К юбилею рижского восстания - 2

Голодный бунт. Драка на выживание.

   

"Человеком был я в мире,
Это значит — был борцом!"
    (Гете)



       В гуманистическом полотне "Голодный бунт. Драка на выживание" (Рига, первая половина ХХI века,13.01.2009) современник мазками волнительной меланхолии и тихой лирической грусти как бы рассуждает о вечных человеческих ценностях, одной из которых является жизнь.

       Но уже с первого взгляда дикого восточноевропейского эстета в жизнеутверждающее начало идеи художника как-то не очень верится, так как обезображенное гневом и кровью лицо представителя власти невольно ассоциируется с уголовной ответственностью по ст. «Применение насилия в отношении представителя власти, опасного для жизни и здоровья» (ч.2, ст. 318).

       Холерически полуживая, но лирически приподнятая трактовка результата потасовки полуголодной толпы плебеев с защитниками интересов патрициев совсем не просто укладывается в традиционные представления о темпераменте, культуре, чести и достоинстве стоически флегматичного европейского бюргерства.

       Наоборот, глядя на этот шедевр — яркий представитель современного западного искусства эпохи кризиса и застоя — в голове незагруженного рекламной паузой обывателя невольно формируются ассоциации о порочных последствиях деградации западной цивилизации в целом и зрительно ощущается трагическая неизбежность заката Европы.

       На войне как на войне. Разглядывая шедевр современного общественно-политического искусства начала 21-го века, невольно ловишь себя на мысли о том, что кровавые шрамы, фиолетовые кровоподтеки и глубокие царапины на физиономии "фараона" как бы украшают его общественно—политический имидж  поборника демократии и защитника прав человека - если не на достойную жизнь, то хотя бы на безопасное существование.

       Но художник видит в образе фараона больше того, что изображает. Окровавленной физиономией защитника интересов патрициев автор показывает нам отвратительное рыло "лица прибалтийской национальности", дорвавшегося до беспомощной власти. Рыло позорного лица фараона до боли напоминает нам задницу коррумпированного чиновника, иссеченную розгами за казнокрадство и коррупцию.

       Художник удручен увиденным. И поэтому, в задумчивом состоянии сокраментальной печали созерцания драматических событий до боли правдивым полотном, художник как бы осуждает власть современных феодалов за трагические последствия игнорирования интересов простых людей, обреченных на жалкое существование бременем некомпентентности, коррупции, непосильных налогов, голода и нищеты. И ему как бы веришь.

        Наивно игнорируя действительность, законы классовой борьбы и борьбы популяций за выживание, художник, все же, наивно верит в цивилизованные отношения непримиримых классов, в богобоязнь и законопослушность цивилизованного прибалтийского бюргера, верит в то, что всякая борьба за выживание и достойную жизнь хороша лишь тогда, когда не нарушаются нормы умеренности и благопристойности.

        Но оставаясь в плену необоснованного оптимизма и креативных иллюзий невозможного, матерый художник достаточно убедительно как бы показывает нам, что оборотной стороной псевдоцивилизованного европейского общества является невоздержанность, полицейский вандализм, бытовой мордобой и кровавые междуклассовые драки.

        Таким образом, изображенная сцена не только символизирует гнев, один из семи смертных грехов, но и показывает неизвестно на что надеющейся мировой цивилизации гносеологические корни социальных пороков.

        Исторический документ криминального искусства начала XXI-го века конфискован у автора в качестве вещественного доказательства.