Просто так

В этом рассказе не будет сюжета. Здесь будет только моё восприятие мира и то возникающее при этом удивление, которое сродни… Ну, скажем, «благоговению» – при всей нынешней малоупотребительности такого слова. Читатель, ты позволишь мне чуть-чуть возвышенности – или даже выспренности? Хорошо… Тогда сними маску бесстрастия, которую надел на тебя равнодушный мир! Разбей скорлупу повседневной обыденности, через которую глаз не в силах увидать главного! Пусть мысли скачут, подчиняясь неизвестной доселе логике, когда ночь мгновенно и немотивированно сменяется яркостью дня, зима контрастно соседствует с летней жарой, и только лишь мечтательность и доброта неизменны, как неизменна цель и смысл нашего с тобой существования.
Всё. Выспренность на этом закончена. Дальше будем простыми словами.

Не надо торопиться. Неужели мы не можем позволить себе неспешность, в чём-то даже царственную медленность ощущений? Торопливость свойственна старикам, боящимся не успеть чего-то до своей смерти, и именно от этого жизнь приобретает временный оттенок, мешая наслаждаться выпавшим нам настоящим. Но ведь на самом деле длительность жизни определяется сроком существования Вселенной. Жить нужно, чувствуя за плечами бесконечный его запас – только тогда непонукаемое время раскрывается навстречу полной картиной бытия. Это вполне понимали Аксаков и Пришвин, именно поэтому их тексты так медлительны и волшебно-приманчивы.
Вот такой лёгкой раздумчивости я и жду от тебя, читатель! Я хочу, чтобы ты насладился чувством господства над временем и научился получать удовольствие от осознания этого своего могущества.
Я же буду писать обо всём на свете – и не стоит ждать захватывающих дух поворотов сюжета (да его и не будет, как я уже предупредил), более того – куски текста эти ничем не будут связаны, кроме ощущения неторопливости, и вот тут-то я и собираюсь окунуть тебя в своё мировоззрение, в своё ощущение мира – может быть, тебя заинтересует то, что переживаю или когда-то переживал я. А если будет неинтересно – с чистой совестью брось чтение. Ведь главное я уже успел до тебя донести – о неторопливости; ты уже понял, не так ли?
Более того, чтобы подчеркнуть несвязность текста, я буду нумеровать фрагменты, никак не соотносящиеся друг с другом. Это могут быть и описания природы, внезапно явившиеся по странной ассоциации мысли, и воспоминания, и впечатления от вторгающейся во внутренний мир реальности, и многое другое. Одного я прошу – не читать всё подряд, а предварить прочтение каждого фрагмента, ограниченного цифрой, небольшой паузой, во время которой можно усмехнуться вместе с автором и дружески махнуть навеянным впечатлениям рукой – с добрым и лёгким чувством. И если у тебя возникнут мысли, которыми ты мог бы дополнить сказанное мной – я буду счастлив. Именно этого я и хотел.

1. Бывают ранней весной такие тихие, солнечные дни, когда воздух, напоенный лучами крепнущего года, стекает с неба в глубокие колодцы городских дворов. Он замирает на безмолвных клочках протаявшей, согретой земли обещанием скорого начала жизни. Весну солнца, этот просторный, вольно разливающийся апрельский свет чувствует всё живое: оживляются воробьиные стаи, весело галдят купающиеся в талых лужах галки, бездомные коты покидают подвалы и, брезгливо потряхивая лапами, пробираются на сухие, защищённые от весенних ветров места – греться. Из всего будущего зелёного моря пока виден только мох – до появления первой травы должно ещё пройти время.
Ранняя весна грязна, как ребёнок, вытаскивающий из потаённых уголков комнаты на середину весь накопившийся мусор. Сошедший снег обнажает сомнительные приобретения зимы: мятые пластиковые бутыли, раскисшие коробки, сплющенные окурки – и многочисленные последствия зимнего выгула собак и кошек.
А потом, когда настойчивость лучей наберёт силу – вдруг увидишь на тёплом стволе скопление ярко-красных клопов-солдатиков: это значит, что зима окончательно миновала. Впереди цветение каштана и сирени, впереди первая гроза, время тёплых тугих ветров и летний лёт стрекоз.
Как удивительно глядеть со дна воздушного океана на белоснежные громады облаков! Зимой облака другие – серые, слоистые, а с наступлением теплоты они начинают клубиться, чтобы набрать к лету мощь образности и вздыматься причудливыми замками, плоскими снизу, но с великолепно-пышными формами. Как приятно бродить по городу, ощущая тепло направленного в лицо ветра, пробегающего над только-только просохшей плиткой тротуаров! Как интересно бродить по нему, угадывая замысловатые истории, вершащиеся за весело блестящими на солнце окнами! Какое наслаждение помогать чужим, ещё не осознающим себя мечтам о необыкновенном, о романтике дальних странствий, о голубых городах и всём самом-самом лучшем в жизни!

2. А ведь я помню и другое… Зима. Низкое северное небо с мохнатыми от инея звёздами. Холод. Мороз такой жуткий, что, кажется, не может быть никаких мыслей, кроме мыслей об огне, тепле, человеческом жилье. Но где-то в подсознании эти ночи отложились великим пониманием сущности Мира, сущности Вселенной – когда огни в сплошной черноте ночи обозначают присутствие человека и надежду на безусловную помощь. Люди, предоставляющие тебе кров и приют, никогда даже не думают о сути своих деяний и не оценивают свои поступки, потому что по-иному поступить просто невозможно. Там, на ладони Великого Севера, нет места посторонним мыслям – они приходят после – там же, на весах, оценивающих значимость человека, чётко видно, кто чего стоит.
Потом, когда ты уже не занят неотложной задачей непосредственного выживания, приходят воспоминания. Рассуждающее сознание разбирается с накопленным опытом, и вдруг с удивлением обнаруживаешь, что даже чуть-чуть тоскуешь по этим гиблым временам, когда каждый прожитый день утверждал тебя в собственной значимости. Выясняется – именно тогда ты жил настоящей, сильной жизнью. И понял и принял в себя что-то очень важное.

3. За свою долгую жизнь мне пришлось побывать в самых разных уголках страны, которой теперь не стало – Советского Союза. Удивительно впечатление русского севера – не того хрестоматийного, с тундрой и однообразным чередованием воды и земли, а севера среднерусского, который и севером-то можно назвать лишь относительно горячих херсонских степей, жаркого Запорожья и невыносимого зноя Астрахани. Я имею в виду Новгород, Петербург, Карелию – часть страны, расположенную севернее Валдая.
Впрочем, я говорю не о крупных городах. Я подразумеваю те небольшие населённые пункты, где ещё сохранилась атмосфера русскости, где сердце чувствует истоки, где понимаешь, что родина – это далеко не абстрактное понятие. Где даже в самый жаркий полдень в тени угадывается прохлада щедро напоенной дождём земли. Где облака на синем небе ослепительно белы, а безмерную ширь окоёма может вместить лишь сердце.
Валдайский монастырь ничем не примечателен. Да, озеро с волшебными родными пейзажами, да, белизна прибрежных берёз, да, вознесённые в небо купола – но ведь это есть не только здесь. Вся Россия смотрит глазами неба в свои чистые воды – разве мало таких мест?
И всё же. Я долго искал соответствующее слово, вот оно: умиротворённость. Душа притихает, когда прикасается к зримому течению истории: вдруг видишь – в ограде собора Иверского монастыря могила Ильи Копылова-Орлова. Кто такой был этот Копылов-Орлов? Почему похоронен здесь? Чем жил, о чём думал, когда был жив?
Задумаешься. И чувствуешь, как неспешно идёт время над древними стенами, сложенными руками позабытых ныне людей, каждый из которых в своё время тоже жил, радовался солнцу и ветру, глядел на осенние листья над тихой водой. В такие моменты остро ощущаешь свою связь с историей. И думаешь: может быть, некогда кто-то безвестный так же вспомнит тебя – безвестного – и так же притихнет сердцем и задумается.

4. Предгрозье. Июль. Вершина небесной красоты года… Да, самое красивое предгрозье – это жаркий июль, когда ветер бежит по спелым травам, когда белые громады облаков вдруг сменяются свинцовой синью налитых ливнями туч, когда изнывающий от духоты луг на краткие мгновения застывает в тишине и неподвижности воздуха... Такое состояние длится недолго: вот потянул ветерок навстречу наползающей тёмной громаде, вот пахнуло первой влагой, вот первые тяжёлые капли упали на горячую землю…
Ты слышишь, как легко раскинув крылья,
Дав небу глубоко идущий зов,
Сыпнули тучи влажной душной пылью
На губы пересохшие цветов?
Паденья дробь копытная, глухая;
Торопят, гонят всадники коней;
И дождь, такой хороший, наступает,
И дождь, такой желанный, всё сильней…
Мне скажут: «влажной душной пыли» не бывает – пыль ассоциируется никак не с влажностью! Что сказать? Вдыхали ли вы, критики, сумасшедше усиливающийся в первые секунды ливня запах изнывающей от зноя земли? Когда вода испаряется, не успев коснуться бархатной, раскалённой солнцем пыли, лежащей на обочине полевой дороги? Первые секунды – о, спеши, спеши! – они коренным образом меняют всё: в это время мир огня превращается в мир воды, и остаётся широко раскрытыми глазами ловить это чудесное превращение.
Для чего я всё это пишу? Очень многие уже изображали и грозу, и летний луг в полуденной истоме, и состояние души человека, впустившего в себя эти, казалось бы, ничего не значащие изменения погоды…
Всё так. Это излияние старости: когда в душе накоплено столько богатства, хочется раздаривать его направо и налево – чтобы, не дай Бог, не пропало: жалко! Пусть же и другие возьмут себе хоть капельку того блаженства, когда так остро чувствуешь своё единение с природой – и что с того, что у каждого это чувство своё, и каждый уже богат им до той степени, до которой может вместить. У всех свои закаты и рассветы, своя горячая степь и свои жёлтые кустики цветущей чины… Но моё-то, моё – неужели так и останется заключённым во мне и должно погибнуть вместе со мной?! Берите! Берите все, пользуйтесь, а я постараюсь описать так, как это чувствую именно я.
Вот оно, самое главное чувство – наслаждение жизнью.
И ведь моё – это не только ощущение природы, нет! Это и мысли, и понимание бытия… Как бы это было здорово: чтобы мои мысли не пропали вместе со мной, а остались в виде слов, обращённых к кому-то, кто их прочитает, пропустит через свою душу – и я буду жить в его мыслях. Его, естественно, мыслях – но они немножко будут обусловлены и этими моими…

5. Чувство истории. Когда идёшь по городу, где живёшь уже много-много лет, и вспоминаешь…
Вот здесь когда-то стояла пристань – старенький дебаркадер, к которому толстыми серыми канатами чалились речные теплоходы. Здесь бурлила толпа – в основном сельский люд, прибывающий в город сбыть на базаре свою немудрящую продукцию, пройтись по магазинам и поскорее отправиться домой. Туристы с палатками цвета хаки, котелками и гитарами – эти забираются далеко в верховья, где лежит громадный лесной массив. И просто горожане с детьми – совершить небольшую прогулку по реке и через час вернуться обратно. Или – отвезти ребёнка в пионерский лагерь.
Сейчас всего этого нет. Набережная обшита бетоном. Однообразно-строгие перила чугунного литья. Красивая перспектива, и высоко над склоном – архитектура старинного собора, бывшего при советской власти планетарием, а ныне вновь возвращённого верующим.
Но – всё те же кусты дерезы по обрыву, тот же запах реки, тот же шелест повзрослевших деревьев. Ощущение времени.

6. Иногда ловишь себя на детской игре: словно ты – это не ты, а некий аппарат, наподобие того, что описал Уэллс в своей «войне миров». И этот аппарат движется над лесом травы, словно громадный марсианский треножник (здесь главное – не смотреть в стороны, чтобы не спугнуть впечатление), а подлинный ты – внутри черепной коробки. И оттуда глядит на мир через иллюминаторы глаз. Знакомо?
Или ещё. Если с помощью обломка спички соединить бутон мальвы с уже распустившимся цветком, получится импровизированная куколка, где бутон будет играть роль головы с остроконечной причёской, а сам цветок – роскошного бального платья. Причём платье у нашей куклы-королевы может быть любого цвета – всё зависит от того, с какого куста мальвы цветок. Форма же такого платья получается восхитительной! Маленькие дети, особенно девочки, с упоением участвуют в таких цветочных балах, создавая для этого целые армии придворных дам...
Что я хочу этим сказать? Дети не боятся тратить своё время (день для них растянут многократно) на странные с точки зрения взрослых занятия. Однажды я просидел полчаса (а мне тогда показалось – полдня), наблюдая, как из куколки рождается бабочка, как она медленно расправляет неокрепшие крылышки, как начинает свой первый полёт. Бабочка называлась «кардинал» из-за своего тёмного цвета, перечёркнутого по задним крыльям великолепными красными полосами. И теперь в моей памяти есть рождение этого маленького чуда. Детские игры потом, через годы, отзываются взрывами фантазии – в любой профессии. Наверное, я не смог бы написать ни строчки, если бы в детстве не проводил долгие часы за ничего не значащими, но крайне необходимыми, как теперь представляется, наблюдениями.
Осталась память. Вот первое утреннее солнце освещает стену, прохладную после короткой летней ночи, и я всем телом чувствую тепло, золотой налёт лучей на старой штукатурке... Вот в плотном, насыщенном жизнью воздухе лугового разнотравья сквозят свежие ноты воды: это мы приближаемся к реке... Вот в горячем ночном воздухе парят юркие бабочки-бражники, отзываясь стремительным полётом на стелящиеся волнами ароматы цветов... Вот волшебное небо распахнуто мириадами звёзд – и, если замереть, душа слышит беззвучный шёпот этих далёких миров...

И вот что я хочу сказать напоследок: бойся торопиться. В жизни намного важнее не количество, а качество. И спасибо тебе, читатель, что ты провёл со мной эти несколько минут. Удачи тебе на твоём пути.