Эти встречи позабыть непьзя

Картинку звезды у заголовка
Заголовок: Эти встречи изменить нельзя

Ах, путь-дорожка фронтовая,
Не страшна нам бомбежка лихая.
А помирать нам рановато,
Есть у нас еще дома дела.
(Из фронтовой песни).

Вообще-то я легкий на подъем. Ага. Вот и сейчас внутренний голос конкретно так спрашивает: «Чего это мы расселись? Ехать уже, дорогой, надо. А то уже сам с собою разговаривать начал. Собирайся – и вперед!» Вперед, так вперед. И правда, надо проведать фронтовиков. Их так мало осталось в живых в районе. Надо спешить.
Мне нравится с ними встречаться и слушать. Ах, какая это прелесть их слушать. Будто сам побываешь в стане, возьмешь «языка» для штаба, горишь в танке, прыгаешь с парашютом… А солдатские байки. Где ты такое услышишь или прочитаешь? Разве что только у Шолохова.
С кого же начнем свою поездку? Благо на свои тощенькие учительские приобрел вездеходик, так что не только черт, но и наши супер дороги не страшны. Наверное, все-таки по ранжиру – с полковника Евгения Прохоровича Сошнева. В красивом Берендеевом царстве живет полковник. И зовется оно поэтично – Замульта. Это и есть начало нашего с вами пути. Ну если вы со мной, то просто замечательно.
Как всегда, встречает лаем маленькая собачонка. И не поймешь, то ли она злится, то ли оповещает хозяина. Грустно, но уже не сам полковник или его жена встречают меня, а его сын. В этом доме теперь поселилось горе. Полтора года назад жена Евгения Прохоровича скоропостижно скончалась во время своего выступления в Доме культуры при огромном стечении народа. Извините, полковник, что напоминаю, но вы же знаете, что у меня такое же горе.
Но держится фронтовик, несмотря на свои почти восемьдесят девять лет, достойно. Хорошая память, отличная речь. С ним разговаривать – одно удовольствие. После отставки он кадровый военный, Евгений Прохорович приехал в Замульту, построил с сыном домик, обиходил усадьбу, да так здесь и осел. Он хорошо осознает свою жизненную ситуацию. Все понимает и жалуется только на одно:
– Сына вот сорвал и с работы, и от семьи. Но одного оставлять меня не хочет. Мол, папа, через два года и мне на пенсию. Глядишь, и вся семья сюда переберется.
– Евгений Прохорович, а, может, вы к сыну в Белоруссию махнете? – спрашиваю осторожно.
– Нет, – твердо отвечает полковник. – Во-первых, кто купит мой домишко? За бесценок отдавать жалко. А, во-вторых, смотреть на скопище машин под окнами с балкона? Здесь я могу погулять по лесу, подышать свежим воздухом. Нет, дорогой мой человек, моя судьба теперь здесь.
Это хорошо, что вы меня не забываете. Надеюсь, еще свидимся.
Обнимаемся, и я ухожу, боясь обернуться. Знаю, что он смотрит вслед, как смотрел когда-то отец, тоже фронтовик, провожая меня на учебу. Если я повернусь, он увидит мои слезы; нет, только не это. И уже от самой машины прощально машу рукой. Свидимся мы еще, товарищ полковник, обязательно, потому как жизнелюбы.
Конечно, как же я могу не заехать к Луке Ивановичу Бухтуеву. Истинно неутолимый старикан. Всегда веселый, улыбчивый. Волосы седые есть, но не снеговая шапка, а проседь. Шустрый, подвижный. Глянешь на него – сильно жить хочется, долго-долго. Не сказать, что разговорчивый, но за словом в карман не лезет. И слушать любит, и умеет. И никогда ни на что не жалуется. Если по-честному, мне хочется дожить до его лет и остаться таким же жизнерадостным.
Вы знаете, сколько ему лет? Девяносто один. И он намерен идти на рекорд. И говорит, что будет рад, если я пойду по его стопам. А что? Не пью, не курю, люблю женщин. Тьфу ты, не женщин, а жизнь. Да ладно, не буду зачеркивать, авось редакция пропустит.
При прощании Лука Иванович хитренько так посмотрит тебе в глаза и обязательно спросит: «А ишо приедешь? Приезжай, однако. Ты веселый, я веселый – вот и веселушка у нас спроворится». Уезжаешь от Луки Ивановича каким-то просветленным и радостным.
Его зовут всегда дядя Коля, хотя по-настоящему – это Николай Степанович Рыжков. Почему дядей Колей? А вот хоть убей, не знаю. Как-то сразу так вышло. Если его не остановить, может рассказывать о своей жизни, кажется, и неделю, и две. Встречались с ним очень много раз. И как-то пришла неожиданно мысль: а не с таких ли Рыжковых поэт Твардовский писал своего Теркина?
А что? Вполне возможно. Все-то Николай Степанович знает, все умеет. Солдаты его любили, командиры уважали. Может, чуток и подвирает, дак я и сам такой. Ага.
Как он себе невесту после войны искал по всей стране Уймония, обхохочешься. Рассказывает и сам же заливается от хохота. И не поймешь, где правда, а где нет. А в этом случае ее и не надо искать. Так лучше. По себе знаю. Я к нему: – дядя Коля, помоги найти жену, у тебя вон какой опыт, а то у меня самого как-то не получается.
На что он на полном серьезе ответствует:
– Эх, молодо-зелено. А еще учитель. Чему вас в институтах учат. Бабу и ту сыскать себе не могут. Куда идем, куда катимся? – И, глядя на мое расстроенное лицо, смеется до слез:
 – Не боись, Тольша. Все перемелется. Заезжай, всегда рад буду.
Хороший человек дядя Коля. В конце декабря 92 стукнет.
Старший из всех ветеранов Матвей Семенович Суртаев. Девяносто пять. Это тебе не тяп-ляп. Израненный, изломанный войной, но не потерявший по сей день силы духа. Так и хочется встать перед ним на колени: откуда у тебя столько сил, дорогой ты наш солдат из далекого горного села с красивым именем – Березовка?
Каждый раз, услышав мой голос, он звонко и молодо кричит: «Здравствуй, здравствуй, товарищ Бородин! Я очень рад, очень».
Живет Семеныч один. Но сын и невестка бывают каждый день, он на них никогда не в обиде. Затворничество накладывает отпечаток: поговорить любит чрезвычайно. Со слухом беда. Не разговариваем, а орем. Особенно я, чтобы он услышал. Любит вспоминать, как ему бумага приходила после войны аж из самой Москвы, из Кремля. Историю эту знаю наизусть, но слушаю внимательно, разве можно обидеть человека. Юморист тоже отменный. Как-то в пылу откровенности, заговорщически поведал:
– Ко мне женщины ходили, пока восемьдесят не исполнилось. Можешь себе представить?
– Не… а, – ошеломленно выдавливаю я.
– То-то. А знаешь почему? Никогда не курил. Выпил один раз в жизни. Потом упал перед иконой и дал зарок: никогда больше в жизни.
– И что, ни разу, – недоверчиво воскликнул я
– Точно. Ни разу в жизни.
– Семеныч, – робко спрашиваю, – значит у меня тоже не все потеряно: двадцать один год не курю, со спиртным завязал…
– Конечно, – хохочет он. – У тебя только все начинается.
Ну разве от такого ветерана уедешь в плохом настроении? И куда там навигатор показывает. А показывает он – Григорий Николаевич Лебедев. Живет уединенно, одиноко. Скоро день рождения – 88 лет исполняется. Не забыть поздравить человека. Родственников близких здесь нет. Так судьба распорядилась. Забегает, правда, Рафаил Касьян – районная наша знаменитость. Он умеет все на свете, недаром его зовут «мастер на все руки». Забежит, справится о здоровье. И это большая радость для ветерана. Нет-нет, заскочу и я по праздникам со своим классом. Обязательно Григорий Николаевич угостит рябитишек, обязательно скажет им о любви к Родине, родителям. И эти слова от ветерана имеют больший смысл, чем сегодняшние классные часы в школе. И каждый раз, предваряя его просьбу, говорю ему: – Николаич! Не болей, при случае забегу.
А вот и дотошный Демьян Кириллович Атаманов. Почему дотошный? Всю свою родословную составил. И не просто составил, а оформил в виде небольшого стенда. Сидим у него в комнате, и он рассказывает эту родословную, указывая то на одну, то на другую фотографию. У меня память хорошая, но у него нисколько не хуже. Помнит всех родителей, где, кто воевал, как сложилась судьба. Слушаю, и судьба целого поколения проходит перед глазами. И таких стендов он сделал несколько, один подарил школе.
Знаю Демьяна Кирилловича давно, учил его детей, внуков. Но в эту встречу он открылся с такой стороны, с какой я не ожидал.
Рассказывая, как они жили перед войной и в начале ее, он неожиданно сказал:
– А знаешь, ведь Нагибин-то ни Николай, а все-таки Аникей. Об этом все в Теректе знают.
Нагибин – один из пяти Героев Советского Союза из Усть-Коксинского района. Глядя на мое изумленное лицо, тихо произносит:
– Да ладно, чего уж там. Только с молитвой как-то не так получается. Вроде бы не того поминаешь. А в конце выдал такое, что уже недели три как вспоминаю, обязательно захохочу.
– Ты знаешь, Александрыч, мы, когда молодыми были, тоже куролесили на всю Теректу. Кириллыч, оказывается, рождением из этого села. Ага.
–Любили мы частушки с девками под гармошку петь. У кого шибче да позадористей. Я тебе сейчас одну спою, только ты никому, лады?
Он приосанился и…
Гуси-лебеди летели
Через бурого быка,
Девки … захотели,
Как парного молока.
Не помню, как от хохота оказался на полу. Вот они какие, наши ветераны!
В этом старинном доме всегда встретят уважительно, с улыбкой. Здесь живет Федор Платонович Бочкарев. Уютно, чистенько, опрятно. Чувствуется женская рука. Приятно смотреть, как они с супругой общаются друг с другом. Конечно, я рад, что Платоныч, овдовев, нашел себе половинку. Есть с кем поговорить, вместе сходить или съездить к кому-нибудь в гости. Несмотря на свои 85 лет, он хорошо справляется со своей «Нивой». А еще любят его за то, что он поет, и поет хорошо, с душой.
– Мы всегда с Лидочкой рады тебя видеть. Ты так все один? Ты ищи, ищи. Я вот Лидочку свою нашел.
И так это у него здорово звучит, что даже позавидуешь. Знаю, что говорит он искренне, знакомы уже лет сорок.
Сажусь в свою «японочку», это я так зову свой автомобиль. Ну что, степнячок, какие у нас дальше планы? Навигатор четко показывает – домой. В голове масса впечатлений от сегодняшних встреч. Интересно, только сажусь за руль – откуда ни возьмись звучат слова модного певца Трофима:
А я бегу, бегу, не ведая дороги,
Куда бегу и сам уж не пойму.
И уже свои:
Зачем так рано торопиться к Богу,
В такую тьму, такую тьму…
Музыкальные изыски властно прерывает внутренний голос: «Ты что, степнячок, сдурел! Какая тьма? Вспомни, как пел Миша Евдокимов:
Некогда, некогда, некогда тужить,
Умирать нам некогда,
Значит надо жить. – И что ты наказывал ветеранам? В 2015 году назначаю встречу на Мемориале Славы. А слово держать надо, господин учитель».

А. Бородин, октябрь 2013 г.