На протяжении жизни. Все как есть. Пробуждение. 2

Книга: На протяжении жизни.
Часть первая: Всё как есть.
Глава первая: Пробуждение.
Эпизод: 2

Все эти советы Князева наводили на мысль о постоянном действии. Найди себе занятие по душе, разберись с учебой, немедленно отправляйся на могилу к друзьям и дай клятву, что изменишься. Да кто он такой, чтобы указывать мне, как справляться со своими проблемами? Кто он такой, чтобы учить меня? Кто дал ему на это право? Ну, допустим, он мой одногруппник, допустим, староста нашей группы в университете, допустим хороший знакомый. Но! В этом самом «но» и прячется ответ на все вопросы. Он не просто хороший знакомый, он необычайно хороший знакомый. Лучший из всех кого я когда-либо знал.

Меньше чем за два месяца совместного просиживания пар в университете, Леха сумел втиснуться в мой узкий круг общения. Мы не проводили вместе бесчисленное множество времени, которое порой проводят люди, становясь родственными душами. Фактически, общаясь лишь на занятиях, мы быстро нашли общий язык и начали понимать друг друга с полуслова. Я увидел в нем того, кем уже давно перестал быть для меня Влад - человека разделяющего мои интересы и понимающего меня. Леха единственный кто может указывать мне, как справляться с трагедией. Остается тем, кому я даю право вмешиваться в свою жизнь.

Какой-то некий порыв души зарождал во мне желание проведать могилу. Это было как помешательство, как навязчивая идея. Меня не интересовало, что уже идет пятый час и тьма приступила к наступлению. Родившееся и осмелевшее желание разрывало грудную клетку стремясь выскочить наружу и попасть на кладбище раньше меня. Душа тянула вернуться туда, где последний раз я видел бездыханное тело друга детства. Я не был там со дня похорон и наверняка собрался бы раньше, но спиртосодержащий успокоитель губил все посевы души, от чего ни один саженец не прорастал. А теперь я чувствовал - живой цветок хочет на святую и мистическую землю, он хрупок и слаб, поэтому действовать нужно немедленно.

Не ожидая от Князева понимания столь резкого и неожиданного решения, я, не объясняясь, принялся собираться. Ушел в свою комнату, где спешно накинул только теплый свитер, ведь футболка и джинсы уже были на мне со вчерашнего вечера. Проверил деньги в кармане, найдя там полтинник и несколько монет мелочи – на проезд туда и обратно хватит. Взял со стола связку ключей от квартиры. Еще не помешал бы фонарик рассекать ночную мглу, хранящийся в шкафчике прихожей.

В суматошном состоянии ринувшись в прихожую, я вновь был удивлен действиями забытого гостя. Леха уже стоял у двери в полном одеянии, скрестив руки на груди, всем видом демонстрируя недовольство очередного ожидания. Мне осталось только хмыкнуть от поразительной проницательности Князева и продолжить поиски черного цилиндра излучающего свет.

Мы вышли на улицу в последний час дневного света. Если бы кто узнал, что я затеял, то непременно посчитал мою идею как минимум странной - проснуться под вечер и отправиться на кладбище. С конца октября мне наплевать на мнение других, я чувствовал необъяснимую потребность ехать. И я поехал.
Единственный городской автобус, проходящий мимо кладбища – сто двенадцатый маршрут. Автобусная остановка, которого находилась на шоссе, так что до нее от моего дома морозить нос около пятисот метров. Я удачно успеваю на полупустой списанный немецкий шедевр. Устроившись у окна на одном из парных сидениях с электропечкой в ногах, смог наконец-то перевести дух. Ехать предстояло в течение получаса: сперва по шоссе, далее по объездной трассе, и выйти на остановке «Заход».

Вступив на землю, покрытую толстым слоем еще не утоптанного снега, по всей видимости, эта остановка не популярна в такое время, направился к восточному кладбищу, где покоился мой друг детства Влад Громов. И лишь под скрипящий дует сапогов, сминающих ловкими движениями белую пелену, я запоздало осознал присутствие привязчивого спутника. Мой разум был так увлечен маниакальным желанием ехать на кладбище, что не обращал внимания, как Князев подобно верной собачке проследовал со мной до остановки, скромно сидел рядом на соседнем месте в автобусе, и вежливо пропустив меня на нужной остановке, побрел сзади. Хоть я отчетливо помнил постоянное присутствие Лехи, но ни разу не задумался и не задался вопросом: «А он то, зачем идет?». Мне казалось естественным его сопровождение.

Мы шли сквозь лес по извилистой дорожке от остановки до города мертвых, прокладывая собственный путь. Солнце скрылось за горизонтом кладбищенского леса; начинало смеркаться. Небо перекрасилось в грязно фиолетовый.

- Чувствую себя каким-то готом, к ночи отправляясь на кладбище, - иронично произнес Леха.

- Кем? – в полном непонимании спросил я. Я действительно не знал, что означает слово «готы», но понимал – какая-то расфуфыренная шайка вроде панков и неформалов. Лично я пересекался только со скинхедами. Это все, что я знал на тот момент о молодежных субкультурах.

- Го-том, - более громко и отчетливо произнес Князев.

- Мля, я услышал тебя с первого раза, - более раздраженно пробубнил я, - но кто это такие, так сказать, в чем их особенность? Я не знаю.

- Ты раз….ешь что ли? – оживленно спросил Леха. - Как такое может быть?

- Да вот так, мля! – жестко ответил я на его привязные вопросы.

- Ну… - затянул он. - … Одна из молодежных субкультур. Они одеваются в черное, красят волосы, слушают специфическую музыку и подражают готическому стилю. Может поэтому они, и зовутся готами? – договорил он с задумчивой усмешкой.

- Никого похожего не видел, - прокомментировал я. А сам тут же осекся, припомнив, что похожая особа училось со мной в одном классе – Таня Нерв.

- Что-то мне не верится. Ты из дома, когда выходил? – Теперь осекся Князев; видимо, он сообразил, как меня застал.

Дальше, минуты две мы шли молча.

– У моей знакомой есть друзья готы… А про гопов ты что-нибудь слышал? – вновь активизировался Привязев.

Я напряг память и задумался, ведь это словечко было знакомым, и ответ крутился у меня в голове; но так и не смог сформулировать точного определения.

- Что-то слышал, - лязгнул я.

- Ну да, ну да. Они окружали тебя постоянно, - с насмешкой произнес Леха. Я же был в полном непонимании смысла насмешливой фразы.

- К чему ты клонишь? – решил уточнить я.

- У тебя слишком много знакомых гопов.

Я остановился и обернулся, посмотрев на него непонимающим взглядом.

- Не останавливайся! А то не успеем до темноты, – отбарабанил Привязев. Буквально повернул меня обратно и подтолкнул. - Ты сам мне постоянно рассказывал о ваших дворовых приколах, и я сделал кое-какие выводы. Тем более с Владом Громовым ты меня лично знакомил.

- Посвяти меня в свои выводы.

- Да, пожалуйста. Когда пацаны, все время ходят, как последние нищие в спортивных костюмах, отрабатывают мелочь у малолеток и пи…т кого послабее… Как их можно еще назвать? Только гопниками!

- Ни х.. ты все перевернул, - негодовал я от умопомрачительных выводов Лехи. – Если я рассказал тебе пару историй свой молодости, это не значит, что мы занимались этим постоянно. К тому же я говорил, что меня это задолбало...

- Ха-ха-ха, - раздалось гоготание спутника, заглушив мои объяснения. – Чем этим? Надо же так сказать: занимались этим постоянно – как будто пед..и, – он выдавил из себя объяснения и продолжил истерику. В первые секунды я позабыл, где нахожусь и зачем – умеет же Привязев сбивать с толку – и сдержался, чтобы не врезать по морде этому провокатору.

- Я к тому, что я не гоп! И Влад тоже! – стиснув зубы, грозно пробасил я.

- Ой, - вырвалось у Лехи после того, как он все же успокоился, и красноречиво выдал: – Не нужно только передо мной оправдываться, я не твоя мамочка. И где такому только учат? Но я не об этом... То, что ты не гоп я догадался, хоть первое впечатление создается обратное.

- А Влад?

- Типичный гоп! Я думаю, ты и сам это начал понимать, не зря же тебя задолбал ваш беспредел.

Меня ничуть не удивляла прямолинейность старосты, за три месяца знакомства, я привык к подобному, хотя не редко и бесился. А про Влада он, конечно, прав. Я мог бы написать еще одну книгу только про наши с ним похождения, не говоря о том, что они (Влад и пацаны из параллельного класса: Клюква и Баран) вытворяли без меня. Напрасно не вручают премию «гопника города» - Влад бы ее заслужил; если честно, то и я тоже.

Дальше шли в тишине. Я молчал – мне было, что вспомнить и о чем поразмыслить; Привязев, как ни странно утихомирился – видимо высказал все что хотел. Так, еще до того, как тьма лишила нас зрения, мы вышли к заснеженной дороге с выпячивающимися пятнами асфальта, которая вела прямо к воротам Восточного кладбища. Без условно, ворота, это слишком громко сказано, скорее проезд с опущенным шлагбаумом, сваренного из обрезков стальных труб, с висящим посередине «Кирпичом». Шустро проскочили мило шлакоблочной сторожевой будки, в окне которой горел свет. Не знаю, до какого времени разрешено посещение, и узнавать не хотел – лучше без спроса.

Перед нами раскинулся тихий город - огромная территория крестов, каменных плит и памятников, вырубленная от деревьев в лесном секторе с единственной живой дорогой; с множеством шоссе и авеню между кварталами с захоронениями. Точный адрес я не знал, но помнил, хоть ночью буди: сначала пять кварталов прямо, потом три налево и четыре направо, квартал с номером сто семьдесят пять. Минут за двадцать мы добрели и отыскали табличку с нужным номером, не без помощи фонаря.
 
- Еще номер могилы нужен, ты его знаешь? – проорал Леха, шагая между захоронениями быстрыми шагами.

- Нет! – ответил я, уже с другого конца квартала. – Ищи пять крестов в ряд!

Мы засуетились еще быстрее, уже чуть ли не бегом проверяя могилы; таблички с именами уже разглядывались с трудом - не знаю, как искал Леха, у меня хотя бы был фонарик. Я метался от одного креста к другому, сохраняя предельную осторожность: как бы не наступить на святые места, утопая в снегу по колено, молотя и мешая ногами снежную массу. Через четверть часа, изрядно выбившись из сил, я отыскал пятерку крестов. Как же быстро разросся квартал, неудивительно, что на поиски потребовалось столько времени и энергии – ведь я помнил, что в день похорон ряд был последним, а теперь это центр квартала. Я окликнул Князева, и мы вмести склонились над могилой Влада.

«Здравствуй мой покойный друг, - произнес я про себя, подсвечивая пучком света табличку с именем. – Давно не виделись, и в этом лишь моя вина. Я виноват перед тобой. Виноват в том, что старался забыть тебя. Забыть нашу дружбу. О, как же мне ее не хватает, и как мне не хватает тебя, Влад. Да, в последние дни и даже месяцы отношения у нас были совсем не те, что раньше. Но это уже не важно. Я простил тебя, прости и ты меня. Тут ничего не изменить, так уж распорядилась судьба, что ты лежишь здесь, а я стою перед тобой. Тебя больше нет. И от этого у меня так пусто в душе, что … - Я никак не мог подобрать слов для описания образовавшегося вакуума внутри. – Но нам придется расстаться. Мы вынуждены расстаться. Мы уже расстались – так распорядилась судьба» Я хочу… Нет. Я прошу, отпусти меня. Тебя больше нет, но ты по-прежнему живешь в моей голове. Я обещаю, что никогда не забуду тебя, не забуду ни одной секунды нашей дружбы, но, пожалуйста, покинь мой разум, отпусти меня. Мне очень… Мне очень тяжело все время вспоминать тебя. Пожалуйста, отпусти меня. Я не говорю тебе - прощай. Я говорю – до свидания».

Я мысленно простился с Владом и неспешным шагом, двинулся вдоль ряда проститься и с остальными одноклассниками: Аней Световой, Викой Морозовой, Лехой Печкиным, Ромой Волковым. Они не были мне близки так же как Влад; Аня - девушка Влада, Вика - подруга Ани, Леха - бойфренд Вики, Рома - друг Лехи. Я вообще удивлялся, что мы с моим школьным друганом делаем в этой милой компании? Нашими, точнее своими пацанами, были такие как Клюква и Баран, хоть и среди них я чувствовал себя не в своей тарелке. Но сейчас не об этом. С учетом моего скромного пояснения можно догадаться, что прощание с четверкой не отличалось многословием: доходило до банальных «Привет – Прощай» с короткой репликой ни о чем посередине. В итоге на всех четверых я потратил меньше времени, чем на одного Влада.

После всех мысленных монологов мне захотелось побыстрее покинуть кладбище - задерживаться не имело смысла; да и вообще, я всегда считал, что уходить необходимо сразу после прощания, а если задержишься, то не уйдешь вообще. Душевные муки по-прежнему ощущались, даже усилились, но я был твердо уверен, что поступил правильно. Как можно скорее я окрикнул Князева, который успел убежать к соседнему ряду и стоял, как вкопанный у чьей-то могилы.

- Ты веришь в судьбу? – спокойным тоном спросил Леха. Он не поворачивался ко мне, его взгляд устремился на каменный монумент.

- Я недавно понял, что моя вера или мое неверие ей побарабану. Все равно будет так, как она захочет! - утвердительно ответил я, понимая свое бессилие перед обстоятельствами.

- Просто тут мой бывший одноклассник захоронен - Вова Лидер, а я даже не знал, что он умер; и как-то так, то ли случайно, то ли нет, заметил знакомое имя в свете фонаря, - пояснил Князев.

- Недавно скончался? Я заменил, кладбище растет нереально быстро.

- Ты прав, прошло всего дней двадцать, - проговорил Леха, после того, как я подсветил надгробный камень.

Князев замолчал, а я не стал продолжать разговор, стараясь не мешать в столь горестный момент. Он стоял не подвижно несколько минут; я же за это время успел вспомнить первые секунды и минуты того самого зловещего вечера, когда мне сообщили о величайшей трагедии моей жизни - смерти Влада.

Я почувствовал, как вновь острый кинжал шевельнулся во мне, в моем сердце, распространяя знакомую острую и жгучую боль, бегущую вмести с кровью по каждому сосуду и капилляру, попутно раздирая каждую встречную мышцу, каждый орган в клочья, лишая сил и энергии. Добравшись до головы, боль лишает рассудка, порождая мучительное ощущение сжимающихся тисков. И так с каждым кругом кровообращения. Снова и снова повторяя адские пытки кипящей крови и трещащей головы.

Не так все и просто, я еще не избавился от изводящих воспоминаний, и во мне до сих пор крутятся всякие там кинжалы. Первый раз это случилось двадцать второго октября, когда чуть позднее одиннадцати вечера раздался телефонный звонок; я не то чтобы ждал его, просто был уверен - Влад зовет на гулянку. Подойдя к трубке, я не услышал задорный голос друга, напротив, я услышал опечаленный, а потому еле узнаваемый голос его отца. Он-то мне и сообщил обо всем: о смерти Влада и сопутствующих ей обстоятельствах.

Меня захватило состояние, при котором рассудок переносится в другой мир, в другую вселенную; если в тот момент посмотреть на себя со стороны, сразу бросится в глаза поникшее тело и онемевшее лицо с застывшим стеклянным взором. Из груди с перехватывающимся дыханием вырываются отдельные слова, едва складывающиеся в осмысленные вопросы: как? когда? почему? Полученные ответы гасят последнюю надежду, что это никакой-то идиотский и глупый розыгрыш; ты осознаешь, что все происходит на самом деле и не с кем-нибудь, а именно с тобой, что переворачивается с ног на голову именно твоя жизнь. Моргание глаз учащается, и в самом краешке зарождается крохотная соленая слезинка.

Вряд ли кто скажет, что ты бесчувственное здоровенное бревно; нет, ты стал более похож на размякшую картофелину, которую чуть затронешь вилкой, как она развалится. Нечто подобное со мной и проделала боль: кинжалом воткнулась в сердце и обессилила так, что рука, поднимавшая двадцати килограммовую гантель, еле-еле удерживала телефонную трубку. Слезы катятся по щеке одна за другой, и как не старайся, как не напрягай все мысленные и не мысленные усилия - их не остановить. Но как ни странно, это и не нужно - хочется поплакать, дать волю чувствам, искусство запрятанным в груди и хлынувшими наружу из пробоины. Со слезами вытекает все: боль, бессилие, надежда. На душе становится легко, спокойно и пусто, ты растерзан на мелкие кусочки.

Насколько же тяжелы воспоминания! А ведь я буквально несколько минут назад пытался с ними распрощаться, но пока ничего не вышло. Князев прав, тут главное не спешить, поэтому я не стал торопить и его, пусть соберется с мыслями - это ему необходимо. Но долго ждать не пришлось, Леха очнулся через мгновенье.

- Пойдем отсюда, - сказал он, явно насытившись размышлениями.

Мы двинулись к выходу, Князев шел впереди, подсвечивая путь моим фонариком, якобы он лучше здесь ориентируется, и сможет нас вывести.

- Этот одноклассник был твоим другом? - спросил я, пока мы шли, еле волоча ноги по заснеженным улочкам кладбища.

- Мы выросли в одном дворе, то есть считай, все детство провели вмести: я, он и его старший брат. Вроде, - задумался рассказчик, - после восьмого класса они переехали в другой район. Периодически мы с ним, конечно, виделись и общались, но как ты сам понимаешь, это уже совсем не то. Последний раз с ним встречались где-то два месяца назад, и тут такая неожиданность. Не пойму только почему ни кто не знал об этом, ни я, ни остальные наши... - договорил Леха недовольным тоном.

- Если ты не знаешь, то я тем более. Значит такие у тебя друзья, что ничего не сказали.

- Нет! Такого не может быть, - твердо заявил он. - В своих друзьях я уверен, они, видимо, тоже не знали и не знают до сих пор. Наверняка, это брат Вовчика, зачем-то все скрыл.

- Такое вполне может быть, у него и без того думаю, проблем хватало, а еще всех обзванивать.

- По-твоему это нормально? В любом случае это не дело... Вот тебе же позвонили, а Вовчик был мне близок, так же как тебе Влад.

Я не стал ничего говорить, прекрасно понимая к чему клонит Князев - не дело скрывать информацию о смерти человека от его друзей. Мы молчали; я послушно следовал за ним, точно шагая след в след.

- Леха, мы шли вперед не по этой дороге, - вставил я словечко, поняв, что обратно мы должны идти по своим следам, а не заново перетаптывать снег.

- Я знаю. Раз мы здесь, зайдем еще к одному человеку, - ответил он в своем не причастном ни к чему стиле.

- К кому еще? - недовольно спросил я. Мне хотелось уйти из города мертвых, а Привязев, видимо, решил затеять экскурсию.

- К моей матери... - ответил он, введя меня в замешательство. - Ты не против?

Я не стал отвечать - разве откажешь в такой ситуации? Вновь образовалось молчание. Через несколько минут мой Вергилий привел меня к своему заветному месту. По тому, как он быстро все проделывал - склонился у нужной могилы и сгреб снег с креста ловким движением, открыв табличку с именем и черно-белую фотографию молодой женщины - я понял, что он здесь завсегдатай. Любящий сын встал на одно колено перед крестом и склонил голову; я отпрянул чуть поодаль, дабы не стоять над душой.

На меня вновь нахлынули воспоминания, теперь сами похороны забурлили в голове. Возле пяти ям, вырытых в один ряд, толпилось столько народа, что казалось, будто хоронили не простых семнадцатилетних ребят, а каких-то известных личностей. Пришло более двухсот человек, среди них были те, кого я знал: учителя и ученики нашей школы, включая весь наш класс, параллельные, а также младшие и старшие классы, близкие родственники всех погибших, в особенности Веронику, она пришла со своим новым дружком - Костяном по кличке Череп, пацаном с репутацией продавца травы. Были и те, составляющие большинство толпы, кого я видел впервые: молодые девушки и парни, судя по всему, одногруппники из новых учебных заведений, взрослые женщины и мужчины - дальние родственники покойных, несколько человек, которых я не мог отнести ни к одной из категорий, и вездесущие журналисты и фотографы. Возле каждой свежевырытой могилы стоял деревянный ящик, начиненный своей жертвой, лишь два из них пока еще были открыты (Вики и Ромы), остальные заколотили сразу, дабы не пугать присутствующих изувеченными до неузнаваемости телами. Батюшка закончил читать свою молитву, ходя от одного ребенка к другому, обдувая каждого сероватым дымком; пятак мужиков обслуживающих похороны принялись заколачивать деревянные пироги и спускать их в ямы. Прощающиеся столпились в очереди для посыпания крышек гробов горстями сыроватой глины; попутно слышались рыдания и плач; дождавшись своего часа, мужики вернулись к своим обязанностям: заваливали ямы, формировали надмогильные насыпи из глиняной земли, устанавливали кресты. Вскоре, все захоронения были завалены кучами цветов и венков с черными лентами - каждый хотел попрощаться с умершими.

- Дюха, ты идешь? – вернул меня в реальность окрик Князева.

- Иду, - ответил я, постепенно выплывая из цунами воспоминаний. - Почему ты мне раньше ничего не говорил о своей матери?

- Ты и не спрашивал, по-твоему, это нужно обсуждать со всеми. Это только мое.

- Что с ней случилось? От чего она погибла? - решил задать я личные вопросы.

- Ее зарезали на улице в центре города средь белого дня, - сухой скороговоркой ответил Леха.

- Ты серьезно? - ошарашенно спросил я, прекрасно понимая, что он не шутит. - Как такое может быть? Ничего подобное мне не встречалось.

- Я тоже когда-то не знал, что машина может задавить пятерых подростков, но как видишь все возможно. Какой-то псих сбежал из дурки и шатаясь по улице Ленина, стал пластал всех встречных прохожих ножом. Среди них оказалась и моя мать. Это было три года назад, может ты даже видел короткий репортаж в новостях.

- Нет, я бы запомнил… А психа, что не могли поймать другие прохожие? - недоумевал я.

- У тебя героическое представление о людях, все сами от него убегали. Лишь какой-то энтузиаст приложил ему по башке кирпичом, хорошо что не насмерть, а то бы посадили именно его, - с не скрываемой насмешкой договорил Леха.

- А с психом что?

- Ничего, он же псих. Видимо, это нормально - когда невменяемый человек может убить четырех случайных жертв, троих изранить, и избежать наказания. Психам, им все можно. - Теперь его голос приобрел подавленный оттенок. - Даже повторную экспертизу не делали, просто вернули в дурку.

- Хоть кого-то наказали? - продолжал допытываться я, мысленно проецируя его трагедию на свою, понимая, что у одной судебной системы будут схожие решения.

- Никого не посадили, если ты об этом. Скандал с больницей виртуозно замяли, всплыло лишь трое уволенных охранников, да еще зеленый медбрат. Не один из врачей, а уж тем более главврач - не пострадал. Тогда я в этом ничего не понимал, и не знаю, чем все закончилось на самом деле - отец не говорит ни слова; знаю лишь итог по газетным статейкам: «Охранники, недоглядевшие за дневным Чикатило уволены. Руководство психбольницы ни при чем».

- А сейчас, что ты знаешь?

- Дело даже не в том, что я знаю... А в том, что я бы это так просто не оставил, я бы потрепал им нервы, и безнаказанными они не остались. - Князев перешел на воодушевленно-озлобленный тон, словно что-то затеял.

- Хочешь сказать уже поздно? - осторожно спросил я, пытаясь выяснить его намеренья.

- Без пятнадцати шесть, - ответил он, остановившись и посмотрев на часы. Наш путь прервался; Леха повернулся и посмотрел прямо на меня. Под тусклым светом фонаря, я успел заметить: его томный взгляд, выражающими скорбь и печаль, вялое лицо с натянутой и наигранной улыбкой. Я узнал это выражение лица, мне представилось лицезреть подобное у Вероники во время похорон - у человека, перенесшего трагедию и пытающего сохранять отрешенность. Неужели и я так выгляжу?

Вопросы остались без ответа: Леха увильнул, сменив тему, а на собственный отвечать совершенно не хотелось. Минутная остановка дала возможность осмотреться и понять, что мы в нескольких десятках метров от выхода из кладбища - поодаль горело окно сторожки. Хоть что-то положительное за последний час.

- Во что ты веришь? - задал неожиданный вопрос спутник.

- Тебе я верю, не сомневайся, - ответил я, плохо расслышав вопрос.

- Я спросил ни кому ты веришь, а во что? - настойчиво повторил вопрос Князев.

- Тогда я совсем тебя не понимаю...

- Есть у тебя то, что принимаешь без права на сомнение, как, например, вера в Бога?

- Ты это к чему?

- Вот видишь это кольцо, - начал Леха, вытянув свою левую руку. Я видел его два кольца неоднократно, на указательном и среднем пальцах, но не придавал им особого значения, рассуждая, что каждый вправе украшать свое тело как ему заблагорассудится. Князев акцентировал внимание лишь на одном - растопырил пальцы и шевелил средним. - Оно символизирует мою веру: титан означает легкость и прочность, ровный обод - постоянство, пустая печатка - безликость.

- В чем же заключается твоя вера? - Очевидно, что все его вопросы были предпосылкой к собственному рассказу, и я ему помогал.

- Я верю в саму суть веры, то есть верю в веру, какой бы тавтологией это не веяло. Верю, что все получится, если верить. Верю в себя и свои силы. Верю в непоколебимость моей веры. Верю в жизнь после смерти. Верю, что все будет хорошо.

- А веришь ли ты... - слегка осекся я, не имея особого желания произносить это слово, - в Бога?

- Все по порядку, - заявил Леха, осматриваясь по сторонам, - тут несколько посложнее. Пойдем, я поясню все по дороге, а то мы так не скоро домой вернемся.
Вновь мы возобновили свой путь, быстро проскочили мимо будки сторожа, почти бегом преодолели лесную дорожку - уж очень загорелись желанием быть поближе к цивилизации; и лишь на автобусной остановке Князев продолжил свои пояснения:

- Смотри, когда принимаешь многое без доказательств, а вера в Бога не мыслима без этого - доказательства просто противоречат сути любой веры; даже само слово вера означает верить, а не доказывать. Короче, я верю в Бога. Был крещен еще в детстве, но только после смерти матери нашел свою веру. Я не какой-нибудь заядлый фанатик или истинный и чистый христианин, я верю в Бога, как в безусловно высшее существо. Все Его, так сказать, деяния направлены на мое развитие, подготовку к чему-то важному, что не вписывается в рамки моего понимания, точнее сказать, я сам не до конца еще все понимаю. Предполагаю, что Бога можно рассматривать, как вершину человеческого развития; и все есть не что иное, как возможности для достижения этого развития. Я верю, что все возможно. Это моя вера и никто не вправе ее оспаривать.

В его взгляде читалось удовлетворение - он нашел человека, с которым мог поделить давно созревшими умозаключениями. Во время монолога он непрерывно покручивал и потирал этот бесценный перстень веры.

- Вера помогла мне пережить потерю матери, - продолжал Леха. – Знай, мне было не легче, чем тебе, хоть и нельзя сравнивать наши трагедии. Да и после было много всего, и скажу тебе честно, если бы не мой титановый перстень я бы сейчас тут не стоял. Вера не дает право на ошибку.

- Не знаю, - разбавил я разговор, - от веры я далек, так что со мной подобное не пройдет.

- Нужно всего лишь попробовать: найди свою веру, перестань сомневаться - ты сам увидишь, как станет легче жить.

- В подобных вопросах я всегда был сам по себе. Не соблюдаю ни каких обрядов и правил и не прошу ничего взамен, ни помощи, ни прощения.

- Я не стану ничего навязывать - с верой так не поступают. Скажу лишь еще одно: веришь ты в Бога или нет - от этого Он никуда не денется, помогать тебе не перестанет. Когда-нибудь ты это поймешь.

- Посмотрим, - проговорил я, ничего не обещая, - пока я больше вер... считаюсь с фактами и логикой.