Амстердам

Часть  первая.

Я шел по лезвию ножа. А навстречу, кто? На нем было демисезонное  двубортное с английским воротником пальто, накладные карманы, украшал композицию легкий крепдешиновый шарф.
 
Ты к ней?- мотивированно спросил он.
 
Угу, - а что мне оставалось?

Я изучал английский бокс, - он вытащил из карманов такие неслабые чугунки.

В ту минуту, он показался мне совершенно чужим человеком. Я подпрыгнул и сделал ногами ножницы. Черт, еле удержался, очень тонкое лезвие.

Я преподаю монахам тайский бокс в этом, как его? Тянь-Шань…, в монастыре,  понял? - Я не покраснел, наоборот мое лицо охватила сознательная бледность.

Ну и черт с ней! Иди, - он поправил шарф.

Мы пошли навстречу друг другу. Вы знаете, как тяжело разойтись на острие. Мы взяли друг друга за плечи, потом ближе, еще ближе. Я ощутил запах его духов.
Французские? – Я сосредоточенно посмотрел в его объятые холодом глаза.

Ты что не бреешься? – он провел своей щекой по моей.

Мы разошлись. Я обернулся, он шел, балансируя, растопырив руки. Какой же он хороший, но что  ждет меня впереди?

Цветастой бабочкой она сидела у рояля. Чувство бесконечного лета переполнило меня, и я увидел в ее глазах взаимную симпатию. Я сел рядом, и мы заиграли в четыре руки. Потом…. Три дня и три ночи лилась музыка, музыка  всепоглощающей любви. Потом я вышел на балкон. Неожиданно набежали черные тучи, сверкнула молния, ливень и улица наполнилась водой. Мимо проплыла телефонная будка с мужчиной в шляпе, который держал у уха трубку. Он признается в любви,  подумал я, любовь, как катастрофа, не может оторваться. 

Проплыла большая черная сигара с инициалами Ф.К. на борту.
Федор Конюхов, - крикнул я наперерез ветру, он всегда один, его покинула любовь.

Чуть ниже туч я приметил двух птиц, белую и черную, из белой летели перья. Буревестники, решил я, играют. Скрипнула балконная дверь и у меня неприятно загудела спина.
 
Между тучами и морем гордо реют буревестники, - заорал я,  хватаясь за соломинку, и обернулся.
 
В ее глазах я увидел взаимно рухнувшие надежды. Я присел, как леопард перед  добычей и прыгнул вниз.  Дождь кончился,  я сел на велосипед.  Я весело крутил педали, я радовался жизни, я свернул и тут мой велосипед опять поехал по лезвию ножа. А навстречу, кто? Они шли колонной, мои бывшие, которым я отдал частичку самого лучшего, самого нежного,  что есть в этой жизни, самого себя. Я улыбался, какие же Вы хорошие….

А вот и он! Вы посмотрите, он еще улыбается гад! Сейчас мы тебе, велосипедист проклятый!

Я пригнулся к рулю и закрутил педали, выручай друг. Велосипед  взлетел, и мы понеслись над головами. Кто- то из тех,  кого я трепетно любил, подпрыгнул и всадил в колесо расческу. Шина безнадежно зашипела, и я катапультировался.

Я парил, я свистел, я ушел от погони, где-то тут должен быть озоновый слой, какое блаженство теребить облака руками. Неожиданно земное притяжение вспомнило обо мне, пришлось сложить руки лодочкой, и нырнуть  в трубу. А что мне оставалось делать? Бр, бр, я попал в зону турбулентности. С другой стороны я мог спокойно обдумать создавшуюся ситуацию.  Летел и думал о скоротечности любви и о неотвратимости следующей. О женском шовинизме и распущенности. Конечно образование. Образованная женщина никогда не поднимет на тебя руку, утрет платочком слезки, пройдет мимо, уткнувшись в асфальт. Да, образование великая вещь.  Тут показался свет, я вылетел из трубы и поправил галстук.

Здрасте, - сказала она.

Одета, кстати простенько, Ивановские ситцы, и вообще, так себе. Но может….

Как у Вас с образованием? – строго спросил я.

Понимаете, - замялась она, - у нас в штате образование платное…

Не понял, где я?

В Америке!

И тут я  заметил в ее глазах взаимную симпатию.

Хрен с ним с образованием, пойдемте, пойдемте, куда мы там хотели, пора создать атмосферу всепоглощающей любви.

Мы съели по гамбургеру, потом по чисбургеру, потом…. Потом три дня и три ночи на нас с потолка падали неувядающие незабудки. Я вышел во двор и оказался на лезвие ножа. А навстречу, кто?

Ты куда это собрался? – обесцененным, как банковский вексель, голосом спросила она.

Какой дивный воздух, много озона, кстати, у Вас здесь в Америке водятся буревестники?

Буревестники, это кто, еноты?

В ее глазах я уловил взаимоисключающие друг друга надежды.

Да, да, ты права, милая, только на море.

Я повернулся, и взошел в горящую сковородку.  Через приоткрытую на кухню дверь я заметил будущую маму, она стояла с большим ножом и что-то отрезала резкими целостными  движеньями.  Меня возьмут за руки, за ноги, и конечно, сгоряча, положат на этот большой пропахший петрушкой стол и мама…. Я полез на трубу, а что мне оставалось делать?  Хорошо мимо пролетал знакомый летчик, он помахал мне и выпустил шасси.  Мои руки, мои свободные для любви руки, впились в маленькие резиновые колесики, и мы полетели.

Тебе куда? – высунулся из кабины пилот.

К морю. У тебя есть плавки?

Не вопрос.

Я летел и размышлял о природе женской любви, о многоликости и инфантильности  бессонных ночей. Надо бы подумать об образовании….

Прыгай, - крикнул летчик.

Я прыгнул и зарылся в желтый песок. Жарко, вытащил носовой платок и, связав по углам  узелки, положил его на голову. Легче.

Здрасте, - она легла рядом.

Загорелая, купальник от, от, черт его знает от кого, черт с этим образованием. Я посмотрел в ее глаза и увидел взаимно наливающуюся симпатией бомбу.

Море, что-то холодное и потом…, - я повертел в руках плавки летчика, на два размера больше.

Это океан.

Где я?

Это Бразилия.

Карнавал? Ламбада?

Почему бы и нет.

Мы вскочили и пошли прочь от океана, надоел, шумит и шумит. Мы шли, держась за руки, бережно смотря друг другу  в глаза. И тут, какого черта? Нижняя часть туловища,  конечно, оказала упорное сопротивление, но победил мозг, смешно,  но это был мой мозг.  Я развернул свою будущую любовь в страстном аргентинском танго, и мы прыгнули в океан.  Меня потянуло за буйки, она не отставала, отдать должное.  Я обернулся, чтобы посмотреть в ее глаза в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, и заметил у нее на шее огромный щупалец осьминога. Она даже не кричала, только глаза, глаза молили.  Я оторвал ему сначала одну лапу, потом другую, третью, а напоследок кулаком вбил этого гиббона в глубокую толщу воды.  Я на руках вынес ее  еще минуту назад казавшееся недоступным тело из пенистых волн и испытал приступ глубокого удовлетворения. Дело сделано, недосказанность улетучилась.

Прохладные коктейли с трубочкой, ноги в легких сандалиях, музыка, неспешно проникающая внутрь  убегающего сознания, милые цветочки в горшочках, что еще желать, потом…. Потом  три дня и три ночи ламбада с инфантильными ночами. Я вышел на балкон, покурить. Хорошо, что я не спросил ее про буревестника. И тут….. Черт, эта чокнутая  птица, она  схватила меня за шиворот и потащила.
 
Оставь меня глупая курица, - кричал я мерцающим звездам. Я хотел оторвать ей крылья, но…. Сколько еще подвигов ждет меня впереди? А? И что мне оставалось делать? Я летел, курил, пил виски и думал, что любовь,  спрессованная в два три дня, оставляет больше зарубок на сердце, чем минутная слабость в законодательной суете ЗАГСа.

Часть вторая.

Я сидел в глубоком кресле, курил и пил виски. Напротив, за овалом стола он и она, в принципе люди, как люди, только у нее из головы торчала одна антенна, а у него две. Мужчина! - подумал я.

Ну, вот и все, - он хлопнул изумрудной рукой по столу, - Мы свою часть договора выполнили, теперь Ваш отчет, и как говорят у Вас на земле, разбежимся.

Какого договора? Ничего не знаю.

Хватит дурака валять, - он протянул мне листок, - Вот Ваша подпись.

Ха, подпись, конечно, моя, безусловно, фамилия не моя.  Головкин Николай. Головкин это мой начальник, я ни при делах.

Вы же сами назвали эту фамилию? Зачем?

Я пожал плечами, а что мне оставалось делать? Не рассказывать же этим чудакам, что я однажды подписал…, короче,  я стал умней.

Пи-Пи, - он  обернулся к ней, и антенны тревожно закачались, - Что происходит?

Послушайте, – мягко начала Пи-Пи, - Не Вы ли десять дней назад кричали с балкона про гордо реющий буревестник, который должен отнести вас к звезде. 

Дальше, - она открыла папку, - Вот Ваши требования, пианистка Нина с уже экс мужем Сережей, который,  как Вы выразились, конь в пальто, Американская девушка из города невест Иванова, и наконец  учительница танцев из Бразилии.

А это  какой был день недели? – в моей голове начали происходить могучие изменения.

Пятница, Вы, как раз получили зарплату.

Попал, подумал я, но решил отбиваться до последнего патрона, а может от этого зависит жизнь всего человечества. Я заглянул в договор.
Девушки были, не спорю, но Вы не выполнили условий договора.

В какой части?

Например, откуда взялись мои бывшие, они чуть не убили меня. А?

Это ваша личная инициатива, - Пи-Пи заглянула в папку, - В три часа ночи Вы положили пианистку Нину на рояль и начали звонить своим бывшим девушкам, трубить, как Вы выразились общий сбор. Скажите спасибо, что мы вас спасли.

А кто мне колесо проткнул?

Лена Голикова, мастер спорта по волейболу, рост  1 метр 93 сантиметра.

Да эта могла, и представляете,  жила в соседнем подъезде, я так ее любил, даже…

Не заговаривайте нам зубы, Головкин.

А  вот, тут на второй странице, должна быть акула, а вы мне подсунули кальмара в банке.

Читайте лучше, написано с Ваших слов, акулу или другое морское чудище.  Послушайте Головкин…

Да не Головкин я.

А нам все равно, - она повысила голос, - Вы нам создали кучу проблем, на пляже повели себя неадекватно, сначала ушли,  потом пришли, туда-сюда, дурная голова ногам покоя не дает? В осьминоге вся солома размокла, мы боялись, что он вообще утонет без ваших активных действий. Пишите!

Чего писать-то, - не скрою мой моральный дух немного подсел.

Все строго по договору, Вы пишете о своих ощущениях, о зарождении любви. Только не надо этих Ваших, -  Потом, и про инфантильность ночей, нам это не интересно. Пишите!

Я начал писать, а что мне оставалось. Я писал и писал.

Ну,  хватит, - рогатый вырвал у меня листок и начал читать, - Что? Что Вы тут написали Головкин?

Да не Головкин я,  - Я понял, что обречен, но был не намерен сдаваться, может меня увековечат  в бронзе?

Ты только послушай Пи-Пи, - он начал читать вслух, -  Рыба фаршированная, картошка фри, лангусты, десять бутылок виски, десять водки, пепси, гамбургеры, какие-то фрикадельки и т.д. и т.п., всего на сумму  97 тысяч рублей 20 копеек.

Да, я поиздержался.

Поиздержался? Да ты не заплатил не рубля, да еще и занялся приписками.

Антенны угрожающе потянулись к моей груди.

Подожди Пу-Пу. Объяснитесь Головкин,  - Пи-Пи посмотрела на меня отрезвляюще.

Охотно, - я допил стакан, - Все дело в том, что зарождение любви со всеми вытекающими идет в строгом графике нашей круглой планеты Земля. Каждый землянин подводится к пику своей наилучшей формы, то есть, кушает,  выпивает в соответствии с  санитарно гигиеническими нормами той страны, в которой он проживает. Это так сказать прелюдия, то , что Вам надо, а уж потом три дня и три ночи.

Все сказал? – Рогатая антенна опять зашевелилась.

Все! – Я уперся, и не было такой силы в галактике, которая могла сломить мою волю, мое неистребимое желание отстоять человечество.  Жаль только, что пианистка Нина никогда, никогда не узнает…..

Послушай Пи-Пи, как ты откопала этого хмыря? В тот вечер на балконы, насколько, я помню из отчета,  вывалило 1 миллион  532 человека….

Причем тут я? Среднестатистический мужчина, невежественный, не умный, страдающий манией величия, любящий, только себя, а еще поесть да поспать. Головкин лучше всех подходил.

Но, но, - крикнул я, - Не надо грязи, я представитель…

Молчи Головкин! Делай с ним, что хочешь Пи-Пи, я умываю руки, - И Пу-Пу исчез.

Значит, Вы отказываетесь сотрудничать Головкин?

Да, - твердо сказал я, опять почувствовав за спиной, молящее о жертвенном подвиге человечество.

Тогда, я Вас сейчас отправлю в Амстердам.

Мне все равно, где умирать.

Вот еще, Ваша смерть была бы благом и для Вас и для всего человечества, в целом. Я отправлю Вас в Амстердам на слет парней…. Знаете Головкин, есть такие замечательные парни, которые в коже ходят с плетками. Вот и присоединитесь, и  не на Ваши любимые три дня и три ночи, я Вас на три года упеку.

Нет! - заорал я, - Только не это, я все напишу, все!

Проехали. Вы исчерпали себя, Головкин. Что Вы можете написать? Вы же десять дней водку пили?

Не только.

Вот-вот, прощайте

Я исправлюсь. Я завяжу Пи-Пи, родная моя.

Нет.

Ну, послушайте Пи-Пи, давайте  будем цивилизованно укреплять дружбу между нашими планетами.

Хорошо, Головкин, я дам, Вам последний шанс, последний…. Вот новый договор, Ваше условие одно, чтобы не было мужчин, я правильно понимаю? Подписывайте, и  чтобы подробный отчет  лежал у меня на столе, иначе….

Конечно, конечно, - Я перевел дух и подписал.

Она встала и подошла ко мне, я тоже встал, этикет и все такое….
Повернитесь Головкин.

Да не Головкин я, - но повернулся, а что мне оставалось делать?

Она, эта Пи-Пи ударила меня под зад ногой, и я полетел, - Больно, черт возьми.

Я почесал немного ниже спины и обратил внимание, что иду в толпе женщин, митинг подумал я 8 марта.

Это какой город? – Я поинтересовался у длинноволосой соседке справа.

Амстердам!

Я  насторожился, но в ее глазах увидел признаки взаимовыгодной любви.
Красивый город, и ты красивая.

Ты тоже красивая.

Что? – Я схватил себя между ног, не было, за грудь, а здесь было, и даже без лифчика, - Я убью тебя Пи-Пи, -  жалобно, закричал я в амстердамское небо.

Хватит истерить,  Николай Головкин, - услышал я в ухе голос Пи-Пи, - Выполняйте условия договора, конец связи.

Я не Николай Головкин, - устало прошептал я, - Сколько можно.

Николь? Тебя зовут Николь, - соседка безвольно смотрела на мою высокую грудь.

Да, Николь Головкина, - безразлично сказал я, а что мне оставалось?

Мы взялись за руки и зашагали по узким улочкам Амстердама, навстречу зарождающейся любви.