Ночь светла

               
                Глава 2.
   « Шпион» Гусаков закупает лыжные ботинки и находит  почти  новый сундук

       В начале  нынешнего лета «хермер» Василий Гусаков, вчерашний
военнослужащий, а теперь новоиспеченный крестьянин, следуя известному

капиталистическому лозунгу: «Обогащайся!», пытался  обогатиться в районном

центре.

   После утомительного и непродуктивного шопинга по  магазинам, он наткнулся

в «Уцененных товарах» на потрясающе дешевые лыжные ботинки сорок шестого

размера. Цена пары, в это трудно было поверить, была меньше стоимости коробка

спичек…

    Василий помаялся у прилавка, да и забрал всю партию – пятьдесят пар,
решив, что за такие деньги пусть эти ботинки  лежат у него на чердаке. А

может они еще и  как обутка  сгодятся. Кто знает, куда кривая выведет?

    Он погрузил товар в два мешка и, перекинув их через плечо, в приподнятом

настроении  покинул магазин, направляясь на автобусную станцию, где

рассчитывал поймать попутку до деревни.

   Однако, его остановило зрелище брошенного дома. Окна и двери избы были
распахнуты, а рядом с домом валялся огромный пустой сундук с железными углами
и  обитой железными же полосами крышкой.

   Василий обошел сундук, попинал его слегка, на что сундук отозвался веселым 

гулом.

   -Эк, поперло  сегодня, - сказал Василий сам себе. - Есть в чем довезти до

дома покупки. А потом я в нем клюкву буду хранить.

   Василий сложил мешки в сундук, крышка плотно легла на место, и Василий

взвалил находку на плечо, которая приятной тяжестью поприжала его к земле.

   -Пожалуй, для клюквы будет много чести, - подумал Василий. - Буду-ка  я в

нем хранить  плотницкие инструменты.  Одних топоров у меня десятка полтора…

   Василий бодро шагал по улицам райцентра, радуясь обретению.

   -Да, наверное, инструмент тоже не стоит складывать в сундук, - снова

подумал Василий. -  Мало ли, какая железяка в масле попадет, замажет стенки.   

Давай-ка стану я в нем держать  домашние вещи. Постельное белье, рубахи,

штаны… Банные принадлежности, чтобы запах хороший был  от мыла. 

    Мимо проходили редкие машины. Василий пытался голосовать, но никто не

останавливался.  Так он прошел  до конца села,  вышел на околицу, сел на

сундук. Машин почти не было. Один  УАЗик все же притормозил.

   Василий, было обрадовался, но водитель, поглядев на сундук, покрутил 

пальцем у виска.

   -И куда я тебя с таким приданым посажу.

   Василий решил тащить приобретения на себе.  Всего-то двадцать пять

километров.  Как раз для разминки.

   -Своя ноша не тянет, - сказал он сам себе, взвалил сундук на плечо и 

зашагал лесной дорогой в сторону родного дома. 


      … К полуночи Василий был дома. От усталости его шатало. Но радостное

чувство  выгодного приобретения не покинуло его. Он  сгрузил сундук в углу

комнаты, где они  проживали с бабкой Анной, и  завалился спать.

    Между тем сундук был не прост. Кроме лыжных ботинок сорок шестого размера

Василий притащил домой на своих плечах огромное количество обитателей щелей и 

трещин: клопов и тараканов, уже не рассчитывавших на новое обретение

человеческого жилища, тепла и  бесконечного обилия пищи…

    Первыми отправились обследовать жилище доброго человека тараканы, потом

очнулись от летаргического забвения клопы и медленно двинулись на запах 

человеческих тел.

    Бабка Анна на их пути была первой. Под утро они добрались и до Василия, 

но он этого не заметил, потому что  спал беспробудным сном, намаявшись в

дороге. 

  А тараканы уже  шустрили в соседних квартирах, обследуя  съестные припасы.

Бабка Саня так же не заметила нашествия, потому что уж которую ночь спала  на

сеновале.
          



                Глава 3

     Как бабка Саня  олигархом была
   
   Вообще-то бабка Саня Горошина была самой обыкновенной одинокой старушкой,

каких у нас на Севере, слава Богу, пока еще, что волнушек по березнякам.

     Как и весь деревенский люд носила она резиновые сапоги летами, зимами

катаниками с калошами и круглый год «ватну куфайку» - «полушубок стеганой»,

спала на печи, питалась скудно. Что бы зимой не голодомориться,  садила она

пластину картошки, пластушину капусты, пару гряд моркови и лука. Что ни лето

страдала в комарином и оводовом аду на сенокосе, несла повинность на пастьбе:

корова с теленком, стадо овец, коза Маля с козликом Яшкой… Надо поробить,

чтобы этакую артель  содержать…

   Тащит она бывало из последних сил с подгорья на коромысле воду и

революционные песни распевает:
    
     « Помнят польские паны,
        Помнят псы атаманы
        Конармейские наши штыки…»


     Правда, росточком  Александра Титова не вышла, а вот характер Бог дал

боевой и  упорный. Вот и упирается всю жизнь без выходных и проходных, без

отпусков и праздников…

   До того, как на пенсию выйти работала бабка Саня  сучкорубом в лесу.

Должность  тяжелая, но и денежная. Хватило  бы ей одинокой на хлеб с маслом.

Но как без скотины-то? Без бычка да коровки и дом сирота, тем более барак

казенный. Скособоченный дворик за бараком и делал бабку Саня  человеком с

положением, и  даже со сберкнижкой, на которой нашли прописку более сорока

быков, не считая мелкой скотинки, сданных  Александрой Титовой государству. 

Не бабка Саня-Горошина, а настоящий олигарх советских времен… Бабкиных денег

хватило бы купить не какую-нибудь «Волгу», предел мечтаний  восьмидесятых, а 

целый таксопарк…

   А уж про быков, каких откармливала  бабка Саня, всей округе известно. Как-

то один мужик в магазине хвалил.

   Пока, говорил, папиросу раскуривал  Санькин бык ведро пойла опистонил,

пока докуривал, второе опорожнил… Кому не лестно такие похвальные речи

слушать. Однако не каждый такую похвальную речь от чистого сердца скажет. 

Другой и черную зависть под рубахой затаит. Комбедовские настроения в деревне

и по сю пору сильны. Да и Владимир Ильич Ленин, видимо, прав был,  опасаясь,

что мелкобуржуазная стихия крестьянства будет ежечасно, ежедневно рождать

капитализм.

   Хотя, на первый взгляд, капитализмом,  в деревне Конец пока и не пахло.

Сучкоруб Титова наемной силой не пользовалась, а горбатилась самолично. И

все же некоторые сельчане этот самый загиб в действиях гражданки Титовой,

природной беднячки, усмотрели.

   Помните  с чего начинал Михаил Сергеевич Горбачев? Ага! С борьбы с

нетрудовыми доходами.

  К тому времени приспела  Александре Титовой пора выходить на пенсию. А без

работы ей день чернее ночи. Устроилась она на легкую – ассенизатором в своей

же деревне от леспромхоза.  Дали ей полставки жалованья, бочку с черпаком

сивого мерина в подчиненье да все выгребные ямы в введенье.

   И стала она трудиться на этот поприще истово, как умела.

Черпает «ночное золото» да ближайшие покосы возит. Бочку соседям да две себе

– как русскому человеку положеньем не попользоваться? Своя рубаха-то она

ближе к телу.

   И поперла по всей округе на покосах трава, а у самой Титовой не трава, а

травища. Раз косой махнешь и копна. А сено такое, что не надышишься – чистый

мед.

   Вот и стало завидно некоторым гражданам. Сочинили заявление насчет

нетрудовых доходов, пошла бумага в район, там ей ход дали, комиссия с

разбирательством приехала. Проверила досконально и сивого мерина и бочку с

черпаком, наличие «ночного золота» в выгребных ямах, покосы…

   Факты были налицо: трава на  титовских покосах стояла стенной и прочую

траву в окрестностях превосходила.

   Так Александру Титову,  носительницу революционной памяти,  раскулачили

первый раз. На самой заре перестройки. Мерина угнали на колбасу,  содержание

сняли. С той поры выгребные ямы в деревне не чистились, а окрестные сенокосы

стали год от года хиреть.

   Года не прошло, как подкатила к квартире бабки Сани новая волна

раскулачивания. Приехала из района опять же выездная сессия районного суда

разбирать дело гражданки  Титовой, «допускавшей факты кормления продуктами

хлебопечения крупно-рогатого скота.»

   Народу набилось в старый, давно уже не работавший клуб видимо-невидимо.

Гражданка Титова топталась перед  судейским столом в новых, еще необмятых

катаниках с калошами, почти не ношеной плюшевой жакетке, доставшейся ей еще 

от матери.

    -Так вы признаете изложенные выше факты? - Грозно спрашивал ее прокурор.

    Бабка растерянно стояла перед судейством, еще не понимая до конца, что

судят здесь не кого-нибудь, а именно ее,  гражданку Титову.

   -Скотину хлебом, спрашивают, кормила, - весело подсказали из зала.

   -Так как же, чудак-человек, -  обращаясь к прокурору, удивилась бабка

Саня. - Ты сам-то разве к бычку без корочки пойдешь?   

   Учитывая чистосердечное признание, дали гражданке Титовой  пятьсот рублей

штрафу, который впрочем, финансового положения подсудимой не пошатнул.

   А деревня? А что деревня. Как кормила скотину хлебом, так и продолжала

кормить. А чем же еще  скотину кормить? Не пирогами же?

  Но скоро уж и демократически е перемены подкатили. По деревням заговорили,

что за дело в стране взялись  тимуровцы. А раз так, то жди, что старухам

старым и дров навозят, и расколют, и в поленницы уложат.

   И верно, приезжают из районного собеса специально к бабкам в деревню

пенсию вручать. Прибрели бабки  в старый клуб, а там … радость великая. За

все труды их тяжкие доброе правительство такие пенсии отвалило, что и не

высказать. Получали какие-то  рубли жалкие, а теперь даже не сотни, а тысячи!

   Загудели радостно. Кто дом собрался подрубать, кто двор ставить, кто баню…

С такими деньгами как теперь не жить! Понесли тысячи свои жалованные по домам

– кто в чулок прятать, кто в матрас, кто за божницу…

   Через три дня приехала в деревню автолавка... Кинулись наши богатейки за

продуктами и  ничего в толк взять не могут. Цены то такие, что глаза на лоб

лезут. Пошли назад по домам, может быть, по радио чего скажут, может ошибка

какая вышла…

   Включили приемники, а там и слова по-русски не услышишь: приватизация,

ваучеризация, инфляция да консенсус…

   Короче говоря, одномоментно раскулачили всех бабок деревни Конец. И нашу

ударницу Александру Титову по прозванию Санька-Горошина.

   Она одна дольше всех  упирается. Скот растит, государству сдает, хотя и

государства того давно уже нет, а бычков, что на ее сберкнижке паслись, давно

уже пасет кто-то другой, кто оказался проворнее Саньки-Горошины.