Он говорил с богом

Посвящается Стивену Кингу

В ночь с субботы на воскресенье дом сгорел. Сгорел со всеми рукописями, если они были, и с существом, потерявшим человеческий облик. Экспертиза пока не проводилась, но Хэнк не сомневался, что обгоревший труп принадлежит Чарльзу Бартону, этому насквозь проспиртованному ублюдку.

«Вот и все», - устало подумал Хэнк. Он стоял на пересечении двух кипящих жизнью улиц, сжимая купленный минутой раньше воскресный выпуск «Боулинг Грин Дэйли Ньюс».

Вот и все…

Хэнк нашел телефонную будку, набрал знакомый номер. После третьего гудка бодрый мужской голос ответил:

- Дэниэлс слушает.

- Это Хэнк.

- Доброе утро, Хэнк. Как продвигаются дела?

- А что, в «Таймсе» ничего не было?

- Не знаю, я еще не читал газеты. Что там? Что-то случилось?

Хэнк закрыл глаза, пальцы потянулись к виску. Начинала болеть голова – «воскресный синдром», как это называла его бывшая жена. Голова начинала болеть в воскресенье утром и не переставала, пока Хэнк не опрокидывал стакан-другой добротного американского виски.

- Дом Бартонов сгорел этой ночью.

- Что?

- Ты меня слышал, Брюс. Дом сгорел, рукописи уничтожены. Можешь собрать все бумаги, на которых стоит имя Джейн Бартон, сложить их в папку и поставить на ней жирный штамп «Дело закрыто».

На том конце провода, в далеком Нью-Йорке, царила тишина. Хэнк достал из кармана пиджака флакончик с экседрином и испытующе поглядел на него. Голова болела все сильнее.

- Ты же вчера должен был встретиться с Чарли Бартоном, Хэнк. Поправь меня, если я ошибаюсь, - заговорил Брюс Дэниэлс.

- Так точно, ага, встретился, - с готовностью отозвался Хэнк, в душе кляня последними словами своего занудного босса.

- И что?

- Диалог не состоялся. Он был слишком пьян. Нес какую-то невнятицу, впал в истерику. Я думал навестить его сегодня, собственно, сейчас туда направлялся, но увидел статью в газете…

- Ты хочешь сказать, что после твоего визита он сжег дом? Хэнк, я думал, ты умеешь разговаривать с людьми!

- Я здесь ни при чем. Думаю, он про меня вообще забыл через минуту после моего ухода. Не знаю, почему это произошло. Может, уснул с зажжённой сигаретой…

- Ты хочешь сказать, он тоже…

- Да, он покойник.

- Ужас.

- Не думаю, что он мучился. Учитывая, насколько был пьян.

- Да плевать мне на него. Этот урод втоптал в грязь светлое имя Джейни Бартон…

«Да, да, да. Красавица и чудовище, оскорбленная невинность. Черт побери, Брюс, почему бы тебе не отложить всю эту патетику до послеобеденного онанизма?»

- Ума не приложу, почему она вообще вышла замуж за этого…

- Брюс, - перебил его Хэнк. – Тут огромная очередь у автомата. Давай обсудим все завтра, о’кей?

- А сегодня ты не появишься? – Брюс неохотно переключился на дела земные.

Взгляд снова упал на этикетку со словом «Экседрин». Пузырек опустился в карман.

- Нет. Сегодня я, пожалуй, помяну старину Чарли. Двинусь в Нью-Йорк завтра утром.

Повесив трубку, Хэнк вышел из будки, поймал такси и назвал адрес бара, в котором он вчера впервые увидел Чарльза Бартона живьем, а не на фото.

***

Сегодня в баре было пустынно. Пара помятых мужиков за столиком, морщась, тянули пиво из массивных кружек, похоже, отходя после вчерашнего веселья, да возле стилизованного под иллюминатор окна скучала с бокалом чего-то ярко-красного девушка в кожаном ошейнике с шипами и с черными крашеными волосами.
Хэнк прошел к стойке, сел на стул бомбу и спросил виски у пожилого бармена, лениво протиравшего рюмки полотенцем.

- Виски? – переспросил тот.

- Не волнуйтесь, мне уже есть двадцать один, - съязвил Хэнк. Голова просто раскалывалась, и он вожделел этой выпивки.

Бармен сыпанул льда в бокал и достал бутылку.

- Полный? – уточнил он.

- Ага. И не убирай бутылку далеко, дружище.

Прохладное пламя обожгло гортань и рухнуло в желудок. Бред, конечно, но головная боль сразу притупилась. Воскресный синдром, мать его.

Хэнк быстро прикончил первый бокал и жестом попросил повторить. Бармен не заставил себя упрашивать.

- Неудачно начался день? – поинтересовался он, убирая бутылку под стойку.

- Ну, я, по крайней мере, жив, а не сгорел заживо, - отозвался Хэнк. – Так что, наверное, день начался весьма неплохо.

Бармен (Хэнк вспомнил, что вчера за стойкой был он же) озадаченно наморщил лоб.
- Это вы о чем? – осведомился он.

Вместо ответа Хэнк вынул из внутреннего кармана сложенную вчетверо газету, развернул ее и положил перед барменом. Пока тот читал, Хэнк, потягивая виски, оглядывал помещение бара. В сущности, дыра дырой, с жалкой претензией на изящество. И иллюминатор, и штурвал, прибитый к стене, и репродукции с картин Бриско и Морана – все это смотрелось одинаково жалко на фоне деревянных рассыхающихся столов и стульев. Хотя, если как следует выпить, наверное, впечатление поменяется и бар превратится в самое уютное место в мире, правда, все равно, ни в малейшей степени не будет напоминать ни корабль, ни пристань.

- А у вас есть ром? – вдруг спросил Хэнк. В голове приятно шумело, и он уже успел позабыть о  газете, которую отдал бармену.

Пожилой мужчина не услышал вопроса. Его внимание было поглощено статьей. Через несколько секунд он поднял взгляд на Хэнка, и тот поразился – в глазах бармена стояли слезы.

- Бедный Чарли, - негромко сказал он. – Вы его знали, не так ли?

- Познакомился вчера. Ну, и раньше знал. О его существовании.

Хэнк сам понял, что его последняя фраза требует разъяснений. Вздохнув, он отхлебнул из бокала и вкратце рассказал о своей работе, о Джейн Бартон и о том, как накануне познакомился с ее мужем. Пока он рассказывал, бармен вновь наполнил его бокал и, поколебавшись, плеснул немного себе. Они выпили за Чарли Бартона.

***

Джейн Бартон, молодая звезда литературного Олимпа, заявила о себе семь лет назад, когда ей было всего двадцать два года. Ее дебютный  роман «Роса – это слезы ангелов» неожиданно возглавил список бестселлеров, озолотив как саму юную писательницу, так и издателей и, само собой, литературное агентство «Дэниэлс бразерс», которому Джейн доверилась изначально. Простая и трогательная история о сиротах, живущих в бедном приюте, об их тайнах, надеждах, любви и ненависти, казалось, могла проникнуть в сердце каждого. Негативные отзывы критиков, неизбежные, когда речь идет о бестселлерах, можно было по пальцам пересчитать. Да и те были написаны неуверенно, с осторожностью. Режиссеры дрались за право экранизировать роман. Это был головокружительный успех.

Но Джейн только набирала обороты. Через год ее вторая книга, «Последняя искра», произвела фурор не хуже первой. А еще через год – сборник рассказов «Никто не придет» - и опять успех. Та же тема, тот же стиль, те же надрывающие душу истории о детях, слишком рано столкнувшихся с чудовищно-равнодушной махиной мира взрослых. О том, как гаснут искры в детских глазах; о том, как тяжело жить без любви и поддержки; о том, как священное слово «мама» теряет свое значение, превращаясь в частицу бессмысленного ругательства.

За семь лет Джейн Бартон опубликовала семь книг. Гонорары ее росли и росли. Кто-то из журналистов назвал ее «американской Джоан Роулинг» и, пожалуй, тут была крупица истины.

«Дэниэлс бразерс» купались в деньгах, жизнь была прекрасна и удивительна, впереди ярко пылала путеводная звезда по имени Джейн Бартон. Которая могла разбогатеть, продавая свои тексты через Интернет, по пять центов за файл, и прекрасно об этом знала, но была слишком добра, чтобы сказать «адью» армии паразитов, сидящих у нее на шее.

А потом все закончилось. Нет, не иссяк волшебный источник вдохновения – Джейн, должно быть, унесла в могилу множество ненаписанных историй. Причина была банальна – рак. От чего еще может погибнуть знаменитость в наше время? Господь словно специально спустил с поводка этого бешеного пса, чтобы он рвал на части всех, кто чего-либо добился.

Джейн угасла буквально за полгода. Последний месяц она провела в больнице, не желая принимать у себя никого, кроме мужа, который, надо отдать ему должное, тогда не пил и был рядом со своей супругой до последнего ее вздоха. Как, должно быть, он и клялся на процедуре венчания, если, конечно, они венчались – Джейн не баловала прессу личной информацией.

Первое время Чарльза Бартона никто не беспокоил, из уважения к его потере. «Дэниэлс бразерс» занимались другими делами, раскручивали перспективных авторов. Но по прошествии года дела агентства пошли хуже некуда. Звонких имен не появлялось, привычные авторы, на которых всегда можно было положиться, один за другим ушли в творческий кризис. Конкуренты множились и наступали на пятки. В такой обстановке Брюс Дэниэлс, один из соучредителей компании «Дэниэлс бразерс» (его брат, кажется, занимался только нытьем и подсчетом прибыли, но его пай в общем деле все же был) принял решение раскопать могилу Джейн Бартон. Определенно настала пора «Избранного», «Раннего», «Неизвестного» и «Неопубликованного». По слухам, Джейн продолжала писать чуть ли не до самого конца, так что у Брюса были серьезные основания рассчитывать, что удастся найти в ее архивах материал для еще двух-трех книг. Может, на худой конец, дневники и записные книжки – фанаты прожуют все, над чем будет стоять имя Джейн.

Найти Чарльза Бартона по телефону не удалось, и Хэнк Льюис был откомандирован из Нью-Йорка в Боулинг Грин, чтобы убедить вдовца известной писательницы продать сохранившиеся рукописи. Хэнк был спец в переговорах, мог дьявола убедить перекреститься, и на задание он отправился с легким сердцем. Но дома Чарльза не оказалось, а соседи сказали, что, скорее всего, он в баре «Старая пристань», что в пяти кварталах отсюда. Туда-то и направился Хэнк.
Он вошел в двери «Старой пристани» в половине шестого вечера. Внутри было душно, накурено; стоял веселый гул голосов, кто-то на кого-то орал, где-то боролись на руках, тут же рядом играли в карты; трое симпатичных официанток сновали между столиков, улыбаясь похабным комплиментам и делано возмущаясь, когда кто-то пытался ущипнуть их за отменные задницы.

Хэнк, который привык в подобных заведениях проводить каждое воскресенье, пробрался к стойке и спросил пива. Была еще только суббота, и напиваться ему не хотелось. К тому же он был на работе.

Получив кружку «Гиннеса», Хэнк расплатился, повернулся спиной к стойке и стал разглядывать собравшихся людей. Процентов на восемьдесят это были работяги с мебельной фабрики, стоящей неподалеку, бурно отмечающие окончание рабочей недели. Многие из них уже порядком нагрузились; жены многих из них, вероятно, будут сегодня вечером плакать в углу, зажимая ладонями разбитые губы, с ненавистью глядя на храпящую тушу мужа, распространяющую по квартире кислый запах перегара. Но это будет потом, а сейчас они – самые милые парни на свете, готовые пойти друг за друга в огонь и в воду.

Оставшуюся часть собравшихся в этот вечер под крышей «Старой пристани» составляли несколько молодых людей, у которых, наверняка, постоянно спрашивали документы перед тем как продать спиртное, и, так называемые, потерянные души. Последние всегда присутствовали в любом баре из известных Хэнку. В стороне от общего веселья они сидели за столиками или у стойки и тихо напивались, глядя в пустоту. Хэнк обычно избегал их общества, следуя мудрому правилу: никогда не пить с алкоголиками, но сегодня, видимо, придется сделать исключение. Потому что Чарльза Бартона следовало искать среди них.

Хэнк не ошибся: человек, внешность которого была ему знакома по фотографиям, сидел в одиночестве за столиком в самом углу бара. Перед ним стояла пустая бутылка из-под виски «Старая Вирджиния» и пустой стакан. В тот миг, когда Хэнк нашел его взглядом, он поднял руку и жестом подозвал официантку. Довольно быстро к нему подошла блондинка в короткой майке и шортах (наряд как раз для подобного места, не хватает только надписи на майке «Fuck me, please») и, видимо, осведомилась, чего желает мистер. Выслушав ответ, она покачала головой и что-то сказала. До Хэнка донеслось сквозь шум слово «хватит», произнесенное с вопросительной интонацией. Чарли, видно, дал девице понять, что ему еще очень даже не хватит, поскольку она взяла со стола бутылку и удалилась.
Звучала музыка: Джим Моррисон запел «People are strange», потом мощно грянули «Creedence». Официантка вернулась к столику Чарльза, неся на подносе полную бутылку.

«Этот парень только что прикончил в одиночку целую бутылку виски и сейчас примется за вторую. О чем, мать твою, ты собираешься говорить с ним?» - мысленно произнес Хэнк. Ответа он не находил, продолжал пить пиво.
Чарли тем временем взял официантку за запястье и усадил напротив себя. Та обеспокоенно оглянулась, но, убедившись, что никому из присутствующих не требуется ее помощь, расслабилась и даже закинула ногу на ногу. Видно, ничего необычного в сложившейся ситуации не было. Может, Чарли рассказывал такие смешные анекдоты, что девушке было интересно его слушать, а может, не скупился на чаевые. Последнее он мог себе позволить: только последний роман его покойной жены принес около семи миллионов долларов – сумма, которую они просто не успели бы потратить даже наполовину.

Хэнк допил пиво, убедился, что может позволить себе еще, не опасаясь захмелеть, и попросил бармена повторить. Тут рядом с ним пристроился крайне разговорчивый толстяк, немедленно начавший поносить «проклятых республиканцев», и Хэнк предпочел отойти. Отхлебывая пиво, он прошел мимо занятых столиков и остановился неподалеку от Чарльза с его собеседницей, сделав вид, что разглядывает покрытый лаком штурвал, висящий на стене. Отсюда он мог слышать обрывки разговора интересующей его пары, точнее – обрывки монолога Чарльза. Суть ухватить не получалось. Хэнк отметил только, что несколько раз прозвучало слово «Джейни». Конечно, чем еще он мог заинтересовать молодую девицу, как не тем, что на протяжении семи лет делил постель с известной писательницей.

Краем глаза Хэнк изучил мужчину и содрогнулся. Да, только издали он еще был похож на того подтянутого мужчину, которого Хэнк видел на фотографиях рядом с Джейн Бартон. Седые волосы, землистого цвета лицо, огромные круги под глазами. Развалина, алкоголик – и ничего больше.

Хэнк уже хотел развернуться, допить пиво и покинуть бар, отложив разговор до следующего дня, но не успел. Чарльз вскочил на ноги, едва не опрокинув столик на официантку, ловко подхватил почти упавшую бутылку и заорал, перекрывая «House of the rising sun» в исполнении Animals:

- Посмотри на меня, мразь!

Головы всех присутствующих, включая Хэнка, повернулись к нему. Чарльз, шатаясь, вышел в центр зала, поднял глаза и руку с бутылкой вверх.

- Смотри, что я делаю!

Он покачнулся, махнул бутылкой, и немного виски выплеснулось на пол.

- Давай, останови меня, сука! – продолжал орать Чарли. – Смотри, что я сделал с этими гребаными деньгами! Что же ты никак не вмешаешься? Погляди, это – последняя! Последняя, мать твою!

И он принялся жадно пить виски прямо из горлышка.

Хэнк почувствовал, как внутри у него все закипает. Подонок, какой же подонок! Больше всего Хэнку хотелось сейчас вырвать бутылку из рук этого недоделка и разбить ее об его рожу. И плевать на все эти рукописи. Может, он так и поступил бы, если бы не голос бармена:

- Чарли, перестань!

Музыку к этому моменту уже выключили, все разговоры смолкли, и голос бармена прозвучал едва ли не в полной тишине.

Чарли опустил бутылку, в которой недоставало доброй половины, и повернулся на голос. Он уже не мог стоять ровно, его шатало, как взбесившийся метроном.

- Оставь бутылку и иди домой, проспись хорошенько, - продолжил бармен. – Не заставляй меня звать вышибалу.

Несколько секунд Чарли молчал, осмысливая услышанное, потом вдруг улыбнулся.

- О’кей, - сказал он, еле ворочая языком. – Но бутылка моя. Я заплатил за нее.

«Да уж, конечно заплатил, - подумал Хэнк. – Непосильным трудом нажитыми деньгами».

Чарли, с трудом удерживая верное направление, прошел к двери и покинул «Старую пристань», как оказалось, навсегда. Хэнк колебался недолго. Оставив на стойке недопитую кружку, он вышел вслед за Чарли, слыша, как за спиной вновь зарождается привычный гул. А почему нет? Жизнь продолжалась.


Больше всего Хэнк боялся, что Чарли сядет за руль – тогда рукописи придется выкупать с аукциона. И в первый миг он подумал, что его опасения подтвердились. Чарли зигзагами подошел к припаркованному на противоположной стороне улицы «Форду», открыл водительскую дверь.

«Приплыли, - подумал Хэнк. – Мой долг, как добропорядочного американца, остановить его или сообщить в полицию».

Но Чарли всего лишь достал сигареты из бардачка. Закурив, он пошел по обочине пустынной дороги, размахивая бутылкой, иногда отпивая из нее и выкрикивая неразборчивые фразы. Лучи заходящего солнца окрашивали все вокруг в красноватый цвет, превращая сцену обычной человеческой деградации в нечто апокалиптическое.
- Чарли, если тебя не собьет машина или не заберет патруль, то ты, считай, родился в рубашке, - пробормотал Хэнк.

Он преследовал несчастного вдовца на расстоянии пятнадцати футов и практически не сомневался, что тот и не подозревает о его существовании. Путь до дома занял у мистера Бартона около получаса. За это время его обогнали три попутных автомобиля и пронеслось навстречу пять. Всем им мистер Бартон грозил бутылкой, содержимое которой все уменьшалось, и покрывал водителей отборной матерной руганью. Упал он только один раз, но почти сразу встал. Даже из бутылки, насколько мог заметить Хэнк, не вылилось ни капли.

Когда, наконец, Чарли зашел в свой дом (процесс открытия замка занял у него пять минут и стоил трех падений связки с ключами на крылечко), Хэнк остановился у начала подъездной дорожки и задумался. Идти сейчас? Или все же отложить до завтра? Но к чему тогда было все это преследование? Нет, идти – так идти до конца. Может, в таком состоянии Чарли будет легче принять решение.

Хэнк решительно преодолел дорожку и, во второй раз за день, постучал в дверь. Ответа не было, но дверь, которую Чарли забыл запереть, приоткрылась, и Хэнк расценил это как приглашение. Он вошел, крикнув:

- Мистер Бартон, вы дома?

Тишина и темнота. Хэнк переступил с ноги на ногу, не решаясь ступать в неизвестность. Он провел рукой по косяку, в надежде найти выключатель, и его старания увенчались успехом. Только нажать кнопку Хэнк не успел. Его остановил голос:

- Не надо. Я не плачу за свет. Его отрубили давно.

Хэнк замер. Его глаза попривыкли к темноте, и теперь он мог различить силуэт Чарльза, который сидел в кресле у дальней стены гостиной. Голова его была наклонена так низко, что подбородок, должно быть, упирался в грудную клетку. Еще Хэнк оценил состояние помещения, в котором находился. На полу валялись горы хлама, разглядывать который при свете Хэнку совсем не хотелось. Достаточно было и запаха, говорившего о том, что где-то здесь валяются гниющие остатки пищи, а может, и дерьмо. Чарли, похоже, давно переступил границу между человеком и животным.

- Вы за мной? – негромко, сдавленно произнес Чарли и забормотал:

- «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной…»

- Мистер Бартон, меня зовут Хэнк Льюис, - поспешил представиться Хэнк, борясь с приступами тошноты. Бартон явно принял его за кого-то другого. Может, решил, что за ним приехали санитары из дурдома. Судя по всему, он вполне мог этого ожидать.

Хэнк сделал было шаг по направлению к Чарльзу, но споткнулся и чуть не упал. Предмет, за который он зацепился ногой, рухнул на пол с металлическим гулом и плеском. Хэнк машинально нагнулся, чтобы поднять его и в умирающем свете солнца, заглянувшего в открытую дверь, увидел, что это алюминиевая фляга, стоявшая рядом с еще тремя такими же. Тяжелая, полная.

- Я не боюсь тебя, ублюдок, - меланхолично заявил Бартон, заставив Хэнка отвлечься от размышлений о канистрах. – Делай то, зачем пришел. Или я сделаю это сам, трусливый сукин сын. Ты знаешь, сколько у меня осталось?  - Бартон помахал в воздухе бутылкой. – Мало. Адски мало, но хватит, чтобы дойти до самого ада. А в аду твоя гребаная мамаша отсасывает самому дьяволу, так ведь?
Чарльз захохотал, словно отмочил шутку века. Он даже сполз с кресла и встал на колени, заливаясь смехом. Однако вскоре смех превратился в сдавленные всхлипывания.

- Джейни, - простонал он. – Как же мне тебя не хватает, малышка…

Хэнк почувствовал, что желание избить этого сморчка становится невыносимым. Ему стоило больших усилий разжать кулаки.

- Прекратите ныть! – крикнул он, и Бартон от неожиданности замолчал. – Я не собираюсь ничего с вами делать, понимаете? Я представляю агентство «Дэниэлс бразерс», мы занимались продвижением романов вашей покойной супруги…

Хэнк пожалел, что сказал это. Плечи Бартона вновь задергались, и он затянул чуть ли не фальцетом:

- Джейни, Джейни! Я так тебя люблю, за что, почему все это…

- Да ты что? Любишь? – Хэнк решительно шагнул к Чарльзу и присел на корточки напротив него. Он знал, что срывается, знал, что потом будет ругать себя последними словами, но сдержаться уже не мог.

- Слушай меня, грязный сукин сын, - металлическим голосом произнес Хэнк. – Твоя жена была великой женщиной и по достоинству оцененной обществом. Всеми, кроме тебя. Пока она создавала свои шедевры, ты, видимо, не вылезал из бара, так ведь? Почему бы и нет, если жена зарабатывает миллионы! Знаешь, кто ты? Ты – жалкий червяк, паразит! Посмотри вокруг!

Хэнк вскочил и обвел широким жестом темное помещение.

- Во что ты превратил этот дом? Во что ты превратился сам? За один какой-то год, прошедший с ее смерти! Ну, теперь-то ты счастлив? Когда спустил на ветер все ее состояние?

Хэнк замолчал, тяжело дыша. Он уже начинал жалеть о своей вспышке. Как теперь говорить о рукописях? Или лучше прийти завтра, когда мистер Бартон забудет о его визите? Да, раз уж на то пошло, можно ли надеяться, что рукописи уцелели в этом хаосе?

- Нет, - сказал Чарльз, продолжая стоять на коленях. Солнце уже совершенно закатилось, и он теперь выглядел как большое темное пятно.

- Что «нет»? – переспросил Хэнк.

- Не все состояние. Еще осталось. Чуть-чуть.

В тишине, нарушаемой только скребущейся где-то в отдалении мышью, Хэнк расслышал сначала бульканье, а потом звук торопливых глотков. Бартон, давясь, допивал виски.

Не говоря ни слова, Хэнк развернулся и пошел к выходу. На этот раз ему посчастливилось ни обо что не споткнуться, и он уже сделал было шаг за порог, когда вслед ему донесся голос Чарльза.

- Эй, Льюис!

Хэнк обернулся, удивляясь, что в уничтоженном алкоголем мозгу Бартона осталась такая мелочь, как его фамилия.

- Что?

- Помнишь, как в «Последней искре» этот русский мальчишка рассказывает Элизабет сказку про  Солнцеву сестру?

Хэнк вспомнил этот эпизод в романе и кивнул.

- Да, и что?

- Ну вот, - продолжал Бартон. – Там еще были два великана. Один вырывал деревья из земли.  И осталось вырвать всего штук пять. А когда он вырвет их – тогда и умрет. А потом, в конце, когда вдруг тот парень бросает гребень, и вырастает целая роща…

Бартон помолчал. До Хэнка вновь донеслись булькающие звуки.

- В общем, мне кажется, эти русские знают, что такое по-настоящему дойти до точки!

Бартон оглушительно захохотал, потом внезапно прервался и сказал:

- Мистер, у вас не найдется пары баксов? Или волшебного гребня, чтобы вокруг меня вырос лес из бутылок «Старой Вирджинии»?

Хэнк не хотел больше слушать. Он вышел навстречу ночи, а в спину ему летел истерический смех мистера Бартона.


Бармен покачал головой, выслушав сбивчивый рассказ Хэнка, который уже дошел до того состояния, в котором мысли начинают лениво наскакивать одна на другую, путаясь и поворачиваясь под самыми неожиданными углами.

- В общем, зря я с ним так, - подытожил он, глядя в полупустой стакан. – Может, если бы не я…

- Чушь, - перебил его бармен. – Он бы сделал то же самое, даже если бы вы вообще не родились на свет. Может, не этой ночью, а следующей, но сделал бы обязательно.

Хэнк с интересом посмотрел на человека за стойкой.

- Он что, говорил об этом?

Бармен склонил голову набок, как бы говоря: и да и нет.

- Когда хорошо знаешь человека, такие вещи понимаешь без слов. А я знал Чарли, знал хорошо.

Хэнк посмотрел было на часы, но тут же отвел взгляд. Сегодня же воскресенье! За неделю так привыкаешь торопиться, что трудно перестроиться. Да, спешить ему некуда, дома никто не ждет, в голове весело гудит. Отчего бы не поговорить с этим стариком?

- А жену его вы тоже знали? – поинтересовался Хэнк.

- Мельком, - отозвался бармен. – В основном с его слов. Сама-то она сюда не часто захаживала.

- Ну да, - усмехнулся Хэнк и тут же об этом пожалел.

- Вы плохо думаете о ней, мистер. Джейн не была снобом. Она со всеми была запросто, и пару раз мы с ней мило поболтали, она сидела здесь, на этом самом стуле, на котором сейчас сидите вы.

Хэнк поерзал на стуле.

- Знаете, - сказал он, прищурившись на бармена. – Если у вас найдется какая-нибудь еда, я с удовольствием послушаю ваш рассказ о Чарли и его жене.

- Какой рассказ? – нахмурился бармен. Но по его морщинистому лицу было видно: он прекрасно все понимает и хочет рассказать.

- Ну не притворяйтесь же! – Хэнк чуть повысил голос; мужчины за столиком посмотрели в его сторону. – Я вижу, что у вас на языке вертится история. А я прекрасный слушатель!

Бармен вздохнул, всем своим видом давая понять, что сдается перед чудовищной силой.

- Тони! – крикнул он, повернувшись к приоткрытой двери кухни.

- Да, босс? – послышался оттуда чей-то сонный голос.

- Поджарь-ка стейк, да тащи его сюда.

- Понял, босс!

Бармен повернулся к Хэнку и, указав в сторону кухни, заметил:

- Плита горячая, думаю, долго ждать не придется.

Лишь только он договорил, из кухни донеслось шипение масла. Хэнк сглотнул слюну.

- Знаете, я не был другом Чарли в привычном смысле этого слова, - начал говорить бармен. – Мы с ним виделись только здесь, на протяжении восьми лет. Он частенько заходил сюда после работы, просто попить пива. У них, знаете ли, была своя компания.

- А где он работал?

- На мебельной фабрике, - сказал бармен, и Хэнк кивнул, словно так и думал. – Они заходили сюда после смены, восемь молодых парней, веселые, смеющиеся. Вот они были настоящими друзьями. Те, кому не посчастливилось учиться в колледже. Они всегда были радостными, даже если не все было ладно в семье или на работе. Сюда они всегда приходили в хорошем настроении и не хватались поминутно за сотовые телефоны, пытаясь между третьей и четвертой решать проблемы мировой важности. Когда каждый день (ну, или почти каждый) видишь одних и тех же людей, поневоле вступаешь с ними в разговоры. И я, ни разу не бывавший на этой фабрике, мог с легкостью перечислить по именам всех, кто там работал, знал, какой станок работает гладко, а какой давно пора списать. Знал, на какие деньги директор фабрики купил себе новый «БМВ»…  Они все мне рассказывали, а я слушал и смеялся. И на те полтора  - два часа, что эти ребята тут сидели, мы были самыми лучшими друзьями, каких только можно вообразить.

Чарли был такой же, как они. Впервые он пришел сюда летом 2003 года, а осенью он уже рассказывал мне о таких вещах, о которых его друзья даже не подозревали. Как-то я упомянул об одном из понравившихся мне рассказов Джека Лондона (вот уж кто умел писать о настоящих людях!), как Чарли перечислил мне еще с десяток других, которые, как он говорил, «ты обязательно должен прочитать, потому что они – супер!» Вот так… А его друзья, наверное, и не предполагали, что он читает что-либо, кроме порно-журналов в туалете. В общем, постепенно между нами установилось доверие. И, наверное, я был первым, кому он в декабре 2003 года сказал, что влюбился. Конечно, он был пьян, иначе не затеял бы этот разговор. Но, тем не менее, я тут же все узнал про эту замечательную девушку, которая пленила его сердце почище любых рассказов.

Джейн тогда работала официанткой в кафе, неподалеку от дома, где жил Чарли. Он обычно не ходил по кафешкам, но случайно увидел Джейн в окно, идя с работы, и зашел. Но если вы думаете, что они в тот же вечер целовались под веточкой омелы, то вы серьезно ошибаетесь. Джейн оказалось той еще штучкой. Она динамила парня до самого лета, а он ходил к ней в кафе каждую неделю, а уж в окна-то каждый день поглядывал.

Мне было жалко парня, но я не знал, чем ему помочь. Пока мне на глаза не попалось объявление о том, что к нам в город приезжает сам Скотт Лэндон, читать отрывки из нового романа. Вот тогда у меня в голове как будто щелкнуло что-то. Вечером, увидев Чарли, я посоветовал ему пригласить Джейни в Прэтт, и он… черт, да он прямо просиял! Ну, в общем, вы понимаете. Через пару месяцев он уже показывал мне кольцо, которое хотел подарить своей ненаглядной. И я был очень рад за них.

Свадьбу они справили скромно, почти без гостей. Родители Чарли тогда уже умерли, а Джейн… Ну, вы знаете, выросла в детдоме. В общем, после церемонии они пришли сюда. Я подготовился, мои парни настряпали всякого. Пустили только друзей Чарли и Джейни. Их было не так уж и много, но, насколько я помню тот вечер, никому не было скучно. Это был один из лучших вечеров, что когда-либо проходили в «Старой пристани»…

О том, что Джейн пишет роман, я, разумеется, знал – мне под большим секретом рассказал об этом Чарли. Но ни он, ни я даже предположить не могли, во что это все выльется.

После свадьбы Чарли стал заходить реже, поэтому о выходе книги я услышал по телевизору, в местных новостях. Помню, я еще подумал, что это какое-то совпадение. Ну, понимаете, трудно поверить, когда люди, которые живут рядом с тобой, которых ты знаешь, как родных, вдруг становятся знаменитыми. В тот же день я зашел в книжный магазин и купил эту книгу, «Роса – это слезы ангелов». Тут и развеялись все мои сомнения: с обратной стороны обложки на меня смотрела наша Джейн!

Книгу я прочитал за ночь, хотя обычно читаю крайне медленно. Впечатлений было море. Я до сих пор помню это стихотворение, хотя вообще-то с поэзией не очень:

Сегодня, ты видишь, роса на траве
Сияет, на солнце играя.
Не плачь! Я дарю эту радость тебе.
Об этом никто не узнает.

Никто не сумеет мечту отобрать,
Никто не сотрет твои грезы.
Роса - это то, что другим не понять.
Роса - это ангелов слезы.

Помню, что когда, наконец, лег в постель, то долго не мог заснуть, все думал: неужели эта милая девушка столько всего пережила, столько видела и не зачерствела душой, не стала циничной и угрюмой. Если вы видели ее, то не могли не заметить, что она вся так и светилась настоящей жизнью.

Чарли появился через несколько дней, взял, как обычно, пива, смеялся, шутил, как будто ничего не изменилось. Я достал эту книжку (которую, честно признаться, уже потихоньку перечитывал по второму разу) и спросил, не подпишет ли его супруга  мой экземпляр. Чарли смутился, но книжку взял. Так через несколько дней я стал одним из немногих обладателей автографа Джейн Бартон. Вы знаете, она не любила раздавать автографы…

Друзья Чарли, разумеется, тоже все знали, хотя книгу едва ли прочитала половина из них – эти парни предпочитали развлечения попроще. Но зато все они с увлечением подсчитывали гонорары, которые Джейн, должно быть, получала за свои труды. Я не лез в эти дела, потому что видел, что Чарли такие разговоры неприятны. Тогда я думал, что он просто комплексует, потому что жена зарабатывает больше него. А ребята постоянно наседали с вопросами. Почему, спрашивали они, Чарли с женой до сих пор живут в жалкой квартирке в рабочем квартале? Почему Чарли ездит все на том же стареньком «Форде», который он купил вскоре после свадьбы? Почему, в конце концов, он не уволится с этой сраной фабрики? Вопросы эти оставались без ответов.

Несколько лет все так и шло. Чарли заходил в «Пристань» два-три раза в месяц, мы с ним болтали о политике, о бейсболе, о книгах и фильмах (они с Джейн были настоящими киноманами и не пропускали ни одной новинки). Изредка заходила и Джейн. Тут уж и я не мог не удивиться, видя, что она ходит все в той же простой одежде, что и тогда, когда работала официанткой. (Ей пришлось уволиться из кафе. Если уж Чарли было тяжело отбиваться от любопытствующих, то Джейн, надо думать, было еще сложнее) Но я не задавал вопросов, зная, что наша дружба может из-за этого дать трещину. Да и какое мне дело до чужих капиталов?

Однажды тайна все-таки раскрылась. Чарли тогда пришел в плохом настроении – вышел какой-то конфликт с начальством на фабрике, - и крепко надрался. Он сидел тут, у стойки, пил виски стакан за стаканом и на чем свет стоит материл начальника цеха и директора фабрики. Вот тогда я и спросил его: Чарли, а почему ты не уволишься, раз с тобой так обошлись? Он удивленно посмотрел на меня и сказал: «А на что мы будем жить? Тут у меня хорошая зарплата, а на новом месте мне придется год пахать, чтобы получать столько же». Я не сдержался и ляпнул: «Но разве Джейн не зарабатывает на своих романах?» Их к тому времени вышло, наверное, штук пять.

Услышав имя Джейн, Чарли вдруг совершенно переменился в лице. Он улыбнулся, так по-доброму, и посмотрел мне в глаза. «Моррис, - сказал он. – Джейни – она просто ангел. На всей планете нет девушки, которая могла бы с ней сравниться. Знаешь, когда ее первый роман напечатали, она получила чек на круглую сумму. Потом было значительно больше, но в первый раз мы были в шоке и от этого. Вечером мы лежали в постели и планировали, что купим дом, заведем детей. Джейн фантазировала, какие картины она развешает по стенам. Хотела сделать оранжерею – она ведь очень цветы любит. С этими мыслями мы заснули. А потом я проснулся, потому что она плакала, сидя на краю постели. Было часа три ночи. Знаешь, Моррис, я не примерный муж, конечно, но никогда не доводил Джейни до слез. А тут она почему-то плакала. Я так испугался. Сел рядом с ней, спросил: «Что с тобой, дорогая?», а она сказала: «Я не могу». Это все, что она могла сказать.

Когда я ее успокоил, когда высохли ее слезы, она смогла объяснить. Сказала, что не может тратить эти деньги на свое счастье. Сказала, что заработала эти деньги на горе и несчастье тысяч детей. Сказала: «Я никогда не смогу заснуть в этом доме, зная, что его фундамент – их слезы». Что я мог ей сказать? Я хотел, чтобы она была счастлива, понимаешь? Я не стал ее убеждать. На следующий день она пожертвовала все деньги детдому, в котором воспитывалась. Сделала это анонимно. Мы себе не оставили ни цента и, наверное, так было правильно. Во всяком случае, Джейн больше не плакала. А для меня это было главное. И остальные деньги мы тоже переводили в приюты, в разные. Хоть как-то помочь этим детям. Потому что они заслужили хоть каплю любви и заботы»

Меня, честно признаться, как доской по голове огрели. Я и представить себе не мог, что бывают такие люди, как Джейн – она и правда была ангелом. Чарли, конечно, спохватился и попросил меня никому не рассказывать, и я, конечно, никому не рассказал. Кроме вас, сэр. Но, думаю, теперь это уже не имеет значения…

Хэнк уже доел бифштекс и теперь сидел, сжимая в руке, застывшей на полпути от столешницы до рта, бокал. История его потрясла. Он давно знал Джейн, знал, как очень милую и добрую девушку, но предположить такого даже не мог. Все-таки их отношения были сугубо профессиональными.

В «Пристань» стали заходить люди, сделалось шумно. Появились официантки, зазвучала музыка – на этот раз «Jefferson Airplane». Бармен, которого, как выяснилось, звали Моррис, ненадолго покинул Хэнка, наполнил пару бокалов пивом, перебросился парой шуток со знакомыми клиентами и вернулся.

- А как же тот дом, который сгорел? – спросил Хэнк. – Чарльз, конечно, превратил его в помойку, но раньше ведь это был шикарный особняк в неплохом районе. Он, должно быть, стоил целое состояние. Чарли ведь не мог купить его на свою зарплату, так ведь?

Моррис нахмурился, глядя в стойку. Видно было, что ему тяжело говорить.

- Это самая печальная часть истории, - сказал он. – И я, честно признаться, не знаю подробностей. Чарли к тому времени почти перестал заходить ко мне, а уж о своих делах и вовсе не распространялся. Так, некоторые оговорки, ничего конкретного. Я могу только предполагать. И я могу предположить, что однажды Джейн изменила свое мнение. Возможно, что после публикации последнего романа она сказала Чарли: «Послушай, может, мы могли бы купить дом, что скажешь? Купим хороший большой дом и усыновим ребенка, а может даже и двух?» Своих детей у них никогда не было. Возможно, Джейн была бесплодна, возможно – Чарльз. А может, она не могла позволить себе завести ребенка по той же причине, что не хотела тратить свои деньги. Я не знаю. Но могу предположить, что однажды она обратилась к Чарли с таким вопросом. Возможно, он согласился не сразу. Скорее всего, они это долго обсуждали. Но, в конце концов, он уступил, и они купили этот дом. А вот что я знаю точно, так это то, что через месяц после покупки дома Джейн почувствовала себя плохо и легла в больницу. Дальнейшее должны знать и вы. Рак желудка. Три операции. А потом – только капельница с морфием и чудовищная боль. Бедняжка долго мучилась, она боролась за свою жизнь. Я навещал ее несколько раз, а уж Чарли вовсе жил в ее палате. Конечно, с фабрики его тогда уволили, но вряд ли он даже узнал об этом.

После ее смерти я думал, что долго не увижу Чарли. Но он появился буквально на следующей неделе. Заказал виски. Сидел и молча пил, ни с кем не хотел разговаривать. Когда кто-то из старых друзей подходил и пытался выразить свое сочувствие, он молча уходил в другой конец бара. Тогда я понял, как выглядит человек, у которого забрали все. Он был абсолютно пуст, ничего не осталось от прежнего жизнерадостного Чарли, который мог битый час взахлеб пересказывать мне сюжет какого-нибудь фильма или книги. Он приходил каждый день и напивался в одиночестве. Иногда уходил на своих двоих, иногда кто-то его довозил.

Постепенно он начал буянить, приставать к людям с разговорами, заставлял их выслушивать, как он любил свою жену и как несправедливо ее у него отобрали. Для всех это был просто пьяный бред, но я видел, сколько боли скрыто за этими словами. Он часто кидался в драку с первым попавшимся человеком. Обычно я выставляю на улицу тех, кто так себя ведет, они отпугивают людей, и ничего хорошего в этом нет. Но с Чарли я так поступить не мог. Когда-то он был моим другом, и я спускал ему все. Несколько раз пытался с ним говорить, но – без толку. Последние месяцы он меня, кажется, даже не узнавал.

Я знаю(уж не спрашивайте, откуда, хороший бармен знает много разных вещей), что просила у него Джейн перед смертью. Она хотела, чтобы все оставшиеся деньги он перевел в детский дом. Но Чарли этого не сделал.

- Почему же? – спросил Хэнк. – Если он так ее любил…

- Он ее любил сильнее, чем вы можете себе представить, - ответил Моррис, глядя прямо в глаза Хэнку. – Она была его жизнью, не меньше, но, может быть, намного больше. И я могу предположить, как он воспринял ее уход. Джейни ведь заболела сразу после того, как впервые решила потратить эти деньги на себя. Чарли считал это божьей карой. Карой, с которой он не мог смириться. И когда Джейн не стало, он начал мстить. Он пил – не виски, нет, - пил эти чертовы деньги, бутылку за бутылкой, в надежде, что однажды наказание постигнет и его. Он жаждал смерти. Возможно, не для того даже, чтобы вновь встретить Джейни в лучшем из миров, но чтобы посмотреть в глаза создателю и… я не знаю… плюнуть ему в лицо? Потому что Джейн была для него превыше бога.

Хэнк допил виски и задумался над услышанным. Какая-то его часть, возможно, большая, искренне верила, что все обстояло именно так, как об этом рассказывал Моррис, но другая часть, циничная, скептическая, могла кое-что возразить.

- Если все было действительно так, - начал он, - то я не понимаю одного. Вчера, когда я был тут, я слышал его разговор с официанткой. Он говорил о Джейн, все верно, но потом, когда он сорвался с места, вы помните, что он кричал? Я разведен, моя бывшая супруга в добром здравии, между нами уже давно нет ничего общего, но таких слов в ее адрес даже я бы никогда не сказал. Как бы сильно не был пьян.

Моррис с удивлением посмотрел на Хэнка.

- Я думал, вы поймете, - сказал он.

- Пойму что?

- Он говорил не с ней.

- Не с ней? Тогда с кем же?

С дальнего конца стойки кто-то громко требовал пива, наполняющийся бар шумел все сильнее, музыка играла все громче, а Моррис все так же неподвижно стоял, глядя на Хэнка, и в уголках его глаз опять заблестели слезинки.

- Он говорил не с ней, - повторил Моррис. – Он говорил с богом.

Февраль – март 2013 г.