Часть 3

На подступах к Хургаде
 
Итак, раз и навсегда покончив с древней историей, мы выехали после обеда из темного египетского прошлого навстречу обнадеживающему революционному настоящему. Оно настигло нас в паре километров от города Кена: поперек оросительного канала гордо возвышалась плотина бытового мусора. (Бобры нервно курят за углом Нила). Но долго любоваться этим артефактом нам не пришлось, т.к. автобус резко взял на восток, и плодородная долина отодвинулась пустынным миражом, расплылась акварелью и исчезла. Зато слева, на прямо-таки художественно облицованной плитками насыпи появилась железная дорога, и мы дружно затянули хит всех времен и народов: «Наш паровоз вперед летит…». Сопровождающий нас гид навострил ухо локатором и сказал: «Нам бы тут тоже летающий паровоз не помешал». Только я открыла рот, чтобы объяснить арабу суть неарабской метафоры, как он ткнул указующим перстом в сторону той самой дороги – рельсы исчезли. Через сотню метров появились снова, пробежали чуток и опять их нет. И так все время – пунктиром, типа австралийской реки Дарлинг: то «реве та стогне», то червяку по голеностопный сустав. Мы вперили вопросительные взоры в своего гида. «Революция… разруха…(с)…» -- пожал он плечами.

Простите меня, уважаемый Филипп Филиппыч! Вы, небось, ворочаясь в своей социалистической гробнице, уже расширили ее жилплощадь «с южных гор до северных морей». И во мне оригинальности ничуть не больше, чем у той «несчастной деревянной утки», к которой Вы обращали свою пламенную речь: «Не в клозетах разруха, а в головах!» Как же Вы, профессор, были правы! На века!

Что же это такое происходит? Предки египтян создали творения, перед которыми на протяжении тысяч лет немеет человек. Они оставили современным жителям Египта наследие, которым не может похвастаться никакой другой народ на нашей планете. Мир по сей день восхищается потрясающе четкой организацией труда строителей пирамид, храмов, оросительных каналов, восторгается системой налогов, зависевшей от уровня паводка на Ниле, -- справедливейшей системе, при которой больше отдавал тот, к кому природа была милосерднее. А нынешние египтяне, даже не озираясь по сторонам, тырят (простите, но другое слово сюда не подходит) с железной дороги рельсы и утопают в грязи. Почему? Ведь между далеким прошлым и 2012-ым годом Солнце не погасло, Земля не сошла с орбиты, и даже униженная нечистотами Великая река все так же преданно течет в сторону Средиземного моря. Значит ничего глобального и все проблемы, действительно, только в головах. А может, а ну ее, эту революцию!? Может, власть предержащим пора уже отстегнуть от родного кармана часть награбленного и,…нет, не поделить, как предлагал Шариков, а дать возможность заработать тем, кто способен засучить рукава и привести свою страну в порядок. Или слабо и тем и другим? Понимаю… Грабь награбленное – это завсегда доступнее для цивилизованного Homo. Следовательно, в правильное время, несмотря на предостережения о беспредельно господствующих силах зла, мы приехали в Египет. И вы, любезные, тоже поспешите! Пока еще пирамиды видны и среди карнакских колонн можно заблудиться. Пока еще щиплет в носу, когда смотришь на заупокойный храм Хатшепсут. Пока еще ноги вязнут в горячем песке, когда бредешь к некрополю в Саккаре. Пока еще можно погладить по шершавому панцирю гигантского скарабея в Люксоре, прижаться щекой к теплым рельефам и, невзирая на запреты, обвести шаловливым пальчиком доступный вашему росту иероглиф. Пока… Короче, не откладывайте в долгий ящик ночной визит на болота, а то революция, знаете ли... разруха…

За такими размышлениями застукала меня


Хургада.


Дело было уже сильно после восемнадцати, посему, вкусив от запретного плода в ресторане на втором этаже, мы упали под кондиционер набираться сил для завтрашнего праздного образа жизни. Отель наш, согласно рекламному проспекту располагался «за чертой города, непосредственно вблизи Красного моря». Причем близь была настолько непосредственной, что в морскую пучину можно было нырнуть прямо с балкона, прямо в бикини и в соответствующем настроении.
 
С раннего утра пляж густо населяли аниматоры и аниматорши. Предлагали водную гимнастику и тату любых стратегически важных мест хной, серфинг и дайвинг, с аквалангом и без, прокатиться за катером на лыжах и на дырявом парашюте. Показывали альбомы с фотографиями парусников, подводных лодок и водных мотоциклов, на которых утомленные солнцем отдыхающие могут проявить чудеса личного героизма. Вашу перекошенную от безграничного восторга физиономию клялись запечатлеть в назидание потомкам вашим же фотоаппаратом или видеокамерой. Мы выбрали три в одном: лодку со стеклянным дном, коралловые рифы подальше от берега и почти немого (пять английских слов не в счет) араба, который взял на борт только нас двоих, десяток бутылок пресной воды, трубки-маски и по двадцать пять евро с носа.
 
Сначала долго плыли, останавливались, кормили рыбок, материализующихся на хлебные крошки. Потом парень поставил лодку к рифу передом ко всему остальному задом, и мы окунулись в гущу подводной жизни. Ну, что вам сказать? Глазной нерв, и в самом деле, ощутимо толще телеэкранного. Даже отфотошопленного. Особенно после того, как полосатые рыбки нежно потычутся тебе в бедро на предмет очистки от наросших на его бронзовом загаре всяких там морских паразитов. Или красавец еж, вылезши из коралловой расщелины, прямо перед дисплеем твоих очков гостеприимно распахнет свою ядовитую черную диадему. Или саданешься коленом об коралл и тебя молниеносно пронзит мыслью, что на риф, даже если ты совсем не корабль, лучше не садиться.
 
Долго, пьянея от ранее невиданного, забавлялись мы в воде. Наконец устали и вернулись в лодку. И тут наш проводник возблагодарил Аллаха за столь необременительных саморазвлекающихся гостей и предложил нам за это ловлю кальмаров. Муж, разумеется, с радостью согласился. Атавизм – путный мужик не может себе позволить даже в отель вернуться без мамонта. Или кита, на худой конец. Пришлось и мне радостно растянуть рот во весь горизонт.

Начали рыбаки распутывать леску, а лодка нежно так покачивается – туда-сюда, вверх-вниз. Они распутывают – лодка качается. Они распутывают – лодка качается. Минут через десять чувствую, что давно уже потерявшийся в моих недрах завтрак начал настоятельно требовать свободы передвижения и, вообще, отмены всяческих сегрегаций. Я попыталась спасти рыбалку и закрыла глаза, но разброд и шатания в моей голове не прекратились, а пищеварительный бунт сделался еще бессмысленней и беспощадней. Короче, чтобы не украшать богатую подводную флору и фауну моим не менее богатым внутренним миром, вынуждена была признаться, что в капитаны дальнего плавания мне не позволила пойти совесть, после того, как ее в трехлетнем возрасте прокатили задом наперед на автобусе. Сообразительный араб тут же включил мотор и кратчайшими путями доставил нас на твердую поверхность, которая до самого вечера все так и норовила уползти из-под меня в неведомом направлении. Видимо, по привычке. Но до ужина я все-таки отлежалась и была счастлива, когда нам сообщили, что завтра на Синай мы отправимся самолетом вместо парома. «Так свезло мне, так свезло… просто неописуемо…»


Синайская пустыня


Вы ведь тоже непременно задавались вопросом, почему Моисей целых сорок лет водил свой народ по пустыне? Есть две наиболее распространенные версии. Первая вытекает из Второзакония: Бог не ввел евреев в обещанную им землю сразу же по прибытии потому, что евреи «не верили» Богу, «роптали» на Бога, «раздражали» Бога и вообще «блудодействовали». Хождение по пустыне было для них наказанием и уроком. Уроком послушания Богу. Вторая вытекает из пальца, если его хорошенько пососать: это время понадобилось для того, чтобы умерли все люди, которые были в Египте рабами. У меня есть третья версия, логически следующая из древнейшей и точнейшей науки отсебятины: всё потому что Синайская пустыня – это отчаянно загадочное и красивое место, а евреи – народ любознательный, неравнодушный к прекрасному и к тому же увлекающийся.
 
Начнем с начала. Вот вы, какой себе представляете пустыню? Песок, песок, песок, дюны, барханы, если это, например, Сахара. Так? Или ровная, как блин, и голая, как правда, часть суши, покрытая камнями и редкой, но с пышными колючками, растительностью – Мохаве, скажем. Или насколько хватает орлиного взора – снега, как в Антарктиде, допустим. Это может быть и глина, и солончаки, но ключевое слово все равно «пусто». Что же увидели мы в тех местах, где еврейский народ под предводительством Моисея нарезал круги по якобы пустыне? Горы!!! Сплошные горы, изредка перемежающиеся детскими песочницами. Да ведь и слово-то «Синай» переводится как скалистый. Это ли не загадка, требующая осмысления?

Далее – бедуины. Едем мы по полуострову, а вдоль дороги, нет, не мертвые с косами, а дома стройными рядочками стоят. Одинаковые, чистенькие, миленькие такие и…совершенно необитаемые. «Это государство для бедуинов построило, --объяснил нам гид-Ахмет. – Хочет, чтобы они покончили с кочевым образом жизни. Обещает им и раздельный санузел и интернет, если осядут». «А что бедуины?» -- спросили мы. «А они чтут традиции предков…» И гид рассказал нам о том, что первые кочевники появились здесь за полторы-две тысяч лет до Моисея. Легенды гласят, что Бог послал их сюда заботиться об этой земле.

Весь нехитрый быт бедуинов построен на выживании в суровых условиях безводной земли с сорокаградусным перепадом дневных и ночных температур. Формально бедуины – мусульмане, но, тем не менее, до сих пор следуют многим языческим обычаям и верованиям, традиционным для их племён, а все споры, конфликты и проблемы решают согласно своему собственному бедуинскому закону. Они гостеприимны, пьют крепкий чай с большим количеством сахара, курят каждые пять минут, ведут долгие беседы в кругу друзей и пекут замечательный хлеб. Но, главное то, что бедуины прекрасные проводники. Они хорошо знают пустынные травы и определяют свой путь по неведомым знакам. «Без них невозможно было бы увидеть те природные красоты, которые находятся вдалеке от шоссейных дорог», -- закончил рассказ Ахмет.

А Моисею сотоварищи непременно хотелось увидеть все, что находилось подальше от этих самых шоссейных дорог, а то когда еще снова изойдешь-то из Египта?! Да и попав в «землю хорошую и пространную, где течёт молоко и мёд», тоже вряд ли сразу же побежишь покупать авиабилет на Шарм-Эль Шейх. Вот и остались на 40 лет, коль уж такая оказия подвернулась. А посмотреть здесь, действительно, есть на что. Горы, они ведь только на первый взгляд кажутся все одинаково серыми. При ближнем рассмотрении можно заметить, как стальной серый плавно переходит в нежно коричневый и даже в густой сливочный. И вдруг появляется плоская приземистая крона пустынной акации, осененная, будто для контраста, изумрудно-зеленой листвой. То внезапно кусты верблюжьей колючки тигровым глазом рассыплются по мелькающей монотонности подножия гор. То лапой снежного барса выплывет из расщелины белая лавина песка. То расколется серая серость розово-рыжим в крапинку гранитом. То заблестит, фотографируя бездонные небеса, необъятная лужа, оставшаяся после вчерашнего ливня. То рожками Моисея вылезут два веселых облачка из-за горы. То замаячит бедуинский шатер, приглашая сделать привал и напиться сладкого мятного чаю. Ну, как отказаться? А где чай, там и в полстола лепешка-объеденье (Кто-нибудь скажет, как ее пекут?). И разговоры, разговоры… Тихие, философские… Так бы и остались тут лет на сорок. Хотя, нет, так долго только основоположники великих религий могут себе позволить, а нам, непророкам,  пора в автобус
.
И вот уже снова бежит, путаясь в низинах, узкая дорога, зовет вперед, к Неопалимой купине, к горящему, но несгорающему терновому кусту, из которого Бог впервые воззвал к Моисею, когда тот, будучи в бегах от египетского фараона, пас тестевых овец. И сказал ему тогда Господь: «Выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых». Сейчас на том месте монастырь Св. Екатерины – один из древнейших непрерывно действующих христианских монастырей в мире.
 
В середине III-его века, в пещерах возле Неопалимой купины стали селиться отшельники. В IV-ом веке там построили небольшую часовню и башню, в которой монахи могли спасаться от набегов кочевников. В VI-ом император Юстиниан I приказал возвести мощные крепостные стены, окружившие предшествующие строения, и церковь, сохранившуюся по сей день. Ну, а терновый куст возле часовенки, обнесенный красивой каменной кладкой, растет и теперь. На заборе икона с изображением Моисея, внимающего гласу Божьему. И никаких стражей порядка, лупящих по рукам каждого, кто потянулся к кусту. Да никто и не трогает его, хотя гибкие, усыпанные некрупными зелеными листьями плети спускаются почти до самой земли. А уж писали-то, будто куст прямо-таки голый из-за нападений оголтелых паломников, желающих увезти с собой Божье благословение и кусками, и на развес, и даже в виде гербария. С фотографией Неопалимой купины, правда, «случилась заминка»: у подножия куста «вдруг, откуда ни возьмись» появилась, словно циркулем очерченная лиловая дуга и такого же цвета правильный круг в ее центре. Вы Неопалимую купину-икону хорошо себе представляете? Мадонна с младенцем внутри зеленого четырехугольника, символизирующего живой терновый куст, и как бы снизу под углом в 90° наложеный красный четырехугольник – огонь. Вот и на нашем снимке зеленое в обрамлении лилового. А если еще впасть в ересь и расшифровать дугу, как символ духа, а круг – как бесконечность, то на выходе получишь самое малое новую суррогатную секту. Оно нам надо? У нас на это нынче нет времени, т.к. пора ужинать и спать, чтобы проснуться в час ночи и попытаться подняться

 
на вершину Синая.


Туда, где Господь оставил Моисею скрижали с заповедями. Зачем? Если коротко, то, по мнению докторов, мне нельзя так высоко возноситься: 2285 метров над уровнем моря имеются в виду. А с другой стороны, из жизни ведь все равно живьем не выбраться, так стоит ли пренебрегать возможностью описать хотя бы один рассвет, а то до сих пор я рассказывала вам только о египетских закатах: солнца, цивилизации, разума. Страшно ли мне? Нет. Волнуюсь ли? Есть немного. Вот даже никак уснуть не могу. Но тут на помощь приходит сам Моисей. Я не вижу его, но ясно слышу голос. Я не понимаю языка, на котором он со мною говорит, но после его слов точно знаю, что у меня хватит сил, чтобы дойти до вершины. (Говорю же, что в этих местах можно через каждые полтора метра часовенку ставить).
 
В назначенное время в дверь постучали. Мы, не дослушав до конца колоратурную арию комара-разбойника, по-солдатски впрыгнули в приготовленную с вечера одежду и заспешили к автобусу. Трое наших турколлег остались досматривать сериалы своих сновидений, а нас отвезли к монастырю и отдали в добрые руки проводника-бедуина, потомка тех самых рабов из Александрии, которым Юстиниан I поручил охранять обитель Св. Екатерины.
 
Сначала идти было совсем легко, вроде бы мы даже и не поднимались. Только тьма стояла как сливовое повидло густая, и ноги все время цеплялись то за твердое, то за мягкое. Включили фонарики и разглядели камни россыпью, разложенные в творческом беспорядке кучки верблюжьего навоза и самих «творцов», дремлющих на обочине, но готовых в любой момент «всего за 10 долларов» нести иностранца почти до самой вершины на своем горбу. Нас хозяева кораблей пустыни легкой жизнью почти не соблазняли, т.к. проводник при виде их произносил магические слова, о которых мы уговорились с ним в начале пути.
 
Через полчаса градус наклона и аритмия стали круче. Мы сделали привал в бедуинском кафе, но не засиживались: выпили по стакану чая, и пошли дальше. Проводник с развлекательной программой не приставал, только просил прижиматься ближе к скалам, когда нас обгоняли верблюды с седоками. Изредка мы пристраивались на какой-нибудь выступ, чтобы перевести дух. Внизу змейкой двигались огоньки таких же  сумасшедших, вверху жирной сметаной размазывался Млечный путь. Поудивлявшись, мы спешили дальше.

К четырем утра добрались до последней стоянки. В кафе плотно сидели герои, заглянувшие вчера по жаре в бездонные глаза бесчисленных пропастей. Мы нашли местечко на улице, надели на себя все, что сняли по дороге, завернулись во взятое напрокат толстенное, будто валенок, верблюжье одеяло, но колючий ветер все равно пробирал нас, как парторг пьяниц на собрании. К счастью, ледниковый период закончился быстро: давешние герои пошли на приступ вершины, чтобы занять там лучшие места под еще не взошедшим солнцем, а мы – на насиженные ими лавки греться. Минут через сорок, оттаяв и заскочив в висящий над галактикой туалет, с облегченной душой полезли дню навстречу. На самой верхней площадке наш бедуин провел нас к укромному местечку с видом прямо на восток. Мы устроились на припасенных проводником одеялах и приготовились фотографировать.

Уж не знаю, чем там занимается заря (так всегда пишут), но сначала непроглядную черноту разрывает бушующим по всей линии горизонта пожаром. Потом огонь опадает и над узкой жаркой лентой восходит белый свет, выхватывая из ночи самую дальнюю гряду гор. На земле еще господствуют тьма, а в небе каждое мгновение рождается новый оттенок: голубой, фиолетовый, нежно-розовый, лососевый. И вот уже горы размытым восьмислойным пирогом расстилаются перед нами, бегут ввысь и упираются в тлеющий восток. И вдруг над далекой вершиной появляется огненная точка. Она тут же превращается в запятую, потом в тонкую скобку, которая прямо на глазах становится зазубренным серпом, разрастается до хлебной горбушки, округляется снизу и, мячиком отталкиваясь от вершины, плывет вверх. Горы враз снова чернеют и проваливаются, а, может быть их, как и нас, ослепляет только что народившееся, полное сияющей нежности солнце.
 
День наступил своей лучезарной лапой на синайскую землю. Новый день. День надежды на то, что человеческий разум проснется, Египет возродится, и светлый Нил сможет гордиться не только древними пирамидами и храмами, но и чудесами света, созданными в XXI-ом веке.