Письмо
Письмо Марины было датировано числом, которое на три дня опережало день её ухода.
Содержание этого письма я привожу целиком.
«Дорогой Виктор, я больше чем уверена, что ты получишь это письмо, когда моя душа уже отлетит к Богу. К вам из России письма идут неделями. Для меня такой срок уже недостижим.
У меня было достаточно времени, чтобы переосмыслить свою жизнь, многое пересмотреть в себе. Когда позволяли силы, я ходила в церковь исповедоваться перед отцом Николаем - он всегда тепло относился ко мне. Я отмаливала свои грехи. А их у меня, как говорят, вагон и маленькая тележка. Многим, если ты этого не забыл, я делилась с тобой. Мне всегда казалось, что мы были близкими по духу людьми. Я очень ценила твоё так нечасто встречающееся умение выслушать другого. А мне часто необходимо было именно выговориться.
Помнишь, как я заплакала, когда ты сказал мне, что уезжаешь в Германию? У меня тогда были смешанные чувства. Я поняла, что лишаюсь друга. Именно друга, не ухажёра, не любовника, не человека, которому что-то от меня нужно. Ты много раз выручал меня, когда мне было тяжело. Я не забуду, как ты опекал меня, когда умер мой отец, и позже, когда так несуразно ушёл из жизни мой муж. Я тоже по мере своих сил и возможностей старалась помогать тебе.
Тогда, в середине девяностых, я не смогла принять твоё решение уехать из России. Помнишь, как я эмоционально высказалась: «А я из с в о е й страны никуда не уеду!» Акцент на слове «своей» вырвался у меня невольно. Ты же меня знаешь, у меня многое что вырывалось невольно. Только позже, вспоминая тот разговор, я поняла, что сделала тебе больно. В этом высказывании между строк сквозило, что моя страна - не твоя. Но ты промолчал, ты умел это делать, ничто на лице не выдалo твоего отношения к этой фразе. Правда, ты несколько дольше задержал свой взгляд, глядя мне в глаза...
Извини, здесь я сделаю передышку, приму лекарство и продолжу.
...Так вот, мы с тобой были дружны не одно десятилетие. Ты был свидетелем, как и куда меня заносило. После моего развода с первым мужем, (а он был моей главной любовью и первым мужчиной), моя раненая душа требовала действий. Я искала, куда бы себя деть. Что же я сделала в первую очередь? Я вступила в партию, я всегда хотела быть коммунисткой. Идеи сделать всё человечество счастливым были близки моей душе. Я искренне верила, что это возможно. Меня приняли на работу, конечно же, по знакомству на крупное предприятие заведовать заводским отделением общества «Знание». Там-то мы с тобой и познакомились. Мне хотелось оживить работу общества, я стала искать интересные темы, новых лекторов. Но неизменно, когда приходила к секретарю парткома согласовывать план работы, тот вычёркивал из списка лекторов нерусские фамилии. Ты же помнишь то время: семидесятый год, Ленинград, «самолётное дело», в печати клеймили сионистов. И я верила, что с ними надо бороться. Но тебя перед секретарём я отстояла, и ты смог время от времени к своей зарплате инженера добавлять 6,50 за прочитанную лекцию.
Но через несколько лет я ушла с завода. Атмосфера партийного комитета с её захтлыми догмами стала мне противна. Да и люди там все как один были откровенные карьеристы и лицемеры.
Но тяга к общественной работе, необходимость быть среди людей, что-то делать для них всегда увлекали меня. Одному дому культуры я предложила себя в качестве методиста по здоровому образу жизни. К тому времени у меня был уже опыт общения с энтузиастами этого движения у нас в городе.
Да и сама я увлекалась системой природного оздоровления. Каких интересных людей удалось мне тогда заполучить в качестве лекторов! Ты же помнишь. Один Кашпировский чего стоит! А москвич Михаил Котляров, «бывший старик», как он сам называл себя. А профессор медицины Юрий Сергеевич Николаев, автор книги «Голодание ради здоровья», а Юрий Яковлевич Каменев, капитан первого ранга медицинской службы, натуропат и травник, последователь всемирно известного Залманова... Всех не перечислишь.
Но и от этой работы я через несколько лет отошла после того как умер мой второй муж. Его отпевали в православном храме. И тогда там я реально ощутила близость Христа. Мои родители были крещенными. Очевидно, их гены дремали во мне. Через несколько дней я приняла крещение, стала посещать службы. Батюшки обратили на меня внимание, стали давать мне несложные поручения: навести порядок в церкви, помочь в приготовлении трапезы, иногда доверяли продажу свечей, иконок, крестиков. Короче, я и здесь оказалась активисткой. Однажды в праздник Рождества в толпе молящихся я встретилась взглядом со своим бывшим секретарем парткома. Помнишь, он запретил тебе прочесть лекцию по книге Косидовского «Библейские сказания». Мы сделали вид тогда, что не узнали друг друга.
Работая в Доме культуре, я организовала встречу читателей с членами редколлегии "Нашего современника». Приехали из Москвы именитые и уважаемые писатели, выставлявшие себя истинными патриотами России. Они читали свои произведения, много говорили о судьбе России, о патриотизме. Но в каждом выступлении сквозила неприязнь к «инородцам», пятой колонне, врагам России. Не трудно было понять, кого они имеют в виду. Писатели были известными и авторитетными. И невозможно было не поверить их словам. Слушатели в зале им аплодировали.
Мне сейчас не вспомнить, кто меня привёл однажды на собрание общества «Память».
Ораторы опять же говорили о русском патриотизме, о засилье евреев в литературе и искусстве, о том, что их цель - духовно разрушить Россию. Атмосфера этого собрания была эмоционально-агрессивной. И меня, как в воронку, затянуло в эту тему. Тем более, что некоторые отцы церкви также не брезговали указывать прихожанам на иудеев как врагов православия.
Сейчас мне даже трудно понять, почему я тогда не могла отделить семян патриотизма от плевел ненависти...
Здесь я сделаю ещё одну паузу.
...Когда же ты приехал в Петербург и позвонил мне, я снова заплакала. На этот раз от радости. Мне захотелось сделать тебе подарок. Я пригласила тебя в Большой зал филармонии на вечер памяти Мравинского. Симфоническим оркестром дирижировал Максим Шостакович. Звучали на концерте и произведения его отца. Мы сидели с тобой в ложе для приглашенных. Рядом с нами сидела вдова Мравинского. Я тебя познакомила с ней. А по окончании концерта мы прошли за кулисы, и я представила тебя Максиму Дмитриевичу как друга известного художника, который многие годы тесно общался с его отцом, рисовал и лепил его.
А потом ты пошёл меня провожать. Мы шли по Невскому. По дороге я спросила тебя: "А Шостакович, что - еврей?" - "А что, это имеет какое-то значение?" - настороженно спросил ты.
Какой это был идиотизм с моей стороны! Вместо того, чтобы в этот вечер говорить о прекрасной музыке, которую мы слушали несколько минут назад, я с каким-то вызовом стало рассказывать тебе о моих новых друзьях-патриотах, спасителях России, о всемирном еврейском заговоре. Ты примолк, а меня несло и несло в этом ключе.
Наконец, ты сказал: «То, что ты сейчас говоришь, прекрасно получалось в своё время у Геббельса, и ты прекрасно знаешь, чем это закончилось». Я оторопела: меня, патриотку, дочь фронтовика, сравнить с мерзким идеологом фашизма! Я сказала тебе: «Извини, я дальше пойду одна». Ты не возражал. И мы разошлись в разные стороны.
Не так-то просто было мне изменить себя, порвать с патриотами. Это произошло после того, как один деятель из этой когорты заявил, что христианство - это и есть всемирный еврейский заговор, поскольку сам Христос был евреем.
По каплям я стала выдавливать из себя эту чёрную мерзость - ненавистью. С каждым днём мне становилось легче и светлее на душе. Тут я вспоминаю строчки из одного из твоих стихотворений: "Как просто всё возненавить, как сложно просто полюбить!" И ещё я поняла, что антисемитизм - это не столько проблема евреев, сколько тех, кто им заражён. Кто им болен им.
Из Германии ты не писал и не звонил мне нескольких лет. А потом вдруг по телефону поздравил с днём рождения. Ты же помнишь, я не могла с тобой говорить, меня душили слёзы. Единственное, что я смогла тебе сказать - спасибо!
Через некоторое время я заболела. Врачи долго не могли поставить диагноз. Лишь когда болезнь зашла далеко, и её проявления стали чётко выраженными, мне его сказали. Если честно, я его поставила себе раньше врачей. А врачебный - приняла смиренно, как и полагается православной христианке.
Я не боюсь смерти. Духовно к ней подготовилась. Я уже давно не плачу, не жалею себя. Жаль только расставаться с дочерью, с внуками.
А ты простишь меня, я знаю. Ты умеешь это делать.
Без осознания этого мне было бы труднее уходить.
Да хранит тебя Бог!
Марина»
Я долго не мог оторвать взгляд от неровного почерка её письма.
Свидетельство о публикации №214011401257
Светлана Самородова 25.01.2018 16:02 Заявить о нарушении