Наблюдатель ч. 1. гл. 8

Жертва ли я? Жертвы ли мы все? – задумался Букин после встречи с Трушкиным. В каком-то смысле, да. Кто же, с одной стороны ожидал, что вот такая мразь всплывёт наверх, и не просто всплывёт, а окажется у власти. Понятно, как поведут себя бывшие партократы, но те молодые, не замешанные в старом, в момент забудут идеалы, оставив только наживу. А как идиллически начиналось, бурление, свежий дух, митинги. Столько ярких людей вдруг объявилось. Пока шли разговоры о перестройке, новом мышлении, Букин сомневался в искренности, всё это казалось ему очередной ловушкой для простодушных,  и система казалась незыблемой. Но объявилось в атмосфере нечто, началось шевеление внизу, и Букин решил, что оставаться в стороне уже стыдно. Одно дело разговоры в курилке на работе, кухонные пересуды, но вот момент, когда можно что-то сделать, пусть даже не получится, но уклоняться нельзя. Как грибы в сезон организовывались “народные фронты” и прочее. Букин оказался в первых рядах, получил некоторую известность в городе. В этих первых  рядах оказались в большинстве люди экзальтированные, с отклонениями в психике, которых позднее назвали демшизой, тем более Букин считал необходимым своё присутствие, нельзя же было отдавать нужное, как он считал, дело в руки людей неадекватных. Начали возникать и партии. Объявлялся в городе некто, назвавший себя социал- демократом, либо христианским демократом, и вокруг собирались люди, благо и сам организатор, и примкнувшие к нему мало представляли что такое социал – демократия, или христианская демократия, главное  слово было демократия. Установим демократию, и всё пойдет нужным путём.  И наступит благодать, и жить будем в довольстве, и колбасы на всех хватит.

Утром 19-го августа он проснулся от стука в дверь, полусонный прошлёпал к двери, сосед, не входя,  взвинчено прокричал: Телевизор включил? Ну, тогда включи. Включил, ёкнуло сердце, “Лебединое озеро” с утра, к чему бы это. Потом трясущиеся руки вице-президента, ГКЧП. Конец всему, подумал, но самое гнусное – полная ничтожность, растерянность тех, кто совершил переворот. Что они могут? Остановить процесс такие могут  террором,  они же не в состоянии предложить ничего другого. Эти ничтожества будут править страной? Улицы были пустынны, Букин дошёл до остановки. Куда ехать, зачем, он ещё н решил,  сел в троллейбус в сторону центра.  И тут увидел, как молодые ребята расклеивают плакаты – ГКЧП не пройдёт. Тяжесть сразу отпустила, если такие молодые не боятся, то точно не пройдёт. Вышел в центре, у здания горсовета  уже толкалась небольшая группа, делились слухами, что в Москве уже народ вышел на защиту Белого дома, что де некая воинская часть, верная Верховному совету, идёт на Москву. Три дня он провел на этой площади, уже уверенный что путч не пройдет, в нетерпеливом ожидании победного окончания этой заварушки. В этой толпе он неожиданно для себя встретил сокурсника, который всегда сторонился политики. На фразу Букина: Вот уж не ожидал встретить здесь тебя? – он ответил: Я никогда не ходил на митинги, я всегда избегал политики, и буду избегать, но  ныне понял, что должен быть здесь. Не хочу этих трясунов.

Никогда не забыть тот упоительный восторг, который охватил тех, кто был на площади перед Горсоветом все эти дни, когда пришли сообщения из Москвы о полной победе, рассеяв последние сомнения. Незнакомые люди обнимались, целовались, кто-то бегал с флагом – триколором, кто-то просто вопил от восторга. Те же чувства переполняли и Букина. Он шёл с площади как на крыльях, кто-то из встречных, видимо угадывая что-то в его лице, окликал: Ну что там? И он, улыбаясь, радостно  кричал – Победа, и в ответ улыбались окликавшие. Вместе со всеми Букин радовался, что, вот как хорошо, успели Ельцина избрать президентом, иначе бы всё было бы плохо, хотя до того не понимавший, почему вдруг люди вроде де бы не глупые, сделали ставку на партийного бонзу. – Он нужен нам как таран, пробьём стену КПСС, а дальше народ разберётся, выберет достойного, - объясняли ему

Но уже вскоре, когда схлынула эйфория, он осознал всю трагедийность случившегося. Когда он решил участвовать в движении, считал, что впереди долгая, упорная борьба, в которой сформируется понимание пути, выдвинутся лидеры. Те, кто митинговал, кто волей случая оказался во главе движения – это были люди эмоции, к реальной деятельности непригодные. И вот они вдруг оказались у власти. Победа стала трагедией демократического движения. Какая пена выскочила наверх. Местную “Демроссию” возглавил бывший лакей секретаря обкома. Когда секретаря перевели в столицу, он пристроил лакея с дипломом физкультурного техникума директором спешно созданного института. Теперь лакей оказался главным демократом города, а заместителем стал бывший спортсмен, некогда работавший преподавателем физкультуры в ВУЗе и уволенный за сексуальный скандал со студентками. Бывшие коммунисты, ещё недавно с пафосом восхвалявшие “Ум, честь и совесть”  народа – КПСС, чуть ли не все оказались тайными диссидентами, всегда в душе осуждавшие происходящее, и только в  конспиративных целях активничали в партии. Даже секретарь горкома заявил, что свою деятельность в партии посвятил только тому, чтобы сдерживать партию от репрессий к инакомыслящим. А сколько объявилось бывших обитателей дурдомов, гордо называвших себя теперь жертвами режима. – Всё –таки в  КГБ были не такие уж тупые. Почему одних сажали в тюрьму, других в психушки? – объяснял Букин. – В психушки, похоже, сажали действительно сумасшедших.

-Что происходит, ты можешь объяснить? Ты же там крутишься, в политических сферах, – спросил у Галицкого.
- То, что должно, то и происходит. У кого деньги, тот и заказывает музыку. Любое партийная деятельность требует денег. Это ещё Ленин понимал. Чтобы создать партию, нужны деньги. Либо ты имеешь их сам, что редко, либо кто-то платит тебе, понятно, что у платящего свои интересы.
- Откуда деньги?
-А это тайна за семью печатями, нас, простых пешек в эти дела не посвящают. Когда вопрос касается денежных дел, перед тобой встаёт чёрная стена. Два-три человека знают это, не больше. Что вижу я, приходит некий Шнейдер с рюкзаком денег, раздает на гостиницу, питание, проезд. Всё. Дальше стена. Остаётся только догадываться.

Никто не вышел на улицу, когда запретили КПСС, хотя состояли в ней миллионы. Никто не вышел на улицу, когда под хорошую выпивку три новоявленных президента решили порушить государство, за сохранение которого ещё недавно проголосовало большинство. А ведь ещё в памяти были бушующие многотысячные митинги. Та масса, которую называли народом, поверила, что будет так много колбасы, что хватит на всех. И свершилась Великая Колбасная Революция.  Пухложирнощёкий мальчик, в силу инфантильности, так и не ставший взрослым, почитал книжки, позвал в советники взрослых дядей из-за бугра, где колбасы было много, и почал крушить экономику. Цены в момент взлетели до небес. Так взлетает вырвавшийся из рук воздушный шарик, уносясь так высоко, что глазом не рассмотреть. Никогда не думал Букин, что опустится до нищеты. Та бедность, которую пережил в детстве, казалась теперь раем. Но тогда бедны были все вокруг, и не было того ощущения изгойства. Одно дело подниматься из бедности, и совсем другое лишиться всего привычного. Он не мог поехать в отпуск, не мог ходить в театр, не мог покупать книги, что было самым мучительным. Много чего не мог. Не было у него и клочка земли, называемого почему-то дачей, где можно было бы вырастить что-то не только для себя, но и на продажу.

В магазинах появилось невиданное изобилие продуктов, но он смотрел на них, как на экспонаты в музее. Зарплаты ведущего инженера хватало лишь на то, чтобы не умереть. Спасали лишь накопленные за последние месяцы карточной системы запасы круп, сахара. Ботинки разваливались, но купить новые не на что было. Он приспособился, встречаясь со знакомыми, поворачиваться к ним так, чтобы не виден был рваный задник ботинка. Впрочем, рваных ботинок Букин быстро перестал стыдиться, много вокруг появилось таких же поношенных. Повезло тем, кто старую одежду и обувь в своё время не выбросил, а отвез на дачу. Теперь она пошла в ход. Такого унижения Букин никогда ещё не испытывал в жизни. Когда – то однокурсник, отслуживший после университета в армии, подарил ему учебную гранату. Вспомнив про неё, Букин часто представлял, что вот возьмёт в руки гранату, зайдет в банк и скажет – Деньги на стол. А вдруг поймут, что граната учебная. она же чёрная, значит придётся покрасить. надо будет купить зелёной краски. И лицо надо чем-то закрыть. Может, как в кино – чёрный чулок на лицо. Надо купить чулки. И одежду подобрать, в которой его никто не видел и не увидит. И появится у него куча денег, в основном зелёных, естественно, на несколько лет он избавится от заботы, как выжить, и займётся, наконец, той книгой, которую он хотел написать. Понимал, что никогда не сможет решиться на такое, но разработка планов ограбления увлекала и отвлекала.  Точно также ещё в старые времена он мечтал построить собственный дом на берегу реки, понимая невозможность этого.