В казарме

С радостным возбуждением рота вваливается в казарму. После

нехитрого армейского ужина из пшённо- гороховой каши, винегрета

с куском отварной рыбы и, конечно, кружки чая с двумя кусочками

сахара, старшина довёл роту с песней до казармы и, сделав какие-то

наставления, по команде “разойдись!” предоставил курсантам

долгожданную “свободу”.

Одни побежали занимать место на лавочке в курилке

(специально отведённое место среди газона), где под здоровый

хохот кто-то уже травил анекдоты, а некурящие поднялись на свой

этаж бывшей финской казармы. Под гиканье и смех друзья-

однополчане направились кто куда. Сегодня, как и всегда день был

трудным. Стрельба из танка, вождение, тактические занятия, когда,

изображая танки, курсанты то походной колонной, то боевым

развертым порядком бегали по заснеженному полю. И вот настало

личное время. Надо и постираться, и подшить подворотничок, и

написать письмо родителям или любимой девушке, хочется

почитать или посмотреть телевизор, который курсанты купили,

сбросившись кто сколько мог, теперь он стоит посреди казармы.

Бери свою табуретку и иди смотри, но в первом ряду место для
сержантов и “стариков” и с этим никто не спорит.

У Сашки сегодня планы: постирать х.б. , повозиться с гирей и

хорошо бы почитать конспект- скоро зачёты. Он с улыбкой

вспоминает, как однажды несколько друзей решили, что пора

освежить свою довольно грязную “робу”. В умывальной комнате

заткнули слив в полу, открыли краны и когда вода дошла до

щиколотки, начали стирку. Робу мылили и тёрли щётками и так

несколько раз. Вода под ногами стала серо-чёрной. Повозив в этой

воде гимнастёрку и шаровары, Сашка с другом как следует их

выкрутили, чтобы быстрее высохли и развесили на батарее. Утром

по команде “Подъём. Рота строиться” Сашка натянул на себя то,

что сушилось на батарее, и под общий смех встал в строй.

Смеялись даже неулыбчивые сержанты, потому что Сашка был

похож на зебру. На его робе светло-серые (почти белые) полоски

чередовались с тёмно-серыми (почти чёрными). Теперь-то он знает,

что после стирки х.б. нужно долго полоскать в чистой воде.

После стирки Сашка направился в комнату отдыха. Толя

Губин, вечно веседый и остроумный, изображает под гитару очень

задушевную песню. Двое ребят разучивают вальс-чечётку.

Сложное коленце заканчивается тем, что оба подошвами дважды
бьют по стене, а при повторе по подошве партнёра. Очень смешно.

Сашку больше интересуют гантели и гиря два пуда. Он “качается”.

Его шея и бицепсы вызывают уважение у друзей. Его друг Витька

Панфёров однажды спросил: можно ли его фигуру, за которую его

в шутку называют Кащеем - Бессмертным, как-то исправить? И

Сашка загорелся ему помочь. Теперь каждый вечер, если есть

возможность, Витька усердно выполняет комплекс упражнений.

И уже заметно, как мышцы тонким ещё слоем покрывают рёбра

Витькиной груди, похожую на стиральную доску. У Сашки своя

задача. Он ещё на гражданке “заразился” культуризмом.

Позанимавшись с тяжестями, друзья идут к турнику, что

установлен в коридоре. Многие курсанты, проходя здесь, в туалет

ли или в комнату быта обязательно притормозят у турника, чтобы

подтянуться или сделать слепку, а кто-то даже крутанёт

“солнышко”. Часто у турника стихийно возникают соревнования.

Витька мог уже восемь раз подтянуться, и это был большой

прогресс. Ведь ещё месяца два назад и три подтягивания ему

удавались с большим трудом. Сашка тогда смеялся, что Витька,

чтобы подтянуться в третий раз, судорожно бьётся в конвульсиях,

как пойманная рыба на крючке. Сейчас другое дело. Витька свои
восемь раз отработал достойно и теперь отдыхал. Сашка с

лёгкостью подтянулся десять раз, сделал склёпку и лихо спрыгнул с

турника. Тут из-за спин друзей вынырнул невысокого роста

паренёк со словами: “А так можешь? “- начал подтягиваться как

заводной. Собравшиеся только успевали считать: “двенадцать,

тринадцать… семнадцать и…восемнадцать! Во даёт!” Все взоры

теперь обращены на Сашку. Чем он ответит? Подтягивания не были

Сашкиным коньком. Он, конечно, мог подтянуться раз пятнадцать

– шестнадцать не больше, но что это даст? Зато он силой мог

выходить наверх на две руки. И он, сделав несколько глубоких

вдохов, подошёл к турнику, подпрыгнул, посильнее ухватился за

перекладину и под счёт зрителей начал своё упражнение: ”…семь,

восемь, девять, десять!!!” Ура! Сашка спрыгнул довольный собой.

Кто-то тут же попробовал хотя бы раз повторить то, что сделал

Сашка, но нет. Удалось выйти наверх только способом “на одну

руку”. Это совсем не то. Сюда заходит молодой лейтенант, который

может три раза подтянуться на одной руке. Вот это да! Сашка

сколько не пытался подтянуться на одной руке хотя бы раз – не

получается…пока! Потом Сашка с Витькой по – очереди “качают”

друг – другу шеи. Мечта каждого, чтобы воротник гимнастёрки
застёгивался с трудом. Высшиё шик “качка”. Вот у Сани

Григорьева – это шея. Саня Григорьев – не “качёк” вовсе, он

сержант, командир отделения и совершенно уникальный человек.

Ворот его гимнастёрки всегда расстёгнут (хотя это не по уставу),

потому что не бывает такого ворота, чтобы мог сойтись на его шее.

Когда он пытается отдать честь командиру, предплечье руки не

поднимается до головы, а голову он не может опустить до руки:

мешают мышцы. Силой он обладает нечеловеческой. Он геркулес.

Любимец части и лично командира полка. Саша выступает в

соревнованиях по борьбе, и неизменно побеждает в тяжёлом весе,

хотя никогда специально борьбой не занимался. И очень забавно

наблюдать за его поединком с противником. А забавляет зрителей

его необычная доброта. Он выходит на ковёр и боится поднять

глаза на противника, потому что уже чувствует перед ним вину.

Вину за то, что через несколько минут он положит красивого парня

на лопатки, хотя тот ничего плохого ему не сделал. Против него

всякие борцы: и не очень крупные и гиганты с накачанными телами

и все поединки проходили по одной схеме. Выходит этакий верзила

красавец, килограммов под сто двадцать на полголовы выше Сани

и играя мышцами смело приближается к нему. Саня стоит и ждёт.
 
При росте “всего” метр восемьдесят он почти квадратный. И вот

они сблизились. Оба неторопливы, как и положено тяжеловесам.

Обхватывают друг друга (противник ещё не подозревает, что

допустил ошибку, позволив обхватить себя). В таком обоюдном

захвате они стоят с полминуты. Мышцы всё больше раздуваются.

Шеи у обоих багровеют. Вот у противника начинает багроветь

лицо. От медвежьих объятий Сани у него пропадает дыхание, жила

на шее вот – вот лопнет, мелкой дрожью задрожали ноги и он

рушится вместе с Саней на бок. Тут оба чуть переводят дыхание,

потому что Саня от  жалости хочет пожалеть парня. И уж готов

отпустить совсем, но зал ревёт: “Саня! Давай!” Саня обводит зал

умоляющим взглядом, будто спрашивает: “Ну что будем делать?”

Зал неиствует: “Саня! Саня!” Наш герой, прибавив силы, слегка

поворачивает противника, и тот оказывается уже на одной лопатке.

Саня опять смотрит в зал, может хватит издеваться над бедолагой.

Тут уже все вскакивают с мест и крик их почти добивает

противника. Командир полка тоже орёт со всеми: ”Саня! Дави его!

Саня!” Это уже приказ. Саня ещё чуть – чуть усиливает давление и

всё кончено. Противник повергнут. Он лежит на лопатках, а Саня,

тяжело вздохнув, поднимается и, чуть не плача, сквозь улыбку,
 
поправляет свой губ, и боится посмотреть в зал, будто сделал что –

то нехорошее.

Вот как раз в тот момент, когда Витька Панфёров с Сашей

закончили свой “час здоровья” в коридоре показался Саня

Григорьев. Он, как всегда, немного стесняясь попросил ребят

покачать ему шею. Витька прыснул от смеха.

- Зачем же вам, товарищ сержант её качать?

- Да надо немного размяться, - сказал Саня и опустился на

колени. Он встал в борцовский партер. Витька нажал на затылок –

никакого эффекта. Он лёг животом на голову – опять ничего. Тогда

подошёл Сашка и лёг на Витьку. Санькина голова пошла чуть –

чуть вниз, но скорее всего по собственной инициативе Сани. Ещё

немного получившись, все вместе решили прекратить это

бесполезное занятие.

- Товарищ сержант, разрешите идти?

- Идите,- улыбнулся Саня.

Бурная жизнь в казарме продолжается до самого отбоя. Дневальные

и, получившие наряды вне очереди, моют полы и чистят туалеты.

Кто – то притомился и дремит, уткнувшись носом в батарею –

тепло. С некоторых пор старшина придумал заменять наряды вне
очереди стрижкой наголо, поэтому многие даже не пытаются

отращивать волосы, рано или поздно что – нибудь нарушить и

прощай причёска. Вот и сейчас стригут ротного балагура Генку

Белова за то, что чистил сапоги около своей койки. Генка попросил

своего “экзекутора” постричь ему половину головы. Он решил

подшутить над старшиной. Когда он сдвигает пилотку на одну

сторону, из – под пилотки торчит Залихватский чуб. После стрижки

он специально проходит мимо старшины, тот замечает чуб и,

конечно, даёт разное за то, что его приказ не выполнен. Во время

причитаний старшину кто – то отвлекает и в это время Генка

сдвигает пилотку на другую сторону. Старшина разобравшись с

тем, кто его отвлёк и, решив продолжить разнос Генке, вновь

устремляет на него взгляд и ничего не может понять: перед ним

стоит курсант, который добросовестно выполнил его приказание.

Старшина сначала хлопает глазами, потом срывает с Генкиной

головы пилотку и тут казарму оглашает то ли смех, то ли

лошадиное ржание. Шутка удалась. Старшина приказывает

закончить стрижку и добавляет Генке мытьё туалета.

После вечерней проверки и водно – гигиенических процедур,

объявляется отбой. Казарма затихает до утра.
 
        Хотя это и не смертельно, но лучше вам этого не испытать.

Я вас умоляю: не входите через час после отбоя в солдатскую казарму!
 
      Солдатская казарма! О тебе можно слагать легенды!

     Уже почти все перестали кашлять и храпят на разные мотивы.

Дневальный сидит на табуретке у тумбочки или, не торопясь, прохаживается по

казарме, не отходя от тумбочки далеко, чтобы

вовремя позвать дежурного, если вдруг нагрянет проверяющий офицер. Дежурный

должен бравым голосом отдать рапорт этому офицеру еще в коридоре казармы, и

 офицер спросит, все ли в порядке, не решившись пройти вглубь помещения.

     Сто восемьдесят коек, поставленных в два яруса, сто восемьдесят табуреток

 со сложенными гимнастерками и шароварами, сто восемьдесят пар сапог,

 начищенных до блеска ваксой с запахом дегтя, и на каждом сапоге сушится

портянка, впитавшая за день пот солдатской ноги и кровь мозолей. От сапог у

 солдата на пятках образуются мозольные шпоры, и патрули по этим мозолям
 
находят на пляжах загорающих солдат, сбежавших в самоволку.

     В казарме через час после отбоя сто восемьдесят пар портянок начинают

 высыхать, отдавая в атмосферу все, что в них накопилось. К этому времени

 желудки солдат, работающие, как паровозные топки, переваривают ужин из
 
«кирзухи», то есть ячневого продела, и овощного рагу (отварные соленые огурцы

 с капустой и картошкой) и, конечно, куска селедки, сто пятьдесят метров

 которой каждый солдат должен съесть за три года. Вы видели, как паровозы

 сбрасываю пар? Точно так же сбрасывают газы солдатские желудки. Казарменная

 атмосфера не уступает по «ароматам» выгребной яме.
 
     И не дай вам бог, сменившись где-то с дежурства, войти в казарму в этот

 час! От неожиданности у вас подогнутся ноги и вы присядете на чью-то

 табуретку. Через минуту-другую, прикрывая нос и рот ладонью, с легким

 головокружением вы начнете пробираться к своей койке. А минут через десять

 уже уснете, присоединившись к общему хору храпящих солдат, и увидите во сне

 свою любимую, идущую по утреннему лугу среди солнечных одуванчиков.

     Кому что снится? Не заглянуть, не узнать, какие картины рисуются в

 воспаленной голове уставшего солдата. Одному – девушка среди цветов, а

 другому приснится такое, от чего сердце на миг остановится и вырвется

 нечеловеческий крик, могущий разбудить всю казарму.
     Однажды рота вернулась со стрельб уже поздно ночью. После построения и

 отбоя солдаты быстро отрубились. Часа в три ночи, когда бдительный дневальный

тихо прохаживался вдоль казармы при тусклом свете дежурной лампочки, еле

 справляясь со сном, и газа его закрывались даже на ходу, тишину вдруг

 разорвал душераздирающий вопль: «Ма-ма-а-а-а!!!». Всю казарму будто

 встряхнуло и подбросило. Солдаты вскочили, как по тревоге. Дневальный упал и

 стал вертеть головой. Что случилось? Кто кричал? Где враги? Кого режут!?

 Может вызвать по селектору подмогу?

     А виновник сидел на кровати и вертел головой,  хлопая глазами: что

 случилось? Где он находится?! Где же тот танк, который надвигался на него,

 чтобы раздавить. Он же видел как из люка, хохоча, смотрело на него

 ненавистное лицо старшины.

     Но вот друзья разобрались с виновником, успокоились и улеглись. Кто-то

тут же опять захрапел, а кто-то долго еще ворочался, проклиная ненормального

рядового Дзюбу. И откуда у этого дохляка такая глотка?! Ну и голосина!