РОндо для двоих. Часть5. гл. 3

                Весь следующий день был так напичкан эмоциями, что пролетел совершенно незаметно.  Они встали поздно, потому что уснули после трех ночи. И у Павла вид был такой, словно он вообще не ложился.
                Правда, Ирине пришлось в восемь утра потихоньку выползти в кухню и позвонить Никите. Они шепотом поругались, а потом Ирина сладко досыпала в комнате под смешным названием зала, как говорили все соседи по дому.
                Павел проснулся первым и сбегал в булочную за хлебом. Женщины по очереди оккупировали ванную, наводя «марафет». Когда это словечко появилось в языке обыкновенных женщин, далеких от проблем наркотиков, они и не подозревали о его мрачном  истоке. Потом появился «макияж», но дамы прошлых поколений все еще «марафетились», вызывая удивление у просвещенной молодежи.
                – Ма, ты что, сбрендила? – спросила Машка у Ирины, когда услышала из ее уст это словцо.
                – Но ты же понимаешь? – усмехнулась Ирина, знающая современный сленг из произведений своих авторов и от собственных деток.
                – Но тебя другие не поймут! Осторожней будь, – посоветовала Маша.
                Из постели обе дамы вышли в помятом виде и вполне соответствовали своему возрасту, а потом прошмыгнули в ванную, откуда уже вышли – по очереди, как входили – сильно помолодевшими
                – В своей возрастной категории мы еще не в последних рядах, – прокомментировала свой выход (она была второй) Уля, зацепившись перед зеркалом в прихожей. – Иди сюда, Ирочка! Встань рядышком. Смотри!  Недавно, в сентябре, мы с тобой походили на родных сестричек, а сейчас – на двоюродных.
                Ирина послушно встала рядом.
                – Хорошее у тебя зеркало, – похвалила Уля. – Милосердное.
                – Да уж. А выйдешь на солнышко… У меня больше морщин, хотя ты больше меня пережила.
                – Я? – удивилась Уля. – У того, кто всю жизнь прожил с одним мужем, да еше не с ангелом, их и должно быть больше. Вдовство… пусть я тебе даже покажусь циничной… только первые полгода – настоящее горе.  Если любишь. А для кого-то вообще – освобождение. Я бы от этого нелепого брака,  с Севкой,    в могилу угодила первой. Если бы он меня не опередил… по дурости.
                Завтракали в кухне. Ирина не узнавала мужа. Таким он обычно бывал в праздничные дни, когда приходили гости, дети, и надо было держать себя в руках.
                «Был бы таким всегда, – думала Ирина, наблюдая, как  муж  суетится  около них обеих. – Не цеплялся бы к мелочам, не делал трагедии из того факта, что я терпеть не могу вареную картошку в супе и оставляю ее в тарелке! Лучше бы тебя проблемы детей задевали так…»
                Хорошо, что звонок Татьяны раздался, когда уже все убрали со стола!
                – Ирка, –  зашипела она в трубку, –  ты как? Жива?  Почему не позвонила? Я же ночь не спала, зараза ты такая!
                – Танюш, извини!  У меня тут… у нас тут гости такие редкие, я…
                – С тобой все нормально? – с тревогой спросила Таня уже обычным своим деловым тоном.
                – У нас тут… радость, можно сказать.  Сестричка Павлика нашлась, Уля.
                – Подруга, ты не  з глузду зъихала,  часом? Он что – терял сестричку?
                Уля и Павел улыбались сконфуженно. Им хотелось слышать этот разговор, но было неудобно проявлять такое бессовестное любопытство. Они даже попытались обменяться репликами о чем-то другом, но не смогли – ушки настроили на телефонный разговор. Павел, правда, принялся  за мытье посуды.
                – Танюш, мне некогда, я тебе перезвоню…
                – Стой!  –  вдруг заорала Татьяна. – Тебе тут телефончик оставили, просили вечерком перезвонить! Некий Михаил! Приветик передал,  здоровьица пожелал и…
                – Таня, у меня есть все телефоны, что мне нужно. Я позвоню, позвоню. Я ему тоже подарок припасла: вспомнила, на кого похожа. Не понимаешь? А тебе и не надо! – весело закончила Ирина и положила трубку. – Уля,  а у тебя нет желания…
                – Мишелю позвонить? – догадалась Уля. – Давай номер. С вами, ребята, не соскучишься. Сплошные сюрпризы.
                Павел быстро покинул кухню.
                – У меня есть его мобильный. Держи мой телефон,  – сказала Ирина, протягивая трубку. – Найдешь там, в меню,  иди ко мне в комнату.
                Уля выскочила через минуту.
                – Все, ребята, адью до вечера! Извините!
                Она так быстро стала одеваться, что Ирина успела только спросить глазами, а Уля ответить ей:
                –  Спасибо тебе! Не ссорьтесь тут без меня. Я позвоню.
                Только дверь за Улей закрылась, Ирина  чуть ли не на цыпочках вернулась в свою комнату. Павел оставался в своей. Вот когда стало понятно, что ситуацию еще надо доводить до логического конца. Но какого?
                Ирина тихо опустилась в кресло, замерла. Она понимала, что Павел не сделает первого шага. Он будет сидеть  по посинения в своей комнатушке, пока она, Ирина,  как-то не продемонстрирует хотя бы своего настроения. И оба онемевшие телевизора словно тоже прислушивались к своим хозяевам…
                Полчаса тишины в квартире… А за окном дождь затянул свою депрессивную песенку о безрадостном осеннем существовании.  Крупные капли упрямо долбили стекло бокового окна, будто хотели его пробить и ворваться в тепло. Этажом ниже, прямо под ногами у Ирины, скулила брошенная хозяевами такса. Она всегда плакала в одиночестве…
                Почему-то вспомнился хороший день десятилетней давности.  Как однажды они вот так же сидели в непривычной для этой квартиры тишине, проводив детей в турпоход. Но тогда было за окнами весеннее солнце. Павел сказал:
                – Телевизор, что ли посмотреть?
                И включил. Их оглушила фортепьянная музыка. Кто-то молодой играл «Этюд» Скрябина, любимый Ириной. Павел добродушно заметил:
                – Для тебя специально. Красиво, но непонятно.
                – Но красиво же! Послушай, а? – тихо ответила Ирина.
                Он присел рядом, обнял ее за плечи:
                – А ничего… Цепляет.
                А через день притащил ей пластинку и вручил:
                – Держи. У Борьки приватизировал.  У него этого добра навалом. Разыскал. Мне повезло.
                Ирина была так тронута, что кинулась его целовать:
                – Спасибо, вот спасибо! Я уже думала – никогда не услышу!
                То была долгоиграющая пластинка – концерт  пианиста Софроницкого, который играл и  вальсы  Шопена, и  еще какие-то фортепьянные миниатюры разных композиторов, но объединенных одним  свойством – мелодичностью.
                Они тогда вместе послушали пластинку, испытывая  удовольствие  от красивой музыки и вспыхнувшей нежности друг к другу.
                Потом пластинку забыли – купили кассетный магнитофон. Но проигрыватель пожалели выбрасывать, стереоколонки остались на стенах в детской комнате, где теперь обитал Павел.
                Ирине иногда хотелось перенести это добро к себе и слушать, как раньше, пусть и поцарапанные местами, но вполне еще пригодные пластинки. Но это походило бы на дележ имущества.
                Смятение в душе набирало силу, и уже требовалось конкретное действие. Ирина встала  и тихо-тихо открыла дверь, желая проскользнуть в кухню. Но под дверью мужа застыла в панике: там играла эта пластинка. Что это? Призыв к мирным переговорам? Тоска по их общему прошлому, в котором оба наломали дров? Что вкладывал Павел, далеко не меломан, в эту музыку?
                Павел распахнул дверь так быстро и неожиданно, что Ирина просто не успела сообразить,  куда повернуть – к себе в комнату или на кухню, где всегда найдется работа.
                Оставшись наедине в полутемном коридоре (получается, он застукал ее под своей дверью?), они сделали шаг навстречу – и сцепились в тесном объятии.
                – Ирка, Ирочка, Ирочка, –  прошептал Павел, стискивая ее изо всех сил.
                Потом стал целовать ее лицо, сразу ставшее мокрым от слез,  и повторяя  на разные лады ее имя.
                – Павлик, Павлик, – бормотала Ирина,  плохо соображая.
                Чувства перекрыли дорогу рассудку – обоих заклинило на именах, сразу заменивших все слова в русском языке.
                Как два первобытных существа,  выражающих эмоции объятиями либо дракой, они не могли и не хотели расцепить объятья – этот самый верный жест любви.
                Так, в обнимку, они и вернулись в гостиную, обмениваясь нежными поцелуями, как два подростка, еще не познавших другой язык – страсти.
 Потом опустились на диван.
                Рассудок их потихоньку просыпался, тут же выдавая  диагноз – один на двоих:
                – Я – дурак, дурак…
                – Это я дура, ду-у-ра…
                И когда рассудок и чувства пришли к общей гармонии, наступил самый опасный момент. Они могли  пойти по привычному марщруту – выяснять, кто прав, а кто виноват. Но Ирина, как все женщины, больше доверяя интуиции, шепнула:
                – Не надо ничего говорить…
                – Не буду…
                Пластинка  как раз на этом месте и закончилась, призывая их вернуться на землю.
                А что земля? Она заботится о своем, земном,  ей телесный комфорт дороже духовных тонкостей. Ирина и Павел подчинились этому земному притяжению и долго не могли выйти из блаженства  от  обладания  друг другом…
                …Телефонный звонок раздался в самую неподходящую минуту, но тут же деликатно замолчал.  Правда, его вроде бы не заметили. Через  полчаса он повторился. Павел, чертыхаясь, накинул на голое тело халат, пошлепал к телефону.
Ирина расслабленно наблюдала за мужем, натянув  до самых глаз одеяло. Вот когда  холод решил о себе напомнить. Он тоже относился к земному, и у него были свои законы. Влюбленные тела не всегда  подчинялись этим законам, разогревая  атмосферу до температуры своих тел.
                Ирина почти не слышала Павла, но видела его огорчение.
                – Из института. –  объяснил он. – Просят прийти не на третью пару, а сейчас, заболел Иваньков. Это свинство, конечно, но я отказался.  Хоть бы на свою успеть. На часы глянь!
                Собирался он быстро, Ирина, нацепившая поверх теплого халата еще и пончо, суетилась вокруг него с величайшим удовольствием:
                – Может, погладить рубаху?
                – Некогда, я свитер надену.
                – Чистый  носовой платок дать?
                – Не надо, где-то есть… Кажется, в пиджаке.
                Ирина выдвинула ящик комода,  еще раз убедившись в своей женской нужности: белье Павла лежало кучей, не глаженое.
                – Возьми этот, – протянула она мужу недавно купленный для Владика  носовой платок.
                – Спасибо, бегу!
                Он еще раз притянул к себе Ирину, поцеловал в губы, засмеялся:
                – Сиди дома, никуда не рыпайся. А то еще сбежишь!
                Второй раз зазвонил телефон, когда Павел уже  ушел в институт. Звонила Уля.
                – Ирочка, я не приду ночевать, у меня тут, – она засмеялась смущенно, – продолжение сериала. Погоди! Здесь тебе привет передают. 
                – Ирочка, здравствуйте, спасибо вам за все, –  услышала Ирина в трубке  приятный голос Михаила.
                Ответить Ирина не успела: наверное, Уля вырвала трубку из его рук.
                Вот теперь можно было и посидеть у включенного обогревателя, навести порядок в голове и душе.
                С этой задачей Ирина не справилась. На душе было просто хорошо, но  в мозгу  беспомощно метались обрывки разрозненных мыслей, словно их хозяйка разучилась думать вообще.
                Уже по привычке не сидеть без дела, Ирина встала, попробовала батареи, обнаружила, что они потеплели. Потом отправилась к холодильнику Павла. Обычно она время от времени проводила там ревизию,  комментируя  по телефону Татьяне свои впечатления:
                – Танюш, что делать? Он питается одними полуфабрикатами! Стоят пельмени… Нет, суп с пельменями! Представляешь этот суп – с пельменями, в которых мясо и не ночевало?!  Вчера предложила ему  свой суп – под предлогом, что лишнего наварила, куриный, как он любит, так гордо отверг!
                – Курица ты, наседка, – ворчала подруга с тяжким вздохом. – Забудь о нем наконец! Он не твой!
                – Но я не могу смотреть, как он жрет холодные котлеты из супермаркета! Трудно разогреть?
                – И что за манера  – лазить по чужим холодильникам?  Он тебе кто – сосед по коммуналке! Уже холодильник купил, а ты и туда нос суешь! Лучше бы он себе квартиру купил, дурак старый!
                В другой раз Ирина  тревожилась:
                – Тань, представляешь, он целую курицу купил, сырую! Но она вся в перьях. Как ты думаешь, если я курку эту приведу в порядок, он не заметит? А то с перышками так и слопает.
                – Мама миа! – орала рассерженная Таня. – Ты еще свари ее или поджарь! С тебя станется! И он прав будет, если эту курицу отправит в мусорное ведро!
                – Он – отправит?! – хохотала Ирина.
                А потом, уже никого не слушая, держала курицу с перьями над огнем, пока та не превращалась в загоревшую красотку   без признаков волосистости. Вечером, наблюдая, как Павел разделывает тушку на доске, не обратив ни малейшего внимания на приятную метаморфозу, она уже жалела о собственной доброте.
                Но теперь она имела полное право на вторжение в чужой холодильник.
                – Так, – деловито сказала Ирина сама себе, не испытывая пока желания делиться новостями с подругой, – выгружаем на стол это добро…
                Через полчаса опустевший холодильник сиял чистотой. Зато  ее, большой, был переполнен продуктами. Ирина и здесь устроила ревизию.               
                Настроение у нее было такое, что хотелось плясать и петь, как бывало в детстве, когда она прибирала квартиру под музыку и двигалась в заданном ритме.
                Она не сразу заметила, как потеплело в комнатах. Вытирала пыль с батареи – и чуть не обожгла руку.
                – Ничего себе! – радостно удивилась. – Но вот не могут – чтобы все в меру. Или холод собачий или… если уж топить, так до упора!
                «Что это я как старушка сама с собой болтаю?» –  тут же подумала, но без всякой опаски за свое психическое здоровье. Давно она уже не испытывала такого полного счастья бытия! Господи, хорошо-то как!
                Звонок телефона очень хорошо вписался в ее настроение.
                – Мамуля! –  заворковала Машка, –  можно, я  забегу?
                – А когда это ты разрешения спрашивала? С чего бы это?
                – Хочу тебя поддержать… в горе.
                – Каком еще горе?
                – Ну, папина зазноба тебя должна бы расстроить, а я…
                – Слушай, Лиса Патрикеевна, не морочь мне голову, – засмеялась Ирина. – Я уж все поняла: ты в курсе. Тебе охота приобщиться к радости предков!
                – А что – у нас радость? Мы женимся… снова? И когда свадьба?
                – Ну, и какая сорока тебе на хвосте приносит новости? Такая блондиночка, Дюймовочка постаревшая, хохотушка и болтушка?
                – Ой, ма,  какая ж она старая?! Она вообще не в курсе! Это папочка мне сообщил, что…
                – Что-о?! – завопила Ирина. – Кому сообщил?! Что сообщил, когда?!
                – Недавно, на мобилу прислал эсэмэску. Слушай, читаю: поздравь нас с мамой – мы решили пожениться. Ха-ха-ха! Это я уже от себя смеюсь! Ха-ха-ха там не было! Ма-ам, ты чего молчишь? Потрясена? Я тоже! Чтобы папочка такие слова написал… Этот сухарь…
                – Да не сухарь он, доця, – пробормотала Ирина, действительно озадаченная поведением мужа.
                Это же как надо радоваться, чтобы забыть о своем  гонористом характере и выплеснуть чувства – кому?! Доченьке, с которой они  обмениваются только колкостями.
                – Ма, я еду! Просто умираю от любопытства!
                Следующий звонок был на мобильный – от постаревшей Дюймовочки.
                – Так, я еду, – заявила Татьяна без всяких предисловий.
                И отключилась.
                – И что я с ними обеими буду делать? – спросила себя Ирина, чувствуя, как праздничное настроение сменяется привычным – деловым, когда надо многое успеть до прихода гостей за короткий срок.

продолжение  http://www.proza.ru/2013/01/31/807