До-ре-ми и кулек с конфетами
Самая тяжкая участь в нашей восьмилетке, как ни крути, выпала учителю пения. Может, бывали у нашей Людмилы Михайловны и образцовые классы, но как только в кабинет музыки входил наш дикий, необузданный «Б» – пятый–шестой–седьмой – урок пения с трудом можно было назвать уроком.
Начинался урок с распевки:
– У–у, у–и, о–и, а–и. У–у, у–и, о–и, а–и, – образцово выпевает «пеша», как мы ее называли.
– У–у, у–ки, о–ки, а–ки, – горланим мы.
– У–у, у–и, о–и, а–и, – с надеждой нас поправить пропевает «пеша».
– У–у, у–ки, о–ки, а–ки, – нам нравится свой вариант.
«Пеша» начинает раздражаться и скандирует:
–У–у. У– и! О – и! А – и!
– У–у, у–ки, о–ки, а–ки, – непреклонно вопим мы.
– Разо–дра–лись две со–ба–ки, – поет мне в ухо соседка Ира.
Этот вариант нас устраивает еще больше, и уже полкласса поет про собак.
«Пеша» хватается за голову и угрожает нам докладной директору. Это миллионная по счету угроза, поэтому мы вовсе не обращаем на нее внимания.
А после распевки – пионерские песни:
Отдаем мы любимой Отчизне своей
И учебу, и труд,
Пионерские песни, пионерские песни,
Пионерский салют.
И здесь мы тоже вносим свои коррективы. Глядя в пол, поем вместо «пионерские песни» – «пионерские письки», однако даже в такой какофонии «пеша» слышит и все–таки выходит из себя и из класса. Писать докладную директору. Якобы.
Но так уроки пения у нас проходили после того, как мы перешагнули через ступень начальной школы. А начальные классы не то что последующие!
Оба случая, о которых хочу рассказать, произошли со мной во втором классе. И первый – как раз на уроке пения. А так уж получается, что учитель пения всегда один на всю школу, поэтому и предыдущее упоминание о нашей «пеше» мне кажется кстати.
Во втором классе нас обязали купить для уроков металлофоны. Ну, все и обзавелись. Музыкальным слухом я не была обременена. Своей немузыкальности нисколько не стеснялась и петь громко любила. А с нотной грамотой была просто беда. Чтобы запомнить, какая пластина соответствует какой ноте и по какой лупить молоточком, я их подписала. Металлофон не влезал в портфель, который ежедневно я забивала учебниками, деревянным пеналом и дерматиновой папкой с тетрадями, так что бабушке пришлось сшить специальную сумочку для него – в светло–зеленую клеточку. И даже кармашек для молоточка бабушка пришила. Вот и шел в школу дурень с писаной торбой, тяжелым портфелем и мешочком со сменными тапочками (почему–то в нашей школе не принято было оставлять в гардеробе «сменку»). У меня, как у многих, была музыка из металла, а у некоторых – детские ксилофоны. Раза в два шире металлофонов, и поэтому ребята таскали их под мышкой.
И так раз в неделю в течение четверти мы приносили на пение свои металлофоны. Тюкали по ним молоточками что-то вроде "Тень-тень-потетень", но ансамбля из нас все не получалось. А в один прекрасный день все забыли инструменты. ВСЕ! Кроме меня, которую заботливо проконтролировала бабушка. И вот наша «пеша» стала заниматься со мной индивидуально. Остальные, наверное, по ее педагогическому замыслу, должны были обзавидоваться. Она мне что-то напевала и просила выстучать это на металлофоне. От страха и от отсутствия слуха я выстукивала совершенно не то. Класс начал надо мной посмеиваться. Терпения нашей учительнице было не занимать: она методично старалась донести до моего слуха мелодию. Увы. Я стучала невпопад, и это пуще веселило всех. Одноклассники хохотали уже в голос. После урока я с ненавистью смотрела на металлофон. Забудь я его дома - не было б такого позору на мои косички. А так дисциплинированность обернулась всеобщим осмеянием.
Надо сказать, что этот случай после перемены совершенно забылся и мной, и одноклассниками. Он никак не сказался на моей психике, он не подавил моего желания громко и фальшиво петь, он не поссорил меня с ребятами. У подобных насмешек в нашем классе был короткий век. И этот случай я вспоминаю всегда со смехом, как многие другие случаи школьной поры – нелепые и забавные. Как и двойку по пению, полученную совсем по другому поводу, в своем дневничке (у нас до третьего класса были не привычные дневники, а тетрадочки за три копейки ).
Зато другой случай, если он вдруг почему–то всплывал в памяти, вносил в душу сумятицу, бросал в жар. О нем хотелось забыть навсегда, выбросить его из головы. Но он оставался гвоздем, раной, занозой в душе. Вызывал чувство стыда, неловкости, раскаяния и желания все исправить. И мучил без малого полвека.
Было это почти в конце учебного года. Со звонком на перемену наша учительница подошла к моей парте и спрятала в нее со словами «Пусть пока у тебя полежит» бумажный кулек с конфетами. А когда вернулась на следующий урок, то этот кулек из парты вытащила. Я – само собой – ответственно просидела всю перемену, никуда не отлучаясь и карауля конфеты. Собираясь после уроков домой, я откинула крышку парты и увидела в глубине одну конфетку, вывалившуюся, очевидно, из неплотно запакованного кулька. Конфета была из дешево–шоколадных. То ли «Весна», то ли «Лето». Я показала конфету соседу по парте Сереже: что делать? Учительница уже покинула класс. Сосед нашел простое решение: возьми и съешь. Я недоверчиво посмотрела на него. Мне не представлялись правильными оба варианта: ни искать ушедшую учительницу, ни съесть забытую конфету. Съешь, съешь, подзадоривал меня Сережа. И я ее съела! Поддавшись на уговоры. На глазах у соседа отправила конфету в рот. И сразу – страх! С ранних лет меня ужасал финал рассказа Бориса Житкова «Как я ловил человечков», последняя фраза «Она (бабушка – Г.С.) еще не видела пароходика» заставляла мое сердце цепенеть от страха. А в тот момент для меня не было никакой разницы между моим проступком и проступком мальчика из рассказа. Страх перед наказанием – и наказанием не физическим. Вот сейчас, сейчас вернется в класс Неонила Ефимовна и узнает о съеденной конфете. Наверное, она меня проверяла на честность, а я не прошла проверки. Я попалась в эту ловушку с этой «весенне–летней» конфетой. И ждет меня позор и бесчестье на долгие годы. Надо сказать, что наша учительница никогда деликатностью не отличалась и с нами не церемонилась. А если учительница не войдет, ей все равно станет известно. Откуда? А вот, например, Сережа и расскажет. И – правильно! И бесполезно отнекиваться или сваливать вину на него: я, мол, не хотела, а он советовал. Такие объяснения у нас в расчет не принимались. Сама съела – сама и ответишь. И – стыд! Стыд за неблаговидный поступок. Дома я разревелась и рассказала о происшедшем бабушке. «Вот взяла бы да Сережке конфету и отдала: пусть сам бы и ел. А то ишь какой мастер подначивать!» – разохалась бабушка.
Вот и все. Больше никто об этом случае не узнал. Но когда этот эпизод всплывал в памяти, злополучная конфета комом в моем горле вставала. Лишь два года назад я смогла освободиться от этого бремени на душе. Самым простым и действенным способом: начала записывать школьные воспоминания. В первую очередь про этот случай написала – и сердечную тяжесть бумага забрала. А вот поступку учительницы я до сих не нашла объяснений. Почему она это сделала? Не оставила кулек у себя на столе, не положила в свой портфель, не запихнула в парту к своему сыну (он учился в нашем классе), а засунула именно в мою парту.
Уже с легкостью я рассказала на встрече одноклассников (сорок лет после окончания восьмилетки!) про тот непростой для меня случай. А сосед Сережа совсем про него не вспомнил…
***
Два года назад в глубинах кладовки я нашла свой металлофон. Постучала: а у него верхнее–то "до" фальшивит!
2010, 2013
*Рассказ отправлен на конкурс "Мы родом из школы" под подлинной фамилией автора
Свидетельство о публикации №214011401317
Всего самого доброго!
Галина Кириллова 03.04.2014 20:16 Заявить о нарушении