Первый Шаббат в Израиле

  Шарахнула жара так, будто мы высадились не в стране обетованной, а в духовке на режиме «гриль». Кожа моментально прилипала к одежде, мозги — к черепу. Дышать можно было только с паузами, чтобы не перегреться. До кондиционеров мы ещё не доросли, а до местных температур — не адаптировались.

Кульминацией нашей с дочкой «возвышенной» алии стало то, что все чемоданы чудесным образом затерялись в Венгрии. Как выяснилось позже — навсегда. Судя по всему, они там нашли себе новую жизнь и приёмную семью. Мы же в Израиле остались с ручной кладью на двоих и парой нервов, натянутых, как струнка на скрипке Страдивари.

Одежду пришлось покупать на местном рынке. Эконом-вариант: «чтобы и дёшево, и сердито». Торговцы орали, как на восточном базаре из старого кино: «Мадам! Золь вэ яфэ!», — и наперебой совали «супер-товар»: то шёлковое платье с золотыми драконами, то юбку, подозрительно похожую на отрез штофной занавески. Дочь выискала себе милое голубое платьице, а я — мини-юбку и майку с глубоким морским вырезом. По жаре — идеально. По дресс-коду, как выяснилось позже, — смертный грех.

И вот, среди этого адского климата, прилетает приглашение на наш первый в Израиле Шаббат. Приглашала смешанная израильско-американская семья — «шефы» по линии Сохнута.

Парикмахерская? Нет уж, экономим! Соседская ватичка (старожилка района) одолжила железные бигуди времён развитого социализма. Давили они на голову, как пассатижи на крышку консервной банки. Заснуть с ними можно было только при клинической смерти. Пожертвованная ночь принесла лишь слабость и желание послать к чёрту весь этот культурный марафон. Получилось — точно по Черномырдину: хотела как лучше…

К вечеру мы с дочкой, по моему скромному мнению, выглядели более чем достойно. Я — в мини и майке с вырезом «морская бездна», дочь — в новеньком платьице. О том, что хозяева — религиозные, требующие строго определённого дресс-кода, я понятия не имела.

Перед самым выходом звонок. Новый израильский знакомый интересуется:
— Ну, как прошла ночь?
Я, на автопилоте из свежего словарного запаса:
— Зианти коль алайла. (Трахалась всю ночь.)

В трубке — пауза. Видимо, он успел прокрутить у себя в голове весь сюжет. Чтобы смягчить впечатление, добавила:
— Жарко было очень.

К счастью, у него оказалось чувство юмора: догадался, что я хотела сказать «изати» (вспотела), а не «зианти». Хохот в трубке длился дольше, чем молитва на Шаббат. Я же решила за ужином — молчать, чтобы не повторить подвиг.

Мы явились ко времени и в полной «боевой готовности»: я — в мини, дочь — в голубом платьишке.

На втором этаже трёхэтажной виллы нас уже ждали. Детей в семье — полдюжины, и я по наивности решила, что они тоже гости. Судя по их взглядам, они мысленно заносили нас в домашнюю летопись под заголовком: «Как одеваются русские на святой ужин».

Мы были голодны. Из кухни пахло печёным мясом и чем-то волнующе восточным. Но вместо еды нас ждала многоактная постановка «Молитвы и песнопения»: длинно, торжественно и на непонятном языке.

Наконец хозяин, с видом экскурсовода в ботаническом саду, поднёс блюдо:
— Это помидоры! Вы, конечно, не знаете, что это такое, но здесь познакомитесь.

Ну да, из Грузии мы приехали, как из Африки времён до Колумба. Я благоразумно промолчала, но дочь бодро объяснила, что у нас помидоры бывают красные, розовые и жёлтые — и все вкусные, мясистые.

Дальше — апофеоз. На вопрос о нашем соседе Яше Ротштейне, который не пришёл (и как я его понимаю!), я радостно выпалила:
— Мезаен метим. (Трахает мёртвых.)

Мёртвая тишина. Потом — истерика у старших детей. Я, не чувствуя масштаба бедствия, уточнила:
— У локеах зейтим ве мезаен… (Берёт маслины и трахает их.)

Хозяин, давясь смехом, поправил:
— У ло мезаен, у мемаен. (Не трахает, а сортирует.)

Позже выяснилось, что это классика ошибок начинающих изучать иврит.

Дальше я сидела с видом Шекспира на премьере «Отелло» в сельском клубе. В голове записала: «Ещё один ульпан. Срочно».

Аппетит испарился, как в хамсин лужа на асфальте. Хотелось домой — в ванну и в кровать.

После этого я больше никогда не принимала приглашений на Шаббат.
Так и запомнился мой первый, до слёз духовный Шаббат репатриации.