7. Село Богородское

     Лошади привычно взяли с места и легко тронули сани по хрустящему, словно картофельный крахмал, снегу. Гаврил придержал коней, а выехав на большак, пустил вольной рысью. Сани гулко постукивали полозьями по накатанной дороге, соскальзывали на раскатах и, ударяясь кромкой полоза о край колеи, покачивали ямщика.

  Хорошо ехать по зимней дороге на сытых лошадях! Матовые отблески подков мелькают в лунном свете под копытами коней. Дорога стремительно наплывает и разбегается по сторонам, уступая свой простор силе и напору коней. Зябкая свежесть безветрия наваливается на лицо широко и мягко; не обжигает, а освежает открытое  погоде лицо. Мех тулупа обволакивает тело теплом и уютом, не неволит ямщика скокужиться и  потеряться в ветхой одежонке.

   За крайними избами деревни начинался  лес. Вековые ели стояли вдоль дороги шеренгами сказочных великанов широко раскинув вокруг себя подолы зеленых кафтанов. Плечи их покрывали белоснежные мантии. По полям накидки были расшиты бесчисленным множеством крохотных изумрудов. В лучах лунного света блики этих россыпей лучились холодным блеском радуги.
  Головы исполинов возвышались над кронами других деревьев. И казалось там на недосягаемой для других высоте они лунными ночами ведут между собой молчаливый, ведомый только им, разговор.

Скоро дорога миновала крохотный мостик лесной речушки и устремилась на подъём. Там за пологим пригорком, всё так же, не меняя направления, она по ровному месту выбегала на опушку леса.
  В лунном свете январской ночи край села со стороны деревни виделся  на горизонте не ярко, но отчётливо. Другой его край терялся в низине за крышами изб, скатываясь к железной дороге. В центре села высоко и невесомо устремлялась к небу стройная колокольня церкви Святой Богородицы. И село, и церковь носили  это – угодное богу имя.

  Сани нырнули в ближнюю к деревне крайнюю улицу. За окнами домов было темно и тихо.  На окраине домики стояли невеликие. Некоторые были меньше деревенской избы, по фасаду обнесёны были заборами.

  Ближе к центру, в купеческих теремах окна светились светом дорогих ламп. Слышался праздный говор и смех. Печалился голос гитары. А из дома купца Саврасова, доносился разухабистый наигрыш тальянки; отрывки озорной частушки и топот каблуков. В этом доме и слышать не хотели об исходе Рождества.

  « Кому клюква, а кому – клюквенная…»  – припомнилась Гаврилу поговорка дядюшки Алексея.  « Вот и отпусти парней в село… Не воротишь. А какими вернутся – сам рад не будешь», – неприязненно подумал он и, отвернувшись от неприятного места, стал разглядывать другую сторону улицы.

  Дома в селе отличались от деревенских изб. Окна были больше. Стекло врезано гладкое, без пузырей и морщин. А заборы под домами были выше и глуше. В деревне изба прямо на улицу окнами глядит и никакого забора под окнами. В селе дом глаза за забор прячет.
   В деревне собаку не в каждом доме держат, а здесь в каждом не по одной. В деревне прятаться не от кого, да и незачем; ушёл человек из избы, приставил, невелик батожок к двери, любому ясно – в избу ломиться незачем. А здесь? – Замки да заборы, вся жизнь на запоре… Да и худых людишек здесь с избытком развелось. Раньше не так было…

  Повернув в центре села налево, сани заскользили под гору по широкой улице на восточную окраину поселения. Снег здесь еще до Рождества был прибран на обочины дороги. Очищены были и тротуары. Ещё недавно ватага дворников скребла и откидывала снег, расчищая проходы и подъезды к лавкам и магазинам. А у питейного заведения Саврасова, тротуар и крыльцо были посыпаны свежим, жёлтым песком.

   «Пей, не робей, – неприязненно думал Гаврил проезжая мимо кабака.  –  А чтобы никакой выпивоха не поскользнулся да не разбил, чего не следует, песочку посыпали. Только заходи, только пропей последнее. А мы тебе и, удобство сочиним, заботу о  тебе выкажем. Ночи не спим, о тебе заботимся.  А то, что твоя семья завтра по миру пойдёт, это не про нас… Вот так и живут… Словно не понимают, что из стакана сначала пьют вино, потом чужие слезы, а потом – свои…» – размышлял, проезжая мимо, ярый противник праздной жизни.

  На левой стороне улицы, отступив от неё вглубь сада, отгородившись от пороков мира кованой железной оградой, стояла церковь. Более половины века храм стоит оплотом нерушимой веры православных христиан в светлое будущее не простой судьбы мирян. В горе и печали, с исповедью и покаянием – несут прихожане сюда свои души истомлённые не лёгкой жизнью и судьбой. Возвращаются исцелёнными и просветлёнными, веруя в заступника.

   Полозья саней глухо проскрипели по накатам мостика и вот уже сани потянулись в гору. Собственно это была не гора а не крутой перекат, за поворотом которого кончались дома, а дорога скатывалась в лощину. По ней ездили только зимой.  В остальную пору этим прямиком было не проехать. От села до станции путь торили через деревню Колбины.

  Непролазная лощина лежала между селом и линией железной дороги. На южном её краю, почти у самой «чугунки» – как крестьяне окрестили железную дорогу, находится исток реки Какши. Крохотным ручейком сочится она по трубе под железнодорожной насыпью.
  За дорогой, проворная речка, копит силу, петляет по лугам и лесам половины Красавской волости. А за границами её, миновав волость Указенскую и Жирновскую, уже в Нижегородской губернии впадает в большую реку Ветлугу. Ветлуга тоже начинается в Красавской волости.

   Истоки этих двух рек отстоят друг от друга не более десятка вёрст, а текут в разные стороны. Какша стремится убежать из средины волости прямо на юг. А Ветлуга  рождается на восточной её окраине, за возвышенностью, у деревни Луни, а затем плавной, широкой спиралью, стремится на север и поворачивает на запад. Там она повстречается с речкой Паозер.
  Большое село стоит на берегах этой реки. Живут в нём работящие и самобытные люди. Видимо не напрасно нарекли они своё село – певучим именем Соловецкое.
  На эти луга четверть века  спустя деревенька Окишовская выпустит в большую жизнь русоволосого паренька Леню Созинова --  в будущего народного поэта Шабалинской земли. Да только ли Шабалинской...

  Приняв воды Паозера, Ветлуга сквозь вековые леса пробирается к селу Черновскому. А потом уходит в края костромские. Там встречается она с рекой вологодского истока, Вохмой; полнеет и ширится в берегах и лениво поворачивает на юг, в сторону костромских сусанинских лесов и болот. По пути принимает в свои широкие берега воды реки Неи.
  А протиснувшись между  холмов, встречается, уже на нижегородской земле с Большой Какшей. А потом, всё тем же полукружьем, по Зауренью, река поворачивает на восход; течёт по землям черемисским, встречается с матерью русских рек – Волгой. Вот какие дали надо прожурчать двум ручейкам, рождённым в соседних сёлах, чтобы встретиться в едином русле Матери русских рек.

  У Какши, по весне, нрав дикий. Особенно летом, после больших ливней. Крадётся по глухим лесам, петляет, словно прячется. А как вынырнет на луг, такой беды мужикам наделает, за неделю не поправят. То мост подмоет, то насыпь стащит, а иногда и из берегов на заливные луга выплеснется. И обязательно к сенокосной поре подгадает, когда у мужиков сено ещё не вывезено. У кого в стогах лежит, а у кого ещё только в копны собрано. Плывут по разливу копёшки, словно утиный выводок. Иногда и стожок подхватит, если кто ленивый стожар поставит. Мужицкое горе реке не ведомо.

  Народ, в тех глухих недоступных местах, не робкого десятка живёт. Со времён далёких предков в лишениях закалён, никакому притеснителю кланяться не приучен, а с нравом лесной речки совладать не в силах. Старики рассказывали, что в том потаённом углу на сходе трёх смежных губерний, в трёх десятках деревень живут потомки сподвижников вольного атамана – Стёньки Разина.

  Это простые люди его нарекли вольным атаманом. В кругах служилых людей он именовался вором. А появились его люди там после разгрома Стенькиной вольницы под стенами Самары, и фамилия Разин – там встречается часто.

  « А мне надо будет Пижму в двух местах переезжать. Тоже на самой границе губернии течёт. Говорят, откосы на ее берегах круты. Как-то вытянут лошади? На границах всегда дороги бросовые». - Беспокоясь, размышлял Гаврил, пока лошади одолели путь до железки.