Жалость

Cлова "любить" и "жалеть" на Руси часто воспринимались как синонимы. Не оттого ли повышенный интерес к любимому человеку нередко подогревается лишь в минуты  душевного надлома последнего, его необъяснимой грусти и некоторой "отрешённости" от окружающего мира? Мы "жалеем" своих близких из сочувствия, что им по какой-либо причине сделалось плохо и дурно. А когда они окрылённы и радостны, зачастую недоумеваем и приходим к выводу, что теперь им не до нас, что они как бы самоотстранились от воздействия общих с нами "интересов" и перенесли свою видоизменённую ауру в малодоступную "обитель" чуждой для нашего восприятия среды.
Но стоит любимому слегка приуныть, и мы вновь готовы усердно его "жалеть", полагая, что он опять стал нам "ближе, роднее и понятнее". При этом и в часы разлук часто пытаясь без всяких "тормозов" немыслимо идеализировать многие его качества, иногда вовсе тому не свойственные.
Это ли "любовь"? Отчего россиянам так близка подобная "жалость"? Выходит, мир и покой в семье держатся на сваях "великой печали"? Хотя бы до некоторой степени. И, естественно, при относительном достатке…