При du Рок 5

Меня кто-то тряс за ногу. Я открыл глаза и потянулся. Чувствовал я себя совершенно выспавшимся, свежим и бодрым. Надо мной стоял По-Средник. Его улыбка выдавала нетерпение.
– Ну что? Был в Авалоне?
– Был, – я рывком сел на койке, – я был в Авалоне целый год, как ты и говорил, Средник.
Он закинул голову и засмеялся тонким смехом. Сел на свою кровать и от нетерпения шепотом приказал мне:
– Рассказывай, рассказывай, не томи.
Я не знал с чего начать, и По-Средник пришел мне на помощь, посоветовав начать с того, как я туда попал.
– На болотах меня встретил король Артур.
– Сам король, тебя! – Средник захлопал себя по жирным ляжкам, как хлопали крыльями куры во дворе Жанет, спеша поклевать зерно. – Ну ты даешь, При ду Рок. Хорошее начало. А дальше.
– Потом мы долго плыли через болота, а рядом с нами плыла Офелия.
– Брасом плыла что ли, или этим – кролем.
– Нет, Средник. Она неживая и очень красивая. Потом мы приплыли. Мне дали апартаменты и Том стал моим слугой.
– А любовь свою, любовь ты встретил? – опять перебил меня По-Средник.
– Да, Средник, я встретил Жанет.
– Жанет, – он казался озадаченным, – почему Жанет, кто такая Жанет, мы же говорили вчера о Мари.
– Она наполовину француженка, – оправдывался я.
– Ладно, – смилостивился По-Средник, – если наполовину француженка, пусть будет Жанет. А дальше.
– Потом я долго тренировался и в честном поединке победил Генри, а потом в южном графстве появился дракон.
– Дракон, – По-Средник закатил свои маленькие глазки и закачался на койке, – дракон! Я весь обратился в слух, о При.
Я опустил сцену у водопоя и подробно описал мой поединок с драконом, напирая на его никчемный комизм.
По-Средник ходил по комнате, подмигивал невозмутимому Мастеру, смеялся до слез. Он сел на край моей койки и ласково посмотрел на меня.
– Ты прирожденный рассказчик, При, – он одобрительно хлопнул меня по плечу, – и откуда что берется. Постой, – осекся он, – что это?
Я незаметно спрятал за нательную рубаху медальон Жанет с прядкой её волос.
Средник снова хлопнул меня по плечу. Потом тщательно ощупал его. Я как мог расслабил мышцы.
– Я не знал, При, что такой тренированный. Как я раньше этого не замечал. А это что у тебя, – Средник указал на татуировку.
Голубка у Христобаля не очень получилась. С одинаковым успехом её можно трактовать и как орла, и как курицу, и как дракона. Зато меч вышел отменный.
– На службе сделали, – гордо сказал я.
Я рассказал По-Среднику как воевал, как был убит и снова ожил; кратко коснулся моих отношений с Жанет; рассказал ему, как собирался с Томом искать Грааль, и как меня призвал Артур и приказал возвращаться.
По-Средник слушал меня внимательно, не перебивая, лишь изредка уточнял что-либо.
– У меня два вопроса, При, – произнес он, когда я закончил свой рассказ, – первый: на каком языке ты разговаривал в Авалоне?
– На русском, конечно, английского-то я не знаю.
– На древнерусском или на современном?
– На современном.
– А ты не хочешь задуматься над тем обстоятельством, При, что в средневековой Англии все говорят на современном русском?
– Абсолютно не хочу, По. Нет никакого желания.
По-Средник смутился. Это выдала его улыбка. Он молчал.
– А какой второй вопрос, По.
Средник царственно махнул рукой.
– Да ладно, При. Не парься. В другой раз.
Весь день Средник находился в редчайшем расположении духа. Он часто курил у окна. Один раз даже угостил меня сигаретой. С непривычки у меня закружилась голова и слегка затошнило. А может тошнило от больничной еде, от которой я успел отвыкнуть. Весь день Средник пел фальшивым голосом шлягеры, тер себе лоб и виски, иногда принимался быстро ходить по палате, что-то бормоча себе под нос. Вечером он сел на свою кровать, подогнул под себя ноги, всем своим видом выражая намерения поговорить со мной.
Я отложил книгу – одолженного у По-Средника Тургенева.
– Ты как насчет истории, При? – спросил он меня.
– Я себя не помню, не то что историю.
Улыбка облегчения озарила его лицо.
– Ну так слушай. Время от времени, то там, то сям географически, историю человечества потрясали демографические взрывы. На самом деле историю определяли не войны и научные открытия, не мудрые полководцы и гениальные ученые, а единственно они – демографические взрывы: монгольский и скандинавский, ирландский и китайский. Последний и сейчас определяет мировую историю. Постепенно американцы и европейцы уходит в тень, а из тени выходят китайцы и индусы. Китайский взрыв ещё не закончился, а уже зреет африканский. Его подавляет раздробленность и непрекращающиеся гражданские войны. Но если этот фактор убрать, Африка взорвется демографически.
Согласно теории катастроф, При, эволюции видов способствует массовое их вымирание. Взорвалась Сибирь вулканами – сдохли рептилии и на сцену вышли динозавры. Упала космическая гора в Мексике – сдохли динозавры и главенство захватили млекопитающие.
Демографические взрывы в эволюции человеческого общества играют ту же роль, что вулканы и метеориты в эволюции видов. Не веришь?
Я чувствовал: следует недоверчиво отнестись к его словам, чтобы он смог доказать свою правоту.
– Как-то это слишком... слишком смело, – недоверчиво произнес я.
– Один пример тому – ирландский демографический взрыв. Причины большинства взрывов прошлого неясны, взрывы современности – это сложный комплекс взаимообусловленных причин. Но ирландский взрыв более-менее прост для понимания. Как ты думаешь, что могло быть причиной ирландского взрыва.
– Не знаю, – я даже не знал, когда он произошел.
– Подумай, При, подумай.
– Может изменение климата, потепление, похолодание, ледники, гейзеры, – гадал я.
– Картошка! – По победно смотрел на меня.
– Во, бля! – восхитился я.
– Да, да – картошка. А произошло это так. Славный английский флот у берегов Ирландии разбил непобедимую испанскую армаду. Сильнейший шторм завершил работу английских моряков. На ирландский берег выбрасывало обломки и остатки разбитых испанских галеонов. И среди прочего море выбросило несколько ящиков с южноамериканской картошкой, которую испанцы брали на корабли по причине её долгого хранения. Крестьянки или жены рыбаков притащили картошку в дом. Ты же знаешь, что женщины всё тащат в дом. Попробовали, не понравилась, от неё болел живот. Выбросили клубни на задний двор, а через пару лет там появились растения с невзрачными белыми и сиреневыми цветками. Когда этот сорняк вырывали, но его корнях были крупные клубни. Картошка прижилась на влажной песчаной почве Ирландии. Случайно картошка попала в огонь. И когда черная головешка была разломана и съедена, ирландское сердце было покорено навек.
Всего за два поколения население Ирландии удвоилось и продолжало расти, как на картофельных дрожжах. Конечно, картошка хорошо себя чувствовала и в Англии, и в Голландии, и на севере Франции, и на севере Германии, но особенное распространение она получила в Ирландии.
А потом бац – на картошку напала болезнь.
– Колорадский жук, – подсказал я.
– Нет, При, – засмеялся Средник, – какая-то плесень, исключительно картофельная болезнь. Очень скоро болезнь распространилась по всей Европе. Населению грозило самое настоящее вымирание от голода, а правительствам, в особенности английскому королевскому дому, грозили крупные неприятности вплоть до революций и казней.
Правительство Англии, кажется тогда правил король Карл, приняло самое мудрое за всю историю решение – канализировать избыток населения в колонии. В Северную Америку потянулись первые караваны с ирландскими первопроходцами, за ними двинулись английские переселенцы, следом голландцы и немцы. Франция в это время сбрасывала избыток своего населения в Канаду.
Переселение было таким массовым и таким скоротечным, что это не могло не привести к конфликту с местным населением. И индейцы были по большей части уничтожены. В результате, в Северной Америке утвердилась европейская цивилизация, не смешанная с коренным населением. А территории не задетые ирландским взрывом – Центральная и Южная Америка – остались заселены индейцами при небольшой примеси европейцев и африканцев, словом – латинос. И Южная Америка, согласись При, совсем не похожа на Северную.
– Я согласен.
– Всю историю 20-го века определяли Соединенные Штаты, которые появились в том виде, в каком они появились в результате ирландского демографического взрыва. Ну что, убедил я тебя?
– По, ты гений.
– Да ладно, – Средник довольно улыбнулся, – это лежит на поверхности. Более сложная материя – скандинавский взрыв.
Лет за восемьсот до Ирландии взорвалась Скандинавия. Черт его знает, что вызвало этот взрыв. Может немного похолодела вода в Гольфстриме, вода стала богаче кислородом, развелся планктон, рыбы у берегов современной Дании и Швеции стало много, и ловилась она круглый год. Оттого кланы множились и росли. А потом бац – потеплела вода в Гольфстриме, планктона стало меньше и рыбы уже не хватало на всех. До этого мирные кланы стали воинственные, жестко сражаясь между собой за ресурсы. Долго ли, коротко ли длилась междоусобица, а только всё большую популярность набирала идея: чем биться между собой, не лучше ли грабить соседей-врагов. Кто-то попробовал – получилось. Другие попробовали – тоже получилось. И началась эпоха викингов, норманнов, варягов.
Первыми подверглись нападению ближайшие соседи: Британские острова и северное побережье современной Франции. Норманны грабили прибрежные города и деревни, по дороге домой заходили в дельты Везера и Эльбы, в Гамбурге и Бремене сливали награбленное, грузили свои ладьи зерном и вяленым мясом и возвращались в кланы. Этот процесс вызвал первый рассвет ганзейских городов. Гамбург, Любек и Бремен стали вроде супермаркетов, куда норманны являлись с золотом и серебром, а увозили оттуда жратву.
Пиратские набеги становились всё массированей, вплоть до небольших, в несколько тысяч бойцов армий. Норманны становились всё нахальней, доходили до Парижа и Лондона.
Вековое давление норманнов способствовало рождению двух наций: английской и французской. И раздроблению немцев, которые профитировали от грабежа бриттов и франков. Английская и французская раздробленная феодальность должны были либо погибнуть под ударами норманнов, либо найти формы противостояния им. Бритты и франки объединялись, феодальные владения укрупнялись, и постепенно, и там, и там, была создана эффективная система защиты. Она опиралось на три столпа: церковь, замки и рыцарство. Как раз на эти годы приходится рассвет рыцарства. Количество рыцарей – собственно, безземельных дворян, живущих военным ремеслом – сильно выросло, в соответствии со сложностью задач.
А потом бац – норманнское давление ослабло и скоро вовсе исчезло. Рыцари оказались не у дел. Их просто не надо было столько. Сокращение вооруженных сил, после того как они выполнили возложенную на них миссию всегда болезненный процесс, но то, что произошло в Европе в 11-ом веке выходит за рамки приличия. Рыцари стали грабить население. То самое население, защищать которое они были призваны. Защитить крестьянина и горожанина от голодного рыцаря с мечом было некому кроме... церкви.
Святая католическая церковь призвала рыцарей в поход к гробу Господню. В нескольких крестовых походах количество рыцарей в Европе редуцировалось до безопасного количества. Но эта другая история, нас по-прежнему интересуют викинги.
Между тем, наш сумашедший дом постепенно затихал. Всё реже раздавались голоса в коридоре. Стихала возня в палатах номер восемь и номер четыре. Вервольф из восьмой палаты жалобно скулил, засыпая. Мастер уже спал. Он храпел и что-то бормотал. Может он говорил на своем сложном языке, но По-Средник не обращал на него никакого внимания. Увлеченный потоком своих мыслей, он ходил по комнате, изредка останавливаясь то возле окна, то возле моей кровати. Я с интересом слушал его.
– Может тебе надоели мои мудрствования? – спросил он меня.
– Нет, нет, мне очень интересно.
Меня действительно интересовала рыцарская тема.
– Хорошо. Продолжим. На самом деле норманны никуда не исчезли. Просто воевать французов или британцев стало экономически невыгодно. Потери больше чем прибыль.
Викинги разбились ни три потока. Первый двинулся вдоль побережья на юг. Они немного пощипали территории современных Португалии и Испании. Но земли эти в те времена были бедны и многого бандитам предложить не могли. Они пошли дальше, вошли в Средиземное море, захватили несколько островов, а на Минорке обосновали свою главную базу. Они много десятилетий терроризировали итальянское и византийское побережье. Этот поток постепенно выродился в заурядное пиратство. Потеснив североафриканских пиратов, они постепенно деградировали до торговли белыми пленницами в восточные гаремы.
Второй поток двинулся в Северную Америку. Сделав Гренландию промежуточной базой, норманны основали ряд поселений на территории современной Канады. Им не повезло. Как раз в это время резко и сильно похолодало. Гренландия, в переводе – Зеленая Земля, замерзла. Лишившись промежуточной базы, североамериканские поселения норманнов вымерли.
Третий поток – это варяги. Этот проект викингов оказался самым успешным.
Они пришли из Финляндии и Восточной Швеции, и начиналось все довольно безобидно. Военный отряд варягов нанялся охранять новгородского князя. Этот князь оказался настолько лохом, что охранники завалили его, уничтожили всю знать и сами стали княжить. Потом новгородские бандиты наехали на Киев и вполне успешно. Подлостью и обманом захватили несколько городов по Днепру и только под Царьградом получили по зубам. А получив по зубам, обратили внимание на земли вокруг захваченных городов.
Варяжский контингент постоянно подпитывался из Финляндии и Швеции. Процесс завоевания земель вокруг Новгорода и Киева ускорился. Кланы захватывали города полян, древлян, половцев и одновременно враждовали между собой. Все эти Игоревичи, Олеговичи, Всеволодовичи. Почитай «Повесть временных лет» там хорошо описан этот беспредел, названный междоусобицей. Несколько десятилетий кланы бились со славянскими племенами, пока киевскому князю Владимиру не пришла идея слить варягов и славян путем отказа, как первых так и вторых, от старых богов и принятия Христа. Мы отказываемся от Одина, вы забываете Перуна, и мы вместе верим в бога-человека – всё по честному, без обмана.
Насаждали варяги новую религию единственным известным им способом – огнем и мечом. Вот тогда-то и родилась третья нация – руссы. Но если франки и бриты объединились в нации, отбившись от норманнов, то руссы образовались, покорившись завоевателям.
Вот тогда-то нас и прокляли. Могучие волхвы славянских племен, зная, что им и их богам скоро конец, собрались и прокляли насильственный сей союз.
С тех пор душа и тело русских разделены. С тех пор народ – это что-то темное и страшное, власть – это всегда насилие и воровство. А посередине, как говно в прорубе, болтаемся мы – то, что с некоторых пор принято называть на Руси интеллигенцией. Мы всё пытаемся примерить душу и тело, но тщетно, тщетно.
В девяностых мне казалось, что тысячелетнее проклятье падет, власть и народ, наконец, сольются. Но нет. Размежевание только усилилось. Украденные миллиарды вырыли пропасть, и в эру пропасть скоро потечет кровь.
Казалось бы, решение простое: не воруй, не насилуй свой народ, относись уважительно ко всем и к каждому. Казалось бы, соблюдай эти простые заповеди и не страшно проклятие волхвов. Ты можешь себе представить, При, чтобы губернатор не воровал, а мэр не презирал бы электорат.
Средник смотрел на меня, ожидая ответа.
– Я не знаю российских реалий, – осторожно сказал я.
– Я знаю. Улучшений даже не предвидится. В недрах моего народа зреет бунт. И когда он выйдет наружу, ужасы 18-го года покажутся копанием в песочницы, ибо велика ненависть народа. Пощады не будет никому.
По-Средник долго смотрел невидящим взглядом в окно, будто видел на черном стекле горящие дворцы Рублевки, обезглавленных политиков и миллиардеров, растерзанные, повешенные за крюки тела их домочадцев. Ни возгласом, ни жестом не мешал я ему созерцать кровавое величие народа.
Он вздрогнул, будто очнулся и горько усмехнулся.
– Где-то я не туда свернул, что называется – кончил за упокой. Запомни одно: в цивилизации нуждается не народ, а власть.
Мне хотелось отвлечь Средника от мрачных мыслей, потому я сказал:
– Что-то не то, По, что-то не сходится в твоих построениях.
– Что не то, что не сходится? – оживился он.
– Ты ведь сам назвал главной причиной демографического взрыва наличия еды. Но то, что сейчас происходит в Северной Америке и Европе не отвечает твоей концепции. Еды там много, а демографического взрыва нет.
– А ты молодец, При, в корень зришь, – Средник уважительно посмотрел на меня. – На самом деле нет никакого противоречия. Просто Европа и Северная Америка находятся на другой стадии развития общества. Там созревает общество нового типа. Дело в том, При, что следующий век будет век медицины. Если не случится глобальной катастрофы, и мы откажемся от космоса, через два-три столетия человечество достигнет стадии стабильного загнивания. В этом обществе люди будут жить в одиночку или бездетными парами без привязанностей и без ответственности. В этом обществе карьера, в её современном понимании, почти исчезнет, игра станет главным занятием, люди будут жить так долго как захотят, рождение и смерть будут явлениями чрезвычайными. Можешь себе представить, При, двадцатилетнюю красавицу, которой на самом деле триста лет.
– Могу, – признался я.
– А я вот нет. Видимо мне недостаёт силы воображения.
– А если человечество не откажется от космоса, – поинтересовался я.
– Будет то же самое, только на тысячу лет позже.
Сначала будет долгое освоение Луны, Марса, спутников Юпитера и Сатурна. Потом колонии потребуют соблюдения принципа самоопределения. Земля-метрополия будет резко возражать против такой постановки вопроса, и это приведет к первой планетарной войне. Она продлится несколько десятилетий и унесет несколько миллиардов жизней. И только после этого планетарные правительства найдут формулу равновесия и примут новые принципы общежития.
Общество придет в состояния равновесия, если... – По-Средник потер лоб; он устал, лежал на своей койке с полузакрытыми глазами, – если космическая экспансия не выйдет на новый уровень – галактический. Однако физические законы, по крайней мете те, о которых мы знаем, не оставляют надежду на такой сценарий, – он сладко зевнул, – поздно уже, При. Пора спать.

Я очнулся от тихого, шуршащего звука. Поначалу я подумал, что это Шушука вершит свою позднюю трапезу, но затем со всей неумолимостью на меня обрушился тот факт, что я не в Авалоне. Некоторое время я горевал по этому поводу и предавался сладостным воспоминаниям о Жанет. Потом стал засыпать, но меня снова разбудил шуршащий звук. «Это тараканы, – догадался я, – ворующие хлебные крошки у По-Средника». Я пошевелился – звук прекратился. Стал засыпать – звук возобновился. Снова пошевелился – шуршание не прекратилось. Я повернулся.
По-Средник под мягким светом настольной лампы, которую он всегда держал зажженной по причине боязни темноты, что-то писал в толстую тетрадь. Это скрипел его карандаш по бумаге.
– Роман пишу, – уловив мое беспокойное шевеление, По счел возможным посвятить меня в свои действия.
– А как называется? – спросил я.
– Говно и лебеди, – он оторвался от писания и посмотрел на меня, – не слишком ли высока претензия в названии, может следует назвать «говно и говно».
– Мне нравятся лебеди.
– Ладно, – По снова принялся строчить, – пусть пока летают.
Я прогулялся по пустому коридору больницы до туалета и обратно и снова лег под тонкое одеяло, укрывшись с головой. Однако не спалось.
– А кто такие лебеди? – решился я на вопрос.
– Все, – кратко ответил Средник, не отрываясь от письма.
– А что есть говно?
– Они же.
Поворочавшись еще немного, я спросил:
– А что такое «и».
Средник продолжительно и как-то удивленно смотрел на меня.
– Порой я сомневаюсь: действительно ли ты при ду рок, или это тонкая игра.
Я молчал.
– В этом «и» – вся соль романа, – горячо сказал он после продолжительной паузы, – об этом «и» – есть повествование.
Он отложил карандаш на тумбочку и сладко потянулся.
– Спи, При, поздно уже. Завтра расскажу.
Я хотел уточнить, что на самом деле завтра – это уже сегодня, но не стал. Я постарался уснуть и это у меня получилось.

После невкусного завтрака в больничной столовой Средник рассказал мне о романе.
– Представь себе, – говорил он, – топ-менеджера крупной строительной фирмы в Москве.
Я плохо представлял – что это такое, но честно попытался. Впрочем, Средник облегчил мне представление Гаврилова Валентина Аркадьевича – так звали топ-менеджера.
– Это крупный сильный мужчина чуть за сорок, – продолжал По-Средник, – в самом рассвете сил и желаний. В молодости он совершил роковую ошибку – женился по любви. Когда же он опомнился, развелся со своей Любой и стал искать перспективную невесту, было уже поздно. Все стоящие внимания дамы его возраста и старше были разобраны, а вокруг каждой из младших увивалась стайка молодых и юрких, из коих только одному было суждено стать талантливым организатором или перспективным молодым политиком.
Вместо того чтобы одним прыжком, пришлось Гаврилову медленно карабкаться по телам друзей и недругов. За пятнадцать лет Протагонист дошел до той должности, с которой стартовало наше повествование.
Он одинок, потому что любая привязанность отвлекает от борьбы. От брака у него осталась дочь, которая то его любит, то ненавидит, то любит и ненавидит одновременно. У знакомых и коллег – друзей уже не осталось – Протагонист слывет за человека сильной души. На самом деле, При, пятнадцать лет борьбы за деньги и власть превратили его в почти бездушную машину насилия. Почти, При, почти в бездушную.
Производственное совещание ведет председатель совета директоров Никодимов, тридцатилетний хлыщ. Его Протагонист ненавидит больше всего на свете. Потому что тот не совершил ошибки Гаврилова; тому удалось как сперматозоиду внедриться в яйцеклетку власти, потому и ходит Никодимов в талантливых руководителях. На совещании обсуждается вопрос о взятии очень крупного правительственного заказа на строительства олимпийского объекта. Взятие этого заказа входит в прямые обязанности Гаврилова.
После вступительного слова Никодимова, встает Гаврилов. Он хочет сказать примерно следующее: «последние наши мероприятия (не называя конкретно какие) с большой долей уверенности позволяют надеяться на победу в тендере». Легкие набирают воздух, гортань сокращается, голосовые связки вибрируют и он слышит свой голос: «Княже, вороги твои сильны и многи. Пойди, княже, с нами в дань, да и ты добудешь и мы». Гаврилов хочет извиниться, сказать, что плохо себя чувствует и надо бы ему отдохнуть, а голос его произносит: «Но не възри на мя, господине, аки волк на ягня, а зри на мя, аки мати на младенец».
На этом картина резко меняется. Читателю самому предстоит догадаться куда автор его забросил. Причем я как можно дольше оставляю его в неведенье, описывая убранное жнивье, серое осеннее небо, виднеющийся вдали темный лес, ртутную ленту реки, чтобы читатель, сволочь неблагодарная, заценил оригинальность хода. Его забрасываю под Киев в одиннадцатый век.
Все утро Матер был беспокоен. Он крутился вокруг По-Средника; отходил, подходил; робко тянулся к плечу, не решаясь дотронуться; что-то бормотал на своем языке и тяжело вздыхал. Наконец, Средник обратил на него внимание.
– Слушай Сенсей, отъебись. Не до тебя. Потом поговорим.
Мастер ушел на свою койку, лег лицом к стене и, как мне показалось, обиделся.
– Рядом с князем Владимиром, погоняло – Мономах, едет его воевода Хорь. Их речь идет об Борисе и Олеге, которые, вступив в сговор, взяли Чернигов. Хорь хочет сказать, что падл надо по рогам. Сговориться с Изославом и по рогам падл, но трепещет гортань и слышит он свой голос: «подобные эксцессы требуют самого быстрого реагирования и самого жесткого наказания». Дивится князь странным речам своего воеводы. Хорь хочет сказать, что, верно, лишней вчера была бадья браги, но слышит свой голос: « предполагаемая прибыль составит 120 миллионов, плюс минус десять процентов».
И пошло, и поехало. На этом я остановился. Ну как?
– По, ты гений! – восторг мой был искрений и истый.
Он улыбнулся с облегчением.
– Я знаю При. Если бы ещё это знал козел Пе.
– А кто такой козел Пе?
– Да так, неважно. Хочешь конфетку.
– Хочу! Я очень люблю сладкое.
По порылся в ящике тумбочки и протянул мне конфету – сосательную, мою любимую. От благодарности у меня выступили на глазах слезы.
– Ладно, ладно, – смущенно проговорил По, – я завтра тебе еще дам.
Завтра ознаменовалось двумя событиями. Мастера забрали на какое-то сложное и длительное лечение.
– Не меньше месяца, – доверительно сказал мне знакомый санитар, угощая сигаретой.
И второе – в нашу комнату принесли мебель. Это Средник вчера проявил активность. Он ходил к главврачу, несколько раз, выходя в коридор, беседовал по мобильному телефону. В результате в полдень санитары внесли письменный стол и вкатили вращающиеся кресло на пяти колесиках.
– Эргономическое, – с гордостью сказал Средник, – на нём удобно сидеть.
Средник разрешил мне немного посидеть – не удобно.
Сразу за креслом санитары принесли переносной компьютер, а уже к вечеру местный электрик, алкоголик Жора, протянул к компьютеру провод прямо из кабинета главврача.
– Интернет, – небрежно бросил По.
Едва ли не до утра По показывал мне миры и мирки. Где мы только не были. Побывали в жаркой Африке и на холодном севере, вознеслись в космос и посмотрели оттуда на красавицу Землю. Посетили мир современной литературы и быстро ушли оттуда, ибо он расстраивал По. Мы посмотрели политические новости.
– Как всегда, напряженно, – сказал По¬-Средник, сворачивая этот мир.
Средник показал мне мир откровенной любви. Чересчур откровенной, на мой взгляд.
– Ты только не кончи прям здесь, – весело смеялся По, глядя на мою реакцию.
А утром санитары вынесли койку Мастера. Образовалось пространство, по которому бродил По, развивая характеры и сочиняя коллизии.
Очень интересно было наблюдать, как По строит роман. Возводит стены, рубит окна и двери, отделывает комнаты и заселяет их персонажами. Едва родившись, они с большой неохотой подчинялись По, требовали от своего создателя славы и власти, богатства и любви. Средник замучился их мирить, при этом ему, бедняге, следовало еще двигать сюжет.
Самые большие неприятности Среднику доставлял Протагонист. Он всю дорогу с большой неохотой подчинялся, а в середине повествования взбунтовался. Отказался участвовать в этом балагане, лег в хрустальный гроб и уснул, казалось, навек. Средник вернулся на две главы назад и заставил Протагониста влюбиться, но и это не помогло. Единственное чего добился По – Протагонист и Возлюбленная поменялись сознаниями. В рамках повествования По это было обычным делом. Сознания летали по страницам, как теннисные мячики.
– Бытует устойчивое мнение: человек обрел разум. Не верь этому, При, – как-то сказал мне По, поясняя коллизии с сознаниями персонажей. – Это разум обрел человека. А мог обрести кого-нибудь другого. Ворону, скажем. Мне кажется всё дело в размерах. Ворона слишком мала для конструктивных действий, но это вторично. Хомо Эректус ещё пускал слюни и отбивался палкой от саблезубого тигра, уже тогда ворона была умна не по годам. Если бы нам не так свезло, и разум вселился в ворону... Представь себе фермы, где человеческие самки рожают детенышей, выращивают до трех лет, как мы выращиваем телят, а потом забивают на вороньи пиршества, как мы забиваем поросят на наши человеческие трапезы.
Меня затошнило.
– Я отказываюсь говорить на эту тему, господин По-Средник, – заявил я как можно решительней.
– Хорошо, хорошо, не буду напрягать твою нежную душу. Запомни только одно: объем мозга и разум не связаны друг с другом. Это разные понятия.