Глазами ангела

В конце января зима обнулилась. Несколько дней стояла теплая и скользкая погода – с густыми лужами, угрозами сосулек и беспросветным небом. И вдруг – за одну ночь – бурный снег все облепил и выбелил. Хотя небо по-прежнему было серое, бессолнечное, невеселое, но под ним стало светлее. Можно было кататься на санках.

Так должен был начинаться рассказ, в котором бы говорилось о буднях ребенка. Но рассказ не продвинулся дальше подготовительной работы воображения. Ребенок, который еще не может рассказать себя – какой он, когда никто его не видит? Как можно о нем написать? Если в комнате есть родители или другие люди, то ребенок нарушен, он ребенок-на-публику. Любой другой, даже любящий, слишком есть - со своим представлением о ребенке. И только ангел может быть, не присутствуя.

Смотреть на ребенка глазами ангела – как это? Из всех чувств он должен бы был обладать только зрением. Но это зрение-в-отсутствии-тела, вероятно, иное, нежели наш кругозор, определенный строением человеческого глаза. Ангел должен бы видеть сразу во все стороны. Для такого зрения не существует понятия «за спиной», ангел не чувствует, что сам находится где-то за своими глазами. Он видит мир без себя, тогда как писатель может только пытаться такой мир представить – как и любой человек, он сам себе всегда заслоняет часть мира. Эту заслонку, которой нет у ангела, люди называют «я».

Ангел бы видел ребенка со стороны, но при этом не осознавал своей отделенности. Он бы не мог говорить и прикасаться, он был бы лишь видимостью, а ребенок дал бы ему имя, говорил с ним, безуспешно пытался дотронуться. Родители однажды попытались бы выяснить: кто твой воображаемый друг?, и со временем убедили бы, что друга не существует. Ангел бы тоже однажды в это поверил, но все-таки оставался – приставленными к человеку бесплотными глазами, потому что иногда, почувствовав настоящее или ложное приближение смерти, в человеке воскресает ребенок, который не хочет быть беспризорным.

В тот день, которым должен был начинаться рассказ, родители взяли ребенка на горку, они тащили его на санках от самого дома. Когда переходили дорогу, санки скрежетали по асфальту, а родители говорили: держись! И ребенок поворачивался к сидящему у него за спиной ангелу и повторял: держись! По мере приближения к парку, снега становилось все больше, в нем проступала четкая лыжная колея. Санки скользили легко, папа бежал, оборачиваясь, снежные брызги летели в лицо, ребенок кричал: а можешь быстрее?! снег залетал ему в рот, варежка падала, мама ее подбирала, ангел смотрел на все это и чувствовал радость ребенка, который уже не помнил об ангеле, маме, папе и варежке, он видел одну лишь блестящую горку, он торопился забраться наверх, взглянуть в осветленную снегом даль и ухнуть с горы, забывая дышать.

А внизу, чувствуя сразу холод и жар, растаявший снег на запястьях и нежелание втаскивать санки на горку, ребенок с надеждой машет родителям, но они не спускаются, тогда он вспоминает об ангеле, оглядывается, понимает, что толку от ангела мало, с досадой бросает в него снежок, летящий насквозь, впрягается в санки и говорит: давай, кто быстрее!, как будто не знает, что ангел не может его обогнать, что для этого надо найти настоящего друга.