Попутчик

               

     Куда я ехал и зачем – это не столь важно. Главное – ехал я из Москвы и поездом. До отправки оставалось минут десять. Зашел в купе, там уже сидел мужчина довольно-таки солидного возраста с крупными чертами лица. Лысину его прикрывала прядь редких седых волос. Хоть он и сидел за столиком, все равно можно было угадать в нем довольно высокого, поджарого, крепкого старика. Серый его полушубок из искусственного меха аккуратно висел на вешалке. Одет он был в новенький темно-серый  в светлую полоску костюм и белую рубашку, застегнутую на все пуговицы. Когда я глядел на него, бросались в глаза его крупные, тяжелые мозолистые ладони, хоть и держал он их на коленях – все равно.  Мы, видно, оба ждали, кто из нас заговорит первым, а иначе как? Наконец поезд тронулся. За окнами сначала медленно, затем все быстрее поплыли вагоны, стоящие на соседнем пути, и, когда закончился последний, оказалось – мы еще стоим. Надо же так, как лопухнулся, подумал я про себя, мы же никак не могли ехать в ту сторону – там же вокзал, и про себя невольно усмехнулся.
     - Что, вспомнили что-то смешное? – первым заговорил сосед.
     - Да нет, мне показалось, что мы уже поехали, а мы еще на месте.
     - И мне тоже, - сознался он.
     - А Вы далеко?
     - В Майкоп еду из-под Челябинска. Ну, не в сам Майкоп, конечно, а в какое-то село, у меня адрес с собой.
     - В гости, что ли?
     - Да не, если бы в гости … Хозяйка заболела, ей уже тоже под 80, а тут, рак, говорят, нашли. А я в газете случайно прочитал, что под Майкопом одна бабка выращивает черные гладиолусы и делает специальную настойку из корней – рак вылечивает. Вот и еду, хочется помочь, а то, как я без нее, - и громко высморкался,  - Вроде бы особо не болела, а тут, на тебе, язви тя в душу, и откуда он взялся?  Собрал, что было,  и еду.
     Мы долго молчали. Я решал: сказать ему или нет, ведь хорошо знал, что никакие настойки теперь не помогут. Я, впрочем … . Ведь, если он откажется от этой соломинки, совесть мучить будет, а так …, да и поздновато с советом, основное уже проехал. На столе стояла бутылка воды и небольшой целлофановый пакет. Я тоже прихватил с собой – не люблю покупать с рук всякие пирожки с мясом, колбасу, да и вообще – лучше с собой, надежней.  Достал бутылку водки, копченую курицу, вареные яйца, немного фруктов.
     - Давайте за удачную поездку по маленькой.
     - Нет, спасибо, я не буду.
     - Что, совсем, что ли? – и показал , где обычно показывают, на шее.
     - Да нет, почему же, дома иногда пропускаю, а почему бы и нет, как же совсем-то?
     - Тогда давайте, - и деловито  пододвинул стакан на его край.
     - Нет, спасибо, у меня нечем Вас-то угостить, только картошка вареная, с собой взял: туда и обратно хватит.
     - Я ж не предлагаю по стакану, по маленькой, одному-то никак.
     - Ну что ж, если только немножко.
     - А долго до Москвы- то добирались?
     - Да не, до поезда, пожалуй, почти столько же. У нас до автобуса  7 километров, дорогу не чистят, пришлось на лыжах, а там ждал рейсовый, а потом еще 4 часа.
     - А где же лыжи-то?
     - У друга оставил, на обратном пути заберу, а иначе – никак.
     Налил еще по одной.
     - Да Вы угощайтесь, не стесняйтесь, - и подвинул ему поближе бананину.
     - Спасибо, это, если можно, я своей старухе отвезу, а мне это уж не обязательно.
  У меня даже ком к горлу подкатил. Сколько нежных и теплых чувств было в этом человеке. Вот это да!   Вот это благородство! Таких редко сейчас встретишь, а, если и встретишь, то не все еще правильно поймут.
     - У нас до войны большая деревня была, домов 60, это сейчас только восемь осталось, - снова заговорил сосед, - Из мужиков я, да еще один залетный, правда, уж лет 5 живет, тоже в возрасте. А раньше и клуб был и школа, и сельсовет с сельмагом, а сейчас для общего пользования осталось только заросшее кладбище. Вот так, милок. Доживаем потихоньку. Летом, правда, в мае меня, как участника,  возят автобусом на центральную усадьбу, ну, где она раньше была, там еще клуб сохранился. Поздравляют, докладчик один и тот же, ему всего-то около сорока, а такой шустрый. Рассказывает нам о героическом подвиге советских людей в войне с фашистскими захватчиками, как, мол, простой советский солдат, порой рискуя жизнью, приближал долгожданную победу. Напомнит обязательно сколько героев Советского Союза  было вообще,  а четырежды героев – поименно каждого, потом, конечно, цветы и аплодисменты. А на 60-летие Победы подарок вручили – мне постельное белье досталось, комплект, хорошее, правда, даже заграничное, совсем новое. Так нас всего- то из округи осталось 16.  А тут один кандидат к нам приезжал, перед этим  дорогу почистил, вот эти лыжи-то он мне и вручил, с палками правда. Я, вот честно скажу, проголосовал-то я за другого, нашенского, уж больно этот был неприятный, а ведь все равно прошел. А так… живем, вроде бы, неплохо: колодец свой, земли много – только успевай, газ возят, дрова рядом, пенсия хорошая, картошка своя, соленья всякие там тоже, телевизор цветной, а что еще? Живи да живи, радуйся, вроде бы, а тут – на тебе, - и опять замолчал.
     В это время без стука открылась дверь, молодой человек лет 30-ти молча положил на нижнюю полку стопку каких-то брошюр, потом также молча их забрал. Сосед, мне кажется, даже не заметил этого. Мне нечем было поддержать разговор. А что   я мог рассказать? Какие красивые у меня на даче лужайки, что держу кур не ради яиц, а просто, чтоб живность была, что сам соорудил барбекю, или какой у меня миниатюрный огородик на огромном участке? Нет, не тот случай, да и спать уж время пришло. Я помог ему расстелить постель, лег и долго не мог уснуть.

                Трускавец, ноябрь 2006