В авиацию

                Из автобиографических записок.
               
                Фото: спарки УТИ МиГ-15

                ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ, ПРОЩАЙ!

     Задолго до выпускных экзаменов я знал, что моё дальнейшее обучение возможно только в военном училище. Студенческая жизнь без материальной поддержки из дома была бы чересчур голодной. А нужно было ещё и во что-то одеваться.
     Выплата пенсии за погибшего отца прекращалась в день 18-тилетия, а значит, исчезал единственный ручеек, обеспечивающий моё существование.
     Зарплаты мамы было недостаточно для содержания студента, – сама бедствовала со старенькой бабушкой на иждивении.
     Моё армейское будущее замаячило уже после седьмого класса, когда я вместо поступления в техникум решил окончить десятилетку.
   
     Я был не одинок, половина ребят класса об институте не думали, и нацелились на военные училища. Это не могло не сказаться на качестве учёбы.
     Считалось, что для военных училищ глубина знаний необязательна, особенно в точных науках. Так считали и наши преподаватели, поэтому смирялись с нашими тройками, а поставить оценку ниже – рука не поднималась. Не понимали, что существуют и технические военные ВУЗы.
     Весь мой запас знаний ограничивался тем, что запомнил на уроке из объяснений и успел пробежать глазами по учебнику соседа по парте за 3 – 5 минут переклички по журналу. И хотя выпускные сдавал хорошо, в аттестате только треть оценок была четыре, в основном по гуманитарным наукам.

     В военкомат нас стали вызывать задолго до выпускных. Широкого спектра училищ не предлагали. Наша попытка с Герой Львовым попасть в военно-топографическое в Ленинград прервалась просто: «Нет лимита».
     Зато всем предлагали лётное училище, в которое был объявлен «комсомольский набор».   Многие клюнули, в том числе и я.
     Знакомство с авиацией у всех было поверхностное и только внешнее,  – видели, как отдыхают в выходные дни лётчики с аэродрома из Сещи.
     Правда, я занимался какое-то время в филиале аэроклуба и ухватил смутные познания по конструкции летательных аппаратов,  элементам аэродинамики и теории полёта. Обещали послать летом в аэроклуб в Смоленск, обучаться на пилота или парашютиста, но что-то не получилось.
     Ни мечтаний о военной службе, ни стремления покорять «пятый океан» у меня не было. Было лишь желание и необходимость как-то устраивать свою дальнейшую жизнь.

     Военком сам отобрал кандидатов в лётчики. Медкомиссия сократила число кандидатов вдвое. Отсев окончательно произвела областная медкомиссия в Смоленске.
     В результате из нашего класса в лётчиках остался я один, вторым из Рославля оказался выпускник железнодорожного техникума Валька Максимов. 
     1-го июля мы уезжали из Смоленска. 25 вчерашних школьников со всей области по воинским проездным документам направлялись в неведомый Кустанай. Мы были уже воинской командой – так нас при отъезде     проинструктировали.

 
                ДОРОГА ДАЛЬНЯЯ

     Старшим команды будущих курсантов назначили Алфёрова. Военком, видимо, выбирал по росту  и тембру голоса – Алфёров был самым высоким и у него уже прорезался басок. Рост  у него предельный для лётчика – 1,85 метра и на медкомиссиях на ростомере он втягивает шею в плечи и склоняет голову набок, опасается, что намеряют больше.
     Этот добродушный и недалёкий, деревенский парень принял назначение с гордостью и сразу же начинает командовать, – власть из рук военкома вскружила голову. Нам, немногим городским парням, не признающим авторитетов и мелочной опёки, его действия видятся смешными и глупыми.
    
     Чтобы поставить его на место мы идём на провокацию. Ни разу не бывавший в Москве, да и нигде, кроме Смоленска, он спросил у знатоков совета: как с Белорусского вокзала перебраться на Казанский? Мы ему рекомендуем вести команду строем – там, дескать, недалеко.
     На перроне он рьяно берётся за дело: строит недоумевающих парнишек в колонну по два и, возглавив, ведёт через площадь. Мы с невинным видом пристроились в хвост колонны. Естественно, колонну останавливает регулировщик.
     Сбились в кучу. И не скрывая торжества, слушаем, как милиционер объясняет непонятливому «командиру» правила передвижения по столичным улицам и каким транспортом нужно ехать на Казанский.
     Тем временем  наша толпа растаяла: первые в метро юркнули мы, за нами потянулись остальные. У всех свои планы: кто хочет посмотреть Кремль или ещё что-то, кто навестить знакомых. На Свердловск поезд уходит вечером.

     Долгой оказалась дорога до Свердловска.  Нумерация пассажирского поезда трёхзначная и начинается с цифры 5. Мы переименовываем поезд в «пятьсот-весёлый». Каждый час в вагоне что-то случается, ежедневно завязываются драки.
     От Москвы едут в свои части солдаты-отпускники, «узники гауптвахты». За какие заслуги они были удостоены отсидеть на столичной «губе» –  не рассказывают. Неведомо, на какие шиши напиваются, вероятно, подворовывают.  Подвыпив, задирают окружающих.
     Нас они не трогают, понимают:  едет команда могущая дать отпор. Больше пристают к заполнявшим общие вагоны бледнолицым, молодым и не очень, но одинаково странным людям. Очень этот люд отличался от обычных пассажиров общих вагонов – командированных при портфелях, возвращающихся на Урал отпускников, и бабуль, едущих неизвестно куда и зачем.

     Мы знаем, что это за люди. Правительство Маленкова объявило амнистию. Называли её «Ворошиловской». Почему?  – ни кто не знал. С весны сомнительные люди в телогрейках и кепочках заполнили поезда и узловые станции. Их появление было массированным.
     Даже в таких малых городах, как наш Рославль, появились лица, одно упоминание имён которых, наводило в прошлые годы ужас. Бандиты, выжившие в лагерях, наводили свои порядки в провинциальном городишке.

     Вот с подобными типами и ссорятся узники московской губы. Манеры и поведение и тех и других не отличаются, лексика тоже.
     В стычках верх всегда на стороне солдат. Они используют бляхи ремней, не подпуская на ближний бой. Вышвыривают бледнолицых в тамбур, на сцепки и буфера. Те спасаются на крышах.
     Так и едут на верхнем этаже. Они разрознены, а сидельцы губы сплочены.

     Меня удивляет поведение солдат. Они напоминают мне городскую шпану, но я стараюсь отгонять мысль, что вся армия такая. В фильмах, книгах и газетах показывают совсем иных.
     Я не понимал, что армия и должна была состоять из шпаны – переживших войну парней, чуть постарше меня. С начальным или неполным средним образованием. Других просто не было. Окончившие десятилетку, если не могли попасть в институт, шли в военные училища.

     В пути к Уралу меня особенно поражает, что здесь ещё не изжит способ езды на крышах. Западнее и южнее Москвы это уже выглядит как ушедшее в прошлое наследие первых послевоенных лет. Транспортная милиция здесь явно не дорабатывает.

     После Казани и я с друзьями выбираюсь на крышу, благо погода стоит отличная и даже жаркая – в вагоне душно. В вагон спускаемся только на ночь.
     На одном из перегонов мы попадаем в тоннель. Заметили его чёрную дыру, когда наш паровоз серии Эм  уже исчез в ней. Клубы дыма повалили из жерла, где исчезают  вагоны.
     Показалось: закопченный свод тоннеля несётся над крышами вагонов и непременно должен смести нас. Бросаемся вниз, но спуститься не успеваем.
     Так и провисели на лесенках, глотая едкий паровозный дым. Тоннель показался бесконечным. В вагоне нам объяснили, что начинается Урал – горная страна и тоннели будут следовать до самого Свердловска.

     Главный город Урала меня не впечатлил. У нас день для его осмотра, но мы решаем, что смотреть здесь нечего. Маленький, дореволюционного строения вокзальчик не указывает на большой город.
     На подъезде и рядом с вокзальной площадью тянутся улицы деревянных строений, одно и двухэтажных, старинных и эпохи тридцатых годов. Преобладают же барачные строения и собранные в ряды между ними сараюшки. Такого за долгий путь мы уже насмотрелись.
 
     Я до этого уже трижды побывал в Москве, успел в неё влюбиться и любой город сравниваю со столицей. Побывал в Риге, Талине, Калининграде; хорошо знаю Смоленск.
     Эти города выглядят величественно, хотя, в отличие от Москвы, и лежат в руинах. В них тоже превалируют бараки, но их центральные улицы с развалинами и коробками выгоревших зданий говорят о старине, об уходящей вглубь веков истории.
     А здесь? Разрозненные посёлки между сосновыми рощицами.

     На трамвае, виляющем среди старинных деревянных особнячков, едем до плотины, по которой проходит центральная улица. Нам сказали, что это и есть центр города.
     Нет, не впечатляет: каменные здания не выше двух, реже – трёх этажей, мостовая из булыжника, деревянная плотина, построенная более двух столетий назад. Правда, многочисленные досчатые заборы, окружающие пустыри, указывают на какое-то строительство, некоторые здания в лесах – надстраивают вторые и третьи этажи на одноэтажных.

     Что нам понравилось – это пруд перед плотиной, где мы купаемся, смывая дорожную пыль и паровозную гарь. Пообедали в столовой «Аврора», расположенной возле здания Осовиахима, примечательного макетом самолёта над крышей. Похоже, макет изображает что-то из семейства «ишаков».
     Бродить по городу не стали, вернулись на вокзал.

     Вечером садимся в поезд до Челябинска. Там предстоит ещё одна пересадка, уже последняя. Состав ещё потрёпанней, все вагоны довоенной постройки.
     У нашего вагона, как и у других, толпа, – все стремятся занять хорошие места.  Посадка для нас не проблема: у нас есть ключи, причём у Вальки не только треугольный под старые вагоны, но и два сложных ключа под замки дверей вагонов нового типа, так называемых «цельнометаллических». У меня – самодельный ключ для старых вагонов – обжатая на трёхгранном штыре стальная трубка, изогнутая крючком.
     Мы проникаем в вагон с тыльной стороны и занимаем верхние багажные и средние откидные полки в трёх купе. В общем вагоне места не предусматриваются, каждый захватывает, что успеет. Ехать только ночь, на нижние сидячие места мы не покушаемся – нам бы выспаться.
     В Москве на посадку с тыльной стороны мы не рискнули – побаивались московской милиции.

     Вагон набит «под завязку», в наших купе сидячие места тоже заняли, но почему-то пожилые дамы, а их большинство, предпочитают затем переместиться в другую часть вагона.
     Мы спускаемся на высвободившиеся сидячие места, недоумевая, почему наше соседство многим пришлось не по вкусу. Не нравится юношеская команда? Что ж, ютитесь в тесноте, по четыре – пять человек на одной полке. Так нам достаются и сидячие и спальные места.
     Три купе для двадцати пяти человек, это роскошь в битком набитом вагоне.

     Торжествуем мы недолго. Через полчаса в наше купе  заходит подполковник в форме бронетанковых войск. «В гости, – так он говорит, – познакомиться».
     Мы радостно его приветствуем, и на вопрос кто у нас атаман, отвечаем, что все на равных правах. Он возражает: «У каждой шайки должен быть атаман». На «шайку» мы обиделись, с гордостью заявили, что мы не шайка, а команда и едем поступать в военное училище лётчиков.
     Подполковник рассмеялся: «Что же вы вырядились, как каторжане». 
Действительно, только немногие из нас одеты прилично; большинство, особенно парни из мелких городишек и районных сёл отправились из дому, как было принято ехать в армию: старые пиджачки, рабочие чёботы, непременные картузы.
     Многих на медкомиссии остригли наголо, и они прикрывают свои стриженные под ноль головы кепками.
     «Деревня!» – презрительно оценил всю эту рвань один из смолян ещё на сборе. Сам он, как истый пижон едет в светлом пиджаке, узких  голубых брючках и, ужас! – в галстуке с рисунком пальмы  и мартышки.
     Другие «горожане» одеты поскромней и вполне могут походить на абитуриентов, едущих в институты. Да и есть то нас, горожан всего пятеро: Валька и я из Рославля, Феликс из Вязьмы и Смирнов с Лёнькой из Смоленска.  Не считать же городами Починок, Ярцево и Гжатск  или райцентры Духовщину, Шумячи и пр.

     Танкист оказался тренером сборной ЮжУрВО по штанге, жаль, забыл его фамилию –  она была известна не менее чем Новак и Гельфер.
     Оказывается, нашу шумную и неизвестно как оказавшуюся в вагоне компанию пассажиры приняли, чуть ли не за грабителей. Послали могучего офицера устрашить нас.
     Подполковник справился с задачей отлично и через некоторое время сбежавшие дамочки начали возвращаться. Мы галантно уступаем нижние полки, забираемся наверх. Пора отсыпаться.

     Утром прибываем в Челябинск. Вокзал и новизной и обилием залов выгодно отличается от Свердловского.
     Билеты опять на поздний вечер и мы идём в город. Осматриваем ЦПКиО, выходим на берег большого пруда, купаемся.
     На центральной аллее парка видим поредевшую галерею членов политбюро. Не хватает одного портрета. Вычисляем: нет портрета Лаврентия Павловича Берии. Мы всех членов помним по именам – комсомольцы. Только через день из газет узнаем о его аресте.

     Вечером возвращаемся на вокзал. До поезда ещё три часа, неплохо бы и вздремнуть. Но где? В залах толпы народа, даже присесть негде. Кто-то приносит весть: в четвёртом зале ожидания почти свободно.
     Точно, зал полупустой. Мы сходу занимаем стоящие друг против друга скамейки, присаживаемся. Я даже умудряюсь лечь и тут же засыпаю.
     Поспать не удаётся: кто-то настойчиво шарит по моим брючным карманам. Там у меня только папиросы. Документы и деньги в нагрудных карманах «бобочки». Лежу я на животе и в эти карманы не забраться.
     Поворачиваюсь так резко, что рука щипача застревает, и он судорожно дёргает её из моего кармана. Смотрю, что это за наглые морды? Чистить мои карманы на глазах у всей команды! А команда сидит напротив и глядит выпученными глазами на меня и этих субчиков.
     Вскакиваю, чтобы «поговорить»: у меня неплохо с боксом и ещё я разучил несколько приёмов боевого самбо. Надеюсь, и ребята поддержат. Но ребята сидят, а рядом с «щипачами» вырастает несколько подобных бледнолицых.
     Как назло нет ни Вальки, ни смоленских парней. Придётся биться в одиночку.

     Меня спасает появление милиции — блатные просто испаряются. Умеют они быстро исчезать. Один уползает под лавку.
     Его я свалил, как только вскочил: крюк по печени и апперкот в подбородок. Да ещё болезненный удар ногой в голень, чтобы быстро не встал. Я бы не стал его трогать, но он потянул из кармана что-то вроде шила или заточенного штыря. Опыт детства и юности подсказал мне, что медлить нельзя: урки понимают только силу.
     Сержант милиции удивлённо меня разглядывает и неуверенно требует справку. А я не могу понять, что за справка ему понадобилась?
     Он быстрей меня понимает суть дела и объясняет, что зал отведён для амнистированных. Оглядываюсь. Полупустой с вечера, зал заполнен, народ разместился не только на лавках, но и в проходах на полу.
     Перешагивая через сидящих и лежащих наша незадачливая команда шагает к выходу под улюлюканье и выкрики. «Здесь курортники!» – несётся нам вослед.

     Через час мы уже садимся в поезд. Последний перегон, и вот он – Кустанай.  Где-то на окраине за Наримановкой, как нам сказали, расположено наше училище. 
     На вокзале встречает патруль. На офицере форма авиационная, – это мы определяем сразу, а вот форма солдат несколько озадачивает. Брюки-полугалифе, мундирчик с одним рядом пуговиц и стоячим воротничком, кирзовые сапоги. Петлицы на воротнике голубые, погоны тоже, но с широкой жёлтой окантовкой по периметру. Птички на погонах и петлицах показывают на их принадлежность к авиации.
     Оказалось, это парадная форма курсантов лётного училища. На гражданке мы даже не задумывались, как одевают курсантов, если и видели, то не обращали внимания.
     А вот погоны с широкой окантовкой мне напомнили погоны немецких солдат времён войны.

     Патруль выводит нас на длиннющую  улицу и «делает ручкой» – идите, мол, сами, не заблудитесь, но непременно  строем.
     Название улицы с претензией: «Проспект Абая». Кто такой Абай я знаю – недавно прочитал «Путь Абая», книгу об этом азиатском классике, а затем и какой-то роман этого казаха.
     В центре города улицу прикрывает асфальт, потом булыжник, ближе к окраине – это  уже песчаная пыльная дорога. И никаких намёков на тротуары, редкие прохожие идут по обочинам, пыля ногами.
     Конусные деревья окаймляют улицу только в центре, дальше никакой зелени, если не принимать всерьёз пыльные и высохшие кустики полыни и ещё какой-то травки на обочине.
     «Да, Средняя Азия,… пустыня», – с грустью определил кто-то.  Грустить есть от чего: неблизкий путь за город, скрипящая на зубах пыль, палящее с безоблачного неба солнце. И даже вывески на редких магазинах издеваются: «АЗЫК ТУЛИК ДУКЕНИ». Что за «дукени», что за «тулик»?

     Строй, естественно, растянулся и не соблюдается – не глотать же пыль. Да и не обучены мы строю, хотя в школе на уроках военного дела иногда и маршировали. Шагистику мы ещё там невзлюбили, да и наш военрук, прошедший войну, её тоже не почитал, предпочитал заниматься с нами сборкой-разборкой винтореза и ППШ и стрельбой из мелкашки в импровизированном тире у развалин сгоревшего в 43-м клуба железнодорожников.
     По мосту переходим балку, по дну которой должен бы катиться ручей. Ручья нет, только каменистое русло и редкий кустарник под обрывистыми берегами. Действительно пустыня.

     Пригород за ручьём называется Наримановкой. По имени какого-то героя Гражданской войны.  Бараки и домишки из самана, сарайчики, какие-то оградки…, ни улиц, ни переулков.
     Выходим в поле. За понижением на незначительном взгорке белеется барак с тёмными пятнами окон и серой шиферной крышей. За ним ещё какие-то здания, возможно, такие же бараки, далее—высокая труба (котельная?) и стройка в лесах.
     Левее – два ряда «финских» домиков, приятно выделяющихся свежей древесиной на фоне серой степи. Правее –  группа каких-то задернованных бугров, ещё дальше – полосатая будка и мачта с повисшим двуцветным конусом.
   
     То, что казалось буграми, окажется землянками, сохранившимися со времен войны. Здесь размещалась Сталинградская лётная школа, за два – три месяца выпекала военных лётчиков. Сейчас в этих землянках разместят прибывающих.
     Ясно:  за взгорком аэродром, а все видимые строения – наше училище. В степи, в двух километрах от саманной окраины этого городишки. Но он областной центр и по местным меркам это крупный город.
     Что ж, мы и не ожидали, что лётное училище будет располагаться в центре большого города. Да мы и не знаем, что топаем не в училище, а к строящемуся городку школы первоначального обучения лётчиков – ВАШПОЛ, первоначалке. В нашем предписании и проездных документах пунктом прибытия указана в/ч №……… и мы считали что эта в/ч и есть училище лётчиков.


                ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ.

     Мы только что пришли из столовой. Пришли не все, многие убежали в Наримановку и на Кирзавод в магазины. Это те, у кого  остались деньги от дороги или кто уже успел получить перевод из дому.
     В первый же день многие отправили письма с жалобой на плохую кормёжку. Кормят нас в той же столовой, где и курсантов предыдущего набора и солдат-чернопогонников строительного батальона. Да и столовая – громадная полуземлянка – принадлежит стройбату.  Питание, по общему мнению, неважное: кормят по армейской (солдатской) норме № 2, –  мы ещё не курсанты. Но я доволен – дома я и так не питался – вешу всего 58 кг.

     Утром нас сводили в баню. Там же и санобработка – прожаривали наши носильные вещи. Мы не столько мылись, сколько ожидали своей очереди в душном пыльном  дворике и на  улице.
     Чтобы придать нашей толпе зачаток организованности, нас разбили по ротам и взводам; команда смолян составляет полувзвод, вторая половина взвода –  ребята из Средней Азии. В отличие от нас, все они жители больших городов – Сталинабада, Фрунзе, Алма-Аты. В малых городах и районах отбора в училища нет из-за плохого знания русского языка.
     Большинство южан или русские или корейцы. Киргизов и прочих туркменов – единицы. А корейцы имеют одинаковые фамилии: или Цой или Пак или Ким. Все они хотят стать лётчиками. Возможно это отголосок недавно окончившейся войны в Корее. А может, война вскоре и вспыхнет, сейчас там перемирие. А оно во все времена шатко.

     Прибывают команды кандидатов в лётчики не одновременно, поэтому роты находятся на разных стадиях зачисления: кто-то уже успешно заваливает экзамены, кто-то проходит мандатную и медицину.
     Мы – самые дальние из прибывших (добирались десять дней!) ещё устраиваемся. Вчера сходили на далёкие поля за соломой, набили этой затхлой начинкой матрацы и наволочки, получили вытертые байковые одеяла.
     Кто-то пошутил: «Как у зеков в лагерях». Не знаю, в лагерях и колониях, слава Богу, не сиживал, о быте там мне мало чего известно. Вот в пионерских – бывал. Но там тоже матрасики набивались прошлогодней соломой. А в исправительных лагерях матрацев, как я слыхал, вообще нет – голые нары.

     Нравы среди претендентов в офицеры явно скотские. Вчера ночью нескольким новичкам устроили «велосипед»: вставили спящим между пальцев ног обрывки газет и подожгли. Бедняги спросонья дёргали ногами от боли, а собравшаяся толпа хохотала.
     Говорят, что такие нравы царят во всех подготовительных военных училищах – Суворовском, Нахимовском и других. Будто эти традиции перешли ещё от царских кадетских и юнкерских училищ и бурсы.
     Я в этом сильно сомневаюсь, скорее, это традиции тюрем и лагерей, традиции колоний для малолеток. У меня другие представления о царском офицерстве, почёрпнутые, скромно признаюсь, из книг.

     Сейчас у нас свободное время. Хотел поиграть в волейбол, но пришёл политрук – майор и роту согнали на политбеседу. Мы думали, расскажет об истории и традициях училища, но беседа ведётся поучительная: что можно, а чего нельзя. Нельзя ходить в город, нельзя общаться с местной молодёжью. И никаких связей с женщинами – в городе полно венериков.
     Майор поясняет: население – наполовину бывшие заключённые (без права выезда), наполовину ссыльные (всякие троцкисты, кулаки и подкулачники), наполовину – последние переселенцы – немцы из Поволжья. Не город, а пристанище бывших (а бывших ли?) врагов страны.
     Мы всё впитываем, всё понимаем. Кроме одного: как майор разделил целое число на три половины?
     Беседы не помогают. Народ рвётся в город. Постоянно происходят стычки с местными юнцами – «фашистами» и «чуреками».
     Приходит весть: одного из заводил из «комсомольского набора» местные сбросили с мостика в Наримановке. Толпы «комсомольцев» рванули в город мстить за травмированного «сталинского сокола».
 
     Как эпилог – побоище тысячной толпы перед зданием обкома партии. Милиция бессильна, только вмешательство поднятых по тревоге курсантов школы с автоматами рассеивает толпы дерущихся. Страшно, когда гремят очереди и над головой  воют пули. Задержанных «соколов» позже отправят в дисбат или в пехотные части.
     Движимый стадным инстинктом я тоже участвую в побоищах, но избегаю экзекуций, сумев отбиться при попытке задержания.

Продолжение - "Авиашкола" здесь - http://www.proza.ru/2014/01/13/2055