Бестолковая жизнь. часть 1. глава 7

Они  шли пешком по городу. Неторопливо, размеренно. И молчали. Оттого, что устали, оттого, что говорили несколько часов кряду. Все уже было сказано, все главное. Нина  поверила ему сразу. Они сличали сны, вехи, картины, что помнили до мелочей. Нина была даже рада, что подобное происходит не только с ней. Что, может быть, это эпидемия. Что-то влияет на подсознание настолько сильно, что воображаемую действительность люди принимают за реальность существования, за иную грань собственной сущности, своего скрытого, но могущественного «Я». Психическая реальность. То, что невозможно осязать, но что есть.

Есть!

Вот в чем проблема.

Этот мир существует, мир, который она видит. Неизвестно где, в каком измерении, какой там истекает год. Ведет туда открытая дорога. Она уже ступала по ней. Были Золотые Ворота, в которые она входила, и в тот самый миг по барельефам пробегали радужные всплески. Раздавался звук, подобный реву буйвола, реву военных труб. Ей хотелось рыдать от чувства ностальгии, от непонятной, незнакомой утраты чего-то, названия чему она не знала.

Егор шел, заложив руки в карманы, подняв воротник куртки. Посыпал мелкий колючий снег. Попадал за воротник и таял на шее. Нина старалась заглянуть Егору в лицо, но все время видела профиль, как-то не вязавшийся с ранними зимними сумерками, опушенные снегом ресницы и кожу, покрасневшую на морозе. Молодой человек смотрел на заснеженный тротуар, думал о чем-то своем.

В кабинете, когда Нина слушала сбивчивый монолог Егора, в ней еще жил психолог. Мелькнула мысль об исследовании, о первоклассном материале. Мысль уколола и ушла, как поезд, но в груди остался непонятный холод. Ясно одно – это не простое совпадение или тихое помешательство, ибо люди не сходят с ума одинаково. Это – начало новой эры. И Егор разделит с ней, быть может, страшную участь.


***


- Ты понимаешь, что я тебе говорю, или нет?

- Понимаю, Иван. И что прикажешь мне делать?

- Ничего, черт возьми! Что ты можешь сделать?

- Прекрати истерику, - устало сказала Нина.

- Что?!

- Иван, будь объективен. Никто не распахнет перед тобой двери издательств. Это очевидно, и ты сам это знаешь. Иван, придется биться за каждый шаг вперед. И работать. Эмоции в данном случае неуместны. Держи голову в холоде.

- И это говоришь мне ты! Моя женщина!

- Да, Иван, я считаю, что вправе тебе это сказать.

- Премного благодарен. Сочувствия от тебя не дождешься.

- Оно тебе ни  к чему. Ты сильный.

Нина сделала утвердительный жест рукой. Неважно, что Иван ее не видит сейчас. Пусть почувствует. Пусть поймет всю бессмысленность разговора. А Иван все не мог успокоиться. Бессмысленно. Было бы лучше, если бы он приехал. Она целовала бы его, шептала бы что-нибудь неразборчиво. Между ними было бы живое тепло, а не километры кабелей. Она объяснила бы ему, что это не неудача. Это ступень. Да, по крайней мере, постаралась бы объяснить.  Но для него это неудача. Унижение. Просто потому, что он мужчина. И он несет свою боль женщине. Так было во все века.

- Иван, может, тебе пока оставит эту тему? На какое-то время. Просто все пережитое, война... все это еще слишком живо в тебе.

- Это будет жить всегда. Вряд ли я сумею спастись.

- Да, наверное. Но потом ты не будешь воспринимать это так остро. И даже отказы издательств не будут...

-  Чушь! Ты ничего не понимаешь. Все вы, бабы, таковы. Я пишу, пытаюсь себя опустошить, - бумага ведь все стерпит, а? – вот это все, эту грязь, кровь. Очиститься хоть немного. А ты мне что советуешь? Кто поможет мне, ты подумала? Кто поможет мне забыть глаза того чечена, моего первого? Самого давно нет, а глаза...

- Была война, Иван. Зачем говорить об этом? Все могло сложиться иначе, и не было бы тебя. Ты такого исхода хотел?

- Нет, черт возьми, но это не снимает с меня вины.

- Ты был солдатом.

- Нина, пойми...

- Довольно.

- Нина!

- Книга твоя хороша. Достойна, что самое главное. У тебя все получится, Иван. Все будет хорошо. Издательств сотни, все должно быть для тебя прозрачно, милый. Ты обладаешь талантом. Ищи своего издателя.

- Как у тебя все просто.

- Не проще, чем у тебя! – Нина поняла, что начинает злиться.

- Неужели? – Он хрипло рассмеялся.

- Перестань. Разговор затягивается. Ты попросту пьян.

- А ты только что это поняла?

- Нет, не только. Поговорим в другой раз.

- Сейчас. Нина. Ниночка, поговори со мной.

- Это было и раньше, Иван. В прошлый раз ты выпал из жизни на неделю. Если это будет повторяться, тебе все труднее станет выходить из запоя. Подумай об этом. У тебя нет причин для пьянства.

- Сколько угодно.

- Иван, я устала.

- Ты хочешь отделаться от меня, милая?

- Иван...

- Ты считаешь меня алкоголиком?

- Прости, мне нужен отдых.




***



Егор сидел на старом, кем-то давно спиленном стволе липы. В трещинах виридоновой коры стояла живая, блестящая влага. Сюда почти отвесно падали бледно-золотые лучи солнца. Мороз был небольшой, и капли воды, не замерзая, сверкали ограненными алмазами. Красивый был день. Яркий. Горбами поднимались сугробы. Старые березы и липы покрыли себя эмалью. Небо покачивалось на их колючих верхушках, угрожая упасть на заледеневшее озеро, и с тонким хрустальным звоном разбиться вдребезги.

Егор был один. На снегу петляли собачьи следы. Однообразно вскрикивала зимняя птица. Он думал о Нине, о том, что придет домой и наберет номер ее телефона. И этот парк заснеженный будет жить в нем до утра. И ее голос. И золотой, обманный, холодный солнечный свет. Завтра, быть может, снова ударит оттепель. Хрусталь и турмалины парка трансформируются в черное серебро.

Он не верил, что может быть так. Не верил сам себе. Тому, что можно побывать за гранью, и вернуться. Вернуться к исходной точке, в этот мир. И начать свое восхождение.
Егор ловил себя на мысли, что, как это ни парадоксально, болезнь спасла его. Другие ведь тогда так ничего и не поняли. Ушли, исчезли, как дым. Мальчики, что называется, заигрались. И не заметили, как игры перестали быть играми. Может, и к лучшему. По крайней мере, они не успели ни в чем разочароваться. А ведь он, Егор, мог за ними последовать. Сам тогда подозревал, что этим кончится. Но принимать неизбежное покорно, как затравленный волк, было глупо. И не в его характере. Егор был молод, неординарен, обладал цепким, быстрым умом. Уже тогда все стало его доставать, страшно тяготило. Хотя, внешне... Внешне все было блестяще, да, именно так, блестяще. Университет, свобода, деньги, которых родители для него не жалели. Такие же друзья рядом, из состоятельных семей, золотая молодежь. Гламурные девушки. Все, все хорошо…

Егор поднялся, пошел узкой тропой с пологими скатами сугробов по обе стороны. Летом здесь тянется прямая дорожка с разбитым асфальтом. Пересекается с другими там, там, и вон там. Когда-то этот парк был зоной отдыха горожан с соответствующим антуражем. Теперь это настоящий лес со сквозной духмяной стволистой мглой, и густым непричесанным подлеском. Гавань одиноких душ…

Все было пристойно. Привлекательно. Ему завидовали. Он благосклонно этого не замечал. Он был лидером. О, на меньшее он бы не согласился! Егор издали посматривал на своих бывших одноклассников. Кто-то еще царапался, кто-то тихо и незаметно спивался. Не было в них дерзости, вот что! Ожоги жизни всегда болезненны. А он, Егор, вытерпел, вынес муки клейма, знака судьбы. И это давало ему право быть самим собой.  Было дело. Деньги. Было все. Но чего-то недоставало. Томила такая густая, липкая, странная тоска, о которой он не мог забыть ни на минуту, даже во сне. Настал момент, когда Егор понял, насколько труден путь к себе самому.

Отвращение к жизни достигло таких пределов, за которыми была только смерть. Он заболел, и был, буквально, вытолкнут из привычной среды. Болезнь забирала все. Егор видел, как неторопливо опускается полог тьмы. Тьмы такой, что нельзя выбраться, крикнуть, где забываешь собственное имя.

Однажды Егор проснулся от непонятного гула и ударов в стекло. Это был майский жук. Он делал круг по палате и устремлялся в беспредельность неба, всякий раз натыкаясь на невидимую преграду. Узкая створка окна приоткрыта – рядом был выход, молодое лето. Жук бился в стекло с настойчивостью обреченного, почуявшего гибель существа. Аналогия была очевидна. И, странное дело, Егору показалось, что он нащупал пядь твердой земли в курящихся болотах чужого туманного края. Нужно было начинать все заново. Собирать себя по частям, разрозненным, рассыпавшимся, что когда-то было Егором Турбиным. Он осторожно, с оглядкой возвращался в мир, но в ином обличье.

Прошло время. Теперь он был взрослым, старше на целую эпоху. Он смотрел на жизнь под новым углом, и цветная мозаика послушно и ловко сложилась по-иному. Это было откровением. Мир летуч, изменчив, это маленькое солнце, призрак. И он таков, каким его видишь. А потом открылись Золотые Ворота. И не хватило сил, чтобы жить в двух мирах одновременно.


***


Нина не спала в эту ночь. Перед глазами все еще мелькали трассирующие пули разметки на грязной, разъезженной транспортом дороге, которая все время вырывалась из-под колес маршрутки и удирала назад. За маршрутной газелью бежал пес. Когда машина останавливалась, пес пропадал, должно быть, подныривал под днище. Потом гонка возобновлялась. Пес не обращал внимания на другие автомобили, держал себя так, словно на дороге он один. Неожиданно посыпал снег, и зверь крупными скачками несся сквозь холодную карусель. Нина видела, как под короткой заиндевевшей шерстью пса перекатываются мышцы.

- Бедняжка, - неожиданно громко сказала Нина. – Бежит и бежит. Наверное, в такси его хозяин?

Некоторые пассажиры посмотрели в окна заднего вида, куда Нина ткнула пальцем.

- Собака. Уже давно бежит, - проговорила она и смутилась.

Люди деликатно отвернулись. Бородач с кейсом сдержанно кашлянул в кулак. Нина проехала свою остановку. Потом долго брела под снегом до больницы. Утро расцвело. Транспорт двигался уже непрерывной колонной, тротуары пустели. Зверь шел на расстоянии. И, поворачивая голову, она видела его размытым черным пятном. На его шерсти играл солнечный свет, пробегали синие блики. Он был красив свирепой дикой красотой. Поджарый, крупнее дога, с густой шерстью на загривке. Он узко ставил лапы, почти след в след. На груди лежала золотая цепь с агатом. Нина остановилась, делая вид, что рассматривает снегирей на заснеженном кусте. Остановился и пес, потягивая мокрым носом воздух. Она чувствовала на себе взгляд, но это был не человеческий взгляд – настороженный, изучающий взгляд зверя.

Нина оглядывалась на прохожих, молодых женщин с детскими колясками, стайку школьниц, что, размахивая руками под разноголосые вскрики автомобилей, перебегали дорогу. Люди были заняты собой, в общем, вели себя как обычно. Никто не шарахался, никто не указывал пальцем на диковинного зверя. И Нина с испугом поняла, что она одна видит это фантастическое животное.

Зверь идет за ней по следу.

Она закинула сумочку на плечо и пошла, почти побежала. Мороз обрывал дыхание, отраженное солнце било в глаза. Нина щурилась и бежала, бежала, задевая кого-то, ничего не слыша вокруг. Из перспективы выпрыгивали подстриженные тополя и радостно спешили ей навстречу, пронеслись школа, городская типография, универмаг. Нина вдруг осознала себя на площади, где отовсюду шли машины, красиво описывая круг. Оглянулась по сторонам. Собаки не было. Невдалеке, у низкого полосатого бордюра, стояла парочка. Юноша что-то говорил и целовал щеки девушки, белый от мороза нос. Та молча улыбалась. Нине всегда нравилось смотреть на влюбленных. Умиляла безмятежность их фигур, состояние счастья, облачка морозного пара, вырывающиеся изо рта влюбленных. Это всегда настраивало на романтический лад. Но сегодня при одном взгляде на влюбленных  Нине захотелось плакать.

Она даже и не помнила, как прошел день. Тело что-то делало автоматически, душа улетела.


***


Нина сидела на кухне, куталась в халат, курила. Не может быть, чтобы это было только помутнение рассудка. Такое не случается на ровном месте. Сознание всегда дает звоночки, и она, психолог, распознала бы их. Она не больна. Это исключено! Проблема в другом. В том мире грез – ее родина. Здесь она оказалась случайно. Она должна вернуться, обрести целостность себя самой. Вдруг оказалось, что ей ничего не известно. Даже собственное имя.

Окно медленно синело. Нина решила, что сегодня не поедет на работу. А утром ей позвонил Егор.


***


Иван сидел в кресле. Глаза его были закрыты. Длинные волосы прядями спускались на лицо и липли ко влажному лбу. Его мучило жестокое похмелье. Нина бесшумно вошла в комнату, поставила на столик чашку черного кофе. Иван медленно открыл и снова закрыл глаза. Со стоном взялся за голову. Бледность проступала сквозь смуглую кожу молодого южанина. Нина вздохнула.

- Стоит ли выпивка таких мук? Не понимаю, Иван, не понимаю.

- Не стоит, - слабым голосом отозвался он.

- И все-таки, ты у кого-то идешь на поводу, выбираешь легкий путь.

- Нина, умоляю. Еще не хватало, чтобы ты начала пилить.

- Извини, - примирительно сказала она. – Это твое дело. Иван, мне нужно тебе что-то сказать. Но только не знаю, как.

- У тебя есть другой мужчина?

- Оставь.

- Что-то произошло? Расскажи мне.

- Я это и собираюсь сделать. Иван, кажется, за мной следят.

Иван открыл глаза.

- Бред какой-то.

- Вот именно. Я тоже так думала. Только это на самом деле. За мной следят, понимаешь ты, что я тебе говорю?

- Кто? Кому это нужно?

- Собаке.

- Чего?!

- За мной следит собака.

- Ниночка, - он как-то странно глядел в ее осунувшееся лицо. – Тебе показалось. Ты совсем себя загнала. Это плохо кончится, я говорил тебе и раньше.

- Я так и знала, - вскрикнула она. – Так и знала. Ты не поверил. Может быть, ты единственный человек, кому я могу доверять. Я хотела поговорить.

- Давай поговорим, - Иван мучительно морщился, прикладывал ко лбу холодную ладонь. - Только не говори так громко.

- Нет уж, вся охота пропала.

- Нет уж, давай поговорим. Прямо сейчас. Ты сказала, за тобой следят?

- Да. Не сомневаюсь в этом.

- Ты в милицию обращалась?

- Я не могу этого сделать, - она всхлипнула. – Меня там на смех поднимут. Ты что, забыл, что я тебе сказала? Дело в собаке.

- Помилуй бог.

- Ты думаешь, я сумасшедшая, с катушек съехала?

- Да ничего я не думаю! Тебе нужно в отпуск, и все! Возишься со всякими придурками.

- Да при чем тут они?

- А при том! Это заразно.

- Ну, знаешь! – глаза Нины засверкали. – Это уже слишком, да. Думаешь, не знаю, что ты ненавидишь мою работу? Не хочешь смириться. А придется. Это мой сознательный выбор.

- Нина!

- Плевать мне, что ты думаешь!

- Так, значит?

- Нет. У меня проблема. Я думала, ты поймешь, а ты вон куда клонишь. У меня не бывает галлюцинаций, как у некоторых. Я не пью запойно.

- А тебе это и не нужно. У тебя и без того не все дома.

- Спасибо. Забыл, как я тебя вытаскивала? Тогда тебе нужен был психолог.

- Не забыл. Я просто не хочу, чтобы ты столько работала. Посмотри на себя, Ниночка. Как ты живешь? Ты же отрываешься от реальности. За тобой уже инопланетяне охотятся.

- Какие еще инопланетяне? – Нина опешила. – Я тебе сто раз говорила, избавляйся от шаблонов. Ты ведь даже не выслушал меня. Все правильно, какое тебе дело до меня!

Они стояли друг против друга и кричали. Нина была в ярости. Она и сама не знала, что тому причиной, но взять себя в руки не могла. Хотелось что-то сделать, разбить, сбежать. Это была их первая настоящая ссора. Ну и хорошо! Пусть! Не нужно больше думать о том, чтобы держать эмоции под контролем. Иван даже не потрудился узнать, что ее мучает. Сразу перешел в наступление. Как это похоже на ее бывшего мужа!  Тот ведь тоже считал, что знает все лучше других.

Иван был раздражен, рассержен. Он думал, что знает Нину, но, оказывается, ошибался. Да и кто может узнать женщину до конца? Когда люди завязывают отношения, они показывают свои лучшие качества, скрывая темную сторону. Это похоже на охоту. В конце концов, нужно быть готовым к тому, что партнер, рано или поздно, ударит. А если не рисоваться, быть самим собой, можно ли рассчитывать на то, что тебя полюбят? Глубоко сидит этот страх – быть нелюбимым. Но он, Иван, любит Нину, любит даже такой.

- Я люблю тебя, - сказал Иван. - Успокойся. Моя девочка. Ну, разве можно так? Мы сейчас сядем, и ты расскажешь мне, да? Что случилось?

- Почему ты относишься ко мне, как к ребенку, Иван?

- Я не отношусь к тебе, как к ребенку, ты и есть ребенок. Капризный и взбалмошный, мой ребенок.

- Прости меня.

- Все хорошо.

И она ему, конечно, рассказала. О снах, об открытой дороге, о Золотых Воротах. О том, что любит его. Что хочет уйти и не знает, куда. Он не проронил ни слова, много курил и слушал. Он всегда верил ей, и даже сейчас, насколько бы неправдоподобным ни казался ее рассказ. Наступили ранние зимние сумерки. На улице снова шел снег. Иван держал голову Нины на коленях и гладил ее волосы. Ее лоб был горячий, от ресниц ложилась мягкая тень.

- Ты думаешь, я больна? - говорит она.

Иван качает головой.

- Нет, Нина. Все это, наверное, правда. Существуют иные миры. И кто-то открыл Золотые Ворота.