой державой» все еще были сильны. В 1961 г. к ЕАСТ в качестве ассоциированного члена присоединилась Финляндия. В том же 1961 г. по инициативе европейских стран и США Организация европейского экономического сотрудничества была реорганизована в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР, англ. OECD), чьей главной целью стала координация экономической политики и согласование программ помощи развивающимся странам. Странам «шестерки» пришлось взять на себя часть ответственности за межконтинентальные торговые отношения, что было следствием быстрых успехов их экономической интеграции.
На повестке дня стояли три задачи, хотя их трудно было решать одновременно: развитие Сообществ, создание новых западноевропейских политических структур, присоединение к Сообществам Великобритании и других стран ЕАСТ. Нельзя было допустить, чтобы успехи в политической области поставили под вопрос самостоятельность Сообществ или оставили Великобританию за пределами зоны реальной западноевропейской экономической интеграции. Но и присоединение Великобритании к ЕЭС нельзя было покупать ценой отказа от уже полученных результатов или перспектив на достижение успехов в будущем. Сказывались и национальные приоритеты: Франция охотно пошла бы на политический шаг при условии отступления в области наднациональных учреждений, а Нидерланды также готовы были поступиться своими наднациональными принципами, но с целью присоединения Великобритании.
21 ноября 1960 г. Моннэ писал Аденауэру, что он больше всего опасается остановки в работе по созданию Европы и начала долгих дискуссий по поводу вопросов, безусловно, важных, но не обязательных, таких как: Должно ли быть решение вопроса о НАТО предварительным условием для интеграции Европы?; Должна ли Англия как одна из сторон участвовать в политических дискуссиях?; Предложения генерала де Голля относятся к «национальному» или «наднациональному» сотрудничеству?  Моннэ полагал, что только двигаясь вперед, и, прежде всего, в политической области, можно найти ответы. Он считал, что некоторые предложения генерала де Голлем могли сослужить хорошую службу развитию Европы, если помогать их конкретной реализации. В частности, частые и по возможности регулярные встречи между главами правительств с целью обсуждения совместной политики шести стран, а также встречи между министрами иностранных дел и министрами обороны, были бы полезны. Временно межгосударственная кооперация являлась необходимым этапом. Она даже означала движение вперед, особенно если совокупность европейских учреждений, включая интеграционные сообщества и организации межгосударственной кооперации, включить в единый ансамбль – Европейскую Конфедерацию.
Речь шла как о политических проектах де Голля, так и о французских предложениях относительно общей сельскохозяйственной политики. Через несколько недель Аденауэру предстояло участвовать в конференции «шестерки» в Париже, и Моннэ пытался убедить канцлера действовать, невзирая на негативное отношение де Голля к некоторым аспектам атлантической и западноевропейской интеграции. В ответном письме Аденауэр выразил желание закрепить ориентацию своего народа на Запад и признал Моннэ «добрым служителем» европейской идеи.
В самом Комитете борьбы за СШЕ не было единодушия по поводу предложений де Голля. Председатель западногерманских профсоюзов Людвиг Розенберг, к примеру, заявил, что если речь идет всего лишь о регулярных конференциях министров, надо отказаться от слова «конфедерация» и не вводить людей в заблуждение. Иначе считал Моннэ, который объяснил членам Комитета, что конфедерация принесла бы величайшую пользу. Она дала бы почувствовать общественному мнению стран-участниц интеграционного проекта, что они стали частью некоего целого, не только экономического, но и политического, и значительно большего, чем каждая страна в отдельности.
10 февраля 1961 г. на первой в истории Сообществ конференции глав государств, правительств и министров иностранных дел в Париже была образована комиссия, которая стала носить имя ее председателя Кристиана Фуше. В ходе обсуждения предложений де Голля Аденауэр первоначально оказал им полную поддержку. Однако национальные делегации в Комиссии Фуше не смогли сразу выработать компромиссное решение. 18 июля 1961 г. в Бонне состоялась новая встреча «шестерки» на высшем уровне. Предложения Комиссии, представленные на совещании, содержали, по сути дела, лишь перечень разногласий. Необходимо было продолжать начатую работу. В опубликованном по итогам совещания коммюнике содержались многочисленные положения в поддержку существующих Сообществ и Атлантического альянса, говорилось об «институционном закреплении начатого дела» и о расширении компетенции парламентской Ассамблеи. Высказывалось также пожелание, чтобы к Европейским Сообществам присоединились другие европейские страны, согласные принять на себя такие же обязательства и такую же ответственность. Комиссии Фуше был дан недвусмысленный мандат представить предложение о мерах, с помощью которых можно было бы незамедлительно придать статусный характер «объединению народов». Таким образом, Декларация доброй воли поручала выработать проект политического союза шести стран.
Комиссия Фуше действительно оказалась в затруднительном положении, так как члены ее вынуждены были выполнять противоречивые инструкции своих национальных правительств. Франция стремилась перевести на уровень межгосударственных отношений то, что уже приобрело европейский статус. Нидерланды и Бельгия закрывали путь к политическому объединению, желая тем самым помочь присоединению Британии. Но Великобритания могла присоединиться только к процветающему и динамично развивающемуся Сообществу, явно побеждающему в конкуренции с ЕАСТ (что и подтвердило будущее). Тем не менее, первый «план Фуше» был представлен Комиссии 2 ноября 1961 г. под названием «О союзе европейских народов». Он был направлен на создание межгосударственной организации, стоящей над Европейскими Сообществами и в определенной степени противопоставленной НАТО. В частности, решение вопросов внешней политики и военной стратегии «шестерки» не связывалось с решением данных вопросов в рамках Североатлантического альянса.
Данный проект встретил многочисленные возражения национальных делегаций и подвергся резкой критике в Европейском парламенте. 21 декабря там была принята резолюция, призывавшая правительства идти как можно дальше в вопросе о Европейском Союзе, избегать всего, что может казаться отступлением по сравнению с договорами о создании ЕОУС, ЕЭС и Евратома, и следовать во внешней политике и политике в области обороны «цели укрепления Атлантического союза». На встрече шести министров иностранных дел в декабре 1961 г. Комиссии было предложено учесть критические замечания в адрес проекта. Новый вариант «плана Фуше» был разработан к 18 января 1962 г. и стал, не считая незначительных изменений, основой для его обсуждения государствами «шестерки». Однако и этот проект предполагал непосредственное подчинение межправительственному сотрудничеству в рамках Союза вопросов экономики, находившихся в компетенции трех Европейских Сообществ.
Преамбула документа утверждала принципы свободы и демократии, которые должны были стать обязательным условием для приема новых членов. Страны-участницы заявляли о готовности и далее проводить линию на сближение своих основных интересов, «с тем, чтобы быть готовыми разделить общую судьбу». В первой статье говорилось, что союз является нерасторжимым. Следовательно, не признавалось право на отделение, которое в основном допускали конфедерации, - это был явный шаг в сторону федерации. Цели союза формулировались следующим образом: проводить общую линию в вопросах, представляющих взаимный интерес (прежде всего в вопросах, касающихся внешней политики и обороны); осуществлять тесное сотрудничество в области науки и культуры; содействовать защите прав человека и демократии в странах-участницах. Таким образом, речь шла не просто о координации внешней политики стран «шестерки», но о выработке общей внешней политики.
Институтами предполагаемого союза назывались: Совет, Парламент и Европейская политическая комиссия. Монопольным правом на принятие решений должен был обладать Совет, созываемый раз в четыре месяца на уровне глав государств или правительств. Между данными заседаниями не менее одного раза следовало устраивать совещания министров иностранных дел. На каждом из заседаний на высшем уровне Совет назначал бы Президента с мандатом на четыре месяца. Данный срок, безусловно, был слишком мал, чтобы обеспечить нормальное функционирование президентской власти. Проект предполагал, что Совет «единогласно принимает решения, необходимые для реализации целей союза». Государство, не считавшее какое-либо решение необходимым, могло воспользоваться правом вето или воздержаться от голосования. Согласно ст. 6, если один или два участника отсутствовали (или воздержались от голосования), то это не является препятствием для принятия решения. Таким образом, принцип единогласия был существенно смягчен. Однако отсутствовавшие или воздержавшиеся от голосования освобождались от обязательного выполнения общих решений. Тем самым был открыт путь к бегству от всякой ответственности.
Европейский парламент получал весьма ограниченные полномочия. Исполнительный орган обязан был предоставлять ему отчеты о своей деятельности в целях демократического контроля. Парламент мог выразить недоверие исполнительному органу, но окончательное решение принимал Совет, куда направлялись все вопросы и рекомендации. Парламентариям позволялось  лишь осведомляться о последовавших действиях Совета. Европейский парламент мог сколь угодно долго обсуждать цели, стоящие перед союзом, но не имел ни законодательных функций, ни права контролировать бюджет. Более того, парламентариям было отказано даже в праве высказывать свое мнение по поводу изменений в Договоре о союзе без разрешения Совета.
Европейская политическая комиссия должна была состоять из чиновников высшего аппарата министерств иностранных дел. Ее создание означало бы серьезный отказ от концепции Сообщества, которая обеспечивала автономию исполнительного органа, состоящего из независимых лиц. Роль Политической комиссии сводилась к роли рядового коллективного секретариата, оставленного на произвол национальных правительств. Таким образом, авторы проекта не довольствовались сосредоточением всех полномочий в рамках Совета, они заменили ставшие классическими международные секретариаты межправительственным секретариатом под обманчивым названием «Политическая комиссия».
Самым положительным моментом в проекте Фуше была обязательность пересмотра договора, осуществляемая по мере достигаемых успехов. Главной целью такого пересмотра должно было стать ведение единой внешней политики и постепенное создание в рамках союза центрального аппарата европейских Сообществ. Однако процесс «пересмотра» начался задолго до заключения самого договора. Пять делегаций отказались принять второй «план Фуше» в качестве основы для обсуждения и выдвинули свои контрпредложения. Они исключили экономические вопросы из компетенции Союза и подчеркнули, что военное сотрудничество должно осуществляться в рамках Атлантического альянса. Настояли они и на учреждении поста генерального секретаря Союза, не зависимого от правительств. В дальнейшем же предполагалось учредить независимый от правительств исполнительный орган и принятие в Совете решений большинством голосов. Затем в данный компромиссный вариант проекта, подготовленный комиссией Фуше, президент де Голль лично внес существенные поправки. В числе других функций Совета снова появилась функция сближения, координации и унификации экономической политики, которая ранее по просьбе пяти стран была устранена. Таким образом, Союз приобретал право возглавить и подчинить себе деятельность трех Сообществ. Поправки касались и «нерасторжимости» договора. Эти изменения вызвали резкие протесты  истинных сторонников углубления интеграции.
5 февраля 1962 г. де Голль выступил по телевидению с нападками против «технократов» из наднациональных институтов. В том же месяце состоялась встреча Президента Франции с канцлером ФРГ, на которой генерал выразил готовность пойти на уступки и сохранить прежние полномочия органов Сообществ, даже сделать в проекте политического союза ссылку на НАТО. В апреле подобные предложения были сделаны и А. Фанфани, председателю Совета министров Италии и активному члену Комитета борьбы за СШЕ. Однако позиция де Голля в вопросе о порядке принятия решений в Союзе и руководящей роли его органов в «малой Европе» осталась неизменной. Заседания Комиссии Фуше следовали одно за другим, но не приводили к согласию. 5 апреля Фуше был заменен на посту председателя комиссии итальянским представителем Каттани. И 17 апреля шесть министров иностранных дел, собравшись в Париже, вынуждены были констатировать полную неудачу работы комиссии. Ее полномочия больше не продлевались, а «план Фуше» исчез из повестки дня.
П.-А. Спаак и его голландский коллега Йозеф Лунс выступили против Европы отдельных государств в пользу Союза европейских народов и наднациональной Европы. При этом Лунс заявил, что если строго придерживаться наднационального подхода, то можно остаться без Лондона. Но, по мнению Лунса и Спааака, не было смысла строить политическую Европу без Великобритании. Они уверяли, что остается либо немедленно привлечь Англию к переговорам, либо ждать ее вступления в ЕЭС. Однако и этот шаг мог привести к негативным последствиям. Вероятно, ослабилась бы позиция «шестерки» на переговорах, а граждане стран-членов ЕЭС примирились бы с фактом существования слабо интегрированного союза (ибо Великобритания только усилит лагерь «минималистов»).
На деле разногласия между странами «шестерки» не имели характера выбора между Европой национальных государств и Европой наднациональной. Ни одно из правительств не выказало готовности подписать соглашение о реальной федерации, аналогичной существующей в США или Швейцарии. Когда П.-А. Спаак говорил о наднациональной Европе, он имел в виду главным образом замену принципа большинства на принцип единогласия, оставляя в стороне как проблему независимости от национальных правительств европейского исполнительного органа, так и проблему прямого действия европейского права на граждан (минуя вмешательство национального государства). Совет национальных министров должен был решить дальнейшую судьбу руководящих органов Сообществ. Таким образом, споры шли не столько о характере союза, который предстояло создать, сколько о степени слабости конфедеративных связей.
Аденауэр не сделал ничего, чтобы спасти проект Фуше. Он не хотел более оказывать давление на де Голля и оставил ему инициативу в европейской политике. Другие видные государственные деятели «шестерки» подозревали генерала в желании навязать всем лидерство Франции, «причесать» Сообщества с помощью Совета национальных министров и ослабить НАТО, организовав оборону шести стран. 15 мая 1962 г. де Голль устроил пресс-конференцию, где вновь изложил свою концепцию Европы. Он полагал, что создание единства – дело Государств: только они обладают для этого силами, легитимностью и возможностью действовать. По мнению де Голля,  не было и не может быть иной Европы, кроме как состоящей из Государств, разумеется, если не считать мифов, фикций и показухи.  Интегрированная Европа, у которой не будет собственной политики, окажется под каблуком у того, кто такой политикой будет обладать. Может быть, и найдется такой «федератор», но он не будет европейцем. Под «федератором» де Голль, очевидно, понимал США. Речь генерала глубоко оскорбила как членов Комитета борьбы за СШЕ, так и других видных политиков, поддерживающих интеграционные процессы в Западной Европе.
26 июня 1962 г. появилось ответное заявление Комитета борьбы за СШЕ, где говорилось, что европейские страны согласились рассматривать экономические проблемы не как национальные, а как имеющие общее значение. Чтобы их разрешать, они приняли решение действовать сообща. После периода первоначальных поисков этот метод привел к установлению постоянного диалога между европейскими интеграционными органами, способными предлагать решения общих проблем, и национальными правительствами, выражающими национальные точки зрения. Этот метод является совершенно новым. Он не предполагает существования центрального европейского правительства. Но он приводит к совместным решениям, принимаемым Советом министров европейских стран. Решение общих проблем европейскому организму удается находить в том числе и потому, что внутри него с успехом отменен принцип единогласия. Парламент и Суд придает конструкции завершенность. Этот метод и есть подлинный «федератор» Европы. Только экономическое и политическое объединение Европы (включая Англию) и установление равных партнерских отношений с Соединенными Штатами позволят консолидировать Запад и создать таким образом условия для мира между Востоком и Западом.
Провал «плана Фуше» еще не означал общего кризиса западноевропейских интеграционных процессов. В 1961 и 1962 годах продолжалось снижение общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле стран ЕЭС – на 10% ежегодно. 9 июля 1961 г. ЕЭС и Греция подписали соглашение об ассоциации – первый документ такого рода в истории Сообщества. 31 июля 1961 г. появилось заявление премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана. Правительство Ее Величества пришло к заключению, что было бы верным для Британии подать официальную заявку на присоединение к Сообществу. Великобританию опередили: 31 января 1962 г. официальную заявку на присоединение к Европейским Сообществам подала Ирландия. 30 апреля подобную же заявку подала Дания, член ЕАСТ. Великобритания и Норвегия последовали их примеру 9 и 10 августа того же года. Начались детальные переговоры  об условиях расширения Сообществ. 30 июня 1962 г. была введена в действие общая сельскохозяйственная политика ЕЭС. В США с приходом к власти новой администрации Д.Ф. Кеннеди хотели видеть Европу объединенной и сильной, иметь в ее лице надежного партнера, с которым можно было бы вести диалог и делить ответственность за положение в мире.
К сожалению, в январе 1963 г. переговоры между Великобританией, Ирландией, Данией, Норвегией и ЕЭС были прерваны из-за отрицательного отношения де Голля к вступлению Великобритании в Сообщества. Йозеф Лунс, министр иностранных дел Нидерландов, был весьма разочарован таким поворотом событий. В самой же Великобритании разгорелась новая дискуссия о необходимости участвовать в европейской интеграции. Затем приход к власти в Британии Гарольда Вильсона, победившего на выборах в октябре 1964 г. с огромным перевесом, отсрочил начало новых переговоров. Однако некоторые позитивные сдвиги, несмотря на выявившуюся невозможность расширения Сообществ, все еще наблюдались.
В плане углубления европейской интеграции важнейшими решениями Европейского Суда стали: признание прямого действия европейского права на территории стран-участниц  (дело 26/62, слушалось 5 февраля 1963 г.) и признание приоритета европейского права перед национальным (дело 6/64, слушалось 15 июля 1964 г.). 22 января 1963 г. Франция и ФРГ подписали Договор о дружбе и сотрудничестве, укрепивший связи между двумя странами и, как тогда казалось, придавший новый импульс процессу западноевропейской интеграции. Елисейский договор предусматривал проведение регулярных встреч между президентом Франции и канцлером ФРГ, министрами иностранных дел, обороны, культуры и просвещения, начальниками генеральных штабов обеих стран в целях консультаций по самому широкому кругу вопросов. Действие договора распространялось также на Западный Берлин (в тексте – «земля Берлин»). А 20 июля 1963 г. ЕЭС и 18 африканских стран подписали в г. Яунде (Камерун) Конвенцию об ассоциации. Позднее данный документ получил название Яундская конвенция. Он предусматривал льготный доступ африканских товаров на рынок ЕЭС. 12 сентября 1963 г. ассоциированным членом ЕС стала Турция.
В июне 1964 г. Комитет борьбы за СШЕ собрался на свою одиннадцатую сессию (предыдущая состоялась в декабре 1962 г.). Впервые заседание проходило не в Париже, а в Бонне. В принятой резолюции намечалась последовательность этапов западноевропейской интеграции и предлагался обширный план, состоявший из четких пунктов. Некоторые из них касались экономического и социального развития Общего рынка, другие – институционных проблем, в том числе – прямых выборов Европейского парламента и расширения его бюджетных полномочий. Имелись также главы, посвященные международным отношениям: «Последовательное установление отношений равного партнерства между Европой и Соединенными Штатами Америки», где в качестве главного инструмента таких отношений рассматривался Комитет согласия, и «Достижение последовательных соглашений между Западом и СССР в целях урегулирования европейских проблем, в частности – объединения в европейском Сообществе ныне разделенного немецкого народа».
Правительство ФРГ направило в ноябре 1964 г. государствам-членам ЕЭС свои предложения, четко сформулировав свой подход к проблеме политического сотрудничества. Подчеркивалась неотложность слияния воедино руководящих органов трех Сообществ на базе Комиссии ЕС. Европейский парламент предлагалось наделить правом принимать законы, утверждать бюджет Сообщества и одобрять или отвергать договоры, заключенные Сообществом с третьими странами. Был выдвинут лозунг «Европейского отечества» в пику голлистской концепции «Европы отечеств». Фактически данная программа предлагала пойти по пути наднационального объединения, в рамках которого ФРГ с ее экономической мощью могла бы задавать политический курс.
Столкновение двух концепций – последовательно наднационального политического объединения с соответствующей модификацией институтов Сообщества (соответствующего национальным интересам Западной Германии) и сотрудничества суверенных государств (отстаиваемого голлистской Францией) - послужило причиной первого институционного кризиса в рамках Сообщества летом 1965 г. Правда, некоторые исследователи, такие как Д. Сиджански,  указывают на кризис европейской интеграции уже в 1963 г. Но следует признать, что, несмотря на «застой», в 1963 и 1964 годах продолжалось снижение общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле «шестерки» - на 10% ежегодно. Более того, 8 апреля 1965 г. был подписан Договор о создании единой Комиссии вместо Высшего руководящего органа ЕОУС, Комиссий ЕЭС и Евратома, а также единого Совета для всех трех Сообществ. Однако данный Договор вступил в силу только 1 июня 1967 г. именно из-за разразившегося вскоре серьезного кризиса, когда Франция отозвала своих представителей из всех органов Сообщества. 
Ровно через месяц после заключения Договора о слиянии состоялось очередное заседание Комитета борьбы за СШЕ в Западном Берлине. Декларация Комитета, принятая 8 мая 1965 г., утверждала в условиях «застоя» необходимость продолжать движение. Она призывала, в том числе, к началу консультаций между СССР и ее союзниками, с одной стороны, и США и Европейскими сообществами, с другой. Тогда же канцлер ФРГ Людвиг Эрхард, выступая перед городским Сенатом и бургомистром Вилли Брандтом, заявил, что немецкий народ на собственном опыте убедился, что политика господства, основанная на разжигании национальных чувств, обречена на провал; такие гегемонистские устремления одной европейской нации встречают сопротивление со стороны всех других. Европа не может быть ни немецкой, ни французской, ни русской, но должна быть устремлена к объединению и согласию.
Меж тем разногласия между голлистской Францией и руководством Сообществ неуклонно нарастали. Прежде всего, они касались источников финансирования общей аграрной политики и расширения полномочий таких институтов, как Комиссия ЕЭС и Европейский парламент. Европейская комиссия в Брюсселе требовала передать ЕЭС средства от таможенных сборов для финансирования расходов на аграрную политику. По сложившейся практике данные расходы покрывались государствами, однако Римский договор предусматривал иной механизм. Европейский парламент, в свою очередь, пытался увеличить свои права по бюджетному контролю и отнять право окончательного решения у национальных советов министров. Все это было в рамках закона. Но, приводя в действие соответствующие статьи Римского договора, Комиссия ЕЭС усиливала федеративный характер Сообщества и склоняла в свою сторону баланс властных полномочий. Дипломаты предупреждали, что де Голль никогда с этим не согласится. Однако большинство членов Комиссии не захотело прислушаться к предостережениям, опираясь на свое законное право. Вальтер Хальштейн, Сикко Маншо и другие полагали, что Франции выгоден новый механизм инвестирования в национальное сельское хозяйство, поэтому правительство де Голля согласится с передачей новой порции государственного суверенитета в распоряжение ЕЭС (в качестве платы за европейское финансирование своего сельскохозяйственного экспорта). Они думали также, что французы по самому складу своего ума не смогут устоять против логических доводов.
Но де Голль воспринял логику Комиссии ЕЭС в штыки, приняв ее за обычную уловку с целью придать как можно больше значения и блеска учреждениям Сообщества. Особенно он опасался вступления в силу принципа принятия решений большинством голосов, который в соответствии с Договором о ЕЭС должен быть с 1966 г. упразднить право вето в институтах Сообщества. Положение усугублялось личной неприязнью де Голля и многих членов его правительства к Вальтеру Хальштейну. В результате генерал сказал свое решительное «нет» расширению полномочий Комиссии, а исполнитель его воли Кув де Мюрвиль в полночь 30 июня, в момент, когда заканчивался срок французского председательства в Совете, закрыл заседание констатацией, что соглашение не состоялось. С этого момента французская сторона отказалась продолжать дискуссию, Франция «де-факто» вышла из европейских учреждений, а ее представители больше не появлялись в своих офисах. В течение почти семи месяцев – с 30 июня 1965 г. по 29 января 1966 г. – правительство де Голля придерживалось тактики «пустого кресла» в органах Сообществ. В 1965 г. не было осуществлено и ставшее обычным снижение общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле «шестерки».
В октябре 1965 г. пять стран-членов Сообществ официально обратились к Франции с призывом занять свое место в институтах Сообществ. Де Голль, занятый подготовкой к президентским выборам, проигнорировал обращение. Лишь после того, как генерал был переизбран пятьюдесятью четырьмя процентами голосов, Кув де Мюрвиль возобновил переговоры. В январе 1966 г. на заседании в Люксембурге французский делегат заявил, что Франция сохраняет за собой одностороннее право вето. Таким образом, кризис был преодолен на основе так называемого «Люксембургского компромисса», подтвердившего соблюдение принципа единогласия при голосовании в Совете. Принятый под давлением Франции, компромисс предоставлял каждому члену Сообществ право объявлять «жизненно важным» для себя любой из рассматриваемых вопросов и налагать вето на предлагаемое решение, даже если «за» выскажутся все остальные государства. Эта договоренность снова выдвигала на первый план межгосударственный подход и тормозила реальные интеграционные процессы. Начался длительный период, получивший в научной литературе названия «застой», «время терпения» и даже «евросклероз».
Когда де Голль остановил «утечку власти» из национальных правительств в наднациональные институты, ЕЭС многими стало рассматриваться как тусклое, не очень-то достойное внимания образование. С этого времени все правительства по образцу Франции стали ссылаться на Люксембургский компромисс, оправдывая свои вето на решения даже по самым незначительным вопросам. В последующие почти двадцать лет через Совет министров законы проходили либо очень медленно, либо вообще не проходили. Данное состояние дел и характеризовали (не без веских оснований) как «еврозастой». Тем не менее, в эти годы были созданы многие предпосылки будущего развития. Самыми зримыми достижениями явились создание таможенного союза, расширение Сообщества и учреждение Европейского Совета.
В период кризиса и последовавшего за ним, сильно затянувшегося «застоя» (совпавшего, приблизительно, по времени и с нашим, отечественным) руководство ЕС, действительно, смогло извлечь из ситуации несколько полезных уроков, способствовавших в дальнейшем ускорению процессов европейской интеграции во многих областях. 1 июня 1967 г. вступил в силу так называемый «Договор о слиянии», подписанный в Брюсселе 1 апреля 1965 г.  В соответствии с этим документом были сформированы единая Комиссия и единый Совет всех трех Сообществ. Вместе с Европейским парламентом и Судом ЕС они образовали общую институционную структуру. Все официальные документы, исходившие из единых институтов, стали издаваться под грифом «Европейские Сообщества», поскольку формально каждое объединение продолжало действовать на основе собственного договора. Вместе с тем в политическом, научном и журналистском лексиконе стал все шире использоваться термин «Европейское Сообщество», отражающий их фактическую идентичность. Первым председателем объединенной Комиссии Европейских сообществ стал бельгийский юрист, доктор права Жан-Жак Рей.
В начале 1967 г. премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон вместе со своим министром иностранных дел Джорджем Брауном посетил шесть европейских столиц и провел ряд консультаций со странами ЕЭС, готовясь вновь выдвинуть английскую кандидатуру для вступления в Общий рынок. Заручившись поддержкой видных европейских политических деятелей, а также большинства палаты общин, он 11 мая официально подал заявку Британии на членство в Сообществах. Но уже 16 мая де Голль заявил на пресс-конференции, что Англия – это остров, связанный с Британским Содружеством и с США, имеющий неблагоприятный курс фунта и потому не могущий вступить в Общий рынок.
На тринадцатой сессии Комитета борьбы за СШЕ, состоявшейся 15 июня в Брюсселе, была принята резолюция, требующая продолжения переговоров с Великобританией и призывающая каждый национальный парламент «шестерки» обсудить данное предложение. 13 октября такое обсуждение состоялось в бундестаге ФРГ, причем депутаты оказали резолюции единодушную поддержку. Но 29 октября де Голль вновь подтвердил свою негативную позицию и заблокировал тем самым начало переговоров. Проблема же осталась и продолжала привлекать к себе внимание все большего числа европейцев. Великобритания, несмотря на позицию Франции, не чувствовала себя в изоляции: резолюцию поддержали парламенты в Италии, Люксембурге, Бельгии и Нидерландах.
И в 1966, и в 1967 году продолжалось снижение общего уровня таможенных тарифов во взаимной торговле «шестерки» - на 10% ежегодно. В итоге, 1 июля 1968 г. было завершено – на полтора года раньше намеченного в Договоре о ЕЭС срока – создание таможенного союза. Внутренние таможенные границы в Сообществе были полностью упразднены, а на внешних границах введены общие таможенные тарифы. Темпы прироста промышленной продукции в ЕЭС оказались на целых 50% выше, чем в ЕАСТ. С 1960 по 1970 г. доля стран Общего рынка в мировом экспорте выросла на 6%, а доля ЕАСТ упала на 1,5%. В результате многие страны-члены ЕАСТ стали стучаться в двери ЕЭС – соревнование с конкурентами было выиграно. Отныне именно Сообщества олицетворяли собой европейскую интеграцию. Наднациональное начало доказало свою жизнеспособность. Это  был  большой успех, но он вызвал мало оправданные иллюзии. 28 сентября 1968 г. Ж. Моннэ обратился к Гарольду Вильсону, председателю Лейбористской партии Великобритании, Энтони Барберу, возглавлявшему Консервативную партию, и Джереми Торпу, лидеру британских либералов, с предложением вступить в Комитет борьбы за СШЕ. Политические партии и профсоюзы, входившие в Комитет и представлявшие две трети электората и трудящихся шести стран европейского Сообщества, выражали единодушное мнение, что Великобритания должна стать полноправным членом Сообщества с теми же правами  обязанностями, что и шесть других входивших в него стран. Они были полны решимости проложить путь для вступления Великобритании в Сообщество, как только это станет возможно. Ответ от Вильсона пришел незамедлительно. По его словам, цели Комитета борьбы полностью совпадали с теми задачами, которые ставила перед собой Лейбористская партия. Политическая интеграция Европы была жизненно необходима для того, чтобы Европа могла привести в действие все свои возможности и внести свой незаменимый вклад в поддержание и укрепление мира во всем мире. Вильсон как председатель партии подтвердил, что Лейбористская партия согласна войти в Комитет борьбы за Соединенные Штаты Европы в качестве его полноправного члена. Исполком Лейбористской партии назначил в качестве своих представителей в Комитете Джорджа Брауна, Уолтера Пэдли и Майкла Стюарта.
Затем пришел ответ от Барбера, который также дал положительную оценку деятельности Комитета, «позволяющего обсуждать и решать, каким образом может осуществляться продвижение к более тесному европейскому единству». В качестве представителей от Консервативной партии в Комитет были назначены Реджинальд Модлинг, сэр Алек Дуглас Хоум и Селвин Ллойд. Наконец, пришел положительный ответ от Джереми Торпа, который был готов лично участвовать в работе Комитета. Таким образом, основные политические силы Великобритании проявили готовность содействовать вступлению своей страны в Европейские Сообщества.
В апреле 1969 г. после неудачного референдума де Голль заявил, что слагает с себя бремя власти.  Став хозяином Елисейского дворца, Жорж Помпиду сразу же оценил выгоду, которую французская экономика могла извлечь из Экономического Сообщества. Будучи прагматиком, он, в отличие от генерала де Голля, считал вполне возможным вступление Великобритании в ЕС.  Между Францией и ее партнерами установились отношения, основанные на прагматизме. В октябре 1969 г. в ФРГ канцлером был избран Вилли Брандт, открытый сторонник западноевропейской интеграции. Он и Помпиду были людьми разного склада, но оба не придавали этому излишнего значения.  Конференция в верхах в Гааге должна была стать для них первым случаем заявить о себе как о политических деятелях европейского масштаба.
Ж. Моннэ обратился к В. Брандту с письмом по случаю его избрания канцлером, где напоминал, что совещание в верхах приближается. Он призвал охватить широким взглядом назревшие европейские проблемы и добиться фундаментальных и практических успехов в объединении народов Европы. Необходимо превратить Общий рынок в экономическое и валютное объединение. Переговоры с Англией возможны при одном условии: пусть вместо упорной торговли из-за мелочей речь идет о конструктивных действиях с целью разрешения общих для всех проблем. Моннэ предложил Брандту создать организацию для валютного регулирования. Что касается ограниченного слияния национальных суверенитетов, которого требовала новая валютная организация, то оно имело гораздо более скромное значение, чем непрерывные и не осознанные уступки суверенитета вследствие скатывания западноевропейских  стран в долларовую зону и постоянного и неконтролируемого финансирования бюджетного дефицита. Этой же проблемой в Европейской Комиссии занимался выдающийся экономист Раймон Барр, подготовивший соответствующий доклад.
1-2 декабря 1969 г. на саммите ЕЭС в Гааге главы государств и правительств «шестерки» одобрили идею создания Экономического и валютного союза и Европейского Резервного Фонда, расширения Сообщества и укрепления его институтов, а также высказались за более тесное политическое сотрудничество. Таким образом, произошло возрождение духа Европейского Сообщества. Государства члены ЕС начали реально координировать свою внешнюю политику в рамках процесса, названного позднее «Европейским политическим сотрудничеством» (ЕПС). Тон на саммите задавал Вилли Брандт, который выдвинул далеко идущие предложения и увлек за собой других. В результате 21-22 апреля 1970 года было принято решение о создании собственных ресурсов Сообщества, образуемых за счет таможенных сборов с импортируемых их третьих стран промышленных товаров, налогов на сельскохозяйственный импорт, а также отчислений в размере 1% собранного налога на добавленную стоимость. Наконец-то у ЕС появились собственные финансовые средства!
Председателем Комиссии Европейских Сообществ в 1970-1972 годах был Франко Мария Мальфатти. Журналист по профессии, член Христианско-демократической партии Италии, он в 60-70-е годы прошлого века неоднократно входил в итальянское правительство, занимая посты заместителя министра и министра в самых различных министерствах (к примеру, торговли и промышленности, внешних сношений, по вопросам государственного регулирования, почты и телекоммуникаций, общественного образования), а также неизменно избирался депутатом итальянского парламента. Практический опыт работы часто возмещал Мальфатти недостаток специального образования. В трудном для европейской экономики 1973 году итальянского журналиста  на посту председателя Комиссии сменил французский экономист Франсуа-Ксавье Ортолли. До этого он занимал во Франции посты министров труда, образования, финансов, развития промышленности и науки. Ортолли пробыл на посту председателя до 1977 года, после чего не оставил работу в Комиссии, а был назначен вице-председателем по вопросам экономической и валютной политики (и занимал эту должность вплоть до воцарения в 1985 году Жака Делора).
27 октября 1970 г. министрами иностранных дел «шестерки» был одобрен доклад Комиссии экспертов во главе с бельгийским  Этьеном Давиньоном относительно создания системы Европейского политического сотрудничества (ЕПС) с целью координации внешней политики государств-членов Сообщества. В Люксембургской декларации, в частности, говорилось, что развитие Европейских Сообществ настоятельно требует от стран-участниц укрепления их политического сотрудничества; на первом этапе они должны создать практические предпосылки для того, чтобы иметь возможность гармонизировать свои позиции в области международной политики. Целями сотрудничества были объявлены обеспечение с помощью периодической информации и консультаций лучшего взаимопонимания по важным проблемам международной политики; согласование точек зрения и позиций, а также создание наиболее благоприятных условий для совместных действий и укрепление солидарности. Механизм внешнеполитических консультаций (так называемое «Европейское политическое сотрудничество») предусматривал проведение четыре раза в год встреч политических директоров министерств иностранных дел в рамках Политического комитета (отвечающего за подготовку совещаний министров иностранных дел и выполнение принятых решений), а также не менее двух раз в год – консультативных встреч самих министров иностранных дел. В случае возникновения серьезного кризиса или при особой необходимости предполагались внеочередные консультации. Люксембургская декларация создала условия для оживления внешнеполитических консультаций между странами ЕС.
Примерно в это же время другая комиссия экспертов, возглавляемая премьер-министром Люксембурга Пьером Вернером, предоставила план создания Экономического и валютного союза (ЭВС). В начале следующего года данную программу утвердил Совет, который принял решение считать началом первого этапа реализации «Плана Вернера» 1 января 1971 г. Конечной датой этого этапа интеграции был намечен 1980 год. За десять лет участники предполагаемого союза должны были в три этапа решить следующие задачи: ввести полную взаимную обратимость валют; обеспечить свободу передвижения капиталов; объединить все официальные золотовалютные резервы и создать Фонд валютного сотрудничества (который поддерживал бы паритеты валют, следил за равновесием платежных балансов и координировал национальные денежно-кредитные политики); твердо зафиксировать обменные курсы, и, возможно, перейти к единой валюте. Однако план создания ЭВС потерпел в 70-е годы прошлого века полную неудачу, причем главную роль в этом сыграли внешние обстоятельства. Принятое в августе 1971 г. решение Вашингтона приостановить свободную конвертацию доллара в золото привело к расстройству всей международной валютной системы, девальвации не только доллара, но и большинства валют государств, входящих в ЕС.
21 марта 1972 г. в Брюсселе Совет министров ЕС принял резолюцию, предусматривающую введение в действие автономной системы регулирования валютных курсов стран-членов (получившей название «валютной змеи»). 24 апреля 1972 г. по решению Парижского саммита «шестерка» взяла обязательство образовать Валютный союз и ввела в действие «валютную змею». Но этот механизм с самого начала не был совершенен. Уже 19 марта 1973 г. «змея» фактически развалилась. В мае 1973 г. Комитет борьбы за СШЕ, собравшись в Брюсселе, предложил, чтобы Соединенные Штаты и Европейское Сообщество назначили по одному независимому представителю, которые составили бы перечень существующих коммерческих и валютных проблем. Таким образом, руководители государств получили бы объективную картину трудностей, на преодоление которых им следовало направить свои главные усилия. Предложено было также объединить валютные резервы государств ЕС и выйти на мировой финансовый рынок с облигациями займов Сообщества. Следует помнить, что в это время в ЕЭС отсутствовало единое экономическое пространство (не было, в частности, общей экономической политики и свободы передвижения капиталов). О.В. Буторина не без оснований утверждает, что в 70-е годы страны ЕЭС не имели опыта координации экономической политики, не существовало механизма и институтов, которые вырабатывали бы общую для всех стран валютно-кредитную и экономическую политику. Не было и единого наднационального центра, наделенного правами в области эмиссии денежных знаков, валютного и бюджетного регулирования, налоговой и процентной политики. Действительно, трудно представить, как мог бы функционировать валютный союз, ориентировавшийся на внешнюю валюту – доллар США.
В апреле 1973 г. был образован Европейский фонд валютного сотрудничества (ЕФВС), который объединил ресурсы национальных центральных банков, выделяемые для взаимных кредитов. Но тут еще одним ударом по экономике западноевропейских стран стало четырехкратное повышение цен на нефть, произведенное по решению арабских государств-экспортеров в октябре 1973 г. Это повлекло за собой резкий рост цен на промышленную продукцию, нарушение платежных балансов и другие негативные последствия (страны ЕС покрывали более 60% своих энергетических потребностей за счет импорта ближневосточной нефти).  «Валютная змея» дала Западной Европе первый опыт валютного сотрудничества в условиях плавающих курсов, однако ее участники слишком часто прибегали к девальвациям и ревальвациям, а некоторым государствам даже приходилось покидать систему (например, Франции и Италии).
В июне 1970 г. начался третий раунд переговоров о вступлении в ЕС Великобритании, Ирландии, Дании и Норвегии. В Великобритании к власти пришла Консервативная партия. Ее лидер Эдвард Хит использовал весь свой авторитет (и свой политический успех), чтобы сдвинуть с мертвой точки дело вхождения в единую Европу. В мае 1971 г. состоялась его встреча с Ж. Помпиду, установившая взаимопонимание между двумя политиками. После этого участники переговоров перестали нагнетать трудности. В самом начале следующего года Комиссия высказала свое положительное мнение по поводу расширения Сообщества. В результате 22 января 1972 года со всеми государствами-кандидатами были подписаны соответствующие договоры. Но Норвегия так и не вошла в ЕС, так как национальный референдум незначительным большинством в 53% отверг подписанный правительством договор. Остальные же три страны стали членами Сообществ - 1 января 1973 г. «шестерка» превратилась в «девятку». Одновременно вступило в силу соглашение о свободной торговле между Сообществами и некоторыми странами ЕАСТ – Австрией, Португалией, Швейцарией и Швецией. Позже к нему присоединились остальные члены и ассоциированные члены ЕАСТ – Исландия, Норвегия и Финляндия. Однако еще многие в Британии резко критиковали вхождение в Сообщества. После победы лейбористов в феврале 1974 г. к власти  вернулся Гарольд Вильсон, который заставил отступить тех, кого в Англии называли «антирыночниками». Референдум 1975 г. стал окончательным признанием существующего положения вещей.
В результате первого расширения 80% промышленного потенциала Западной Европы сосредоточилось в ЕС. Присоединение оставшихся стран-членов ЕАСТ к ЕС в форме «зоны свободной торговли промышленными товарами» подтвердило, что центральным интеграционным ядом западноевропейского региона является именно Сообщество. Территория ЕС увеличилась на 31%, а численность населения – на 32%. Однако ВВП в расчете на одного человека уменьшился на 3%.
В октябре 1972 г. Помпиду пригласил в Париж своих коллег с их многочисленной свитой. Кроме глав государств и правительств «шестерки» впервые на подобной встрече присутствовал Э. Хит, а также премьер-министры Ирландии и Дании в качестве равноправных участников. На саммите был принят календарный план экономических, политических и институционных мероприятий, который предварялся обращением руководителей девяти стран, где государства-члены Сообщества, являвшегося движущей силой построения Европы, утверждали свое намерение «до конца десятилетия» превратить свои отношения в Европейский Союз. Окончательная форма Союза не определялась, но его содержание раскрывалось в пространном коммюнике. Было принято и предложение создать Европейский валютный фонд, названный Фондом регионального развития. Европейское Сообщество, несмотря на финансовые и энергетические проблемы, продолжало закреплять свои позиции в мировой политике. Оно выступало как единое целое перед лицом Восточного блока на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. Оно ответило единым голосом на запрос президента США Ричарда Никсона в связи с объявлением 1973 года «годом Европы». Однако становилось очевидным, что нарушено соответствие между внешним обликом ЕС, его ролью в международной политике, и его реальной силой.
В конце августа 1973 г. Ж. Моннэ составил проект Временного европейского правительства, где утверждалось: 1. В настоящее время происходят международные перемены, имеющие важнейшее значение для будущего Европы. Если Европа сама не позаботится о своем единстве, решения, касающиеся ее будущего, будут приниматься другими и за ее пределами. Вот почему президент Французской Республики, канцлер Федеративной Республики Германии, премьер-министр Объединенного Королевства, председатель Совета Итальянской Республики, премьер-министр Бельгии, премьер-министр Дании, премьер-министр Ирландии, президент Люксембурга, председатель Совета Нидерландов, - стран, образующих Европейское Сообщество, решили образовать Временное европейское правительство в составе поименованных выше должностных лиц. 2. По мере необходимости и после консультаций с председателями советов министров и с Комиссией европейских сообществ оно дает инструкции министрам, представляющим государства-члены в Совете европейских сообществ. Оно действует, полностью уважая уже подписанные договоры. В течение шести месяцев оно образует организационную комиссию Европейского Союза. Оно дает ей необходимые директивы. Оно принимает проект Европейского Союза, подлежащий последующей ратификации государствами-членами. Институты Союза будут включать в себя европейское правительство и европейскую Ассамблею, избираемую всеобщим голосованием. 3. Временное европейское правительство собирается не реже, чем раз в триместр. Его обсуждения ограничиваются кругом входящих в него лиц и не подлежат разглашению. Временное европейское правительство не располагает собственным административным аппаратом. Оно назначает секретаря, обязанности которого ограничиваются протоколированием принимаемых решений.
Помочь Моннэ в деле лоббирования данного проекта согласились Мишель Жибер, министр иностранных дел Франции; Роберт Армстронг, начальник кабинета Эдварда Хита; Катрин Фокке, министр семьи и здоровья, и Вольф-Дитрих Шиллинг в команде Вилли Брандта. 3 сентября 1973 г. Моннэ отправил личное письмо Брандту, где изъявил желание встретиться с ним в ближайшее время. Он полагал, что европейские институты много говорят, но мало действуют. Решения Сообщества, если они вообще принимались, чаще всего зависели от администрации. Высшая власть стран не была
включена в поиски общих решений. Такая ситуация очень тревожила Моннэ. Встреча была назначена на 19 сентября. Меж тем М. Жобер вызвался показать проект Помпиду во время предстоящего официального визита в Китай. Встреча Моннэ с Хитом 16 сентября состоялась, и в целом идея нашла поддержку премьер-министра Великобритании. Однако ему не понравилось выражение «Временное правительство». Хит предложил название «Верховный Совет» и более интенсивный график консультаций. Моннэ возразил, что более частые встречи приведут к обсуждению технических вопросов, в то время как данные Собрания предназначаются исключительно для решения политических проблем общего характера. В заключение Хит подтвердил, что Моннэ может сообщить о его согласии Брандту и Помпиду.
19 сентября в Бонне Моннэ был принят канцлером ФРГ. Брандт внимательно прочел проект и обещал свою поддержку при условии, что Помпиду возьмет на себя инициативу. Два дня спустя Моннэ проинформировал об этих беседах Жобера, который уже успел передать текст Помпиду во время их поездки по Тибету. Президенту Французской Республики не очень понравилась организационная комиссия, однако неделю спустя он выступил на пресс-конференции с заявлением о том, что не будет настоящего европейского единства до тех пор, пока не будет общей европейской политики в отношении других стран. И если существует мнение, что для более быстрого развития политического сотрудничества нужно, чтобы самые высокопоставленные руководители, не очень часто, но регулярно, встречались между собой, и только между собой, для обсуждения подобных вопросов, то он поддерживает эту идею и готов переговорить об этом со своими партнерами.
Вскоре на съезде Консервативной партии в Блекпуле Хит заявил, что у некоторых из руководителей правительств уже возникла потребность в регулярных встречах, без многочисленных делегаций, для того, чтобы вместе направлять европейское Сообщество по намеченному пути. Сам он хотел бы, чтобы главы государств-членов Сообщества встречались два раза в год в сопровождении небольшого количества сотрудников и в присутствии председателя Европейской Комиссии. Это будет что-то вроде саммита по делам, касающимся Комиссии, целями которого станут определение общих ориентиров европейской политики, поддержка движения к большему единству в области внешней и внутренней политики, в общем, - согласование важнейших вопросов Сообщества с тем, чтобы не возникало ненужных споров, которые нередко затрудняют обсуждения в Брюсселе.
Брандт письменно выразил Помпиду свое согласие. Председатель итальянского правительства Мариано Румор ответил положительно на личное послание Моннэ. Оставалось убедить правительства Бенилюкса, определить процедуру приглашения и назначить дату. Война на Ближнем Востоке и ожидание визита Р. Никсона в Европу, назначенного на самое начало 1974 г., ускорили события. 31 октября 1973 г. Помпиду на совете министров отметил, что необходимо испытать и доказать прочность европейской солидарности, равно как и способность Европы способствовать решению мировых проблем. Французское правительство намерено было предложить своим партнерам принять принципиальное решение о регулярных встречах между руководителями государств без сопровождающих делегаций, чтобы сопоставить и согласовать их подходы в рамках политического сотрудничества. Первая из этих встреч должна была бы состояться до конца 1973 года. Эта инициатива была сразу же подтверждена в письмах, направленных в адрес восьми других правительств.
Несколько дней спустя Брандт заявил, что «нечто вроде конференции глав государств», регулярно собирающейся для делового, насыщенного и не стесненного никаким «протоколом» обсуждения проблем, встающих перед формирующимся союзом как во внешней, так и во внутренней политике, может стать прочной основой политического единства и важным шагом на пути к его формированию. Согласие было полным, потому что оно было достигнуто между небольшим количеством лиц, способных принимать решения. Сам Моннэ не без оснований полагал, что метод, который оправдал себя при создании Верховного Совета, будет также способствовать дальнейшему успеху его работы.
15 ноября Моннэ встретился с премьер-министром Нидерландов ден Уйлом, который признал, что авторитет глав государств и правительств лишь усилится в результате такого порядка принятия решений, который предполагает всю полноту ответственности с их стороны. Попытки сопротивления предпринимали лишь некоторые министры иностранных дел, не привыкшие к тому, что руководители правительств берут на себя инициативу во внешней политике. Моннэ убедил также Франсуа-Ксавье Ортоли, бывшего председателем Комиссии Общего рынка  1973-1976 годах, в том, что институты Сообщества  только выиграют от создания центра решений на самом высоком уровне, действующего при полном соблюдении существующих договоров. Сами Сообщества будут представлены во всех дискуссиях, имеющих отношение к их компетенции. Кроме того, глава Комиссии получит большую свободу, чтобы выступать со смелыми инициативами, которые не будут душиться в зародыше (как это часто происходило, когда дело зависело от технических министров девяти стран).
Таким образом, в конце 1973 г. уже были подготовлены конкретные решения, выражающие единую позицию «девятки» по вопросам региональной и энергетической политики. Вилли Брандт выступил 13 декабря с программным заявлением по поводу предполагаемого политического сотрудничества, а датское правительство пригласило своих коллег собраться в Копенгагене. Но застигнутые врасплох объявлением эмбарго со стороны нефтедобывающих стран, руководители государств и правительств потеряли контроль над подготовкой своей встречи и допустили ее превращение в классическую международную конференцию с большим количеством экспертов. Кроме того, в руководстве государствами ЕС в первой половине 1974 г. произошли существенные изменения: 5 марта Г. Вильсон сменил Э. Хита в Великобритании, а 14 мая Хельмут Шмидт пришел на смену В. Брандту в ФРГ. В промежутке между этими событиями умер Ж. Помпиду. 19 мая президентом Франции был избран Жискар д’Эстен. Таким образом, оказалось, что у трех крупнейших европейских стран появились новые руководители.
Моннэ вынужден был начинать практически сначала. 28 марта он был принят Вильсоном на Даунинг-стрит. Но из-за сложной ситуации в Лейбористской партии, грозящей расколом, новый премьер-министр не только не мог допустить себе какой-либо европейской инициативы, но  вынужден был требовать некоторых уступок со стороны Общего рынка.  Только осенью 1974 г. ситуация изменилась. 19 сентября Жискар д’Эстен на встрече с Моннэ согласился с представленным проектом, заявив, что он относится положительно к регулярным совещаниям руководителей государств и правительств. Это будет настоящий Европейский Совет. А потом надо будет отказаться от принципа единогласия и принимать решения квалифицированным большинством. 16 октября в Бонне Х. Шмидт обещал Моннэ поддержать французское предложение и даже выступить с совместной франко-германской инициативой. Шмидта беспокоила позиция Великобритании, и он отправился в Лондон, где сумел убедить Вильсона сделать решительный выбор в пользу единой Европы. Моннэ же тем временем склонил на свою сторону бельгийского премьер-министра Лео Тиндеманса, будущего автора знаменитого доклада.
9-10 декабря 1974 г. состоялась встреча «девятки» на высшем уровне в Париже, где было принято решение избирать Европейский парламент всеобщим и прямым голосованием. 10 декабря, открывая собрание «девятки», Жискар д’Эстен заявил: саммит умер, да здравствует Европейский Совет! Таким образом, поскольку проводимые от случая к случаю встречи в верхах действительно более не устраивали лидеров стран-членов ЕС, решено было заменить их регулярно созываемым органом.  Моннэ написал по этому поводу членам Комитета борьбы за СШЕ, что главы правительств показали свою способность договариваться. Они условились регулярно собираться вместе не менее трех раз в год и объявили, что в работе Совета они перестанут руководствоваться правилом единогласного принятия решений по всем вопросам. Было принято решение, что с 1978 года европейская Ассамблея будет избираться всеобщим голосованием. Наконец, господину Тиндемансу поручено подготовить доклад о Европейском Союзе к концу 1975 года.
В феврале 1975 г. Комитет борьбы за СШЕ прекратил свою работу, так как с созданием Европейского Совета Моннэ полагал его миссию исчерпанной. Встречи высших руководителей, происходившие до того время от времени, стали регулярными, формально организованными мероприятиями. Моннэ, рассматривавший данный процесс как рождение «европейской власти», сложил с себя полномочия 9 мая на торжественной церемонии в Салоне часов на Кэ д’Орсэ в присутствии некоторых глав государств и правительств «девятки». Эстафету принял Л. Тиндеманс, который по поручению Европейского Совета провел целую серию  консультаций в политических, социально-экономических и научных кругах стран ЕС в поиске консенсуса о будущем Европейском Союзе. На основе докладов высших органов ЕС он должен был подготовить общий доклад, где определялись бы параметры предполагаемого союза и практические задачи, связанные с его созданием.
26 июня 1975 г. по данному вопросу высказалась Комиссия ЕС, которая выдвинула обширную программу институциональных изменений, нацеленных на создание особой государственной структуры федеративного типа. При этом утверждалось, что «Европейский Союз, как и существующие Сообщества, не должен породить централизованное сверхгосударство». Независимому правительству,  назначаемому непосредственно Европарламентом, следовало предоставить широкие полномочия во внешнеполитической и  военной сферах. Однако в представленном КЕС докладе подчеркивалось, что на Союз будет возложена ответственность только за те проблемы, которые государства-члены более не в состоянии разрешать достаточно эффективно. Таким образом, компетенция Союза ограничивалась только теми областями, которые будут ему переданы в соответствии с Конституционным актом. А вне этих областей неизбежно оставались сферы «за пределами компетенции Союза».
Доклад Тиндеманса, представленный 29 декабря 1975 г. и опубликованный в январе 1976 г. под названием «О Европейском Союзе», был гораздо более осторожным. Он имел своей целью, прежде всего, усиление экономической интеграции с помощью Экономического и валютного союза, вписываясь в логику плана Вернера. В качестве отправной точки был избран Римский договор, куда были внесены новые положения, касающиеся внешней политики и безопасности. В основе лежало предложение создать центр единого решения, где европейские институты должны были обсуждать все проблемы, находящиеся в компетенции Союза.   В   области   внешних   сношений следовало разработать новую общую политику и применять процедуры Сообщества за пределами его соглашений. Проведение общей политики предполагалось, прежде всего, в следующих областях: новый мировой экономический порядок; отношения между ЕС и США; безопасность; кризисы, возникающие в непосредственной географической близости к Европе. В других областях можно было временно ограничиться существовавшей системой политического сотрудничества.
В целях скорейшего создания экономического и валютного союза рекомендовались следующие меры: проведение дифференцированной интеграции с введением многоступенчатой системы прав и обязанностей стран-членов при сохранении институционных рамок ЕЭС для того, чтобы исключить возможность неравномерного экономического развития отдельных стран; обязательное и согласованное осуществление мероприятий в области экономической и валютной политики; создание валютного объединения ряда стран ЕЭС. Особое внимание было уделено вопросам проведения совместной политики в области промышленного производства, аграрного, энергетического, социального и регионального секторов, а также в научных исследованиях.
Для повышения эффективности институционального аппарата докладчик рекомендовал чаще использовать метод делегирования. Проведение общей политики и руководство ею должны были способствовать более широкому применению ст. 155 соглашения, предусматривавшей возможность предоставления дополнительных полномочий Комиссии. Еще раз подтверждалась необходимость использования мажоритарного голосования внутри Совета, которое должно было найти широкое применение во всех сферах Сообщества. Европейский парламент следовало избирать прямым голосованием и придать ему  право законодательной инициативы. Совещание министров иностранных дел, согласно проекту, облекалось дополнительными полномочиями в области координации политики. Также были предусмотрены специальные совещания, призванные формировать «совместную политику в области обороны».
Тиндеманс руководствовался принципом институционального равновесия между институтами, защищающими национальные интересы (такими, как Европейский Совет и Совет министров), и институтами, защищающими интересы интеграционного объединения в целом (Комиссия, Европейский парламент, Суд). К примеру, выборы председателя КЕС должны были осуществляться Европейским Советом.  Таким образом, институционная структура Сообщества в целом сохранялась. Речь шла лишь об объединении деятельности уже существовавших органов внешнеполитической координации с деятельностью других органов ЕС.
Резкие возражения в руководящих кругах Сообщества вызвала предложенная Тиндемансом «двухскоростная» интеграционная модель, предполагавшая различные темпы развития интеграционных процессов «сильных» государств, таких как ФРГ и страны Бенилюкса, и «слабых», таких как Италия и Великобритания. Франция в данной схеме занимала промежуточное место.  Относительно целей, обязанностей, полномочий, структуры и перспектив развития Союза (а также по вопросу отношения к НАТО) между самими странами ЕС имелись существенные разногласия. Франция, Великобритания и Дания соглашались лишь на создание нежесткого объединения, в котором право принятия политических решений в значительной степени сохранялось бы за отдельными странами. Большинство стран Сообщества выступало за тесную взаимосвязь структуры и деятельности политического союза с США в рамках системы атлантических отношений. Но Франция ориентировалась на создание политического союза, обладающего широкой автономией.
В феврале 1976 года в Брюсселе был созван «Европейский конгресс», в котором приняло участие более 900 человек, в том числе премьер-министры Бельгии и Люксембурга, министры иностранных дел этих стран и Ирландии, руководящие деятели КЕС и других органов ЕЭС, лидеры политических партий и профсоюзов, представители парламентских, научных и деловых кругов «Общего рынка». В связи с тем, что Комитет борьбы за Соединенные Штаты Европы, бывший главной неправительственной организацией стратегов интеграции, прекратил свою деятельность, инициативу проведения данного форума взяло на себя Европейское движение. На Конгрессе состоялось первое публичное обсуждение «Доклада Тиндеманса». После длительных дискуссий «Европейский конгресс» поддержал основные идеи данного плана и призвал население западноевропейских стран приложить усилия для их реализации.
Во время встречи ЕС на высшем уровне в Люксембурге 1-2 апреля 1976 года из-за явных разногласий между участниками Сообщества не было принято никаких конкретных решений. Главным объектом критики стали предложения Тиндеманса об усилении элементов наднациональности в деятельности институтов ЕС. Нидерланды, Дания, Ирландия, Великобритания и Франция, кроме того, высказались против общей политики в области обороны. Одновременно Европейский совет отдал Ж. Моннэ особую дань признательности, присвоив ему звание почетного гражданина Европы. Однако официальное обсуждение «Доклада» состоялось лишь на сессии Европейского совета в ноябре 1976 года в Гааге. Положения, затрагивавшие суверенитет стран-участниц, поддержки не получили. Однако отмечалось, что сотрудничество в области внешней политики должно быть направлено на разработку совместной внешнеполитической стратегии Сообщества. Было также решено делать ежегодные доклады о состоянии продвижения по пути к Европейскому Союзу. Речь шла о том, чтобы построить Европейский Союз путем усиления практической солидарности государств-членов и их народов (как во внутренней, так и во внешней политике) и постепенно обеспечить Европейский Союз средствами и институтами, необходимыми для его деятельности.
28 февраля 1975 г. ЕС и 46 стран Африки, Карибского моря и Тихоокеанского региона (АКТ) подписали в г. Ломе (Того), Конвенцию, открывавшую им свободный доступ на рынок Сообщества и гарантировавшую стабильный доход от экспорта 36 видов продукции. Первая Ломейская конвенция заменила собой Яундские конвенции 1963 и 1969 годов. Документ представлял собой целую систему соглашений между развитыми индустриальными государствами Севера и странами Юга, испытывающими значительные экономические трудности. Основными инструментами сотрудничества были избраны соглашения о таможенных тарифах, система стабилизации экспортных доходов и механизмы консультаций по вопросам внешнего долга, прав человека и защиты окружающей среды. Товары, произведенные в странах АКТ, поступали на рынки ЕС по ценам, установленным для европейских производителей, без соблюдения принципа взаимности. Это означало, что государства АКТ имели право облагать налогами импорт ЕС, причем эти меры не рассматривались как дискриминационные. В случае падения цен на сельскохозяйственную продукцию, экспортируемую в ЕС, странам АКТ гарантировалась компенсация из специального стабилизационного фонда.
В 1975 г. Западная Европа испытала первый за послевоенные годы экономический кризис. В этих условиях Сообществу пришлось решать в первую очередь задачи «выживания», то есть сохранения достигнутого уровня интеграции, преодоления усилившихся протекционистских тенденций и сепаратных действий государств-членов. Тем не менее, генерал У. де Мезьер, бывший генеральный инспектор Бундесвера, писал в 1975 г. о том, что Европа должна играть более активную роль в политическом и военном отношении. И чем сильнее такая Европа говорит одним голосом, тем действеннее она может представлять свои интересы - и тем охотнее США будут стремиться сохранять свои связи. Кризис показал, что ЕС обладает большим запасом прочности и политической воли. В 1975 г. был создан Европейский фонд регионального развития (ЕФРР), а в 1976 г. начал деятельность Европейский Совет. Таким образом, Сообщества приступили к проведению собственной региональной политики и выработке общей внешней политики (которая, безусловно, формировалась на первых порах с огромным трудом).
Разного рода кризисы не имели для Европейских сообществ фатальных последствий, хотя они серьезно тормозили ход европейской интеграции. На основании исторического опыта мы можем достаточно уверенно предположить, что экономические и финансовые кризисы XXI века не смогут положить конец европейской интеграции, а лишь на некоторое время замедлят процессы «углубления» и «расширения».



3. «МЕТОД МОННЭ» И ПЕРВЫЕ ТЕОРИИ ИНТЕГРАЦИИ

Экономические теории интеграции исторически были разделом общей теории международной торговли.  Однако европейская интеграция – это, прежде всего, политический процесс. Принимая те или иные решения, правительства государств-членов ЕС (и наднациональные институты) никогда не руководствуются заранее выверенными экономическими целями, ибо предусмотреть конечный экономический эффект интеграционных мероприятий невозможно. Но впоследствии именно этот эффект служит мерилом эффективности интеграции и даже определяет порой судьбу политических решений.
Еще в советской научной литературе проводилось различие между стихийной интернационализацией производства и капитала, с одной стороны, и целенаправленной интеграцией, осуществляемой государствами, с другой. Западная экономическая наука различает «интеграцию рынков» и «интеграцию политики», которая, в свою очередь, имеет несколько типов: 1) экономический федерализм – наиболее продвинутый тип межгосударственного экономического сотрудничества; 2) интеграция европейского типа; 3) менее развитая региональная интеграция, не выходящая за пределы зон свободной торговли и таможенных союзов; 4) международно-правовое регулирование мировой торговли и других видов экономической деятельности в рамках Всемирной торговой организации и иных международных экономических организаций. Вплоть до возникновения Европейских Сообществ термин «экономическая интеграция» не был известен экономической науке. Однако сам феномен «интеграции рынков» и «интеграции политики» с давних времен существовал в рамках национальных государств. Единые национальные рынки формировались в результате как стихийного развития торговли и разделения труда, так и целенаправленной политики правительств. Их кульминацией стало возникновение цельных народнохозяйственных комплексов. Цель европейской интеграции была сходной: создание единого внутреннего рынка, единой системы экономического законодательства и единой (или, по крайней мере, «гармонизированной») экономической политики в рамках всего ЕС. Для достижения этой цели необходимо было преодолеть существенные противоречия между экономическими интересами отдельных национальных государств.
Экономисты стали изучать феномен европейской интеграции уже после того, как он стал частью экономической реальности, и (в отличие от многих юристов и политологов) исходили из универсальной философии мирового рынка. Для них интеграция – это всего лишь одна из форм проявления общих, всемирных закономерностей. Первые теоретические подходы к европейской интеграции развивались в русле общей теории международной торговли. Была разработана следующая классификация теоретически возможных типов региональной экономической интеграции: 1) зона свободной торговли – группа стран, снявших все барьеры в торговле товарами между собой); 2) таможенный союз – зона свободной торговли с общим внешним тарифом); 3) общий рынок – таможенный союз с режимом свободного движения капитала и рабочей силы); 4) экономический союз - общий рынок, дополненный гармонизацией социально-экономической политики (чтобы обеспечить свободное движения факторов) и макроэкономической политики (дабы предотвратить искажение товарных потоков); 5) экономический и валютный союз – экономический союз, дополненный общей валютной политикой. Следует заметить, что в реальной действительности никогда ни один их этих типов не существовал в чистом виде. Интеграция означает максимальное развитие свободной торговли внутри интеграционной группировки, но одновременно – усиление протекционизма в отношениях между ее участниками и остальным миром, т.е. отступление от парадигмы свободной торговли во всемирном масштабе.
В 1950 г. Дж. Винер и М. Бие предложили концепты «создание торговли» и «отвлечение торговли». Если в результате создания зоны свободной торговли (или таможенного союза) происходит замещение дорогостоящего внутреннего производства более дешевым импортом, то имеет место «создание торговли». Если же итогом интеграции является замещение более дешевого импорта из третьих стран более дорогим импортом их страны-партнера по зоне свободной торговли (или таможенному союзу), то происходит «отвлечение торговли». Оценка экономического эффекта производится с точки зрения интересов потребителя (интересы производителя не учитываются). Концепты «создания» и «отвлечения» торговли были построены на совершенно искусственных посылках и допущениях. В 1965 г. А. Купер и Б.Ф. Массел доказали, что возможно создание таможенного союза, в котором не будет потерь в силу «отвлечения торговли». И напротив, весь дополнительный импорт, обусловленный «созданием торговли», будет стоить дешевле. Винер и Блие, разумеется, не могли предвидеть всех последствий только что появившейся тогда «Декларации Шумана». А эффект европейской интеграции, естественно, не исчерпывается эффектом «создания-отвлечения торговли».
В начале 50-х гг. известный голландский экономист Ян Тинберген сделал первый шаг к осмыслению экономических основ европейской интеграции как самостоятельного явления в мировой экономике, проведя различие между «негативной» и «позитивной» интеграцией. Негативная интеграция предполагает простое устранение барьеров на пути трансграничного перемещения товаров, услуг и факторов производства. Согласно канонам традиционной экономической теории, это автоматически ведет к усилению конкуренции, снижению цен и повышению качества товаров, услуг и факторов производства (а, следовательно, к росту эффективности экономики). Позитивная интеграция – это принятие законов и создание институтов, еще больше увеличивающих мобильность товаров, услуг и факторов производства.
В 1961 г. вышла в свет работа Б. Балассы «Теория экономической интеграции», в которой была предпринята попытка систематизировать «динамические эффекты» интеграции и их влияние на темпы роста ВВП интегрирующихся стран. «Динамические эффекты», по мнению автора, это: 1) экономия вследствие расширения масштабов производства, которая возникает в том случае, если расширение рынка позволяет фирмам и отраслям использовать производственные мощности, которые не находили применения до начала интеграционного процесса; 2) внешняя по отношению к фирмам и отраслям экономия, которая может возникать вследствие уменьшения общих и специфических издержек в экономике в целом; 3) эффект поляризации (кумулятивное сокращение экономической деятельности в одной из стран-членов вследствие либо сосредоточения преимуществ создания торговли в другой стране, либо отвлечения факторов производства); 4) воздействие на размещение и объемы реальных инвестиций; 5) влияние на общую экономическую эффективность (и, в частности, на то, насколько беспрепятственным является осуществление коммерческих сделок в свете возросшей конкуренции и уменьшившейся неопределенности.
Б. Баласса создал стройную концепцию стадий экономической интеграции. Первый этап – это создание зоны свободной торговли. Страны-члены отменяют импортные тарифы и квоты в торговле друг с другом и сохраняют национальные импортные тарифы и квоты в торговле с другими странами. На этом этапе нет никакой позитивной интеграции: национальные государства остаются всецело в рамках правил ГАТТ. Второй этап – таможенный союз. Страны-члены не только уничтожают барьеры во взаимной торговле, но и договариваются об уравнивании тарифов и квот в торговле с третьими странами.  Однако они все еще действуют в рамках правил ГАТТ и не прибегают к мерам позитивной интеграции. Третий этап – общий рынок. Таможенный союз дополняется уничтожением барьеров на пути движения факторов производства между странами-членами. Поскольку правила ГАТТ не распространяются на движение факторов производства, на этой стадии страны-члены выходят за рамки этих правил. Однако в их взаимоотношениях все еще нет позитивной интеграции. Четвертый этап – экономический союз. Страны-члены переходят к гармонизации экономической политики с ограниченной целью: устранить дискриминацию между экономическими операторами стран-членов в той мере, в какой она порождается различиями в экономической политике. Тем самым впервые вводятся инструменты позитивной интеграции, пока еще без элементов наднациональности. Пятый этап – полная экономическая интеграция. Создается наднациональная власть, решения которой обязательны для стран-членов, и происходит полная унификация денежно-кредитной, налоговой, социальной и антикризисной политики. Концепция Балассы страдает определенной схематичностью. Как это показало реальное развитие ЕС, стадии перекрещиваются, включают промежуточные этапы, занимающие целые десятилетия. Кроме того, наднациональное начало и «позитивная интеграция» всегда присутствовали в истории европейской интеграции. 
Идейными источниками общих теорий интеграции послужили федерализм, функционализм (Д. Митрани) и теория коммуникации (К. Дейч). Многочисленные федералисты, стоявшие у истоков реальной европейской интеграции, верили в необходимость скорейшего создания «европейского правительства» и Соединенных Штатов Европы по образу и подобию лидера Западного мира - США. Однако вскоре им пришлось признать, что единую Европу нельзя построить сразу, в соответствии с неким «генеральным планом». Смена политической парадигмы имела непосредственные последствия в области научного анализа. Прямолинейная аргументация в пользу создания федеративного супергосударства уступила место более тонким, «объективистским» теориям международного сотрудничества, отражавшим первые практические шаги европейской интеграции. Доминирующее положение среди этих (сравнительно новых) концепций занял неофункционализм.
Дэвид Митрани, основоположник функционализма, был убежден, что функции – первичны, а формы – вторичны, и полагал, что интернациональные и транснациональные организации могут лучше удовлетворять некоторые человеческие запросы, чем национальные государства. Неофункционализм (Эрнст Хаас) имел неоспоримую преемственность как с ранним функционализмом, так и с теорией коммуникации. Общей чертой федерализма и функционализма была установка на преодоление или сдерживание национального государства. Сторонники теории коммуникации, напротив, стремились найти способ стабилизировать систему государств-наций, не ломая ее. Под «интеграцией» К. Дейч и его сторонники понимали «создание в пределах определенной территории “чувства сообщества”, а также достаточно сильных и широких институтов и политических инструментов, способных обеспечить возникновение среди населения ожидания “мирных изменений” на достаточно длительную перспективу».
Дейч различал два вида «сообществ безопасности»: «соединенные» (или «амальгамированные»; например - федерации) и «плюралистические» (предполагающие сохранение самостоятельной правосубъектности составляющих частей и возникновение «интеграции» без институционального слияния или создания верховной власти). Сам он явно предпочитал «плюралистические сообщества» (считая их более жизнеспособными), для возникновения которых были необходимы всего три условия: 1) совместимость основных ценностей, существующих в странах-членах; 2) способность политически активных групп реагировать на действия друг друга, не прибегая к насилию; 3) «взаимная предсказуемость соответствующих аспектов политического, экономического и социального поведения».
Теория коммуникации раскрыла важнейшие закономерности развития современных международных отношений, без которых теоретическое познание европейской интеграции было бы невозможным. Однако она оставила без ответа важнейший вопрос о формах перехода от плюралистических к амальгамированным, институционализированным сообществам (примером которого является ЕС), от психологических и концептуальных изменений на уровне народов и политических элит к перестройке властных полномочий государств. Сторонники теории коммуникации не учитывают фактора, который занимает центральное место в системе взглядов их идейных противников – «реалистов»: национальные государства, оказывающие определяющее влияние на средства массовой информации, имеют в своем распоряжении достаточные средства для того, чтобы нейтрализовать разрозненные «психологические импульсы» объективных общественных процессов. Кроме того, рост социальной коммуникации не оказывает автоматическое воздействие на сознание людей (и опосредованно – на систему межправительственных отношений), как полагал Дейч, а традиционные ценности, связанные с государством-нацией, имеют высокую инерционность, способную в значительной степени нейтрализовать идейное влияние возросшей социальной коммуникации.
Эрнст Хаас, основоположник и наиболее видный представитель неофункционализма, сумел довольно органично соединить основные положения раннего функционализма Митрани и теории коммуникации Дейча. Однако неофункционализм содержал и ряд важных отличий от предшествовавших систем. Наиболее важным из них было признание необходимости политического фактора в процессе интеграции, который не мог быть автоматическим результатом деятельности технократических элит. Вслед за сторонниками теории коммуникации Хаас связывал интеграцию с общественными процессами, с целенаправленной деятельностью политически активных групп (не имеющих какого-либо единого общего плана и преследующих лишь собственные интересы). Интеграция в понимании Хааса является итогом этого спонтанного политического взаимодействия: опыт ЕОУС породил теорию международной интеграции посредством движения в неправильном направлении, методом проб и ошибок, просчетов акторов, желающих интеграции, манипуляции социальных элит немногочисленными группами прагматических администраторов и политиков, действующих в среде неопределенного и всепрощающего общественного мнения.
В рамках теории неофункционализма не только национальное государство, но и целый макрорегион (в нашем случае - Европа) выступает как вектор деятельности различных групп интересов, образующих общество. Политика является своего рода «рынком», где группы интересов конкурируют между собой за право внести свой вклад в механизм принятия решений (достаточно безликий) и повлиять на исход этого процесса.  Предметом научного анализа закономерно становится соотношение интересов в европейской политике: является ли она синтезом конкурирующих интересов или же выражением интересов наиболее сильных и искусных групп.  Возникновение интеграционных институтов и их успех приводят к двум основным изменениям в деятельности и устремлениях групп, стремящихся оказать воздействие на исход политического процесса. Во-первых, они перестают ориентироваться исключительно на национальные государства и начинают направлять часть своих усилий на новые институты. Таким образом, происходит частичный «перенос лояльности» с национальных на наднациональные центры власти. Во-вторых, в целях более активного влияния на наднациональные институты группы влияния могут менять свою политическую организацию и тактику.
Интеграционные институты не могут быть простой разновидностью классических международных организаций (которые создаются для сотрудничества между правительствами, а не народами). Механизм прямого взаимодействия транснациональных институтов и общества ликвидирует монополию национального государства на представительство нации (включая и группы интересов) на международной политической арене. Как полагал Хаас, европейская интеграция представляет собой качественно новое явление не только в сравнении с национальным государством, но и со всеми предшествующими видами взаимодействия национальных государств – межправительственным сотрудничеством, конфедерацией и даже федерацией, ибо интеграция меняет не только форму, но и содержание государственной деятельности. При этом неофункционалисты прекрасно понимали неразрывную связь между бюрократией и технократией (возрастание общественной роли которой они приветствовали вслед за ранними функционалистами).
Неофункционалистская концепция «переплескивания»  (spillover)  была первоначально использована для теоретического обоснования «метода Моннэ». Леон  Линдберг, в частности, утверждал, что эффект «переплескивания» имеет место, когда действие, предпринимаемое с определенной целью, создает ситуацию, при которой достижение первоначально поставленной цели может быть обеспечено лишь посредством дальнейших действий, которые, в свою очередь, создают необходимость дополнительных действий и так далее. Концепция «переплескивания» провозглашала неизбежность не только распространения интеграции на все новые области, но и перехода ко все более высоким формам интеграционного строительства, т.е. качественное развитие европейской интеграции (ее «углубление»). Так, зона свободной торговли необходимо перерастает в таможенный союз, затем – в общий рынок, а в последующем – в экономический и валютный союз. Неофункционалисты ожидали, что поступательное развитие европейской экономической интеграции несомненно повлечет за собой институциональные изменения и поднимет на новый уровень интеграцию политическую. Вместе с тем они отвергали мысль об автоматическом действии эффекта «переплескивания»: для реализации заложенных в нем объективных возможностей необходимы целеустремленные политические действия.
Интеграция, по мнению неофункционалистов, должна развиваться в первую очередь в тех областях, где она может дать осязаемый результат (к примеру, Шенгенская виза или наличный евро). Рассчитывать на поддержку общества можно лишь в том случае, если интеграция приносит ощутимые плоды обществу и различным социальным группам (например, свободное передвижение рабочей силы и капиталов в пределах ЕС). Интеграционные институты (прежде всего – наднациональные) должны «культивировать переплескивание», целеустремленно формировать интересы различных групп, участвующих в интеграционном процессе. Неофункционалисты подчеркивали «функциональное преимущество» наднациональных институтов, позволяющих наилучшим образом выделить и защитить общий интерес участников интеграции, и считали принцип наднациональности главной гарантией прочности и необратимости европейского интеграционного процесса. Если обычные международные организации возникают, когда этого требуют интересы национальных государств, и распадаются, когда эти интересы меняются, то интеграционные институты, будучи однажды созданными, обретают возможность самостоятельного развития и имеют определенный «запас прочности» в отношениях со странами-членами.
Эту достаточно стройную теорию, бывшую в Европейских Сообществах на рубеже 50-60х гг. ХХ в. практически официальной, подорвали два обстоятельства: всплеск национализма во Франции, приведший к Люксембургскому компромиссу и «еврозастою», а также усиление роли внешних факторов в дальнейшем развитии ЕС. В это время в американской науке, благодаря теории реализма (Г. Моргентау), почти безраздельно господствовали постулаты, прямо противоположные неофункционалистским: здесь именно национальные государства рассматривались как «вечные» элементы системы международных отношений, которые руководствуются своими собственными интересами и действуют в условиях анархии. Реалисты полагали, что в сфере международных отношений нет (и не может быть) единого центра власти, а высшим интересом национального государства является «выживание» (отсюда стержень его внешней политики – проблема безопасности). Главным средством обеспечения государственной безопасности служит военный потенциал, наращивание которого одним государством неизбежно ведет к ослаблению безопасности других держав. Пытаясь справиться с этой проблемой, государства начинают сотрудничать друг с другом, и это все, что они могут сделать (ибо сами государства и противоречивость их интересов уничтожить невозможно). Это сотрудничество делает систему международных отношений (в целом) саморегулирующейся. Стремление же к размыву системы национальных государств средствами наднационального управления (свойственное европейской интеграции) ранние реалисты называли «иллюзорным».
В 70-е гг. ХХ в. неореалисты, сохранив основные принципы своих предшественников, стали больше внимания уделять системным характеристикам межгосударственной «анархии». Главной особенностью ее они полагали распределение силового потенциала между государствами (более или менее стабильное, но не постоянное). В зависимости от перераспределения данного силового потенциала поведение государств изменяется, что приводит к изменению сложившихся стереотипов конфликта и сотрудничества. Анархия может порождать порядок, но не может вылиться в эффективное и длительное сотрудничество, поскольку государства остаются в состоянии конкуренции и каждое из них руководствуется рациональными правилами конкурентной борьбы. В такой системе европейской интеграции просто не было места. Неореалисты (как и реалисты) считали Европейские Сообщества своеобразной аномалией, которая была вызвана к жизни холодной войной. Попытка неофункционалистов распространить социологические и экономические концепции, рожденные реалиями национальных государств, на сферу международных отношений была в глазах неореалистов опасной ересью, реакцией на которую и стало появление так называемого межгосударственного подхода к изучению европейской интеграции.
Еще в середине 60-х гг. ХХ в. Стэнли Хоффман опубликовал несколько статей о роли национальных государств в интеграционном процессе.  Он признавал плюралистический характер факторов интеграции, но подчеркивал необходимость и возможность определения центрального элемента в этом процессе (которым, по его мнению, было национальное государство). Оставаясь неореалистом, Хоффман подверг ревизии чисто силовой характер этой концепции. Национальный интерес не является простой производной в расчете структурного военного потенциала государств. Государственные интересы – это конструкции, в которых идеи и идеалы, прецеденты и опыт прошлого, внутренние силы и правители – все играет свою роль. «Высокая» политика охватывает сферу международной безопасности, которая не может служить предметом интеграции, в то время как «низкая» политика охватывает сферы экономических отношений и иной деятельности, где главную роль играет взаимодействие обществ (и где интеграция, в принципе, возможна). Получается, что национальные государства используют интеграцию в сферах «низкой» политики в качестве удобного инструмента сохранения контроля (в условиях, когда роль государственных органов власти в этих сферах снижается). Хоффман видел определенную диалектику в соотношении между «высокой» и «низкой» политикой. Интеграция по «методу Моннэ» по своему характеру непредсказуема: ее творцы не знают заранее, к какому результату она приведет. Поэтому чем успешнее идет интеграция, тем больше вопросов она создает в плане обеспечения национальной безопасности, порождая два вида неопределенности и противоречий: 1) между национальными государствами и наднациональными институтами; 2) между самими  государствами-членами (особенно по поводу их взаимоотношений с третьими странами, не входящими в интеграционное поле). 
Межгосударственный подход к изучению европейской интеграции отметил и другие «изъяны» неофункционализма: 1) отрицание центральной роли национальных государств в интеграционном процессе; 2) игнорирование различия между «высокой» и «низкой» политикой; 3) неспособность объяснить место европейской интеграции в общей системе международных отношений; 4) преувеличение роли наднационального начала и недооценку возможностей межправительственного сотрудничества. Под напором этой критики неофункционалисты попытались усовершенствовать отправные посылки своей концепции.
Эволюция их взглядов шла в двух основных направлениях. С одной стороны, идея «политизации» экономической интеграции была дополнена анализом самостоятельного существования институтов ЕС как сложной политической системы. Дональд Пучала определил ЕС как «систему согласия» (в противовес таким определениям, как «формирующаяся федерация», «региональная группировка», «функциональная международная организация», «зона силовой политики» и пр.). «Система согласия» - это сложное целое, в котором национальные государства сохраняют свое значение и даже, возможно, являются главными действующими лицами. Однако в рамках системы политическая деятельность разворачивается на нескольких уровнях: субнациональном, национальном, транснациональном и наднациональном. Степень влияния каждого из этих уровней колеблется в зависимости от конкретного вопроса. «Система согласия» - это форум, создающий возможность «игры с возрастающей суммой» и развития взаимопонимания. Конфликты, возникающие в рамках системы, имеют своим источником не антагонизм интересов, а спор о выборе способа сотрудничества. Система отличается прагматизмом, заставляющим участников учитывать императивы взаимозависимости и действовать, проявляя повышенное внимание и предупредительность в отношении друг друга.
Уже упоминавшийся нами видный неофункционалист Эрнст Хаас ввел понятие «турбулентности», стремясь по-новому представить картину политического процесса в рамках ЕС: Турбулентность – это термин, который Хаас применял в отношении путаных и сталкивающихся между собой представлений организованных акторов, которые действуют в чрезвычайно сложной социальной обстановке. Число акторов очень велико. Каждый из них преследует разнообразные цели, которые являются взаимно несовместимыми. Кроме того, каждый неуверен относительно возможных компромиссов между этими целями. Каждый актор связан сетью взаимозависимости с другими акторами, которые пребывают в таком же состоянии путаницы, что и члены первой группы. И все же некоторые из этих целей не могут быть достигнуты без сотрудничества с другими. Таким образом, поле турбулентности – это политическое пространство, в котором путаница такого типа превалирует в дискуссиях и переговорах. Она может быть субнациональной, национальной, региональной, межрегиональной и глобальной – и все это одновременно.
С другой стороны, неофункционалисты предприняли попытку связать процесс европейской интеграции с общим мировым развитием. Здесь были подняты три основных вопроса: 1) проблема признания интеграционной группировки внешним миром; 2) проблема влияния внешней среды (например, США или СССР) на отношения между участниками интеграции; 3) проблема влияния ЕС на внешний мир (особенно – на АКТ: страны Азии, Карибского моря и Тихоокеанского региона). Концепция взаимозависимости, воспринятая неофункционалистами, позволила представить ЕС как одно из важнейших звеньев плюралистического и весьма хаотичного мирового порядка, творцами которого являлись не только национальные государства, но и многочисленные другие акторы: интеграционные группировки; мультинациональные корпорации; различные организации, имеющие транснациональные интересы; субнациональные единицы, имеющие выход на международную арену.
И все же первые теории интеграции были еще весьма несовершенны. Исследователи концентрировали свое внимание, примущественно, на механизмах интеграции и даже не пытались определить природу возникавших сообществ, отец-основатель которых, Ж. Моннэ, имел вполне определенную цельную концепцию европейского строительства. Как  верно указывает Ю.А. Борко, именно эта концепция (разумееется, со всеми более поздними уточнениями и дополнениями) легла в основу всего последующего развития европейской интеграции. Моннэ полагал, что вместо Европы, раздираемой националистическими и социальными противоречиями (что неизбежно приводило к господству тоталитарных режимов разного толка), следует создать единую, демократическую и гуманистическую Европу. Западноевропейские государства при поддержке США, руководствуясь принципами демократии, экономического благосостояния и социального консенсуса, должны стать инициаторами создания новой единой Европы. Моннэ (устами Шумана) утверждал, что Европа будет создана не сразу и не в готовом виде. Она возникнет на основе реальных дел и фактической солидарности, причем европейские народы будут последовательно распространять эту солидарность на все новые области совместной деятельности.

* * *

По мнению Моннэ, строительство единой Европы следовало начинать в сфере экономики., ибо экономическое сотрудничество (не будучи самоцелью) в наибольшей степени отвечает повседневным практическим потребностям стран-членов и способствует росту благосостояния народов. Такие же - особо чувствительные - сферы государственного суверенитета, как национальная безопасность, оборона и внешняя политика, могут быть оставлены на будущее. Впрочем, эта позиция окончательно сформировалась у команды Моннэ лишь после провала проектов ЕОС и ЕПС. Само движение к единой Европе мыслилось как постепенное и поэтапное: от ограниченных форм региональной интеграции - к более сложным и широкомасштабным.  В плане «углубления» это означало: от общего рынка угля и стали – к «экономическому  сообществу», таможенному союзу и общему рынку товаров, затем – к единому внутреннему рынку (со свободным движением не только товаров, но и услуг, капиталов, рабочей силы). Этот общий принцип был развит последователями и учениками Моннэ и позднее, уже в эпоху Делора, привел к возникновению проектов экономического и валютного союза, а также политического союза стран-членов ЕС.  В плане «расширения» первоначально цель объединения всей Европы не выдвигалась вовсе, ибо в ситуации биполярного мира казалась всем (а не только Моннэ и Шуману) нереальной. Речь шла лишь о западноевропейской интеграции, причем зона возможного расширения определялась сферой влияния США.
Формирование правовой базы интеграции и системы общих институтов (как наднациональных, так и межгосударственных) Моннэ считал важнейшим условием успешного продвижения к единой Европе. При этом наделенные правом принятия обязательных решений и правом контроля за их исполнением наднациональные институты, которым страны-члены делегировали значительные полномочия и передали часть своих суверенных прав, были «ноу-хау» Моннэ. Именно наличие наднациональной власти  до сих пор отличает ЕС – в наибольшей мере – от всех других интеграционных объединений. С другой стороны, в конце 60-х годов Моннэ пришел к осознанию важности межгосударственного взаимодействия на самом высоком уровне - с тем, чтобы успешно продвигать сотрудничество в области внешней политики и обороны. Создание Европейского Совета  он  рассматривал в качестве заветного итога своей кропотливой работы по «собиранию» Западной Европы.
Объединение всей Европы в 50-70е гг. ХХ в. казалось совершенно невозможным предприятием, несмотря на планы генерала де Голля и некоторые другие проекты, а также на существование Совета Европы и начало Хельсинкского процесса. Европейское геополитическое пространство было разорвано на три геополитических региона: западноевропейский (это та «Малая Европа», которую и объединяла команда Моннэ со товарищи); центральноевропейский (страны Восточной Европы по советской терминологии, позднее – ЦВЕ); восточноевропейский (СССР с Прибалтикой как своей интегральной частью). Основными принципами формирования европейского геополитического пространства в это время, на наш взгляд, были:
1) биполярность, т.е. наличие двух главных «центров силы», решающим образом влиявших на конфигурацию регионов внутри европейского геополитического пространства и на конфигурацию самого европейского геополитического пространства как единого целого. Без участия США Турция никогда не стала бы частью европейского геополитического пространства, а Греция не заняла бы место в западноевропейском регионе. Без участия России (СССР) республики Средней Азии и Казахстан (а также, возможно, и республики Закавказья) никогда не вошли бы в европейское геополитическоле пространство, в лучшем случае оставаясь в «разделительном поясе» между Европой и Азией;
2) силовой контроль, т.е. необходимость силового воздействия на формирование геополитической структуры Европы. США контролировали западноевропейский регион, а СССР – центральноевропейский регион, причем положение обеих «сверхдержав» в контролируемых ими регионах в 50-70е гг. ХХ в. было довольно прочным, а военное присутствие – значительным;
3) зависимость от колониальной политики, т.е. колониальные державы (Великобритания, Франция, Бельгия) не могли полноценно участвовать в политической интеграции на континенте, не решив проблемы со своими колониальными владениями. Так, требование Франции об участии в европейской политической интеграциивместе со всеми своими «заморскими департаментами и заморскими территориями» самым серьезным обрзом повлияло на провал первой попытки создания Европейского политического сообщества;
4) взаимозависимость европейских и атлантических структур, т.е. феномен евроатлантической интеграции, когда европейские экономические структуры дополнялись атлантическими оборонными, в результате чего новый формирующийся европейский центр силы оказался привязан в военном отношении к США. Атлантическая экономическая интеграция, опиравшаяся на структуру ОЕЭС, была, фактически, сорвана, но также не удалась и попытка создания Европейского оборонительного сообщества. В результате, объединенная Европа была вынуждена в 50-70е гг. ХХ в. (да и позднее) опираться в области обороны на атлантическую структуру – НАТО (ЗЕС себя не оправдал).
Источники позволяют говорить о значительном давлении со стороны США на западноевропейские страны при ратификации договоров о ЕОУС и ЕОС, при назначении на посты в Высшем руководстве ЕОУС угодных американскому руководству людей, при разработке проектов реформирования Европейского платежного союза и при продвижении других «жизненно важных» интересов США. Основным инструментом давления на новые европейские интеграционные структуры служил институт «представителей США» при этих организациях. Основной своей задачей американцы считали контроль над возрождавшейся Германией (ФРГ), для чего было необходимо жестко связать западногерманское государство с Западом посредством НАТО и «Общего рынка». Таким образом, и западноевропейские, и атлантические структуры (с точки зрения США) были нацелены на решение одной общей проблемы.
Главным стратегическим партнером США в Европе в 50-70е гг. ХХ в. была Великобритания., что само по себе дистанцировало эту страну от ее континентальных соседей, которым часто предлагалась согласованная американо-британская позиция. Но если для США главными были атлантические структуры (НАТО и ОЕЭС), призванные закрепить американское присутствие в Европе, то для Великобритании долгое время основным инструментом вмешательства в «континентальные дела» служил Совет Европы. Созданная по инициативе Великобритании ЕАСТ проиграла конкурентную борьбу Сообществам. В результате, британцы вынуждены были присоединиться к ЕС, оставаясь при этом верным союзником (и «троянским конем») США. Однако важно подчеркнуть, что Америка сыграла немалую роль в становлении новых европейских институтов и, тем самым, сама способствовала возникновению на международной арене сильного конкурента в лице объединенной Европы.
Ключевой фигурой на первом этапе строительства единой Европы, безусловно, был выдающийся французский политический деятель Жан Моннэ, чей талант «архитектора» Европейских сообществ в настоящее время широко признан. Европейский Совет еще в 1976 году подтвердил, что Моннэ сыграл одну из главных ролей на первом этапе европейской интеграции (в качестве вдохновителя Плана Шумана, первого председателя Верховного органа власти ЕОУС и создателя Комитета борьбы за Соединенные Штаты Европы), присвоив ему звание «почетного гражданина Европы». Следует подчеркнуть, что Жан Моннэ в своей практической работе часто исходил из экономических интересов, но при этом никогда не отступал от высшей цели – добиться реального объединения народов Европы во всех областях жизни.


ГЛАВА IV. ВТОРОЙ ЭТАП СТРОИТЕЛЬСТВА ЕДИНОЙ ЕВРОПЫ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Ж. ДЕЛОРА


1. ОТ СОЗДАНИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО СОВЕТА
ДО ОБЪЕДИНЕНИЯ ГЕРМАНИИ (1975-1990 гг.)

В конце 70-х годов ХХ в. наметился выход из «еврозастоя». В течение 1978-1979 годов была введена в действие Европейская валютная система. Немалая роль здесь принадлежала британскому лейбористу Рою Харрису Дженкинсу, председателю Комиссии Европейских сообществ в 1977-1981 годах, и Франсуа Ортолли, вице-председателю Комиссии по вопросам экономической и валютной политики. В 1964-1970 годах Дженкинс занимал в Великобритании посты министра воздушного сообщения, министра внутренних дел и канцлера казначейства (то есть, министра финансов). Убежденный сторонник европейской интеграции, он в 1972 г. вышел временно из Лейбористской партии в знак протеста против ее решения поддержать референдум по вопросу об участии Великобритании в ЕС. Позже, правда, Дженкинс вернулся в ряды партии и в 1974 г. снова стал министром внутренних дел. На посту председателя Комиссии он особенно гордился созданием ЕВС и считал это своей личной победой. Основными элементами Европейской валютной системы  стали механизм поддержания стабильных обменных курсов национальных валют государств-членов и общая валютная единица ЕС – ЭКЮ. ЕВС, в которую вошли все девять стран, заработала с 13 марта 1979 г. Однако Великобритания, родина председателя Европейской комиссии, не приняла механизм валютных курсов (который увязывал валюты между собой, устанавливая подлежавшие периодическому уточнению верхний и нижний пределы их курсовой стоимости), а реальное использование ЭКЮ началось только 1 января 1981 г.
В декабре 1978 г. Европейский совет поручил Роберу Маржолену подготовить доклад об институтах Сообщества, содержащий конкретные рекомендации по продвижению к Европейскому союзу. В написании документа приняли активное участие также два других видных политических деятеля – Б. Бижевел и Э. Делл, почему окончательный текст получил название «Доклад Комитета трех». Ровно через год, в декабре 1979 г., эксперты представили свои предложения, вызвавшие значительный резонанс в руководстве Сообщества. Особое внимание в докладе уделялось роли председателя Совета министров и Комитета постоянных представителей. Предлагалось усилить воздействие исполнительных органов ЕС на отдельные страны-члены. Содержались в докладе и рекомендации избегать по возможности голосования в Совете на основе принципа единогласия, если это не обусловлено требованием Римского договора. При этом подчеркивалась необходимость предварительного исследования того или иного вопроса в целях изучения возможности достижения компромисса. Лишь затем данный вопрос следовало выносить на голосование. Особо оговаривался тот случай, когда какое-либо государство заявляет, что затронуты его «важные национальные интересы» и под этим предлогом не поддерживает голосования. Представителю данной страны следовало тогда открыто заявить об этом от имени своего правительства и взять на себя ответственность за все дальнейшие последствия.
Во второй половине 70-х годов прошлого века начались переговоры о вступлении в ЕС с Грецией, Испанией и Португалией. 28 мая 1979 г. Греция подписала договор с ЕС о присоединении к Сообществам, который  вступил в силу 1 января 1981 г.  Греция стала десятым государством-членом ЕС и первой православной страной в пределах объединенной Европы. Территория Сообщества увеличилась на 132 тысячи квадратных километров, а население – на 10 миллионов. В масштабах ЕС это было довольно незначительное приращение.
7-10 июня 1979 г. состоялись первые прямые выборы в Европейский парламент. Вспомним, что данный представительный орган берет свое начало в 1952 г., когда в рамках Европейского объединения угля и стали возникла общая Ассамблея ЕОУС (куда делегировались депутаты национальных парламентов «шестерки»). С созданием ЕЭС и Евратома число депутатов общей Ассамблеи было увеличено с 78 до 142 человек, и она стала общим органом для всех трех Сообществ. Поэтому некоторые исследователи полагают, что Европейский парламент был создан 19 марта 1958 года на основе соглашения от 25 марта 1957 г. о совместных органах для Европейских сообществ. Однако согласно Римскому договору представительный орган имел очень ограниченные полномочия. Его члены могли лишь заслушивать раз в год отчет Комиссии ЕС, вносить свои рекомендации и выражать большинством в две трети голосов при открытом голосовании недоверие КЕС.
В политическом отношении парламентская Ассамблея исполняла роль связующего звена между парламентскими группами различных партий парламентов стран-участниц «Общего рынка». Здесь согласовывалась и вырабатывалась общая тактика по важнейшим экономическим и политическим вопросам. В соответствии с Римским договором парламентская Ассамблея должна была разработать проект для проведения всеобщих прямых выборов, а Совет министров – принять соответствующие решения. На встрече в Гааге в 1969 г. главы государств и правительств договорились о некотором расширении компетенции Ассамблеи. Тогда же была достигнута договоренность, что Совет министров ЕС рассмотрит вопрос о проведении прямых выборов в этот орган. В 1970 г. Совет предоставил Ассамблее право вносить разного рода поправки в утвержденный им бюджет. Это давало некоторую, пусть очень ограниченную, возможность законодательной деятельности.
В декабре 1974 г. главы государств и правительств стран ЕС приняли принципиальное решение об избрании Европейского парламента всеобщим прямым голосованием. Через год был определен и конкретный срок – май-июнь 1978 года. Наконец, в сентябре 1976 года министры иностранных дел подписали официальное соглашение – «Акт о введении всеобщих прямых выборов депутатов Ассамблеи».  Общее число депутатских мест было значительно увеличено: с 198 до 410. ФРГ, Франция, Великобритания и Италия получили по 81 месту (ранее у них было по 36), Нидерланды – 25 вместо 14, Бельгия – 24 вместо 14, Дания – 16 вместо 10, Ирландия – 15 вместо 10, Люксембургу было оставлено 6 мест. Таким образом, увеличение представительства оказалось выгоднее всего крупным государствам и наименее выгодно Люксембургу. Было решено избирать депутатов сроком на 5 лет. Хотя Римским договором предписывались единые правила проведения выборов, каждое правительство получило возможность самостоятельно определять их процедуру на своей территории.
Соглашение вступило в силу 1 июля 1978 г., после того как все страны официально уведомили о завершении ратификации  документа национальными парламентами. В связи с трудностями, возникшими в процессе ратификации, и по настоянию Великобритании выборы были отсрочены еще на год. Решением Совета от 25 июля 1978 г. они были назначены на 7-10 июня 1979 года. Тогда же Европейскому парламенту было предоставлено новое право – отвергать бюджет Сообщества в целом. По вопросу расширения компетенции Европарламента перед первыми прямыми выборами высказывались различные мнения. Одни депутаты считали, что это расширение должно произойти за счет национального суверенитета государств-членов, другие – за счет перераспределения власти в рамках институтов самого Сообщества. В частности, бывший председатель Европейского парламента А. Поэр полагал, что следует идти путем усиления демократического парламентского контроля над «технократическими» учреждениями ЕС. Звучали и довольно скептические оценки. Так, Ж.-Ф. Денио (бывший некогда членом Комиссии ЕС) полагал, что выборы Европарламента всеобщим голосованием окажут лишь моральное воздействие на избирателей, способствуя повышению их интереса к «европейскому строительству», но о расширении компетенции представительного органа рассуждать преждевременно.
Подготовка прямых выборов способствовала объединению консервативных, либеральных и социал-демократических сил стран ЕС. 29 апреля 1976 г. была создана Европейская народная партия, куда вошли 11 христианско-демократических, консервативных партий ФРГ, Франции, Италии, Ирландии и стран Бенилюкса. В начале ноября 1976 года возникла федерация либеральных и демократических партий. В 1979 г. в нее входило уже 13 партий из всех государств ЕС, кроме Ирландии. Партии Социалистического интернационала в странах Сообщества также объединились - в Союз социал-демократических партий.
В первых прямых выборах приняло участие 111 млн. человек, что составило  61,9% от имевших право голоса. При этом в Бельгии на избирательные участки пришло 87,6%, в Италии - 85,9%, в Люксембурге – 85,6%, в ФРГ – 65,9%, в Ирландии – 63,5%, во Франции - 60,9%, в Нидерландах – 57%. Только в двух государствах ЕС явка избирателей оказалась недостаточной: в Дании голосовало 46,8%  допущенных к выборам, а в Великобритании – всего 30,5%. Здесь явно преобладали силы, критически настроенные по отношению к процессам западноевропейской интеграции.
Выборы показали следующее соотношение сил. Социалисты и социал-демократы набрали 26,6% голосов избирателей и получили 113 мест, создав самую сильную фракцию в Европарламенте. Христианские демократы собрали целых 29,8% голосов, но им досталось при этом только 107 мест. Не без основания обижаясь на избирательную систему, они образовали вторую по величине фракцию. Консерваторы имели лишь 6,3% голосов, но 64 места, коммунисты и их союзники получили 13,5% голосов и всего 44 места, либералы – 10,5% и 40 мест, французские голлисты и другие «демократы за прогресс» - 3% и 22 места. На долю прочих осталось 20 мест (9,9% голосов избирателей). Как видно, процент отданных избирателями голосов плохо соотносился с количеством полученных мест в Европарламенте. Но по сравнению с предыдущим, делегированным, составом, наблюдался некоторый сдвиг вправо.
Членство в Европарламенте было признано совместимым с членством в национальных парламентах, но не с работой в национальных правительствах или институтах ЕС. Несмотря на это, в результате первых прямых выборов количество депутатов, совмещавших членство в Европейском парламенте и в своем национальном парламенте, составило менее 12% от общего корпуса.
Первые прямые выборы в Европейский парламент стали новым шагом вперед по пути политизации ЕС. Однако надежды сторонников политической интеграции на то, что представительный орган Сообщества превратится в «мотор интеграции» не сбылись. И хотя христианские демократы, в частности, громко требовали наделения Парламента функциями конституционного собрания и дополнения Римских договоров новым актом о расширении его компетенции, их голоса не были услышаны. Ф. Стерн, профессор Колумбийского университета, писал: «Политическое строительство Европы продвинулось очень мало. Шумно разрекламированные прямые выборы в Европейский парламент были призваны вдохнуть новую жизнь в Сообщество, но сама кампания отличалась апатией и была отмечена заботами об исключительно национальных задачах».               
Сразу после выборов обострились столкновения между Европейским парламентом и Советом министров ЕС по бюджетным вопросам. Р. Джонс, английский исследователь, заметил по этому поводу: «Сражение между парламентом и Советом разыгралось не из-за денег (к соглашению легко было прийти путем небольших изменений в позициях) – оно произошло из-за дележа политической власти». Парламент отклонил бюджет Сообщества на 1980 год именно из желания продемонстрировать Совету свои реальные полномочия. Но тем самым представительный орган фактически заблокировал и свои собственные предложения об увеличении ассигнований на социальную, региональную и энергетическую политику. Дело в том, что, по положениям Римских договоров, Парламент мог принять или отклонить только весь бюджет, но не отдельные его статьи. Существенное же расширение  полномочий Европарламента, связанное с пересмотром договоров, явно затягивались.
Парламент наряду с Комиссией ЕС активно выступал за усиление наднациональной власти. В 1980 году была принята резолюция о том, чтобы кандидатура председателя КЕС представлялась Европарламенту на утверждение. Тогда же появился и проект христианских демократов, членов парламента, так называемый «Проект Джонкера». Он предусматривал полную перестройку политической структуры Сообщества в рамках Европейского Союза при расширении законодательных полномочий Европарламента. При этом должны были возникнуть как новые органы власти, так и новые процедуры принятия решений. Э. Уоллес, английская исследовательница, связывала расширение компетенции Европарламента с обретением парламентариями реальной возможности отстаивать интересы своего электората на «европейском уровне». Одновременно, по ее мнению, возросла бы способность членов Европарламента разъяснять принимаемые в Сообществе решения широким слоям населения. В результате у избирателей появился бы интерес к делам Сообщества, что способствовало бы более широкому согласию на государственном уровне по вопросам европейского сотрудничества.
31 октября 1979 г. ЕС и 58 стран АКТ подписали Вторую Ломейскую конвенцию, которая вступила в силу 1 января 1981 г. Ломе-II не только возобновила договоры, заключенные ранее, но и распространила сотрудничество на новые области, такие как горнорудная промышленность, энергетика, рыболовство, законодательство о труде. На пятилетний срок было выделено 5,2 млрд. ЭКЮ. Кроме фонда стабилизации экспортных доходов развивающихся стран от сельскохозяйственной продукции (Стабэкс) появился аналогичный фонд, гарантирующий компенсацию в случае падения цен на горнодобывающую продукцию (Сисмин). 12-13 июня 1980 г. в Венеции Европейский Совет принял Декларацию о евро-арабском диалоге и ситуации на Ближнем Востоке, подтвердив приоритетность данного направления во внешней политике стран-членов ЕС.
20 ноября 1979 г. Совет ЕС одобрил результаты многосторонних переговоров с участием Сообщества, проходивших в рамках Токийского раунда ГАТТ (Генерального соглашения о тарифах и торговле) с сентября 1973 г. Достигнутое соглашение предусматривало общее снижение таможенных тарифов примерно на одну треть, а также другие меры, направленные на либерализацию и соблюдение правил международной торговли.
Участники конференции в Сассекском университете в 1979 г. отметили, что от экономической интеграции более всего выиграла ФРГ. Франция модернизировала свою промышленность и укрепила экономические позиции. А вот Италия и Великобритания оказались в сравнительно худшем положении.
В 1980 г. девять европейских парламентариев, включая знаменитого Альтьеро Спинелли, автора «Манифеста Вентотене», основали Клуб крокодила, названный так по имени ресторана в Страсбурге, где состоялось первое заседание  группы. Спустя несколько месяцев в Клуб входило уже семьдесят членов Европарламента, стремившихся преобразовать свой представительный орган в полноценный законодательный. Работа началась с дискуссий, причем большинство членов Клуба придерживалось идеи о соглашении-конституции, отвергая метод переделки существовавших соглашений (Парижских и Римских).  Институциональная реформа должна была сопровождаться пересмотром полномочий  органов ЕС в целях сохранения завоеваний Сообщества, завершения начатого дела и совместной разработки новых политических направлений.
Одновременно с этим инициативы по реформированию органов Сообщества выдвигались исполнительными органами ЕС. Совет министров выдал КЕС «Мандат от 30 мая 1980 года». Опираясь на него, Комиссия в июне 1981 года опубликовала свою программу преобразований в ЕС. Председателем Комиссии в 1981-1984 годах был люксембургский адвокат Гастон Торн. В 1959-1981 годах он неоднократно возглавлял в Люксембурге различные министерства (к примеру, иностранных дел и внешней торговли, экономики и средних классов, юстиции) и постоянно избирался в парламент страны от Демократической партии, в 1974-1979 годах  был премьер-министром и министром иностранных дел Люксембурга, а в 1979-1980 годах работал заместителем премьер-министра. Торн придерживался либерального видения единой Европы, ибо в 1970-1980 гг. был президентом Либерального интернационала, а в 1976-1980 гг. – председателем Федерации либеральных и демократических партий ЕС. При нем, награжденном, кстати, в 1977 г. премией Р. Шумана, появились первые признаки оживления ЕС после долгой спячки. Период «еврозастоя» подходил к концу.
Предложения Комиссии по реформированию институтов ЕС были внимательно рассмотрены Советом министров. Относительно же парламентских предложений Р. Маржолен писал в 1981 г., что в обозримом будущем Европейский парламент не будет играть большую роль в Сообществе, так как его полномочия крайне органичены и могут быть расширены только в силу единогласного решения правительств, которое в большинстве стран  должно быть утверждено национальными парламентами. Тем не менее, Европейский парламент играл полезную роль а качестве канала связи с национальными парламентами и общественностью в странах Сообщества.      
В январе 1981 г. Ганс-Дитрих Геншер, министр иностранных дел ФРГ, выступил с предложением объединить институты ЕС, связать воедино механизмы внешнеполитического сотрудничества и внешних сношений Сообществ, расширить функции Европарламента и перейти к принятию решений в Совете министров ЕС большинством голосов. Предусматривалось также распространение системы согласования политических курсов стран Сообщества на сферу безопасности. Эти положения в дальнейшем легли в основу так называемого «Плана Геншера-Коломбо», который активно обсуждался в 1981-1983 годах. Проект Геншера воспроизводил многие идеи «Плана Тиндеманса». Он отражал стремление объединить в общую политическую систему деятельность различных органов ЕС и функционирующие под эгидой Европейского совета «системы сотрудничества» (внешнеполитического, военно-политического, культурного). Таким образом, проект представлял собой далеко идущие предложения относительно политической консолидации ЕС и укрепления его институтов. С одобрения других видных политических деятелей председатель Комиссии ЕС Гастон Торн выступил за проведение очередной конференции в Мессине для определения целей и принципов дальнейшего развития Сообщества.
Западногерманская инициатива нашла широкую поддержку правящих кругов Италии и в ноябре 1981 г. две страны выдвинули уже совместный проект «Европейского Акта». Руководители внешнеполитических ведомств Италии и ФРГ, Э. Коломбо и Г.-Д. Геншер, сформулировали основные принципы «Европейского Союза» и меры по его созданию: 1) объединение «структур принятия решений» в рамках Сообществ и Европейского политического сотрудничества под эгидой Европейского совета; 2) совместные действия в области «политики обеспечения безопасности» стран НАТО; включение вопросов этой политики в сферу внешнеполитического сотрудничества; 3) активизация консультаций в рамках Европейского политического сотрудничества и придание им более обязательного характера в целях достижения «единства действий при обсуждении всех вопросов международной политики, представляющих взаимный интерес»; 4) расширение культурного сотрудничества и создание Совета культурного сотрудничества; гармонизация и унификация законодательства в целях создания «правового союза»; согласованный подход к решению «международных проблем общественного порядка»; создание Совета министров юстиции; 5) расширение сферы действия принципа принятия решений большинством голосов в Совете министров ЕС и ограничение  содержащегося в «Люксембургском компромиссе» 1966 года права вето, в соответствии с которым решения, затрагивающие важные национальные интересы, должны приниматься единогласно; 6) расширение полномочий Европарламента и определение его роли в процессе создания политического союза; 7) повышение роли наднациональной Комиссии ЕС в качестве «хранительницы договоров», заключенных в Париже (1951) и Риме (1957), а также в качестве «силы, придающей импульс процессу европейской интеграции»; 8) через пять лет после подписания этой декларации все достигнутые результаты должны быть обобщены в тексте Договора о Европейском союзе.
Данный проект был передан министрам иностранных дел для дальнейшего изучения. Многие страны Сообщества отнеслись к документу весьма сдержанно, соглашаясь с расширением рамок сотрудничества, но протестуя против дальнейшего ограничения национального суверенитета. В частности, Великобритания, Дания, Ирландия и Греция решительно выступили против создания федерации. При этом Британия резко отрицательно отнеслась к принципу принятия решений большинством голосов и раскритиковала идею расширения полномочий Европейского совета. Дания и Ирландия заняли открыто непримиримую позицию в отношении идеи нового военно-политического союза. Нидерланды подчеркивали, что включение военных вопросов в компетенцию институтов ЕС не должно затрагивать полномочий НАТО в данной области. Франция  боролась за существенное расширение сферы деятельности ЕС в области экономики и технологии, одновременно настаивая на активизации военно-политической деятельности ЗЕС вместо распространения компетенции институтов Сообщества на область обороны. К. Шейсон, министр внешних сношений Франции, прямо заявил, что обсуждение важных аспектов вопросов обороны в Европейском сообществе неприемлемо, ибо для этого существуют другие органы. Среди спорных вопросов были также учреждение новых институтов и значительное расширение полномочий Европарламента.      
На Лондонской встрече в верхах в 1981 году План не был принят. Однако Европейский совет поручил министрам иностранных дел ЕС совместно с КЕС дополнительно изучить итало-западногерманские предложения и подготовить по ним доклад для рассмотрения в ходе будущего очередного заседания Совета Сообщества. Однако даже на Юбилейной сессии Европейского совета, состоявшейся 29-30 марта 1982 г. в Брюсселе, серьезные разногласия между членами ЕС сгладить не удалось. Французский исследователь Реймон Арон писал по этому поводу, что государства Западной Европы довольно далеки от Соединенных Штатов Европы. Дискуссии продолжались свыше полутора лет, и в результате «План Геншера-Коломбо» постепенно трансформировался в «Торжественную декларацию о Европейском союзе».
Параллельно с этим процессом в Европарламенте началось активное обсуждение предложений Клуба крокодила. В июле 1981 года было решено создать Институциональную комиссию, чья задача состояла в разработке различных модификаций действующих соглашений. Для начала данная комиссия изучила предыдущие проекты Европейского союза и реформ, в частности, доклад Тиндеманса и проект «трех мудрецов». Уже в рекомендации от 14 октября 1981 г. Совету и Европарламенту «Институциональная система Сообщества: необходимость и равновесие», касавшейся отношений между институтами Сообщества, выражалась обеспокоенность по поводу ослабления деятельности институтов ЕС. Резолюция Европейского парламента, основанная на докладе координатора Институциональной комиссии А. Спинелли, была принята 6 июля 1982 г. при 258 голосах «за», 37 – «против» и 21 – воздержавшихся. В ней, в частности, утверждался принцип взаимодополняемости, согласно которому никогда не следует поручать более крупному объединению то, что способно сделать более мелкое: «Союз будет готов выполнять лишь те задачи, совместная реализация которых даст больше результатов, чем их осуществление каждым государством в отдельности, или решать только те проблемы, которые входят в компетенцию Союза». Этот принцип в дальнейшем нашел отражение в Преамбуле проекта Союза: поручать общим институтам согласно принципу взаимодополняемости решение лишь тех задач, с которыми они справятся успешнее, чем отдельные государства.
Проект договора, разработанный Европарламентом, отличался последовательной наднациональной направленностью. Он должен был целиком заменить как три основных учредительных документа ЕС, так и принятые Сообществом отдельные документы, регулировавшие его деятельность в различных областях и не вошедшие в первоначальные соглашения. Дополнительно охватывались такие сферы, как защита окружающей среды, культура, информация, международные отношения и безопасность. Наднациональный принцип усиливался, в первую очередь, за счет расширения полномочий самого Европарламента, который совместно с Советом должен был осуществлять законодательную власть путем принятия нормативных актов и, кроме того, определять финансовую политику Союза. Эффективность деятельности Совета предусматривалось повысить путем введения принципа принятия решений квалифицированным большинством голосов. Изменения вносились также в порядок формирования Комиссии, председатель которой получил бы право самостоятельно назначать ее членов. Тем самым обеспечивалась бы большая согласованность и единство действий исполнительной власти Союза. Предусматривалось существенное перераспределение полномочий между Советом и Комиссией в пользу последней. Предполагалось также расширить права судебного органа Союза и создать Европейский валютный фонд.
Однако в коллективном докладе, подготовленном в 1983 г. ведущими исследователями из пяти стран Сообщества, недаром утверждалось, что западноевропейцы – причем правительства в значительно большей степени, чем общественность, - противятся любой попытке передачи важных областей, относящихся к национальной компетенции, европейским институтам. На совещании глав государств и правительств стран ЕС в Штутгарте в июне 1983 года была принята «Торжественная декларация о Европейском союзе».  Этот документ стал результатом компромисса между членами Сообщества и в ряде пунктов являл собой шаг назад по сравнению с Планом Геншера-Коломбо. Из него, в частности, были исключены положения, которые могли означать учреждение в ЕС института регулярных совещаний на уровне министров обороны. Однако Декларация подтвердила готовность осуществлять «координацию позиций по политическим и экономическим аспектам безопасности», обеспечивать решение экономических проблем внутри ЕС и его «единый голос во внешней политике». Вместе с тем было оговорено, что «военные аспекты и аспекты оборонной политики остаются делом Североатлантического союза». Таким образом, вновь была проведена разграничительная линия между ЕС и НАТО.
Компетенция институтов Сообщества была существенно расширена. Цели преследовались следующие: развитие внешнеполитического сотрудничества; распространение интеграции на сферу культуры; унификация норм гражданского, торгового, уголовного и процессуального права; повышение роли Европарламента. Впервые было официально провозглашено, что внешнеполитическое сотрудничество является таким же важным направлением развития ЕС, как и экономическая интеграция. Указывалось, что обретение «единого голоса» в области  внешней политики будет способствовать повышению роли Западной Европы в миротворческом процессе. В Декларации был учтен и Меморандум французского правительства о «европейской активизации», представленный в сентябре 1981 года на рассмотрение партнеров по ЕС. В том документе выражалось желание углубить, улучшить или перестроить аграрную, торговую и промышленную политику. Особое внимание при этом уделялось развитию новой социальной, энергетической и научно-исследовательской политики а рамках ЕС. Содержание подписанной в Штутгарте Декларации несколько отличалось от предложений «Европейского акта». Так, возможность заключения Договора о Европейском союзе оставалась открытой на ближайшие пять лет: не позднее 1988 года страны-члены ЕС должны были решить, «следует ли отразить достигнутые успехи в договоре о Европейском союзе». Этот срок было рекомендовано посвятить решению «неотложных проблем» Сообщества, из-за которых тормозится развитие экономической интеграции. Право обсуждать все вопросы, касающиеся предполагаемого Евросоюза, Декларация закрепила за Европарламентом.
В феврале 1984 г. парламентская ассамблея ЕС одобрила проект договора о Союзе: 237 голосов – «за», 31 – «против», 43 – воздержавшихся. В проекте все три соглашения (о создании ЕОУС, ЕЭС, Евратома), а также договоры о европейской валютной системе, политическом сотрудничестве и развитии связей в новых областях были объединены общими институциональными рамками. Проект Союза, состоявший из 142 статей,  имел целью качественный рывок с помощью совместного освоения новых областей: охраны окружающей среды, культуры и информации, но в первую очередь – сферы международных отношений и безопасности. Документ предусматривал также расширение полномочий Европейского парламента (в ущерб национальным представительным органам), который должен был разделить с Советом законодательную функцию. Совет Союза, состоящий из представителей правительств, был бы фактически равноправен Европарламенту. Вместе эти два учреждения составили бы «законодательную и бюджетную власть» Союза. Со временем предусматривалась отмена принципа единогласия с переходом к практике принятия даже важнейших решений простым большинством голосов. Главным исполнительным органом объявлялась КЕС, председатель, которой назначается решением Европейского совета и утверждается парламентом (также простым большинством голосов).
Как видно, Проект предусматривал существенную перестройку политического механизма ЕС – речь шла о новой конституции Сообщества. Введение «европейского гражданства» и единых паспортов было призвано символизировать качественный прогресс на пути создания подлинной европейской федерации. Пока же с утверждением Договора ЕС превращался в реальную конфедерацию западноевропейских государств.
Было установлено, что Договор вступит в силу, если он будет ратифицирован в шести из десяти стран-членов, представляющих не менее двух третей населения Сообщества. Франсуа Миттеран выступил в поддержку документа и заявил, что проект Спинелли заслуживает изучения, и что существующие договоры нуждаются в пересмотре. Он хотел, чтобы назначенный на июнь 1984 года саммит в Фонтенбло (который должен был завершить срок председательства Франции в ЕС) вдохнул в Сообщество новую жизнь. Но проект Спинелли натолкнулся на решительное сопротивление Великобритании, Дании и Греции. Другие страны-члены ЕС заняли более мягкие и обнадеживавшие позиции. Однако компромисс не был найден – проект в данном виде не прошел. В результате долгих поисков победила традиционная стратегия постепенного развития уже сложившихся интеграционных структур Сообщества. Именно такой функциональный подход был положен в дальнейшем в основу принятого по инициативе Европейского совета Единого европейского акта.
24 мая 1984 года Г. Торн, анализируя проблемы создания Евросоюза, подчеркнул «жизненное значение» единого внешнеполитического курса ЕС для его будущего.  Вскоре на сессии Европейского совета (состоявшейся в июне 1984 г. в Фонтенбло) был создан Специальный комитет по вопросам институтов Сообщества под председательством ирландского сенатора Джеймса Дуга. Как указывал министр иностранных дел Италии Дж. Андреотти (в то время - председатель Совета министров ЕС), задачей Комитета было создание в глазах общественного мнения «позитивного образа европейской солидарности». Тут же была выдвинута целая серия инициатив, направленных на повышение престижа ЕС: о введении «европейского паспорта», принятии единого флага и гимна. Руководители правительств договорились также ввести управление расходами на сельское хозяйство (путем введения новоизобретенных квот на молоко), пополнить фонды структуризации и возобновить переговоры о приеме в Сообщество Испании и Португалии.
Комитету под руководством Дуга надлежало выдвинуть дальнейшие предложения по созданию «Европы народов». Бывший министр иностранных дел Ирландии Дж. Дуг привлек к выработке своего проекта по одному представителю от каждой страны ЕС (как правило, члена правительства). Комитет приступил к работе, опираясь на одобренный Европарламентом в начале 1984 года «Договор о создании Европейского союза». В марте 1985 года Доклад Дуга был, наконец, обнародован. Основные рекомендации Комитета предусматривали представление Европарламенту реальных законодательных полномочий в ущерб национальным представительным органам и отказ Совета министров ЕС от принципа консенсуса в пользу принятия решений большинством голосов. Специальный раздел рекомендаций был посвящен выработке единой политики стран-членов ЕС в военной области, в частности – в производстве и закупке вооружений. По сути, это был очередной план, направленный на осуществление радикальной реформы Сообщества. Г. Фитцджеральд, премьер-министр Ирландии, отмечал, что инициатива его соотечественника Дуга была направлена на то, чтобы создать у европейских народов «чувство общности интересов», которое объединяет нации.
27 октября 1984 г. возрождается Западноевропейский союз. Однако в области внешней политики основное внимание руководства ЕС в конце 1984 года было направлено на страны «третьего мира». Третья Ломейская конвенция, подписанная 8 декабря, подтвердила привлекательность данной модели сотрудничества с Западной Европой для большинства стран АКТ – их количество увеличилось до 65. Также был увеличен размер финансовой помощи - на пятилетний срок ЕС выделило 8,5 млрд. ЭКЮ. Но проблемы в области осуществления общей внешней политики оставались. Недаром М. Райфкайнд, представитель английского правительства в Комитете Дуга, призывал в самом начале 1985 г. Европейское сообщество проявить политическую волю, дабы политическое сотрудничество вышло за рамки общих взглядов и приняло форму эффективных совместных действий. Период «еврозастоя» подошел к концу. Работа Комитета Дуга не была проделана напрасно. Его предложения относительно расширения круга задач ЕС нашли поддержку нового председателя Европейской комиссии Жака Делора, который добился решающего прорыва в деле западноевропейской экономической и политической интеграции. В середине восьмидесятых годов прошлого века действительно начался новый этап в развитии Сообщества.
Выдающийся французский финансист и политический деятель, Жак Делор стал инициатором важнейших реформ, кульминацией которых стало подписание 7 февраля 1992 г. Договора о Европейском Союзе. Именно Ж. Делор в решающей степени способствовал тому, что формирование единого внутреннего рынка в ЕС было успешно завершено, и Сообщество приступило  к созданию Экономического и валютного союза. Истинный католик и социалист в духе «новых левых», он многому научился у Ж. Моннэ, с которым, однако, никогда не встречался. Делор – типичный пример человека, самостоятельно сделавшего себе карьеру (‘a self-made man”). Он проявил себя не только как политик, выдвигающий новые стратегические идеи, но и как организатор, способный проводить в жизнь разработанные программы. Швейцарский исследователь Д. Сиджански писал, что сильная личность Делора плюс его ум, богатое воображение, трудоспособность и упорство, глубокое убеждение в необходимости создания единой Европы сослужили хорошую службу в деле ускорения процесса становления Сообщества.
Еще в 1983 г. Делор, бывший тогда министром финансов, экономики и бюджета в правительстве Пьера Моруа, поставил президента Франции Франсуа Миттерана в известность, что его интересует должность председателя Европейской комиссии. Она казалась ему наилучшим постом, которого следовало добиваться, раз уж не получилось стать премьер-министром. Интерес Делора к единой Европе медленно вызревал на протяжении всей его карьеры. В 1950-е годы он перенял у своих друзей, левых католиков, идеал федеративной Европы. Затем ему открылась  экономическая взаимозависимость западноевропейских государств. Двухлетнее пребывание Делора в Европейском парламенте (с июня 1979 по май 1981 г.) ознаменовалось образованием «группы Амиго» (по названию одного брюссельского отеля), открытой для новых идей и сотрудничества со всеми конструктивными силами. Делор не любил идеологических противостояний, в силу чего у него были натянутые отношения со многими социалистическими депутатами Европарламента. Он возглавил комитет, ведавший экономическими и денежными делами, который поддержал создание Европейской валютной системы (ЕВС). В докладах комитета поднимался вопрос о свободе перемещения людей, товаров, услуг и капитала, ибо единый рынок еще практически не существовал. Мартовский кризис 1983 г., окончательно убедил Делора в том, что без ЕЭС Франция решить свои проблемы не сможет. В октябре 1983 г. на очередной встрече министров финансов стран ЕЭС Делор заявил, что речь идет не просто о европейском идеале, а о необходимости. Он подчеркнул, что Европа должна говорить в один голос, чтобы справляться с непредсказуемыми колебаниями доллара, нежеланием японцев принимать на себя ответственность, соразмерную их экономической мощи, и бедами третьего мира. Выбор, по его мнению, был только между объединенной Европой и упадком. В последний министерский год Делора, закончившийся в июле 1984-го, его отношения с Миттераном портились все больше. Однако и в самой Франции, и в других странах ЕЭС он завоевал себе репутацию честного реалиста, противостоящего «социалистическим динозаврам». На выборах в Европарламент в июне того же года социалисты получили только 21%  голосов – самый низкий их результат после 1973 г.
Срок председательства в Комиссии люксембуржца Гастона Торна, который оказался неэффективным руководителем, истекал в декабре 1984 г. Кто станет новым председателем Европейской комиссии, должно было решиться в споре между правительствами, по очереди же это место принадлежало Германии.  Однако Франсуа Миттеран предложил на встрече 28 мая в Париже с Хельмутом Колем две свои кандидатуры: Клода Шейссона (министра иностранных дел Франции), и Делора. Коль находился под сильным впечатлением от деятельности Делора в министерстве финансов и согласился его поддержать, так как своего проходного кандидата у него не было. Во время последовавшего вскоре саммита ЕЭС в Фонтенбло вопрос о председателе Комиссии формально не обсуждался. Однако во время официального завтрака Коль сказал Миттерану, что не намерен настаивать на председателе-немце и предпочел бы остановить свой выбор на Делоре. Тогда же в кулуарах М. Тэтчер сообщила Миттерану, что могла бы дать согласие на Делора, но не на Шейссона. Она знала о Делоре только то, что он человек умный, энергичный и не слишком левый. В результате подобных закулисных переговоров 18 июля правительства стран ЕЭС выдвинули Делора в председатели Европейской комиссии.
Осень 1984 г. уже признанный кандидат в председатели провел в поисках идеи, которая позволила бы ЕС обрести второе дыхание. Он посетил столицы государств-членов Сообщества и уяснил, что только единый внутренний европейский рынок находит поддержку всех десяти правительств. Тогда же он встретился в Брюсселе с группой официальных лиц и промышленников, приглашенных Максом Конштаммом (бывшим помощником самого Моннэ) Эта группа посоветовала Делору сделать создание единого внутреннего европейского рынка первоочередной задачей и составить на восемь лет вперед (срок работы двух Комиссий) расписание действий, необходимых для достижения этой цели.
Делор прибыл в Брюссель и приступил к своим обязанностям в январе 1985 года. Подобрать более благоприятное время для вступления в должность едва ли было возможно. 1 января 1985 г. в большинстве стран-членов ЕС впервые был введен европейский паспорт. Образец данного паспорта был представлен еще в июне 1984 г. президентом Франции Ф. Миттераном на сессии Европейского совета в Фонтенбло. Появление подобного документа означало новый символический шаг на пути к европейскому единству. 14 января 1985 года Делор объявил Европейскому парламенту, что Комиссия намерена убрать к концу 1992 года все внутренние барьеры в ЕЭС. Он указал на факт институционального паралича и вину за него возложил на процедуры принятия решений, требовавшие единогласия. Делор заявил, что справиться с этой бедой в рамках существующих нормативных правил можно, если правительства согласятся не прибегать к процедуре Люксембургского компромисса. Но в принципе, Делор считал, что и этого недостаточно – нужен новый Договор.
Шефом своего кабинета Делор назначил Паскаля Лами, также француза, католика и умеренного социалиста, который занимал эту должность с января 1985 по май 1994 года, разрабатывая и воплощая в жизнь нужный председателю режим работы. Именно ему Делор многим обязан в своем успехе. Лами реально пользовался большей властью, чем большинство комиссаров, и ведал связями председателя с правительствами других стран. «Главный конструктор» так называемой Системы Делора оставил в ведении шефа стратегию, общение и переговоры, а все остальное взял на себя (и передал со временем на усмотрение Системы). Лами занимался текущим администрированием, к которому не лежала душа Делора, а иногда был вынужден даже давить на председателя, заставляя его принимать четкие решения. Он утверждал, что Делора «идеи занимают несколько больше, чем власть», сам же предпочитал разбираться с властными полномочиями больше, чем с идеями. В свою очередь, Делор открыто утверждал, что «не справился бы» без Лами. Плохо управляемый, несобранный и медлительный бюрократический аппарат Комиссии был под руководством Делора и Лами преобразован в организацию, способную действовать быстро и эффективно.
Новый председатель Комиссии считал, что единый рынок остановит упадок Европы, прекратит ее экономическое отставание от США и Японии. По поводу места единой Европы в мире он проявлял озабоченность, сходную с переживаниями де Голля в отношении Франции. Будущее Европы безнадежно, заявлял Делор, если она не научится говорить в один голос и действовать сообща. «Европейское социальное пространство» выдвигалось в ряд первоочередных целей. Делор действительно стремился сблизить (хотя бы в минимальной степени) правила социальной жизни стран-членов ЕС. С другой стороны, в ближайшие четыре года валютного союза создавать он не планировал, хотя и декларировал «существенное укрепление валютного сотрудничества и контролируемое расширение роли ЭКЮ».
В марте 1985 г. на очередной сессии Европейского совета в Брюсселе Комитет Дуга представил Доклад, в котором содержалась обширная программа реформ Сообщества. Предлагалось, в частности, образовать «однородное внутриевропейское экономическое пространство», а также «европейское социальное пространство» и «технологическое сообщество», усилить общую внешнюю политику (затрагивающую, в том числе, и вопросы безопасности). Для Совета министров был рекомендован порядок принятия решений большинством голосов, а для Европарламента – процедура «сопринятия» решений. В Докладе Дуга содержалась также идея созыва специальной межправительственной конференции, которая подготовила бы проект Договора о Европейском союзе, исходя из собственных соображений, опираясь на Штутгартскую декларацию и с учетом проекта Спинелли. Главы государств и правительств выразили удовлетворение по поводу содержавшихся в Докладе предложений. Было заявлено, что подробное обсуждение Доклада будет продолжено в процессе двусторонних контактов.
Лорд Артур Кокфилд, британский аристократ-консерватор (бывший министр торговли в правительстве Маргарет Тэтчер), стал при Делоре комиссаром по делам единого рынка. Он сразу же выступил в поддержку скорейшего создания единого внутреннего рынка стран-членов ЕС (и даже утверждал, что сам придумал назначить крайний срок на конец 1992 года, но никогда не оспаривал роли Делора). По общему мнению Делора и Кокфилда, реального экономического единства стран-членов ЕС следовало достичь за два срока работы Европейской комиссии. 14 мая 1985 г. лорд Кокфилд представил Европейскому совету Белую книгу, содержащую программу завершения строительства единого внутреннего рынка к концу 1992 г. Документ содержал 297 предложений и расписание мер по их воплощению в жизнь. Первая глава была посвящена устранению физических барьеров, разделявших страны ЕС. Таможенные формальности отменялись. Перевозимые растения, животные и продукты питания подлежали досмотру в месте отправления, а не на границе. Государства ЕС должны были отказаться от введения ограничительных квот на импорт из третьих стран. Во второй главе речь шла об устранении технических барьеров в торговле товарами и услугами. «Взаимное признание» должно было означать, что никакое государство не могло воспрепятствовать ввозу товаров другого государства, ссылаясь на их несоответствие национальным стандартам. Всякое изделие, отвечающее стандартам какого-либо государства-члена ЕС, допускалось к продаже в любой стране Сообщества (коль скоро оно соответствовало минимальному уровню требований охраны здоровья и безопасности, установленных директивами ЕС).
Белая книга предусматривала ужесточение правил проведения тендеров на крупные государственные контракты и распространение этих правил на секторы транспорта, электроэнергии, водоснабжения и телекоммуникаций. Принятие законов о взаимном признании дипломов и свидетельств о профессиональной квалификации должно было содействовать свободе передвижения людей. В несколько неопределенной форме говорилось также о либерализации условий движения капиталов. Одной из самых оригинальных идей Белой книги было распространение принципа взаимного признания на сферу услуг. В банковском деле, брокерском бизнесе, страховании жизни «единый паспорт» должен был позволить фирме, имеющей лицензию в одном государстве, получить регистрацию в другом и предоставлять свои услуги через границы. Тарифы на авиаперевозки подлежали частичной либерализации. Для компаний, занятых автомобильными перевозками, предусматривалось право действовать в любой стране ЕС. Телевизионным компаниям предоставлялось право вести вещание в любом месте Сообщества при условии, что они будут соблюдать нормы общего приличия, выполнять правила рекламы и наполнять передачи европейским содержанием. Интеллектуальная собственность подлежала защите торговым знаком ЕС.
Темой третьей (и заключительной) главы документа стали фискальные барьеры. Если пограничный контроль снимается, а ощутимые различия в ставках НДС и размерах пошлин остаются, покупатели будут скапливаться в странах с низкими налогами. Поэтому Кокфилд предложил сблизить налоги на добавленную стоимость и уровни взимаемых пошлин, дабы нормализовать движение торговых потоков. Новая система сбора НДС предусматривала создание своего рода «клирингового дома» для того, чтобы уравновесить доходы стран, преимущественно экспортирующих, и стран с большими объемами экспорта. Однако именно это предложение Кокфилда вызвало наибольшее возражение правительств государств-членов ЕС и не вошло в законы вплоть до 1993 года. Все остальные предложенные в Белой книге меры были реализованы полностью уже к концу 1992 года, как это и было намечено.
Делор лично внес в Белую книгу разделы о корпоративном праве и сближении ставок НДС. Но гораздо более существенным вкладом председателя Комиссии была полная энтузиазма пропаганда Программы-92. Он выступал на многих конференциях работодателей и регулярно участвовал в работе Европейского круглого стола, которую возглавлял тогда руководитель фирмы «Вольво» Пер Гилленхаммар. В результате многие крупные западноевропейские предприниматели выступили сторонниками планов Комиссии. Но для Делора и Кокфилда единый внутренний рынок стран ЕС был не самоцелью, а лишь средством достижения цели, что и разъяснялось в заключительных положениях Белой книги: как таможенный союз должен был предшествовать экономической интеграции, точно так же экономическая интеграция должна предшествовать европейскому единству.
Углубление западноевропейских интеграционных процессов сопровождалось дальнейшим расширением ЕС. Испания и Португалия добивались вступления в Сообщество с 1970-х годов. Переговоры об их приеме стали для Делора  первым крупным вызовом. В феврале 1985 г. по завершении очередного заседания новый председатель Комиссии подверг испанцев публичной критике за их притязания и недостаточно широкий взгляд на вещи.  Многим телезрителям в Испании даже показалось, что их нацию оскорбили. Но в марте Делор выступил с пакетом предложений, включавшем «Сводную средиземноморскую программу». Данная программа была нацелена на помощь странам «оливкового пояса» и предусматривала скидки на взносы в общий бюджет и ряд хитроумных форм отчетности по рыболовным квотам. В совокупности эти новые предложения снимали разногласия между странами Иберийского полуострова и «десяткой». 12 июня 1985 г. Испания и Португалия подписали договоры о вступлении в Сообщество. Официально они стали его членами с 1 января 1986 г. Новое расширение было более существенным, чем предыдущее: территория ЕС увеличилась на 596,8 тысяч квадратных километров, население – более чем на 49 миллионов человек. Однако уровень экономического развития новых стран-членов существенно отставал по большинству показателей от уровня первоначальной «шестерки».
В то же самое время, то есть в начале июня 1985 года, состоялась встреча министров иностранных дел стран-членов ЕС в итальянском городе Стреза. Италия и страны Бенилюкса выступили с инициативой созвать межправительственную конференцию для пересмотра Римских договоров. Но Джеффри Хау, британский министр иностранных дел, сделал встречное предложение, целью которого было усовершенствование механизма принятия решений без изменения текстов договоров. В частности, он предложил правительствам заключить «джентльменское соглашение», чтобы в случае своего несогласия с законами о едином европейском рынке они воздерживались бы от голосования, а не использовали свое право вето. Предлагалось также заключить новый договор о Европейском политическом сотрудничестве, который бы нормативно закрепил существующую практику и вобрал в себя некоторые рекомендации Доклада Дуга. В результате долгих дебатов большинство собравшихся высказалось в поддержку британских инициатив.
На сессии Европейского совета, проходившейся в Милане 28-29 июня того же года, снова активно обсуждались проекты реформирования Сообщества и создания Европейского союза. Итальянский премьер-министр Беттино Кракси выступал за кардинальный пересмотр Римских договоров. Италия рассчитывала отметить завершение срока своего председательства в ЕС созывом межправительственной конференции. Но в центре дебатов поначалу, как и ожидалось, оказался британский план «джентльменских соглашений». По всем признакам его должны были принять. Но М. Тэтчер без околичностей заявила, что, поскольку пересмотр договоров возможен лишь на основе единогласия, а Великобритания выступает против, ничего подобного произойти не может. После таких резких слов поддержка британских инициатив стала угасать. Премьер-министра Ирландии Гэррета Фицджеральда, к примеру, возмутила манера Тэтчер повторять «мы с ирландцами полагаем», как будто его собственная страна все еще оставалась колониальным владением британской короны. За «джентльменские соглашения» в результате однозначно высказались лишь Андреас Папандреу и Поул Шлютер, премьер-министры Греции и  Дании.
Многое решило и яркое выступление Делора, который убедительно доказал, что если ЕС всерьез намерено воплощать в жизнь предложения Белой книги, в договоры совершенно необходимо внести изменения. Даже если правительства согласятся не прибегать к праву вето и воздерживаться от голосования, для большинства предложений Белой книги потребуется (согласно Римским договорам) единогласное утверждение. Делор напомнил, что закону, позволяющему архитекторам работать в любой стране ЕС, потребовалось 15 лет, чтобы пробиться через Совет министров, и что закон о проверке межфирменных слияний «торчит там с 1973 года». Председатель Комиссии предложил немедленно внести в три статьи Договора, учреждающего ЕЭС, поправки, которые позволили бы Совету принимать большинством голосов решения по всем законам, касающимся единого рынка, и наделили бы Европейский парламент полномочиями вносить дополнительные изменения. Данные поправки можно было, по мнению Делора, внести даже в Договор о приеме в ЕС Испании и Португалии, который был подписан 12 июня, но еще подлежал ратификации.
Подводя итоги первого дня встречи, Кракси поддержал Делора и попросил министров подготовить к завтрашнему заседанию предложение о поправках к Договору. Однако Великобритания, Греция и Дания дали ясно понять, что на любые поправки они наложат вето. Поэтому ночью Джулио Андреотти, министр иностранных дел Италии, с помощью служащих Делора подготовил альтернативное предложение, для принятия которого единогласие не требовалось. Открывая заседания второго дня саммита, Кракси пошел на беспрецедентный шаг – поставил на голосование вопрос о созыве межправительственной конференции (МПК). Статья 236 Договора, учреждающего ЕЭС, гласит, что Совет министров может принять решение о созыве МПК простым большинством голосов. Ошеломленная Тэтчер возразила, сославшись на то, что Европейский совет всегда действует на основе консенсуса. Шлютер заговорил о насилии, а Папандреу – о «государственном перевороте». Но семеро, включая Хельмута Коля и Франсуа Миттерана, проголосовали за МПК.
Таким образом, в Милане решено было продолжить консультации по поводу реформирования Сообщества на специально созванной межправительственной конференции. МПК открылась 9 сентября 1985 г. в Люксембурге. Ее целью явился пересмотр Римских договоров и оформление политического сотрудничества стран-членов ЕС. Первоначально состоялось несколько встреч министров иностранных дел и их помощников, где присутствовали в качестве наблюдателей представители Испании и Португалии. Формально Комиссии никакой роли на МПК не отводилось, но Делор постоянно присутствовал на заседаниях министров иностранных дел, а Эмиль Ноэль, генеральный секретарь Комиссии, участвовал в работе чиновников аппарата. Делор, Ноэль и Франсуа Ламурё, эксперт по институциональному устройству, самостоятельно, без консультаций с комиссарами, готовили проекты выступлений от имени Комиссии. В первые недели конференции набор именно их предложений позволил определить повестку дня и удержал многие правительства от выдвижения собственных идей. Первый доклад Делора, проект главы о едином европейском рынке, понравился даже англичанам, поскольку в нем подчеркивалась важность Программы-92. Теперь представители Великобритании на конференции стали склоняться к мысли, что из МПК может выйти что-либо путное.
Далее Делор представил проекты статей о Европарламенте, охране окружающей среды, исследованиях и содействии развитию отсталых регионов. В частности, «процедура сотрудничества» позволяла бы Европарламенту навязывать определенные поправки Совету министров, коль скоро Комиссия их принимает, а Совет в своих возражениях не единодушен. До конца ноября Делор придерживал свой проект главы об Экономическом и валютном союзе (ЭВС). В нем утверждалась сложившаяся практика Европейской валютной системы и содержалось положение, позволяющее правительствам единогласно принять решение об образовании самостоятельного Европейского валютного фонда. Для представителей ФРГ, Великобритании и Нидерландов это было чересчур – допускать в договоре какие бы то ни было упоминания об ЭВС (и зачаточной форме Центрального банка) они не хотели. Кроме того, участники конференции постоянно вносили все новые оговорки в статью о едином внутреннем рынке. На заседании министров иностранных дел, состоявшемся 25-26 ноября, Делор пожаловался, что в тексте документа  образовалось дырок больше, чем в швейцарском сыре, и пригрозил бойкотировать оставшуюся часть МПК. Затем Делор повидался с Колем и Миттераном – и не безрезультатно: на следующем заседании министров на основе совместной франко-западногерманской инициативы была восстановлена первоначальная версия главы о едином внутреннем рынке стран ЕС. Таким образом, в результате долгих дебатов появился проект Единого европейского акта (ЕЕА), который вносил существенные изменения в Договоры об учреждении ЕОУС, ЕЭС и Евратома.
2-4 декабря 1985 г. на сессии Европейского совета в Люксембурге проект ЕЕА, предусматривавший создание единого внутреннего рынка и усиление внешнеполитического сотрудничества государств-членов, был одобрен главами государств и правительств ЕС. Собственно, получили одобрение два документа: пересмотренный Римский договор о Европейском экономическом сообществе и новый межправительственный договор о Европейском политическом сотрудничестве. Делор помог Миттерану и Колю договориться о неформальной сделке, суть которой заключалась в следующем. ФРГ, изменив Великобритании, соглашалась на скромное упоминание об ЭВС. Франция же признавала принцип свободного движения капиталов. Таким образом, новая Преамбула перекликалась с принятым в 1972 году обязательством о постепенном образовании Экономического и валютного союза. В главе, названной «Сотрудничество в экономической и денежной политике (Экономический и валютный союз)», оговаривалось, однако, что для любых перемен в денежных институтах Европы потребуются новые решения МПК.
Глава об ЭВС и некоторые иные нововведения привели в ярость М. Тэтчер, которая была на грани применения вето. Лишь собственное министерство иностранных дел убедило ее, что это не послужит интересам Британии. Однако сразу после саммита Тэтчер заявила на пресс-конференции, что содержащиеся в договоре слова об ЭВС ровным счетом ничего не значат. Не очень доволен был и Делор – он хотел бы видеть в договоре четкое указание на то, что Комиссия (а не представители национальных бюрократий) должна иметь решающее слово в комитетах, управляющих единым внутренним рынком стран ЕС. Когда 19 декабря 1985 г. министры собрались вновь, чтобы «причесать» текст, Делор убедил их в том, что следует объединить межправительственный документ о Европейском политическом сотрудничестве и обновленный Римский договор в один документ. Оба текста были, в результате, связаны общей Преамбулой (которая повторяла федералистскую риторику Штутгартской декларации и подчеркивала общность задач ЕПС и Сообщества в строительстве Союза). Министры приняли также предложение Делора именовать весь документ Единым европейским актом (или просто Единым актом), чтобы подчеркнуть неразрывность обеих составляющих его частей.
Окончательный текст ЕЕА (состоящий из четырех частей) был подписан 17 и 28 февраля 1986 г. в Люксембурге и Гааге. Ст.1 закрепляла связь между ЕС и механизмом европейского политического сотрудничества, причем  подчеркивалось, что их органичное соединение служит долгосрочной цели создания Европейского Союза. Ст.2 вносила изменения в Римские договора, дополняя их положением о Европейском Совете. Ст.6 устанавливала процедуру сотрудничества Совета ЕС с Европейским парламентом и Комиссией. Здесь закреплялся отход от принципа единогласия в разработке европейского права. Ст. 30 ставила задачу разработки и проведения общей политики стран ЕС, что также не было предусмотрено в Римских договорах. Специально создаваемый с этой целью Секретариат в Брюсселе должен был обеспечить регулярные консультации Политического комитета с Комиссией и Европейским парламентом.
Единый акт не мог вступить в силу прежде, чем его ратифицируют все 12 государств. В десяти из них это было сделано парламентским голосованием. В Дании и Ирландии провели референдумы и одобрили документ соответственно 56 и 70 процентами голосов. Таким образом, ратификация ЕЕА завершилась к концу 1986 г., и уже 18 января 1987 г. председатель Комиссии выступил с заявлением «Единый Европейский Акт: новые рубежи Европы». Однако документ вступил в силу лишь 1 июля 1987 года.
Акт, кроме всего прочего, предусматривал создание единого внутреннего рынка стран ЕС к 31 декабря 1992 г. Именно поэтому он был поддержан даже прагматичными британцами и датчанами, полагавшими, что ЕЕА предназначен главным образом для выполнения Программы-92. Таким образом, документ неожиданно оказался приемлемым для правительств с самым разным видением долговременных целей ЕС. К примеру, южные страны (те, что победнее) получили конкретные обязательства о выделении денег по статьям о региональной политике. Более идеалистично настроенные члены изначальной «шестерки» смотрели на ЕЕА как на ступеньку лестницы, ведущей к Европейской федерации. Для них самыми важными в документе были разделы, посвященные ЭВС и Европарламенту.
ЕЕА сделал устаревшим название «Европейское экономическое сообщество», заменив его на «Европейское сообщество» (ЕС). В 1986 г. была утверждена и государственная символика ЕС – важный шаг на пути превращения интеграционного объединения в федерацию. До этого отдельные институты Сообщества имели собственные флаги. Так, Европарламент использовал синее полотнище с надписью «ЕР/РЕ», а Комиссия предпочитала стилизованную греческую букву «эпсилон». Современный флаг ЕС – синее полотнище в форме прямоугольника с соотношением длины и высоты 1,5:1, в центре которого расположены по кругу 12 золотых звезд. Радиус звездного круга соответствует одной трети высоты флага. Все звезды – пятиконечные, их верхние лучи ориентированы строго вертикально. Впервые новый флаг был поднят перед зданием Европейской комиссии в Брюсселе 29 мая 1986 г. Тогда же прозвучал впервые и государственный гимн ЕС – «Ода к радости», фрагмент Девятой симфонии Людвига ван Бетховена.
На Лондонском саммите 5-6 декабря 1986 г. Делор представил подробный доклад о деятельности ЕС, предупредив, что бюджет Сообщества находится в плачевном состоянии. В ответ Тэтчер попросила председателя Комиссии разработать план для решения таких проблем, как рост затрат на хранение сельскохозяйственных излишков и увеличение фондов структуризации (и общих размеров бюджета ЕС) по требованию беднейших стран. На состоявшейся затем совместной пресс-конференции Делор отмалчивался, а Тэтчер бралась отвечать на все вопросы. Между ними впервые возникло недопонимание и отчуждение. 9 декабря Делор и Тэтчер отправились в Страсбург, чтобы доложить об итогах прошедшего саммита Европарламенту. И здесь председатель Комиссии выразил свое крайнее неудовольствие по поводу того, что ЕС не смогло согласовать общую политику развития, достичь договоренности о новых программах НИОКР и об Эразмусе (сотрудничестве между университетами и предприятиями, включающей новую программу обмена студентами). Это были именно те вопросы, которые Тэтчер помешала поднять на саммите. Тэтчер поднялась и парировала в том духе, что следовало сказать все это в Лондоне на пресс-конференции. Затем во время обеда с Кокфилдом Тэтчер высказывалась о Делоре в выражениях, недостойных истинной леди. Личные отношения председателя Комиссии и премьер-министра Великобритании были основательно испорчены.
В 1987 году Делор поставил главой юридической службы Комиссии француза Жана-Луи Дево (вместо немца, ранее занимавшего эту должность). Сразу возросла вероятность того, что выносимые этой службой заключения будут иметь политическую окраску. Когда Делор не был согласен с предложениями того или иного комиссара, мнение юридической службы давало ему лишний довод, часто позволявший одержать верх в споре. В сентябре того же года в отставку ушел француз Эмиль Ноэль, занимавший пост генерального секретаря Комиссии с 1958 года. На смену ему пришел англичанин Дэвид Уильямсон, добросовестный администратор, абсолютно преданный Делору. Ставя на ключевые посты «своих людей», Делор и Лами создавали себе постепенно сеть надежных сторонников. Смысл существования «сети Делора» состояла в том, чтобы поставлять председателю информацию и проводить в жизнь его пожелания.
В феврале 1987 г. Делор обнародовал в Европарламенте свои предложения, которые в дальнейшем получили известность как «Пакет Делора». Он призвал заранее, на пять лет вперед, установить постоянный объем средств, выделяемых по каждой крупной статье расходов (к примеру, общая сельскохозяйственная политика, затраты на управление, финансирование НИОКР). В годовых бюджетах следовало лишь уточнять подробности, так Сообщество избавилось бы от ежегодно повторяющихся финансовых распрей. В течение пяти лет можно было удвоить размеры фондов структуризации, оставив при этом для Великобритании предусмотренные в ее случае скидки по взносам в бюджет. Справиться с накоплением излишков сельскохозяйственной продукции рекомендовалось путем введения схемы автоматического снижения цен, если производство превышает определенный (заранее установленный) уровень. Все вопросы, связанные с «Пакетом Делора», было решено вынести на Копенгагенский саммит, намеченный на декабрь 1987 г.
В апреле 1987 года был опубликован Доклад итальянского банкира Томмазо Падоа-Шоппа, написанный по личной просьбе Делора и посвященный последствиям, которые Программа-92 может иметь для будущего ЕС. В документе содержалось предупреждение, что «полная либерализация движения капиталов несовместима с сегодняшним положением, которое сочетает в себе стабильность валютных курсов и значительную самостоятельность национальных государств в проведении денежной политики». Падоа-Шоппа рекомендовал «значительно усилить координацию денежной политики и механизм Европейской валютной системы, без чего не смогут ни сохраниться, ни сосуществовать свобода движения капиталов и дисциплина валютных курсов». В итоге автор намекал, что пришла пора рассмотреть вопрос о создании Экономического и валютного союза (ЭВС), ибо мобильность капитала и фиксация валютных курсов в сочетании друг с другом не оставляли места для независимой денежной политики.
Под влиянием этого доклада были достигнуты Базельско-Нюборгские соглашения, подписанные в сентябре 1987 года министрами финансов и управляющими центральными банками стран ЕС. Целью соглашений было укрепление Механизма валютных курсов за счет введения новых правил сотрудничества центральных банков, способствующих поддержке слабых валют. После биржевого краха 19 октября 1987 г. Делор заявил, что бури, поднимаемые колебаниями доллара, создают риск дестабилизации Европейской валютной системы и следующим шагом может быть только создание Европейского центрального банка и выдвижение ЭКЮ на роль международной резервной валюты.
Для ускорения темпов экономического развития стран ЕС Европейский совет принял 28 августа 1987 года Вторую рамочную программу НТР, рассчитанную на 1987-1991 годы. Но последовавший затем долгожданный Копенгагенский саммит завершился безрезультатно, будучи омрачен взаимным озлоблением участников. Дело в том, что в соответствии с ЕЕА Совет министров стал решать многие проблемы единого рынка «квалифицированным большинством голосов», хотя в том, что касалось свободного передвижения людей, прав наемных работников и налогообложения, сохранялось еще правило единогласия. С учетом принятой в Совете сложной системы взвешенных голосов «квалифицированное большинство» означало, что три страны (две крупные и одна небольшая) могли наложить вето на любой закон. Однако ЕЕА основательно изменил распределение власти, сместив ее от национальных правительств к учреждениям Сообщества (и к Комиссии от Парламента). Комиссия получила возможность предлагать законы в новых для себя сферах, и ее проекты могли теперь гораздо легче проходить через Совет министров. Государства-члены не только передавали ряд своих полномочий институтам Сообщества, но и переводили деньги из собственных бюджетов в бюджет ЕС. Не всем это одинаково нравилось. В частности, у «Пакета Делора» не было никаких шансов быть принятым, пока ФРГ не согласится взять на себя оплату большей части счета. Западная Германия, занявшая в январе 1988 г. пост председателя ЕС, решила созвать чрезвычайную встречу в верхах.
Комиссары собрались 27 января для того, чтобы обсудить программу предстоящего саммита. Делор подозревал, что за его спиной некоторые члены Комиссии в критическом свете представляли своим правительствам его бюджетные предложения. Он объявил коллегам, что если на Брюссельской встрече в верхах его пакет не пройдет,  сам он подаст в отставку и им следует поступить так же. Никто не выразил желания последовать этому призыву, и Делор обвинил комиссаров в трусости и измене. В ходе заседания, длившегося два часа, председатель четырежды предупредил своих коллег, что им следует быть готовыми уйти в отставку вместе с ним. Затем в течение нескольких дней он не разговаривал ни с кем из членов Комиссии. Клод Шейссон, комиссар по развитию, сказал коллегам, что Делору, возможно, следует взять длительный отпуск и лечь в больницу. Однако председателю не пришлось испытывать своих коллег на верность. 11-13 февраля 1988 г. на чрезвычайной сессии Европейского совета в Брюсселе государства-члены одобрили проект финансовой реформы (так называемый «Пакет Делора-I»).
Был также достигнут компромисс по проблеме ограничения расходов на общую аграрную политику, что сняло важные препятствия на пути к единому рынку. До этого около двух третей бюджета Сообщества приходилось на Общую сельскохозяйственную политику (ОСП). Оказывалась существенная поддержка фермерам: их продовольственная продукция покупалась по искусственно завышенным ценам даже при отсутствии спроса. Затем ОСП субсидировала экспорт излишков, которые продавались по бросовым ценам на рынках стран Третьего мира. На саммите бедные страны запросили больше денег для фондов структуризации, а Тэтчер – больше контроля над расходами на сельское хозяйство. Коль согласился на удвоение средств в фондах структуризации притом, что ФРГ брала на себя львиную долю дополнительных взносов. Новым источником пополнения бюджета ЕС (в дополнение к таможенным сборам, пошлинам с импорта сельхозпродуктов и поступлениям от НДС) было предложено сделать взносы, пропорциональные ВВП каждого государства. Это было выгодно, прежде всего, бедным странам. Потолок для общих расходов ЕС был установлен в 1,05% ВВП Сообщества в 1988 г. (в 1992 г. – уже 1,2%, что означало 70 мрлд. ЭКЮ в ценах 1992 года).
Первоначально, впрочем, Тэтчер отклонила предложение Коля-Делора, посчитав суммы, выделяемые в фонды структуризации слишком большими, а инструменты стабилизации сельского хозяйства слишком слабыми. На второй день Брюссельского саммита (около полуночи) компромисс еще не был найден. Делор попросил прервать заседание и вместе с Джеффри Хау, послом Великобритании в ЕС сэром Дэвидом Ханнэйем и генеральным секретарем Комиссии Дэвидом Уильямсом принялся уговаривать «железную леди». В три часа утра она сдалась, посчитав привлекательными «ориентиры для сельского хозяйства», которые должны были ограничить рост расходов в этом секторе 74 процентами всех прибавок к бюджету. Важнейшим итогом Брюссельской встречи в верхах явилось то, что о бюджетных спорах забыли на целых пять лет. Впервые мировые средства массовой информации подавали Делора как звезду – он, наконец,  выбрался из безвестности. Его умение вести переговоры получило всеобщее признание.
Достигнутое в феврале 1988 года соглашение по «пакету Делора» дало лидерам ЕС время подумать о новых задачах. Удвоение средств фондов структуризации имело для бедных государств макроэкономическое значение. Теперь они были готовы обсуждать проект создания ЭВС (при условии нового увеличения помощи регионам). Образование единого рынка шло с явным успехом. Сообщество проникалось верой в свои силы и могло ставить перед собой новые честолюбивые цели. Однако отсутствие единой валюты затрудняло развитие взаимной торговли стран ЕС и тем самым мешало единому рынку быть по-настоящему единым. Поэтому истинные сторонники европейской интеграции настаивали на том, что пришло время сделать решительные шаги к образованию ЭВС.
Еще в январе 1988 г. Эдуар Балладюр, министр финансов Франции, разослал правительствам ЕС памятную записку. В ней говорилось, что центральному банку страны со слабой валютой приходится нести чересчур тяжелое бремя валютной стабильности, и что учреждение Европейского центрального банка позволит решить эту проблему. От министра финансов Италии Джулио Амато поступила записка с критикой Механизма валютных курсов (МВК), который (по его мнению) навязывал дефляцию всем, кроме ФРГ. Данному Механизму, урезающему самостоятельность партнеров Западной Германии, Амато предпочел бы согласованное сокращение суверенитета в пользу Европейского центрального банка. Понятно, что ФРГ не горела желанием расстаться со своей маркой. Однако министр иностранных дел Западной Германии Ханс-Дитрих Геншер полагал, что его страна не может вечно обслуживать работу МВК. В заключение памятной записки, которую он разослал правительствам стран ЕС в феврале 1988 года, говорилось: «Создание единой Европейской валютной зоны с Европейским центральным банком является экономически незаменимым стержнем внутри европейского рынка». В марте Хельмут Коль и Валери Жискар д’Эстен обнародовали совместный план образования Экономического и Валютного союза. Тогда же, во время своего очередного визита к Делору, Падоа-Шоппа заявил, что проект директивы ЕС о свободном движении капитала превратил создание ЭВС в срочную необходимость. Он сумел убедить председателя Комиссии, что данный шаг не является преждевременным.
В марте 1988 г. Комиссия обнародовала результаты исследования, посвященного возможным экономическим последствиям выполнения Программы-92. Доклад подготовила группа под руководством итальянского экономиста Паоло Чеккини. Авторы предсказывали кратковременное увеличение безработицы, но в долгосрочном плане сулили образование 5 млн. новых рабочих мест. Они утверждали, что устранение пограничных проверок поднимет ВВП Сообщества на 0,2-0,3 процента, ликвидация технических барьеров добавит к этому 2-2,4 процента, а еще от 2,1 до 3,7 процента будут получены за счет расширения масштабов производства и большей конкуренции. В конечном счете, это складывалось в прирост ВВП в размере 4,25-6,5 процента или 119-175 млрд. ЭКЮ. Доклад Чеккини был широко разрекламирован и помог убедить деловых людей, что Программу-92 следует воспринимать серьезно.
Однако у Делора возникло беспокойство, что профсоюзы могут лишить его политической поддержки, ибо инвестиции устремлялись в страны с наименее строгими режимами регулирования трудовых отношений. Это грозило «социальным демпингом», поэтому в мае 1988 г. на конференции Европрофа в Стокгольме председатель Комиссии представил свою новую стратегию. Он пообещал, что ЕС, следуя общему духу Социальной хартии, примет ряд законов, которые установят некоторые минимальные стандарты. «Статус европейской компании» позволит фирмам регистрироваться на правовых основах ЕС и получать соответствующие налоговые выгоды. Но при этом они обязаны будут соблюдать порядок консультаций со своими работниками. Делор пообещал также, что рабочим будет предоставлена возможность повышения профессиональной квалификации на протяжении всей их трудовой деятельности.
Данные заявления председателя Комиссии привлекли на его сторону профсоюзы, но несколько омрачили отношения с промышленниками. В частности, генеральный секретарь Конфедерации европейских организаций работодателей Зигмунт Тышкевич в ноябре 1988 г. публично подверг Комиссию критике за то, что она тратит слишком много времени на социальную политику, а рынку внимания уделяет недостаточно. В том же месяце, во время торжеств, посвященных тридцатилетию Unice, главы ее национальных ассоциаций были приглашены на встречу с председателем Комиссии. Делор заявил, что их неприятие «социального измерения» подрывает строительство Европы: «Если вам хочется классовой войны, вы ее получите». Тогда же он поручил Экономическому и социальному комитету Сообщества (совещательному органу в составе представителей работодателей, профсоюзов и профессиональных ассоциаций) подготовить проект Социальной хартии.
В первой половине 1988 года в ЕС был принят ряд законов, направленных на создание единого внутреннего рынка, включая общее соглашение о введении к 1 июля 1990 г. свободы движения капиталов. Впрочем, бедным странам (Испании, Португалии, Ирландии и Греции) разрешалось продлить этот срок. До конца 1988 г. Совет министров утвердил более половины предложений Белой книги. Этот успех изменил представления мира о Комиссии и Сообществе. У стран-членов ЕАСТ появилась боязнь остаться за бортом, и они стали подумывать о присоединении к ЕС. Американцы также обратили внимание на Делора: в феврале 1989 г. вышел номер “Newsweek” с его портретом и подписью «Царь брюссельский: Строитель Евроимперии-1992». В порядке подготовки к условиям нового рынка многие европейские компании увеличивали вложения за границей или шли на поглощение иностранных фирм. Промышленные инвестиции, которые в 1982-84 годах держались на одном уровне, в 1985-87 гг. показали среднегодовой рост 3,5%, а в 1988-90 гг. – 7,5%.
В конце июня 1988 г. на саммите в Ганновере главы государств и правительств единогласно поддержали назначение Делора председателем Комиссии на второй четырехлетний срок. Даже Тэтчер выступила «за», ибо понимала, что помешать этому не сможет. Все же остальные хотели, чтобы председатель Комиссии продолжал свою продуктивную деятельность. На этой же встрече в верхах был образован Комитет по Экономическому и валютному союзу, который должен был провести соответствующую исследовательскую работу и внести конкретные предложения о мерах, содействующих образованию Союза. Председателем данного комитета назначили Жака Делора.
 Первоначально Геншер предлагал образовать группу из пяти авторитетных специалистов и возложить на них подготовительную работу. Но Делор настоял на привлечении управляющих центральными банками, чьи профессиональные знания придали бы вес всему, о чем они смогли бы договориться.
Еще 13 июня министры финансов стран ЕС достигли соглашения об отмене контроля над валютным обменом, и это решение помогло убедить правительство ФРГ в том, что ЭВС – цель достижимая. Сам Делор сыграл ключевую роль в привлечении Коля на сторону ЭВС, проведя с канцлером ФРГ несколько личных встреч. В результате 27 июня, сразу после открытия Ганноверского саммита, во время ужина в замке Гернхаузен Коль публично предложил Делору возглавить комитет, который будет работать над проблемой создания ЭВС (о чем сам Делор настаивал в ходе предварительных переговоров). Немедленных возражений ни у кого не нашлось. Коль попросил Делора подготовить на завтра соответствующим образом оформленные соображения. И предложенный председателем текст был в основном принят, хотя Тэтчер убрала из него упоминания о единой валюте и центральном банке. Комитет должны были составить действующие в личном качестве управляющие двенадцати центральных банков, а вместе с ними комиссар Франс Андриессен, испанский банкир и бывший министр финансов Мигель Бойер, главный управляющий Банка международных расчетов бельгиец Александр Ламфалусси и датский экономист Нильс Тигесен. Называя эти имена, Делор имел в виду создать противовес некоторым скептически настроенным управляющим банков, особенно же – Карлу Отто Пёлю (представлявшему в комитете Бундесбанк) и Робину Ли-Пембертону (управляющему Английским банком).
6 июля председатель Комиссии, выступая перед Европарламентом в Страсбурге, отметил, что за последние шесть месяцев ЕС приняло больше решений, чем за все время с 1974 по 1984 год: «Через 10 лет 80% экономических и, может быть, даже налоговых и социальных законов будут исходить из ЕС». Далее Делор заявил, что в интересах эффективности к 1995 году Сообщество должно будет положить начало Европейскому правительству. Он попросил всех подумать, каким образом лучше к этому подойти.
7-8 сентября 1988 г. Делор посетил ежегодную конференцию Британского конгресса профессиональных союзов (БКТ) в Борнмауте. Он выступил перед собравшимися и сумел рассеять их враждебность к Программе-92. Делегаты приняли резолюцию в пользу единого внутреннего рынка стран ЕС. С этого времени британское рабочее движение рассталось со своим прежним неприятием единой Европы. Под воздействием Делора профсоюзы начали видеть в Брюсселе противовес всевластию «железной леди». Тэтчер же посчитала, что с нее довольно. Она попыталась расправиться с Делором в речи, произнесенной 22 сентября в Коллеже Европы в Брюгге:, заявив, что «мы не для того сокращали власть государства в жизни Британии, чтобы на общеевропейском уровне нам ее вернули обратно, навязав исходящее из Брюсселя новое господство европейского сверхгосударства». Слова Тэтчер вдохновили антиевропейски настроенных консерваторов на создание «Группы Брюгге». Делор же продолжал свою линию на создание «европейского социального пространства».
С сентября 1988 по апрель 1989 года в базельском здании Банка международных расчетов (БМР) активно заседал Комитет Делора, проведя восемь заседаний. Повестки для первых двух встреч Делор ограничил обсуждением общих принципов и выяснением ошибок, допущенных во время прежних попыток создания ЭВС. Докладчиками, то есть секретарями, которым надлежало готовить проекты текстов, были назначены Падоа-Шоппа и Гюнтер Баер, немецкий служащий БМР (последний – по протекции Пёля). Решено было говорить только по-английски, что ускоряло обмен мнениями. «Прагматики» предлагали идти мелкими шажками. Так, Жак де Ларозьер, управляющий Банком Франции, выступил за немедленное образование Европейского резервного фонда, который будет управлять частью валютных резервов центральных банков и сам постепенно разовьется в Европейский центральный банк (ЕЦБ). «Фундаменталисты», напротив, делали упор на отработку конечных форм институтов и на необходимость нового договора. Они хотели, чтобы ЕЦБ стал подобием Бундесбанка и единственным институтом, ответственным за денежную политику. Однако они возражали против превращения ЭКЮ в настоящую новую валюту (как и против корзины существующих валют) в период перехода к ЭВС, чтобы не осложнять управления денежной массой.
Де Ларозьер и Карло Адельо Кьямпи, управляющий Банком Италии, выражали опасения, что такой подход к делу («всё или ничего») затруднит создание настоящего Валютного союза. Но Пёль вскоре дал понять, что ФРГ не примет никакой иной модели ЭВС. Поскольку без западногерманской поддержки всякое продвижение к Союзу исключалось, прагматикам пришлось уступить фундаменталистам. Делор не пытался склонить управляющих к каким-то определенным выводам и старался сохранять объективность. Влияние на подготовку доклада он оказывал через своих союзников, таких как Кьямпи, де Ларозьер и Тигесен, которых просил выступать вместо себя. Перед каждым заседанием комитета Делор проводил день с Падоа-Шоппа, Баером и своим советником по ЭВС Джоли Диксоном - совместно они вырабатывали тактику поведения и намечали свои предложения. Как только Делор и Падоа-Шоппа заметили, что большинство склоняется к фундаменталистской позиции, они набросали текст, который предпочли бы иметь сами. Личным вкладом Делора в окончательный текст стал сделанный в докладе акцент на необходимость «параллелизма» - одинакового по темпам продвижения как к Экономическому, так и к Валютному союзу. Пёль, в свою очередь, настоял на «обязательных правилах», которые на завершающем этапе ограничивали бы возможности правительств допускать бюджетные дефициты. Он опасался, что в отсутствие таких правил некоторые страны могут пуститься в безоглядное заимствование и навязать высокие процентные ставки всем членам ЕС, а также оказать давление на ЕЦБ с целью смягчения денежной политики, дабы уменьшить бремя своих процентных выплат.
На предпоследнем заседании комитета Делора, в марте 1989 года, Пёль обрушился на некоторые разделы проекта доклада, ранее им уже одобренные, и пригрозил, что не подпишет документ в его конечном виде. Чтобы умиротворить управляющего Бундесбанка, пришлось согласиться на ряд поправок, включая и уменьшение роли ЭКЮ. В опубликованном 17 апреля 1989 года докладе Делора предлагался трехэтапный переход к ЭВС: «Образование Экономического и Валютного союза должно рассматриваться как единый процесс. Хотя этот процесс разбит на этапы, определяющие постепенное движение к конечной цели, решение вступить в первый этап должно быть решением включиться в процесс в целом». Предлагалось начать первый этап 1 июля 1990 года (к этому сроку правительства восьми стран ЕС обещали провести либерализацию движения капиталов).
В ходе первого этапа следовало завершить процесс образования единого внутреннего рынка стран ЕС, ужесточить меры, принимаемые Сообществом для развития конкуренции, и увеличить помощь беднейшим регионам. Все государства-члены должны были присоединиться к Механизму валютных курсов. От министров финансов требовалось договориться о новых процедурах координации макроэкономической политики. Намечалось также укрепление комитета управляющих центральными банками. Второй этап должен был начаться не раньше, чем новый договор будет подписан и ратифицирован. Затем Европейский центральный банк подготовит почву для вступления в заключительный этап создания ЭВС. ЕЦБ, которым будет руководить совет в составе управляющих центральными банками и членов правления, даст общие установки для денежной политики. Но в определении процентных ставок последнее слово останется за правительствами. От имени банков ЕЦБ будет управлять частью их инвалютных резервов. Пересмотры ставок валютных курсов будут допускаться все реже. Полосы курсовых колебаний, устанавливаемые в рамках МВК, будут все уже. Министры финансов станут все основательнее вести взаимное наблюдение за состоянием экономики их стран.
На третьем этапе ставки валютных курсов будут закреплены на постоянном уровне. Вскоре после этого единая валюта придет на смену национальным деньгам. Сохраняя независимость, ЕЦБ будет регулярно отчитываться перед Европарламентом и Европейским советом. Он возьмет на себя поддержание стабильности цен, будет устанавливать процентные ставки и определять политику Сообщества в отношении курсов его валюты. Министры финансов станут согласовывать общую экономическую политику, в том числе – координировать налогообложение в интересах сбалансированной денежной политики ЕЦБ. Обязательные правила заимствования не позволят правительствам чрезмерно погружаться в долги. 
Найджел Лоусон, британский канцлер казначейства, назвал проект Делора «одним сплошным недостатком». Однако большинству правительств стран ЕС доклад понравился. Сам Делор заявлял, что возможна Европа, представленная концентрическими окружностями (в центре будут те страны, которые готовы двигаться к политическому союзу, а во втором круге - не желающие этого). Таким образом, председатель не желал более ждать, когда «раскачается» Великобритания. Мысль о необходимости западноевропейского политического союза как гарантии выживания в эпоху глобализации стала основной в деятельности Делора. Он не раз утверждал, что без такого союза европейские страны рискуют превратиться в музеи, куда будут заглядывать американские и японские туристы.
Как раз перед Мадридским саммитом, проходившим 26-27 июня, Испания присоединилась к Механизму валютных курсов, так что за его пределами остались только Португалия, Греция и Великобритания. К сожалению, на встрече в верхах Миттерану не удалось договориться с Колем и Тэтчер о конкретной дате созыва Межправительственной конференции, посвященной созданию ЭВС. Но заключительный документ Мадридского саммита содержал утверждение, что доклад Делора, «наметивший развертывание процесса, который шаг за шагом ведет к образованию ЭВС, свидетельствует о выполнении данного в Ганновере мандата». Учреждениям ЕС было поручено подготовить первый этап этого процесса, которому надлежало начаться 1 июля 1990 года. МПК предстояло «собраться, как только начнется первый этап и будет проведена полная и всесторонняя подготовка», для определения сроков перехода к последующим этапам.
Если реальное продвижение к ЭВС радовало председателя Комиссии, то подготовленный Экономическим и социальным комитетом проект Социальной хартии его совершенно не удовлетворял. В представленном документе речь шла преимущественно о защите окружающей среды, об охране здоровья и образовании, а также о правах потребителей и детей. Делору же хотелось, чтобы в центре внимания оказались права трудящихся. В июне 1989 г. Комиссия представила на рассмотрение правительств собственный проект Социальной хартии. В течение следующих шести месяцев министры всячески обкатывали и смягчали его с расчетом получить на Страсбургском саммите 8-12 декабря 1989 г. подпись Тэтчер. С этой целью упоминания о минимальной зарплате и максимальной продолжительности рабочего дня были изъяты. Но в Страсбурге Социальную хартию подписали главы только одиннадцати правительств (без Великобритании). Кроме того, документ не имел никакой юридической силы и не содержал предложений для законодателей. Он состоял из тридцати расплывчатых пожеланий, вроде того, что «всякая работа подлежит достойной оплате» и «у каждого должна быть возможность получить доступ к бесплатно предоставляемым услугам государственных учреждений». Многократно упоминалась субсидиарность (взаимодополнительность), то есть подчеркивалось, что ЕС должен действовать только в случае крайней необходимости.
Тэтчер, тем не менее, была крайне недовольна Хартией, в которой она выдела символ презираемых ею ценностей корпоративизма. Еще в июне 1989 г. она окрестила проект документа «марксистским интервенционизмом». Ничуть не больше устраивала Тэтчер и «Программа социальных действий», представленная Комиссией в ноябре 1989 г. Основанная на тех же принципах, что и Социальная хартия, этот документ содержал 47 предложений, из которых 27 предполагали издание обязывающих директив. Сам Делор использовал два довода в защиту социального законотворчества ЕС. Некоторые директивы (например, относительно минимальных стандартов здравоохранения и безопасности) нужны для предотвращения «социального демпинга». Другие (например, ограничение использования детского труда) нужны как выражение общих европейских ценностей. Иначе «европейской модели общества»  (как Делор это называл) грозит опасность. Часто в суждениях Делора «европейская модель» приравнивается к идеалу христианского персонализма: «Отдельная личность должна быть способна к самореализации, человек должен быть настоящим гражданином».
В преддверии Страсбургской встречи в верхах Комитет экспертов во главе с Делором продолжил работу над проектом соглашения об Экономическом и валютном союзе. 8-9 декабря 1989 года на сессии Европейского совета в Страсбурге руководители стран-членов ЕС договорились, наконец, о созыве Межправительственной конференции по проблеме создания Экономического и валютного союза до конца 1990 года. На Страсбургской сессии было решено также создать Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) для стран Центральной и Восточной Европы с целью оказания помощи данным государствам в деле перевода их экономик на рыночный путь развития. Кроме того, каждой демократической стране Восточной Европы предлагалось заключить «европейское соглашение», что влекло за собой облегченный доступ на рынки ЕС. Тем самым новая восточная политика Сообщества получила бы солидное экономическое основание. Но саммит проходил в условиях, когда франко-германские отношения были сильно натянуты. С сентября 1989 г. по март 1990 г. существовал франко-британский альянс, пытавшийся замедлить объединение Германии.
За ужином, состоявшимся 8 декабря 1989 г. (на исходе первого дня Страсбургского саммита), Коль отказался дать обещание, что он возьмет четкое обязательство уважать проходящую по Одеру-Нейсе границу между Восточной Германией и Польшей. Ссылка Коля на то, что общественное мнение Германии еще не подготовлено, вызвало негодование Миттерана, Тэтчер, Джулио Андреотти и Рууда Любберса (представлявшего на встрече Нидерланды). Однако в заключительном документе саммита, принятом на следующий день, Коль получил большую часть того, что хотел: «Германский народ придет к единству на основе свободного самоопределения … Этот процесс должен развертываться свободно и демократично, при полном соблюдении соответствующих соглашений и договоров и всех принципов Хельсинкского заключительного акта; он должен проходить в контексте европейской интеграции». Эти оговорки означали, что Германия будет соблюдать «Берлинские соглашения», подписанные четырьмя союзными державами после Второй мировой войны, и Хельсинкские договоренности с их упором на нерушимость границ.
В 1989 году Делор назначил француза Жерома Виньона главой Секции перспективных разработок, мозгового треста Комиссии. Виньон твердо следовал социальному учению Католической Церкви, и в близком окружении Делора не было человека, менее подверженного чарам свободного рынка. Секция снабжала председателя сведениями по широкому кругу вопросов: от налогообложения энергоносителей и возможного будущего, которое ждет государство социальной помощи, до справок о богословских источниках принципа субсидиарности (взаимодополнительности). Границы между канцелярией Делора и Секцией размывались, равно как и границы между канцелярией и генеральным секретариатом. «Сеть Делора» в очередной раз расширилась.
Меж тем история набирала скорость. В июне 1989 г. в странах Сообщества в третий раз прошли прямые выборы в Европейский парламент, в июле Австрия подала заявку на вступление в ЕС, а Большая семерка на встрече в Париже попросила Комиссию заняться координацией западной помощи восточно-европейским странам. С этой инициативой выступил лично президент США Джордж Буш. Таким образом, Комиссия становилась клиринговым домом, посредничающим между «Группой 24-х» (то есть богатыми государствами, пообещавшими оказывать помощь) и странами-получателями. Изначально речь шла только о Польше и Венгрии. Но «Группа 24-х» предоставляла затем помощь каждой очередной стране, избавлявшейся от тоталитарного режима. Комиссия же одновременно проводила в жизнь свою собственную программу технического содействия Центральной и Восточной Европе (“Phare”).
К этому времени в СССР гласность (в сочетании с экономическими проблемами) уже подорвала основы прежнего строя. М.С. Горбачев имел собственное видение объединенной Европы. В своей книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» (1988) он писал, что кое-кто на Западе пытается исключить из Европы Советский Союз, ставя знак равенства между понятиями «Европа» и «Западная Европа». По мнению Горбачева, Европа «от Атлантики до Урала» – это действительно наш общий дом, историко-культурная целостность. При этом строительство «общеевропейского дома» нуждалось в материальном фундаменте – в деловом сотрудничестве в самых различных областях. 18 декабря 1989 г. было подписано Соглашение о торговле и экономическом сотрудничестве ЕС и СССР.
7 июля 1989 г. на совещании глав государств и правительств стран-участниц Организации Варшавского договора (ОВД) в Бухаресте М.С. Горбачев подтвердил право всех социалистических стран на собственный путь развития. Сначала Венгрия и Польша, а затем и другие государства региона становились на путь демократических преобразований. Они нуждались в западной помощи, чтобы строить рыночную экономику. Еще 26 сентября 1988 года ЕС подписало договор о торговой и экономической помощи и сотрудничестве с Венгрией. На парламентских выборах в Польше 4 июня 1989 г. Польская объединенная рабочая партия (ПОРП) потерпела сокрушительное поражение. В результате главой правительства стал Тадеуш Мазовецкий, кандидатуру которого выдвинул независимый профсоюз «Солидарность». К концу года в Чехословакии также победила «бархатная революция». Изменения в Центральной и Восточной Европе убедили некоторые из стран ЕС в том, что им следует поднять уровень координации их внешней политики. В ноябре-декабре 1989 г. служащие ЕС и ЕПС (комитет «политических директоров» и брюссельский секретариат в составе шести человек, составляющие аппарат Европейского политического сотрудничества) уже проводили совместные заседания по Восточной Европе.
18 декабря 1989 г. ЕС и 69 стран АКТ подписали Четвертую Ломейскую конвенцию. Документ, рассчитанный на период до февраля 2000 г., вступил в силу в марте 1990 г. Одним из приоритетных направлений стало финансирование мероприятий, связанных с погашением внешней задолженности стран АКТ. Большое внимание уделялось также осуществлению экологических и правозащитных проектов. В частности, предусматривалась более жесткая политика (вплоть до замораживания экономической помощи) в отношении стран, где систематически нарушаются права человека. Новшеством стало заключение конвенции не на пять, а сразу на десять лет, причем на первый пятилетний срок предусматривалось выделение 12 млрд. ЭКЮ в виде субсидий и льготных займов по сниженным процентным ставкам, а на второй – 13,3 млрд. ЭКЮ. Следует отметить, что переговоры о предоставлении столь значительных сумм шли непросто вследствие особой позиции некоторых государств-членов ЕС, особенно Великобритании, Дании и ФРГ.
На протяжении всего 1989 года Делор проповедовал идею Европы концентрических кругов. Он представлял дело так: в центре круг образуют страны, готовые двигаться к созданию федерации, в следующий круг войдут те государства-члены ЕС, которым претит федеративная система правления (например, Великобритания),  далее последуют страны ЕАСТ (которые образуют вместе с ЕС «Европейское экономическое пространство») и, наконец, самый широкий круг составят восточноевропейские государства. Еще в январе 1989 г. председатель, выступая в Европарламенте, обнародовал схему, способную связать ЕС и семь стран ЕАСТ новыми, более структурированными отношениями, опирающимися на общие процедуры принятия решений и совместные управленческие институты. Эти семь стран присоединились бы к единому рынку, но не к Сообществу в целом. Государства ЕАСТ вызов приняли, и в декабре 1989 г. открылись переговоры о создании «Европейского экономического пространства» (ЕЭП).
В условиях распада биполярной системы проблема объединения Германии стала важнейшей для исторического развития единой Европы. Без восстановления целостности немецкого государства невозможно было даже мечтать об интеграции всего европейского геополитического пространства. 9 ноября 1989 г. пала Берлинская стена. 28 ноября канцлер ФРГ Хельмут Коль, выступая в Бундестаге, предложил создать конфедерацию двух германских государств. А ещё 5 октября в Бонне Делор похвалил западных немцев за их вклад в ЕС (в том числе – за валютную стабильность, социальную рыночную экономику и принципы федерализма и субсидиарности, которым они верны) и выразил мысль, что ЕС является «наиболее реалистичной структурой» для рассмотрения германского вопроса: «Наше Сообщество, ваше Сообщество распахивает свои объятия перед всеми немцами». Затем он затронул тему предстоящего пересмотра договоров. Для проблем Экономического и Валютного союза не найдется решений, если параллельно и одновременно не будут происходить институционные изменения, которые гарантировали бы демократическое и политическое равновесие Сообщества. Это предполагает сокращение дефицита демократии в институтах ЕС, которое идет тем успешнее, чем более эффективными и сильными становятся исполнительные органы Сообщества.
В Брюгге 17 октября 1989 г. Делор выступил с ответом на речь Тэтчер (произнесенную там же годом раньше), излагая попутно суть своей политической философии. Он подчеркнул, что жизненно важно, чтобы Сообщество во всеоружии заново обретенного динамизма упрочило свою сплоченность и поставило перед собой задачи, соразмерные вызовам, которые История бросила в последнее время. У Сообщества и образующих его народов и стран не будет истинного существования до тех пор, пока они не будут располагать средствами для защиты своих ценностей и для проявления своей щедрости. Так Нет никакого заговора против нации, никого не просят расставаться с законным патриотизмом. Делор вопрошал: разве есть что-либо кощунственное в чувстве принадлежности каждого европейца к Сообществу, которое в какой-то степени будет его вторым отечеством? Затем он призвал к усилению федеративных начал Сообщества, в чем  заключался, по его мнению, и ответ на германский вопрос.
Делор цитировал Геншера, говорившего, что Германия никогда не должна быть препятствием на пути к процветанию Европы и что ей следует вести себя так, чтобы это имело благотворные для всех последствия, Таким образом, он убеждал западных немцев подписать договор об ЭВС, вместо того, чтобы «гипнотизировать» себя событиями, происходящими в Восточной Европе. Если усилить институты ЕС, партнеры Германии будут меньше опасаться ее воссоединения. Не говоря этого прямо, Делор имел в виду, что скованная общей внешней политикой, даже значительно усилившаяся Германия не сможет шантажировать и запугивать своих соседей.
Многие влиятельные западные немцы, такие как Рудольф Аугштайн, редактор “Der Spiegel”, утверждали, что первостепенной задачей после крушения Берлинской стены должно быть единство Германии, а не Европы. Кроме того, они опасались, что ЭВС и общая политика безопасности создадут дополнительные трудности для вступления в ЕС Польши и Венгрии. Пёль и западногерманский министр финансов Тео Вайгель возражали против назначения конкретной даты созыва межправительственной конференции. Вайгель говорил, что замедление интеграционного процесса позволит ЕС набраться больше опыта на первом этапе продвижения к ЭВС и даст Великобритании время преодолеть свое отставание. С этим соглашался Коль, заявивший 4 ноября 1989 г. Миттерану, что на декабрьском саммите в Страсбурге он не назначит на осень даты открытия МПК. Поддержали такую позицию также правительства Дании, Голландии и Люксембурга.
Напротив, Геншер говорил, что ускоренная интеграция в рамках ЕС поможет улечься опасениям, вызываемым воссоединением Германии, и закрепит ее прозападную ориентацию. За скорейшее продвижение к ЭВС выступали многие деловые люди Европы. В сентябре 1989 г. Ассоциация сторонников Валютного союза Европы опубликовала данные опроса 1428 старших управляющих компаниями в семи крупнейших странах ЕС. В пользу единой валюты высказалось 76% опрошенных (но в ФРГ – 69%, а в Великобритании –  65%). Курс на ускорение экономической интеграции разделяли также правительства Франции, Италии, Испании и Бельгии. Делор, опираясь на их поддержку, требовал назначения конкретной даты созыва МПК. Когда западногерманское телевидение спросило председателя, не вызывает ли у него беспокойства желание Восточной Германии войти в ЕС, он ответил по-немецки, что «нисколько не боится». На вопрос, могут ли оказаться в ЕС две Германии, Делор объявил, что это решать должны сами немцы.
В ноябре 1989 г. Джон Мэйджор, новый британский канцлер казначейства, придал огласке план, согласно которому после первого этапа становления ЭВС каждое правительство должно было отменить ограничения на использование валюты других государств ЕС. Предполагалось, что граждан будут отучать от использования чужой валюты путем соревнования в снижении уровня инфляции. Этот план «конкурирующих валют» не получил никакой поддержки даже со стороны осторожных западных немцев, таких как Пёль и Вайгель, ибо он был несовместим с фиксированными обменными курсами, а значит и с ЭВС.
17 ноября 1989 г. Миттеран пригласил лидеров ЕС на ужин в Елисейском дворце, где он выдвинул идею Европейского банка реконструкции и развития. Собравшиеся одобрили как создание ЕБРР, так и выделение миллиарда ЭКЮ на оказание помощи Польше и Венгрии. Они не стали обсуждать проблему германского единства, но Коль выступил с заверениями, что события на Востоке не подорвут обязательств Западной Германии в отношении европейской интеграции.
Предполагаемое расширение ЕС также требовало институциональной реформы. Выступая в конце ноября 1989 г. в Европарламенте, Делор предупредил, что Сообщество, состоящее из 20 членов, будет просто неспособно принимать решения, если сохранит свои прежние институты. Решение проблемы председатель видел в организации еженедельных встреч в Брюсселе заместителей премьер-министров или в превращении Комиссии в исполнительный орган, наделенный большими полномочиями и не столь широкий по составу. Второй вариант лично для Делора явно был предпочтительней. Реформа предполагала также «более мощный демократический контроль», который мог обеспечить только Европарламент.
На Страсбургском саммите споры об изменениях в институциональном устройстве ЕС обострились. Датчане хотели увеличить полномочия Сообщества на проведение социальной и природоохранной политики. Итальянцы требовали дать больше власти Европейскому парламенту. Энрике Барон, председатель Европарламента, выступил со списком требований о реформе устава. Однако французы не допускали включения в повестку дня самого вопроса об институциональных изменениях. В результате, в заключительном документе саммита эти идеи не получили отражения, если не считать вставленного по настоянию Коля предложения расширить полномочия Парламента, который будет избран в 1994 году.
Только в самом конце декабря 1989 г. Ф. Миттеран выступил со своим планом широкой Европейской конфедерации, куда должны были войти и восточноевропейские государства. Ф. Миттеран еще в октябре 1985 г. намекал нашему М.С. Горбачеву, что пора «пойти по пути более широкой европейской политики».  А в 1986 г., находясь в Москве, Миттеран заявил, что Европа вновь должна стать главным действующим лицом собственной истории и в полной мере играть роль фактора равновесия и стабильности в международных отношениях. На практике это означало возвращение к концепции «Европы от Атлантики до Урала» Шарля де Голля.
Данная идея Делору не понравилась, ибо радикальное расширение Сообщества на Восток притормозило бы углубление интеграционных процессов, а председателя Комиссии все более увлекала проблема создания политического союза стран-членов ЕС. В январе 1990 г. Делор заявил Европарламенту, что предстоящая межправительственная конференция должна быть разбита на две части, и под одним председательством может решить два вопроса: об образовании ЭВС и о других институциональных изменениях. Он выступал за то, чтобы эти вопросы рассматривались параллельно, а не последовательно, так как Коль настойчиво предупреждал, что немцы не примут ЭВС без политического союза. К этому времени воссоединение Германии стало делом почти несомненным, и Коль питал некоторые опасения. Он искренне не хотел, чтобы его страна «поддавалась на разные соблазны», поэтому объединение Германии и объединение Европы должны были идти рука об руку. «Общегерманскому дому», по выражению Коля, требовалась «общеевропейская крыша». В том же январе 1990 г. Делор предложил на встрече министров иностранных дел в Дублине три варианта привязки Восточной Германии к ЕС: предоставление ей статуса ассоциированного члена, открытие для нее возможности быстрого вступления в Сообщество или воссоединение Германии. Министр иностранных дел Голландии Ханс ван ден Брук выступил с резким отпором председателю за то, что тот предложил для Германии особый режим и сказал, что это посеет страх образования Великой Германии и вызовет негодование в Восточной Европе. Ван ден Брука поддержали его коллеги из Франции, Великобритании и Бельгии.            
Как Ирландия, председательствовавшая в ЕС в первой половине 1990 г., так и сменившая ее Италия приветствовали идею созыва второй межправительственной конференции (посвященной институциональной реформе). 23 января Делор выступил по французскому телевидению с программным заявлением, в котором озвучил свою главную цель - создать до конца тысячелетия из ЕС «настоящую федерацию». Комиссия, по его словам, должна была стать «исполнительным политическим органом», ответственным перед Европарламентом. Национальные государства, в свою очередь, могли быть  представлены на федеральном уровне либо Европейским советом, либо второй палатой национальных парламентов. По мысли Делора, восточноевропейским государствам и странам ЕАСТ предстояло остаться за пределами федерации: «Я не вижу, как мы можем строить эту большую Европу, этот Европейский Дом Горбачева, не имея прочной опоры, а такой прочной опорой является Сообщество двенадцати». Одновременно председатель пытался успокоить тех, кто боялся германского объединения, тем, что Римский договор установил для Восточной Германии право вступить в ЕС. С точки зрения Делора, восточные немцы были такими же немцами, как и западные; а их заявка не могла рассматриваться в таком же порядке, как заявки австрийцев или норвежцев.
Тон выступления Делора не понравился некоторым высокопоставленным западноевропейским политикам – в течение всего 1990 года французские и британские правительства проводили политику скрытого бунта против председателя Комиссии лично и возглавляемой им организации. Жан-Пьер Шевенман, министр обороны Франции, заявил, к примеру, что Жак Делор высказывается как глава правительства, являясь всего лишь «старшим чиновником гражданской службы». Ян Дэвидсон, обозреватель “Financial Times”, отметил, что Делор действовал по существу через головы государств-членов ЕС, определяя для европейских избирателей повестку дня и условия ее обсуждения. Вовремя уловив перемену климата, Делор отменил намеченное на апрель представление записки Комиссии с предложениями о политическом союзе. И в дальнейшем до ноября 1991 года в речах председателя о столь глубокой политической интеграции не было ни единого упоминания. Инициативу, однако, быстро перехватил Европарламент.
В марте 1990 г. лейборист Дэвид Мартин представил в Европейском парламенте доклад, требующий для представительного органа ЕС права законодательной инициативы (посягая на монополию Комиссии), равных с Советом министров прав для принятия законов («сопринятие»), права утверждать каждую очередную группу комиссаров и увольнять отдельных их них, права налагать вето на торговые соглашения и на поправки к договорам. Проект Мартина призывал также к более решительным социальным и природоохранительным мерам и более широкому применению в Совете министров правила принятия решений квалифицированным большинством голосов. Доклад был одобрен Европарламентом и оказал влияние на ряд правительств, признавших умеренный характер предложенных в нем реформ.
От Марка Эйскенса, бельгийского министра иностранных дел, поступила памятная записка, поддерживавшая многие парламентские требования и добавлявшая к ним предложения об общей внешней политике ЕС и о повышении его роли в области обороны. Ирландцы объявили о созыве 28 апреля очередного саммита для рассмотрения вопросов германского единства и создания политического союза. К весне 1990 г. все пограничные с Германией государства ЕС (Дания, Нидерланды, Бельгия, Люксембург и Франция) стремились ограничить ее свободу, чему мог бы способствовать политический союз. Однако Колю пришлось основательно потрудиться, чтобы добиться от Миттерана поддержки своей инициативы.
Как бы там ни было, 18 апреля 1990 г. Коль и Миттеран опубликовали совместное письмо с призывом преобразовать межгосударственные отношения, подняв их уровень до образования Европейского союза. В письме предлагалось, чтобы параллельно с межправительственной конференцией по ЭВС была созвана вторая конференция того же уровня с четырьмя задачами: укрепить «демократическую легитимность» ЕС, поднять эффективность работы его институтов, обеспечить последовательность деятельности Союза в политической, экономической и финансовой областях, определить и ввести в действие общую внешнюю политику и политику безопасности. Коль и Миттеран потратили три месяца на переговоры вокруг расплывчатого текста. В результате была достигнута договоренность, что политический союз должен начать свое существование одновременно с ЭВС – 1 января 1993 года. Совместная германо-французская инициатива переключила дискуссию с обсуждения надобности политического договора на проблему его конкретного содержания.
Г.В. Шишков выделяет три более или менее обособленных аспекта политической интеграции: внешнеполитический, социально-политический и хозяйственно-политический. С этим довольно сложно согласиться: так называемая «хозяйственно-политическая интеграция», вероятно, не что иное, как институционализация процессов экономической интеграции. С другой стороны, полноценная политическая интеграция действительно предполагает как внешнеполитический, так и внутриполитический аспекты, что и было выявлено в ходе практической работы над проектом договора о политическом союзе стран-членов ЕС.
На пресс-конференции перед чрезвычайным Дублинским саммитом Делор призвал главы двенадцати правительств «повторить свои брачные обязательства, как это делают некоторые пары после 20 или 30 лет семейной жизни». Далее председатель заявил: «Большая Европа не может строиться путем разбавления Сообщества, за счет отправки в мусорную корзину беспримерного опыта тридцати лет, когда несколько стран объединяли свои суверенитеты и делали это без принуждения, без уступок политическому или военному господству одних над другими».
В апреле 1990 г. в замке Эшфорд в Галуэйе министры финансов и управляющие центральными банками провели свое первое серьезное обсуждение деталей проекта создания ЭВС. Министр финансов ФРГ Тео Вайгель, отстаивая позицию Бундесбанка,  обрушился на записку Делора, в которой предлагалось, чтобы правила относительно бюджетных дефицитов не были строгими. Когда Делор предложил дать единой валюте название «экю», Пёль стал требовать, чтобы немецкая марка и другие валюты продолжали существовать после фиксации валютных курсов. Таким образом, замыслы председателя в отношении ЭВС вновь оказались под угрозой.
28 апреля 1990 г. специальная сессия Европейского совета в Дублине выработала общий подход ЕС к проблеме объединения Германии и уточнила предложения по консолидации политического союза. Поскольку в марте восточные немцы проголосовали за воссоединение, саммит одобрил предложения Делора о том, как интегрировать Восточную Германию в Сообщество. В интересах ускорения процесса решили обойтись без каких-либо поправок к договорам. Между июнем и октябрем 1990 года, то есть в период между созданием Валютного союза двух Германий и их полным объединением, обе они должны были вести консультации с Комиссией ЕС об изменениях в восточногерманских законах. После полного объединения для бывшей ГДР предусматривались на переходный период временные исключения из правил ЕС (например, касающиеся охраны окружающей среды и сельского хозяйства). Как в преддверии саммита, так и в ходе его Делор пытался убедить Коля в необходимости создания особого фонда ЕС для финансирования модернизации Восточной Германии. Делор утверждал, что восточным немцам это послужит «сигналом братства и солидарности». Коль отверг эту идею, заявив, что просить об экономической помощи – значит делать воссоединение Германии еще менее популярным в других странах ЕС.
Ряд членов совета - Коль, Джулио Андреотти, Фелипе Гонсалес и премьер-министр Бельгии Уилфрид Мартенс хотели назначить конкретный срок проведения межправительственной конференции по политическому союзу. Делор говорил, что это важно, потому что пока не проделана никакая подготовительная работа, и даже нет одинакового понимания, о чем идет речь. Однако Тэтчер заявила, что повестка дня слишком перегружена, и нет никакого смысла добавлять еще одну грандиозную затею к уже имеющемуся списку. Действительно, ЕС предстояло решать проблемы германского воссоединения, помощи Восточной Европе, завершать строительство единого внутреннего рынка, создавать Европейское экономическое пространство и ЭВС, а также вести торговые переговоры в рамках ГАТТ (Генерального соглашения по тарифам в торговле). Но англичане оказались в одиночестве, причем Джеффри Хау готов был сотрудничать почти любой ценой, только бы не остаться за бортом. В результате данная встреча в верхах закончилась тем, что Европейский совет попросил министров иностранных дел подготовить доклад к предстоящему в июне второму Дублинскому саммиту, имея в виду принятое решение о проведении второй межправительственной конференции параллельно конференции по ЭВС.
До 1990 г. посты пресс-секретаря Комиссии и пресс-секретаря председателя занимали разные люди. Но с этого времени Бруно Детома, бывший журналист из “Le Monde” и пресс-секретарь Делора, принял на себя также обязанности главного пресс-секретаря. В общении со средствами массовой информации председатель и Комиссия стали держаться одной линии. В том же 1990 году Рикардо Периссик, способный и верный Делору итальянец, возглавил директорат единого рынка, а француз Жан-Луи Кадьё, друг Лами, стал заместителем генерального директора, ведавшего делами Восточной Европы. «Сеть Делора» (или «мафия Делора», как ее именовали недруги) значительно окрепла во второй срок его председательства. Любому служащему, если он француз, социалист, католик и компетентен в какой-либо нужной области, делалось предложение войти в круг людей Делора. Двух таких качеств (при условии, что одно из них - компетентность) было достаточно, чтобы кандидатуру рассматривали всерьез. Начало действовать «телефонное право», когда канцелярия Делора заранее дозванивалась до своих людей и обеспечивала успех переговоров. Причем «сеть своих людей» раскинулась уже и за пределами Комиссии.
Данная «сеть» не так уж и требовалась Делору в его первый срок в Комиссии (с января 1985 по декабрь 1988 года), когда начальные успехи сами по себе способствовали сплочению комиссаров. Авторитет Делора редко ставился под сомнение, и он мог рассчитывать на стойкую поддержку старших коллег, таких как итальянец Лоренцо Натали (который вел тогда переговоры о вступлении в ЕС Испании и Португалии), англичанин лорд Кокфилд (комиссар по делам единого рынка) и бельгиец Вилли де Клерк (ведавший торговлей). Во второй срок (с января 1989 по декабрь 1992 года) Делору отстаивать свои взгляды стало труднее. Некоторые новые комиссары, такие как Леон Бриттан, отвечавший за развитие конкуренции, и Рэй Макшерри, комиссар по сельскому хозяйству, не чувствовали особую обязанность во всем поддерживать председателя. Своевольно вел себя и голландец Франс Андриессен, бывший ранее комиссаром по сельскому хозяйству, а теперь занявший важный пост комиссара по внешним сношениям. В связи с этим роль «сети Делора» существенно возросла.
На встрече министров иностранных дел в Ирландии, состоявшейся в мае 1990 г., Ролан Дюма (французский министр) заговорил об изменении Европейского совета, который из периодических встреч глав правительств он хотел бы превратить в постоянное учреждение с собственным секретариатом. Предлагалось также укрепить пост председателя ЕС, отдав его сразу на несколько лет одной стране или одному лицу (вместо принятой смены стран-председателей каждые полгода). В какой-то мере данный проект возвращал Сообщество к плану Фуше 1961 года. Делор начал осознавать, что политический союз может и не прибавить власти ни Комиссии, ни Парламенту. Он стал опасаться, что возобладает концепция доминантной роли правительств, и наднациональное начало вновь уступит место межправительственному соглашению. Поэтому Делор счёл за лучшее воздержаться от обсуждения вопросов обороны и прочих проблем завершающей стадии строительства единой Европы.
29 мая 1990 г. в Париже было подписано, наконец, Соглашение о создании Европейского банка реконструкции и развития для  поддержки реформ в странах Центральной и Восточной Европы. ЕБРР, учрежденный 14 апреля 1991 г. в Лондоне, стал важнейшим проводником экономического влияния ЕС в регионе, что немало способствовало также и политической переориентации большинства центральноевропейских государств. На помощь странам Центральной и Восточной Европы по программе Phare и странам бывшего Советского Союза по программе Tacis в 1990-93 годах было выделено 5 млрд. ЭКЮ. Первая программа предназначалась первоначально для оказания экстренной помощи Польше и Венгрии, отсюда и ее название “Poland-Hungary: Assistance for the Reconstruction of the Economy”. Позднее Phare стала инструментом поддержки всех стран-кандидатов из ЦВЕ. В результате уже 16 декабря 1991 г. были подписаны соглашения об ассоциации между ЕС (с одной стороны) и Венгрией, Польшей, Чехословакией (с другой). Позднее статус ассоциированных членов ЕС получат и другие государства Центральной и Восточной Европы.
18 мая 1990 г. в результате переговоров, которые вел Коль с премьер-министром ГДР Лотаром де ля Мэзьером, был подписан договор об объединении Германии. Делора несколько огорчало, что Коль не советовался с Комиссией в ходе переговорного процесса. Однако летом 1990 г. Комиссия подготовила 60 директив, направленных на устранение юридических и бюджетных трудностей, связанных с воссоединением Германии. Совет министров просто проштамповал их. Таким образом, Делор обеспечил положение, при котором ЕС не создавал немцам никаких трудностей на пути к национальному единству. Не возникало никаких пререканий по поводу включения в Сообщество пяти восточногерманских земель, равно как и по денежным вопросам (к примеру, о правах новых земель ФРГ на получение средств из фондов структуризации). В результате восточногерманские земли вошли 3 октября 1990 г. одновременно в состав и Западной Германии, и ЕС. На празднование германского воссоединения Коль пригласил только двух иностранных политиков: Делора и председателя Европейского парламента Энрике Барона. Личная дружба, возникшая между Делором и Колем, впоследствии не раз основательно помогала председателю Комиссии в критические моменты. К примеру, в 1990-1991 гг., когда Комиссия подвергалась нападкам по ходу переговоров о политическом союзе, Коль несколько раз выступал в ее защиту. В свою очередь, Делор зачастую отстаивал интересы Германии в ЕС больше, чем интересы других государств (включая Францию), что, по его мнению, служило делу строительства единой Европы.
19 июня 1990 г. пять членов изначальной «шестерки» (кроме Италии) подписали второе Шенгенское соглашение о ликвидации пограничного контроля на внутренних границах Сообщества. Первое подобное соглашение было подписано в Шенгене (Люксембург) еще в 1985 г., но изначальный срок открытия границ для международного туризма – 1990 г. – выдержать не удалось. Кроме постепенной отмены пограничного контроля на внутренних границах стран-членов Соглашения регулировали рассмотрение заявлений на предоставление убежища и сотрудничество полицейских ведомств за пределами государственных границ. Тем самым было положено начало так называемой «Шенгенской зоне».
Реальная свобода передвижения частных лиц внутри ЕС была еще очень ограниченной (особенно это касалось поездок в Великобританию). Единая Шенгенская виза для граждан других стран также была еще впереди. Италия, будучи европейской «Меккой» туризма, не хотела терять дополнительную прибыль. У Греции, Испании и Португалии были аналогичные соображения, связанные с развитием курортного бизнеса. Дания выжидала, так как имела определенные обязательства перед другими скандинавскими странами, а Ирландия зависела от воли Великобритании в отношении пограничного контроля (ибо самым существенным вопросом для нее была открытая граница с Северной Ирландией). Однако Шенгенское соглашение, даже подписанное всего лишь пятью странами ЕС, означало зримый и существенный прорыв в деле углубления европейской интеграции.
Великобритания традиционно стояла в стороне и наблюдала, временами пытаясь вставлять палки в колеса «европейскому  локомотиву». В июне, как раз перед открытием второго Дублинского саммита, британцы в отношении к ЭВС стали прибегать к тактике отвлекающих маневров. Джон Мэйджор предложил, чтобы на втором этапе становления ЭВС Европейский валютный фонд выпустил новую валюту («твердый экю»), привязанную к сильнейшей из валют, включенных в МВК. Второй этап, таким образом, мог продолжаться неопределенно долго, давая людям и компаниям время осознать, хотят ли они иметь «экю» вместо национальных денег. Сколько-нибудь значительной поддержки британский план не получил, ибо в нем разглядели попытку оттянуть завершающий этап перехода к ЭВС.
Второй Дублинский саммит Европейского совета, прошедший 25-26 июня 1990 г., решил, что обе межправительственные конференции откроются в Риме сразу после декабрьской встречи в верхах. Комитету в составе чиновников, откомандированных государствами-членами ЕС, надлежало провести подготовительную работу по проблеме создания политического союза. Коль и Миттеран призвали выделить миллиарды долларов в помощь СССР, чтобы поддержать Горбачева. Но Тэтчер сказала, что деньги будут выброшены на ветер, если не изучить предварительно, в чем именно требуется содействие. Делор ее поддержал, и средства незамедлительно выделены не были. По предложению Андреотти, Комиссии было поручено изучить вопрос и проделать подготовительную работу для оказания помощи советской экономике. Как мы видим, ЕС не очень-то спешил на помощь СССР.
1 июля 1990 г. начался первый этап формирования Экономического и валютного союза, а в августе Комиссия обнародовала свою официальную позицию в отношении ЭВС. Документ лишь в трех пунктах отклонялся от Доклада Делора: была опущена идея санкций против стран, прибегавших к чрезмерным заимствованиям; создание ЭВС увязывалось с введением единой валюты под названием «экю»; второй этап предполагалось начать в январе 1993 г. (сам Делор никакие сроки начала второго и третьего этапов не упоминал). Второй этап предлагалось сделать коротким, с учетом риска дестабилизации Механизма валютных курсов в результате свободного перемещения капиталов. Немецкими предложениями пренебрегли, и Пёль, желавший  снизить роль Европейского центрального банка на втором этапе и тем самым сохранить верховенство Бундесбанка, пришел в ярость. 3 сентября он заявил в Мюнхене, что теряя немецкую марку, в жертву на европейский алтарь мы приносим твердую валюту, не ведая, что получим взамен.
Даже южные страны ЕС, обычно поддерживающие Делора, стали объединяться против его планов строительства ЭВС. Испанцы и португальцы выступали за то, чтобы второй этап был длительным, ибо их экономики не были готовы для перехода к заключительному этапу, а оставаться за бортом не им хотелось. Вместе с греками и ирландцами они добивались дополнительной помощи в качестве платы за свое вступление в ЭВС. Делор же опасался, что разговоры о дополнительной помощи регионам окончательно отпугнут немцев, ибо оплачивать счет в основном пришлось бы именно им. Поэтому председатель настроился в пользу краткосрочных кредитов странам, которым выпадет переживать экономические потрясения, однако отказался рассматривать вопрос об увеличении средств фондов структуризации. Собственные исследования Комиссии убеждали, что фиксированные обменные курсы дадут именно бедным странам больше выгод, чем остальным.
В 1990 г. официальные заявки на вступление в ЕС подали Кипр и Мальта (4 и 16 июля соответственно). В октябре того же года Швеция объявила о своем намерении вступить в ЕС (официальная заявка поступила годом позже – 1 июля 1991 г.). Тем самым начинался новый этап расширения ЕС. Официальная позиция Сообщества состояла в том, что никакие заявки не будут рассматриваться по существу до тех пор, пока в 1992 г. не будет завершено образование единого рынка. Но некоторые комиссары и правительства (особенно немцы и англичане) начали выдвигать доводы в пользу ускорения данного процесса. Крах коммунистических режимов сделал нейтралитет меньшим, чем прежде, препятствием для вступления в ЕС. Великобритания рассчитывала за счет расширения притормозить углубление интеграционных процессов. Немцы же были кровно заинтересованы в приеме соседних с ними стран (где исторически было сильно германское влияние) и слишком оптимистично полагались на способность ЕС одновременно и расширяться, и углублять сотрудничество. Французы и испанцы разделяли осторожность Делора, а смещение центра тяжести ЕС к северу и к востоку им явно не нравилось. Однако начавшийся процесс трудно было остановить: 18 марта 1992 г. заявку на вступление в Сообщество подала Финляндия, 22 мая того же года – Швейцария, 25 ноября 1992 г. – Норвегия.
И все же на протяжении 1990 года Делору удавалось еще тормозить предстоящее расширение Сообщества. В частности, он не допускал, чтобы служащие Комиссии готовили «Заключение» по Австрии (для того, чтобы Совет министров мог открыть переговоры о присоединении той или иной страны к ЕС, требуется формальное «Заключение» Комиссии). Но даже некоторые комиссары полагали, что несправедливо обрекать на ожидание австрийцев, коль скоро в ЕС входят восточные немцы. В ответ Делор на собрании комиссаров высказал соображение, что страны Восточной Европы не созреют для вступления в ЕС, пока у них за спиной не будет 15-20 лет подготовки. Что же касается Австрии, то председателю вскоре пришлось несколько умерить свое противодействие. Он стал говорить, что пару новых стран в ЕС еще можно втиснуть, но Союзу из 15-16 государств будет грозить институциональный паралич, и поэтому надо сначала дождаться внесения дальнейших поправок в договоры.
Переговоры о создании Европейского экономического пространства показали, что ЕС не расположено давать странам ЕАСТ право на участие в принятии решений. Им предлагалось присоединяться к единому рынку на условиях ЕС, и, в лучшем случае, выражалась готовность консультироваться с ними по некоторым новым законам. Твердая линия Сообщества лишь увеличивала привлекательность полноправного членства в нем для стран ЕАСТ. А ЕЭП стало выглядеть не столько альтернативой этому членству, сколько «залом ожидания» (наряду с институтом «ассоциированного членства»).
Тем временем дебаты в комитете по политическому союзу заставляли Делора нервничать. Представитель Франции Пьер де Буасьё, который сохранял верность формуле своего деда, генерала де Голля («Европа отечеств»), предложил лишить Комиссию права принимать или отвергать парламентские поправки. Сам Делор был убежден в существовании англо-французского заговора против Комиссии. Он считал, что правительства не дадут Европарламенту реальных полномочий на издание законов, но зато позволят ему контролировать работу Еврокомиссии. В частности, наделение Парламента правом отстранять от должности отдельных комиссаров позволило бы (по выражению Делора) «управлять каждым их жестом». Британский план, намечавший предоставление Европарламенту возможности требовать отчета от служащих Комиссии, также совершенно не устраивал председателя.
После иракского вторжения в Кувейт 2 августа 1990 г. ЕС наложил на Ирак санкции, а в сентябре изгнал иракских дипломатов. США возглавили антииракскую коалицию, куда вошли и страны ЕС, многие из которых направили для участия в морской блокаде Залива свои корабли, а Великобритания и Франция послали также свои войска. Делор полагал, что кризис дополнительно усиливает доводы в пользу политического союза – ЕС могло бы действовать эффективнее, имей оно общую внешнюю политику. На встрече министров иностранных дел стран Сообщества в Венеции 6-7 октября большинство выразило согласие с Делором. Дюма и Геншер предложили, чтобы страны ЕС принимали совместные внешнеполитические решения, касающиеся тех районов мира, где у них есть общие интересы (к примеру, в Персидском заливе или Восточной Европе). Эти решения предлагалось принимать квалифицированным большинством голосов. Только британский министр иностранных дел Дуглас Херд и датский министр Уффе Элльманн-Йенсен оспаривали это мнение и говорили, что предлагаемая схема не поможет Сообществу принимать более решительные меры в кризисной обстановке. Министр иностранных дел Италии Джанни де Микелис предложил, чтобы в 1998 г. ЕС слился с ЗЕС (Западноевропейским союзом, в который входили все страны Сообщества, кроме Ирландии, Дании и Греции). Итальянский план поддержало меньшинство, зато  большинство выразило пожелание видеть усиленный ЗЕС, тесно контактирующий с ЕС. В результате много лет пребывавший в спячке ЗЕС взял на себя координацию европейских усилий по организации морской блокады Залива.
На встрече министров финансов ЕС в Риме 8 сентября 1990 года разгорелись дебаты по срокам второго и третьего этапов становления ЭВС. Предложение Делора, что второй этап следует начать в 1993 году, поддержали лишь министры финансов Франции, Италии, Бельгии и Дании. Они сказали, что третий этап должен начаться вскоре после этого и что назначение крайних сроков будет стимулировать экономическую конвергенцию. Вайгель, поддержанный министрами Голландии и Люксембурга, заявил, что точное соответствие критериям конвергенции есть непременное предварительное условие перехода ко второму (и затем третьему) этапам. Испанский министр Карлос Сольчага предложил установить длительность второго этапа в 5-6 лет, начиная с января 1994 г., и предусмотреть для него увеличение средств, выделяемых на помощь регионам. Отталкиваясь от идей Мэйджора, он предложил, чтобы ЕЦБ на втором этапе приступил к выпуску «твердого экю», который на третьем этапе стал бы единой валютой. Министрам Греции и Ирландии понравился план Сольчаги, который Делор назвал «ударом ниже пояса».
Новый удар нанес 19 сентября Пёль, представивший соображения Бундесбанка об ЭВС, не содержащие никаких упоминаний о крайних сроках. Речь шла только о создании Совета управляющих центральными банками (но не о Европейском центральном банке), который должен был взять бразды правления на втором этапе. Лишь после «настоящей гармонизации» процентных ставок, утверждения независимости центральных национальных банков, сокращения бюджетных дефицитов и «устранения во всех странах значительной части инфляции» мог, по словам Пёля, начинаться третий этап. По сути, Германия выступала за ЭВС, куда вошли бы только ФРГ, Франция, Дания и государства Бенилюкса. В таком ограниченном составе ЭВС мог бы приступить к работе уже в 1993 г. 
21 октября 1990 г. Комиссия обнародовала написанное в основном самим Делором формальное «Заключение» для межправительственной конференции по политическому союзу. Подчеркивалась важность единства Сообщества и существующего равновесия его институтов. Предусматривалось, что Европейский союз будет отбирать некоторые направления для общей внешней политики, а Совет министров большинством голосов принимать решения по конкретным вопросам. Статью 5 договора о ЗЕС (об обязанности государств-членов помогать друг другу в случае нападения) предлагалось внести в римский договор. Комиссия оставляла за собой монопольное право на инициативу (Европарламент не мог выступать с предложениями новых законов). В законодательном процессе у Парламента появились бы некоторые новые полномочия, но последнее слово оставалось за Советом министров. Судьбу всех законов Совету предстояло решать квалифицированным большинством голосов. Сферы деятельности ЕС расширялись лишь незначительно, но предлагалось существенное усиление социальной политики.
В недели, предшествовавшие Римскому саммиту, не утихали споры об этапах ЭВС. Компромиссное предложение Голландии о том, чтобы установить сроки перехода от этапа к этапу, но поставить их в зависимость от успехов конвергенции, находило все большую поддержку. Делор говорил, что назначение сроков имеет важный смысл как «проверка обязательств, принимаемых в отношении ЭВС Германией, и как способ необратимо связать ее с Европой». Его борьба за установление сроков, как он полагал, «обязывала Пёля обнаружить свои истинные намерения», и он верил, что в Риме Коль и Геншер поправят Пёля и Вайгеля. 5 октября Тэтчер присоединила Великобританию к МВК. А 16 октября Комиссия опубликовала результаты своего исследования об ЭВС, с общим выводом, что введение единой валюты будет ежегодно давать Сообществу 13-19 миллиардов экю экономии. В то же время Ассоциация сторонников Европейского валютного союза обнародовала результаты опроса шести тысяч европейцев. На вопрос, хотят ли они в течение ближайших пяти-шести лет введения экю взамен национальных денег, 61 процент ответил положительно. Однако в Германии утвердительные ответы составили только 51%, а в Великобритании – 37%.
На Римском саммите, который открылся 27 октября 1990 г., Джулио Андреотти обратился к собравшимся главам правительств с просьбой одобрить ряд поручений предстоявшей МПК. Одиннадцать из них согласились с тем, что второй этап становления ЭВС должен начаться в 1994 году, с оговоркой, что к этому времени будет выполнен ряд несложных условий, таких, как окончательное образование единого рынка. «Новый институт Сообщества» должен быть образован в начале второго этапа. В течение трех лет с начала второго этапа, сообразуясь с успехами экономической конвергенции, Европейский совет оценит готовность ЕС к вступлению в третий этап, в рамках которого экю заменит национальные валюты. Только Тэтчер отказалась подписывать заключения относительно образования ЭВС. Не подписала она и документа о политическом союзе. Тэтчер потребовала поставить на обсуждение вопрос о переговорах в рамках ГАТТ, поскольку министры ЕС после шести своих встреч не смогли согласовать предложения о сокращении субсидий сельскому хозяйству. Однако Коль и Миттеран, чьи правительства препятствовали достижению согласия, просто не желали обсуждать эту тему. Андреотти же заявил Тэтчер, что на разговоры о ГАТТ не осталось времени. Итоги саммита, посрамившие «железную леди», вполне удовлетворили председателя Комиссии. По окончании Римской встречи в верхах Делор заявил, что ее заключительные решения заложили основу для введения единой валюты к 2000 году.
Тэтчер приняла удар и со стороны самого председателя Комиссии. Делор, во-первых, поддержал предложение Испании ввести институт «европейского гражданства», а во-вторых, заявил в Риме о необходимости сохранить Советский Союз. Согласно испанскому предложению, граждане одной страны ЕС в случае признания их гражданами объединенной Европы имели бы право жить в любой другой (даже не имея там работы) и участвовать в местных и общеевропейских выборах. Выступления Делора вызвали негодование Маргарет Тэтчер, которая полагала, что председателю Комиссии не по чину говорить о таких вещах – и в смысле его юридической неправомочности, и по причине недостатка знаний. Полемика между федералистски настроенным председателем Комиссии и евроскептиком на посту премьер-министра вызвало серьезную напряженность во взаимоотношениях ЕС и Великобритании, а также углубила раскол внутри консервативной партии. В конечном счете, неудача на Римском саммите и обострение отношений с другими странами-членами ЕС способствовали падению Тэтчер и приходу к власти Джона Мэйджора.
Отчитываясь о Римской встрече в верхах перед палатой общин 30 октября 1990 года, «железная леди» отметила «поистине великий парадокс, состоящий в том, что как раз, когда Восточная Европа добивается большей демократии, Комиссия собирается демократию изживать и наделять все большей и большей властью самое себя и никем не избранные учреждения». Затем она подвергла критике Мэйджора за его план превращения экю в твердую валюту и сказала, что эти деньги не получат в ЕС широкого хождения и не послужат образованию ЭВС (Мэйджор искренне верил в такую возможность). Не забыла Тэтчер и председателя Комиссии лично, сказав его планам троекратное «нет».  Речь Тэтчер заставила Джеффри Хау, заместителя премьер-министра, подать 1 ноября в отставку. В этот день “Sun” вышла с редакционной статьей «Шёл бы ты, Делор …». 14 ноября Хау объяснил палате общин причину своего ухода. Он сказал, что для британской экономики оказаться за пределами ЭВС означает понести ущерб, и что Британии грозит изоляция, если она наложит на ЭВС вето. Хау назвал доклад Делора «важным рабочим документом», а позицию Тэтчер - опасной для будущего страны. В результате 22 ноября ушла в отставку сама «железная леди».
В ноябре 1990 г. Комиссия одобрила новую стратегическую линию промышленной политики в соответствии с докладом Мартина Бангеманна, комиссара по промышленности. Тем самым был обозначен конец «вертикальной» промышленной политики, которая предполагала помощь определенным секторам производства. В докладе указывалось, что компании, получавшие такую помощь, порой утрачивали конкурентоспособность, а те, что оставались без поддержки, подвергались безосновательной дискриминации. Промышленная политика становилась отныне «горизонтальной», то есть выделяемые средства направлялись на переподготовку персонала, развитие инфраструктуры и исследования, которые (как считалось) проводятся в интересах экономики в целом. Делор поддерживал эту новую стратегию и в дальнейшем (по большей части) следовал ей.
Итальянцы тем временем начали подготовку ко второму Римскому саммиту, назначенному на 14-15 декабря. Их собственные предложения следовали в основном за планом Делора, но содержали больше обещаний Европарламенту. В конце ноября итальянцы устроили римские «слушания», собравшие вместе депутатов Европейского и национальных парламентов стран-членов ЕС. Все согласились с тем, что полномочия Европейского парламента надлежит существенным образом расширять. Францию и Германию в преддверии нового саммита по-прежнему разделяли разные взгляды на природу политического союза. Миттеран полагал, что в сферах внешней политики, ЭВС и сотрудничества министерств внутренних дел Европейский совет должен давать лишь общие политические установки, а некий «конгресс» в составе депутатов Европейского и национального парламентов – осуществлять «надзорную» деятельность. Коль же по-прежнему склонялся на сторону Делора, который хотел видеть ЕС федерацией, а не союзом правительств.
Однако компромисс был достигнут – Коль и Миттеран подписали 7 декабря совместное заявление. Миттеран давал согласие на расширение прав Европейского парламента. Взамен Коль соглашался, чтобы Европейский совет осуществлял надзор за общей внешней политикой и политикой безопасности и чтобы ЗЕС стал как оборонным органом ЕС, так и европейской опорой НАТО. Три дня спустя, в Берлине, британский министр иностранных дел Дуглас Херд намекнул на смягчение жесткой линии своей страны, традиционно склонявшейся к атлантизму. Отметив, что Америка сокращает свое военное присутствие в Европе, он призвал к «четкому определению роли Европы» в обороне и предложил возложить на ЗЕС представительство Сообщества в НАТО.
Распад биполярного мира был налицо. СССР постепенно уходил из Центральной и Восточной Европы – СЭВ и Варшавский пакт прекратили свое существование. Новые правительства стран ЦВЕ, декларировав переход к рыночной экономике, искали покровительства ЕС и США. Одновременно начался «парад суверенитетов» в Советском Союзе и Югославии. Интеграция Западной Европы дополнилась дезинтеграцией восточной половины континента. В этих условиях Делор пытался хотя бы на время остановить процесс расширения Сообществ, чтобы довести до конца все меры по углублению интеграции. Победа над М. Тэтчер и подписание второго Шенгенского соглашения были не единственными успехами Делора в богатом на события 1990 году. В декабре, наконец, открылись долгожданные МПК, посвященные ЭВС и политическому союзу.









2. РОЖДЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА
(1990-1993 гг.)

14 декабря 1990 г. в Риме открылись две межправительственные конференции: на первой обсуждались практические вопросы строительства ЭВС, а на второй –  возможность создания Политического союза в рамках Сообщества. Материалы Комиссии для МПК готовили люди из «сети Делора». К примеру, до газетной публикации от их имени в декабре 1991 года проекта Договора о Европейской валютной системе комиссары его даже не видели. Второй Римский саммит (14-15 декабря 1990 г.) дал расплывчатые установки на проведение МПК по политическому союзу. В качестве цели называлось «превращение Сообщества в политический союз, рассматриваемый как полюс стабильности в Европе». Среди прочего, надлежало рассмотреть роль Европейского совета в определении внешней политики и в обсуждении вопросов безопасности, расширение прав Европарламента и новые сферы деятельности ЕС. Саммит одобрил планы Комиссии, предусматривающие предоставление Советскому Союзу продовольственной помощи и технического содействия в объеме 1,15 миллиарда экю.
Сразу после второй Римской встречи в верхах министры финансов отмели в сторону рекомендации саммита для МПК по ЭВС. Делор рассчитывал, что они поддержат только что подготовленный Комиссией проект договора. Этот проект следовал линии ранее представленного «Заключения», но с той оговоркой, что третий этап должен начаться, когда за это выскажутся восемь государств, и что ни одна страна не обязана в него включаться. Министрам не понравилось, что Делор пытается предвосхитить работу их конференции. Вайгель разнес проект в пух и прах, потребовал юридически обязательных правил в отношении бюджетных дефицитов и настаивал, чтобы Европейский центральный банк был утвержден в конце, а не в начале второго этапа. Сольчага настаивал на более медленном продвижении к ЭВС и, поддержанный Пьером Береговуа (от Франции) и Вимом Коком (от Нидерландов), неожиданно стал расточать похвалы планам Мэйджора относительно «твердого экю».
Раздраженный Делор сказал на пресс-конференции, что попытки немцев определить критерии экономической конвергенции подобны их средневековым спорам по поводу пола ангелов. Он выразил опасение, что Испания с Великобританией будут бесконечно затягивать переговоры. О плане Мейджора председатель заявил: «Я полон сомнения и имею к тому серьезные основания». Говоря о риске, что Англия или кто-то иной могут пустить ЭВС под откос, он предупредил, что может вызвать еще один кризис. Выпад Делора против Мэйджора (который в Риме подписал заключение относительно политического союза) расстроил британское правительство и вызвал волнения в прессе. На очередном заседании Комиссии Леон Бриттан назвал критические замечания Делора в адрес англичан несправедливыми и неуместными.
Пытаясь возместить причиненный ущерб, председатель пригласил к себе корреспондента “Financial Times” и пояснил, что не Великобритания была его главной мишенью, поскольку от нее больше не исходила главная угроза. В дополнение Делор заявил, что предложенная Вайгелем отсрочка создания ЕЦБ вплоть до завершения второго этапа расходится с заключительными положениями первого Римского саммита. Больше всего председателя возмутило именно то обстоятельство, что впервые (прежде такого не было никогда) отменялись решения Европейского совета. Делор всерьез опасался, что в случае затяжки образования ЭВС война или экономический кризис могут погубить весь процесс.
В мае 1991 года Делор побывал с визитом в Японии, где его принимали как главу государства и устроили ему встречу с императором. С подачи Паскаля Лами председатель предложил расширить сотрудничество Японии с ЕС, включить в круг совместно обсуждаемых тем вопросы политики и торговли. Делор рассчитывал, что более широкие отношения могли бы расположить японцев к большей гибкости в торговых спорах. Эта инициатива привела к появлению в июле 1991 года совместной декларации ЕС и Японии, установившей процедуры регулярных встреч. Однако к японцам Делор всегда относился достаточно подозрительно, и неоднократно заявлял, что настоящего диалога с ними не получается из-за принципиального отличия японского образа жизни от европейского.
В 1991 году Комиссия вела переговоры о более широких «Европейских соглашениях» с Польшей, Венгрией и Чехословакией, чем подписанные в 1989-1990 годах. Те торговые соглашения уже устранили множество тарифов и квот, которые сковывали их экспорт. И теперь склонные к протекционизму государства ЕС во главе с Францией пытались свести к минимуму доступ стран ЦВЕ на рынки Евросоюза. В мае Делор доказывал с экранов французского телевидения, что странам Центральной и Восточной Европы торговля нужна больше, чем помощь, и что ЕС должен открыть свои границы. Пока французское правительство держалось своей жесткой линии, предложения ЕС были неприемлемы для стран ЦВЕ. Но, переубеждая своих соотечественников, Делор добился заметных сдвигов, что позволило ЕС улучшить свои предложения и уже 16 декабря 1991 г. подписать Европейские соглашения об ассоциации с Польшей, Венгрией и Чехословакией. Затем последовали подобные же соглашения с Румынией и Болгарией.
Европейские соглашения определяли порядок регулярных взаимодействий ЕС и ассоциированных стран, каковыми стали некоторые государства ЦВЕ. Обе стороны брали на себя обязательство соблюдать режим свободной торговли, но ассоциированным государствам Центральной и Восточной Европы разрешалось сохранять свои тарифы в течение десяти лет. С другой стороны, Сообщество получило право сохранять в течение пяти лет тарифы в «чувствительных» секторах торговли и ограничивать «всплески» импорта, способные причинить «серьезный ущерб». Торговля сельскохозяйственной продукцией по-прежнему регулировалась, но ассоциированным странам разрешалось в течение пяти лет ежегодно на 10% увеличивать экспорт многих видов продовольствия.
Две межправительственные конференции, посвященные образованию ЭВС и политического союза, тем временем медленно продвигались вперед через ежемесячные встречи министров иностранных дел и министров финансов, еженедельные заседания чиновников, «неформальные» беседы министров на уик-эндах, рабочие совещания, подачи памятных записок и представления проектов договорных текстов. На МПК по Валютному союзу стержнем дискуссий были вопросы, связанные с переходным этапом: чем заниматься центральному институту, когда он будет образован, и что послужит ЕС основанием для решения о начале заключительного этапа? Норман Ламонт, канцлер британского казначейства, проявлял мало интереса к спорам по существу дела и все свое внимание отдавал обоснованию решения Великобритании оставаться за пределами Валютного союза. Проекты договора, представленные Комиссией и Францией, призывали к образованию ЕЦБ в начале второго этапа в 1994 году. Третий этап ЭВС предлагалось открыть, когда за это выскажется квалифицированное большинство правительств. Проект Германии, появившийся в марте, предлагал просто учредить на втором этапе Совет управляющих центральными банками. Ни о каком ЕЦБ речь не могла идти до тех пор, пока Европейский совет не примет единогласного решения о начале третьего этапа.
В первой половине года Люксембург председательствовал в ЕС и, следовательно, на МПК. В мае появился люксембургский проект договора о создании ЭВС, который вобрал в себя по частям предложения, разделявшие немцев и французов: совет управляющих намечалось создать в 1994 г., а ЕЦБ – в 1996 г. Встретившись в мае в Люксембурге, министры договорились о трех принципах, которыми страны должны руководствоваться при переходе к третьему этапу: никакого принуждения, никакого вето и никаких «произвольных отставок». Эти принципы означали, что Великобритания не может быть принудительно «загнана» в Союз, но не может и останавливать продвижение других государств в этом направлении. В то же время ни одной стране, достигшей требуемого уровня экономической конвергенции, нельзя мешать в дальнейшем продвижении вперед.
Когда в июле председательство перешло к голландцам, они (не без помощи немцев) подготовили еще один проект договора о создании ЭВС. Прежние проекты исходили из того, что решение о начале третьего этапа будет принимать ЕС в целом, а отставшие от этого процесса государства получат право на временные послабления в обязательствах перед Валютным союзом. Но голландцы предложили, чтобы при наличии в конце 1996 г. шести или более государств, готовых идти вперед и на протяжении двух лет удовлетворяющих критериям конвергенции, этим странам было позволено учредить Валютный союз между собой. Критериями будут служить самые низкие в ЕС процентные ставки и темпы инфляции, никаких чрезмерных бюджетных дефицитов и никаких девальваций в рамках МВК. Страны этой передовой группы смогут налагать вето на присоединение к Союзу той или иной страны, если сочтут, что она не отвечает установленным критериям. Для отставших не предусматривалось даже никакого утешительного порядка временных послаблений. Когда 9 сентября министры финансов обсуждали голландский проект, Делор выступил с резкой его критикой. Он заявил, что «двухскоростной» ЭВС противоречит принятому в Сообществе принципу единства целей – даже в случае, если для кого-то предусматриваются отдельные послабления. К перечню критериев конвергенции председатель попросил добавить также уровень занятости населения.
Идею «двух скоростей» отстаивали только голландцы и немцы, так что Вим Кок, нидерландский министр, вынужден был предложить пересмотр некоторых положений. Он предложил, чтобы решение о переходе к третьему этапу принимал Европейский совет в целом, чтобы условием его начала было удовлетворение критериев конвергенции семью или восемью странами и чтобы отставшим могли быть сделаны временные послабления. Эти изменения имели не столько содержательный, сколько символический характер, но они очень много значили для таких стран, как Испания, Италия и Португалия, которые опасались, что они не попадут в первую группу. На 1994 год было намечено создание Европейского валютного института, которому с началом третьего этапа надлежало превратиться в ЕЦБ.
Позиция Германии в этих дебатах имела наибольший вес, ибо другие государства-члены ЕС все еще беспокоились по поводу ее отношения к ЭВС. Меж тем германский министр Тео Вайгель в течение трех месяцев (вплоть до сентября 1991 г.) отсутствовал на заседаниях МПК. Немцы продолжали доказывать необходимость санкций в отношении стран «с чрезмерными дефицитами». Только Делор и британский канцлер казначейства Норман Ламонт, объединившиеся в странном союзе, выступали за централизацию налоговой политики. Делор утверждал, что санкции ЕС были бы нарушением принципа субсидиарности, и к тому же ненужными: любому столкнувшемуся с трудностями правительству понадобится заем ЕС, а его дадут на определенных условиях (к примеру, при сокращении бюджетных расходов). Ламонт же говорил, что рынки будут дисциплинировать расточительные правительства, вынуждая повышать процентные ставки. Вайгель отвечал, что полагаться на рынки нельзя: они никогда не будут принимать всерьез уже согласованное правило, согласно которому ЕС не собирается брать на поруки ни одно обанкротившееся правительство. Пьер Береговуа, французский министр финансов, поддерживал обязывающие правила по другим причинам: он рассматривал налоговую политику ЕС как противовес валютной политике ЕЦБ и полагал, что установление правил заимствования было бы шагом в этом направлении. В октябре Делору и Ламонту пришлось признать свое поражение и согласиться с финансовыми наказаниями для правительств, допускающих «чрезмерные дефициты».
В ноябре 1991 г. министры финансов вели споры о характере Европейского валютного института (ЕВИ). Французы хотели видеть в нем прочное, солидное учреждение, а немцы – легкую постройку. Достигнутым в конечном итоге компромиссом французы остались довольны, потому что ЕВИ обрел собственную столицу и возможность управлять инвалютными резервами государств-членов ЕС, которые того пожелают. Немцам же понравилось, что ЕВИ получал право координировать, а не направлять денежную политику стран Евросоюза. Однако многие министры финансов скептически относились к самой идее создания ЭВС, который должен был стать ограничителем их собственной власти. Премьер-министрам и министрам иностранных дел приходилось временами давить на своих министров финансов, заставляя их продолжать конструктивную работу в рамках МПК.
Последняя перед саммитом встреча министров финансов открылась 1 декабря 1991 г. в голландском курортном городке Шевенинген и завершилась в Брюсселе после трех дней и трех ночей непрерывных переговоров. Обсуждавшийся голландский проект Делор подверг критике за то, что он давал любому государству право воздержаться от соблюдения требований третьего этапа: «всеобщее право на исключение будет висеть над ЭВС дамокловым мечом». Взамен председатель предложил присовокупить к тексту юридически обязывающий протокол, по которому право на послабление предоставлялось только Великобритании. Ламонт, не желавший, чтобы его страна выглядела особо привилегированной, выступил в защиту голландского предложения. Датский министр в начале заседания поддержал Ламонта, но позднее заявил, что хотя его страна также нуждается в праве на несоблюдение некоторых требований ЭВС, он предпочел бы иметь протокол, составленный специально для Дании. В итоге 11 министров выступили против Ламонта, и председательствующий Вим Кок вычеркнул из текста положение о всеобщем праве на послабления.
Пьер Береговуа предложил, чтобы в 1996 году было проведено голосование для выяснения, набирается ли, по меньшей мере, семь стран, отвечающих критериям конвергенции. Если все единодушно это признают, будет начат переход к третьему этапу. Если нет, то в 1998 г. состоится новое голосование, и тогда для начала третьего этапа достаточно будет простого большинства. Французская инициатива нашла широкую поддержку, ибо она гарантировала, что Великобритания не сможет наложить вето на фиксированные ставки валютных курсов. Ко времени открытия Маастрихтского саммита почти все разногласия удалось уладить. Итоговый текст документа, подготовленного на МПК по ЭВС, представлял собой, в основном, синтез доклада Делора и германского списка первоочередных задач.
МПК по политическому союзу проходил на фоне сложной международной обстановки. Война в Персидском заливе высветила противоречия между позициями Великобритании, Франции и Германии. Распад Советского Союза создавал «вакуум силы» в Восточной Европе, который надлежало заполнить. Начало военных действий в Югославии требовало срочной реакции ЕС. Представленный в феврале совместный франко-германский доклад призывал возложить на Европейский совет общее руководство оборонной политикой ЗЕС. Этой организации надлежало превратиться в европейскую опору НАТО и наращивать «органические связи» с ЕС. Делору такая схема нравилась, как нравилась она и министрам иностранных дел Испании, Португалии, Италии, Греции, Бельгии и Люксембурга. Но не входившая в ЗЕС нейтральная Ирландия и пацифистски настроенная Дания возражали против связей Западноевропейского союза с Сообществом. Великобритания и Дания ничего не имели против установления каких-либо связей ЗЕС с ЕС, но полагали, что франко-германский план ведет к слишком тесной взаимной привязке этих организаций (что создает угрозу для НАТО). На стол конференции к концу февраля 1991 г. правительства стран-членов Сообщества положили более пятидесяти предложений, но никакие существенные уступки с их стороны еще не последовали.
В марте Делор выступил в лондонском Институте стратегических исследований, где впервые в жизни заговорил о проблемах безопасности. Он призвал Сообщество «разделить бремя политической и военной ответственности, лежащее на наших многоопытных нациях», выразив пожелание, чтобы ЗЕС обзавелся собственными международными силами и поставил их под крыло ЕС. На Люксембургском саммите ЕС 8 апреля 1991 г. состоялась дискуссия об обороне, в ходе которой Франция добилась демонстрации «органических связей» ЗЕС с ЕС на примере создания воздушного моста для помощи курдам в Северном Ираке. Но вскоре после этого Джеймс Бейкер, госсекретарь президента Буша-старшего, направил министрам стран-членов ЕС предупреждение: если они исключат США из обсуждения проблем европейской безопасности, американские войска вернутся из Европы домой. Любая «опора» европейской обороны должна находиться, с точки зрения США, внутри НАТО и иметь в своем составе членов Североатлантического альянса, не входящих в ЗЕС. Делор ответил, что в заботах о собственных стратегических планах НАТО «бросает чересчур сладострастные взоры» на межправительственную конференцию по политическому союзу.
Пьер де Буасьё, французский представитель на МПК, предложил модель Евросоюза, напоминающую фасад древнегреческого храма. Три колонны поддерживали портик – Европейский совет: первая представляла Европейское сообщество и включала в себя ЭВС (в ее основании лежали Римские договоры); вторая олицетворяла общую внешнюю политику и политику безопасности; третья – сотрудничество министерств внутренних дел в области регулирования иммиграции, выдачи виз, предоставления убежища и работы полиции. Здесь Комиссии и Европарламенту предлагались еще меньшие роли, чем в существовавшем ЕС. Делор и Ханс ван ден Брук, нидерландский министр иностранных дел, разглядели в проекте отголосок «плана Фуше». Обнародованный в апреле 1991 г. люксембургский проект договора принял «колонны» Буасьё. Разделы об общей внешней политике и политике безопасности соответствовали франко-германским идеям: Европейскому совету предлагалось устанавливать, в каких сферах достигнут уровень, достаточный для перехода к совместной политике, а связи ЗЕС с ЕС подлежали уточнению в 1996 году. В определенных (очень немногих) сферах Европарламенту намечалось дать право «сопринятия» законов, то есть право не допускать их принятия. Особо суров был люксембургский проект к Комиссии – он, в частности, предлагал лишить ее всякой роли в подготовке и осуществлении общих внешнеполитических действий.
Проект политического договора, подготовленный самой Комиссией, поступал частями с февраля по июнь 1991 г. Большую его часть написал Франсуа Ламурё. Среди комиссаров не было полного единства: Франс Андриессен старался придать документу как можно более федералистский дух, тогда как Леон Бриттан стремился эту линию приглушить. В итоге проект предусматривал, все же, смещение институционального центра тяжести в ЕС в сторону федерализма. Многое в этом документе (например, разделы о голосовании большинством, о социальной политике, о взаимной обороне) воспроизводило ранние «заключения» Комиссии. Другие разделы шли дальше – в частности, предлагалась новая система законодательства. Вместо издания подробных директив Совету министров и Европарламенту следовало согласовывать между собою законы, закладывающие общие принципы. Комиссия  затем должна была составлять правила, содержащие подробную регламентацию. Как Европарламент, так и Совет министров наделялись правом вето на любое вводимое правило до его вступления в силу. Национальные правительства могли издавать (в соответствии с законами ЕС) подкрепляющие правила, не требующие соблюдения одинаково всеми государствами-членами. Делор говорил, что такой подход освободил бы Европарламент от ненужных прений по поводу технических подробностей и способствовал бы упрочению принципа субсидиарности (поскольку позволил бы шире развернуться национальным парламентам).
Согласно проекту Комиссии предусматривалось разрешение Евросоюзу вводить собственные налоги. Сама Комиссия должна была заменить государства-члены ЕС в международных организациях, таких как МВФ. В комитетах управления единым рынком полномочия Комиссии также предлагалось расширить, а права государств-членов урезать. Право на внешнеполитическую инициативу закреплялось за Комиссией, председателем ЕС или группой в составе, по меньшей мере, пяти государств-членов (но отбиралось у правительств отдельных стран). Комиссия, секретариат Совета министров и послы при ЕС (но не руководители политических учреждений, находящиеся в своих национальных столицах) должны были заниматься подготовкой и исполнением общих внешнеполитических действий. Эти положения вызвали особое раздражение многих правительств стран-членов ЕС. Проект Комиссии просто «отодвинули на обочину» МПК – Люксембург, в частности, вообще оставил его без внимания при подготовке собственного документа. А испанский министр по делам Европы прямо обвинил Комиссию в том, что она больше всего заботилась о расширении собственной власти.
Жозеф Вейланд, председательствующий на МПК по политическому союзу люксембургский посол при ЕС, работал вместе с генеральным секретарем Совета министров Нильсом Эрсболлом, но (исключая первые месяцы) без Комиссии. Когда Люксембург принял идею «колонн» Делор велел Дэвиду Уильямсону, делегату Комиссии на МПК, избегать контактов со службой председателя межправительственной конференции. По словам Ламурё, Люксембург к этому времени «сидел в кармане у французов и секретариата Совета», то есть у Буасьё и Эрсболла, решительно настроенных на обуздание власти Комиссии. Делор, в свою очередь, направил всю свою энергию на сокрушение люксембургского проекта политического союза. Он встретился с несколькими главами правительств, включая Коля, и распространил памятную записку, в которой говорилось: «Руководством для МПК должен служить образ мыслей, складывающийся в течение сорока лет строительства Европы, а именно понимание, что все достижения на пути экономической, валютной, социальной или политической интеграции должны сводиться вместе и воплощаться в едином Сообществе как предтече Европейского союза». По мнению Делора, «колонны» поломали бы существующую модель». В записке предлагалось дополнить проект вводной частью («шапкой»), чтобы соединить «колонны» между собой. Еще одна поправка разрешила бы Комиссии «в полной мере участвовать» во внешнеполитической деятельности ЕС.
В июне 1991 г. министры иностранных дел собрались в Дрездене, где представители Голландии, Бельгии, Греции, Испании, Италии, Португалии и Германии поддержали критику, которой подверг Делор люксембургский проект. Марк Эйскенс, бельгийский министр, даже сказал, что Евросоюзу нужен не «храм с колоннами», а «дерево с ветвями». Однако Ролан Дюма отстаивал «храм», настойчиво указывая, что к внешней политике не могут быть применены обычные процедуры принятия решений. Он предупреждал об опасности договора, изобилующего исключениями, особыми условиями и оговорками о временных послаблениях и изъятиях из механизмов ЕС (то есть, грешащего юридической неразберихой). Только Херд от Великобритании и Элльманн-Йенсен от Дании поддержали Дюма и люксембургский проект. В результате сами же люксембуржцы согласились существенно переработать текст предполагаемого договора.
Джозеф Уэйлэнд попросил Делора помочь ему написать новый вводный раздел документа. Так появилась ссылка на «процесс, постепенно ведущий к образованию Союза, цель которого – федерация». Любая страна, вступающая в Союз, должна будет в полном объеме принять на себя соответствующие обязательства: «Единое институциональное устройство должно обеспечить преемственность и последовательность». Предстоящая межправительственная конференция должна будет «усилить федеративный характер Союза». Большинство стран одобрило пересмотренный люксембургский проект. Однако Эйскенс и ван ден Брук сказали, что «шапки» недостаточно и что государствам ЕС требуется все-таки «дерево», а не «храм». Херд заявил, что Британский парламент ни за что не примет слова «федеративный». Делор ответил – имея в виду предвыборную обстановку в Великобритании, - что некоторые министры более пекутся о предстоящих выборах, чем о долговременных интересах Сообщества.
На втором Люксембургском саммите, проходившем 28-29 июня 1991 г., главам правительств стран-членов ЕС пришлось заниматься югославской проблемой. Они отправили в распадавшуюся Югославию, где только что начались военные действия, срочно образованную «тройку» миротворцев в составе министров иностранных дел государств-председателей ЕС (предыдущего, действующего и следующего). Не располагая никакими средствами давления, кроме угрозы приостановить поступающую от ЕС помощь, Джанни де Микелис от Италии, Жак Поо от Люксембурга и Ханс ван ден Брук от Нидерландов убедили соперничающие югославские стороны принять предложенный им мирный план. Следующим федеральным президентом должен был стать хорват, югославским войскам надлежало вернуться в казармы, декларации о независимости Словении и Хорватии от 25 июня 1991 г. приостанавливались, и предполагалось начать конституционные переговоры. Менее чем через 24 часа «тройка» вернулась на Люксембургский саммит. Де Микелис сообщил, что США проинформировали, но с ней не консультировались, а Поо добавил: «Это час Европы, а не Америки». Хотя никто из участников конфликта взятых на себя обязательств не соблюдал, 7 июля (после еще двух визитов «тройки») все собрались на острове Бриони и согласились с мирным планом. Сообщество отложило рассмотрение вопроса о признании Хорватии и Словении и направило 200 своих наблюдателей (включая нескольких от Комиссии), чтобы следить за выполнением соглашений.
В течение нескольких недель казалось, что Евросоюзу удалось решить югославскую проблему. Однако к августу между сербами и хорватами началась война. Великобритания возражала против любого военного вмешательства в конфликт и в сентябре отвергла франко-германо-итальянский план отправки в Югославию миротворческих сил ЗЕС. В том же месяце под председательством лорда Каррингтона в Гааге открылась мирная конференция ЕС. Однако в ноябре работа конференции была приостановлена и введены санкции против оставшейся части Югославии. Когда 17 декабря министры иностранных дел стран-членов ЕС обсуждали положение на Балканах, Херд, ван ден Брук и лорд Каррингтон выступили с предупреждением, что признание Словении и Хорватии может распространить конфликт на Македонию, а также Боснию и Герцеговину. Геншер отмахнулся от этих доводов и, вопреки советам своих чиновников, заявил, что ФРГ признает новые независимые республики в любом случае. Другие, полагая, что дух только что состоявшегося Маастрихтского саммита обязывает все 12 стран держаться общей линии, уступили германскому нажиму. В результате 15 января 1992 года было принято согласованное решение признавать любую югославскую республику, отвечающую определенным условиям (включая соблюдение прав меньшинств). Тогда же министры сделали роковое заявление, что Босния и Герцеговина будет признана, если проведет референдум о независимости.
На протяжении всей МПК по политическому союзу Франция и Германия выступали за общую внешнюю политику. Однако Германия, признав Словению и Хорватию (хотя последняя не гарантировала соблюдения у себя прав сербского меньшинства), подорвала перспективу общей внешней политики, показав, что если дело касается ее жизненно важных интересов, она готова действовать без оглядки на партнеров. На Люксембургском саммите в июле 1991 г. Коль объявил о новых заботах Германии. На страну обрушился поток искателей убежища от хаоса в Восточной Европе (особенно – на Балканах). Либеральная конституция ФРГ не позволяла отказывать беженцам в приеме, и Коль обращал свой взор на ЕС в надежде на какое-то решение проблемы. Он призвал к выработке общей политики предоставления убежища, выдачи виз и иммиграции и выдвинул план создания «Европола», объединенных полицейских сил Европы.
В июле 1991 г. Швеция подала заявку на полноправное участие в ЕС, а Комиссия обнародовала свое долгожданное «Заключение» по поводу обращения Австрии. В целом благожелательное, оно содержало предупреждение, что прием Австрии повлечет за собой прием и других стран. А это потребует дальнейших институциональных реформ, выходящих за рамки тех реформ, которые обсуждаются на МПК по политическому союзу. Делор в августе 1991 г.  изменил свою точку зрения на желательность расширения Сообщества. Он заявил корреспонденту “Financial Times”, что на ЕС лежит ответственность за «организацию Европы», даже если это означает, что в один прекрасный день потребуется принять в Евросоюз восточноевропейские государства.
Во второй половине 1991 г. голландское правительство, наиболее федералистски настроенное среди всех двенадцати, заняло место председателя ЕС. Ван ден Брук, занятый югославскими делами, оставил вместо себя представителем на МПК Пита Данкерта, министра по делам Европы. При поддержке Рууда Любберса и Делора социалист Данкерт взялся проводить смелую и, как оказалось впоследствии, бесплодную линию. Люксембургский проект договора о политическом союзе он отправил в мусорную корзину и предложил строить единое Сообщество, а не возводить «колонны». Кроме того, голландский подход означал неприятие передачи больших финансовых средств странам Южной Европы. Таким образом, проект Данкерта импонировал Комиссии и Европарламенту, но не беднейшим странам ЕС. Франция, Германия, Испания, Италия и Бельгия раскритиковали документ за расплывчатость его формулировок, касающихся политики безопасности. Англичан, французов, датчан и португальцев категорически не устраивала замена «храма» «деревом». Голландцы говорили, что не понимают претензий. В едином Сообществе, которое они предлагали, Комиссия и Парламент играли бы лишь ограниченную роль в области внешней политики и в сотрудничестве министерств внутренних дел. К примеру, только правительствам принадлежало бы право выступать с инициативами, касающимися сотрудничества полицейских сил и таможенных органов. Но англичане категорически отвергали сам принцип строительства Сообщества без «колонн».
Данкерт усилил положения проекта, касавшиеся общей политики безопасности, рассчитывая тем самым расширить круг своих союзников. Но когда 30 сентября 1991 года министры иностранных дел оценивали текст, представители всех стран, кроме Бельгии, высказались против. Де Микелис и Геншер сказали, что единое Сообщество нравится им больше, но выступать с таким предложением на столь поздней стадии переговоров означало бы поставить соглашение в Маастрихте под угрозу. Делор текст похвалил, но заявил, что присоединится к большинству. Ван ден Брук должен был пообещать, что подготовит новый проект с пресловутыми «колоннами». Два месяца МПК ушло на то, что голландцы писали и отстаивали свой проект договора. В отдельных частях документа возродились прежние тексты Комиссии, ибо сам Делор и его служащие помогали редактировать голландский проект. В частности, Делор снабдил его своим введением («шапкой»). До Маастрихтского саммита оставалось десять недель, и некоторые правительства побаивались, что не хватит времени, чтобы распутать все узлы на пути к политическому союзу.
В конце 1991 г. переговоры о создании Европейского Союза вступили в решающую фазу. Маастрихтская сессия Европейского Совета должна была торжественно провозгласить: “Fiat Europa!” («Да будет Европа!») - и позволить Делору завершить акт творения. Однако оставалось еще множество непроясненных моментов, особенно – в области общей социальной политики, а также внешней политики и обеспечения безопасности объединенной Европы. В октябре 1991 г. Дуглас Херд и Джанни де Микелис обнародовали свой совместный план организации европейской безопасности. Херд соглашался с «принятием в долговременной перспективе общей оборонной политики». ЗЕС, согласно плану, оставался на полпути между НАТО и Евросоюзом, но его связи с ЕС подлежали уточнению в 1998 году. Под команду ЗЕС передавались «силы быстрого реагирования», предназначенные для использования за пределами зоны НАТО. Дюма и Геншера англо-итальянский проект не удовлетворил. Предложение Делора согласиться с ним как с краткосрочным решением, а на долговременную перспективу признать более подходящей франко-германскую схему, также никого не успокоило. Геншер предложил собраться в Париже «всем коллегам, настроенным на одну волну». В ответ Ван ден Брук обвинил французов и немцев в попытке узурпировать прерогативы страны-председателя, единолично имеющей право назначать встречи. Французы, в свою очередь, заявили, что своим проектом договора голландцы внесли такую сумятицу, что доверять им проведение МПК по политическому союзу нельзя. Лишь испанский министр иностранных дел присоединился к Дюма и Геншеру на их встрече в Париже. Спустя два дня, однако, появилось совместное письмо Коля и Миттерана, объявившее о создании под началом ЗЕС еврокорпуса. Другие страны-члены ЕС и ЗЕС приглашались внести свой вклад в формирование этого воинского соединения, которое по франко-германской схеме (в отличие от англо-итальянской) имело право действовать в пределах зоны ответственности НАТО (ЗЕС же предстояло стать «неотъемлемой частью» Европейского союза).
Римский саммит НАТО завершил 8 ноября 1991 г. уточнение стратегических задач альянса. Мэйджор и Миттеран воспользовались этой встречей, чтобы согласовать формулировки, оставлявшие ЗЕС на полпути между Евросоюзом и НАТО. Джорджа Буша, встревоженного сообщением об образовании еврокорпуса, успокоили заверениями, что Североатлантическому альянсу это не сулит никаких неприятностей. После саммита НАТО в отношении оборонной политики стран ЕС остался лишь один формальный вопрос, касавшийся выбора формулировки. Англичане настаивали на «общей оборонной политике», а французы – на «совместной обороне».
21 октября 1991 г. ЕС и ЕАСТ достигли принципиального согласия по вопросу о создании Европейского экономического пространства (ЕЭП). Подписание соответствующего договора было намечено на следующий, 1992 г. Предполагалось, что Швейцария, Лихтенштейн, Австрия, Исландия, Норвегия, Швеция и Финляндия  смогут постепенно принять те инструкции Сообщества, которые касаются работы единого внутреннего рынка, и обеспечить на их основе свободу передвижения товаров, услуг, капитала и рабочей силы на всем пространстве ЕС и ЕАСТ.
Тем временем МПК по политическому союзу продолжала искать компромиссные варианты. Самой трудной проблемой внезапно оказалась социальная политика. В октябре 1991 г. голландцы опубликовали новый проект, воскрешавший к жизни люксембургскую модель с «колоннами». Социальная глава расширяла круг предметов ведения ЕС, добавляя в него равенство возможностей на рынке труда, права работников на информацию  консультативное участие и регулирование «условий труда». По всем этим вопросам предлагалось принимать решения квалифицированным большинством голосов (чего на протяжении всего года энергично добивался Делор). В социальную главу вошла и одна идея из собственного проекта Делора: соглашения, достигаемые работодателями и профсоюзами в масштабах ЕС, Совет министров может превращать в законы Сообщества. Однако Джон Мэйджор решил, что трудовое законодательство – это та сфера, где Великобритания ни на какие компромиссы не пойдет. Сэр Джон Керр, британский представитель на МПК по политическому союзу, отказался обсуждать любые поправки к положениям о социальной политике, представленным в действующих договорах. Херд обрушился на Комиссию с обвинениями, что она «лезет во все щели и трещины повседневной жизни». Испанцы показали себя почти такими же несговорчивыми и жесткими, как англичане. Они требовали расширения фондов структуризации, прямой передачи денежных средств от богатых государств бедным и создания специального фонда для покрытия расходов бедных стран на поддержание более высоких стандартов в области охраны окружающей среды.  Люксембургский и голландский проекты договора прошли мимо этих просьб, что толкнуло Карлоса Вестендорпа пригрозить применением в Маастрихте права вето.
К ноябрю 1991 года испанцы несколько смягчили свою позицию и настаивали лишь на одном требовании: четко указать в особой статье, что бюджетные взносы стран должны быть соразмерны их богатству. Делор поддержал позицию Испании и предложил образовать «фонд сплочения» для финансирования природоохранных и транспортных проектов в бедных странах. На встрече министров иностранных дел в Нордвике 12 ноября председатель Комиссии сумел внести в текст нового голландского проекта договора несколько изменений. Он восстановил право Комиссии отзывать законопроекты, в которые вносятся неугодные ей поправки. Европарламент он лишил права законодательной инициативы и настоял на принятии законов об охране окружающей среды простым большинством голосов. Делор присоединился к Херду в критике множества новых «предметов ведения». Председатель Комиссии предложил сохранить главы о «трансъевропейских сетях» (объектах инфраструктуры) и промышленности, но исключить главы, посвященные туризму, энергетике, спасательным работам, правам потребителей, здравоохранению, образованию и культуре. Делор сказал, что новый договор должен следовать образцу Единого европейского акта с его конкретными указаниями на ограниченный круг предметов ведения, а не Римского договора о создании ЕЭС, расплывчато говорившего о множестве тем, к которым редко обращались на деле. В результате главы о туризме, спасательных работах и энергетике были изъяты.
Министры, однако, проигнорировали соображения Делора по поводу общей структуры договора и положений о внешней политике. Коль воспринял второй голландский проект договора так же отрицательно, как и Делор. В конце ноября они вместе начали наступление с позиций федерализма. Коль потребовал включить ряд «переходных статей». Одна предполагала расширить в 1996 году права Европарламента на «сопринятие» законов, другая намечала в 1994 году передать в ведение ЕС политику предоставления убежища, изъяв ее из компетенции межправительственной «колонны». Англичане заявили, что отсрочка федерализма на несколько лет отнюдь не добавляет ему привлекательности. Согласия на свои «переходные» формулы Коль не получил, зато добился других оговорок, особо указывающих, что ряд положений (в том числе касающихся полномочий Европарламента) подлежат уточнению в 1996 году.
Выступая 21 ноября в Европейском парламенте, Делор назвал новый голландский проект договора «практически неприменимым и сковывающим движение». Ввиду «вероятности того, что политики и бюрократы будут сговариваться за закрытыми дверями, подход на межправительственной основе нанесет ущерб Европейскому сообществу и отбросит его назад». План, согласно которому Сообщество будет заправлять внешними экономическими делами, а государства-члены вести внешнюю политику, способен привести к «организованной шизофрении». Как только будет подписан Маастрихтский договор, настаивал Делор, надо начать готовить институты для Сообщества в составе 15, 20 или 25 государств-членов.
27 ноября 1991 г. Комиссия выпустила написанную Делором Декларацию о политическом союзе, где говорилось, в частности, о том, что Союз призван действовать наряду с Сообществом, однако при этом нет нужды воспроизводить уже сделанное в Едином европейском акте заявление о решимости свести воедино все полномочия, которые государства-члены собираются совместно использовать в политических и экономических делах. Отсутствие у Европейского союза собственного юридического лица (международные договоры с его участием должны были подписывать государства-члены и/или ЕС) могло служить источником путаницы в представлениях о том, кто отвечает за выполнение обязательств Союза. Даже предложение возложить задачу представления Союза на международной арене на председателя ЕС «в ассоциации с Комиссией» не обеспечивало согласованности различных внешнеполитических шагов Союза. Однако многие правительства полагали, что соображения Делора по поводу внешней политики сводятся просто-напросто к заявке на расширение полномочий Комиссии.
6 декабря Делор посетил Миттерана с намерением заручиться его поддержкой, но ничего не добился. Правящие круги Франции полагали, что Комиссия слишком часто вмешивается во внутренние дела государств. В то же время в Германии возобновилась активная критика планов создания ЭВС. “Bild” напечатала результаты проведенного ею опроса, который показал, что лишь 17% немцев положительно относятся к ЭВС, а 9 декабря, в день открытия Маастрихтского саммита, газета вышла с заголовком на первой полосе: «Руки прочь от нашей валюты!». В Великобритании Маргарет Тэтчер призывала Мэйджора остановить в Маастрихте «конвейерную ленту, движущуюся к федерализму». При внесении в свой проект последних поправок голландцы пренебрегли предписаниями Комиссии в отношении раздела о внешней политике. Таким образом, ситуация складывалась не в пользу Делора и его команды. На своей пресс-конференции перед открытием саммита председатель Комиссии высмеял положение, требовавшее большинством голосов утрясать детали решений, принятых единогласно. Советники Делора говорили, что он может подать в отставку, если в Маастрихте будет принят неудачный договор.  Однако не существовало никакой уверенности в том, что там вообще будет достигнуто хоть какое-нибудь согласие. Споры вокруг социальной главы, вопрос о полномочиях Европарламента, выбор терминологии для описания оборонной политики, проблема голосования при определении правил выдачи виз, бюджетные требования бедных стран – это и многое другое еще загромождало путь к единству.               
Однако 9-10 декабря 1991 г. на сессии Европейского совета в Маастрихте проект договора о Европейском Союзе все же был одобрен. Голландский городок Маастрихт лежит на рубеже, где сходятся романская и германская, католическая и протестантская культуры. Накануне открытия саммита Делор выступил на городской площади Маастрихта перед тысячной толпой. Он заявил, что федерализм – это маяк, указывающий путь, и выразил надежду, что лидеры ЕС, которые стесняются слова «федерализм», сохранят, по крайней мере, свои федералистские устремления. На следующее утро 12 глав правительств и их министры иностранных дел разместились за круглым столом в резиденции правительства провинции Лимбург (на так называемом Правительственном острове посреди реки Маас).
Исторический саммит начался с совместной франко-итальянской декларации. Миттеран и Андреотти огласили составленный ими накануне вечером, за ужином, план, который (как они надеялись) сделает продвижение к единой валюте необратимым. Они предложили, чтобы в случае, если в 1997 году ЭВС не начнет действовать ввиду несоответствия большинства стран критериям конвергенции, этот Союз должен будет вступить в силу в 1999 году с участием такого числа государств, какое будет к этому готово. Коль с этим согласился – к большой радости Делора и к ужасу Бундесбанка. Джон Мэйджор одержал в самом начале саммита ряд символических побед. «Все более тесный Союз народов Европы» заменил собою «федерацию как цель». В намечавшемся на 1996 год пересмотре и уточнении договора «с целью усилить федеративный характер Союза» ссылка на федерализм также была опущена. Однако в связи с более существенными разногласиями Мэйджор пошел на уступки: он согласился наделить Европарламент множеством новых полномочий, снял возражения против обязательного участия государств-членов в «совместных» внешнеполитических действиях и смирился с тем, что решения в области внешней политики будут приниматься большинством голосов.
Вечером в первый день встречи с целью снять возражения Мэйджора против социальной главы Любберс представил ее в «разбавленном» варианте. Предлагалось немного расширить применение правила голосования квалифицированным большинством, распространив его на некоторые права рабочих (к примеру, на информацию, но не на участие в консультациях), а также на такие составляющие условий труда, как вопросы охраны здоровья и производственной безопасности. Сохранилось положение о том, что соглашения, достигнутые социальными партнерами (работодателями и профсоюзами) могут становиться законами ЕС. Однако на второй день работы саммита выяснилось, что для Мэйджора и в обновленном виде социальная глава неприемлема, а Миттерана, Андреотти и Уилфрида Мартенса (бельгийского премьер-министра) не  устраивает именно «разбавленный» текст главы. В попытке найти выход из тупика Делор сделал предложение разрешить Великобритании (в случае, если она пожелает) не связывать себя обязательствами по отдельным социальным законам, сохранив за ней право принять эти обязательства позднее. Затем Миттеран пошел дальше и предложил для англичан свободу непринятия социальной политики ЕС в целом. Но Мэйджор отклонил все эти варианты исключительного режима для своей страны.
В кулуарах Паскаль Лами предположил, что англичан может устроить идея отдельного объединения 11 стран, согласных взять на себя обязательства, предусматриваемые социальной главой. Он сам и его команда поработали над этой идеей и подготовили соответствующие документы. Между тем на официальных заседаниях спор по социальной главе продолжался шесть часов, и уже казалось, что саммит кончится крахом. Миттеран объявил, что ему надо возвращаться в Париж. В семь часов вечера Любберс прервал заседание. Встретившись с ним с глазу на глаз, Мэйджор попытался выяснить, не поможет ли выйти из тупика «сильно разбавленный» текст главы, заметив при этом, что сам он не берет на себя обязательства принять такой вариант. Люберс ответил отрицательно. Коль пригласил к себе Делора и предложил отложить решение вопроса о социальной главе на несколько лет. Председатель Комиссии сумел убедить канцлера, что отложить соглашение по социальной политике значило бы нанести вред Евросоюзу и что лучше предоставить 11 государствам возможность отдельно принять на себя соответствующие обязательства. Затем Коль провел с Любберсом и Мэйджором встречу, на которой они согласились, что идея Делора может открыть путь вперед. После целого ряда двусторонних и трехсторонних встреч, в ходе которых Делор, Любберс и Коль по несколько раз беседовали с Мэйджором, свобода выбора для 11 стран была получена.
Любберс возобновил заседание, и Делор объяснил суть согласованного в кулуарах плана. Он подчеркнул, что в рамках новых образований институты ЕС будут действовать в обычном порядке. Коль, Миттеран и де Микелис высказались в поддержку предложенной схемы. Никто не возражал, ибо затевать спор в столь поздний час значило бы вести дело к провалу. Когда Любберс попросил Делора подготовить нужные документы, оказалось, что у Лами тексты уже готовы. Сам Лами, сэр Джон Керр и юрисконсульт секретариата Совета министров Жан-Клод Пири тут же занялись их редактированием. Социальную главу, изъятую теперь из договора и нареченную «Соглашением», намечалось принять отдельно за подписью 11 правительств. В приложенном к договору протоколе говорилось, что правительства одиннадцати стран будут строить свою социальную политику в соответствии с правилами, указанными в «Соглашении», и устанавливалось их право использовать при этом институты и процедуры ЕС. Протокол вносил изменения в обычные правила голосования с учетом отсутствия Великобритании. Странным выглядело лишь то, что, согласно Протоколу, британским комиссарам предстояло работать над законами для Сообщества 11 стран, англичанам-депутатам Европарламента - голосовать «за» или «против» этих законов, в то время как министры британского правительства влиять на ситуацию возможности не имели. Делор принес готовые тексты, и глубокой ночью, после переговоров, длившихся 31 час, двенадцать государств одобрили предложенный проект.
Договор о Европейском Союзе, подписанный 7 февраля 1992 г. все там же, в Маастрихте, стал настоящим прорывом в процессе европейской интеграции. Сутью соглашения стала франко-германская сделка. Миттеран уговорил Коля согласиться на единую валюту и на признание целью Союза общей политики безопасности. Коль же уговорил Миттерана принять германскую модель ЭВС и согласиться на некоторое расширение полномочий Европейского парламента. Федералистски настроенные Италия и страны Бенилюкса получили основание говорить, что договор закладывает основы будущего европейского государства. Четверке беднейших стран (Испании, Португалии, Ирландии и Греции) были обещаны денежные вливания. Недовольными остались лишь Великобритания и Дания. Неподатливость британцев и датчан впервые заложила «подвижную геометрию» в договорные основы Сообщества (ЗЕС, МВК и Шенгенское соглашение существовали и до Маастрихта, но в договорах не упоминались).
Документ учреждал Европейский Союз, состоящий из трех «колонн». Первая «колонна», основанная на Римском договоре о ЕЭС с внесенными в него поправками, касалась Европейского Сообщества и ЭВС. Две другие «колонны» выстраивались заново: общая внешняя политика и политика безопасности; сотрудничество в области правосудия и поддержания правопорядка. В сферах, относящихся к двум новым «колоннам», Европейская комиссия, Европарламент и Европейский суд получили меньше полномочий, чем в старом Сообществе. Европейский Совет по-прежнему «стимулирует развитие» Союза и определяет его общую политику.
Статус гражданина Евросоюза дает право на содействие со стороны дипломатических и консульских служб всех стран-членов ЕС, а также право жить и работать в любой из этих стран. Гражданин ЕС имеет право голосовать или выставляться кандидатом на любых муниципальных или общеевропейских выборах, обращаться в Европарламент и просить омбудсмена разобраться в случае нарушения законных прав. Принцип субсидиарности (взаимодополнительности) предполагает, что в вопросах, которые не относятся к предметам исключительного ведения Евросоюза, ЕС «будет действовать лишь тогда и в той мере, когда задачи предлагаемого действия не могут быть удовлетворительным образом выполнены силами государств-членов и, соответственно, ввиду масштаба необходимых мер либо с учетом их последствий, могут быть лучше решены Сообществом».
Каждые три года Комиссии следовало оценивать различия в уровнях экономического развития богатых и бедных стран ЕС и при необходимости предлагать меры их сглаживания. Из Фонда сплочения полагалось финансировать проекты, связанные с охраной окружающей среды и развитием инфраструктуры в странах, где ВВП на душу населения не достигал среднего по ЕС уровня. Создавался совещательный комитет регионов. Европейский суд наделялся правом налагать штраф на любое правительство, не выполняющее его постановлений. Договор распространял сферу действия ЕС на образование, здравоохранение и культуру (в отношении которых, однако, Евросоюз не мог принимать никаких законов), с целью развития международного сотрудничества в данных областях. ЕС получило право вносить предложения об охране интересов потребителей и о развитии трансъевропейских сетей – транспортных, телекоммуникационных и энергетических проектов, под которые могли выдаваться гарантированные займы, субсидии на выплату процентов или деньги из Фонда сплочения. Во всех этих случаях министры должны были принимать решения квалифицированным большинством голосов.
Вновь появившаяся глава о промышленности позволяла Евросоюзу (при условии, что это не повредит конкуренции) содействовать развитию малого бизнеса, помогать производственным отраслям справляться с задачами структурной перестройки и обновления. Однако решения по промышленности требовали единогласия. Порядок же голосования по вопросам контроля над движением капитала, развития транспорта (равно как и процедура принятия законов об охране окружающей среды, если только они не затрагивали налогообложения, строительно-планировочных проектов или выбора источника энергоснабжения) требовал квалифицированного большинства.
Договор вводил «порядок сопринятия» решений в Европарламенте. Если парламентарии отклоняли текст законопроекта, поступивший от Совета министров, или если министры не принимали парламентских поправок, сторонам следовало создать согласительную комиссию. Если комиссия не могла найти компромиссного решения, законопроект не проходил. Если компромисс находился, тогда и Европарламент, и Совет должны были проголосовать «за», чтобы закон был принят. Порядок «сопринятия» распространялся на вопросы, касавшиеся единого рынка, образования, здравоохранения, культуры и защиты прав потребителей, программ защиты окружающей среды, исследований и развития трансъевропейских сетей.
Любое международное соглашение ЕС, затрагивавшее институционное устройство или бюджетные проблемы, либо влиявшее на дела, в отношении которых устанавливался порядок «сопринятия» решений, требовало парламентского утверждения. Европарламент должен был голосованием одобрять назначение нового председателя Еврокомиссии, прежде чем тот смог бы приступить к исполнению своих обязанностей. Парламентскому утверждению подлежал и каждый новый состав коллегии комиссаров. Комиссии давался мандат на пять лет (вместо прежних четырех) в соответствии с пятилетним сроком, на который избирался Европарламент.
Маастрихтский договор предусматривал создание Экономического и Валютного союза государств-членов ЕС. На январь 1994 года было намечено создание Европейского валютного института во Франкфурте. Это учреждение должно было координировать денежную политику отдельных стран, отслеживать динамику экю и вести подготовку к заключительному этапу, с началом которого Институт становится Европейским центральным банком. Это событие было запланировано на 1997 год, если квалифицированное большинство в Европейском совете решит, что большинство стран ЕС отвечает пяти критериям (учитывались уровень инфляции, учетные ставки, бюджетный дефицит, государственный долг, девальвация национальной валюты). В противном случае ЭВС должен был вступить в силу в 1999 году с участием тех государств, которые к тому времени будут соответствовать указанным критериям. Государства, вступившие в заключительный этап создания ЭВС, утвердят обменные курсы своих валют бесповоротно. Предполагалось, что впоследствии экю придет на смену национальным валютам.
В новой «колонне», к которой были отнесены внешняя политика и политика безопасности, право выступать с инициативами Комиссия разделила с правительствами. Министры иностранных дел стран Союза должны были решать, какие участки внешнеполитической деятельности заслуживают «совместных действий». По каждому из этих участков министры на основе единогласия принимали решение, какова должна быть их общая линия, какие должны быть сделаны шаги и какие вопросы, связанные с воплощением этой политики в жизнь, могут быть улажены квалифицированным большинством голосов. На страну-председателя Союза возлагалась обязанность представлять его в делах, касающихся общей внешней политики и политики безопасности. На практике за осуществление согласованных действий, однако, отвечала не только страна-председатель, но и секретариат Совета министров (ставший преемником функций секретариата Европейского политического сотрудничества). Предполагалось также, что Комиссия будет «в полной мере связана» с представительством и практической работой. Правительства должны были следовать общей линии и придерживаться ее в международных организациях. Это становилось их политическим обязательством, а не юридической нормой, ибо в сфере внешней политики Суду не было дано играть никакой роли.
Аналогичные процедуры (но без какого-либо голосования большинством) были приняты в отношении «предстоящего формирования общей оборонной политики, которая со временем может привести к совместной обороне». Решено было, что Европейский союз станет обращаться к ЗЕС, «неотъемлемой составляющей развития Союза», с просьбами о проведении в жизнь решений, имеющих оборонное значение. Укрепленный ЗЕС должен был стать европейской опорой Североатлантического альянса без какого бы то ни было ущерба для последнего.
В еще одной новой сфере – сотрудничестве министерств внутренних дел – Еврокомиссия и правительства получили одинаковые права выступать с предложениями по политике предоставления убежища, регулированию иммиграции и пограничным режимам. Любой из этих вопросов министры могли на основе единогласного решения передавать в ведение ЕС. Но только национальным правительствам было дано право выступать с инициативами, касающимися работы полиции, таможенной службы и борьбы с терроризмом и наркотиками. Создавался специальный Комитет в составе высокопоставленных чиновников министерств внутренних дел для координации работы этой «колонны» и подготовки периодических встреч министров. Для всех решений требовалось единогласие. Некоторую путаницу создавало отнесение визовой политики к компетенции Сообщества. Правила выдачи краткосрочных виз и формы визовых отметок устанавливались министрами квалифицированным большинством голосов.
Назначенной на 1996 год новой межправительственной конференции предстояло уточнить некоторые положения Договора (в частности, об оборонной политике и полномочиях Европарламента). «Единые институциональные рамки» должны были соблюдаться во всех «колоннах». Совет министров и Комиссия обязаны были обеспечивать последовательность всех внешних действий создаваемого Союза (безразлично, касались они безопасности, экономики или других сфер). Таким образом, утверждался не только Экономический и валютный, но и политический союз «двенадцати».
Маастрихтский договор имел обширное приложение: 17 протоколов, имеющих обязательную юридическую силу, и 33 декларации, такой силой не обладающие. В одном из протоколов содержались уставные основы Европейского центрального банка, в другом – Европейского валютного института. Испания добилась принятия протокола, в котором говорилось, что система бюджетного финансирования должна быть преобразована таким образом, чтобы лучше соответствовать платежеспособности отдельных стран ЕС. Особые протоколы позволяли Великобритании и Дании не участвовать в действиях заключительного этапа ЭВС.
В конце февраля 1992 года завершились, наконец, долго тянувшиеся переговоры о создании Европейского экономического пространства. Семь стран ЕАСТ и 12 государств ЕС заключили между собой договор еще в октябре 1991 года. Но два месяца спустя Европейский суд аннулировал это соглашение на том основании, что предполагавшееся по договору создание высшей судебной инстанции ЕЭП могло поставить под угрозу независимость самого Европейского суда. Только 2 мая 1992 г. ЕС и ЕАСТ подписали новое Соглашение о создании Европейского экономического пространства. В пределах ЕЭП некоторые споры подлежали урегулированию судом, другие – в порядке арбитража. Неравноценность положений договора стала одной из причин, по которым в декабре 1992 года 50,3% швейцарцев проголосовали против него. А швейцарское «нет» заставило и Лихтенштейн выйти из ЕЭП. Реально Европейское экономическое пространство начало свое существование 1 января 1994 года. Оно создало условия для свободного движения товаров, капитала, услуг и людей на рынке с 372 миллионами потребителей. Со своим валовым продуктом в размере 7500 млрд. долларов ЕЭП превзошло североамериканскую зону свободной торговли, дававшую только 6800 млрд.
В октябре 1992 года Делор провозгласил: «Если Европа собирается повзрослеть, она должна научиться говорить нет своему большому брату». Председатель хотел, чтобы США обращались с ЕС как с равным партнером. Американцы, в свою очередь, выражали беспокойство, что ратификация Маастрихтского договора приведет к созданию «крепости Европа». Кроме того, они разочаровались в попытках европейцев выступить посредниками в югославском конфликте. В ноябре на переговорах в рамках ГАТТ Делор попытался помешать сделке по субсидиям сельскому хозяйству, и окончательно лишился расположения Джорджа Буша. Американская администрация Билла Клинтона, взявшая бразды правления в январе 1993 года, одобряла, в целом,  интеграционные процессы в Европе. И, хотя к европейским делам новый президент США проявлял гораздо меньше интереса, чем Буш, они с Делором вскоре нашли общий язык.
Процесс ратификации Маастрихтского договора двенадцатью государствами-членами затянулся и завершился только в октябре 1993 г. Датчане 2 июня 1992 года на референдуме отвергли договор: его противники набрали 50,7% голосов, на 45 тысяч больше, чем сторонники. Только 18 мая 1993 года - со второй попытки – документ в Дании все же был ратифицирован большинством в 56,8%. После речи Мартина Бангеманна, комиссара от Германии, назвавшего Договор ступенью лестницы, ведущей в федеративную Европу, в Великобритании чуть не возник новый правительственный кризис. Мэйджору с огромным трудом удалось протащить через британский парламент резолюцию в пользу Маастрихстского договора – большинством в три голоса. Даже во Франции на референдуме 20 сентября 1992 года за Договор было отдано всего 51,05% голосов. Дело в том, что французы ввели в Конституцию страны новую специальную главу о Европейских сообществах и Европейском Союзе, и кому-то такая ревизия основного закона показалась чрезмерной. Пришлось осуществить сложную процедуру конституционного пересмотра и в ФРГ. Зато уже к 1 января 1993 г. была завершена программа строительства Единого внутреннего рынка ЕС: на внутренних границах Сообщества сняли все ограничения для движения товаров, услуг, лиц и капиталов.
Создание политического союза стран-членов ЕС обозначило действительно новый этап в развитии западноевропейских интеграционных процессов. Теперь председатель Комиссии мог представлять на международной арене не только экономическое, но и политическое целое – Европейский Союз. Так, уже в мае 1992 г. Делор посетил Москву и достиг договоренности о начале работы над будущим СПС.
С наступлением в январе 1993 года третьего срока Делора на посту председателя в аппарате Комиссии пошли разговоры, что своим стилем работы он приносит больше вреда, чем пользы. Особо подчеркивалось, что чрезмерный упор на использование неофициальных каналов привел к атрофии официальных рычагов организации и подорвал дух старших служащих. К примеру, Делор  совершенно не консультировался с коллегами-комиссарами перед своим выступлением в июне 1993 года на саммите в Копенгагене, где он докладывал о конкурентоспособности Европы. Недовольство вызывал и особый («французский», «католический», «социалистический» - кому что не нравилось) характер «сети Делора», якобы изменявший подлинно европейскому духу. Однако в феврале 1993 г. председатель Комиссии смело выступил на собрании социалистов в защиту экономической самостоятельности континента, заявив, что нельзя стать политической державой, пока над зданиями крупнейших в Европе фирм развеваются флаги Америки, Японии и Южной Кореи.
После мартовского кризиса 1993 г. Франция, Италия, Дания, Ирландия и страны Бенилюкса добились довольно устойчивых курсов своих валют и уровня инфляции, приближающегося к западногерманскому. Они вынуждены были подчинить свою внутреннюю экономическую политику внешней дисциплине Механизма валютных курсов, где господствовала немецкая марка. Когда Бундесбанк изменял свои процентные ставки, прочим обычно оставалось только следовать его примеру.
Копенгагенский саммит в июне 1993 г. решил ввести в практику регулярные встречи премьер-министров государств ЕС и их коллег из ассоциированных стран ЦВЕ, а также согласиться с принципом, что ассоциированные члены, которые выразят такое желание, могут стать полноправными членами Евросоюза. Одновременно было предложено приблизить сроки либерализации взаимной торговли между государствами ЕС и ассоциированными странами ЦВЕ. Делор представил саммиту доклад о падающей конкурентоспособности Европы (в сравнении с США и Японией). «Копенгагенские критерии» позволяли надеяться, что Европейский Союз ждет серьезное расширение на Восток и, как следствие, некоторое оживление экономических связей с новой Россией.
1 ноября 1993 г. вступил в силу Маастрихтский договор. Сообщество официально стало именоваться Европейским Союзом. Однако оставалась еще масса вопросов, отложенных в Маастрихте на ближайшее будущее. Следовало завершить создание ЭВС и ввести в оборот наличный евро. Необходимо было расширить Шенгенскую зону за счет стран-членов ЕС и подумать всерьез о расширении всего Союза на Восток. Многих, включая самого Делора, не устраивал текст Договора (к примеру, пресловутые «колонны») – требовалось серьезно доработать данный документ, а в перспективе – создать новую Конституцию Союза. И это только самые важные из нерешенных в Маастрихте проблем. История Европейского Союза только начиналась – и ничто не предвещало безоблачного будущего. Ликование очень скоро сменилось озабоченностью, а Делор вынужден был покинуть свой пост: «мавр сделал свое дело». Единая Европа стояла перед вызовами новой исторической эпохи - и нового тысячелетия.














         
3. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ В КОНЦЕ ХХ в.

До середины 80-х гг. ХХ в. продолжалась ожесточенная полемика приверженцев межправительственного подхода с неофункционалистами. Ускорение интеграции при Ж. Делоре могло рассматриваться как триумф концепции «переплескивания». Таможенный союз способствовал увеличению масштабов и интенсивности торговли и производственной кооперации внутри ЕС, что сделало неизбежным создание Единого внутреннего рынка, который, в свою очередь, поставил в повестку дня социальное измерение интеграции (Социальная хартия). Для того, чтобы полностью использовать преимущества Единого внутреннего рынка, стало целесообразным создание Экономического и валютного союза и введение единой валюты (евро), что, в свою очередь, потребовало поднять на более высокий уровень координацию экономической политики национальных государств. А задача обеспечения стабильности евро делает все более очевидной необходимость дальнейшей политической интеграции (Конституция).
Однако «исторический компромисс» между наднациональным и межправительственным началами, закрепленный Маастрихтским договором, заставил искать соответствующий компромисс и в теории интеграции. Межгосударственный подход не мог объяснить феномен наднационального законодательства, которое позволяет принуждать страны-члены к выполнению коммунитарных норм (особенно – практику Суда ЕС, который, опираясь на положения основополагающих договоров, переносит их на области, непосредственно не упомянутые в данных документах). Неофункционалисты же признали познавательный потенциал своей концепции исчерпанным и взялись за разработку отдельных аспектов европейской интеграции. Так в 90-е гг. ХХ в. пришло понимание того, что процесс интеграции является «эндемически синкретическим», а теории интеграции по необходимости должны быть эклектическими.
С прекращением ожесточенной борьбы между неореалистами и неофункционалистами неожиданно оживились федералисты. Джон Пайндер выступил в 1991 г. с идеей разработки концепции «неофедерализма», который объединил бы теоретический анализ европейской интеграции и подготовку политических рекомендаций. Для этого, по его мнению, был необходим «союз» неофункционалистского видения взаимосвязи социальных и политических явлений и федералистской озабоченности конституционными проблемами и принципами. Альберта Сбраджа попыталась «освободить» федерализм от набора избитых политических формул, провозгласив его философией, «научной ориентацией». Она отказалась от представления об обязательной эволюции Европейского Союза в сторону одной из реально существующих или гипотетических форм федеративного устройства (СШЕ и пр.). ЕС, по ее мнению, это эксперимент в области институционального творчества (с непредсказуемым исходом), научное исследование которого должно опираться на объективные методы международной сравнительной политологии.
В 90-е гг. ХХ в. была создана «гибридная» теория многоуровневого управления (multilevel governance), призванная избежать односторонности традиционных концепций. Авторы провозгласили существование пересекающихся компетенций множества уровней правительств и взаимодействие политических акторов, пронизывающее все эти уровни. Должностные лица государств, при всем их могуществе, являются лишь одной из групп, действующих внутри европейской политической системы. Государства не являются исключительным связующим звеном между внутренней политикой и межправительственным торгом в ЕС. Структура политического контроля является переменной, а не постоянной (зависит от того, о какой области политики идет речь). Таким образом, многоуровневые политические сети «перекрещиваются». Европейский Союз рассматривается как политическое образование, в котором власть распылена между различными уровнями управления и среди акторов, а между секторами имеются существенные различия в способах управления.
К примеру, Алек Стоун Суит и Уэйн Сэндхольц рассматривают политическую систему Европейского Союза как континуум, соединяющий межправительственную и наднациональную политику. Сфера межправитешльственной политики внутри ЕС представляет собой разновидность обычных международных отношений. Наднациональный конец континуума воплощает в себе централизованный контроль над потенциалом управления, охватывающий все государства-члены. Между этими полюсами распределяются все промежуточные формы управления. Их координаты в континууме определяются тремя переменными: 1) интенсивностью формальных и неформальных правил, установленных на уровне Европейского Союза; 2) структурами управления на уровне ЕС; 3) уровнем развития транснационального общества.
Джон Питерсон проводит различие между тремя уровнями принятия решений в ЕС, каждый из которых имеет свою собственную логику: 1) суперсистемный уровень (уровень «исторических решений», изменяющих Европейский Союз как политическую систему) – уровень интеграции в собственном смысле слова; 2) системный уровень – уровень «осуществления политики», на котором происходит практическая трансформация интеграционных институтов; 3) мезосистемный уровень – уровень «формирования политики». Питерсон утверждает, что традиционные теории интеграции применимы лишь к анализу первого уровня, для второго наилучшим инструментом теоретической интерпретации является новый институционализм, а для третьего – теория политических сетей.
Новый институционализм, имеющий несколько разновидностей, следует рассмотреть отдельно. Что же касается теории, упомянутой последней, то Дж. Питерсон дает следующее определение политической сети. Внутренний смысл термина «сеть» состоит в том, чтобы массы акторов, представляющих множество организаций, противодействуют друг с другом и делятся информацией и ресурсами. «Увязка» предполагает, что сети обычно представляют собой средства игры с положительной  суммой: они облегчают примирение, урегулирование или компромисс между различными интересами, которые затрагиваются решениями в определенной области политики.
Политическая сеть представляет, таким образом, рамку для сотрудничества, от которого выигрывают все участники (вне зависимости от соотношения их силовых потенциалов), ибо все они имеют доступ к информации и ресурсам, которые не смогли бы получить другими способами.  Европейский Союз (и его институты) представляют собой с этой точки зрения совокупность политических сетей. Взаимозависимые государства и другие участники политического процесса заинтересованы в развитии интеграции, так как получают вполне определенные преимущества от сотрудничества в рамках данных сетей.
Уже упомянутый новый институционализм не оспаривает ведущей роли национальных государств в интеграционном процессе, однако привлекает внимание к тому, что итог этого процесса не может быть объяснен лишь соотношением сил и предпочтений отдельных держав. Можно выделить три основные течения в новом институционализме, различия между которыми проявляются уже в самом определении «институтов», а также в описании механизма их функционирования. Институционализм, основанный на принципе рационального выбора, определяет институты как формально-юридические конструкции и наборы правил принятия решений. Именно данные правила накладывают определенные обязательства на политических акторов, руководствующихся своими собственными интересами, и заставляют их вступать в стратегические коалиционные игры, которые и составляют суть процесса принятия решений.Это форма институционализма ближе всего к межправительственному подходу. Утверждается, что институты полезны, прежде всего, государствам: они облегчают выработку и осуществление рациональной стратегии, направленной на реализацию национальных интересов, а также сокращают риски (и т.н. «трансакционные издержки») межправительственного взаимодействия.
Исторический институционализм (Кеннет Армстронг, Саймон Балмер) определяет институты как совокупность формальных институтов, неформальных институтов и конвенций, воплощенных в них норм и символов, а также инструментов политики и политических процедур, причем подчеркивается относительная самостоятельность и активная политическая роль институтов. Предлагается следующий подход к истории европейской интеграции. Первые интеграционные институты были созданы государствами-членами в определенных исторических условиях и с определенными целями. Эти условия к настоящему времени исчезли, цели и предпочтения государств изменились, но принятые когда-то решения открыли дорогу определенной логике развития, которую невозможно было предвидеть в момент создания Сообществ. Созданные в то время институты существуют и сегодня. Они обладают способностью воздействовать на цели и предпочтения акторов и, таким образом, структурировать политические ситуации и политические решения. В частности, возникновение Единого внутреннего рынка (воплощающего неолиберальные принципы) невозможно представить как результат стихийного развития экономики, это продукт целенаправленной политики интеграционных институтов.
Наконец, социологический институционализм рассматривает институты как факторы, формирующие не только поведение акторов, но даже их знания и представления о мире, причем самоидентификация и интересы выступают как эндогенные (вызываемые внутренними причинами), а не экзогенные факторы. Акторы не вступают в процесс взаимодействия с готовыми, заранее заданными интересами – эти интересы окончательно определяются внутри институциональной системы. Таким образом, институты не только ограничивают поведение акторов, но и в решающей степени формируют его.
Под влиянием теории многоуровневого управления и нового институционализма происходит активная ревизия традиционного межправительственного подхода. Уильям Уоллес, к примеру, проводит различие между «формальной» и «неформальной» интеграцией. Сферой формальной интеграции является строительство институтов, которые являются продуктом сотрудничества национальных элит. Здесь государства остаются ключевыми действующими лицами. Сферой неформальной интеграции является развитие тех форм экономического и социального взаимодействия и взаимопроникновения, которые не должны быть санкционированы специальными политическими решениями. Значение неформальной интеграции огромно: межправительственное сотрудничество является всего лишь реакцией на потребности общества и рыночной экономики. Однако первичной в интеграционном процессе остается все же формальная интеграция. Именно она имеет решающее значение для сохранения государств-наций как центров власти, формируя «масштабы и природу» европейского управления. Неформальная интеграция в ее нынешних масштабах была бы невозможна без формальной интеграции. Например, беспрепятственные трансграничные экономические связи в рамках Единого внутреннего рынка были бы невозможны без Единого Европейского Акта, который является продуктом сложных межправительственных переговоров и согласования расходящихся национальных интересов.
Либеральный межправительственный подход (Эндрю Моравчик) делает еще большие шаги в сторону нового институционализма и других плюралистических концепций. Неолиберализм поставил во главу угла процесс формирования национальных интересов внутри отдельных государств. Главными акторами в политике признаются рациональные, самостоятельные индивидуумы и группы, взаимодействующие друг с другом на основе принципов собственного интереса и избежания риска. Правительства представляют собой «подвид» отечественных акторов, наделенный интересами, которые являются сдерживающим фактором в отношении самоидентификации и интересов других государств, действующих на международной арене. Поведение государств, характер их конфликтов и сотрудничества отражают природу и конфигурацию государственных интересов. Процесс интеграции представляет собой игру на двух уровнях. На уровне формирования национальных интересов действуют социологические закономерности согласования интересов различных политических и социальных групп и взаимодействия государства и общества. Итогом этого процесса является «спрос на интеграцию», определенные цели и предпочтения, с которыми государство выходит на второй уровень игры – «предложение интеграционных решений» (т.е. торг на межправительственном уровне). Решающая роль в формировании окончательных интеграционных решений отводится первому уровню. Таким образом, внутренняя политика – предварительное условие всякого внешнеполитического торга.
Моравчик полагает, что высший приоритет любого правительства – это удержание власти, для чего требуется поддержка достаточно сильной политической коалиции (которая формируется в ходе борьбы различных социальных групп за преобладающее политическое влияние). Правительство получает необходимую поддержку, признавая интересы наиболее влиятельных групп и принимая предлагаемые ими политические решения, которые и проводятся им затем на международной арене. Когда национальные государства сознательно принимают решения, которые формально ограничивают их автономию, они получают взамен преимущества упорядоченного торга в гораздо более широком поле, внутри интеграционных институтов, а также информацию, которая в иных условиях была бы недоступной. Поэтому интеграционные институты превращают межправительственный торг в игру с положительной суммой. Успешное проведение интересов влиятельных национальных политических групп на европейском уровне усиливает внутриполитические позиции правительства. С другой стороны, невыгодные и непопулярные решения национальные правительства всегда могут с легкостью списать на происки  «брюссельской бюрократии» и уменьшить тем самым неблагоприятный внутриполитический эффект. Либеральный межправительственный подход провозглашает, таким образом, что европейская интеграция не только не ослабляет, но – напротив – усиливает европейские государства-нации. Этой парадоксальной точки зрения придерживался и известный британский историк Алан Милуорд.
Таким образом, в конце ХХ века набирали силу «гибридные» и синкретические теории. Постмодернисты подвергли атаке сами понятия о реальности, истине, структуре, идентичности, обрушились с критикой на идею прогресса. Они отринули понимание истории как некоего оптимально направленного исторического пути, ибо реальностью для них являлось «социальное построение», «продукт человеческого альтернативного выбора». Именно постмодернисты активно разрабатывали проблематику эрозии суверенного государства, где в качестве самого «удачного» примера постоянно приводился Европейский Союз. С другой стороны, Джеймс Розенау, выдвинувший концепцию «турбулентности в мировой политике», утверждал, что новый «полицентричный мир» множества акторов еще не настолько силен, чтобы полностью вытеснить традиционный «государствоцентричный мир». Новые теории, парадигмы и направления в международно-политической науке, стремясь отражать современные реалии и предвидеть будущее, тем не менее, несли в себе и отпечаток известных теоретических традиций. Можно сделать вывод, что к началу XXI века уровень развития науки о международных отношениях не отвечал требованиям теории в узком, строгом значении, а теория европейской интеграции представляла собой совокупность отдельных, достаточно разнородных теорий.


























ГЛАВА V. СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА И ЕГО БЛИЖАЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

1. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ЕВРОСОЮЗА

a) Председатели

Жак Делор был, при всех своих недостатках, великим Председателем Комиссии. Он в полной мере обладал стратегическим мышлением, хорошо продумывал план своих действий и твердо его держался. Делор прекрасно  умел пользоваться властью, добиваться послушания подчиненных, вынуждать даже политических «тяжеловесов» из Европейского Совета к согласию на взаимный компромисс.  Однако он прекрасно понимал, что война в Югославии обнаружила военно-политическое бессилие ЕС, что в Союзе нет согласия относительно долгосрочных целей, а единая Европа проигрывает на мировой арене конкурентную борьбу с США и Японией, особенно - в сфере высоких технологий. С предстоящим расширением (на 1995 г. было намечено вступление в Евросоюз Австрии, Швеции, Финляндии и Норвегии) Делор всего лишь смирился, как с чем-то неизбежным. Только Белая книга под названием «Рост, конкурентоспособность, занятость: проблемы и пути вперед в 21 век», подготовленная Комиссией и принятая на саммите Европейского Совета в Брюсселе 10-11 декабря 1993 г., стала последним предметом гордости Председателя. Делор до самого конца своего срока считал, что углубление интеграции все же важнее, чем расширение.
Последний год на своем посту Председатель провел, прежде всего, в заботах об Экономическом и валютном союзе. Экономический спад в единой Европе закончился. 1 января 1994 г. заработало, наконец, Европейское экономическое пространство, одновременно начался второй этап создания ЭВС. Приступил к работе Европейский валютный институт во Франкфурте-на-Майне, предтеча будущего Европейского Центрального Банка. Валюты Франции, Бельгии, Дании, Испании, Португалии вернулись в узкие полосы допустимых колебаний, отведенные им Механизмом валютных курсов. Были и другие позитивные моменты. Испания и Бельгия объявили о присоединении к франко-германскому «Еврокорпусу» (зародышу европейской армии), численность которого к 1995 г. предполагалось довести до 40 тысяч человек. Девять государств, подписавших Шенгенские соглашения, готовились убрать паспортный контроль на разделявших их границах. 1 марта было достигнуто соглашение о вступлении в ЕС Финляндии и Швеции, 2 марта – о присоединении Австрии, а 16 марта – Норвегии. 25 июня 1994 г. со всеми этими странами был подписан договор, дело оставалось за ратификацией. Председатель сыграл-таки свою роль в четвертом расширении: он нашел дополнительные средства, позволившие предоставить шведам существенные скидки на их взносы в бюджет Евросоюза (только первые пять лет), а также договорился с Норвегией и Испанией о квотах на лов рыбы (вместо норвежских вод испанцам были предложены российские).
Уже с 1993 г. Европейский Совет подыскивал Делору подходящую замену. Всерьез рассматривались кандидатуры двух премьер-министров: бельгийца Жана-Люка Дехаена и голландца Рунда Лубберса, а также вице-председателя Комиссии предыдущего состава Леона Бриттана. Еще до открытия саммита Европейского Совета на острове Корфу 24 июня 1994 г. президент Франции Ф. Миттеран и германский канцлер Х. Коль предложили единого кандидата, Дехаена. Однако эта инициатива натолкнулась на категорическое возражение британского премьер-министра Дж. Мейджора. В ходе последующих обсуждений, проведенных под руководством Коля в качестве председателя Европейского Совета, на пост Председателя был выдвинут Жак Сантер,  который с самого начала воспринимался многими как «политически легковесный» кандидат. Бывший премьер-министр Люксембурга, преимущественно католической страны, христианский демократ, Сантер не без труда получил поддержку в Европейском парламенте: 260 голосов «за», 238 – «против» при 23 воздержавшихся. Среди последних оказался и новый председатель Европарламента, немецкий социалист Клаус Хенш.
Сантер вопреки сложившейся традиции ввел в состав своей Комиссии целых 5 женщин (четвертую часть от всех членов, в 1995 г. вследствие расширения в КЕС были включены дополнительно 3 человека). Социалисты получили львиную долю мест в Комиссии – 8, христианские демократы, единомышленники Председателя, – только 5, либералы – 2. Некоторые члены Комиссии вообще не имели ярко выраженной политической ориентации. В результате, такой состав вполне устроил Европарламент: 416 голосов «за», 103 – «против» при 59 воздержавшихся. Преемственность обеспечивалась наличием в новой Комиссии 8 членов, работавших в предыдущем составе. Таким образом, бразды правления перешли  в январе 1995 г. к Сантеру и его команде.
Своими приоритетами новый Председатель обозначил дальнейшее расширение на Восток и завершение строительства ЭВС (в июне 1995 г. КЕС опубликовала «Зеленую книгу», посвященную этому вопросу). И если с пятым расширением Евросоюзу пришлось еще подождать, то 1 января 1999 г. Сантеру удалось-таки добиться введения в оборот безналичного евро. Серьезую поддержку Председателю (как своему «протеже») постоянно оказывал германский канцлер Х. Коль. Однако Сантер так и не проявил качеств истинного лидера – ни во время подготовки Амстердамского договора, ни позднее, дабы форсировать расширение ЕС. По сравнению с Делором новый Председатель выглядел просто бледной тенью. Однако и у Сантера были свои, пусть небольшие, заслуги. В частности, в июле 1996 г. на свет появился Европейский пакт доверия в борьбе за занятость, инициатором которого был новый Председатель. Так Сантер попытался восстановить доверие социальных партнеров к экономическим перспективам Европейского Союза. Через несколько месяцев Европейский Совет на своем заседании в Дублине поддержал предложение КЕС и принял резолюцию «Вызов рабочих мест», подчеркнув, однако, что главная ответственность в борьбе с безработицей лежит на правительствах национальных государств.
В 1999 г. Сантер был вынужден признать серьезную коррупцию, царившую в КЕС, а также некомпетентность некоторых комиссаров (по их же словам, не знавших о том, что творилось в подведомственных им службах). Независимые эксперты выявили злоупотребления в области финансирования ОСХП и распределения гуманитарной помощи, а также привлечения разного рода специалистов в качестве консультантов. Острая реакция со стороны Европейского парламента и руководства некоторых стран-членов вызвала большой общественный резонанс. Комиссия в полном составе досрочно ушла со скандалом – «в порядке добровольной коллективной отставки». Мошенничество – это то клеймо, которое осталось на Сантере, хотя он лично не наживался за счет бюджета ЕС, а всего лишь проявил себя негодным управленцем.
На смену христианскому демократу Сантеру пришел умеренно левый политик, но тоже католик, бывший премьер-министр Италии Романо Проди. Первоначально рассматривались также кандидатуры Фелипе Гонзалеса, бывшего премьер-министра Испании, и Вима Кока, премьер-министра Нидерландов. Председатель КЕС в глазах европейских политиков остался достаточно важной фигурой: ни одно лицо, не достигшее ранга премьер-министра в своей стране, обсуждению не подлежало. Романо Проди окончил Миланский католический университет и Лондонскую школу экономики, работал профессором в Болонском университете, Стэнфорде и Гарварде, с ноября 1978 по март 1979 г. был министром промышленности Италии, затем возглавил Институт промышленной реконструкции (самый крупный в стране государственный конгломерат, объединяющий множество предприятий). В мае 1996 г. Проди возглавил правительство Италии и решающим образом способствовал введению в стране новой валюты - евро. Он проявил себя как спокойный человек с хорошими связями как в левоцентристских, так и в католических кругах.
Первой задачей Проди на посту Председателя стало возрождение доверия к Комиссии. Он решил изменить не только отдельные административные процедуры, но и сам стиль работы КЕС, настаивая на «денационализации» и жестком контроле. Нил Киннок, британец, отвечавший в Комиссии Сантера за проблемы транспорта, стал вице-председателем и правой рукой Проди. Именно на него была возложена задача реформирования КЕС. В марте 2000 г. Киннок разработал свою стратегию – в очередной Белой книге утверждались три приоритета: долговременное планирование; финансовый менеджмент и контроль; новая политика в отношении персонала. Затем появилась вторая часть плана, оформленная в виде отдельного документа. Здесь предлагался уже детализированный план конкретных действий. Киннок взял за основу британскую (и, частично, скандинавскую) модель администрирования, которая во многом противоречила ставшей для Комиссии традиционной французской.
Проди успешно решил еще две задачи. При нем был введены в обращение наличные евро, а Евросоюз принял в свой состав сразу 10 новых государств. В мае 2004 г., комментируя состоявшееся пятое расширение, Проди заявил, что исключает возможность принятия в Европейский Союз стран СНГ (России, Украины, Беларуси, Молдовы). Однако соседям ЕС в рамках доктрины «круга друзей» было предложено разделить с Евросоюзом все, за исключением его институтов. В частности, еще в мае 2001 г. Председатель выдвинул идею создания общего европейского экономического пространства, включающего Россию. Он искренне полагал, что после присоединения Румынии, Болгарии, Турции и Хорватии ЕС следует продвигаться лишь в направлении Западных Балкан с перспективой приема Сербии и Черногории, Боснии и Герцеговины, Македонии и Албании. При Проди был подписан Ниццский договор, разработан и подписан Договор, учреждающий Конституцию для Европы. Главным же достижением его председательства следует, вероятно, считать укрепление авторитета КЕС в институтах Евросоюза и в глазах широкой общественности.
29 июня 2004 г. на внеочередном саммите Европейского Совета в Брюсселе была утверждена кандидатура Жозе Мануэла Дуран Баррозу, внесенная премьер-министром Ирландии Берти Ахерном, в качестве преемника Романо Проди. Христианский демократ, премьер-министр Португалии (конечно же, католик) Баррозу оказался самой подходящей кандидатурой не только для лидеров ЕС, но и для США, ибо в свое время он открыто поддержал военную операцию в Ираке. Интересно отметить, что Баррозу не всегда был правым политиком. В юности он пережил увлечение троцкизмом и маоизмом. Однако уже в декабре 1980 г. Баррозу вступил в правоцентристскую Социал-демократическую партию (название которой только сбивает с толку непосвященных). Защитив в Женевском университете диссертацию (Ph.D.), он в 1985 г. прервал научную карьеру и стал помощником министра внутренних дел Португалии. В 1987 г. перешел в МИД, где руководил секретариатом по международным делам и сотрудничеству. В 2001 г. уехал в США, где читал лекции в Джорджтаунском университете. На следующий год Баррозу вернулся, встал во главе СДП и привел ее к победе на досрочных парламентских выборах. В качестве премьер-министра он «прославился» жесткой программой сокращения социальных пособий и бюджетного дефицита (в соответствии с европейским Пактом стабильности и роста). Зато Португалия по приросту валового продукта вышла на первое место в Евросоюзе.
В августе 2004 г., когда почти все сотрудники Комиссии по традиции были в отпуске, Баррозу в рекордные сроки сформировал свою команду. Главным новшеством стало появление своего рода «первого заместителя Председателя» (хотя формально такой должности нет). Этим вторым человеком в иерархии стала шведка Маргот Вальстрем, отвечавшая в Комиссии Проди за охрану окружающей среды. В новом составе ей поручены диалог между европейскими институтами и связи с общественностью. Именно Вальстрем заменяет Председателя во время его отсутствия. Еще один ветеран Комиссии, немец Гюнтер Ферхойген, занимавшийся ранее расширением ЕС (как известно, весьма успешно), у Баррозу стал заместителем Председателя, ответственным за предприятия и промышленность. Оказалось, что Баррозу несколько поторопился и включил в состав КЕС несколько «непроходных» для Европарламента фигур. Особое возражение вызвала персона итальянца Рокко Буттильоне, назначенного на должность заместителя Председателя, ответственного за юстицию, защиту свободы и безопасность. Близкий друг премьер-министра Италии Сильвио Берлускони, Буттильоне был хорошо известен резкими высказываниями в адрес гомосексуалистов, за что и поплатился. Видимо, в современном Европарламенте уже нельзя (из соображений политкорректности) называть вещи своими именами, в частности – именовать гомосексуализм «грехом». По согласованию с итальянским правительством пост, на который претендовал Буттильоне, был передан главе МИД Италии Франко Фраттини. Еще одну замену пришлось сделать по согласованию с правительством Латвии – Ингрида Удре была обвинена в «некомпетентности».
22-го, а не 1-го (как планировалось) ноября 2004 г. новая КЕС все же приступила к работе. Баррозу определил главные направления своей деятельности так: экономическое развитие и проведение необходимых реформ. Он, как и Проди, искренне стремился превратить ЕС уже к 2010 г. в «наиболее конкурентоспособную зону мира». И здесь ему не слишком повезло. Однако была проделана предварительная работа, необходимая для построения реально действующего общего европейского экономического пространства. С другой стороны, Баррозу, в отличие от своего предшественника, первоначально не слишком возражал против расширения Евросоюза дальше на Восток, имея в виду европейские страны СНГ (прежде всего, Украину). Но расширять ЕС ему довелось исключительно в сторону Румынии, Болгарии (2007 г.) и Западных Балкан (процесс еще не закончен). Нового Председателя ожидали многочисленные трудности. Кризис, связанный с провалом референдумов по Конституции во Франции и Нидерландах, окончился только с принятием в 2007 г. Лиссабонского договора. Продолжались бесконечные бюджетные баталии, а скандалы следовали один за другим. К примеру, французу Жаку Барро, члену Комиссии, ответственному за транспорт, припомнили судимость за финансовые махинации. Интересно отметить, что Барро спокойно проработал весь срок в Комиссии Проди, занимаясь там вопросами регионального развития.
Давать окончательную оценку деятельности Баррозу, безусловно, рано – он должен отработать второй срок на посту Председателя КЕС. Пока Баррозу успешно решил две задачи: в 2007 г. в ЕС вошли Румыния и Болгария, в 2013 г. - Хорватия, а 1 декабря 2009 г. вступил в силу Лиссабонский договор и ЕС получил, наконец, полную правосубъектность. Но ясно вполне, что спокойного и уверенного движения вперед не предвидится. Евросоюз в настоящее время сотрясает кризис, угрожающий самому существованию «зоны евро» и Шенгенской зоны.

b) Бюджет

Бюджетные баталии – привычное явление в Европейском Союзе. Страны-члены, особенно богатые, стремятся сдержать рост бюджета ЕС, в то время как Европарламент постоянно настаивает на его увеличении. Главная проблема заключается в том, что европейский бюджет недопустимо мал – он составляет примерно 1,2-1,3% суммарного ВНП стран-членов. В то же время в ФРГ доля средств, перераспределяемых через федеральный бюджет (без учета трансфертов), составляла в 90-е годы ХХ века 66,1%, а в Австрии – целых 72,9%. Основными источниками доходной части бюджета ЕС являются: 1) сборы, связанные с импортом сельскохозяйственной продукции, а также с производством и хранением сахара и глюкозосодержащих продуктов; 2) таможенные сборы; 3) 1% НДС; 4) так называемый «четвертый ресурс», исчисляемый пропорционально ВВП стран-членов и используемый для «сбалансирования бюджета». Имеются и некоторые другие поступления.
Перераспределение денежных средств через бюджет ЕС ставит страны-члены в положение чистых доноров и чистых реципиентов. Больше всего вносят в европейский бюджет ФРГ, Нидерланды, Швеция, Австрия и Великобритания. Франция и Италия несут гораздо более легкое бремя. А вот Люксембург, несмотря на свое экономическое процветание, умудряется постоянно серьезно обогащаться за счет ЕС. То, что финансовое бремя далеко не всегда отвечает реальному соотношению экономического потенциала и реальных потребностей, обычно вызывает бурю эмоций в Европейском парламенте.
Расходная часть бюджета ЕС включает следующие основные статьи: 1) общая сельскохозяйственная политика (ОСХП); 2) структурные фонды; 3) научные исследования; 4) внешняя политика; 5) административные расходы. Разумеется, постоянно появляются и другие расходы, в том числе – непредвиденные. Все расходы делятся на обязательные, определяемые Советом и не подлежащие сокращению при утверждении бюджета в Европейском парламенте (прежде всего, ОСХП), и необязательные (практически все остальные). В 1992 г. ОСХП финансировалась в объеме 61,3% всего бюджета ЕС, в 1999 г. расходы на нее сократились до 45,7%. На проведение региональной политики было выделено соответственно 14,5% и 35,7% бюджета ЕС. Как мы видим, в 90-е годы ХХ в. наблюдался рост расходов структурных фондов в ущерб ОСХП. Эта тенденция действует и сейчас. На сохранении солидного финансирования ОСХП традиционно настаивает Франция, за дальнейший рост расходов на проведение региональной политики выступают беднейшие страны Евросоюза.
Делор ввел в 1988 г. так называемые «финансовые перспективы» на несколько лет вперед. Третий документ такого рода был рассчитан на 2000-2006 гг., четвертое соглашение - на 2007-2013 гг. В июне 2005 г. Европейский парламент запросил 975 млрд. евро, но на саммите Европейского Совета в декабре того же года с большим трудом удалось согласовать лишь 862 млрд. Великобритания, председательствовавшая в ЕС во второй половине 2005 г., отказалась пойти на существенные уступки и потребовала очередного сокращения расходов на ОСХП. Предлагаемый размен «британского чека» (то есть финансовых послаблений Великобритании) на радикальный пересмотр ОСХП не нашел, разумеется, поддержки во Франции. Государствам-новичкам даже пришлось выступить со своей инициативой – они отказывались от части предполагаемой помощи, распределяемой через структурные фонды. Но хрупкое соглашение, как некоторым тогда показалось, было достигнуто напрасно - в начале 2006 г. Европарламент отказался утвердить представленный ему сокращенный вариант бюджета. Австрийский канцлер Вольфганг Шуссель (Австрия председательствовала в ЕС в первой половине 2006 г.), Председатель КЕС Ж.М. Дуран Баррозу и Председатель Европейского парламента Хосеп Боррель приступили к напряженным переговорам, которые весной 2006 г. дали, наконец, долгожданный результат. Ситуация временно стабилизировалась.
Однако некоторые экономисты даже после вступления в силу Лиссабонского договора называют бюджет Евросоюза фикцией, и есть определенные основания для подобных утверждений. Совершенно ясно, что в ситуации кризиса самые крупные и богатые страны-члены ЕС не готовы увеличивать свои отчисления в европейский бюджет.


c)  Евро

Создание Европейского Союза означало неизбежное углубление реальной экономической и валютной интеграции стран-членов (определенные послабления были предусмотрены только для Великобритании и Дании). Однако в 1992-1993 гг. ЕВС переживала тяжелейший кризис. Были девальвированы итальянская лира, испанская песета, португальский эскудо и ирландский фунт. Италия и Великобритания вышли из механизма регулирования обменных курсов. Чтобы в этих условиях ЕВС могла выжить, со 2 августа 1993 г. допустимые пределы колебаний были расширены до 15%. Однако затем Франция, Италия, Дания, Ирландия и страны Бенилюкса добились довольно устойчивых курсов своих валют и уровня инфляции, приближающегося к западногерманскому. Они вынуждены были подчинить свою внутреннюю экономическую политику внешней дисциплине Механизма валютных курсов, где господствовала немецкая марка. Когда Бундесбанк изменял свои процентные ставки, прочим обычно оставалось только следовать его примеру.
В июне 1995 г. Комиссия ЕС опубликовала «Зеленую книгу» о практических мерах по введению единой европейской валюты под названием «Одна валюта для Европы», где ставились следующие задачи: во-первых, из всех возможных сценариев перехода выбрать один, устранив тем самым неопределенность и сократив издержки переходного периода; во-вторых, определить конкретные задачи всех участников процесса, вплоть до технических деталей; в-третьих, выработать основные направления кампании по широкому разъяснению проекта и завоеванию поддержки со стороны общественного мнения, без которой переход к ЭВС был бы невозможен. В «Зеленой книге» отмечалось с сожалением, что около трети жителей стран ЕС никогда не слышали ни об ЭКЮ, ни об ЭВС.
15-16 декабря 1995 г. Европейский совет на своем заседании в Мадриде утвердил разработанный Комиссией сценарий и принял решение о том, что единая европейская валюта будет называться не ЭКЮ, а евро. Положительным оказалось то, что предложения Комиссии не требовали внесения каких-либо изменений в текст Маастрихтского договора. Посему вопрос об ЭВС не стоял в повестке дня ни МПК, предшествующей амстердамскому саммиту, ни в самом Амстердаме, ни даже позднее – в Ницце. Известный исследователь В.Г. Шемятенков полагает, что не поднимать вопрос об ЭВС в Амстердаме  – это лучшее, что можно было сделать в данных условиях.
12 октября 1996 г. к ЕВС примкнула марка Финляндии. 24 ноября того же года, после четырехлетнего перерыва, в систему вернулась итальянская лира. А 17 июня 1997 г. был принят Регламент Совета ЕС № 1103/97 о некоторых положениях, касающихся введения евро. В документе, в частности, появляется термин «цент», а ссылки в юридических документах на экю заменяются ссылками на евро по курсу один евро к одному экю.
16 марта 1998 г. участие в ЕВС возобновила греческая драхма, и на 3% был ревальвирован ирландский фунт, чтобы приблизить его курс к рыночному. Таким образом, в 1998 г. ЕВС впервые с момента образования объединяла 13 валют стран – членов ЕС (за ее рамками остались лишь британский фунт и шведская крона). 25 марта Европейский валютный институт и Европейская комиссия представили Совету ЕС доклады о результатах процесса конвергенции. 2 мая того же года сессия Европейского совета в Брюсселе приняла окончательное решение о составе первой группы участников валютного союза: Австрия, Бельгия, Германия, Испания, Италия, Ирландия, Люксембург, Нидерланды, Португалия, Финляндия и Франция. По критериям конвергенции в первую волну могли попасть также Великобритания и Швеция. Но их правительства, учитывая общественное мнение и результаты опросов (неизменно показывавшие преобладание противников евро) не определили для себя точные сроки перехода на единую европейскую валюту. Открытым остался и вопрос об участии в ЭВС Дании.
Регламент Совета ЕС №974/98 от 3 мая 1998 г. о введении евро жестко зафиксировал двусторонние обменные курсы национальных валют стран – участниц ЭВС по отношению друг к другу. 1 июня 1998 г. Европейский валютный институт был преобразован в Европейский Центральный Банк (ЕЦБ). После долгих и сложных согласований его первым президентом был назначен Вим Дуйзенберг. 31 декабря 1998 г. был принят Регламент Совета ЕС №2866/98 об обменных курсах между евро и валютами государств-членов, которые вводят евро.
1 января 1999 г. начался третий этап строительства ЭВС: 11 стран - участниц перешли к использованию евро, пока еще в безналичной форме. Единая европейская валюта стала использоваться для проведения единой валютной политики ЕС, размещения новых выпусков государственных ценных бумаг, обслуживания банковских операций и безналичных платежей. Любое физическое и юридическое лицо получило право по своему выбору проводить безналичные операции в евро или в национальной валюте. С 1 января 1999 г. функции валютного регулирования перешли от центральных банков стран – членов ЭВС к ЕЦБ. Европейская система центральных банков (ЕСЦБ) стала отвечать за проведение внешней валютной политики, следить за циркуляцией евро на международных валютных рынках и в случае необходимости проводить валютные интервенции на иностранных рынках.
Высший орган ЕЦБ – Совет управляющих – состоит из шести членов Дирекции Банка и всех управляющих центральными банками стран «зоны евро». Президент ЕЦБ является председателем данного Совета, главная задача которого – определение денежно-кредитной политики. Дирекция ЕЦБ состоит из президента, вице-президента и четырех других членов. Все они назначаются единогласным решением глав государств и правительств «зоны евро» по рекомендации Совета Союза и после консультации с Европейским парламентом и Советом управляющих ЕЦБ. Их мандат составляет 8 лет без права продления или повторного назначения. На Дирекцию возложена задача практического проведения в жизнь денежно-кредитной политики, утвержденной Советом управляющих. Важно отметить, что у Дирекции есть право давать инструкции национальным центральным банкам стран «зоны евро».
Далеко не все шло гладко даже и на третьем этапе. 28 сентября 2000 г. на референдуме в Дании большинство (53,1%) высказалось против отказа от национальной валюты – несмотря на то, что датское правительство во главе с Полем Расмуссеном настойчиво выступало за введение евро. Зато Греция, которая не смогла вовремя выполнить все критерии конвергенции, все же 1 января 2001 г. смогла присоединиться к ЭВС. Из-за того, что в «зону евро» вошли не все страны-члены ЕС, ЕЦБ нужен особый консультативный орган – Общий совет. В него входят помимо президента и вице-президента ЕЦБ руководители центральных банков всех стран-членов Евросоюза. Данный Общий совет осуществляет координацию деятельности банковских учреждений в рамках ЕС в целом и проводит подготовку к расширению «зоны евро». Интересно отметить, что сотрудники ЕЦБ могут набираться не только из числа граждан стран «зоны евро», но и других государств-членов Евросоюза.
Наконец, 1 января 2002 г. в обращение поступили наличные евро: банкноты и монеты. К 30 июня того же года национальные денежные знаки были выведены из оборота стран – участниц ЭВС и единственным законным платежным средством остались евро. Однако за пределами валютного союза оказались Великобритания, Швеция и Дания. Кроме того, в результате очередного – самого масштабного – расширения ЕС число стран «еврозоны» (12, не считая Монако, Сан-Марино, Ватикан и Черногорию, которые не являются членами Европейского Союза, но используют евро) одно время стало даже меньшим, чем число стран, где функционировали только национальные валюты. Таким образом, предстоял долгий и трудный переход стран – новичков от своих национальных валют к евро.
Создание ЭВС, как мы видим, стало закономерным итогом экономической и валютной интеграции стран-членов Евросоюза. Решающую роль в этом процессе сыграла инициатива Ж. Делора, направленная на преобразование действовавшей в то время Европейской валютной системы в реальный валютный союз. Следует также отметить, что именно немецкая марка придала значительную устойчивость новой валюте – евро (демонстрировавшей довольно долго завидную динамику по отношению к доллару США и российскому рублю).
Главным принципом деятельности Европейского центрального банка является его полная независимость – как от национальных правительств стран-членов ЭВС, так и от наднациональных органов Евросоюза. ЕЦБ имеет свой собственный бюджет, не являющийся частью бюджета Сообщества. Капитал ЕЦБ состоит из взносов национальных центральных банков, которые исчисляются в зависимости от численности населения и величины валового внутреннего продукта стран-участниц (при этом Сообщества не участвуют в формировании данного капитала). Председатель Совета Союза и член Комиссии, отвечающий за экономические и финансовые вопросы, могут принимать участие в заседаниях Совета управляющих и Общего совета ЕЦБ, но не имеют права голоса.
Таким образом, ЕЦБ стал еще одним, причем довольно важным и независимым, «центром власти» в системе органов ЕС. В «зону евро» изначально вошли только 12 стран-членов (кроме Великобритании и Дании, оговоривших свое особое положение еще при подписании Маастрихтского договора, на евро не перешли Швеция, а также все десять «новобранцев» Евросоюза). Созидание ЭВС было завершено – начался длительный процесс расширения Экономического и валютного союза. Так, в «зону евро» уже вошли Мальта, Кипр, Словения, Словакия и Эстония. На мировой арене евро довольно успешно конкурировал с долларом США. Так называемый «эффект евро» способствовал поддержанию европейской идентичности и, тем самым, дальнейшему углублению европейских интеграционных процессов - уже не только экономических, но и политических. Однако позиции европейской валюты на мировом рынке в последнее время несколько пошатнулись - в результате событий в Греции и системного кризиса всей «зоны евро».

d) Армия

Еще в 1991 г. ФРГ, Франция, Испания, Бельгия и Люксембург образовали объединенные бригады с единым командованием в Страсбурге и называли их «Еврокорпус». Бригады должны были осуществлять операции под эгидой Евросоюза. Однако далеко не все страны ЕС приняли данную инициативу на «ура» - особую обеспокоенность проявили Великобритания, Италия и Нидерланды. Они вовсе не желали вывода американских войск из Европы, распада НАТО, а в ближайшей перспективе – дорогостоящего дублирования функций Атлантического альянса в регионе. Кроме того, правовая основа деятельности Еврокорпуса была заложена уже после его создания. Как мы уже знаем, Маастрихтский договор дополнил Европейское Сообщество так называемой «второй опорой» - Общей внешней политикой и политикой безопасности (ОВПБ).
Сразу после Маастрихта Западноевропейский союз (ЗЕС) заявил о своей готовности разрабатывать и осуществлять по просьбе ЕС меры оборонной политики. 19 июня 1992 г. Советом министров ЗЕС была принята Петерсбергская декларация, обозначившая задачи, для решения которых предполагалось использовать военный потенциал ЗЕС: 1) гуманитарные миссии, или миссии по эвакуации граждан ЕС; 2) миссии по поддержанию мира; 3) силовые операции по управлению кризисами, включая операции по восстановлению мира. Имелись в виду военные действия в миротворческих целях, прежде всего, на территории Европы. Для подготовки подобных акций было решено создать кадровое военное подразделение. Чтобы подчеркнуть, что Западноевропейский союз стал работающей организацией, его секретариат переехал в Брюссель, поближе к КЕС и штаб-квартире НАТО. Важно отметить, что Маастрихтский договор определял ЗЕС как «оборонительный компонент ЕС и европейскую опору НАТО», то есть признавал его двойственную природу. Как бы там ни было, вплоть до подписания Амстердамского договора ЕС так и не воспользовался своим правом обращаться к ЗЕС. Реализация ОВПБ на данном этапе подкреплялась дальнейшим формированием Еврокорпуса (численностью до 50 тыс. чел.) и созданием сухопутного («Еврофор») и морского («Евромарфор») многонациональных соединений.
Амстердамский договор, подписанный в 1997 г. и вступивший в силу в 1999 г., отразил дальнейшую эволюцию ОВПБ. Была введена должность Высокого представителя по ОВПБ (на которую по решению Кельнского саммита Европейского Совета в июне 1999 г. был утвержден бывший генеральный секретарь НАТО Х. Солана Мадариага). Появилось особое Подразделение планирования политики и раннего предупреждения, подчиненное непосредственно данному Высокому представителю. Ст. 14 Договора наделила ЕС полномочиями «определять принципы и основные направления общей внешней политики и политики безопасности, в том числе по вопросам, имеющим оборонное значение». Ст. 17 обеспечивала доступ ЕС к использованию потенциала ЗЕС (прежде всего, для решения «петерсбергских задач», то есть для проведения миротворческих операций). Амстердамский договор предусматривал возможность интеграции ЗЕС в ЕС, если Европейский Совет примет такое решение. За Европейским Советом также закреплялось право разрабатывать «общие стратегии» ЕС.
Саммит Европейского Совета, состоявшийся в Хельсинки 10-11 декабря 1999 г., принял решение проводить Общую европейскую политику по безопасности и обороне (ОЕПБО) в поддержку ОВПБ, а также создать к марту 2000 г. новые органы при Совете ЕС: 1) Комитет по политике безопасности (действующий в Брюсселе на постоянной основе и состоящий из старших должностных лиц или послов стран-членов ЕС); 2) Военный комитет (руководствующийся в своей деятельности указаниями Комитета по политике безопасности); 3) Военный штаб (занимающийся оперативными вопросами под началом Военного комитета). Основными направлениями ОЕПБО были названы: невоенное управление кризисами; обеспечение самостоятельной способности ЕС проводить военные операции по реагированию на кризисы в соответствии с «петерсбергскими задачами» (в том случае, если НАТО не будет вовлечено в их разрешение). Западноевропейский союз должен был постепенно интегрироваться в структуры ЕС, а Евросоюз – получить полностью укомплектованную и боеспособную собственную армию.
В 2002 г. в ЕС было одобрено 8 так называемых «совместных действий» в отношении Западных Балкан, а также выработаны «общие позиции» и предприняты «совместные действия» по другим важным вопросам мировой политики (положение в Африке, Ираке, Палестине, на Кавказе и пр.). Страны-члены ЕС выделили в Еврокорпус следующее количество военнослужащих: ФРГ – 13 500, Великобритания – 12 500, Франция – 12 тыс., Италия и Испания – по 6 тыс., Нидерланды – 5 тыс., Греция – 3 тыс., Финляндия и Швеция – по 2 тыс., Бельгия, Португалия и Ирландия – по 1 тыс,. Люксембург – 500 чел. Всего же предусматривалось выделение к 2003 г. в непосредственное подчинение Евросоюзу ок. 100 тыс. чел., 400 боевых самолетов и 100 кораблей. 18 марта 2003 г. Совет ЕС принял решение о проведении миротворческой операции в Македонии («Коркордия»)  - и 31 марта управление этой операцией перешло от НАТО к Евросоюзу. Силы ЕС были развернуты практически на всей территории Македонии.
29 апреля 2003 г. в Брюсселе состоялся четырехсторонний саммит по вопросам обороны, на котором руководство Франции, Германии, Бельгии и Люксембурга приняло решение создать европейские силы быстрого реагирования на основе уже существовавшего германо-французского подразделения. Отличие новой структуры заключалось в полной интеграции, то есть предполагалось создавать действительно единые вооруженные силы в рамках ЕС. Постоянный орган с международным персоналом был призван координировать данные объединенные силы, включающие не только армию, но также флот и ВВС. Планировалось также появление общеевропейского подразделения стратегического воздушного транспорта, объединенных сил ПВО, центров обучения личного состава. Однако большая часть идей Брюссельского саммита не была оформлена в виде официальных документов и осталась лишь в виде плана на будущее. Кроме того, инициатива четырех государств не могла подменить собой солидарное решение всех стран-членов ЕС. Строительство европейской армии все еще идет очень медленно и вяло, осложняясь постоянным «выяснением отношений» с НАТО и другими международными организациями, такими как ООН, ОБСЕ, Совет Европы.

e) Европейское право

Европейское право в конце 90-х годов ХХ в. – начале третьего тысячелетия также существенно изменилось. Созыв новой межправительственной конференции для внесения изменений и дополнений в Договор о создании Союза был  предусмотрен еще при подписании Маастрихтского договора. В 1996 г. данное предписание было исполнено – Италия как страна-председатель направила в Совет свои предложения об изменении учредительных договоров. Одновременно она запросила Европарламент и Совет о предоставлении новых предложений о том, как проводить межправительственную конференцию. Комиссия ЕС предоставила государствам-членам свой доклад «Об усилении Политического союза и подготовке к расширению», где перед Европейским Союзом выдвигались цели: быть ближе к гражданам; активно проявлять себя во всем мире; адаптировать свою институционную систему так, чтобы она успешно функционировала после увеличения состава Союза. КЕС рекомендовала предстоящей конференции найти новые пути продвижения модели социального развития, принятой Союзом, выработать европейскую концепцию безопасности и обороны, а также реформировать институты сообразно новым потребностям и перейти, в частности, к принятию решений большинством голосов.
МПК открылась 29 марта 1996 г. в Турине - ей поручили разработать текст нового учредительного акта с тем, чтобы усовершенствовать структуру Европейского Союза и решить все оставшиеся спорные проблемы. Открыли конференцию главы государств и правительств, однако основная работа выпала на долю министров иностранных дел, других высших правительственных чиновников, а также их заместителей и советников. Особенно трудной и важной задачей оказалась реформа институтов ЕС в связи с предстоящим существенным расширением его состава. В частности, на конференции так и не удалось договориться о радикальной реформе Комиссии и Совета. Стороны согласились лишь, что не позднее, чем за год до намеченного полномасштабного расширения на Восток, будет созвана новая МПК (в противном случае пришлось бы отсрочить прием новых членов в состав Союза). Не все страны-члены были согласны и с инкорпорацией Шенгенских соглашений в текст нового договора.  В результате Великобритания, Ирландия и Дания оговорили в специальных документах, приложенных к основному тексту, свою особую позицию. И все же на сессии Европейского совета, состоявшейся в июне 1997 г. в Амстердаме, проект нового Договора был, в целом, одобрен. Потребовалось немного времени для тщательного редактирования, и вскоре документ был готов к подписанию, которое состоялось 2 октября все там же, в Амстердаме. Процесс ратификации прошел успешно во всех странах-членах ЕС (которых к этому времени стало уже 15).
Амстердамский договор вступил в силу 1 мая 1999 г. В Преамбулу (и основной текст) были внесены положения о создании в рамках Союза «пространства свободы, безопасности и законности». Решения, принимаемые институтами ЕС, отныне должны были отличаться большей открытостью и близостью к нуждам и потребностям граждан стран-членов. Устанавливалось и особое «гражданство Союза». Деятельность Комиссии по петициям и уполномоченного по правам человека были прописаны в документе более детально. Предусматривалась возможность применения санкций по отношению к государству-члену, допустившему «грубое и длительное» нарушение основных прав и свобод (например, лишение права голоса в Совете). Расширялась сфера применения права Сообществ и юрисдикция Суда ЕС. В частности, Суд получил право (при определенных условиях) давать заключение о действительности и толковать решения, принятые в рамках «третьей опоры».
Шенгенские договоренности были прямо включены в правопорядок ЕС. В отдельном протоколе (приложении) четко определялось само понятие «Шенгенские соглашения»: 1) Соглашение о постепенной отмене контроля на общих границах, подписанное в Шенгене 14 июля 1985 г. между странами Бенилюкса, ФРГ и Францией; 2) Конвенция, подписанная в Шенгене 19 июля 1990 г. между теми же странами о применении Соглашения и постепенной отмене контроля на их общих границах с 14 июля 1995 г. (с приложенным заключительным актом и совместными декларациями); 3) протоколы о присоединении и соглашения, относящиеся к Соглашению 1985 г. и Конвенции 1990 г. и подписанные Италией (Париж, 27 ноября 1990 г.), Испанией и Португалией (Бонн, 25 июня 1991 г.), Грецией (Мадрид, 6 ноября 1992 г.), Австрией (Брюссель, 28 апреля 1995 г.), Данией, Финляндией и Швецией (Люксембург, 19 декабря 1996 г.), с соответствующими заключительными актами и декларациями; 4) решения и декларации, принятые Исполнительным комитетом, учрежденным в соответствии с Конвенцией 1990 г., а также акты, принятые в целях применения Конвенции органами, которые наделены соответствующей компетенцией Исполнительным комитетом. Согласно Амстердамскому договору, особый механизм, созданный странами-членами Шенгена, был упразднен, а функции Исполнительного комитета перешли к Совету. Протокол подтвердил участие в Шенгенской зоне двух стран, не являвшихся членами ЕС – Исландии и Норвегии.
Одновременно появился механизм реализации концепции «продвинутого сотрудничества»: отдельные государства получили возможность с целью углубления интеграции вводить в отношениях между собой особые постановления, в то время как другие страны-члены ЕС могли оставаться «вне игры». Таким образом, фактически признавалась правомерность существования «Европы разных скоростей» (или «Европы переменной геометрии»). В частности, Великобритания и Ирландия остались за пределами Шенгенской зоны.
Амстердамский договор несколько расширил участие Комиссии в осуществлении конкретных внешнеполитических решений, а также изменил функции и полномочия Генерального секретаря Совета. Предусматривалось создание Политического комитета, объединяющего руководителей политических департаментов министерств (и ведомств) иностранных дел стран-членов. Права Европейского парламента несколько расширялись. Одновременно устанавливалось максимальное количество депутатских мест, которое после расширения не должно превышать 700. Была разработана конкретная программа развития сотрудничества государств-членов в рамках Европола. Однако договор не внес ясности в вопрос о самой природе Европейского Союза, который так и не получил статус юридического лица. Не были до конца прояснены и отношения ЕС с Западноевропейским союзом. Подготовка к расширению ЕС на Восток подталкивала полномасштабную институциональную реформу. Таким образом, уже в мае 1999 г., когда Амстердамский договор вступил в силу, его текст мало кого устраивал, и необходимость новой межправительственной конференции была очевидна.
Сессия Европейского Совета в Кельне, состоявшаяся 3-4 июня 1999 г., определила следующую повестку дня для будущей МПК: состав Комиссии; соотношение голосов в Совете; возможное расширение круга вопросов, решения по которым принимается квалифицированным большинством голосов. Интересно отметить, что главы государств и правительств стран-членов сами поддерживали введение двойного большинства лишь для решений, принимаемых в Совете квалифицированным большинством. Тем самым они выступали за новое соотношение голосов в своем же органе власти.
14 февраля 2000 г. открылась МПК, специально посвященная  реформе институтов Европейского Союза. За ход переговоров отвечали министры, заседавшие в Совете «Общих дел». Подготовительную работу вели представители правительств и Мишель Барнье, делегированный от Комиссии ЕС. От Европейского парламента присутствовали два наблюдателя: Элмар Брок (ЕНП) и Димитриос Тсатсос (ЕСП). На сессии Европейского Совета в Санта  Мария да Фейра, состоявшейся 19-20 июня 2000 г., руководство Португалии, страны-председателя в ЕС, высказало МПК свои пожелания. Состав Комиссии мог быть определен двумя способами: либо один представитель от каждого государства-члена, либо в соответствии со строгой численностью комиссаров (независимо от количества государств). По мнению португальской стороны, следовало усилить полномочия председателя КЕС (Президента), а также создать посты вице-президентов и, возможно, «комиссаров без портфеля». Комиссия должна иметь возможность ставить вопрос о доверии перед Парламентом. Следовало подумать также об индивидуальной ответственности членов Комиссии и о разработке механизма их отставки.
Серьезные споры на саммите, как и на конференции, вызвал вопрос о соотношении голосов в институтах ЕС. В частности, представители Франции никак не хотели согласовывать количество голосов с численностью населения ФРГ, хотя шли на подобные уступки Нидерландам и Испании. МПК разделила все положения договора на две категории. В первую вошли те статьи, для которых возможен переход (при голосовании) к квалифицированному большинству. Во второй (где такой переход был исключен) оказались положения фискального и социального характера, а также вопросы внешней экономической политики и охраны окружащей среды - здесь необходима была новая редакция текста. Представители Великобритании резко возражали против процедуры голосования квалифицированным большинством по вопросам налогообложения и социальной политики – и сумели настоять на своем. Широкая дискуссия развернулась также вокруг ст. 308 Договора о Европейском сообществе (принятие актов относительно полномочий Европейского сообщества, не имеющих специфической юридической базы).    
Параллельно велись переговоры относительно Хартии ЕС об основных правах. Под руководством Романа Херцога, бывшего президента ФРГ, работала группа из 15 представителей глав государств и правительств, 16 членов Европарламента и 30 членов национальных парламентов. Здесь обсуждались такие вопросы, как защита человеческого достоинства, прав и свобод личности; равенство людей и запрет на дискриминацию; условия труда, защита здоровья и окружающей среды; социальная безопасность; правовая, консульская и дипломатическая защита. На чрезвычайной сессии Европейского Совета в Биарице 13-14 октября 2000 г. было подписано соглашение по проекту Хартии. Определение ее юридического характера было перенесено на следующий саммит.         
7-9 декабря 2000 г. на очередном заседании Европейского Совета в Ницце было подписано политическое соглашение о новом договоре.  После необходимой редакторской правки и шлифовки 26 февраля 2001 г. там же, в Ницце, договор был подписан. Наконец-то устанавливались численность и состав институтов ЕС после завершения очередного расширения, распределение голосов в Совете, а также порядок применения принципа квалифицированного большинства. Было решено, в частности, что блокирующее меньшинство в Совете может быть представлено либо 91 голосом, либо 38% населения стран-членов.   
7 июня 2001 г. в Ирландии Ниццский договор был отвергнут на референдуме. Как следствие, ратификация неожиданно затянулась. Повторное голосование в Ирландии 19 октября 2002 г. дало положительный результат. Договор вступил в силу только в начале 2003 г., когда совершенно очевидными стали недостатки и этого документа. Ниццский договор определил лишь основные контуры так необходимой Союзу институциональной реформы.
Еще на сессии Европейского Совета в Лаакене 14-15 декабря 2001 г. было принято решение созвать Конвент для обсуждения будущего Европы. Президентом Конвента был назначен Валери Жискар д’Эстен, его заместителями – Дж. Амато и Ж.-Л. Дехаен. 28 февраля 2002 г. в Брюсселе открылась первая сессия Конвента. В Президиум (руководящий орган Конвента) вошли также два представителя Европейского парламента, два представителя Комиссии, два представителя национальных парламентов, а также по представителю от правительств Испании, Дании, Греции (как стран, осуществлявших преемственное руководство в ЕС). Всего же в работе над проектом будущей Конституции приняли участие 15 представителей глав государств или правительств стран-членов, 13 представителей глав государств или правительств стран-кандидатов в ЕС; 30 представителей национальных парламентов стран-членов, 26 представителей национальных парламентов стран-кандидатов; 16 представителей Европарламента; 2 представителя Европейской комиссии. Страны-кандидаты принимали полное участие в работе Конвента, но не могли повлиять на текст итогового документа. В качестве наблюдателей присутствовали также 3 представителя Экономического и социального комитета, 6 представителей Комитета регионов и некоторые другие. Каждый месяц созывались двухдневные пленарные заседания в здании Европарламента в Брюсселе. В июне 2002 г. из членов Конвента были образованы рабочие группы, а уже в октябре В. Жискар д’Эстен представил очередному саммиту ЕС концепцию и основные положения будущей Конституции.
В начале декабря 2002 г. председатель Комиссии Романо Проди, выступая в Европейском парламенте, озвучил свою программу реформ для Конвента. Он, в частности, предложил сделать Комиссию подотчетной одновременно Европарламенту и Европейскому Совету, дабы они имели право на вотум недоверия к исполнительному органу. Все законодательные решения ЕС следовало бы, по его мнению, принимать простым большинством голосов – как в Совете, так и в парламенте. Голосование квалифицированным большинством должно применяться лишь в случаях «наиболее важных решений». Председатели Европейского Совета, Совета министров по общим делам и Комитета постоянных представителей могут избираться на один год. Следует ввести пост секретаря Европейского Союза по иностранным делам, который будет являться заместителем председателя Еврокомиссии. 20 декабря на очередном заседании сессии Конвента предложения Романо Проди были внимательно рассмотрены. Кроме того, обсудили роль отдельных стран и европейских институтов в обеспечении европейской безопасности. Было заявлено о коллективной ответственности стран ЕС в случае, если одному из членов Союза угрожает опасность. Предложение учредить должность министра иностранных дел ЕС нашло всеобщее одобрение.
К весне 2003 г. остов Конституции наполнился конкретным содержанием, и Конвент перешел к обсуждению поправок, вносимых Президиумом, в отдельные статьи документа. Важнейшей новеллой стало наделение Союза международной правосубъектностью и статусом юридического лица. Порядок заключения международных соглашений от имени ЕС становился гораздо рациональнее. Преимущество законодательства ЕС по сравнению с национальным закреплялось в безусловной форме. 26-27 мая проект Конституции был опубликован в Брюсселе. Он вызвал широкий резонанс в странах-членах ЕС и государствах, официально признанных кандидатами. Критике подверглось, в особенности, положение об учреждении поста постоянного Президента, имеющего большие полномочия, чем Председатель Еврокомиссии. В результате 6 июня в текст были внесены некоторые поправки, позволяющие Председателю КЕС возглавлять саммиты Евросоюза и представлять его интересы за рубежом на встречах с главами государств и правительств (что, однако, не исключает введения поста Президента ЕС). В июне 2003 г. Конвент закончил свою работу, выработав окончательный (по его мнению) проект договора, учреждающего Конституцию для Европы.
4 октября того же года в Риме на основе данного документа открылись дебаты в рамках новой межправительственной конференции. Главы государств и правительств, открывшие МПК, заявили в совместной декларации, что новая Конституция ЕС станет «жизненно важным шагом» к тому, чтобы Европа стала более «сплоченной, прозрачной и демократичной». Целью МПК было объявлено придание окончательной формы тексту Конституции. Изначальная «шестерка» была, в целом, согласна с положениями документа. Однако проект не устраивал – по разным причинам - Великобританию, Финляндию, Австрию, Испанию и ряд стран-кандидатов в члены ЕС (особенно – Польшу). Италия, которая председательствовала в ЕС во второй половине 2003 г., настаивала на необходимости подписать документ до июня 2004 г., то есть до очередных выборов в Европарламент (об этом неоднократно заявляли президент страны Карло Адзельо Чампи, премьер-министр Сильвио Берлускони и министр иностранных дел Франко Фраттини). При этом итальянцы, в общем, поддерживали требование некоторых других католических стран (во главе с Испанией и Польшей) внести в документ упоминание о христианских корнях европейской идентичности. Однако Франция, также традиционно католическая страна, но более светская и со значительным процентом граждан-мусульман, категорически выступила против.
Проект был нацелен на отказ от принципа консенсуса и предполагал, что почти все решения в Совете должны приниматься квалифицированным большинством голосов (за исключением вопросов внешней политики, безопасности, налогообложения, формирования бюджета, сотрудничества в области международного уголовного права). Таким образом, право вето у государств-членов все же оставалось, но было ограничено «наиболее важными» сферами. Предполагалось введение поста Президента ЕС, избираемого на два с половиной года, и поста главы МИД ЕС, а также сокращение состава Еврокомиссии. Представители Великобритании и Испании на МПК подвергли критике усиление позиции Председателя КЕС. Великобритания особенно боялась отмены права вето в вопросах налогов и социальной политики, а также усиления военно-политической интеграции в рамках ЕС. Польша и Испания были недовольны изменениями в системе голосования, опасаясь потерять свое влияние, полученное в Ницце. Согласование деталей шло медленно, особенно жаркие споры шли по поводу распределения голосов в Совете министров. Ирландия, председательствующая в Совете ЕС в первой половине 2004 г., представила пакет компромиссных решений, который и был принят (при неприкрытом давлении, оказанном Францией и Германией). В результате, 18 июня 2004 г. главы государств и правительств уже 25 стран-членов (расширение только что состоялось) одобрили на саммите в Брюсселе проект документа.
Согласно предложенной Дублином схеме, решения принимались, если за них проголосует 55% стран-членов, население которых составляет 65% от общей численности населения ЕС (проект Конвента предусматривал 50% и 60% соответственно). Новая модель была выгодна «большим» (ФРГ, Великобритания, Франция, Италия) и «малым» (Мальта, Люксембург, Латвия) странам ЕС в ущерб таким «средним» государствам, как Испания и Польша (а также Португалия, Венгрия, Бельгия, Греция). Для блокирования решения, принимаемого квалифицированным большинством, необходимо, чтобы за это высказались четыре государства, представляющие, по меньшей мере, 15% всего населения ЕС. Кроме того, Дублин предложил (а Брюссельский саммит принял) решение сохранить до 2014 г. в составе Еврокомиссии по одному комиссару от каждого государства-члена ЕС, а только затем сократить их число до 18. Минимальное число депутатов в Европарламенте от каждой из стран было увеличено до шести.
29 октября 2004 г. Договор, учреждающий Конституцию, был подписан главами государств и правительств всех 25 стран-членов ЕС. Руководители трех признанных стран-кандидатов (Болгарии, Румынии и Турции) подписали только Заключительный акт, которым утверждался текст Конституции. Делегация Хорватии присутствовала на церемонии в качестве наблюдателя. Важнейшей особенностью документа, по нашему мнению, стало признание возможности выхода государства-члена из Союза (ст.46 Договора). Здесь была заложена «мина замедленного действия» - со временем ЕС мог превратиться в клуб не самых богатых стран Европы: с принятием все новых «бедных родственников» некоторые богатые «спонсоры» просто покинули бы Союз. Кстати, это положение перекочевало затем в Лиссабонский договор.
Вступление Конституционного акта в силу было намечено на 2007 г. после обязательной ратификации всеми странами-членами. Процедура ратификации сильно различалась в государствах ЕС. Где-то, как в Литве, было вполне достаточно утверждения документа национальным парламентом. В подобных случаях почти всегда можно было рассчитывать на положительный результат. В ряде государств ЕС, например - в Испании, проводился референдум, который носил консультативный характер. Явка 20 февраля 2005 г. в этой стране составила 42%, их них почти 77% поддержало проект Конституции. После этого парламент страны без проблем утвердил документ. К началу кризиса Конституционный акт был ратифицирован Литвой, Венгрией, Словенией, Италией, Грецией, Словакией, Испанией, Австрией и ФРГ. В Германии документ был утвержден 27 мая 2005 г. Здесь решение принимали депутаты двух палат парламента (бундестага и бундесрата), таким образом, лишних сложностей удалось избежать.
Серьезные затруднения возникли в тех государствах, где референдум был не консультативным, а основным инструментом ратификации. К примеру, во Франции проекту Конституции была гарантирована поддержка в Национальном собрании – как сторонников Жака Ширака, так и значительной части лидеров Социалистической партии. Однако французское руководство «пошло другим путем», хотя Конституция Франции не требовала именно такой формы одобрения проекта Конституции для Европы. В результате, французы на референдуме 30 мая 2005 г. большинством в 54,87% голосов отвергли документ (явка составила 69,74% из примерно 41,8 млн. чел., внесенных в избирательные списки). Министр внутренних дел Франции Доменик де Вильпен сообщил, что число противников Конституции было особенно велико в сельской местности, тогда как жители крупных городов часто высказывались в поддержку документа.
Следом, 2 июня 2005 г., ратификация была провалена в Нидерландах. Здесь на референдуме против Конституции проголосовало уже 61,6% избирателей (за – только 38,4%, при явке 62,8%). В отличие от Франции, нидерландский референдум носил консультативный характер, но основные политические партии страны не решились пойти против воли своих избирателей. Судьба документа в парламенте была решена. Риторика проекта оказалась далека от рядовых граждан Европы. А отсутствие в документе упоминания о «христианских корнях» европейского единства вызвало дружное противодействие всех европейских христианско-демократических сил, усиленное пропагандой Ватикана и вполне реальной угрозой принятия Турции в Европейской Союз. Министр иностранных дел Нидерландов Бернард Бот признался, что вопросы европейской интеграции и европейские проблемы мало разъяснялись гражданам его страны.
В самой Франции на ход референдума повлияли и другие факторы. В частности, французы неожиданно увидели, что «оказались в Европе, которую они не понимают» (выражение газеты «Фигаро»). Они стали бояться наплыва «сантехников из Польши» и другой сравнительно дешевой рабочей силы из стран ЦВЕ, новых членов ЕС. Страшили их и перспектива утраты льгот в государственном секторе экономики, и возможность «бегства» своей промышленности на Восток, и рост безработицы. Разочарование правительством Жан-Пьера Раффарена обратили в свою пользу радикалы разного рода - как левые, так и правые. При этом левые боялись ликвидации социальных гарантий, а правые – нового потока иммигрантов, которые даже и не должны считаться таковыми в новой Европе. Часть французов опасалась также «потери национального лица» в расширяющемся Союзе, болезненно переживая как переход лидерства к ФРГ, так и продолжающееся вмешательство США в европейские дела. В результате, по вине Франции в ЕС начался очередной затяжной кризис идентичности.
Даже в этих непростых условиях ратификация проекта Конституции некоторое время продолжалась. 14 июня 2005 г. ратификационную грамоту подписал федеральный президент Австрии Хайнц Фишер. Затем референдумы прошли в Португалии, Люксембурге и Польше, причем везде – с положительным результатом. Однако о переносе сроков референдумов недвусмысленно заявили в Великобритании, Дании, Ирландии и Чехии. В этих странах новый «европейский проект» находился в глубоком кризисе. Наконец, в Евросоюзе победили голоса тех, кто призывал отдать текст Конституции на доработку, дабы сделать его более приемлемым для самых широких кругов европейской общественности. На саммите Европейского Совета, который состоялся 20-21 июня 2007 г. в Брюсселе, было принято решение провести институциональную реформу традиционным способом, то есть путем очередной модернизации Договора о Европейском Союзе 1992 года и Римских договоров 1957 года.
Новая МПК приступила к работе уже 23 июля 2007 г. Группа правовых экспертов достаточно быстро – к октябрю того же года - трансформировала нормы проекта Конституции в статьи-поправки нового договора. В результате, 17-18 октября 2007 г. на самммите Европейского Совета в Лиссабоне проект «Договора о реформе» был одобрен руководителями всех стран-членов ЕС. Следующие два месяца ушли на техническую и языковую корректуру документа, оперативно проведенную правовыми экспертами из Юридической службы Совета ЕС. Наконец, там же, в Лиссабоне, 13 декабря 2007 г. данный Договор и был официально подписан.
 Лиссабонский договор представляет собой, по сути, шаг назад, ибо возвращает правовую ситуацию к традиционному балансу межправительственного и наднационального начал. В частности, вновь подчеркивается, что любая компетенция, не предоставляемая Союзу на основе договоров, принадлежит государствам-членам. Европейский Союз обязуется уважать основные полномочия и функции государств-членов ЕС (особенно в том, что касается поддержания территориальной целостности, общественного порядка и национальной безопасности). В отличие от проекта Конституции ЕС, данный договор не содержит упоминания о конституционных символах Европейского Союза (флаге, гимне, единой валюте, ибо герб у ЕС все еще отсутствует).
В целом, в соответствие с Лиссабонским договором наиболее существенные изменения были внесены в Договор о Европейском Союзе. Ряд изменений был предусмотрен также в Договоре о функционировании Европейского Союза, который заменил собой Договор об учреждении Европейского Сообщества. Именно эти два (заново пересмотренных) договора образовали обновленную правовую основу построения и функционирования ЕС. Согласно принципу субсидиарности Европейский Союз будет осуществляет свое вмешательство только в определенных пределах, оставляя национальным государствам весьма значительные полномочия. Согласно принципу пропорциональности содержание и форма действий Союза не будут выходить за пределы, которые необходимы для достижения целей, поставленных договорами (и для достижения только тех целей, которые не могут быть иначе достигнуты). Таким образом, вновь торжествует традиционный для европейской интеграции баланс межправительственного и наднационального начал.
Все новеллы Лиссабонского договора  можно условно разделить на две группы: «институциональные изменения» и «не институциональные изменения». Важнейшими институциональные изменениями стали: 1) введение должности постоянного Председателя Европейского Совета (реальные полномочия которого сравнительно невелики); 2) формирование новой должности Верховного представителя Союза по иностранным делам и политике безопасности, которая соединяет в себе полномочия верховного представителя ЕС по внешней политике и политике безопасности и полномочия еврокомиссара по внешним сношениям; 3) расширение компетенции Европейского парламента, который получает большую полноту власти и практически приравнивается в своих полномочиях к Совету; 4) реструктуризация Европейского Совета, председательствование в котором будет осуществляться заранее определенными группами в составе трех государств-членов на протяжении 18 месяцев; 5) радикальное сокращение численности Европейской Комиссии, члены которой с 2014 г. будут избираться по принципу равной ротации между государствами-членами; 6) переименование инстанций Суда ЕС; 7) признание Европейского Центрального Банка институтом Евросоюза.
Лиссабонский договор несколько повысил роль Европейского парламента при том, что разработка проектов законодательных актов по-прежнему будет осуществляться преимущественно в Комиссии. Однако депутаты Европарламента получили право одобрения законов в таких сферах, как юстиция, безопасность и иммиграционная политика. Общее количество мест в Европарламенте следующего созыва сократится с 785 до 750. Интересно отметить, что национальным парламентам впервые предоставлено право участвовать в законотворческой деятельности ЕС (а именно - вносить свои предложения в текст законопроектов). В том случае, если одна треть национальных парламентов выступает против, проект закона направляется на доработку в Комиссию.
Система принятия решений в Совете ЕС по формуле квалифицированного большинства голосов (а не по принципу консенсуса) расширена на сферу компетенции органов юстиции и полиции. Кроме того, Лиссабонский договор ввел новую систему голосования по формуле так называемого "двойного большинства" - решение считается принятым, если за него проголосовали представители 55% государств ЕС, в которых проживает не менее 65% населения Евросоюза. Новая система начинает действовать с 2014 года при оговоренном Польшей переходном периоде до 2017 года.
Лиссабонский договор предусмотрел проведение общей энергетической политики и реализацию общей стратегии борьбы с глобальным потеплением, оказание солидарной помощи одному или нескольким членам на случай террористических атак или стихийных бедствий, что, вроде бы, говорит об углублении реальной интеграции. В целом, Лиссабонский договор существенно упростил систему институтов Евросоюза и повысил эффективность ее работы, одновременно подняв статус ЕС на международной арене. Совет и Европарламент стали практически равноправными институтами, организованными таким образом, чтобы решения принимались с наибольшей мобильностью и эффективностью.
При этом состоявшиеся в декабре прошлого года изменения уменьшили роль конкретного национального государства в принятии решений, подчиняя тем самым национальные интересы наднациональным. Усиление позиции Евросоюза понижает статус большинства политических институтов национальных государств (кроме их парламентов) и ведёт – в перспективе - к формированию гомогенного поля на территории Единой Европы, вынуждая государства-члены подчиняться интересам ЕС во все возрастающих сферах деятельности. Лиссабонский договор однозначно признал доминирование интересов Европейского Союза над интересами государств-членов, особенно в сферах внешней политики и обороны, транспортной политики, таможенной политики и пограничного контроля, миграционной политики. Однако теперь в Евросоюзе нормативно предусматривается возможность выхода государства из состава ЕС. А это вполне может привести к «дезертирству» Великобритании и некоторых других стран-доноров, не успевших перейти на евро (например, Дании и Швеции).
В целом, можно сделать вывод, что институциональная реформа ЕС еще далека от завершения. Следует напомнить, что уже на следующий день после подписания Лиссабонского договора (14 декабря 2007 г.) руководители государств-членов ЕС на саммите Европейского Совета в Брюсселе приняли решение учредить независимую экспертную группу по рассмотрению проектов новых направлений развития и реформирования Европейского Союза, но уже в долгосрочной перспективе - в расчете на 2020-2030 гг. Был утвержден мандат новой экспертной группы, который включил в себя более десяти стратегических сфер, проблем и задач европейской интеграции, а именно: усиление и модернизация европейской модели, которая «сочетает экономический успех и социальную солидарность»; повышение конкурентоспособности ЕС; господство права; устойчивое развитие Союза в целом; стабильность на мировой арене и борьба с глобальной нестабильностью; миграция; энергия; защита климата; международная преступность и терроризм. Бывший председатель правительства Испании Ф. Гонсалес, руководитель данной экспертной группы, подготовил свой доклад еще в 2010 г., но «воз и ныне там» ... С другой стороны, Лиссабонский договор не нравится слишком многим лицам, принимающим решения в ЕС. А это означает, что рано или поздно грядет новая институциональная реформа Европейского Союза.

f) Расширение

После Маастрихта остро встал вопрос о расширении на Восток в условиях распада СССР и, в целом, биполярного мира. Однако первые шаги в данном направлении были весьма робкими. Участниками четвертого расширения стали только Австрия, Швеция и Финляндия, страны во времена «холодной войны» традиционно нейтральные, хотя и вполне западные. По уровню социально-экономического развития (а также прочности рыночной экономики и степени зрелости гражданского общества) они совершенно не уступали изначальной «шестерке», превосходя многие другие страны Европейского Союза. Еще в начале 70-х годов все три страны подписали соглашения о свободной торговле с Сообществом, затем – при Делоре - вошли в Европейское экономическое пространство. Австрия подала официальную заявку на полноправное членство в ЕС 17 июля 1989 г., Швеция – 1 июля 1991 г., Финляндия – 18 марта 1992 г. За ними последовали было Швейцария (май 1992 г.) и Норвегия (ноябрь 1992 г.), но – по различным причинам и на разных этапах - «сошли с дистанции». В частности, на решение Швейцарии отозвать свою заявку повлиял отрицательный результат, полученный на референдуме о присоединении к Европейскому экономическому пространству.
25 июня 1994 г. были подписаны договоры о присоединении к ЕС Австрии, Финляндии, Швеции и Норвегии. Однако неудача на референдуме в Норвегии, проведенном 28 ноября 1994 г., также закрыла дорогу этой стране в ЕС. «Против» здесь высказалось 52,4% всех, принявших участие в голосовании. Напротив, Австрия, Финляндия и Швеция провели свои референдумы вполне успешно. В Австрии 12 июня 1994 г. целых 66,4% проголосовавших одобрило вступление в ЕС, в Финляндии 16 октября таковых оказалось гораздо меньше -  57%, а в Швеции 13 ноября – всего 52,2%. 1 января 1995 г. эти страны стали полноправными членами ЕС, что было закреплено позднее Амстердамским договором. Площадь Союза возросла на 43%, население – на 11%, ВВП – на 8%.
Принципиальное решение о возможности пятого расширения было принято на заседании Европейского Совета в Копенгагене в июне 1993 г. Там же утвердили знаменитые «Копенгагенские критерии»: 1) наличие стабильных институтов, гарантирующих демократию, верховенство закона, права человека, уважение и защиту прав меньшинств; 2) существование жизнеспособной рыночной экономики, а также способность противостоять давлению конкуренции и рыночных сил внутри Союза; 3) способность взять на себя обязанности, связанные со вступление в ЕС, в частности – поддерживать цели политического, экономического и валютного союза. Был и четвертый критерий – это способность самого Союза абсорбировать новые государства-члены, не ставя под угрозу собственную цельность и стабильность. Именно этот критерий исключает принятие в ЕС такой огромной европейской страны, как Россия, хотя «европейским» официально признается каждое государство, хотя бы часть территории которого находится в Европе. Поэтому с Турцией и ведутся вялотекущие (и мало кого в Союзе радующие) переговоры о вступлении в ЕС (начаты только осенью 2005 г., хотя Турция подала свою заявку еще в 1987 г., а в 1999 г. получила статус официального кандидата).
Кипр и Мальта подали свои заявки также довольно рано – в 1990 г. Венгрия и Польша сделали этот шаг в 1994 г.,  Болгария, Латвия, Литва, Румыния, Словакия и Эстония – в 1995 г., Чехия и Словения – в 1996 г. При этом в декабре 1997 г. Европейский совет, опираясь на оценки КЕС, решил начать переговоры о присоединении весной 1998 г. только с шестью странами, которые считались наиболее «продвинутыми» (Польша, Чехия, Венгрия, Эстония, Словения и Кипр). Было решено также созывать ежегодную Европейскую конференцию, на которой были бы представлены все страны-члены и кандидаты, вне зависимости от степени их подготовленности. На первой такой конференции, состоявшейся в Лондоне в 1998 г., выяснилось, что степень недовольства стран, оставшихся за бортом переговорного процесса, достаточно велика. Особенно резкой была реакция Турции, которая вообще отказалась от участия в Лондонской конференции. На заседании Европейского совета в Хельсинки в декабре 1999 г. было принято решение начать переговоры также с Латвией, Литвой, Мальтой, Словакией, Болгарией и Румынией. Только Турция все еще оставалась в «подвешенном состоянии» и «выпала» из зафиксированного Ниццским договором расчета голосов в Совете и Европарламенте после завершения пятого расширения.
На заседании политических руководителей государств-членов ЕС в Брюсселе 24-25 октября 2002 г. был, в целом, решен вопрос о сроках присоединения стран-кандидатов. Венгрия, Кипр, Латвия, Литва, Мальта, Польша, Словакия, Словения, Чехия и Эстония, как было признано, достигли соответствия всем политическим критериям присоединения, а к началу 2004 г. должны добиться соответствия и экономическим критериям. Болгария и Румыния же, по сложившему тогда общему мнению, могли вступить в ЕС не ранее 2007 г. 12-13 декабря 2002 г. в Копенгагене на очередном заседании Европейского Совета «десятка» завершила переговорный процесс. Великобритания, Испания, Италия и Греция активно выступили на Копенгагенском саммите за одобрение кандидатуры Турции. Однако они добились лишь подтверждения ее статуса «страны-кандидата». Интересно в этой связи отметить, что было принято решение о включении в ЕС только греческой части Кипра. Вопрос о членстве турецкой части острова решено было обсудить отдельно. Референдум о воссоединении Кипра, проведенный в преддверии вступления страны в ЕС под эгидой ООН, не дал положительного результата. Греки-киприоты в массе своей высказались против, в то время как турки-киприоты поддержали идею объединения страны.
16 апреля 2003 г. в Афинах было подписано Соглашение о вступлении в ЕС первой десятки стран ЦВЕ. «За бортом» остались только Турция, Румыния и Болгария. Ратификация повсеместно прошла успешно, и 1 мая 2004 г. Венгрия, Республика Кипр (греческая часть), Латвия, Литва, Мальта, Польша, Словакия, Словения, Чехия и Эстония стали полноправными членами Европейского Союза. Аналогичное соглашение с Болгарией и Румынией было подписано только 25 апреля 2005 г. в Люксембурге. 11 мая 2005 г. болгарский парламент ратифицировал Договор о вступлении в ЕС, затем аналогичный шаг сделала и Румыния. 1 января 2007 г. эти две страны благополучно вошли в ЕС.
Таким образом, ситуация с расширением Евросоюза в первой половине 2011 г. такова: 27 государств уже являются полноправными членами ЕС, а пять стран (Турция, Хорватия, Македония, Исландия и Черногория) официально признаны кандидатами. При этом переговоры о вступлении с Хорватией уже фактически завершены. 24 июня 2011 г. в ходе саммита Европейского Совета в Брюсселе его председатель Херман ван Ромпей заявил, что договор о вступлении Хорватии в ЕС может быть подписан до конца текущего года. Македония стала кандидатом в декабре 2005 г, но переговоры с ней еще не открыты.
Хорватия подала заявку на членство в феврале 2003 г. В апреле 2004 г. КЕС дала положительное заключение, и в июне того же года Европейский совет признал Хорватию страной-кандидатом. Открытие переговоров с данным государством, однако, откладывалось из-за позиции Гаагского суда, требовавшего выдачи генерала Анте Готовины, обвиняемого в совершении преступлений против жителей Сербской краины в годы гражданской войны. Условие это было выполнено, и, не без труда, переговоры с Хорватией и Турцией были открыты одновременно - 3 октября 2005 года. Серьезную роль в данном процессе сыграла Австрия, которая согласилась поддержать кандидатуру Турции (вопреки собственной - ясно обозначенной ранее - позиции) только в обмен на поддержку Хорватии.
Вопрос о том, принимать ли в ЕС проблемную Турцию (с ее постоянно растущим и слабо европеизированным населением, а также нерешенными курдской, кипрской и многими другими проблемами) может окончательно расколоть европейское общественное мнение. Для сравнения: Турция подала свою заявку на вступление в ЕС еще в 1987 г., но только в 1999 г. получила статус официального кандидата, в то время как Хорватия подала заявку на членство лишь в феврале 2003 г. и в июне 2004 года Европейский Совет признал ее страной-кандидатом, а Исландия подала заявку в июле 2009 г. и была признана кандидатом в июне 2010 г. Другими словами, на процесс признания официальным кандидатом у Турции ушло 12 лет, у Хорватии – год с небольшим, а у Исландии – меньше года.
Исландия начала переговорный процесс 27 июля 2010 г., но в 2013 г. приняла решение его прекратить (в связи со сменой правительства). Хорватия благополучно вступила в ЕС 1 июля 2013 года.
Что касается Македонии, которая подала заявку на вступление 17 марта 2004 г. и стала кандидатом 17 декабря 2005 г., то переговоры с ней пока не открыты – их блокирует Греция. Трудно предсказать и судьбу Черногории, которая подала заявку на вступление в ЕС 5 декабря 2008 г. и 17 декабря 2010 г. получила официальный статус страны-кандидата. Еще несколько балканских государств (Албания, Босния и Герцеговина) подписали 22 ноября 2004 г. рамочные соглашения с ЕС и ждут официального признания кандидатами. Недавно статус кандидата был предоставлен Сербии. При этом вопрос о принятии в Евросоюз таких (безусловно, европейских) государств, как Молдова и Украина, пока вообще серьезному обсуждению не подлежит. Впрочем, Молдова может со временем использовать германскую модель, то есть «раствориться» в Румынии (подобно тому, как бывшая ГДР «растворилась» в ФРГ). Вариант этот сегодня выглядит как маловероятный, ибо он связан с отказом руководства страны от политических амбиций (и даже от претензий на Приднестровье).

g) «Друзья»
 
«Кольцо друзей», опоясывающее Евросоюз от Марокко до России, должно, по мысли европейских геополитиков, служить буферной серой зоной между единой Европой, с одной стороны, и Африкой с Азией, с другой. Однако страны, находящиеся сегодня в этом «кольце», имеют весьма различные перспективы взаимодействия с ЕС. Если Марокко, которая уже подавала заявку на членство, в Евросоюз не примут никогда (из-за отсутствия собственно европейской территории у данной страны), то страны-члены Совета Европы могут еще на что-то рассчитывать в отдаленной перспективе.
Так называемый Барселонский процесс – это новая политика Евросоюза в отношении тех средиземноморских, а именно - африканских и азиатских, государств, территории которых когда-то входили в Римскую империю и имели с Европой общую судьбу. В июне 1994 года Европейский Совет в Корфу провозгласил укрепление политики ЕС в отношении Средиземноморья. В октябре того же года КЕС внесла конкретные предложения: предоставление странам региона обширной финансовой помощи, заключение соглашений об ассоциации, осуществление таможенного союза с Турцией. Европейский Совет отстаивал эту стратегию в декабре 1994 г. в Эссене. Затем в июне 1995 г. в Каннах очередной саммит Европейского Совета утвердил разработанное Комиссией постановление о финансовой и технической помощи странам Средиземноморья и назначил проведение конференции по региону на уровне министров иностранных дел. Участие в переговорах приняли представители стран-членов ЕС, а также почти всех средиземноморских стран (кроме Ливии), Иордании и Палестины.
Результатом данной конференции стали Барселонская декларация от 28 ноября 1998 г. и рабочая программа, включающая целый пакет мер. «Первая корзина» должна помочь развитию партнерства в области обеспечения безопасности между участниками Барселонского процесса. Согласно «второй корзине» следует создать до 2010 г. евро-средиземноморскую зону свободной торговли. Наконец, «третья корзина» распространяет партнерство на социальную сферу и сферу культуры. За конференцией в Барселоне последовали две другие конференции на уровне министров иностранных дел: в апреле 1997 г. на Мальте и в апреле 1999 г. в Штутгарте, дополненные внеочередными встречами в Палермо в июне 1998 г. Политика ассоциации и кооперации привела к заключению двусторонних ассоциированных соглашений между ЕС и некоторыми странами региона: Израилем, Марокко и Тунисом (1995), Иорданией и Палестинской автономией (1997), Египтом (1999).
Некоторое время шли аналогичные переговоры с Сирией. Затем Барселонский процесс отступил в тень широкомасштабного пятого расширения. Однако принятие в Евросоюз в 2004 г. малых средиземноморских стран – Мальты и Кипра, а также открытие в 2005 г. переговоров о присоединении с Турцией и Хорватией серьезно укрепило положение ЕС в Средиземноморье.
Отношения с новой Россией развивались параллельно и также берут начало с исторического саммита Европейского Совета на острове Корфу. Именно там 24 июня 1994 г. было подписано Соглашение о партнерстве и сотрудничестве (СПС), вступившее в силу 1 декабря 1997 г. Задержка с ратификацией была вызвана состоявшимся четвертым расширением. Однако Австрия, Финляндия и Швеция подписали и ратифицировали СПС без проблем. В качестве перспективной цели в документе называется создание зоны свободной торговли (что на практике возможно только после вступления РФ в ВТО). Поэтому наиболее успешно долгие годы развивался политический, а не экономический диалог. В июне 1999 г. Кельнский саммит Европейского Совета принял Коллективную стратегию Европейского Союза по отношению к России. В октябре того же года появилась ответная реакция – Стратегия развития отношений Российской Федерации с Европейским Союзом на среднесрочную перспективу (2000-2010). К сожалению, как утверждает В.Г. Шемятенков, содержательная сторона этих документов оказалась небогатой. В мае 2001 г. Романо Проди выступил с инициативой создания общего европейского экономического пространства. Идею одобрили и в РФ, и в ЕС, а для ее реализации была создана Группа высокого уровня во главе с заместителем председателя Правительства России В.Б. Христенко и членом КЕС К. Паттеном. На сегодняшний день имеются разработанные «дорожные карты» для создания целых четырех общих пространств между Россией и Евросоюзом. Однако реальное их построение, вероятно, выйдет за рамки среднесрочной перспективы.
«Друзья» у Евросоюза имеются самые разные, в том числе – не входящие в «кольцо». Безусловно, сохраняется определенная взаимозависимость бывших метрополий и утраченных ими колониальных владений. Особенно это касается Великобритании со своим Содружеством и Франции с ее пресловутой «Франкофонией». Что же касается собственно Европы, то практически полностью интегрированы в ЕС такие малые страны, как Андорра, Монако, Сан-Марино, Ватикан. Они уже давно перешли на евро и некоторые из них даже чеканят собственные монеты (имеющие, скорее, коллекционную ценность). Не являясь формально членами Шенгенской зоны, данные страны предполагают наличие у туристов из «дальнего зарубежья» именно Шенгенской визы (в том случае, если виза требуется вообще). Следующий круг составляют страны-члены ЕАСТ, входящие в Европейское экономическое пространство (Норвегия, Исландия, Лихтенштейн), и Швейцария, одобрившая на референдуме присоединение к Шенгенской зоне с 2007 г. Налицо факт юридической, политической и экономической взаимозависимости данных государств и ЕС. Еще один круг составляют потенциальные кандидаты на вступление в Евросоюз из западнобалканских государств (Албания, Босния и Герцеговина, Македония, Сербия и Черногория), а также Молдова и Украина. Все они рвутся в ЕС, но их не торопятся признавать полноценными кандидатами. В последнем круге ждут своей участи Грузия, Армения, Азербайджан. Шансы у них ничтожные, но «надежда умирает последней». Собственно, и Россия с Беларусью могли бы попасть в этот список, не будь у них собственного видения будущего европейского континента.
Наконец, следует сказать об отношениях ЕС со странами Северной Америки. По мнению нынешнего Председателя Комиссии Баррозу, трансатлантические отношения должны гармонично дополнять европейский интеграционный процесс. Однако есть и другое мнение: единая Европа часто выступает прямым конкурентом США в борьбе за влияние на третьи страны, не наблюдается никакой гармонии между сторонами ни в области торговых взаимоотношений, ни в соревновании евро и доллара. Создание европейской армии до сих пор беспокоит натовских генералов. Единая Европа постепенно превращается в самостоятельный «центр силы» и все менее нуждается в опеке «большого брата». Европейская интеграция (в некоторых случаях) может быть прямо противопоставлена как атлантической, так и глобальной. Какая точка зрения победит – вопрос открытый. Однако в среднесрочной перспективе сотрудничеству североамериканских стран (не только США, но и Канады,  Мексики) с ЕС альтернативы нет.













2.  «ЕВРОПА» КАК БАЗОВЫЙ СМЫСЛОВОЙ КОНЦЕПТ

Последовательное прояснение смысла понятия «Европа» – одна из важнейших задач этой работы. Необходимо, опираясь на данные различных наук (географии, лингвистики, этнологии, этнографии, культурологии, политологии, истории), попытаться определить истинные границы Европы  и основные элементы ее структуры. Автор убежден, что только полноценный  синтез различных подходов к данной проблеме может дать понимание возможных пределов европейской интеграции в геополитическом смысле.
Еще Н.Я. Данилевский в своей знаменитой книге ''Россия и Европа'' довольно убедительно доказывал, что Европа с географической точки зрения - всего лишь часть Евразии. Автор готов пойти еще дальше; даже Евразия как часть света оказывается под вопросом – уместнее говорить о Старом Свете или Мировом острове, то есть о едином евразийско-африканском континентальном пространстве. Единственным физическим основанием выделения Европы как части света является, по мнению автора, евразийская (иначе – европейская) плита литосферы.
Для различения же Европы, Азии и Африки приходится опираться более на традицию, чем на географические реалии. Древние греки называли ''Европой'' часть света, лежащую к северу от Средиземного моря. Часть света, лежащая к югу, именовалась ''Африкой''. Термин же ''Азия'' первоначально означал некую относительно небольшую страну где-то между рекой Танаис (совр. Дон) и северными предгорьями Кавказа. Причем именно Танаис служит границей  между Европой и Азией. Такое ''узкое'' понимание ''Азии'' мы находим, к примеру,  в ''Географии'' Страбона.
Позднее термин ''Азия'' стал относиться ко всей части света, лежащей к востоку от Средиземного моря, а условная граница по реке Танаис закрепилась просто в силу традиции. Начиная со средних веков – в разное время и разными народами – честь служить границей между Европой и Азией возлагалась: на реку Урал, на Волгу, на Волгу, Сарпу и Маныч, на Волгу и Дон, на Западную Двину и Днепр, на Вислу и Днестр, на Большой Кавказский хребет и Урал, просто на южную (или юго-восточную) границу России - где бы она ни проходила.
''Общепринятая'' географическая граница Европы - это Эгейское море, проливы Босфор и Дарданеллы, Мраморное и Черное моря. Далее – между Черным и Каспийскими морями - можно выделить три основанных варианта: по южной границе бывшего СССР, по Большому Кавказскому хребту (т.е. практически по современной границе России), по рекам Маныч и Кума. Последний вариант предпочитают многие энциклопедические издания – как отечественные, так и зарубежные. Для геополитической оценки ситуации в данном регионе даже весьма символическое проведение границы между Европой и Азией отнюдь не безразлично. Дело в том, что кавказские народы оказываются то ''европейцами'', то ''азиатами'', а вся область между реками Маныч и Кума (на севере) и южной границей бывшего СССР – ''спорной'' территорией. При проведении же границы по Большому Кавказу северокавказские народы становятся ''европейцами'', причем часть этнических территорий оказывается ''поделенной'' между Европой и Азией.
К северу от Каспийского моря можно выделить также три основных варианта границы: по реке Урал и Уральскому хребту (''традиционный''), по реке Урал и восточным подножиям Урала, по реке Эмба и восточным предгорьям. Таким образом, на Востоке Европы при любом чисто географическом членении всегда остается область, принадлежещая ныне суверенному государству Казахстан и хотя бы отчасти населенная казахами. Следовательно, Казахстан, – где бы мы не провели границу в ''спорной'' зоне между реками Урал и Эмба – все равно оказывается третьим по счету евразийским государством, наряду с Россией и Турцией. Еще раз подчеркивая условность и символичность раздела Старого Света, а тем более Евразии, на отдельные составляющие (т.н. ''части света'') с чисто географической точки зрения, автор все же вынужден согласиться на подобное черновое определение традиционных географических границ Европы.
Европу ограничивают на восточных ее рубежах пределы проживания разных народов, если смотреть на это с точки зрения этнолингвистической – или же религиозно-культурной. С чисто этнологических позиций следует, видимо, признать ''Европой'' ареал проживания индоевропейских народов. Уральско-юкагирское коренное население северо-востока географической Европы, долгое время, не имеющее собственной государственности, а также и венгры, в полной мере государственностью обладавшие, оказываются в некотором ''промежуточном'' положении между ''этнической Европой'' и ''этнической Азией'', генетически, лингвистически и исторически тяготея к последней. Чистой же ''этнической Азией'' следует, видимо, признать ареалы проживания алтайских, чукотско-камчатских и эскимосско-алеутских народов.
В расовом отношении Европа достаточно определенно является ареалом распространения европеоидной большой расы, откуда, собственно, эта раса и получила название. На крайнем востоке географической Европы обитают представители ''уральской расы'' – промежуточной между европеоидной и монголоидной, чьи представители – ханты и манси. К ''уральской'' по многим признакам близка и ''лапоноидная'' раса, чьи представители – саами. Некоторые антропологи объединяют эти две ''расы второго порядка'' в одну (т.н. ''урало-лапоноидную''), особенности, которой выражены в менее резкой форме у удмуртов, коми-пермяков, марийцев, эрзя и мокша, венгров, восточных финнов, а также у чувашей, башкир и татар.
Таким образом, многие представители финно-угорских и тюркских народов имеют выраженные признаки монголоидной расы и относятся к переходному ''лапоноидному'' (иначе - ''субуральскому'') расовому типу, где все же преобладают европеоидные черты. Переходный расовый тип с преобладанием монголоидных признаков – т.н. ''южно-сибирский'' – характерен для современных казахов и киргизов. Чистыми монголоидами в пределах географической Европы являются калмыки. Чистыми же европеоидами следует признать северокавказские народы. Этнические, расовые и языковые (лингвистические) границы, как мы видим, не совпадают.
Можно отметить, что этносы, говорящие на финно-угорских и тюркских языках, часто смешаны в расовом отношении и представляют собой промежуточные, переходные типы от европеоидной расы к расе монголоидной, т.е. от ''расовой Европы'' и ''расовой Азии''.
С лингвистической точки зрения Европа - это, по всей видимости, ареал проживания индоевропейских народов, причем далеко не всех. Этносы, говорящие на языках иранской, индийской (или ''индоарийской'') и армянской групп, - это, без сомнения, азиатские народы. Структура же ''лингвистической Европы'' определяется ареалами расселения в Старом Свете славянских, балтийских, германских, кельтских, романских народов, а также греков и албанцев. Африканеры  (или буры) при этом, естественно, также остаются за рамками данного исследования, – равно как и все иные ''заморские'' ареалы расселения индоевропейских народов, возникшие в эпоху колониальных захватов.
Индоевропейские языки, которые, естественно, изучены лингвистами в достаточной степени, происходят они из группы близкородственных диалектов. Лингвисты делят все современные индоевропейские языки на две крупные ветви: ''восточную'' и ''западную''. К ''восточной'', в частности, относят греческий и албанский языки. К ''западной'' ветви принадлежат романские, кельтские и германские наречия. Балто-славянские языки при этом занимают промежуточное положение. Для целей нашего исследования, по мнению автора, можно допустить некоторое упрощение реальной картины и определить романские, германские и кельтские языковые ареалы как ''Запад Европы'', а балто-славянские, греческий и албанский – как ''Восток Европы'': естественно, с точки зрения чисто лингвистической.
Алтайский, уральско-юкагирский, северокавказский, чукотсо-камчатский и экимосско-алеутский языковые ареалы при этом отойдут к ''Азии'' (опять-таки в лингвистическом смысле), а некоторые территориально изолированные языковые ареалы внеиндоевропейского происхождения (например, баскский – в Испании и Франции) придется проигнорировать.
Итак, этнические, расовые и лингвистические границы Европы отнюдь не совпадают друг с другом, но при этом позволяют очертить некое пространство, являющееся ''Европой'' безусловно - со всех указанных точек зрения. При наложении одних границ на другие обнаруживается также, что существует и некая ''пограничная зона'' между Европой и Азией, где ''Европа'' (в любом понимании, не исключая и чисто географическое) плавно ''перетекает'' в ''Азию''. Выявилась и недостаточность всех вышеуказанных подходов к определению границ Европы для понимания истинных, глубинных связей, цементирующих европейское геополитическое пространство и лежащих за рамками всех рассмотренных подходов. По всей видимости, именно в области религиозных (конфессиональных) и культурных различий стоит искать как общее для всей Европы начало, так и то сущностное различие, которое делит Европу на ''Восток'' и ''Запад''. Так, согласно методологии Тойнби, Европа в цивилизационном отношении являет собой совокупность двух ''братских'' цивилизаций – Западноевропейской (Западнохристианской) и Восточноевропейской (Православной). Обе эти цивилизации являются ''сыновьями'' Римской империи – соответственно Западной и Восточной ее половины – и в совокупности образуют некую Метацивилизацию (Христианскую), противопоставленную как миру ислама (Исламской метацивилизации), так и Буддийской (Дальневосточной) метацивилизации.
К ''исламскому обществу'' Тойнби относит Северную Африку и Средний Восток - от Атлантики до Великой Китайской стены. Он также говорит о двух ''обществах-братьях'': Арабском (суннизм) и Иранском (шиизм) - в мусульманском мире. Таким образом, структура Исламской метацивилизации типологически близка к структуре Христианской метацивилизации: здесь тоже есть свой ''Запад'' (сунниты) и свой ''Восток'' (шииты). Известный философ и культуролог Г.Померанц полагает, что для Средиземноморья в целом необходимо ввести термин ''бисубэкумена'' или, сокращенно, ‘'биэкумена'' – это ''исторически сложившееся тесное единство двух субэкументальных узлов, впоследствии давших начало двум субэкуменам''. Под ''субэкуменой'' Померанц понимает, в свою очередь, то же, что и диссертант под ''метацивилизацией'' – это ''завершенная попытка наднациональной культуры, выработавшая самостоятельную философию (или мировую религию, впитавшую в себя философские традиции)''. Померанц насчитывает всего четыре ''субэкумены'': Европа, Ближний Восток, Индия и Китай.
Таким образом, Европа – это особая  ''субэкумена'', метацивилизация, основанная на одной из мировых религий – христианстве. Следовательно, ее границы, с точки зрения религиозной идентичности и цивилизационной принадлежности, должны охватывать весь ареал распространения всех направлений Христианства.
Но Христианская метацивилизация далеко выходит за рамки ''Большой Европы'': это и Америка, и Австралия с Новой Зеландией, и Филиппины, и целый ряд африканских государств. Все эти страны, испытавшие сильное ''европейское влияние'', между тем совершенно не имеют отношения к ''Большой Европе''. Цивилизационные границы Европы в таком случае опояшут весь земной шар и тем самым удалят нас от предмета исследования: собственно Европы. С другой стороны, Карл Ясперс выделяет 6 современных культур; Америка, Европа, Россия, Ислам, Индия и Китай.
Но, вставая на эту точку зрения, мы рискуем, напротив, искусственно отделить христианскую Россию от христианских же государств Европы. Единственный выход - держаться середины. Другими словами, ''религиозной Европе'' в целом противостоит ''религиозная Азия'', под которой весьма условно здесь принимается весь нехристианский  Восток, который никоим образом нельзя путать с Востоком христианским, т.е. с Восточноевропейской цивилизацией.
Понятие ''нехристианский Восток'' носит условный характер и имеет смысл только лишь в сопоставлении с ''христианским Западом'' и ''христианским Востоком''. Но внутренне это пустое понятие, т.к. по сути ''нехристианский Восток'' является совокупностью трех самостоятельных и разнородных метацивилизаций; Исламской, Индийской и Дальневосточной. Впрочем, последние две, следуя методологии Померанца, также можно объединить в ''биэкумену'', так как индуизм и буддизм не менее близки друг другу, чем христианство и ислам. В результате получается непротиворечивая бинарная структура:
Средиземноморская биэкумена и Восточная биэкумена.
               
Хорошо понимая всю условность проведения ''цивилизационной''  или ''религиозной'' европейской границы, автор вынужден все же проделать это, расчленив Евразию на ''религиозную Европу'' и ''религиозную Азию''. При этом из состава Европы естественным образом исключаются все исламские и буддистские анклавы, а различия между христианскими конфессиями игнорируется.
Автор вполне признает генетическую близость ислама и христианства: создавая свое учение, Мухаммед использовал как библейскую традицию, так и ряд элементов собственно христианства. Однако, для данного исследования существенно именно различие между двумя мировыми религиями, которое и противопоставило, начиная с  VIII  в., Христианскую Европу миру ислама. К этому противостоянию русский философ Федоров сводил вообще всю мировую историю. Но то, что является преувеличением в отношении истории всего мира, в отношении европейской истории выглядит вполне достоверно. Борьба ''христианского мира''  с  ''миром ислама'' шла, не прерываясь, более тысячелетия, что не могло не отразиться на ''менталитете'' как мусульманских, так и христианских народов.
С исторической точки зрения Европа также может быть охарактеризована как совокупность ''христианских'' и ''полухристианских'' государств Евразии. Примерно с рубежа X-XI веков граница Европы и Азии проглядывается довольно отчетливо, что напрямую связано с христианизацией таких славянских народов как древние русы и поляки. Границу Европы на начало XI  в. важно установить еще и потому, что в 1054 г. произошел раскол Христианской Церкви на Западную и Восточную. Следовательно, границы Европы начала XI в. - это последние границы действительно единой Христианской Европы, еще не разделенной окончательно на ''Запад'' и ''Восток''.
Россия (Русь) всегда занимала особое положение в Европе. Как уже говорилось ранее, спорным остается даже вопрос о принадлежности ее к Европе. Но, тем не менее, ''родительское'' государство ее – Киевская Русь, по крайней мере, с начала XI века, вполне принадлежало к кругу европейских держав и поддерживало многочисленные связи с ними, включая династические (что особенно важно). Новгород считается первой столицей земли русской, а легенда ''о призвании варягов'' удивительно напоминает исторические предания других европейских народов эпохи могущества викингов (варягов). Именно границы Киевской Руси служили на северо-востоке рубежами Европы с точки зрения государственности и распространения христианства. Далее начинались владения тюркоязычных народов, в массе своей исповедовавшей ислам, – т.е. ''Азия''. Ни Хазарский каганат с высшей прослойкой иудеев, ни мусульманскую Волжскую Булгарию никак нельзя признать ''европейскими '' державами в смысле их происхождения и государственного  развития. Они были тесно связаны со Средней Азией и Ближним Востоком, структурно вполне примыкая к прочим азиатским державам.
Южную и юго-восточную границу Европы держали в начале XI века Византийская империя, Армения и Грузия (точнее, мелкие грузинские княжества в их совокупности). Здесь совершенно особое положение занимала Армения как государство, во-первых, ранее всех других признавшее христианство государственной религией (в IV в.),  во-вторых, вполне поддавшееся ереси монофиситства, широко распространенной на Ближнем Востоке.
Монофиситство возникло в Византии в V в. как реакция на несторианство и довольно быстро стало знаменем политического сепаратизма в Египте, Сирии, той же Армении. Халкидонский собор 451 г. осудил монофиситов и признал данное учение ''ересью''. Однако, в большинстве древних восточных церквей – от Эфиопии до Армении - с этим не согласились. Поскольку Армения начала XI века, с одной стороны, входила в сферу влияния Византии и была христианским государством, а с другой стороны, упорно держалась характерной для Ближнего Востока ереси, ее положение можно рассматривать как промежуточное между Европой и Азией, что подтверждается и географическим положнением Армении на стыке двух миров.
Грузинские государства, в географическом плане также расположенные в ''спорной зоне'', в конфессиональном смысле вполне примыкали к Византии и находились под ее прямым покровительством. Сама Византийская империя в начале XI в. являла собой образец ''евразийского'' государственного образования. Ее территория – от Южной Италии до пределов Армении – почти в равной мере принадлежала Европе и Азии. Однако, в цивилизационном и религиозном отношении Византия, бесспорно, являлась важнейшей составной частью Христианской Европы.
Следующей важной вехой в становлении структуры религиозной Европы после 1054 г. следует, вероятно, признать 1517 г. как начало Реформации, хотя настоящее реформационное движение началось лишь после Вормсского сейма 1521 года. Как бы там ни было, необходимо определить границы Европы на начало XVI века, т.е. на момент, предшествовавший Реформации и дальнейшему усложнению структуры европейской христианской метацивилизации. Границы Европы на начало XVI  в. интересны и во многих других отношениях. Завершилось объединение всех северо-восточных русских земель вокруг Москвы, было сброшено иго Золотой Орды (1480), покорены обширные северные владения Великого Новгорода (1478). В 1493 г. Иван III получил титул ''государь всея Руси'' – ''Московия'' становилась ''Русью''. Границы начала XVI в. следует признать ''национальными'' для новой российской государственности. Политику же Ивана IV нельзя рассматривать иначе, как выход за пределы геополитической ниши национального великорусского государства, т.е. как ''империалистическую экспансию'' (по выражению Федотова).
Именно границы начала XVI в. отчетливо рисуют нам контуры ''Европы'' накануне русской экспансии на восток и религиозных войн в центре континента. На юго-востоке европейское геополитическое пространство упиралось в рубежи Оттоманской империи и ее вассалов, далее же шли еще три мусульманских ханства, осколки бывшей Золотой Орды: Астраханское, Казанское, Сибирское, все с преимущественно тюркским населением. Островком христианского мира, со всех сторон окруженным враждебными исламскими государствами, выглядит Грузия, лишенная, к тому же, внутреннего единства. Вскоре ее территория будет поделена между Османской империей и Персией.
Европа XVI века, естественно, не была едина: она четко делилась на Запад, представленный огромным количеством государств, самым крупным из которых была Речь Посполитая, и Восток, где недавно возникло ''универсальное государство'' православного христианства. Однако, несмотря на это важное деление, христианская Европа совместно противостояла ''Азии'' как совокупности агрессивных мусульманских государств, окружавших ее со всех сторон (точнее говоря, с юга и востока). Только на крайнем севере молодое русское государство выходило к Уральским горам (заметим, на географическую границу Европы), не встречалась с опасным противником.
Граница Европы на рубеже XV-XVI вв. показательна и в другом отношении: только что закончилась ''первая реконкиста'', но еще не началась ''вторая'', под которой мы понимаем освобождение европейского геополитического пространства от второй волны экспансии ислама, представленного Оттоманской (Османской империей). Все европейские историки, от Энгельса до Тойнби, любили проводить параллель между борьбой с арабами на Иберийском полуострове и борьбой с турками на Балканах, так что вводимый здесь термин ''вторая реконкиста'' не содержит в себе ничего существенно нового, а лишь несколько расширяет понятийный аппарат. Как известно, первое вторжение мусульманских воителей в пределы географической Европы произошло в 711 г. Арабы, закончив завоевание Северной Африки, всего за три года овладели большей частью Иберийского полуострова и в 732 г. вторглись в земли франков. По мнению Тойнби, это могло задушить западнохристианскую цивилизацию в ее колыбели. Но франки выстояли - и вскоре после битвы при Пуатье основали Испанскую марку. Так началась ''первая реконкиста'' - отвоевание европейской территории у исламского мира. Эта многотрудная борьба длилась без малого восемь веков и успешно завершилась как раз к концу XV столетия: в 1492 г. была отвоевана Гранада, последний оплот мира ислама на западе Европы.
Однако пока христианские рыцари успешно изгоняли арабов на западе, на юго-востоке Европы все более слабела Византия, теснимая молодой и агрессивной Оттоманской империей. Турецкие войска еще в 1354 г. переправились через Дарданеллы и закрепились на Галлиополийском полуострове. К середине XV века Турция заканчивает завоевание Балканского полуострова и начинает устремляться в Северное Причерноморье. В это же время на обломках Золотой Орды возникает пояс новых мусульманских государств: Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства. Если в Золотой Орде монголы, согласно их обычному праву и кодексу законов ''Ясе'', лояльно относились ко всем религиозным конфессиям без исключения, то теперь полукольцо агрессивных мусульманских государств сомкнулось на границах Европы.
В 1475 г. Оттоманская империя захватывает всю прибрежную полосу Крыма, а само Крымское ханство оказывается в вассальной зависимости от империи. Такая же судьба могла постичь и остальные ханства, если бы не активное вмешательство Русского государства. Внешнеполитические планы Турции не ограничивались бассейном Черного моря: империя старалась ''наложить руку'' и на родственные ей в этническом и религиозном отношении государства Поволжья. Полукольцо исламских государств, взявшее в осаду Европу с юго-востока и востока, могло получить единый организационный центр (что явно усилило бы мощь исламского натиска на Европу).
Покорение Иваном IV Казанского и Астраханского ханств, таким образом, было отчасти вынужденной мерой, а не просто ''волей к экспансии''. Этот шаг следует рассматривать, с некоторыми оговорками, уже как элемент ''второй реконкисты'', ибо без ''российского фланга'' Турция смогла бы легко расшириться не только в южном направлении, захватив Междуречье и Северную Африку, но и в северо-восточном, приняв в свой состав (или же на правах вассалов) все осколки Золотой Орды, – возможно, что вплоть до Сибири и Средней Азии. А с такой империей, равной по мощи и размерам Монгольской, не смогла бы справиться ни Австрия, ни Венгрия, ни Речь Посполитая, ни даже весь христианский Запад, взятый вместе. Именно расширению Турции на северо-восток и воспрепятствовала молодая Россия, чем значительно облегчила как свою собственную участь, так и дело ''второй реконкисты''.
Как мы видим, несмотря на многочисленные противоречия между европейским Западом и европейским Востоком (в лице России), они имели общего грозного врага в лице Оттоманской империи и образовывали две половинки единого геополитического пространства Европы уже на рубеже XV-XVI вв., т.е. на момент консолидации великорусской народности в пределах национального государства. Поэтому нет оснований, говорить о том, что Европа ''кончалась'' на границах Турции и России. Европа, действительно, заканчивалась на границах Османской империи. Но на границах России ''кончался'' лишь Запад – и начинался Восток Европы, как ''двуединого'' геополитического пространства.
Однако в середине XX века Турция неожиданно оказывается ''западноевропейской державой'', безусловно входящей в европейское геополитическое пространство. Как и почему это могло произойти? Ответ на данный вопрос может дать только тщательное изучение процесса формирования европейского геополитического пространства за несколько истекших столетий.
Границы Европы на юго-востоке, с точки зрения исторической, а, также принимая во внимание концепцию государственных границ как ''силовых линий'', разделяющих поля действия различных правовых систем, длительное время определялись границами Оттоманской империи. А борьба за освобождение юго-востока Европы от турецких завоевателей, т.е. ''вторая реконкиста'', может быть интерпретирована как борьба за восстановление истинных границ Европы, понимаемых как совпадение ''географических'' границ с границами между метацивилизациями. Такие страны, как Венгрия, Польша и Литва (Речь Посполитая) и Австрия (Австро-Венгрия с сер. XIX в.) добились пика своего могущества, по словам Тойнби, именно в борьбе с Турцией. Сама же Оттоманская империя достигает пределов роста на европейском ''фронте'' в XVI-XVII   вв.:  первый пик приходится на 1568 г. (Адрианопольский договор, согласно которому большая часть Венгрии подпала под власть султана), затем идут мелкие потери и приобретения на севере Венгрии, после чего следует второй пик в 1664 г. (мирный договор в Васваре) и 1683 г. (Волынь и Запорожье временно подпадают под власть султана – границы империи на севере вплотную приблизились к Киеву). Однако уже в 1699 г. Ян Собеский, польский король, выметает турок прочь из своих владений, а также и с большей части венгерской территории.
Затем еще два столетия Габсбургская монархия, особенно сильная в 1699-1789 гг., и Российская империя, усилившаяся с начала XIX века, медленно, но верно, вытесняют турок назад, в Азию (т.е. в Азию ''географическую''). В 1830 г. при поддержке Великобритании получает свободу Греция. В 1878 г. (Берлинский договор) становятся независимыми и получают территориальные приращения бывшие ''автономии'' империи: Румыния, Сербия и Черногория. Наконец, в 1912 г. обретают независимость Болгария и Албания  (что было закреплено Лондонским договором 1913 г.).
Однако во ''второй реконкисте'' выявились (на заключительном ее этапе) острые противоречия между ''союзниками'', помешавшие ее успешному завершению. Еще во время Крымской войны, как метко подметил Данилевский, весь Запад объединился против России. На стороне угнетателей христианских народов дружно выступили все передовые силы Европы. Парадокс? Видимо, разгадка лежит не только в области  ''европейского баланса сил”, ''вопроса о проливах'' и ''влияния на Ближнем Востоке'' – по большому счету, здесь проявился конфликт между Западнохристианской и Восточнохристианской цивилизациями или, если угодно, между Западом и Востоком Европы. Россия на тот момент была слишком сильна в геополитическом смысле, в ее состав (а, следовательно, в ''Восток Европы'') вошли уже некоторые территории, в культурном отношении бывшие Западом (Финляндия, Прибалтика, Польша). Запад при такой расстановке сил вынужден был останавливать экспансию России даже в ''естественном'' для нее юго-западном направлении, боясь чрезмерного усиления Востока в ущерб Западу. Подобная ситуация сложилась и в конце ХХ в. на Балканах, где Запад вынужденно вступился за исламскую сторону, чтобы не допустить чрезмерного усиления Востока, представленного сербами.
В начале XX в., сразу после Первой Балканской войны, выявились и противоречия в Балканской антитурецкой коалиции, что привело к ослаблению позиций Болгарии и, что самое неприятное, к  возврату значительной территории с городом Адрианополь (Эдирне) в состав Турции. Впрочем, вскоре, в разгар Первой мировой, Антанта согласилась на передачу Константинополя России (1915 г.), что означало бы успешное окончание ''второй реконкисты''. Россия, наконец, добилась важнейшей дипломатической победы, позволявшей ей, при удачном течении дел, усилиться достаточно для полного господства на Балканах. Как известно, эти надежды рухнули  с приходом к власти большевиков. Советская Россия, вопреки здравому смыслу и своим национальным интересам, не только упустила возможность изгнать турков обратно в Азию и приобрести влияние на Балканах, она в придачу безвозмездно передала Турции более 10 млн. рублей золотом, значительное количество вооружений и боеприпасов, отправила туда военных советников. Именно российская (правильнее сказать, советская) помощь позволила Турции организовать регулярную армию и остановить англо-греческое наступление, последнее усилие ''второй реконкисты''.
Итак, исторический шанс был упущен именно по вине России. Озабоченная социальными проблемами и бредившая ''мировым коммунизмом'', она не способна была в то время защищать свои истинные национальные интересы и, отчасти вынужденно, выступила на ''исламской стороне'', что по советской терминологии означало: ''на стороне угнетенного Востока'', ''против мирового империализма'', ''в поддержку национально-освободительной борьбы''. Теперь мы уже знаем, на опыте Чечни, к чему может привести иная ''национально-освободительная борьба''. По российской вине (тоже исторический парадокс) ''вторая реконкиста'' не была завершена. У Турции на европейском берегу остался Адрианополь (Эдирне), бывший с 1365 по 1453 год столицей Оттоманской империи, и, естественно, Константинополь (Стамбул), бывший в разное время столицей двух великих империй – Османской и Византийской. Автор посетил данные города летом 2005 г. и признал их облик (и уклад жизни) вполне «азиатским». Интересный факт: встреченные местные «европейские» турки почему-то считали необходимым доказывать автору, что они не «варвары».
Исторически южная граница России (а затем - СССР) веками практически совпадала с границей европейского геополитического пространства. Кратковременный период независимого существования Грузии в конце века (1783-1801 гг.) можно проигнорировать, так как этой независимостью Восточная Грузия была всецело обязана России и находилась под ее протекторатом. Статус южной российской (позднее – советской) границы как границы европейского геополитического пространства не нуждается в особых доказательствах. Требуется лишь определить момент исторического времени, когда подобный статус приобрела южная (и юго-восточная) граница Турции. Ясно, что в канун первой мировой войны об этом еще не могло быть и речи.
Севрский мирный договор, подписанный 10 августа 1920 г., оформил распад Османской империи, – Турция лишилась практически всех своих владений. Но время признания Турции ''европейской державой'' еще не пришло, что убедительно показала последовавшая за этим война с Грецией, союзницей которой выступила Великобритания при негласной поддержке большинства других европейских государств. Только с подписанием 24 июня 1923 года Лозанского мирного договора, сложилась первая предпосылка включения данной страны в европейское геополитическое пространство. Теперь границы Турции на юге и юго-востоке практически не выходили за пределы бывшей византийской геополитической ниши. Турция получила Малую Азию и Стамбул, а также Восточную Фракию. Греческое население Малой Азии изгонялось в Грецию. В свою очередь, в Анатолию переселялись турки, проживавшие в балканских странах. Нерешенной осталась проблема принадлежности Мосула, населенного в основном курдами. Благодаря сохранению в составе Турции Восточной Фракии и Стамбула удерживался ''евразийский статус'' государства.
Следующая предпосылка включения нового турецкого государства в состав Европы сложилась после провозглашения страны республикой (29 октября 1923 г.) и ликвидации халифата (20 апреля 1924 г.). В течение последуюшего десятилетия была проведена целая серия реформ, направленных на ''европеизацию'' страны: секуляризация экономической, политической и общественной жизни, упразднение норм мусульманского права, отделение церкви от государства, предоставление избирательного права женщинам, введение европейского календаря. Таким образом, а середине 30-х гг. ХХ в. Турция перестала быть исламским государством с государственно-правовой точки зрения.
Однако, все это еще не делало Турцию европейской державой. Главный ''геополитический сдвиг'' произошел после Второй мировой войны, что напрямую связано с процессом структурирования ''биполярного мира'' в целом и ''биполярной Европы'' в частности. США остро нуждались в подобном государстве, граничащем с СССР и исторически враждебно настроенном по отношению к России. Следовательно, мы можем смело предположить, что Турция стала ''европейской державой'' никак не ранее 1945 года, когда началось структурирование биполярного европейского геополитического пространства, но и не позднее 1955 года, когда этот процесс благополучно завершился. Важными рубежами на этом пути стали: участие Турции в плане Маршала, а также принятие данной страны в Совет Европы и в НАТО. Приблизительно в 1952 году Турция была, наконец, прочно интегрирована в европейское геополитическое пространство. Южные рубежи ''биполярной Европы'' установились на долгие десятилетия.
Однако Турция XXI века, несмотря на ее глубокую ''модернизацию'' и ''вестернизацию'', остается по истокам своей государственности и исконной национальной территории типично ''азиатской'' страной. Как в свое время в Иране, здесь возможен возврат к модели ''исламского государства'' с соответствующими изменениями всех правовых норм. В любом случае, именно граница с Турцией остается по сей день границей Европы с точки зрения исторической, религиозной и цивилизационной. Напротив, Россия может по праву претендовать на статус ''европейской державы'', ибо истоки ее государственности, ее исконная национальная территория и ее правовая система всецело принадлежат Европе.
Первичными структурными элементами любого геополитического пространства являются отдельные государства. Поэтому, прежде чем приступить к определению границ геополитических регионов, следует внимательно изучить границы отдельных стран, особенно же - ''великих держав'' как влиятельных «центров силы». Здесь не помешает серьезный и глубокий ''экскурс в историю'' с тем, чтобы выявить важнейшие исторические границы того или иного государства.
Под ''важнейшими историческими границами'' в данной работе понимаются существовавшие в прошлом государственные границы, которые способны и по сей день оказывать некоторое влияние на умы и национальные чувства народов, а также на политический выбор государственных деятелей. Их значение определяется именно в связи с современностью, но этим не ограничивается. В концептуальном плане ''важнейшими'' для государства, следует признать гораздо больший набор ''силовых линий'', а именно:
1. границы государства - ''родителя'', если таковое имеется (Империя франков для Франции, Киевская Русь для России и т.п.);
2. изначальные границы государства перед ''собиранием земель''     (Бранденбург для Германии, Московское княжество начала XIV века для России и т.п.);
3. границы государства после ''собирания земель'', но перед империалистической экспансией – собственно ''национальные границы'';
4. границы максимального расширения государства (в двух вариантах: континентальные, т.е. без учета заморских владений, и  ''морские'', т.е. с учетом дальних колоний);
5. границы ''привычной геополитической сферы'', т.е. ''длительно устойчивые границы'' (при наличии нескольких периодов  существования длительно устойчивых границ различной конфигурации самыми важными оказываются самые ранние и самые поздние варианты);
6. границы максимального сужения территории государства, вплоть до исчезновения с политической карты  (при этом необходимо указать ''виновников'' случившегося, т.е. государства-агрессоры);
7.  все возможные границы данного государства за последнее столетие.
Далеко не все эти границы, безусловно важные в концептуальном плане, важны с точки зрения современной геополитической ситуации. Поэтому можно смело игнорировать в данном исследовании, к примеру, границы максимального сужения территории государства, ибо ни одному политику не придет в голову требовать их возврата. Другое дело – имена ''виновников'' национальных катастроф: народная память не забывает своих ''врагов''.
Абсолютно не важными с точки зрения геополитики оказываются и изначальные границы государства перед ''собиранием земель'' – все по тому же поводу: возврат к ним уже не возможен. Напротив, границы  государства - ''родителя'' могут играть важную консолидирующую роль для самых различных народов, объединенных некогда в единых границах. Так, империя франков – общее наследие Франции, Германии и Италии, которые ныне снова объединились в Евросоюз. Подобную роль должна сыграть и Киевская Русь для России, Беларуси и Украины. Но здесь ''возможны варианты'': достаточно вспомнить также границы Речи Посполитой, Австрийской империи, Венгрии. Таким образом,  ''воспоминание'' о былых границах может способствовать как интеграции, так и дезинтеграции данного геополитического пространства.
Требование возврата к границам '' такого-то года'' - явление не редкое в новейшей истории. Причем не всегда правомерно приписывать подобное требование ''экстремистам'' - и ''умеренные'' политические круги часто склонны рассматривать некоторые, в особенности  длительно устойчивые, границы как  ''естественные''. И напротив, экстремисты в подобных случаях резко критикуют  ''узость кругозора''  умеренных политических сил. Так А. Гитлер в печально знаменитом труде  ''Моя борьба'' писал, что требование восстановления тех границ, которые существовали до 1914 г., является политической бессмыслицей. 
Относительно небольшой объем данной работы не позволяет автору рассмотреть важнейшие (с геополитической точки зрения) границы абсолютно всех существующих ныне европейских государств. Да это и не входит в задачи автора. Требуется определить структуру современного европейского геополитического пространства, для чего достаточно рассмотреть исторические границы европейских ''великих держав'', т.е. Германии, Франции, Великобритании, России и Италии (в отношении последней статус ''великой державы'' можно поставить под вопрос, однако она все же входит в пресловутую «восьмерку»). Попутно, где это уместно будут рассмотрены и границы других европейских стран, некогда имевших статус ''великой державы'', таких как Польша, Литва, Австрия, Венгрия, Дания.
Германия, располагаясь в центре Европы, играет в ХХ-XXI вв. особую роль в организации европейского геополитического пространства, поэтому ее исторические границы требуют особенно внимательного анализа. Как известно, ''родительское государство'' – Империя франков распалось окончательно к 843 г., когда внуки Карла Великого заключили т.н. Верденский договор. Карл Лысый получил владения на запад от Рейна – Западнофранкское государство, т.е. будущую Францию. Лотарю достались полоса земли по левобережью Рейна (будущая Лотарингия) и Северная Италия. Людовик Немецкий же получил владения к востоку от Рейна – Восточнофранкское государство, откуда и берет начало собственно Германия. Земли к востоку от Рейна (Бавария, Саксония, Алемания, Тюрингия и пр.) были довольно отсталыми в экономическом отношении, там еще сохранялись многочисленные родоплеменные пережитки. Кроме германских племен под началом Людовика немецкого оказались и некоторые славянские народности: лужичане, чехи, моравы, словенцы и хорваты. Многие из них активно стремились обрести независимость: сначала Хорватия, затем Великая Моравия получили полный суверенитет уже в IX  в.
В 870 г. Карл Лысый и Людовик Немецкий поделили ставшую ''бесхозной'' Лотарингию согласно границам графств, герцогств, епископств и аббатств, игнорируя при этом этнические и лингвистические границы. При этом будущая Франция стала граничить с Будущей Германией. Однако, и этот раздел оказался не последним – в 880 году возникли Верхняя и Нижняя Бургундии, новые суверенные государственные образования, а Восточнофранкское государство, потеряв ряд южных территорий, получило приращение не северо-западе за счет Западнофранкского королевства. Так начался затяжной конфликт между Германией и Францией за преобладание в этом регионе, разрешенный лишь во второй половине XX  века.
В начале X в. при короле Генрихе I Птицелове (919-936), все германские герцогства составляли одно королевство, которое стало именоваться Тевтонским (по названию одного из древнегерманских племен). При Оттоне (936-973) активизировалась завоевательская политика Германии (т.е. Тевтонского королевства). Возникли ''марки'' (пограничные области) в бассейне реки Эльбы и ее притоков, вплоть до среднего и нижнего течения Одера (Одры). Местное славянское население, принадлежавшее к племенам бодричей, лютичей и лужицких сербов, с течением времени было почти полностью ассимилировано. В 1987 г. насчитывалось не более ста тысяч полабских славян (лужичан, иначе:  лужицких сербов, собров, вендов) на востоке Германии
В середине X в. Германия становится империей. Воспользовавшись политической раздробленностью Италии и ослаблением папства, Оттон I захватил Северную и частично Среднюю Италию (Ломбардию и Тоскану), а в 962 г. короновался в Риме императором. Позднее, в XII в., эта империя получила название ''Священная Римская империя германской нации'', что хорошо отражает как стремление германских императоров к господству над всей Европой, так и внутреннюю противоречивость и разнородность данного государственного образования. Пышное наименование, однако, не заменяло реальной власти: с конца X в. началось постепенное и неуклонное  ослабление власти германских императоров. Борьба папства с Германской империей в XII вв. привела к зарождению т.н. территориальных княжеств, т.е. экономически и политически обособленных территорий, на которые в дальнейшем и распалась Германия. Таким образом, максимального расширения Германия добилась (если не считать кратковременных успехов Гитлера) в XI-XII веках. С присоединением королевства Италия (в 951 г.) и королевства Бургундия (в 1033г.) Германия, действительно, стала самой сильной европейской державой: Киевская Русь начала распадаться на удельные княжества, а Византийскую империю теснили турки-сельджуки. Границы 1095 года дают представление о максимальном продвижении Германии на западе и на юге, границы 1181 года (это год присоединения герцогства Померания) - о достижении максимума на северо-востоке. Однако в 1181 году Франции и королевству Сицилия уже удалось потеснить Германию на ее южных и юго-западных рубежах.
Основным противником Германии в конце XII века оказываются датчане. Дания во времена короля Кнута уже имела статус ''великой державы'': ее владения охватывали Англию и Норвегию. Но империя Кнута оказалась непрочной и после смерти короля в 1035 году рассыпалась на составляющие. Все же в конце XII в. Дания вновь собирается с силами, устремляясь теперь на юг и северо-восток. Германия под ее натиском не только теряет большую часть только что приобретенных славянских земель, но и некоторые собственно германские северные территории. К 1185 г. датчане занимают всю Померанию, Мекленбург и Гольштейн, а в 1202 г. оккупируют исконно германские земли вокруг Гамбурга и Любека. Так зарождаются взаимные претензии Германии и Дании, разрешенные только теперь, в рамках Евросоюза.
С присоединением в 1219-1220 годах северной Эстонии Дания устанавливает контроль над южным и восточным побережьями Балтийского моря. Однако ее позиции слабеют: Германии вскоре удается возвратить себе сначала южную часть герцогства Померания (к 1223 г.), а затем и прочие территории на севере страны. Меж тем время единой Германии уходило: непрерывно росла власть и самостоятельность отдельных германских князей. И, несмотря на то, что в первой половине XIII в. империи принадлежали и Сицилийское королевство (состоявшее из Апулии, Калабрии и острова Сицилия), и Поморье, феодальная раздробленность нарастала, приведя в 1254 г. к окончательному распаду Германии на мелкие территориальные княжества. Поэтому, полагаем, нет оснований считать немецкие приобретения в Прибалтике и Южной Италии приобретениями Германии, пересматривая пределы ее максимального расширения.
Во-первых, Фридрих (1220-1250) был, в сущности, не германским, а сицилийским королем (с 1212 г.), унаследовавшим Королевство обеих Сицилий в Южной Италии и лишь затем попавшим на императорский трон. В своей политике он меньше всего руководствовался интересами Германии, изо всех сил пытаясь добиться господства над всей Европой. Подобные претензии противоречили интересам нарождавшихся централизованных государств и потерпели закономерный крах. Создав на время эфемерное объединение феодально раздробленной Италии и распадавшейся на княжества Германии, он сам же способствовал политическому усилению немецких князей. А когда в 1234 г. в Германии поднялась восстание, оно было направлено именно против политики раздробления Германского королевства, против ''княжевластия'' и поэтому – против Фридриха. Император подавил восстание, так как держал сторону князей и способствовал распаду единой Германии.
Во-вторых, немецкие захваты на востоке, в Прибалтике, вдохновлялись не императорами, а папами, проходили в форме ''крестовых походов'', а завоеванные земли составляли собственность духовно-рыцарских орденов. К 1210 г. Орден меченосцев завоевал Ливонию, а в следующее десятилетие, в союзе с датским королем, и Эстонию (последнюю пришлось поделить с датчанами). С 1215 г. началось и германское проникновение в Пруссию, а в 1230 г. папа перевел сюда Тевтонский орден, основанный еще в 1198 г. в Палестине. В 1237 г. состоялось слияние двух орденов, в середине XIII в. закончилось завоевание Курляндии, а к 80-м годам – и всей Пруссии. Но все эти территориальные приобретения не пошли на пользу Германии: было создано как бы еще одно (и притом крупное) территориальное княжество, что только усилило политическую раздробленность отдельных немецких земель. К концу завоевания Германия как единое королевство уже не существовала: ей не удалось ''выбраться'' из периода т.н. ''междуцарствования'' (1254-1273).
Как известно, период ''раздробленности'' в Германии сильно затянулся: с середины XIII в. вплоть до 1871 года понятие ''Германия'' имело несколько условный характер и, по крайней мере, несколько толкований. Да и после 1871 г. спор о том, считать ли ''Германией'' Австрию, Восточную Пруссию с Кенигсбергом (Калининградом), Данциг (Гданьск), Мемель (Клайпеду), Богемию и Моравию (Чехию), Силезию с Бреслау (Вроцлавом), Померанию (Поморье) и ряд других территорий вряд ли кому-то покажется ''надуманным'' и не имеющим отношения  к современной геополитической ситуации в Европе.
После распада единого «королевства Германия» самым крупным государственным образованием в пределах Священной Римской империи оказалась Богемия (Чехия) - вместе с Моравией, Австией, Штирией и Каринтией, Карниолой, т.е. территории современных: Чешской республики, Восточной Австрии, большей части Словении. Все эти земли в те времена рассматривались как ''немецкие'', хотя и обладали широкой автономией. Подвижными оказались границы и самой ''Священной Римской империи германской нации'': папская область расширялась и в начале XIV в. уже не входила в состав ''империи''; Франция, усиливаясь, теснила ''империю'' на западе, что несколько компенсировалось расширением ''империи'' на северо-востоке: Силезия и еще кусочек Поморья (Померании) вошли в ее состав в начале XIV в. К концу этого века ''империю'' теснила уже и Венецианская республика, особенно разросшаяся в XV-XVI  вв. В конце XV в. усилилась и Венгрия: не претендуя на ''передвижку'' границы империи, венгерские короли владели, в пределах имперских земель, Лужицами, Силезией, Моравией, частью Австрии, Штирии и всей Карниолой. Однако, в это время случались и ''приобретения'': Фландрия вошла в состав ''имперских'' земель на северо-западе. На этом рост ''империи'' в каком-либо направлении  совершенно  прекратился и начался быстрый процесс ее сужения:  Дания с севера,  Франция с запада все более сокращали территорию ''германской нации''. Основной удар, однако, нанесла Реформация, и к середине XVII в.  ''империя'' потеряла практически все свои итальянские владения, из нее вышли Швейцария и Нидерланды. К концу этого века Франции удалось захватить Страсбург, зато Дания немного отступила, оставив Гамбург за ''империей''.
В дальнейшем пересмотру подвергались преимущественно западная граница ''империи'' – и всегда в пользу Франции. Самые существенные потери ''германская нация'' понесла от Французской революции, когда даже Кельн и Кобленц стали французскими. Затем Наполеон образовал ''Рейнскую Конфедерацию'' и окончательно похоронил этим ''Священную Римскую империю''. Однако, в 1804 г. Габсбурги, осознав невозможность сохранения старой имперской короны, провозгласили создание ''Австрийской империи'' – по аналогии с ''Французской империей''.
После Наполеоновских войн восстановление ''Священной Римской империи'' оказалось невозможным – и ей на смену пришла ''Германская Конфедерация'' (с 1815 г.), примерно в тех же границах, если не считать потери Бельгии. При этом Люксембург оставался ''германским''. Австрийская империя и Пруссия имели максимальное продвижение на востоке к 1797 г., после третьего раздела Польши. После 1815 г. они обе потеряли часть польских земель в пользу России, но приобрели значительные территории на западе. Предел расширения Австрии на юго-западе приходится на 1815 г. – затем объединение Италии заставит Австрию искать компенсацию на юго-востоке, за счет Оттоманской империи: здесь максимум приходится на 1885 г. (присоединение Боснии-Герцеговины и Новобазарского перешейка).
Объединение Германии привело к падению роли Австрийской империи в Центральной Европе. Кроме того, после венгерской революции 1848-1849 гг. австрийцам пришлось поделиться властью с венграми: Австро-Венгрия не могла уже рассматриваться как чисто ''германское государство''. Под непосредственным австрийским управлением остались только т.н. ''коронные земли'': собственно Австрия, Богемия, Моравия (т.е. Чехия), Галиция (т.е. южнопольские и западноукраинские земли), Далмация (теперь часть Хорватии), Карниола (Словения) и Буковина (населенная украинцами и румынами).
Новая Германия, образованная на базе Северогерманской Конфедерации под началом Пруссии, не была этнически-однородным государством: в ее состав входили Шлезвиг, населенный отчасти датчанами, Эльзас-Лотарингия, где было много французов, и значительные польские территории. Однако именно эта Германия стала тем ''национальным'' германским государством, которое получило право представлять весь немецкий народ. История ХХ века в значительной мере зависела от активности новой Германии, с каждым поражением терявшей ряд территорий, но отнюдь не дух реваншизма. После Первой мировой войны Германия стала гораздо боле этнически однородной: Версальская конференция чтила этнические границы. Но она оказалась разделенной: Восточная Пруссия лишилась связи с остальной германской территорией. С другой стороны, маленькая Австрия после развала Австро-Венгерской империи стала ''лакомым куском'' для всех сторонников ''объединения германского народа''.
И это ''объединение'', начавшись с аншлюса Австрии в марте 1938 г., было вполне логично продолжено присоединением Судет, населенных тогда преимущественно немцами, в октябре того же года. Затем, в марте 1939 г., была занята вся Чехия (''Богемия и Моравия''), а также Мемель, бывший после первой мировой войны в составе Литвы. Однако во Вторую мировую войну Германия вступила еще не империей: таковой она стала только в ходе этой войны и на очень короткий срок. Границы 1942 г. дают представление не только о реальных очертаниях ''Третьего рейха'', но и о дальнейших планах Гитлера. Рейхкомиссариаты Остланд и Украина уже были созданы и вполне готовы к движению дальше на восток. А нацистское видение послевоенной Европы хорошо рисует нам известный английский историк А. Буллок в своей книге ''Гитлер и Сталин: Жизнь и власть''.
Как уже говорилось, именно Германия показала всем, что объединенная Европа - это не область утопий, когда подчинила себе на короткое время все геополитическое пространство от Атлантики до Волги и разработала детальные планы укрепления ''крепости Европа'' против всего внешнего мира. Гитлер желал, ''чтобы гигантский вал защищал бы новый Восток от среднеазиатских полчищ'' – он планировал его реальное сооружение вдоль линии Архангельск-Астрахань, что и определило бы ''окончательную границу Европы''.
Надо заметить, что, создавая свой ''Третий рейх'', Гитлер не собирался включать в его состав (даже в состав колониальных и зависимых территорий) все без исключения европейские земли. Во-первых, он вынужден был считаться со своими союзниками, прежде всего – с Италией. Ни Испания, ни Финляндия, ни даже Венгрия, Болгария, Хорватия, Румыния - не должны были зависеть от Германии более чем реально зависел Запад от США после второй мировой войны. Франция, по мысли Фюрера, тоже могла бы оставаться ''независимой'', если бы изъявила желание присоединиться к державам ''оси'' и уступила часть своей территории Германии, Италии, Испании. Во-вторых, Гитлеру было вполне достаточно забот по строительству новой ''Империи на Востоке'', так что он мог позволить даже некоторым ''протекторатам'' некую толику ''самостоятельности''. Так что правильнее, на взгляд автора, обращать больше внимания не на декларации фашистов, а на их практические шаги по переустройству европейского геополитического пространства и на  основании фактов строить окончательные выводы о ''претензиях'' и ''могуществе'' фашистской Германии.
К примеру, Гитлер очень много разглагольствовал о необходимости собрать весь германский народ в пределах ''Третьего рейха'' - а Швейцария, где проживало несколько миллионов этнических немцев (до 3/4 населения страны), так и осталась ''нейтральной''. Швеция, соседнее с оккупированной Норвегией ''северогерманское государство'', также до конца войны успешно сохраняла нейтралитет, хотя Гитлер неоднократно подчеркивал ''раcовое превосходство'' именно северных германских племен. Кроме того, в стане ''союзников'' фашистской Германии вовсе не было единства по ключевым вопросам обустройства послевоенной Европы. Даже само понятие ''Европа'' трактовалось совершенно различным образом.
Интересно, что в ходе Второй мировой войны Венгрия усиленно готовилась к войне с Румынией (!) из-за той части Трансильвании, которая все еще оставалась под румынским управлением. В 1942 г. новый премьер-министр Венгрии Каллаи передал Гитлеру ''маленькую просьбу'' регента Хорти о том, чтобы фюрер ''сохранял спокойствие'' в том случае, если венгры вдруг вступят в войну с румынами. При этом заявлялось, что война с Румынией – это война с Азией, ибо для венгров граница между Азией и Европой  проходит там, где кончается сфера влияния Православной Церкви. Как мы помним, для немцев граница Европы проходила все-таки, по меньшей мере, по линии ''Архангельск-Астрахань'', а то и по Уральским горам. Венгры же, сами в историческое время перебравшиеся с Южного Урала в Центральную Европу и в лингвистическом отношении принадлежавшие  к Азии, захотели быть ''святее папы римского'' – и отождествили Восток Европы с Азией, чего никогда не делали ни немцы, ни французы, ни англичане.
Демонстрируя преувеличенную ''верность Европе'', венгры, если не придираться к терминологии, все же видели политические реалии глубже Гитлера: надо просто заменить слово “Европа” на ''Запад'' - и все встанет на свои места, сущностное же размежевание по конфессионально- религиозному признаку выражено здесь предельно отчетливо. Гитлер же близоруко рассчитывал на союз с Турцией (который так и не состоялся) - что для Венгрии выглядело еще более неприемлемо, чем временный и вынужденный союз с Румынией, заключенный под мощным давлением Германии.
Летом 1942 года, когда победа казалась такой близкой, Гитлер любил рассуждать о том, ''каких усилий стоило сплотить воедино запад, север, центр и восток Европы во имя образования великого содружества'', и постоянно подчеркивал, что ''сплочение Европы воедино произойдет отнюдь не в результате стремления множества государственных деятелей к единству, нет, оно будет осуществлено исключительно силой оружия''. Его предсказания, по счастью не сбылись. Но Гитлеру удалось окончательно разрушить старый баланс сил в Европе, уже давший трещину в начале столетия, что позволило сразу после войны возникнуть новому балансу, принципиально иного характера.
В результате поражения Германии не только не приобрела ''империю на востоке'', но и потеряла ряд территорий, заселенных преимущественно немцами. Ее геополитическое положение оказалось в 1945 г. весьма печальным: разделенная на зоны оккупации и потерявшая все земли  к востоку от Одера и Нейсе, она еще вынуждена была принимать многочисленных беженцев-переселенцев из стран Восточной Европы и бывших немецких земель. В 1949 г. Германия окончательно была поделена между просоветским ''Востоком'' и проамериканским ''Западом'': возникли ФРГ и ГДР. По авторитетному мнению британского историка Т. Гартона Эша, вся политика ФРГ в 50-е-80-е годы была направлена на воссоединение Германии, что было возможно только мирным путем, при поддержке США и ''разрешении'' СССР.
Эти условия созрели в ходе реформ Горбачева, когда от СССР отпали все ее ''союзники''. В 1990 г. Германия вновь обрела единство, но отнюдь не ''целостность национальной территории''. Какой путь изберет в будущем Германия для достижения этой ''целостности” - угадать невозможно. Однако, первые шаги объединенной Германии не международной арене указывают на то, что пока она по-прежнему пытается добиваться своего мирным путем, а именно - путем общеевропейской интеграции, когда снятие всех внутренних границ в пределах единой Европы автоматически разрешает и проблему ''воссоединения немецких земель'', и проблему беженцев из бывших германских владений.
Как мы видим, ''германская проблема'' трудно разрешима и в практическом, и в научном смысле. Присоединение Австрии с января 1995 г. к Евросоюзу сделало общение между австрийскими немцами (''австрийцами'') и немцами ФРГ таким же легким, как и во времена ''аншлюса''. Возможно – в обозримом будущем - успешное решение (в рамках ЕС) проблемы возврата судетских немцев в Чехию, а также еще более острых проблем Силезии и Померании, даже части Восточной Пруссии (казалось бы, навсегда благополучно поделенной между Польшей, Россией и Литвой).
С точки зрения современной геополитической ситуации, таким образом, наиболее важными оказываются границы Германии, достигнутые Гитлером к марту 1939 г. - т.н. ''предвоенные границы'', а также, для более умеренных политических кругов, границы на март или апрель 1938 года, т.е. ''с Судетами'' или ''без Судет''. О восстановлении границ Германской империи по состоянию на 1942 г., кажется, никто всерьез не думает. Прежние же «германские» границы - и раннего Тевтонского королевства, и Священной Римской империи германской нации, и Германской конфедерации, и прочих ''германских'' политических образований – заботят исключительно историков, не проникая в массовое политическое сознание и стратегию государственных деятелей ФРГ. Актуальными, до определенной степени, остаются и границы 1914 г., которые так едко критиковал Гитлер, и даже ''версальские границы''. А вот ''ялтинские'' границы, похоже, уже навсегда принадлежат истории.
В отличие от Германии, другие крупнейшие европейские державы – Великобритания, Франция, Россия и Италия – являют собой образец ясности и определенности в установлении важнейших, с геополитической точки зрения, исторических границ. К примеру, Великобритания, кроме Ирландии, владела в Европе лишь некоторыми (иногда значительными) областями Франции, Гибралтаром (до сих пор), да некоторыми островами в Средиземном море, включая Кипр и Мальту. Все ее значительные колониальные владения находились в других частях света, причем самые близкие к Европе – на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Можно смело утверждать, что с геополитической точки зрения современная Великобритания не имеет серьезных претензий даже на вышеперечисленные территории (исключая, естественно, Северную Ирландию и Гибралтар), причем важнейшими оказываются именно современные границы, точнее, задача их удержания: рост сепаратизма в Северной Ирландии и Шотландии ставит даже их под вопрос.
Не многим сложнее выглядит ситуация с Италией. Об общих ''исторических воспоминаниях'' с Францией и Германией мы уже вели речь. Следует лишь добавить, что Сицилийское Королевство (иначе: Королевство обеих Сицилий) на протяжении многих столетий имело гораздо более тесные связи с Испанией, чем с остальной территорией Италии. Сама Сицилия принадлежала Арагону с 1282 года, Неаполитанское королевство – с 1435 г. После объединения Кастилии и Арагона, создавшего собственно Испанию, острова Сардиния, Сицилия и весь юг Италии оставались под испанским контролем вплоть до 1714 г. Но и позднее Южная Италия значительно отличалась от Центральной (бывшая папская область) и, в особенности, от Северной Италии: как по менталитету населения, так и по уровню экономического развития.
Линия, отделявшая Юг Италии от остальной страны, просуществовала без изменений с XII до самого  конца XVIII в., вплоть до Наполеоновских войн. Затем, восстановленная, она исчезла только в объединенной Италии 1861 года. Естественно, что подобный рубеж сохраняет свое значение и по сей день, отделяя экономически развитый Север от сравнительно отсталого Юга страны.
С исторической точки зрения, Италия не вправе предъявлять в Европе территориальные претензии к кому-либо, кроме Франции и Хорватии, да и то достаточно спорные, так как основанием здесь служит не принадлежность данной конкретной области единой Италии, а лишь вхождение в состав одного из малых итальянских государств в период до объединения страны. Так, Венеции одно время (в конце XVII в.) принадлежал весь юг Греции - но ведь Венеции же, не Италии. Сама же объединенная Италия добилась максимального расширения своей территории на континенте при Муссолини, т.е. одновременно с Германией и при ее прямой поддержке. К 1942 г. Италии принадлежали: южная часть современной Словении, Истрия, часть Далмации с городами Зара и Сплато (ныне Задар и Сплит), Албания и Косово, часть прибрежных территорий и островов в Адриатике, небольшая территория на юго-востоке Франции. Кроме того, итальянские войска оккупировали с 1941 года большую часть Греции, а с 1942 г. – Корсику и юго-восток Франции до Марселя, не включая эти территории в состав страны. Черногория находилась ''под управлением'' Италии с 1941 г., также считаясь ''независимой''.
После поражения во второй мировой войне Италии пришлось расстаться с мыслью о ''великодержавности''. Додеканские острова к юго-западу от Турции, которые вошли в состав Итальянского государства еще в 1912 г., отошли к Греции. Были потеряны и все ''вновь приобретенные'' области. Послевоенной Италии пришлось уступить Югославии и часть своей ''исконной'' территории Истрии.
Однако Италия не так сильно пострадала от войны в геополитическом смысле как Германия, и сохранила свою целостность так же, как и свои старые проблемы взаимоотношений между Севером и Югом страны. Именно эти проблемы наиболее важны для современной Италии, а отнюдь не ''реваншистские'' притязания на берега Адриатики.
Франция, по всей видимости, также не лелеет надежд на ''возрождение'' Наполеоновской империи - абсолютно ясных пределов ее расширения на континенте. К 1812 г. Франции принадлежали: северо-восток Испании, большая часть центральной Италии с Римом, ''Иллирийская Провинция'', т.е. Далмация, части Хорватии, Словении и южной Австрии, Бельгия, Нидерланды и собственно немецкие земли вплоть до Кельна и Гамбурга. Кроме того, Франция контролировала ряд марионеточных государств, таких как Королевство Италия, Неаполитанское королевство, рейнская Конфедерация, Великое герцогство Варшавское и пр. Франция впервые в европейской истории перекроила европейское геополитическое пространство по своему разумению – вторую подобную попытку предпринял Гитлер от имени Германии. Однако наиболее важными для современной Франции оказываются не рубежи ее максимального расширения, а границы 1861-1871 годов, 1918-1939 гг. или же 1945 г. – конца XX в., в точности повторяющие друг друга. Это те самые ''длительно стабильные'' границы, которыми так дорожит современная Франция – и которые она просто не хочет потерять из-за нового усиления Германии. Впрочем, франко-германские отношения, даже внутри ЕС, выглядят ''образцовыми'', и пока у Франции нет серьезных оснований бояться своего соседа.
Особое положение в Европе всегда занимала Россия, о чем говорилось неоднократно. Сразу после распада Киевской Руси на территориальные княжества (подобно Польше и Германии) все эти княжества, естественно, оставались ''европейскими'', т.е. христианскими и тесно связанными с другими государствами средневековой Европы. Другое дело, что нарастающие противоречия между двумя  ветвями христианства начали постепенно сказываться на взаимоотношениях с западными соседями, особенно с начала XIII  в., т.е. с начала крестовых походов в Прибалтику. Именно в это время Полоцкое и Новгородское княжества впервые ощутили давление ''западной цивилизации''. И все же, по большому счету, граница между европейским Западом и европейским Востоком была тогда гораздо менее значимой, чем между Европой и Азией, если понимать под последней совокупность исламских авторитарных государств, а также прочих ''нехристианских'' политических образований.
Геополитическая ситуация в Европе резко изменилась после монгольского нашествия. До этого в географических пределах Европы, в разное время, уже существовали империи ''пришельцев-азиатов'': Империя гуннов в V в., Империя аваров в 590-791 гг., Хазарская империя в VIII-X вв., две Булгарии, Балканская и Волжская, первая из которых перестала быть ''азиатской'' с принятием христианства. Сюда же следует отнести различные ''халифаты'' и ''эмираты'' на Иберийском полуострове и островах Средиземноморья. Так что подобное явление нельзя считать исключительным в истории Европы. Но монголы резко изменили соотношение сил в Восточной Европе, ослабив и поставив под контроль большинство русских княжеств и, тем самым, поспособствовав будущему усилению Литвы и Польши.
Вне пределов Золотой Орды остались только Полоцкое и Турово-Пинское княжества – они-то и оказались первыми ''жертвами'' Литвы. Слово ''жертва'' не случайно взято в кавычки: ''иго'' Литвы практически не ощущалось местным  русским населением и, конечно же, не шло ни в какое сравнение с настоящим, татаро-монгольским игом. Христианство, хотя оно и не поощрялось в языческой Литве, однако же, и не запрещалось. Языком официальных бумаг на Литве стал ''русский'' – т.е. тот вариант древнерусского языка, который дал начало современному белорусскому. Владения Литвы быстро росли: русские люди охотно отдавались под ее власть, имея альтернативой Золотую Орду. Правда, литовцам пришлось поделиться и с Польшей, которой досталась часть Галицко-Владимирской земли (иначе:  Галицко-Волынского княжества). Пределов роста Литва достигла к 1430 г., выйдя к Черному морю в районе современной Одессы (от Днестра до Днепра). В это же время процветает и независимая Молдавия, гранича с Литвой на северо-востоке и контролируя побережье Черного моря от Дуная до Днестра (за исключением крохотного кусочка, принадлежавшего Генуе). Здесь важно заметить, что Молдавии никогда не принадлежали земли  к востоку от Днестра (ни в бытность ее независимым государством, ни под Турцией, ни под Речью Посполитой, ни в составе России, ни в составе Румынии), что и породило проблему Приднестровья, т.к. советская власть искусственным образом провела границы союзной республики Молдавии в составе СССР, отобрав у нее побережье и компенсировав эту потерю за счет Приднестровья.
Однако, возвратимся к Литве: согласно Тойнби, она стала частью ''Запада'' только после принятия христианства в форме католицизма, т.е. после кревской унии с Польшей (1385). И после этого Польша и Литва долгое время функционировали как отдельные, суверенные государства, пока не объединились окончательно в Речь Посполитую (Люблинская уния 1569 г.). Собственно, с этого времени и начинается активное проникновении католицизма не только на литовские, но и на украинские и белорусские земли. Литва уступила польской администрации значительные территории: Подляшье, Волынь и ''Украину'' (под этим именем тогда понималась гораздо меньшая территория, пограничная с Оттоманской империей, Крымом и Россией, т.е. ''окраина''). Это привело к перманентному конфликту между западным и восточным христианством на территории Украины, в те времена принимавшего форму борьбы казаков-запарожцев против ''ляхов'' и ''панов''. Собственно украинская (южнорусская) знать часто переходила в католичество, дабы сохранить свои привилегии, в то время как народные массы продолжали исповедовать православие.
Границы, установленные между Польшей и Литвой внутри речи Посполитой согласно Люблинской унии, чрезвычайно важны: в рубежах литовской администрации стала развиваться белорусская народность, в рубежах польской – украинская. Великорусская же народность формировалась первоначально в границах Великого Московского княжества, постоянно усиливавшегося и поглощавшего мелкие русские княжества вокруг себя.
К 1572 г. Русское государство выходит, наконец, за свои ''национальные'' границы, – т.е. становится ''империей'', если следовать методологии Федотова. И действительно, Иван IV уже получает титул ''царь'' – искаженное ''цезарь'', т.е. ''император''. Под его началом оказался почти весь Восток Европы – до ее ''географических'' границ: Россия уже проводит свои восточные рубежи по Уральским горам, но еще немного не достигает реки Урал, а тем более Эмбы. На юге границы России в это время также почти соответствуют пределам ''географической Европы'': ей не хватает клочка земли у Азовского моря, зато она забирается немного дальше за Маныч и Куму, гранича с Дагестаном.
Максимального расширения в пределах ''географической Европы'' Россия достигает к концу XIX века: с 1878 по 1914 год она владеет огромной территорией, воистину всем Востоком Европы, включая Финляндию, Польшу (точнее, восточные польские земли), Бессарабию, и пресловутые земли между реками Урал и Эмба. Но этот максимум нельзя признать актуальным для современной России, ибо возврат к подобному могуществу вряд-ли возможен. Философ Ильин просил не путать СССР и Россию, но мы все же укажем и два максимума расширения территории СССР: в 1940 году – как результат пакта Молотова-Риббентропа, и с 1945 по 1991 гг. – это те ''длительно стабильные'' границы, которые до сих пор пленяют многих отечественных ''геополитиков''. Кроме того, в послевоенную эпоху в ''вассальной'' зависимости от СССР находились многие центрально-европейские и южно-европейские страны, т.н. ''социалистический лагерь''.
Основы послевоенного порядка в Европе стали складываться, по мнению автора, еще в 1943 году, когда победа союзников стала казаться достаточно вероятной, а со вступлением советских войск в Болгарию, Румынию, Венгрию, Польшу, Чехословакию и открытием Второго фронта на Западе – началась настоящая ''гонка'', где освобождение той или иной страны от фашизма почти автоматически ставило эту страну под контроль ''освободителя''. Так, Греция оказалась в лагере ''Западных стран'', а Восточная Германия противоестественным образом оказалась страной ''Восточной''.
Как известно, с 28 ноября по 1 декабря 1943 года шла Тегеранская конференция глав правительств СССР, США, Великобритании, где впервые всерьез обсуждался вопрос о послевоенном устройстве Европы. Следующий, 1944 год, ознаменовался открытием второго фронта на Западе (6 июня 1944 г., что и сделало возможным победоносное Парижское восстание), а также входом советских войск в Румынию, Югославию, Болгарию, Венгрию, Словакию, Польшу.
На конференции в Москве в октябре 1944 г. было заключено неформальное соглашение о ''разделении власти'' между СССР и Великобританией.  ''Соглашение о процентах Черчилля-Сталина'' касалось лишь некоторых европейских государств и в значительной степени изменилось на практике под влиянием местных условий. Первоначально планировалось, что влияние России и Великобритании распределится по отдельным странам в следующем отношении: в Румынии 90/10, в Греции 10/90, в Югославии 50/50, в Болгарии 75/25. Хотя соглашение и не имело юридической силы, оно показало Сталину, что его сфера влияния получит молчаливое согласие и признание Запада.
''Черновым'' данное соглашение следует назвать не только по причине отсутствия делегации США – реальная военная обстановка на фронтах решала в конце 1944 – начале 1945 гг. много больше, чем любой переговорный процесс: ''сферой влияния'' становился любой клочок земли, занятый в Центральной и Южной Европе теми или иными войсками.
В начале 1945 г. Госдепартамент США пришел к заключению, что сферы влияния фактически уже существуют и, возможно, будут продолжать существовать в ближайшее время. 20 января 1945 г. из войны был выведен самый верный союзник Германии в Восточной Европе – Венгрия. А с 4 по 11 февраля этого же года в Ялте прошла судьбоносная Крымская конференция, где главы правительств ''великих держав'' (СССР, США, Великобритании) согласовали окончательно свое видение послевоенной Европы.
Известный английский историк Ян Грей пишет, что трое лидеров достигли взаимопонимания и согласия по всем вопросам, кроме Польши, однако и предварительное решение относительно польских границ там тоже удалось принять. Главным же явилось, безусловно, решение о разделе Германии после ее безоговорочной капитуляции на четыре оккупационной зоны – что и положило в дальнейшем основу для раздела страны на две части, Западную и Восточную. Другой английский историк, Т. Гартон Эш, вообще находит возможным говорить о ''Ялтинской Европе'', имея в виду европейские границы 1945-1989 гг., - до такой степени высоко он ставит результаты Крымской (Ялтинской) конференции.
Именно от Крымской конференции принято официально вести отсчет ''биполярного мира''. Материалы этой конференции, в том числе Протокол, содержащий итоговые договоренности, существует в двух версиях (на русском и английском языках) и, в целом, общедоступны. В английской, менее распространенной у нас, версии, рубрикация решений конференции имеет следующий вид:
1. Организация мира
2. Декларация об освобожденной Европе
3. Расчленение Германии
4. Зона оккупации для Франции и Контрольный Совет для Германии
5. Репарации
6. Главные военные преступники
7. Польша
8. Югославия
9. Итало-югославская и итало-австрийская границы.
По последнему вопросу указывается, что американская и советская делегации дадут свои предложения позднее, после рассмотрения проекта британской делегации. Наиболее интересны решения Крымской конференции, касающиеся новых польских границ. Главы правительств заключили, что ''восточная граница Польши должна следовать линии Керзона с отступлениями от нее в некоторых местах от пяти до восьми метров в пользу Польши'', и признали, что ''Польша должна получить существенные приращения на севере и западе'', причем окончательная делимитация западной границы Польши будет осуществлена в ходе мирной конференции.
Как известно, в первый же день Крымской конференции в частной беседе с Черчиллем Трумэн сообщил ему об успешном испытании атомной бомбы. Сталин был проинформирован только через неделю, причем реакция его была достаточно сдержанной. Но западные союзники решили, что теперь можно позволить себе несговорчивость: особые споры вызвали германский и польский вопросы. Черчилль категорически возражал против расширения Польши до Одера и Западной Нейсе. Но после поражения Черчиля и его партии на выборах новый премьер-министр Великобритании К. Этли проявил большую сговорчивость: при поддержке Трумэна предложение Сталина было принято.
В отношении Германии, однако, разногласия были еще большими. Когда решался вопрос о репарациях, победила позиция США: каждая держава должна была удовлетворять свои репарационные претензии из своей зоны контроля – тем самым сталинская идея сохранения единой Германии под совместным контролем союзников была похоронена. Создались реальные предпосылки для раздела Германии на Восточную и Западную.
В ''Заявлении правительств Соединенных Штатов Америки, Союза Советских Социалистических Республик, Соединенного Королевства и Временного правительства Французской Республики по зонам оккупации в Германии'' восточная зона отводилась СССР, западная - Великобритании, юго-западная - Франции и юго-восточная – США. «Большой Берлин» был разделен на 4 сектора. Так было положено начало разделу Германии на два государства: западные зоны постепенно объединились, и на карте разделенной Европы появился новый феномен - германо-германская граница, просуществовавшая до 1990 года.
25 апреля состоялась историческая встреча советских и американских войск в Торгау (на Эльбе), а вскоре окончательно определилась линия соприкосновения советских войск с войсками западных союзников. Этот рубеж и стал исходной точкой для дальнейших политических торгов. Именно линия, разделявшая войска западных союзников и СССР, положила начало формированию, а впоследствии и жесткому структурированию, двух противоборствующих группировок в европейском геополитическом пространстве. Восточная Европа оказалась единственным регионом мира, временно закрытым для американского влияния. Но и Советская Россия до 1948 года вела себя крайне осторожно и ее присутствие здесь не было абсолютным. Сталин вел различную политику по отношению к каждой восточноевропейской стране. Он заявлял, что хочет иметь ''дружественные правительства'', а не сателлитов. Собственно, ''дружественных'', а вовсе не ''демократических'' правительств желали для Восточной Европы и американцы. США широко использовали политику ''помощи'' в Восточной Европе. Госсекретарь США в 1945-47 годах Джеймс Бирнс утверждал, что американцы должны всеми способами  помогать «своим друзьям» и воздерживаться от помощи тем, кто выступает против тех принципов, за которые стоит США. Другими орудиями американской дипломатии были в первые послевоенные годы ''свободные выборы'' и политика ''открытых дверей'', позволявшая США усилить свое ранее слабое экономическое проникновение не европейские рынки. США вышли из войны с сознанием собственной экономической и военной  мощи. Великобритания, с разрухой в экономике и пошатнувшейся колониальной системой, оказалась теперь в фарватере американской политики и не могла больше претендовать на самостоятельную роль в европейских делах. Советская Россия, хотя и понесла самые ужасные потери, все же оказалась в положении ''второй сверхдержавы'', войска которой стояли по всей Восточной Европе и с мнением которой нельзя было не считаться. Сталин оказывал всяческую поддержку компартиям  и просоветским элементам повсюду в Европе – и влияние СССР на востоке континента неуклонно росло. Черчилль с беспокойством следил за этим и предупреждал Трумэна об опасности советской экспансии на всю Европу. В таких условиях началась Потсдамская конференция (17 июля-2 августа 1945 г.).
Как известно, в Потсдаме были решены основные территориальные вопросы. Западная граница Польши устанавливалась по линии Одер-Нейсе. Польше передавались часть Восточной Пруссии и территория бывшего ''свободного города Данциг'' (Гданьск). СССР получил Кенигсберг с прилегающей к нему территорией Восточной Пруссии. В 1946 г., после выселения всех немцев, Кенигсберг был переименован в г. Калининград.
Ялтинско-Потсдамская система закрепила разделение Европы на два противостоящих друг другу лагеря. Восточная Европа стала безраздельной сферой влияния СССР, Западная Европа попала в подобную же зависимость от США. Америка была заинтересована в создании, в первую очередь, ''атлантических'' структур, привязывающих Западную Европу к США.
Собственно ''европейские'' структуры создавались поначалу с большим трудом. 4 марта 1947 года Дюнкерке был заключен Договор о союзе и взаимопомощи между Великобританией и Францией. 17 марта 1948 г. был оформлен военно-политический Западный Союз – этот Договор подписали в Брюсселе представители Великобритании, Франции, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга.
В своей речи в Конгрессе 12 марта 1947 года, получившей впоследствии наименование ''Доктрина Трумэна'', президент США предложил оказать поддержку Греции против греческих коммунистов, контролировавших север страны. Трумэн указывал особо на то обстоятельство, что Великобритания не в силах более оказывать помощь Греции и сворачивает свое присутствие во многих регионах мира, включая и Грецию. Необходимость поддержать Турцию президент обосновал нуждами ''поддержания порядка на Ближнем Востоке''. Одновременно он выразил протест правительства США против нарушения Ялтинских соглашений в Польше, Румынии и Болгарии.
Результатом речи явился принятый Конгрессом ''Акт о предоставлении помощи Греции и Турции'' (Сенатский документ № 111, 80-й Конгресс, I-я сессия) от 22 мая 1947 г. Трумэн просил 40 миллионов долларов, Конгресс выделил целых 625 миллионов, причем указывалось, что по окончании Гражданской войны Греции будет предложена дельнейшая помощь.
Следующим шагом американской администрации стал ''план Маршалла''. Джордж Маршалл, бывший с 1947 по 1949 г. Госсекретарем США, предложил экономическую помощь всем пострадавшим от войны европейским государствам. ''План Маршалла'', т.е. Программа восстановления экономики европейских стран, требовал интеграционных усилий – в апреле 1948 года была создана Организация по европейскому экономическому сотрудничеству (ОЕЭС) для координации действий американской и европейской сторон. Конгресс США принял ''План Маршалла'' 2 апреля 1948 года, причем одним из условий экономической помощи странам Западной Европы была именно экономическая интеграция.
Известный английский историк Дж. Бэрэклаф пишет, что ''в мировом пространстве середины XX века многосторонняя система равновесия с центром в Европе сменилась мировой биполярной системой, разделом мира между двумя великими неевропейскими державами, Соединенными Штатами и Советским Союзом'', т.е. на мировой арене остались только две по-настоящему ''великие державы'': СССР и США.
Бэрэклаф утверждает, что рост могущества США и России шел параллельно, и примерно с 1890-го года они стали все активнее догонять Европу. Процесс этот был завуалирован двумя обстоятельствами: изоляционизмом США после 1919 года и ослаблением Советской России вследствие революции и гражданской войны. Однако, после Второй мировой только США и СССР оказались способными структурировать новый ''мировой порядок''. Как известно, США обладали ''монополией на атомное оружие'' лишь до сентября 1949 года, когда была создана советская атомная бомба. С этого времени и берет отсчет великое противостояние США и СССР как двух основных ''сверхдержав''. Конечно, атомное оружие появилось также у Великобритании, Франции и Китая. Но их арсеналы никогда не шли в сравнение с теми, которыми обладали на протяжении 50-х –80-х годов века два основных центра мировой политики.
5 мая 1949 года основан Совет Европы – с целью ''способствовать европейскому единству, защищать права человека и облегчать социальный и экономический прогресс'', как декларировалось в подписанных соглашениях. Странами-учредителями Совета стали Великобритания, Франция, Италия, Швеция, Норвегия, Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Дания и Ирландия. Сегодня, как известно, практически все европейские (и евразийские) государства являются членами Совета Европы. Штаб – квартира Совета находится в Страсбурге (Франция), где работают такие специальные ''подразделения'' Совета, как Европейский Комитет по правам человека и Европейский суд по правам человека.
Таким образом, тот Совет Европы, который первоначально создавался и задумывался как орган западноевропейской интеграции, сегодня является органом интеграции общеевропейской, где постепенно стираются ''правовые'' границы между Западом и Востоком Европы.
Ключевым моментом в области военной интеграции западноевропейских  и североамериканских стран стало создание 4 апреля 1949 года НАТО, т.е. Организации Североатлантического Договора (North Atlantic Treaty Organization), куда первоначально вошли 10 европейских стран, США и Канада. Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Франция, Великобритания, Италия, Исландия, Дания, Норвегия и Португалия стали первыми европейскими членами НАТО. Заметим, что для Греции и Турции прием в НАТО был отложен – а обе эти страны не принадлежат к Западноевропейской цивилизации. Однако, под нажимом США, и они были приняты – в 1952 г., причем перевооружение Греции и Турции было осуществлено при мощной финансовой поддержке Америки. США были крайне заинтересованы в создании мощного давления на южные рубежи Советского Союза – именно благодаря своему геополитическому положению Турция и оказалась ''незаменимой''.
1949 год стал поистине поворотным в становлении ''биполярного мира'' и, параллельно с этим, в развитии как ''атлантической'', так и восточноевропейской интеграции. Именно в этом году удалось преодолеть затяжной ''Берлинский кризис'', создать на территории Германии два государства – ФРГ (23 мая) и ГДР (7 октября), образовать СЭВ (25 января) и НАТО (4 апреля). Таким образом, к началу 50-х годов XX  века уже определились некоторые основные принципы формирования европейского геополитического пространства, а именно: 1. биполярность, т.е. наличие двух главных центров силы, решающим образом влияющих на конфигурацию регионов внутри европейского геополитического пространства; 2. силовой контроль, т.е. необходимость силового воздействия на формирование геополитической структуры Европы. К началу 50-х годов XX  века вполне выявилась трехкомпонентность европейского геополитического пространства, то есть наличие трех основных геополитических регионов в структуре Европы. В традиционной советской терминологии эти регионы  принято было именовать ''Западная Европа'', ''Восточная Европа'', ''Советский Союз''. На наш взгляд, корректнее выглядят термины ''западноевропейский геополитический регион'', ''центральноевропейский геополитический регион'' и ''восточноевропейский геополитический регион''. Все три вышеперечисленных региона в своей совокупности и составляли в середине  ХХ в. европейское геополитическое пространство.
После крушения биполярного мира и распада СССР три компонента европейского геополитического пространства сохранились. «Западноевропейский геополитический регион» составили страны-члены ЕС. «Центральноевропейский геополитический регион» - это, в европейской терминологии, страны ЦВЕ – «Центральной и Восточной Европы». Наконец, «восточноевропейский геополитический регион» составили Беларусь, Украина, Молдова, Россия, Турция, Грузия, Армения и Азербайджан. Образовался и новый «разделительный пояс» между Европой и Азией (в геополитическом смысле), куда вошли государства Средней Азии и Казахстан (типичное «евразийское» государственное образование). Впрочем, статус Турции, России и закавказских республик также часто определяется термином «евразийское государство». Таким образом, в начале XXI века границы Европы как единого геополитического пространства охватывают Турцию, Закавказье и Россию. Насколько они показательны «с точки зрения вечности» – не нам судить. Ясно лишь, что эти границы не окончательны и подлежат постоянным изменениям.

*  *  *

Современное состояние Европейского Союза далеко от идеального. Налицо финансовый кризис. Под угрозой находятся и «зона евро», и Шенгенская зона. Лиссабонский договор уже мало устраивает политическую элиту ЕС. С другой стороны, Евросоюз получил полную правосубъектность на мировой арене. Проделана предварительная работа, необходимая для построения реально действующего общего европейского экономического пространства. Ж.-М. Баррозу так определил главные направления своей деятельности: экономическое развитие и проведение необходимых реформ. Однако он весьма далек от полного успеха. В частности, важная проблема заключается в том, что европейский бюджет недопустимо мал. Некоторые экономисты даже называют европейский бюджет фикцией, и к этому есть определенные основания. Кроме того, перераспределение денежных средств через бюджет ЕС ставит страны-члены в положение чистых доноров и чистых реципиентов.
«Расширение» и «углубление» европейской интеграции – это два сравнительно обособленных, но тесно связанных друг с другом процесса, которые определяют динамику развития Европейского Союза. Расширение в какой-то степени тормозит углубление: чем больше стран, тем они разнороднее, а «новички», как правило, не способны сразу же присоединиться к механизмам продвинутого сотрудничества. С другой стороны, расширение обыкновенно требует той или иной трансформации институциональной структуры Европейского Союза, то есть косвенно способствует углублению интеграции.
Евросоюз будет постоянно беднеть, ибо многие «новички» не отличаются высоким уровнем социально-экономического развития. К проблемам, которые сегодня создают Румыния и Болгария, прибавятся совершенно аналогичные, которые вызовут Македония и Черногория. В этом плане настоящей катастрофой было бы вступление в ЕС Молдовы и Албании. Однако есть все основания полагать, что в ближайшем будущем такого расширения не произойдет. С другой стороны, в результате кризиса видимо обеднели и те страны ЕС, которые еще недавно считались сравнительно благополучными (Ирландия, Испания, Португалия, Греция). Определенные трудности испытывает даже Италия, старейший участник европейской интеграции.
Расширение ведет к закреплению «Европы разных скоростей» и «Европы переменной геометрии» в качестве доминант европейского интеграционного процесса. «Новички» довольно медленно интегрируются в Шенгенское пространство и еврозону. Так, Румыния, Болгария и Кипр все еще не вошли в Шенгенскую зону, а Латвия, Литва, Польша, Чехия, Венгрия – в зону евро. Эстония перешла на евро только 1 января 2011 г. Переход на евро, кроме очевидных выгод, несет и дополнительные расходы, бремя которых хорошо ощущается населением. В частности, цены обычно округляются в большую сторону и, в целом, заметно растут. Кроме того, устойчивость самой зоны евро сегодня ставится под вопрос. Можно отметить, что в связи с последними событиями в Греции единая европейская валюта утратила значительную часть своей привлекательности для стран-«новичков». 
Лингвистическое и культурное разнообразие внутри Евросоюза постоянно нарастает. В частности, ЕС уже использует в качестве официального мальтийский язык – по сути, один из вариантов арабского (с латинской графикой и большим количеством заимствований из таких европейских языков, как итальянский и английский). Кроме того, после пятого расширения резко возросло число славянских, балтийских и финно-угорских официальных языков ЕС. Вскоре расширение в направлении Западных Балкан принесет в Евросоюз новые славянские языки (хорватский, сербский, македонский).
С другой стороны, список официальных языков ЕС со временем может пополниться и за счет таких «региональных языков», как баскский, каталонский, галисийский, сардинский, корсиканский, бретонский, уэльсский. Немецкий язык, широко распространенный в Евросоюзе, подвергается некоторой дискриминации (в частности, не используется в качестве рабочего языка во многих институтах ЕС; не допускается исполнение гимна Евросоюза с текстом на немецком). Можно заметить, что отсутствие единственного общеевропейского языка существенно затрудняет как функционирование институтов ЕС, так и путь Единой Европы к полноценной федерации. Дальнейшее расширение Евросоюза, с этой точки зрения, явно не будет способствовать углублению европейской интеграции.
Единое социальное пространство ЕС формируется достаточно медленно. Институты, реализующие социальную политику, делятся на созданные согласно договорам (поле их деятельности значительно шире социальной области) и дополнительные, созданные производным правом. Важнейшие органы ЕС, обладающие полномочиями в социальной сфере: Европейский Совет, Совет министров, Комиссия, Европарламент, Суд Европейских сообществ, Экономический и социальный комитет. Таким образом, социальная политика ЕС не сконцентрирована в одном институте и даже не координируется никем единолично, что позволяет, с одной стороны, учитывать различные аспекты и последствия социальных проблем, а с другой — ведет к распылению усилий при решении социальных вопросов, связанных с тем или иным направлением деятельности ЕС. В ходе расширения Европейского Союза выявились как сильные, так и слабые стороны Европейской социальной модели.
В странах Центральной и Восточной Европы достаточно медленно создавались новые для этих стран организационные формы социальной защиты тех групп населения, которые больше всего пострадали от рыночных преобразований - организации социальной помощи. Возникновение рынка труда в условиях глубокого спада производства, либерализации экономики и процессов структурной перестройки породило быстрое нарастание массовой безработицы, что стало причиной динамичного развития инфраструктуры рынка труда и, прежде всего, бюро по трудоустройству, выполняющих сегодня административно-социальные функции по отношению к безработным. В странах ЦВЕ имелись серьезные трудности бюджетного финансирования расходов на социальные нужды. Процессы трансформации, протекавшие в условиях экономического кризиса, сопровождались кризисом общественных финансов, частично связанным с изменением источников бюджетных поступлений. После вступления в ЕС многие страны ЦВЕ с трудом входили в единое европейское социальное пространство. В частности, Польша первоначально выговорила для себя существенные уступки в данном вопросе. Однако, несмотря на серьезные различия между европейскими странами и существующие до сих пор региональные дисбалансы, все государства-члены ЕС декларируют стремление соответствовать Европейской социальной модели, которая, в свою очередь, постоянно совершенствуется и отражает изменения, происходящие в обществе.
Необходимо отметить отсутствие принципиального влияния со стороны государств «Новой Европы» на процесс трансформации общеевропейской социальной политики (в силу ограниченного развития национальных социальных систем в вышеупомянутых странах). Напротив, имело место существенное воздействие на социальные структуры стран ЦВЕ со стороны единой социальной системы Европейского Союза с целью включения новых стран-членов в общее социальное пространство и выравнивания уровней социальной защищенности на всей территории ЕС. При этом расширение на Восток не только обострило некоторые социальные проблемы (в частности, цыганский вопрос), но и дало Единой Европе новые возможности. Например, сравнительно дешевая рабочая сила стран-«новичков» позволила перевести часть предприятий из Западной Европы в ЦВЕ - и заполнить центральноевропейскими и восточноевропейскими мигрантами многие вакансии в западноевропейских странах.
С 1 мая 2011 г. Евросоюз снял ограничения на трудовую миграцию из восьми государств, присоединившихся к ЕС в 2004 году. При вхождении в Союз этих государств 15 «старых» стран-членов ЕС одобрили семилетний транзитный период, при этом часть из них сразу же открыла свой рынок для «новичков». Однако Германия и Австрия не сделали этого, продержав мораторий на трудовую миграцию в течение максимально возможных семи лет. Определенные сложности испытывали трудовые мигранты из «Новой Европы» и в Великобритании. Основной причиной принятия транзитного периода послужило стремление защитить национальную рабочую силу от дополнительной конкуренции на рынке труда.
В целом, интеграция в принимающие общества Германии, Франции, Великобритании, Испании и Италии трудовых мигрантов и членов их семей из стран ЦВЕ, безусловно, проходит гораздо успешнее, чем, скажем, турок, пакистанцев или арабов. Таким образом, расширение способствует решению демографических проблем Единой Европы, связанных с низкой рождаемостью и старением населения. Но данный ресурс не бесконечен, ибо надо учитывать, что страны ЦВЕ – в среднем - тоже не отличаются высокой рождаемостью. При этом Евросоюз не приветствует увеличение миграции из неевропейских стран, А на совещании глав МВД стран ЕС в Сопоте в июле 2011 г. было принято решение, что при массовом наплыве иммигрантов действие Шенгенского соглашения может быть приостановлено. Подобный шаг может означать серьезный откат назад в деле европейской интеграции.
Однако следует отметить, что пока ни одна из стран-членов ЕС не выражала намерения покинуть Союз. Возможно, такие мысли возникнут рано или поздно у некоторых руководителей «государств-доноров», ибо – благодаря Лиссабонскому договору – появился соответствующий механизм. «Первой на выход» в ситуации полномасштабного кризиса ЕС, наверняка, запишется Великобритания, но в этом – довольно маловероятном случае - британцы не уйдут из Единой Европы в пустоту: их страна, безусловно, останется членом ЕЭП. За Великобританией могут последовать скандинавские страны. Для европейской интеграции (в целом) это может оказаться серьезным ударом, так как уходить будут страны-доноры, а приходить – страны-реципиенты. Следовательно, Союз еще больше «обеднеет», а его способность помогать экономическому росту «новичков» катастрофически ослабнет. Не стоит ожидать в ближайшей перспективе длительных фаз «сужения» Евросоюза, чередующихся с фазами дальнейшего расширения, а полный распад ЕС нам кажется крайне маловероятным, хотя Евросоюз периодически сотрясают мощные кризисы, главный из которых, на наш взгляд, - кризис европейской идентичности.
В частности, вопрос о том, принимать ли в ЕС проблемную Турцию (с ее постоянно растущим и слабо европеизированным населением, а также нерешенными курдской, кипрской и многими другими проблемами) может окончательно расколоть европейское общественное мнение. Поэтому Западные Балканы являются сегодня наиболее перспективным направлением расширения Евросоюза. Однако возможны и «сюрпризы», подобные тому, что преподнесла недавно Исландия, задумавшая переход из ЕАСТ в ЕС. Напомним, что в ЕАСТ входят еще Норвегия, Лихтенштейн и Швейцария, причем все эти страны участвуют в Шенгенских соглашениях, а первые две интегрированы в единое Европейское экономическое пространство (ЕЭП). Кроме того, ряд малых европейских стран использует единую европейскую валюту (Сан-Марино, Монако, Андорра, Ватикан), причем Сан-Марино и Монако де-факто вообще находятся внутри ЕС, не вступив туда де-юре.
Будущее процесса расширения ЕС во многом будет зависеть от общественного мнения, ибо любой подписанный договор о вступлении какой-либо новой страны в Союз должен пройти процедуру ратификации в каждом отдельном государстве-члене. И здесь надо заметить, что европейское общественное мнение отнюдь не гомогенно. Граждане ЕС очень по разному относятся к процессу расширения Союза - в зависимости от национальности, конфессиональной принадлежности, политических пристрастий, социального положения и целого ряда других факторов.
Расширение Европейского Союза, как мы видим, влияет на углубление европейской интеграции неоднозначно: позволяет решать одни проблемы (чаще всего – частично) и тут же создает новые. В частности, все сложнее становится координировать усилия стран-членов в самых разных областях. И здесь самый яркий пример – общая внешняя политика и политика безопасности. Хотя согласно Лиссабонскому договору в ЕС появилась должность Верховного представителя Союза по иностранным делам и политике безопасности (которая соединила в себе полномочия верховного представителя ЕС по внешней политике и политике безопасности и полномочия еврокомиссара по внешним сношениям), саму общую внешнюю политику Евросоюза вырабатывать становится все труднее и труднее. Согласование национальных интересов и внешнеполитических подходов 28 стран с собственными дипломатическими традициями – весьма непростая задача. И по мере дальнейшего расширения ЕС трудности в данной сфере будут только расти.
Следует учитывать и влияние США на европейскую интеграцию, которое всегда было весьма существенным. Современный Евросоюз часто рассматривается либо как структура внутри Атлантического Сообщества, либо как противостоящий США самостоятельный центр силы. Окончательный выбор в пользу одного из этих путей развития еще не сделан. Если Великобритания перейдет на евро и войдет в Шенгенскую зону (что весьма проблематично), не исключено более тесное взаимодействие Евросоюза и США. Если Великобритания покинет ЕС (а процедура выхода из Союза санкционирована Лиссабонским договором), то единая Европа сможет стать полноценной федерацией и - со временем - избавиться от американского влияния.
По мнению нынешнего Председателя Комиссии Ж.-М. Дуран Баррозу, трансатлантические отношения должны гармонично дополнять европейский интеграционный процесс. Однако есть и другое мнение: единая Европа часто выступает прямым конкурентом США в борьбе за влияние на третьи страны, не наблюдается никакой гармонии между сторонами ни в области торговых взаимоотношений, ни в соревновании евро и доллара. Создание европейской армии до сих пор беспокоит натовских генералов. С одной стороны, Единая Европа, безусловно, медленно, но верно превращается в самостоятельный «центр силы» - и все менее нуждается в опеке «большого брата», а европейская интеграция (в некоторых случаях) может быть прямо противопоставлена как атлантической, так и глобальной. С другой стороны, именно постоянное расширение ЕС способствует сохранению (а иногда – и усилению) американского влияния в Единой Европе. Какая тенденция победит – вопрос открытый.
Страны-«новички» в значительной степени зависят от США в экономической, военно-политической и идеологической областях. По нашему мнению, не только в краткосрочной, но и в среднесрочной перспективе сотрудничеству американских стран (не только США, но и Канады, государств Латинской Америки) с ЕС альтернативы нет. И в связи с этим важно помнить, что США заинтересованы не в углублении европейской интеграции, а в максимальном расширении Евросоюза, в том числе – за счет Турции и Западных Балкан. Внутри ЕС американскую точку зрения часто продвигают не только британские политики, но и политические элиты стран ЦВЕ (так называемая «Новая Европа»). С другой стороны, «старожилы» Евросоюза явно устали от расширения – и после присоединения Хорватии хотели бы взять паузу для решения многочисленных внутренних проблем ЕС.







ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Европа долгое время отождествлялась с Христианским Миром, противостоящим миру ислама. Когда Euronews передает очередное сообщение о погромах во Франции или Бельгии, терактах в Испании или Великобритании, поджоге посольств Дании или Норвегии на Ближнем и Среднем Востоке, это мнение не кажется устаревшим. Иммигранты-мусульмане в странах ЕС практически не поддаются ассимиляции и периодически устраивают то обычные беспорядки, то теракты. В ответ нарастают праворадикальные настроения европейской общественности. С другой стороны, миру ислама сегодня противостоят не столько верующие христиане, сколько воинствующие безбожники, оскорбляющие Мухаммеда и Аллаха. Похоже на то, что европейским атеистам надоело критиковать христианские ценности, им понадобилась новая, более актуальная мишень, дабы продемонстрировать свое свободомыслие. Католическая Церковь в лице Ватикана не в силах объединить современную Европу. Однако почти все видные деятели европейской интеграции (включая Моннэ и Делора) были католиками, а их христианское сознание часто руководило их поступками. Принцип субсидиарности, столь характерный для Европейских Сообществ, был прямо взят из учения Римско-Католической Церкви.
Европейский Союз – законный наследник Европейских Сообществ. Уже Жан Моннэ предусмотрел сложную комбинацию новаторского тогда наднационального начала с традиционным межгосударственным подходом, что и стало «визитной карточкой» ЕС на международной арене. Франция и Германия с самого начала занимали центральное место в Сообществах – собственно, вся европейская интеграция долгое время служила цели примирения этих бывших заклятых врагов. Только Елисейский договор, подписанный де Голлем и Аденауэром в январе 1963 г., окончательно перевернул эту страницу истории. У ядра интеграционной группировки всегда были серьезнейшие проблемы с Великобританией, которая хотела участвовать в интеграции «по-своему», и с США, чье неустранимое влияние чувствуется в современном однополярном мире ничуть не меньше, чем в былом биполярном. Задачи обеспечения национальной и региональной безопасности в Европе также отнюдь не сняты с повестки дня, хотя все время появляются новые угрозы и вызовы. И по-прежнему НАТО вольготно чувствует себя в Брюсселе, а идея самостоятельной «европейской армии» находит лишь ограниченное число сторонников в государствах-членах ЕС. Решение насущных практических вопросов, как обычно, подталкивает и «расширение», и «углубление» в гораздо большей степени, нежели умозрительные теории интеграции. И всегда будут играть важнейшую роль лидеры (если они настоящие) и созданные ими формальные и неформальные институты (если они правильно функционируют). Жак Делор сумел создать свою «сеть», наладить неформальное взаимодействие с национальными лидерами и, в результате, стать вровень со своим учителем: из Европейских Сообществ  вырос Европейский Союз.  Дело Моннэ и Делора живет - личные контакты продолжают «смазывать колеса» системы институтов ЕС на любом уровне.
Европейскую интеграцию затеяли всего 6 стран – сегодня их 28, дальше – больше (очередь только растет). Особо следует отметить, что пока ни одна из стран-членов ЕС не выражала намерения покинуть Союз. Возможно, такие мысли возникнут у некоторых руководителей «государств-доноров», ибо появился соответствующий механизм. И тогда, наверняка, «первыми на выход» запишутся Великобритания и скандинавские страны. Германия же, по нашему мнению, никогда не захочет потерять свою новую «сферу влияния», тем более что во Франкфурте-на-Майне прописался важнейший автономный институт ЕС – Европейский Центральный Банк. Европейская интеграция начиналась с идей и проектов, с преодоления множества иллюзий. Сегодня мы держим в руках банкноты евро, получаем Шенгенские визы, легко пересекаем границы от Финляндии до Испании (если повезло без проблем пересечь границу российско-финскую). У первого Сообщества была крайне узкая специализация – уголь и сталь. Современный Евросоюз развивает сотрудничество стран-членов практически во всех сферах жизни. Этот процесс, видимо, уже невозможно остановить, и участие России в европейской интеграции – веление времени. Мы не можем – по объективным обстоятельствам - рассчитывать в ближайшей перспективе на вступление в ЕС. Однако уже четыре «общих пространства», если они будут построены в срок, сделают нас, россиян, полноправными европейцами.
Итак, исторический анализ позволяет определить Европу как совокупность «христианских» и «полухристианских» государств Евразии. Примерно с рубежа Х-ХI веков граница Европы и Азии проглядывается довольно отчетливо, что напрямую связано с христианизацией таких славянских народов, как древние русы и поляки. Границу Европы на начало ХI века важно установить еще и потому, что в 1054 году произошел печально знаменитый раскол Христианской Церкви на Западную и Восточную. Следовательно, границы Европы начала ХI века - это последние границы действительно единой Христианской Европы, еще не разделенной окончательно на «Запад» и «Восток».
Россия всегда занимала особое положение в Европе, дававшее пищу для постоянных сомнений в ее «европейской природе». Тем не менее, «родительское государство» России - Киевская Русь - по крайней мере, с начала ХI века вполне принадлежало к кругу европейских держав и поддерживало многочисленные связи с ними, включая династические (что особенно важно). Новгород считается первой столицей земли русской, а легенда «о призвании варягов» удивительно напоминает исторические предания других европейских народов эпохи могущества викингов. Именно границы Киевской Руси долгое время служили на северо-востоке рубежами Европы - как с точки зрения геополитики, так и при цивилизационном подходе. Далее начинались владения тюркоязычных народов, в массе своей исповедовавших ислам - то есть "Азия". Ни Хазарский каганат с высшей прослойкой из иудеев и тюрков, ни мусульманскую Волжскую Булгарию никак нельзя признать "европейскими" державами в смысле их происхождения и государственного развития. Они были тесно связаны со Средней Азией и Ближним Востоком, структурно вполне примыкая к прочим азиатским державам.
Южную и юго-восточную границу Европы держали в начале XI века Византийская империя, Армения и Грузия (точнее, мелкие грузинские княжества в их совокупности). Здесь совершенно особое положение занимала Армения как государство, с одной стороны, ранее всех других признавшее Христианство государственной религией (в 2001 году широко отмечалось 1700-летие данного события),  но,  с  другой  стороны,  вполне поддавшееся ереси монофизитства (иначе – монофиситство), широко распространенной на Ближнем Востоке. Монофизитство возникло в Византии в V веке как реакция на несторианство и довольно быстро стало знаменем политического сепаратизма в Египте, Сирии, той же Армении. Халкидонский собор 451 года осудил монофизитов и признал их учение ересью. Однако в большинстве древних восточных церквей - от Эфиопии до Армении - с этим не согласились. Поскольку Армения начала XI века, с одной стороны, входила в сферу влияния Византии и считалась христианским государством, а с другой стороны упорно держалась характерной для Ближнего Востока ереси, ее положение можно рассматривать как промежуточное между Европой и Азией, что подтверждается и географическим положением Армении на стыке двух миров.
Следующей крупной вехой в становлении границ Европы следует, вероятно, признать начало XVI века. Во-первых, это важнейший момент европейской истории, предшествующий Реформации и дальнейшему усложнению структуры европейского геополитического пространства. Во-вторых, границы начала XVI века надо признать "национальными" для новой российской государственности. В 1493 году Иван Ш получил титул "Государь Всея Руси" - и "Московия" стала "Русью". Политику же Ивана IV нельзя рассматривать иначе, как выход за пределы геополитической ниши национального великорусского государства, то есть как "империалистическую экспансию" (следуя терминологии Г.П.Федотова). Границы Европы  начала ХVI века показательны и в том отношении, что только что закончилась “первая реконкиста”, но еще не началась “вторая”, под которой следует понимать освобождение европейского геополитического пространства от второй волны экспансии мира ислама, представленного Османской империей. К середине ХV века Турция заканчивает завоевание Балканского полуострова и устремляется в Северное Причерноморье. В то же время возникает пояс новых мусульманских государств в Поволжье, на Урале  и в Западной Сибири. В 1475 году Османская империя захватывает прибрежную полосу Крыма, а само Крымское ханство оказывается в вассальной зависимости от империи. Такая же судьба ждала ханства Казанское, Астраханское и Сибирское. Полукольцо исламских стран, взявшее в осаду Европу с юго-востока и востока, могло получить единый организационный центр. 
Таким образом, пока христианские рыцари успешно изгоняли арабов на западе (в 1492 г. была отвоевана Гранада, последний оплот мира ислама на Иберийском полуострове), на юго-востоке росла новая угроза. Если бы Турции удалось расшириться не только в южном направлении, захватив Междуречье и Северную Африку, но и в северо-западном, приняв в свой состав (или на правах вассалов) все осколки Золотой Орды, то с такой империей, равной по мощи и размерам Монгольской, не смог бы справиться весь христианский Запад в целом. Однако именно данному расширению и воспрепятствовала молодая Россия, чем значительно облегчила как свою собственную участь, так и дело “второй реконкисты”. Как мы видим, несмотря на многочисленные противоречия между европейским Западом и европейским Востоком, они имели общего грозного врага в лице Османской империи и образовывали две половинки единого геополитического пространства Европы уже в начале XVI века. Поэтому нет оснований говорить о том, что Европа «кончалась» на границах Турции и России (как утверждали многие западноевропейские авторы). Европа – с точки зрения геополитики - действительно «кончалась» на границах Османской империи. Но на границах России «кончался» лишь Запад – и начинался Восток Европы.
Границы европейского геополитического пространства на юго-востоке длительное время упирались в границы Османской империи. Однако в ХХ веке возникли предпосылки включения и данной страны в состав геополитической Европы. Лозаннский мирный договор от 24 июня 1923 года установил современные границы Турции – в пределах бывшей византийской геополитической ниши. Страна была провозглашена республикой, затем был ликвидирован халифат и принята республиканская конституция. В течение последующего десятилетия была проведена целая серия реформ, направленных на «европеизацию» страны: секуляризация экономической, политической и общественной жизни; упразднение норм мусульманского права, отделение церкви от государства, предоставление избирательного права женщинам, введение европейского календаря. Таким образом, к середине 30-х годов ХХ века Турция перестала быть исламским государством с правовой точки зрения. Однако это еще не делало страну европейской державой Главный «геополитический сдвиг» произошел после Второй мировой войны, что напрямую связано с процессом структурирования биполярного мира (в целом) и биполярной Европы (в частности). США остро нуждались в подобном государстве, граничащем с Советским Союзом и исторически враждебно к нему настроенном. Турция стала «европейской державой» никак не ранее 1945 года, когда началось структурирование биполярного европейского геополитического пространства, но и не позднее 1955 года, когда этот процесс благополучно завершился. Важными рубежами на этом пути стали: участие Турции в «Плане Маршалла», принятие данной страны в Совет Европы и в НАТО. Приблизительно к 1952 году Турция была, наконец, прочно интегрирована в европейское геополитическое пространство. Таким образом, в начале XXI века границы Европы как единого геополитического пространства охватывают как Турцию, так и Россию.
 «Континент Европа», действительно, был в древности искусственно и произвольно выделен из общего массива земель Старого Света и не имел серьезного географического основания. Однако на современном этапе развития географических знаний такое основание найти возможно и даже необходимо. По мнению автора, им может быть признана евразийская (иначе - европейская) плита литосферы.
Выявленное автором тождество понятий «Христианский Мир» и «Европа» действительно лишь для эпохи Средневековья. Источники указывают, что все средние века Европа отождествлялась с Христианским Миром (в пределах Евразии), противостоящим миру ислама. Однако и в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова концепт Христианской Европы все еще сохраняет актуальность для Ватикана и довольно многочисленных христианских демократов, объединенных на европейском уровне в самую большую группу Европарламента - Европейскую народную партию. Основной критерий  расширения ЕС – религиозный фактор (преобладание христианского населения в странах-кандидатах). С этой точки зрения, полноправное членство Турции в ЕС недопустимо.
Концепт Европы как «континента свободы» зародился еще в эпоху греко-персидских войн, а около 424 г. до н.э. Гиппократ предпринял первую серьезную попытку определить таким образом общеевропейскую идентичность. В результате деятельности просветителей в XVIII в. Европа почти повсеместно стала восприниматься как континент свободомыслия и прогресса, противостоящий «азиатской» отсталости и деспотизму. Концепт «континента свободы» сохраняет актуальность для сторонников атлантической интеграции и либералов, объединенных на европейском уровне в Альянс демократов и либералов за Европу («третья сила» в Европарламенте). Современная Европа противостоит миру ислама еще и в качестве светской системы власти (где церковь отделена от государства), не допускающей ограничений свободы личности, слова и печати. Основной критерий расширения ЕС – соблюдение прав человека и основных свобод в странах-кандидатах. С этой точки зрения, Беларусь не является европейским государством.
Концепция «Социальной Европы» зародилась в XIX в. в среде революционных демократов, республиканцев и социалистов. Окончательную форму данный концепт приобрел только во второй половине ХХ в. в ходе западноевропейского интеграционного процесса. В качестве наиболее «современного» способа определения европейской идентичности выдвигается второй по численности группой Европарламента – Европейской социалистической партией. Основной критерий расширения ЕС – уровень социально-экономического развития страны-кандидата (ВВП на душу населения). С этой точки зрения, Молдова в ближайшее время не может войти в ЕС.
Все попытки объединить Европу силой оружия успехом не увенчались, а объединение Европы мирным путем имеет лишь частичный успех.. И Франция (под руководством Наполеона), и Германия (под началом Гитлера) встретили ожесточенное сопротивление окраинных европейских держав, прежде всего – Великобритании и России, чьи национальные интересы выходили далеко за рамки европейского геополитического пространства. Попытка объединить Европу мирным путем увенчалась частичным успехом. В эпоху биполярного мира Ж. Моннэ и его единомышленники дали жизнь Европейским Сообществам, которые Ж. Делор и его соратники сумели в новых исторических условиях трансформировать в Европейский Союз. Однако в ЕС наднациональное начало до сих пор вынужденно сосуществует с межгосударственным, а институты постоянно нуждаются в очередном реформировании. При всей своей способности к «расширению» и «углублению» Евросоюз периодически сотрясают мощные кризисы, главный из которых, на наш взгляд, - кризис европейской идентичности. Вопрос, принимать ли в ЕС мусульманскую Турцию, может окончательно расколоть европейское общественное мнение.
Под «европейской интеграцией» должно пониматься, по мнению автора, (кроме всего прочего) обретение утраченного единства Европы. Европейская «Христианская республика» во главе с папой Римским была фактом истории, однако Ватикан в современной Европе уже не способен играть роль главного «интегратора». При этом отцы-основатели ЕС (Ж. Моннэ и Ж. Делор), а также многие другие лидеры исторического процесса объединения Европы (Р. Шуман, К. Аденауэр, А. де Гаспери и т.д.) были католиками, а принцип субсидиарности был прямо заимствован из учения Римско-Католической Церкви. Европейский Союз остро нуждается в новом лидере, способном примирить (и, возможно, «интегрировать») концепты Христианской Европы, Социальной Европы и «континента свободы». Он, как и Делор, должен быть свободомыслящим и прагматичным «немного социалистом» и «немного католиком», возможно – французом, допустимо – итальянцем, бельгийцем, люксембуржцем, но никак не немцем, не англичанином, не представителем скандинавских стран и не урожденцем Центральной или Восточной Европы. Роль личностей в истории объединения Европы исключительно велика.
Концепт «Соединенных Штатов Европы», известный с первой половины XIX в., отражает стремление к созданию полноценной европейской федерации. Данный концепт был использован самыми разными политическими силами – от крайне левых (Л. Троцкий) до крайне правых (А. Гитлер). Сегодня призыв создать СШЕ внутри ЕС означает желание придать институционный характер Европе «разных скоростей» и «переменной геометрии».
Решение насущных практических вопросов подталкивает и расширение ЕС, и углубление интеграции в гораздо большей степени, чем умозрительные теории. Франция и Германия с самого начала занимали центральное место в европейском интеграционном процессе, а Великобритания всегда имела собственное мнение и желала участвовать в интеграции «по-своему». Влияние США на становление ЕС было весьма существенным. Современный Евросоюз рассматривается либо как структура внутри Атлантического Сообщества, либо как противостоящий США самостоятельный центр силы. Окончательный выбор в пользу одного из этих путей развития еще не сделан. Если Великобритания перейдет на евро и войдет в Шенгенскую зону, не исключено более тесное взаимодействие Евросоюза и США. Если Великобритания покинет ЕС, единая Европа сможет стать полноценной федерацией и со временем избавиться от американского влияния.
Россия в силу своих размеров не может войти в ЕС, ибо это нарушит хрупкое равновесие сил внутри Союза и приведет к замене «треугольника» ведуших европейских держав (Великобритания, Германия, Франция) «осью» ФРГ – РФ. Однако уже четыре «общих пространства», если они будут построены в срок, сделают россиян полноправными европейцами. При этом евразийская концепция, разработанная еще Аристотелем и примененная к России в 20-е гг. ХХ в. русскими эмигрантами, все еще актуальна. Она позволяет РФ развивать интеграционные усилия не только на европейском, но и на азиатском направлении. Рано или поздно России придется сделать окончательный выбор в пользу Европы или Азии. Альтернативой может стать только глобальная интеграция, стирающая все различия, под эгидой США.
С точки зрения национальных интересов России расширение ЕС – процесс достаточно неприятный, но терпимый, в отличие от расширения НАТО. Разумеется, в Брюсселе это хорошо понимают – и не слишком стремятся присоединить к Евросоюзу такие тесно связанные с Россией страны, как Беларусь и Украина. В целом, в результате расширения на Восток Единая Европа получила как комплекс проблем, связанных с транзитом в Калининградскую область, так и новые возможности для плодотворного сотрудничества с Российской Федерацией. Однако выработка единой внешней политики ЕС в отношении России затруднена серьезными противоречиями, которые существуют между такими «русофилами», как Италия и Кипр, с одной стороны, и такими «русофобами», как Эстония и Латвия – с другой. Следует надеяться на то, что заметное улучшение польско-российских отношений, наметившееся в последнее время, позитивно скажется и на взаимоотношениях России и ЕС.
Итак, расширение Европейского Союза – процесс сложный, имеющий как положительные, так и отрицательные последствия (и для самого ЕС, и для современного мира). «Усталость от расширения», которая так хорошо ощущается сегодня в западноевропейских столицах, в перспективе, вероятно, будет преодолена. Но ЕС, безусловно, ждут новые трудности, связанные с координацией усилий в самых разных областях все возрастающего числа стран-членов. Вполне возможно, уже в ближайшее время потребуется ревизия Лиссабонского договора – и новая реформа институтов Евросоюза. И ясно вполне, что спокойного и уверенного движения вперед не предвидится.






СЛОВАРЬ ОСНОВНЫХ ПОНЯТИЙ

Большая Европа – 1) геополитическое пространство, образуемое странами-членами Совета Европы (геополитический подход);
2) синтез Романо-германского и Греко-славянского культурных миров, Западноевропейской и Восточноевропейской цивилизаций (цивилизационный подход, см. Европейская метацивилизация).

Восточная Европа – 1) восточноевропейский геополитический регион;
2) Греко-славянский культурный мир, Восточноевропейская цивилизация.

Вторая Европа – незападные европейские и евразийские страны, образующие второй эшелон европейского развития (согласно концепции В.Г. Федотовой).

Европа – 1) базовый концепт, основа поиска новейшей модели общественного развития;
2) часть света, территория которой составляет – без учета островов - ок. 10 млн. кв. км (географический подход).

Европейская интеграция – 1) взаимное приспособление друг к другу отдельных европейских стран, ведущее к формированию глубоких, устойчивых и всесторонних связей между ними;
2) воссоздание на принципиально новых основах некогда утраченного геополитического единства Европы.

Европейская метацивилизация – совокупность Западноевропейской и Восточноевропейской братских христианских цивилизаций, границы которых выходят далеко за пределы географической Европы.

Европейское геополитическое пространство – геополитическое пространство с подвижными границами, включающее в себя два основных геополитических региона (западноевропейский и восточноевропейский), а также – в определенные исторические эпохи – центральноевропейский геополитический регион, служащий «буферной зоной» между двумя другими.

Единая Европа – 1) концепт, отражающий сущностное единство европейских стран;
2) совокупность «твердого ядра» (страны-члены зоны евро и Шенгенской зоны), постепенно движущегося к созданию полноценной федерации (СШЕ), и «рыхлой» многослойной периферии (страны-члены ЕЭП, кандидаты и пр.).

Западная Европа – 1) западноевропейский геополитический регион;
2) Романо-германский культурный мир, Западноевропейская цивилизация.
Континент Европа – континент, в основании которого находится европейская (евразийская) плита литосферы.

Континент свободы  –  см. Либеральная Европа.

Либеральная Европа – 1) концепт, отражающий в настоящее время стремление членов Альянса демократов и либералов за Европу (и либералов в целом) ограничить расширение ЕС странами, где строго соблюдаются права и свободы человека;
2) концепт, отражающий стремление к евроатлантической, а не чисто европейской, интеграции.

Малая Европа – страны-члены Европейского Союза (ЕС-28).

Новая Европа – страны, вошедшие в ЕС только в начале XXI в. (13 «новичков»).

Первая Европа – западные европейские страны, образующие первый эшелон европейского развития (согласно концепции В.Г. Федотовой).

Соединенные Штаты Европы – концепт, отражающий в настоящее время стремление федералистов к созданию полноценной европейской федерации внутри ЕС и  к приданию, тем самым, институционального характера Европе «разных скоростей» и «переменной геометрии».

Социальная Европа –  1) концепт, отражающий в настоящее время стремление членов Европейской социалистической партии (и социал-демократов в целом) ограничить расширение ЕС европейскими странами с достаточно высоким уровнем социально-экономического развития;
2) европейское социальное пространство, включающее страны-члены ЕС, подписавшие Социальную Хартию.

Старая Европа – совокупность пятнадцати «старых» стран-членов ЕС, вошедших в состав Союза еще в ХХ в. (ЕС-15).

Универсальная парадигма европейской идентичности – состоит в настоящее время из концептов «Христианская Европа», «Социальная Европа», «Либеральная Европа» и «Соединенные Штаты Европы» (см.).

Христианская Европа –  1) концепт, отражающий в настоящее время стремление   христианских демократов, объединенных в Европейскую народную партию, ограничить расширение ЕС только теми европейскими странами, где преобладает христианское население;
2) исторический феномен, имевший место в средние века и, с оговорками, в новое и новейшее время.

Центральная Европа – 1) центральноевропейский геополитический регион;
2) Германский культурный мир (нем. Mitteleuropa).


АББРЕВИАТУРЫ И АКРОНИМЫ

ВТО – Всемирная торговая организация
ГАТТ – Генеральное соглашение по тарифам и торговле
ЕАСТ – Европейская ассоциация свободной торговли
Евратом – Европейское сообщество по атомной энергии
Еврогруппа НАТО – Европейская группа НАТО
Европол – Европейское полицейское ведомство
Евросоюз – Европейский Союз
Евростат – Статистическое бюро ЕС
ЕВРОЮСТ – Европейское ведомство сотрудничества судебных органов
ЕВС – Европейская валютная система
ЕЕА – Единый Европейский Акт
ЕОС – Европейское оборонительное сообщество (создано не было)
ЕОУС – Европейское объединение угля и стали
ЕПС – 1) Европейское политическое сообщество (создано не было);
2) Европейское политическое сотрудничество;
3) Европейский платежный союз
ЕС – 1) Европейское сообщество;
2) Европейский Союз (с 1993 г.)
ЕСЦБ – Европейская система центральных банков
ЕЦБ – Европейский Центральный Банк
ЕЭС – Европейское экономическое сообщество
ЗЕС -  Западноевропейский союз
КЕС – Комиссия ЕС
КОРЕПЕР – Комитет постоянных представителей государств-членов ЕС
ОБСЕ – Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе
ОВПБ – Общая внешняя политика и политика безопасности
ОЕПБО – Общая европейская политика по безопасности и обороне
ОЕЭС – Организация европейского экономического сотрудничества
ОСХП – общая сельскохозяйственная политика
ОЭСР – Организация экономического сотрудничества и развития
ПЕК – Представительство Европейской Комиссии (в какой-либо стране)
СЕ – Совет Европы
СПС – Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между ЕС и РФ
СЭВ – Совет экономической взаимопомощи
ТАСИС – Программа технического содействия государствам СНГ и Монголии
ЦВЕ – Центральная и Восточная Европа
ЭВС – Экономический и валютный союз
ЭКОСОК – Экономический и социальный комитет
ЭКОФИН – Совет министров экономики и финансов
ЭКЮ – Европейская валютная единица (до евро)