Бестолковая жизнь. часть 1. глава 6

- Я хочу рассказать тебе...

- Давай после, хорошо? Отдохни, поспи. Потом обязательно расскажешь.

- Иван.

- Тсс. Я никуда не уйду, обещаю. - Он накрыл ее руку теплой ладонью. – Буду сидеть, как филин, и стеречь твой сон.

- Иван, ты не понимаешь. Я хочу поговорить сейчас. – Нина торопилась, волновалась, глаза ее лихорадочно блестели.

- Ладно, валяй. Только попей сначала чаю. Смотри, остыл совсем.

Она приняла чашку. Руки ее дрожали, чай, осветленный лимоном, выплескивался и стекал на блюдце по белым фарфоровым бокам. Она сидела на диване, скрестив по-турецки босые ноги. Ее знобило. Чай был теплый, ароматный и сладкий, и сделав глоток, она со слабой улыбкой сказала:

- Прекрасный напиток.

- Значит, есть не хочешь, спать не хочешь, скорую не надо. Так, милая?

Она подняла глаза, эти серо-голубые глаза, которые Иван так любил.

- Ну... да.

- Значит, так. – Он хлопнул себя по колену. – Я считаю, Нина, что тебе в самом деле пора в отпуск. Эти твои придурки сведут тебя с ума.

- Надо же, с ходу оседлал любимого конька. Оставь моих клиентов в покое. Это несчастные люди. И как, интересно, они могут быть виновны в том, что я потеряла сознание? Причину всегда нужно искать в себе самом, а не в окружающих!

- Успокойся. Я не хотел задеть твоих... м-м... клиентов. Все они замечательные, хорошие, обиженные богом люди.

- Иван!

Он поднялся, прошелся по комнате. Ступал бесшумно, ковер гасил звуки.

- Эта работа буквально опустошает тебя. Выкачивает. Ты приходишь вечером домой пустая, как пересохший колодец!

- Ого, какие сравнения. Да вы поэт!

- Не паясничай, Ниночка. Ты была без сознания. – Иван вздохнул. – Тебя это не волнует?

- Волнует. Но ты мне слова сказать не даешь.

- Говори, - Иван присел на диван.

- Что здесь было, когда ты вошел?

- Ничего. – Он пожал плечом. – Темнота. Ты на полу. Я отнес тебя в комнату.

- И все?

- Да.

- Ты... больше ничего... не видел?

- Малыш, я вообще ничего не видел, пока не врубили свет.

- А стекло? Это ты вставил стекло?

- Не понял. Какое стекло?

Она посмотрела на Ивана долгим взглядом.

- Не понимаю, зачем притворяться. Я уже говорила тебе, что ты плохой актер. Вон то стекло, Иван. –  Нина дернула головой, указывая на окно. – Оно было разбито.

- Да нет же! О чем ты вообще говоришь? Здесь все было в порядке, кроме тебя самой. Скажи мне, - он взял из ее рук пустую чашку, поставил на столик. – Скажи, что случилось? Тебя кто-то напугал? Где? На улице, в подъезде, или это связано с твоей работой? Не молчи. Ты чего-то боишься?

Она покачала головой, слегка отвернулась. Это лицо показалось ему печальным, бледным, таким усталым. Слишком усталым в последние дни. Он взял ее за подбородок, повернул к себе, ободряюще улыбнулся.

- Ландыш, переезжай ко мне.

- Я уже однажды жила с мужчиной под одной крышей...

- Я – не он.

- Да... Конечно. Но ты знаешь, чем это закончилось.

- Просто ты жила не с тем мужчиной.

- Наверное. Поначалу так не казалось. – Она отвела глаза. – Иван, поезжай домой.

- Что?

- Я лягу спать.

- Думаешь, я оставлю тебя?

- Конечно. Ты сделаешь так, как хочу я. Мне нужно побыть одной. Если что, я позвоню.

- Хорошо. Если что, звони. Ничего не бойся, ладно?

- Ты не обиделся?

- Нет. Запри хорошенько дверь.

В прихожей все так же горел ночник, все так же пахло гибискусом. Иван поцеловал ее неотзывчивые губы. Собрался уходить. Не оборачиваясь, глухо сказал:

- А ты мне так ничего и не рассказала.

- После поговорим. Так действительно будет лучше.



***


Утром Нина позвонила двум клиентам, которым было назначено в понедельник, и перенесла встречу на другой день. Долго сидела в кресле, думая об Иване, и немного о бывшем муже, Дмитрии. Потом подошла к окну.

Утро было белое, на улице снег и пар. Небо похоже на мокрую вату. Голые березы трясут ветвями, и причудливые вишни ждут солнца.

Почему она раньше не замечала, насколько сер и убог этот город? Как странно, живя на столь прекрасной планете, она заперта в лабиринте скользких и сумеречных улиц. Короткий маршрут из дома на работу, и обратно. Ветер, в котором, как флаги, реют выхлопные газы. Машины. Множество мелких дел, все время, от заката до рассвета. Так живут миллионы. Зато удобно. А мнимая свобода – всего лишь издержки технократической цивилизации. Такая мелочь... Не стоит об этом думать...

Звонок буквально разорвал тишину. Нина вздрогнула и быстро сняла трубку.

- Иван?

Никакого ответа. Слышались шорохи, отдаленные щелчки. На фоне статических помех молчание казалось бездонным.

- Иван, это ты?
Ладони Нины увлажнились. Она бросила трубку. Наверное, ошиблись. Звонок повторился.

- Але. Я слушаю вас. Говорите.

Вчерашний страх вернулся. Панический, животный страх. Но для него нет причины! Это просто тупо развлекаются недоросли. Такое бывало и раньше. Сейчас она позвонит Ивану, и он сумеет успокоить ее.

Она поднесла трубку к уху. Телефон не работал. На столике в прихожей лежит мобильник.  Аккумулятор сел вчера, а она забыла поставить на подзарядку. Бред, бред! Телефон в комнате зазвонил снова. Нина охнула. Звонки не прекращались. Наконец, она взяла трубку.

- Нина, я разбудил тебя?

- Иван, наконец-то, - она с облегчением вздохнула. – Нет... ну, в общем, да, я еще не вставала.

- Как ты?

- Нормально.

- Я звонил тебе в кабинет, потом в регистратуру. Сказали, что ты не появлялась. Правильно, малыш, отдохни.

- Да?

- Конечно. Пойдем вечером в Танцующий Город, хочешь? Только представь, музыка, допинг. Я останусь с тобой до утра. Ну, как?

- Заманчиво. А ты где?

- На работе. Освобожусь в семь. Я заеду за тобой.

- Идет.

- Спасибо.

- Что мне надеть?

- Те узкие черные брючки и топ с открытыми плечами. Ты всех сведешь с ума.

- Всех – не обязательно. – Нина рассмеялась.

- До вечера.

- Пока.

День прошел, как во сне. Нина то лежала с открытыми глазами, то дремала. Все тот же потолок, все тот же провал окна. Когда свет стал сгущаться и меркнуть, она выпила кофе, приняла душ, повесила чистые шторы. Ее никто не беспокоил в этот день, она оставалась наедине с собой. Почитала книжку доктора Громова. Какая-то неясная история с наследством, скрытая семейная вражда, череда бессмысленных убийств. Диалоги, шепот, звон столового серебра, бой часов и неумолкающий плеск реки под деревянной пристанью. Реки, готовой принять любого в свои объятия. Странный театр теней, где даже смерть становится фарсом.

За окном стекал ультрафиолет. Город ждал вальса ночи...

- Привет, это я.

- Рада слышать тебя, милый.

- Ты не забыла о моем приглашении?

- Не-е-ет, ну что ты. Я жду тебя. Ты скоро приедешь?

- Так я уже здесь.

- У подъезда?

- Ну да. К тебе можно подняться?

- Иван, что за китайские церемонии? Поднимайся быстрее.

- Один момент.

Она встречала его. Он вышел из лифта. На нем было пальто цвета бургундского, красная роза покоилась в черной перчатке. Вечер. Поцелуй. Холодная вода в вазе. Декабрьская темнота, от края до края заполненная кружением снега, сырого и липкого. Цветомузыка танцпола.

Выходя из подъезда, Нина заметила в кустах жасмина черного  пса. Его гладкая шерсть отливала голубым в свете фонарей. В желтых глазах полыхнули языки пламени. Нина вскрикнула.

- Что ты? – спросил Иван.

- Там собака.

- Где, на дороге?

- Да нет же. Вон там, в кустах. Ты не видишь?

- Нет. Там нет никого.

- Ты издеваешься? Как можно не заметить такого громадного пса? Да вон же он сидит.

Пес глухо заворчал, поднялся и затрусил за угол. Нина шумно вздохнула.
 
- Слава богу, он убрался. Настоящее чудовище. Столько бездомных псов развелось, просто страшно. Этот, кажется, дог.


Иван посмотрел в ее глаза, взял под руку.

- Идем к машине, Нина. Не стой на ветру, простудишься.



***



Грохот дискотеки ошеломлял. На танцполе двигались, извивались силуэты. Трассирующие лучи пробегали по человеческому скоплению, фигуры окрашивались в безумные цвета. Иван и Нина смешались с толпой. Танец походил на акробатические упражнения, экзотические фантазии, эротику. Плавающие лучи то и дело выхватывали из тьмы лицо Ивана, и каждый раз оно меняло цвет: зеленое, синее, алое. Менялся его облик, и Нина подумала, интересно, как выглядит она сама? Он схватил ее за волосы, притянул  к себе, целовал жадно, слизывая красную помаду.

- Ты демон! – прокричала она.

Иван рассмеялся, обнял ее.

- Пойдем, выпьем.

- Пошли.

Они с трудом выбрались с танцпола. Иван тащил ее за руку. Смеясь, они ввалились в бар. Все столики были заняты. Грохот дискотеки разбивался о звуконепроницаемые стены, доносясь сюда отдаленной канонадой. Слышались разговоры. Под потолком плавал серый дым, придавая залу ощущение нереальности. Одна стена была забрана зеркальными стеклами, в отраженном зале было все то же, только сквозь обстановку скользили вереницы фар, шли люди.

Они протиснулись к  стойке. Улыбающийся бармен смешал для них коктейли.

- Иван, мне нельзя здесь долго оставаться.

- Почему?

-  Здесь сильно накурено. Все мои старания пойдут прахом.

- Ясно. Ну, давай, допивай, и пойдем, потанцуем.

  …Нина спускалась по широкой лестнице. Тело было слабо, лицо пылало. С верхней площадки окликнул Иван:

- Ниночка, ты куда?

Она ответила жестом.

- Тебя проводить?

- Не надо. Сама справлюсь.

- Уверена? Ну, смотри, я буду в баре.

- Хорошо! – она махнула рукой, двинулась дальше.

Лестница была удобная, пологая, с широкими ступенями. Как раз для людей в таком состоянии, как она сейчас. Нина усмехнулась, взялась за перила. Площадку между этажами занимали диванчики, обтянутые красной кожей. Здесь тусовались молодые люди обоего пола. Они хохотали и громко разговаривали.

Диваны стояли буквой «П», в углу справа сидели три девушки. Казалось, будто они забрели сюда по ошибке из фантастического фильма. Сказать, что они красивы, значило ничего не сказать. Одеты они были в узкие в бедрах и расклешенные от колена брюки, и короткие блузки зеленых и красных цветов. Это была простота роскоши. Ткань, из которой были сшиты наряды, стоила целое состояние, на пальцах сияли дорогие кольца. Одна из девушек была блондинкой, вторая – рыжая, волосы третьей имели оттенок египетской ночи. Их высокие прически напомнили Нине античный мир.

Девушки не принимали участия в веселой болтовне, в общем, ни к чему не обязывающей, а только улыбались друг другу. Было странным одно обстоятельство:  юноши не обращали на них никакого внимания, хотя все должно было быть наоборот. Кто-то, смеясь, воскликнул, один парень другому перебросил банку пива, тот ловко поймал ее налету. Оба расхохотались.

Нина вздрогнула. Банка пролетела сквозь голову рыжей, задела плечо под зеленым шелком роковой блондинки. Девушки все так же безмятежно улыбались. Одна из них взглянула на Нину и отвернулась. Нина снова почувствовала странное беспокойство.

- Чертовщина какая-то, - пробормотала она. – Начинается. Меня ведь предупреждали на счет этого коктейля.

Она спустилась в холл и вошла в секцию, где находились туалетные комнаты. Зеркала отразили ее с трех сторон. Невысокая девушка в черном, уверенная походка. Хотя, надо сказать, хм... не совсем уверенная... Здесь, внизу, было прохладно и сыро. Каблуки простучали по плиткам, отраженные Нины свернули за угол. Они уже были здесь, в дамской комнате, эти девушки, которых она только что видела там, наверху. Две  сидели на низких раковинах, третья стояла напротив двери, сложив на груди руки.

- Добрый вечер, - сказала Нина.

Девушки переглянулись, блондинка и рыжая поднялись. Застывшие улыбки на лицах. Глаза холодные, с большими черными зрачками. Они спокойно приближались. Нина успела подумать, что в зеркалах почему-то только одно отражение, ее самой.

Открытая дорога.

Вход.



***



Она попала в бездонный мрак, и какое-то время в нем парила. Потом побежала череда мутно-фиолетовых полос. Это было похоже на засвеченные слайды. Вспышка белого света, небо, серо-голубое, как ее глаза.
 
Медленно вращаясь, опускались белые перья гарпий.

Она была одна.

До земли оставалось совсем немного, несколько ступеней. Лес звал. Это потом она поняла, что не зеленый массив манит, а то, что находится внутри. Зов был сильный, сильнее ее самой.

Утреннее солнце опускалось за скалы. В зените стояло фиолетовое светило. Но это не показалось ей необычным.

- Что с вами, девушка? Де-вуш-ка... эй, вам плохо?

Ее трясли за плечо. Намертво вцепились сухие, с острыми ногтями пальчики. Голос еще юный, слишком звонкий. Правда, его слегка приглушал шум в ушах. Цветочный парфюм обволакивал аллергенно-сладкой вуалью.

- Не видишь что ли, она в обмороке. Пошли, позовем кого-нибудь, не валяться же ей тут, - прозвучал второй голос.

- Ну, и иди. Я останусь.

- И пойду.

- Иди, иди.

- Тоже мне, мать Тереза!

В лицо жарко дохнули водкой, нормальной русской водкой, и это вернуло Нину к жизни. Два девичьих лица склонились над ней. Свет ламп падал на их затылки, и русые волосы переливались в радужном нимбе.

- Смотри-ка, очнулась. С ума сойти, люди совсем пить не умеют…


***


Они сели в машину. Всю дорогу молчали. Нина смотрела, как автомобили фарами расстреливают ночь.

- Я поднимусь к тебе? – спросил Иван. Они уже стояли у подъезда, и включенные фары держали под прицелом входную дверь.

- Не надо. Пойми меня правильно.

- Я останусь с тобой, - сказал Иван. – Я не могу уехать вот так.

- Хочу побыть одна, - бормотала Нина. – Одна, слышишь? Нужно все обдумать. Я позвоню. Прости...

Иван пытался возражать. Она едва не расплакалась. Потом в темной, заштрихованной ночью комнате она долго лежала, укрывшись одеялом с головой. Во всем был привкус пепла.


***


На кухне тихонько работал приемник. Сюда доносилась музыка, сюда, где Егор неподвижно сидел перед телевизором с выключенным звуком.

- Вино существует для изысканных вечеров. Водка – чтобы заглушить тоску, - сказал однажды бывший приятель из другой жизни, где Егор что-то совершал, называя это поступками. Тот парень подсел в баре, где Егор, прислонившись к панели, угрюмо смотрел на танцующую публику в виртуальном перламутровом тумане. Мир, где все существующее – сон.

А ведь тогда Егор заблуждался. Казалось, что только он реален, он – точка отсчета во вселенной. И что? Что он получил, кроме ожогов? Кроме осознания того, что он обманут, когда по ночам, стоило задремать, слышал все тот же насмешливый вопрос: неужто ты и в самом деле решил, что что-то можешь?

Точка отсчета в сумрачной вселенной… Стоит ли презирать себя за это?

Да, им владела тоска, которую он не мог заглушить ничем. В 1976 году по Рождеству Христову родился Егор, а теперь его не стало – вот и все. Тоска пришла давно, еще до клиники, ощущение того, что он здесь случаен, заплутал в мирах, вошел не в ту дверь туманным утром, у истоков осени. Душа помнит все, даже если этого не хочешь, даже если память ждет за дверью. И дорога назад может оказаться длиной в вечность.

Когда открылись Врата, Егор готов был следовать за самим собой.

Познай себя, и познаешь мир. Только штука в том, что познать себя дано немногим. Дано как Откровение, как возможность избегнуть ужаса пустоты. Бродят по земле слепые стада, и восстают из их числа цари, и низвергаются в прах, река Времени течет, и День Сотворения не кончится никогда.

Егор снял трубку, набрал номер. В пятый раз короткие гудки. Нет дома, нет на работе, не отвечает мобильный. Нина, где ты? Врата были приоткрыты на локоть, туда с шипением и свистом втягивался воздух, похожий на ленты и алые ритуальные кружева. Створки Врат покрылись изморозью, кольцо из белого золота в пасти гривастой кошки обледенело. Свечение колыхалось, как расплавленные солнца. Из-за створок доносились крики, звон металла, словно кто-то бился на мечах. Голос исчезнет, как иней на конской сбруе с первыми лучами, и те слова, что имели способность владеть душой, утратят силу, влившись в океан молчания. Боль утихнет, страдание станет страстью, страсть дарует волю. Врата открыты.

Все, что нужно успеть в этом мире – докричаться до нее, до Нины, гадалки и богини, которую, увидев раз, уже никогда не забыть. Сказать, что урок иллюзорного мира окончен, и пора уходить. Душа бессмертна, а тело – здание, что можно сокрушить и создать вновь, все возвращается на круги свои. Все будут спасены, придут в Небо, первородное Нечто, и начнут новый виток. Ибо жизнь – это движение, бесконечное стремление к совершенству.

Но совершенство есть смерть. А если смерти не существует, значит, совершенство – иллюзия, и все – только сон…


***


Чем невероятнее события, тем правдоподобнее они кажутся. Поиск объяснения загадки может занять много времени, но он всегда плодотворен. Истина – в мысли. Когда ее облекаешь в мантию слова, она тут же, как струпьями, обрастает условностями, она уже искажена, и значит, не является истиной. Поэтому, о том, что с тобой происходит – молчи.

В середине февраля вдруг ударила оттепель, да такая, что город обнажился. Только где-то по окраинам в розовых, кофейных, марсовых лощинах лежали лохмотья снега. Люди заговорили о ранней весне, хотя ясно же было, что царица-зима шутит, и всего-то.

Разразилась гроза, краткая, страшная и сухая. В темном ультрамарине неба, с черными клубящимися краями, пробегали золотисто-зеленые, причудливо изломанные линии, слышался звук разрываемого полотна. В промытом стеклянистом воздухе стоял странный запах, не сравнимый ни с чем. Запах открытой дороги, Золотых Врат. И это – знак. Это касается только ее, и еще двух человек. Но об этом лучше молчать.

Как только в воздухе появились маковые зерна, пузырьки света стали смешиваться с ними, сверху сыпались мгла и холодные черные лепестки, темнело, Нина почувствовала себя беззащитной. Она старалась поскорее покинуть здание больницы. Само присутствие здесь с некоторых пор стало ей неприятно. К тому же, теперь у нее новый клиент, отъявленный негодяй и сутяга. Каждый раз ее так и подмывает выплеснуть ему в лицо кофейные остатки.

Новые привычки, которые становятся частью каждого дня. После общения с клиентами, она тщательно моет руки и распахивает окно. Безумие заразно. Иван тысячу раз прав. Споры сумасшествия повсюду, а Нина слишком близко подпускает к себе зараженных.

В глаза прыгнуло небо, автомобили во дворе смотрели настороженно. Нина пошла к раскрытым железным воротам, куда вползала карета скорой помощи, хотя рядом стояла раскрытая калитка. Все тот же сумеречный голый город, зашифрованная сторона бытия, окраина, куда Нина попала по ошибке. Вдруг она почувствовала, что что-то изменилось. Она прижала руку к груди, к тому месту, где под пальто на шнурке висел серебряный медальон с изображением скарабея. Три дня назад она случайно нашла его в снегу. Мимо сновали толпы, спаянные морозом, но никто, похоже, не замечал вещицы…

А потом ударила оттепель.

…Мастиф стоял на перекрестке, повернувшись спиной к церкви и старому кладбищу, где в оранжевых тополях орала сотня галок. В низине, на покрытых изморозью рельсах, свистнул маневровый паровоз. Патрульная машина покружила, потом развернулась и укатила в сторону Южного. Мастиф тяжело поводил боками, словно он бежал десятки километров. Глаза пса и Нины встретились.

Время остановилось. Нина медленно продвигалась вперед, могло показаться, что она идет сквозь воду. Сзади наползал поток машин, способный разбить хрустальную пустошь, отбросить Нину назад, в реальность, смердящую бензином. В глаза Нины смотрел не пес. На белой сплошной разметке стоял человек в изодранном камзоле, сквозь который поблескивал панцирь, а через плечо была перекинута широкая перевязь из грубой кожи, на которой висел меч. Он поднял руку в латной рукавице, ладонью вверх, позвал ее.

Это видение, морок. Сейчас он рассеется, а если не рассеется, то пусть… Пусть… Нина и раньше знала сомнения. Колени подогнулись. Вокруг столпились и кричали автомобили. И уже это были клубки золотых змей, что, разматываясь, преграждали ей дорогу. Пусть морок останется навсегда. Поздно. Нина стала падать. Только в последнее мгновение она заметила, что воитель скрылся в тумане, который свернулся, как полог шатра.


***


Нина открыла глаза и разом села на постели. Еще было темно, рядом ровно дышал Иван. Она не посмела к нему прикоснуться. Ветер бросал в окна пригоршни снега. Нина старалась понять свой испуг. Был зов, далекий, тоскливый, боль, боль, боль… Была надежда. Кровь шумела в висках. Тот, кто звал, был далеко, у окоема мира, где лениво вставал тусклый рассвет, утонувший в мокрой саже небес и грохоте прибоя. Нина почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Сон, сон, и всего-то. Значит, ее сны – это другая реальность, пусть даже зыбкая, похожая на горячку. Нина отвернула край одеяла, дотронулась до плеча Ивана.

Да, она узнала голос, не могла не узнать, это был голос спавшего рядом юноши. Он сейчас там, в той ледяной мокрети. Золотой клубок постепенно распутывался, она приближалась к истине. Два мира держали ее тело, душа металась в серых облаках, а значит, нужно стерпеть и эту боль.

- Что ты? – Иван приподнялся на локте.

- Иван, - прошептала Нина, - Иван… я люблю тебя. Я схожу по тебе с ума.