Часть 1 гл 1-2

Книга II. ПРИЗРАЧНЫЙ КРУГ

"Молол несусветную чушь, о пределах зрительного восприятия.
Городил ересь, круто замешанную на джиннах и привидениях."

ЭРИК ФРЕНК РАССЕЛ "Зловещий барьер"

Часть I. Но (Сумерки)

...Но не согревает ее обманчивый свет ничего, кроме взора, страждущего быть обманутым. И блики, танцующие на остывших телах, не дадут им   тепла огненных крыльев, порхающей во Вселенной бабочки, безмятежной, как жизнь, легкой, как далекое созвездие, обманчивой, словно мир, над которым пролетает она, не замечая ничего, кроме собственного полета.
И я, никогда в жизни не поднимавшийся выше этого мира, в который раз, созерцая во взмахах мерцающих крыльев собственное бессилие — плачу.
Плачу... Плачу...

Глава 1

Капли падали отвесно, ударялись о землю, и возвращались обратно,  словно заведенные.
Через некоторое время ритмичность изменилась, и капли заскользили хаотично. Словно прозрачные резиновые мячики скакали они, умудряясь не задевать Петра, мирно сидящего на ветке дерева.
Вскоре капельки стали подскакивать под острым углом,  зигзагами, а были и такие, что выписывали плавную, волнистую линию. Неожиданно Петя почувствовал мерзкий зуд, появляющийся то в голове, то в ногах, пробегающий сверху вниз. Он посмотрел вверх и заметил летящую дождинку, зажмурился, ожидая шлепка, но вместо этого начался зуд. Через несколько секунд, все повторилось, но уже снизу. "Они просачиваются сквозь меня!!!" —Воскликнул Петр.
Следующим открытием стало  дерево. На первый взгляд  обычное, с буро-зелеными листочками, но какое-то, неживое. Что, в общем,  вписывалось в  окружающий пейзаж.  Дождь,  тоже казался нереальным.
Петр,  удобнее устроился на ветке, и посмотрел на свои руки. От неожиданности он чуть не свалился вниз. Все тело имело странный полупрозрачный оттенок с  проступающими мраморными крапинками. Прислонившись плечом к стволу дерева, Петр ощупал себя. Он был  обмотан повязкой, которая  слабо пульсировала. И непонятно:   повязка  плотно замотана, или  является неотъемлемой частью тела. Оторвать ее  Петру не удалось.
Последняя капля дождя прочертила в Петре неясный след, и растворилась высоко над головой.
— Да что же это такое!!! — рявкнул Петр.
Тут же, словно любопытные зверьки, из каменной пещеры, вынырнули два существа и замерли, недоверчиво глядя на Петра.
Они были точно, как приведения. Полуневидимые, с отростками в виде рук и ног. Толстая шея начиналась анатомически правильно, но сразу же переходила в голову, где вместо волос сверкали спиралевидные искорки.
Призраки излучали любопытство, причем Петр воспринимал это от небольшого стержня в грудной клетке каждого, высотой сантиметров двадцать и диаметром около дюйма. Около него вращалась ослепительно-белая змейка света, как если бы энергия попала в замкнутый круг.
Некоторое время Петр наблюдал за привидениями
— Призраки?! — выкрикнул он. В ответ раздался протяжный звук, напоминающий конское ржание. Призраки, вульгарно виляя бедрами, проплыли рядом и исчезли за скалой.
— Гм... Правда, — призраки, — заключил Петр, отметив, что они обмотаны той же субстанцией, что и он.
Пытаясь посмотреть на свою грудь, Петр подался вперед, и сорвался с ветки. Но не упал, а остался висеть в воздухе.
Первую минуту Петр растерялся. Что нужно сделать, чтобы возвратиться на ветку? Но потом понял. Стоило только подумать, куда хочешь попасть, как, ты оказывался в желаемом месте.
Вернувшись на ветку, Петр внимательно осмотрелся. До самой дымки, куполом накрывающей все окружающее, возвышались холмы, напоминающие губку, со срезанными верхушками. Время от времени в норы, прорытые в холмах, просачивались призраки, исчезали на некоторое время и снова появлялись, направляясь по своим призрачным делам.
Правее от холмов, буро-малиновым ковром простиралась равнина, поросшая саксаулом и карликовой вишней. Отдельными участками разросся ягель и сфагнум, а кусты черной смородины с непомерно большими ягодами выглядели просто зловеще. То там, то тут вырисовывались силуэты камней, некоторые заросли лишайником и напоминали обрюзгших стариков, а другие, лежащие кучками, формой и цветом — дерьмо великана.
Между холмами и равниной в две колеи вилась дорога. Через одинаковые расстояния ее пересекала речушка, над которой были переброшены деревянные мостки. Можно было отыскать ее начало — родник, и конец —озеро без единой морщинки на поверхности.
На берегу озера, окруженного множеством пней, торчащих из рыхлой почвы, стоял покосившийся сруб с крышей из тростника и кирпичной трубой. Может, это и была галлюцинация, но Петру чудилось, будто из трубы идет сизый дымок, собирающийся в кольца около купола.
На пнях рядом с домом в разных позах восседали призраки. Некоторые вставали, описывали один-два круга в воздухе и, снова возвращались обратно. Петр сообразил, что способен различать призраков. Несмотря на схожесть, свечение в груди было не одинаковым. У одних оно, создавало иллюзию пламени, и движение энергии около стержня не было интенсивным, у других, наоборот, буквально брызгало искрами. Некоторые имели не стержень, а веретено, разделенное надвое; у них были не зеркальные глаза, а вполне человеческие, только цвет  различить, никак не удавалось. И лишь два раза мелькнул призрак с приплюснутым кольцом в груди, которое иногда выравнивалось. В эти секунды оно скручивалось веревкой и лучилось слабым протуберанцем.
Но более всего, здесь поражала Луна. Нельзя сказать, что это было настоящее ночное светило. Но не отметить мастерства, с которым она была сделана — тоже нельзя. Даже при минимуме света, сочившимся из-за полусферы, невозможно было удержаться от одобрительного восклицания.
И Петр воскликнул, одержимый накатывающей силой, заставляющей вспомнить до глупости простые вещи: как он мог забыть, что уже давным-давно обитает в Но, и знаком с каждым его жителем и каждой пядью призрачной земли!
Петр спорхнул с дерева, выписал воздушный пируэт, приземлился на дорогу и деловито принялся расхаживать взад-вперед. По мостику к нему приближался Флем, — призрак с интенсивной светимостью.
— Что, Петя, снова амнезия прошибает? — участливо спросил он.
Петр почесал голову, озадаченно посмотрел на призрака.
— Ага... И интересная штука получается, —  все впервые осознаешь. Абсолютно по-новому, — он взялся за подбородок, — словно что-то подталкивает все пережить вновь и прояснить какую-то тайну, понимаешь ?
— Не-а, — честно признался призрак, — ты всегда, какой-то замороченный. Будь проще...
Петр внимательно посмотрел в глазницы Флема, подбирая слова, но тот уже отошел.
Все призраки принялись расхаживать по кругу. Они подходили друг к другу, делали поклон, поворачивались и расходились, чтобы вновь  встретиться.
Петр лихорадочно вспоминал, что бы это значило. В Но,  существовал строгий порядок: даже в самом движении и расположении призраков. И вспомнил.
Это приближался Вой.

Сияние занебесной звезды причудливой палитрой бликов ложилось на гладь небосвода. Проникая, сквозь мембрану купола оно, сгущалось в плотный, усиленный Луной свет и рассыпалось на маленькие юркие сгустки. Смешиваясь с призрачными каплями они увлекали в хоровод всех обитателей Но, предвещая чудесное, ни с чем не сравнимое развлечение.
Листья дерева объединяли свое пение с фантомным дождем, и по всему Но раздавалось медитативное: "У-у-у-у". "Во-у-о-у", — откликалось эхо с небес, дополняя всеобщую какофонию. И в каком бы настроении не находились сейчас призраки,— все слетелись на этот чарующий вой, дабы принять участие в празднике чувствования тела.
Первый, второй, третий силуэты мелькнули в поднебесье белым по желтому. И вот уже все Но, от горизонта до горизонта наполнено белесыми телами, выписывающими виражи в воздухе. Как и все, Петр не мог оставаться на месте. Забыв о размышлениях, он бросился в круговорот, врезался в пролетающих призраков и, чувствуя слабое щекотание, рассмеялся. Он бился о небосвод, возвращался к земле и снова поднимался вверх. Один из призраков, наполненный желтоватым свечением, замер и медленно опустился с небес, оставляя за собой широкую бесцветную полосу.
"Наполнился... Наполнился..." — раздалось со всех сторон, и привидения с удвоенной  скоростью разлетелись по Но.
Когда в прошлый раз Петр пробовал наполниться, — у него ничего не получилось. Свет выходил через него, не создавая иллюзии тяжести, но сейчас... сейчас он во что бы то ни стало, почувствует свое тело и вспомнит, как был... был... человеком. Господи! Он был полновесным человеком и... не тяжелым, не материальным тоже был он.
Петр бросился вверх, вниз, опять вверх и, увеличивая скорость, совершил несколько кругов по Но. Когда пришло чувство насыщенности лунными бликами, Петр, как учил Жуан, строго по прямой взлетел вверх, силой воли перекрыв нижнюю часть тела. Свет задерживаясь у  основания , начал подниматься, утяжеляя тело. И когда Петр почувствовал шевеление волос на голове, и льющуюся по воображаемым артериям энергию, густую, как кровь, он с радостным воплем: «Получилось!", под силой СОБСТВЕННОЙ тяжести опустился на землю и в экстазе распластался по мху, сливаясь с ним в единое. "Наполнился... Я наполнился, как человек. Я был призрачным человеком целое мгновение. Целую вечность. И снова буду им... Сейчас же!.."
— Праздник!
— Праздник!!!
Кто-то спускался с небес и горланил матерные песни. Кто-то писал иероглифами по воздуху, вместо стила используя свое "тело", а один чудак, перекинув край одежды через плечо, размахивал руками и ораторствовал. Каждый сходил с ума по-своему.
Это было прекрасно и радостно. Незабываемо.
Еще пять раз, Петя опускался наполненным, восторгаясь своей тяжестью, а в последний раз, упал прямо на Флема, и внезапно почувствовал себя в его теле. Собственное же, увидел взлетающим.
— Стой, Флем! — закричал он, и снова очутился в себе. Флем обидчиво смотрел на него снизу.
— Так нечестно, Петя. Почему ты не меняешься телом?!
— Я испугался... Это от неожиданности.
— Неправда. В прошлый раз Жуан не смог поменяться с тобой. И Хулио тоже. И Пипка. Может быть, ты прикован к своей оболочке? Может, ты не призрак, а? Не призрак! Ха-ха-ха!!!
— Я призрак.
— Ну и черт с тобой. Пойду поменяюсь с кем-нибудь другим. Ла-ла-ля, пап-парап-па! — напевая, Флем исчез в хороводе привидений.
А лунные блики сгущались. Вой из равномерного, переходил в беснующийся, увеличивая всеобщую эйфорию. Присоединившись к хороводу, Петя заметил Ала, играющего вместе со всеми. Но он тоже не менялся телом, хотя это  являлось любимым развлечением призраков. Только при Вое они могли почувствовать свою волю и собственное "Я" в другой оболочке, возвратиться обратно, а потом поменяться со следующим.
Сейчас невозможно было понять, кто есть кто, и эти игры в прятки доставляли массу удовольствий. Один — в центре хоровода — выбирался водящим и угадывал, кто под чьим телом скрывается. Если удавалось правильно определить, то водивший присоединялся к хороводу, а проигравший становился на его место, предварительно вернувшись в свое тело. С Петей и  Алом никто не менялся.
Тем временем свет настолько пресытил Но, что, казалось, будто пристанище разбухло. "Наполненные", падая, сливались с воздухом и становились невидимыми. Небо покрылось малиновыми узорами, которые сгущались, создавая иллюзию трещин. Петя заметил, что Ал поглядывает вверх с беспокойством, а потом и вовсе отлетел от хоровода к дальнему горизонту. Но у Ала могли быть дела даже во время Воя, и Петя не придал этому значения. Он вновь "наполнился".
А небо все темнело и темнело. Опьяненные весельем призраки отделялись от хоровода, посматривая в сторону своих насиженных мест. Некоторые, словно продолжая игру, пытались сплести колыбели из свечения.
Мягкие пружинистые шарики зеленого цвета стелились внизу, а сверху, синим покрывалом, ткалась усыпальница в виде люльки или симпатичного гробика — напоминание о самых важных событиях в прошлом — рождении и смерти. О чем еще могли вспоминать призраки, если их воля удерживала не только оболочку, но и память? Конечно, о смерти.
Незабываемые ощущения, когда ты думаешь, что все уже закончилось, и существование навечно прервано, зрение и способность мыслить потеряны окончательно. И вдруг отделяешься от этого трижды надоевшего тела, взмывая вверх, ведомый неслыханной мелодией, а тело, о котором были все помыслы и заботы, которое одолевало болячками, ранами, переломами, запорами и венерическими заболеваниями, доставляя массу хлопот, ограниченное притяжением и нуждающееся в пище, одежде... Это тело валяется в белых тапочках в усыпанном цветами (или проклятьями) гробу, сгниющем раньше, чем посеревшие кости. Приятно размышлять об этом, поднимаясь выше и выше, отрываясь от земли (как думается в то мгновение) навсегда.
Но вот ты проходишь первое небо, замедляешься на втором, а около врат в третье останавливаешься и ждешь СУДА. Об этом уже вспоминается с неохотой. Ты видишь, как наполняется чаша грехов, и ожидаешь ужасного, но и добрых дел оказывается немало. И когда кажется, что ворота верхнего неба вот-вот приветливо распахнутся перед тобой, оказывается: добра совершенно столько же, сколько и зла, и ты не нужен Верхним мирам, и низшие от тебя   отказываются. Ты, никому не нужный, возвращаешься обратно дематериализованным. В материальный мир. И пугаешься каждого темного или светлого силуэта, проносящегося над или под тобой, потому что кто только не населяет или не посещает прослойки этого мира... Призраки не очень любили вспоминать то время. А Петя не мог. Потому что не помнил. И сидя на излюбленной веточке, он отдыхал и предавался созерцанию.
Фантасмагория света,  становилась гармоничной, словно звучание оркестра после настройки инструментов.
Наиболее тяжелые цвета ложились около мха, а легкие покрывали небесную оболочку пристанища. Темные трещины на небе, словно приклеенные к куполу, были мертвы и неподвижны.
И тут подул ветер.
Обычный призрачный ветерок, изредка совершающий прогулки по Но и играющий с травкой и листьями дерева, привычный, незаметный, не имел ничего общего с ним. Это мог быть только наружный, плотный ветер, способный разметать камни и унести призраков. Он, разгребая цвета мохнатыми лапами, как голодный волк набросился на разомлевшую добычу и, заграбастав в охапку два десятка привидений, столкнул их друг с другом и опять расшвырял по Но. Серым хищником носился он за призраками, наполняя их оболочки хлопьями безумного света, и менял тела несчастных по несколько раз подряд. Обитатели пристанища теряли память и рассудок.
Петя метался вместе со всеми, отскакивая от горизонтов, и стремился где-нибудь спрятаться. Он увидел, что какое-то привидение, размахивая руками, пытается поднять отломившийся кусок скалы и подтащить к дальнему горизонту. Когда в очередной раз призрак размазался по мху, Петр узнал в нем Ала и понял, что тот задумал.
У слияния земли и неба, в правом углу (если, конечно, в Но были углы) зияла материальная трещина, откуда с остервенением врывался в Но плотный ветер. Петя внутренним чутьем осознал, что никто сейчас, кроме него самого не способен помочь Алу, а если трещину не заткнуть, то от пристанища ничего не останется.
Но как помочь Алу? Тот, прижимаясь к камню, каким-то чудом не отрывался от глыбы. Чудом?! Ал смог утяжелиться или прирасти к земле. Как?.. Надо схватить что-нибудь тяжелое. Ведь плотный ветер способен разметать только призрачное и фантомное, для обычных вещей он не страшен. А единственное, что материальное здесь — это мох.
Отскоблившись от неба, Петя, сосредоточив всю волю в руках, схватился за мох. Он срывал по маленькому росточку, и заталкивал в себя. Наполняясь, он видел, что Ал выбивается из сил, но сумел сдвинуть камень всего на пару шагов.
Переваливаясь, словно утка, Петя, медленно направился на помощь. Добравшись до Ала,  Петя потерял три мшинки и четверть свечения, но пока еще оставался тяжелым. Ал коротко выдохнул: "Помогай". И они дружно взялись за дело. Это оказалось легче, чем ему казалось: все-таки камень тоже был призрачным. Почти не останавливаясь, они докатили обломок до трещины. Ал, оставив Петю удерживать глыбу под порывами ветра, стал собирать мох и заделывать разлохмаченные края просвета. У главного призрака это получалось быстро и хорошо.  Чем быстрее уменьшалась трещина, тем тише завывал ветер. С последней горстью мха ветер стих.
— Еще несколько таких праздников, и здесь ничего не останется, — произнес Петя, освобождаясь от тяжести.
— И одного хватит... — Ал окинул взором пристанище.
— А что там, за горизонтом?
— Там? — Ал задумчиво посмотрел на привидение. — Скоро узнаешь, Петя... Я так думаю.


Глава 2

Призраки метались по всему Но, словно невидимая кисть чертила в воздухе витиеватые линии.  Петя заметил, что их движения лишены смысла.
Ал держал двух безвольных призраков, прижимая друг к другу. Потом одного оттолкнул к норам, поймал кувыркающегося рядом, и... стержень внутри призрака вспыхнул, а в глазах промелькнул разум.
— Давай помогай! — крикнул Ал Пете и принялся искать тело следующего.
Смутно представляя, чем он может помочь, Петя,  поймал, Жуана и долго, смотрел на него. Чем, потерянные призраки отличаются от настоящих? Внешне, никаких различий не было, исключая блуждающий, погасший взгляд. Только внутри  творилось что-то неладное: стержень сознания не светился, а еле-еле тлел.
Удивляясь, как ему удается тащить одного призрака, Петя ухватил другого. Приведение, будто только этого и ждало и прилипло к его руке. Рассеянно смотря то на одного, то на другого Петя сблизил их, и, о чудо, разряд электрического тока пробежал по нему, отдавшись где-то в ступнях. Но оба призрака стали неимоверно тяжелыми и вялыми. Прислонив одного к скале, Петя бросился на поиск следующего.
Эта попытка оказалась тщетной. Третий заход так же не принес успеха, как и многие остальные... Только с одиннадцатого раза Жуан затеплился и, оторвавшись от спасителя, удалился к озеру. Петр поспешил за ним.
— Жуан, ты чего? — он остановился в нескольких метрах от призрака. — Может, все-таки поможешь?
— Не-а, не могу.
— Почему?
— Это не в моей силе, — и немного подумав, добавил: — И не в моей власти.
— Да... Исчерпывающий ответ.
Жуан усмехнулся.
— Если ты можешь, — делай. А я должен находиться здесь. Это мое место.
—Как твое место? — не понял Петя. — По-моему, твое место в этих... как их... норах. Я там тебя чаще всего вижу.
Жуан опять усмехнулся.
— А зрение тебя не обманывает?
Петя опешил: то ли Жуан, благодаря плотному ветру спятил, то ли сказывается смена телами.
— Я бываю в разных местах. - Жуан встал, обошел вокруг пня, на котором сидел и посмотрел на озеро.— Чудак ты, честное слово... Неужели, ничего не знаешь о ПЕНТАГРАММЕ?
Петя действительно ничего не знал. Жуан блеснул глазницами, на секунду остановился и продолжил движение.
— Видишь ли... Петя, идея существования Но по сути проста, но в исполнении, сложна невероятно...
Петя наблюдал за призраком.
— Что-то ты, братец, ахинею несешь, — нетерпеливо сказал он.
— Почему? Я был когда-то весьма образованным человеком, а, слова образованных людей не всем понятны. Вернемся к теме. Не знаю всех тонкостей досконально — это целиком прерогатива Ала, но одно скажу наверняка: существует некая ПЕНТАГРАММА, согласно которой, каждый из призраков Но обязан, определенное время находиться в определенном месте...
— Кем? — перебил Петя.
— Не перебивай, что за плебейские манеры. Конечно же, Алом. Я смутно представляю внутренний механизм, но за счет этого нам удается существовать. Поэтому одно время я здесь, другое там... Это же элементарно...
Петя принял задумчивый вид.
— А что если этот распорядок нарушится? Ну, например, кто-нибудь из вас... нас не захочет находиться в каком-нибудь там месте. Что тогда будет?
Жуан с неподдельным изумлением посмотрел на Петю.
— Ты что! Можешь поверить, такого никогда не случиться, будь уверен.
— Но ведь случилось же! — воскликнул Петя. — Тебя самого пришлось вытаскивать непонятно откуда.
— Меня? — глаза Жуана потускнели. — Нет, братец... Здесь другая причина. Непонятная, но Ал разберется.
— В чем?..
— Слушай, Петя, ты слишком много задаешь вопросов. Призраки так не поступают, они просто действуют. А ты точно не призрак и окутан непонятно чем...
— А ты светишься непонятно чем.
— Я?! Где, покажи.
— Здесь, здесь и здесь. — Ткнул он пальцем.
Жуан придирчиво осмотрел себя.
— Врешь ты все. Призрак не может светиться.
— А я могу, да?
— Все, — Жуан нетерпеливо махнул, — все вопросы к Алу. Мне надоели твои выходки и шуточки... И со зрением у тебя, честное слово, не в порядке. И с восприятием.
— Скотина ты, Жуан, честное слово, — передразнил Петя. — Сам ты слепой, на фиг... — он повернулся к собеседнику спиной, и хотел было уйти, но вопрос Жуана остановил его.
— Скажи-ка, уважаемый «не-знающий-о-ПЕНТАГРАММЕ», почему ты  постоянно сидишь, как сыч, на ветке и зыркаешь во все стороны? А?? Склеротик ты, Петенька. Все забываешь напрочь, но поступаешь, как положено. В этом тебе не откажешь. Ха-ха-ха!
Петя выслушал, но не обернулся, а решительно заковылял к призраку, оставленному у скалы.
Ал трудился с завидным упорством и терпением, однако не торопился, не суетился, движения были соразмеренными: ни одно не тратилось впустую. Только сейчас, Петр понял, что так распоряжаться своей силой может только хозяин Но. "И ведь не потеет", — подумал Петя и сам себе рассмеялся, несколько раз повторив  "потеет".
— Отяжелел ты, пройдоха, — пробубнил он, подтягивая призрака.
Тот, пока Петр отсутствовал, помутнел, на груди  выступили пятна с синим отливом. Стержень-веретено расплылся, словно мягкая свечка, и остыл.
— Эй, — воскликнул Петя и затряс призрака, — ты чего... Ты... умер?
Его слова потонули в густой тишине. Осознавая всю нелепость ситуации, Петя потряс призрака, попытался приподнять, но, еще недавно субстанция, похожая на тело — двигающееся, говорящее, играющее, смеющееся, — начала растворяться, и через несколько минут Петя держал в руках холодный энергетический сгусток — расплавленное сознание и полупрозрачный гибкий жгут воли.
Обернувшись в поисках Ала, Петя увидел его с двумя призраками. Все трое стояли на мосту, вернее, стоял один Ал, а его подопечные медленно, но верно разлагались.
А Луна, лукаво улыбалась, тая в себе и красоту, и силу, и опасность.
— Конец! — Ал глядел на сгустки, покрывавшие его ладони. Он поднял глаза и заметил останки у Пети. — И у тебя...
— И у меня, — подтвердил Петр.
— Трое... — заключил Ал, — и еще трое за Но.
— Унес ветер? — спросил Петя, но ответа не дождался, итак ясно: шестерых призраков больше не существует. — Похоронить бы надо.
— Да. — Ал кивнул головой. — Пойдем к трещине.
Они сложили останки у горизонта, и Ал, слегка присыпал их мхом: образовался маленький холмик.
— Ты знаешь, какие-нибудь слова, полагающиеся в таких случаях? — тихо спросил он.
— Нет, не знаю, — чуть подумав, ответил Петя. — Не помню...
— Тогда пойдем в дом. Я хочу кое-что тебе рассказать.
— О Но?
— Не только. Но мой рассказ будет не менее интересен. Я так думаю...
Призраки буднично расхаживали, летали, копошились, словно и не было никакой катастрофы. Однако во всем Но, не было никого кто мог бы сказать, что все осталось по-прежнему.
А труба над соломенной крышей все так же призрачно дымила.

— Я думаю, ты  сам можешь поведать много интересного. – Начал рассказ Ал. - Пока  я расскажу о себе. Может быть, по ходу повествования ты захочешь что-то сказать. Не стесняйся, перебивай, это важно для восстановления твоей памяти.  Скоро мы окажемся в мире, где никто не пожалеет больного э... э... ничего не помнящего призрака. Это одна из причин нашего разговора. Другая же, — мне  необходимо собраться с мыслями. Ты не представляешь, как тяжело рушить отлаженный и продуманный мир в кои веки созданный тобой.  Оглядываясь назад, понимаю, что вся жизнь — это чередование правдоподобного и неестественного. Прошлое покрывается туманным занавесом, оставляя наиболее сильные впечатления, но я постараюсь сохранить объективность. Покопайся в своей памяти, напряги волю, и мы сможем кое-что вспомнить. Вместе... Начнем с того, что я был человеком...
— И я тоже, — Петя радостно захлопал глазами и даже взмахнул руками, — я это сам вспомнил во время Воя, когда наполнился.
— Вот видишь, уже что-то, хотя я почти не сомневался. Все обитатели Но — призраки людей с Земли. Ты  оттуда?
— Не помню, — Петя слегка задумался, — слово "земля" мне ни о чем не говорит. Я вспомнил, что был тяжелым и не только... тяжелым человеком.
— Тогда, скорее всего, с Земли. На других планетах призраки называют себе по-иному.
— Но мне кажется, что я не был раньше призраком, а услышал об этом только здесь.
— Последний призрак с Земли был выметен на Свалку давно и наивно предполагать, что ты из наших. Я уже отвык, что мир разнообразен.  Ты мог быть кем-то еще. И оказаться здесь не случайно. Может, позже мы выясним и это. А когда-то я был человеком. Я ступал тяжелыми ногами по настоящей, очень далекой отсюда планете и мнил себя центром мира. Я верил только собственному разуму, считая его величайшим богатством, самородком во Вселенной, уникальным и неповторимым. Старался ублажать все его прихоти при помощи собственного тела, купаясь в его иллюзорной Истине. Мои чувства и мысли, эмоции и желания, стаей свирепых и ненасытных стервятников терзали и плоть и душу, которую я, естественно, не считал бессмертной. И я здорово растерялся, когда впервые встретился с чем-то нематериальным, неосязаемым на ощупь, непонятным рациональному мышлению. Когда мой разум сдался, признавшись в собственном убожестве, я впервые произнес волшебную фразу: "Не понимаю". Это была первая настоящая истина, повлекшая за собой такую вереницу открытий и откровений, что вспомнить их все — достаточно тяжело...
Дело в том, что сам того не желая, я пропустил в материальный мир Святого Черного Духа. Они все называли себя "святыми", не взирая на цвет. Пытаясь исправить, как я тогда думал ошибку, я открыл двери миров для Белого Духа, естественно тоже Святого. Наблюдая за их грызней, я понял, что до конца жизни они будут меня использовать, и решился на суицид.
— Что это такое?
— Самоубийство, Петя. Добровольный, а точнее самовольный уход из жизни. Разум, который я возненавидел, сослужил последнюю службу, и перекрыл дорогу в человеческий мир этим двоим. Они догнали меня, когда я, расстроенный и ничего не понимающий, пробился сквозь толщину стен и вышел в более тонкий, эфирный мир. Первый урок того, что на том свете ничуть не лучше, чем на этом (если смотреть со стороны человека, разумеется) я получил именно от них. Разругавшись между собой, (им уже не перед кем было разыгрывать всепонимающих и всемогущих), раскидав в стороны пучки разноцветной энергии, они, выпустив пары, принялись за меня.
Я не знаю, что испытывает теннисный мячик, но, думаю, был похож на него в те минуты... или часы?.. Пообещав не оставлять меня ни на минуту, они разлетелись в разные стороны, а я направился, вверх, на СУД. Меня это даже устраивало, поскольку лишало свободы выбора. Ты знаешь, иногда свобода кажется чем-то лишним. Но так я думал только тогда.
И вот, слегка привыкнув к полноте окружающего мира, пропитанного мыслесферами и мыслеформами (я и представить себе не мог в своем человеческом существовании, сколько флюидов вполне осязаемых и конкретных испускает материальная жизнь, и сколько независимых созданий вьется вокруг планеты), я прошел плотное свечение, как мне потом объяснили мои будущие товарищи — Первое небо. За ним начиналось царство духов: эфирных и эфемерных существ. Порхающие разноцветные создания всевозможных форм и размеров, казалось бы, не замечали робко поднимающего новичка (хотя я был далеко не одинок) к яркой точке, пульсирующей в вышине. И мы, цепочкой, равномерно и спокойно, по одному, просачивались сквозь нее на Второе небо, где по непонятным  принципам  сортировались Голосом. Потом уже, после СУДА, мне объяснили, что здесь строго следят за соблюдением Закона и задевать кого-либо из только что осужденных — себе дороже. Но я этого не знал и по наивности думал, что все неприятности остались там, за Первым небом и поднялся за врата Третьего, где стал ждать своего часа. Ждать пришлось долго — возможно, у небесных судей не хватает времени, а может, просто потому, что им некуда торопиться. В общем, Бог им судья. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем какой-то старичок вышел из-за плотного свечения. Сладко позевывая, и улыбаясь, окинул нас хитрым взглядом и сказав, "Приступим-с", выставил перед собой медные весы. Он довольно быстро расправился с нами, отправив обратно вниз, едва бросив взгляд на равномерно стоящие чашечки весов. Наверное, это была просто показуха:  грешники и святые идут на Третье небо другими путями, а, может быть, и нет, потому что, когда он посмотрел на чаши, заполненные моими хорошими и плохими делами, то даже покачал головой и хмыкнул себе в обвислые усы: "Надо же как". Но тем не менее низвергнул и меня. Я оказался не нужен ни светлым ни темным силам... Вспоминая все это сейчас, я даже рад, но тогда — это была трагедия. Представь, что ты не можешь ни от кого защититься, а ведь любой, кто сильнее о-о-очень любят позабавиться над слабым. Когда, какой-нибудь Черный, накладывает на тебя заклятье, и ты несколько лет служишь тридцать седьмым ковриком для вытирания его вонючих копыт. А какая-нибудь Белая, считая, что облагораживает тебя, превращает в колючий цветочек и держит в спальне. Да еще требует, чтобы ты будил ее приятным голосом...
Можешь себе представить, через что я прошел, имея врагов и в Свете и во Тьме?! Когда им наскучило держать меня в виде прозрачной пленочки над выгребной ямой, и они отпускали меня "погулять", как я только не прятался, чтобы никогда больше не встретиться со своими "милыми" знакомыми. Но они всегда находили и придумывали очередную пакость... Мне кажется, что я их подружил между собой. Я скрывался на самых далеких островах среди скал или затаивался в топях джунглей, или присоединялся к рабам джиннов, но все напрасно... Однажды я несколько лет пролежал под поросшим мхом валуном где-то на краю земли, но паршивый скорпион все-таки выдал мое местонахождение. Болтливое насекомое, скажу я тебе. Но я не мог смириться с такой жизнью. Я слишком полюбил свободу и самозабвенно искал способ навсегда расстаться с порабощающими силами. И один старый призрак, витавший над той планеткой, чуть ли не с момента ее сотворения, рассказал мне, что есть выход (он назвал — лаз), в обход запрещенных небес в космос. Сам он никогда не бывал дальше Луны, да и там задерживался лишь на короткое время: за ним-то лично никто не охотился. Я упросил показать этот выход-лаз, взамен предложив несколько неизвестных ему хитростей, как скрываться от СИЛЬНЫХ. И мы отправились в путь...
По дороге он несколько раз останавливался, и что-то чертил, бормоча ахинею. А я все удивлялся, почему раньше никто не сказал мне о таком простом и легком пути. И только позже я понял, ЧТО именно рисовал старый призрак: магические пентаграммы.
Не зная их, нечего было и думать пускаться в путешествие. Я же, очевидно, понравился старичку (как потом выяснилось, тем, что при земной жизни сумел насолить и тем и другим), и он впервые решил кому-то помочь, понимая, что этот секрет все равно никто не узнает, — мне не было никакого резона возвращаться на Землю.
На Луне он познакомил меня с лунатиками — существами независимыми, но могущественными. Именно они научили старого призрака пентаграммам. Недаром Черные так любили полный лик ночного светила. Они чувствовали  постороннюю силу, мощь, нисходящую с лунным сиянием на Землю, не принадлежавшую их извечным Светлым врагам... Хотя были ли они врагами? Какое же Добро без Зла?.. Но это так... философия... На Луне я стал учиться. Лунатики, — открытые существа, если видят, что ты не представляешь опасности. А опасность — это когда несколько хотят победить. Неважно, чистые у них помыслы, грязные, но если они хотят применить силу против других, лунатики такой силы не дадут. Мне показалось, что в истории этого народа была великая трагедия. Как и в моей , — если такие параллели уместны. И это нас сблизило. Я был хорошим учеником. Я постигал, как сковать на веки противника, как распылить существо в чистую энергию не способную себя ни контролировать, ни собрать  обратно. Многое, очень многое я постиг в те счастливые лунные годы, но все, правда, теоретически. И когда я прошел начальный курс обучения, — поверь мне, это очень могущественные знания, — то мои учителя решили провести эксперимент. Они, сотворив незнакомую мне пентаграмму, наделили меня телесностью, реальной мощью существа, способного применить все, что я знал на практике, но в пределах заданными ими магических линий.
Я сразу почувствовал себя творцом, когда немедленно воспроизвел двенадцать Белых и тринадцать Черных и тут же их распылил. Мои учителя заволновались. Улучшив момент, они разрушили пентаграмму и сказали, что пока у меня не пройдет обида, они больше не позволят мне практиковаться. Но я все равно был безмерно счастлив...
Так текла моя беззаботная, (по сравнению с прошлой), жизнь. А потом случилось ЭТО, там, на Земле...
— Что? — Петя, завороженный, слушал, видел изумительные картины жизни и круговорот миров, совершенно непонятных и незнакомых ему. Или почти незнакомых, потому что в душе, зашевелилось, заворочалось что-то, требовательно вопрошая: "Ну вспомнишь ты наконец или нет? Время-то идет, не чувствуешь что ли? Вспоминай, вспоминай, ведь все к тому и идет, что оттуда ты, с Земли, родимой. И ключик уже показали тебе от памяти твоей чердачной... Ну же, напрягись..."
— Я и сам не понимаю. Только лунатики с грустью на меня посмотрели, словно прощаясь. Я подумал, что на Землю  отправить решили — не век же мне им надоедать,  а они руками машут, мол, Уборщик идет, Алик. И все. Понимай, как хочешь. А потом Земля привычные очертания потеряла, как будто ее кто взбаламутил. Старшие лунатики даже в путь собирались — посмотреть. Они всегда так делали. А оттуда взрывы, аж до Марса доносились. Я все на людей грешил, думал последнюю мировую устроили, ан нет, это так со всем человечеством кончали  с физическим и эфемерным. У людей религия была, мировоззрение особенное.  Если по одной книжке судить,— чистой воды катаклизм.
— А что такое книжка?
— Слова, написанные на чем-то. Так, например, мой рассказ можно написать... Видел, что во время Воя Лао делал?.. Мелкие частые движения правой рукой?.. Вот так и есть — слова, слова...
— А как она называлась?
— Ой, ты что, я и не вспомню! Сколько веков прошло...
—  Попробуй, Ал... Это важно.
Ал задумался, встал, походил, покачал головой и сел.
— Нет, не вспомню. Во-первых, их было много, ну об этом катаклизме, а я не особенно интересовался... В общем, смело человечество со всеми его мыслеформами в кучу, что куда рассортировало и тут действительно что-то большое и странное появилось — вжик, как метлой по мусору и в помойную яму. А яма эта называлась Свалкой...
— И где эта Свалка?
— Вот она, Петя! Вокруг нас! А как я здесь жил до того, как Но создал — история отдельная.
— Расскажи.
— Чуть позже. Ты пока посиди, подумай, а я слетаю, посмотрю как там трещина. Что-то не нравиться мне все это... Ты, главное, о себе вспоминай.
— Да я стараюсь.
— Ну и славненько, — и Ал улетел, оставив Петю в глубоком раздумье.