ч 3 гл 4-6

Глава 4

Навстречу Аресу, с грациозностью богини бежала желтоволосая женщина. Надо было быть слепым или безнадежным аскетом, чтобы не залюбоваться ее тонкой благородной шеей с призывной ямкой между ключиц, яркими, но не подкрашенными губами, маленьким, чуть вздернутым носиком и глубокими карими глазами . По мере ее приближения становилось ясно, что под прозрачным пеньюаром нет никакой другой одежды.
— Афродита, — воскликнул Арес, — когда ты перестанешь встречать гостей в домашнем ?! — в его голосе не было печали или горечи, но и нотки радости как-то не проскальзывали.
— Ах, милый мой Аресик! — она буквально взлетела на него, покрывая пыльное лицо воина страстными поцелуями. — Как я по тебе скучала, родной и сладкий, как я!..
— Афродита, — воин поставил супругу рядом с собой, — оставь, пожалуйста, на время свои нежности...
Она на мгновение оторвалась от супруга, словно раздумывая, стоит ли послушаться, и продолжила с удвоенной силой. Арес сжал ее руки и холодно отстранился.
— Познакомься, пожалуйста, с моими друзьями, — сказал он.
Наконец-то Афродита заметила, что кроме нее и предмета вожделения, оказывается, есть еще кто-то. Быстро и точно поправив прическу, она пробежалась руками по одежде, разглаживая складки, и тут же приняла невинный и любезный вид.
— Афродита, — сказала она и поцеловала Петра, едва успевшего поднять глаза.
— Петр, — джинн украдкой посмотрел на Ареса.
То же самое ожидало и Ала, но здесь поцелуй несколько затянулся.
— Какие сильные и мужественные мужчины, — восхищалась Афродита, норовя встать между ними и взять под руки, но Арес крепко держал ее около себя.
— Дорогая, распорядись насчет ванны для гостей и меня, обеда... Только не надо празднеств и торжеств, что-нибудь попроще, и пусть приготовят две комнаты для отдыха.
Афродита надула губки.
— Дорогой, ты меня совсем забыл. Я знаю, что тебе надо в таких случаях. И понимаю, что необходимо гостям, — на ее лице появилась интригующая полуулыбка.
— Вот и хорошо. Мы будем в большой гостиной...
Некоторое время спустя, освежившись в розовой воде, и переодевшись, товарищи возлегли на мягких пуховых подушках среди гипсовых и алебастровых ипостасей Лингамы, Приапа, Адониса и, конечно же, Венеры.
Юные и хрупкие баядеры и амнеи, услаждали взор танцами, а авлетриды ласкали слух звуками флейт и систров, искусно исполненных в виде животных. Легкое виноградное вино, слегка подогретое и десерт из набора фруктов, неплохо дополняли утонченный обед, и даже молчаливый Ал позволял себе улыбаться, глядя на умело спланированный и приведенный в исполнение механизм отдыха и наслаждения. Арес, положив голову на колени жены, лениво пережевывал персик, а Петр, очарованный грацией танцовщиц, пил из серебряного кубка.
На смену баядерам и авлетридам пришли, не менее прекрасные девушки и мускулистые юноши, разыгравшие перед зрителями короткие комедии, и прочитавшие пафосным речитативом витиеватые танки, верлибры, сонеты и оды. По окончании этой программы вновь вернулись творцы музыки, и под ее ненавязчивое звучание, как и подобает истинной распорядительнице, Афродита завела светскую беседу.
— Ваши дела так важны и безотлагательны, что требуют столь немедленного исполнения?
Петр вникнул в суть вопроса, но вместо ответа пожал плечами.
— Не столько неотлагательны, сколько важны. — Ал надкусил сочное красное яблоко. — Они вообще э... э... несколько призрачны и неестественны, но, однако, не позволяют нам слишком долго злоупотреблять вашим радушием и щедрым гостеприимством...
Петр округлил глаза от удивления. Вот чего, а такого красноречия и учтивости он от Ала никак не ожидал.
— О, не беспокойтесь о пустяках. Мой храм создан исключительно для этого. И каждый входящий в него должен забыть о делах. Хотя бы на время, когда он находится здесь.
— Я думаю, он полнейшим образом справляется с этим.
— — Не хотят ли уважаемые гости прогуляться? — Афродита гладила Ареса по волосам.
— Начинается, — сморщился воин, — сейчас ты потащишь их по этому борделю и будешь восхвалять своих разномастных искусительниц.
— Зачем же так, — Афродита ни капли не обиделась, или, по крайней мере, сделала вид. — Искусство любви, возвышенной и чувственной, тоже требует усилий и знаний.
— А, — Арес поднялся, сел, — знаем мы, чем заканчивается возвышенная любовь, знакомы.
— Все правильно, здесь нет места для наслаждения и забвения кому-то одному. Чуткая взаимность — вот первое и нерушимое правило. — Афродита, говоря это, возбудилась, и на щеках выступил румянец. — Взять хотя бы моих гиеродул. — Она дважды хлопнула в ладоши, и на подиум перед колоннами вышло несколько девушек в шелковых шароварах с разрезами. Лица их были закрыты вуалями, оставляющими для обозрения только лоб и глаза. — Покажитесь, милые мои.
Девушки послушно разделись, совершенно не стесняясь, каждая абсолютно по-своему,   главное — не обнажать себя сразу, преподавать, так сказать, лакомое частями.
— Всмотритесь в эти стройные, нежные и совершенные создания. Они девственницы, никогда не знали прикосновения мужских рук и губ, но сколько женственности, шарма и обаяния в их движениях. А ведь они только готовятся стать куртизанками и постигают частицы необъятной азбуки любви совсем недавно... Повернитесь перед гостями, ласточки мои.
Девушки элегантно и благопристойно повернулись, демонстрируя плотные  смуглые овалы. Затем продемонстрировали профиль, зазывающе покачивая, безупречными выпуклостями.
— Заметьте, они стоят вдалеке и вы воспринимаете их одним зрением, что, конечно же, немаловажно для мужчины, но здесь главное — как преподать себя именно зрительно, не оставляя пищи для умственной фантазии, то есть целиком и полностью сосредоточить на себе внимание мужского взгляда. Я вижу, у моих девочек это неплохо получается...
Петр опустил глаза, смущаясь, а Ал, кивая, улыбнулся. Арес рассмеялся.
— На самом деле все проще. Эти юные ученицы только что сдали Афродите экзамен и теперь получают заслуженный статус гиеродул. До этого они пока учились...
Афродита улыбалась.
— Спасибо, милые мои, можете идти отдыхать.
Прислуживающие рабыни восточного вида наполнили все пустующие кубки, принесли свежий десерт и пряности.
— Если вы проявите желание, то Афродита может показать и дальнейшее развитие... хм... событий. — Арес заметно захмелел, и сам бы был не прочь посмотреть.
Петр и Ал переглянулись.
— А что, неплохая мысль. Праздновать, так праздновать...
Афродита тихо отдала распоряжение, и с бокового входа вошли дектериады в одеждах кричащих тонов. Все они были в белых париках, гриме, подчеркивающем выразительность глаз и губ. Пройдя ближе, женщины томно легли на приготовленные подушки, зажгли курения, источающие специфический запах.
— Следующая ступень в моей школе постижения искусства любви, — негромко констатировала Афродита. — Любому, даже самому прихотливому мужчине, с ними никогда не будет скучно. Они исполнят любое его желание, включая то, о котором он не смеет признаться самому себе... Во имя великой Венеры их девственность была принесена в жертву идолами Фалла, мастерски приготовленными из отборных костей. После приношения — обязательная связь со жрецами школы и, потом, лупанарий. Поверьте, для каждой из них большая честь находиться там...
Женщина напротив Петра неожиданно подняла вверх правую руку и соединила большой палец с безымянным, при этом пристально глядя на джинна поблескивающим взглядом. Петр вопросительно поднял подбородок. Афродита засмеялась.
Женщина повторила жест левой рукой и широко раскрыла глаза. Петр в ответ беспомощно вертел головой — у него просто не было сил на то, чтобы прочитать ее мысли.
Тут рассмеялся Арес.
— Видишь ли, уважаемый джинн, до тех пор, пока она не получит от тебя ответа на свое предложение к любовной игре, эта женщина ни слова не скажет, но приглашает именно этим движением, причем уже два раза. Для нее это верх терпения и такта.
— Что я должен делать? — растерялся Петр.
— Или принять вызов, или, если отказаться, сделать маленький подарок, чтобы оставить о себе впечатление воспитанного и учтивого любовника. Таково искусство взаимного чувства.
Петр что-то пробормотал про себя, взял с позолоченного подноса ломтик арбуза и поднес дектериаде.
— Извини, барышня, но принять твой вызов не могу.
По мановению Афродиты все женщины поднялись и с чувством собственного достоинства,  удалились туда, откуда пришли.
В кубки вновь налили подогретого и подслащенного вина. И чем больше его пили, тем,  быстрее хмелели. Вот уже и высказывания Ала — тихони и затворника — стали смелее, четче. Взгляды дольше, движения медленнее.
— Ваше предложение прогуляться остается в силе? — Петр понял, что если сейчас не выйдет на свежий воздух, то начнет извергать выпитое и съеденное самым коротким путем.
Арес пьяно вскинул взгляд.
— Созрел? Смотри, мать, клянусь всеми предками, это будет первый иноземный посетитель в твоем борделе! Проводи их обоих, пусть посмотрят на так называемую разницу между Тьмой и Светом!..
Судя по местным часам, здесь была глубокая ночь, но Аах светила по-прежнему. Сухой и жаркий воздух не изменился, но Петру стало легче. Между ним и Алом шла Афродита, рассказывая о достигших самой высшей ступени ее школы — гетерах. Слушая прелестную наставницу, Петр заметил, что сзади них идут столь же прекрасные представительницы противоположного пола, хорошо одетые, и с необходимым минимумом косметики на лице. Догнав, одна взяла под руку Петра, неожиданно удивив прохладностью кожи, а другая — Ала.
— ...Познакомьтесь с моими самыми лучшими гетерами, — донеслось до джинна. — Они сами предпочли встретиться с героями, разговаривавшими с  Роком всезнающим...
Петр скосил взгляд и увидел изящный каштановый локон, из-за которого выглядывал носик с маленькой родинкой. В груди у джинна непривычно екнуло, по спине пробежал мороз, и голова быстро стала проясняться.
— Аурика, мастерица по игре в сенет. А это Радия, величайшая слагательница рифм. — Афродита улыбнулась. — Позвольте переложить хозяйские обязанности на моих славных учениц, — меня ждут супружеские. Но, может быть, позже я присоединюсь к вам... — она ушла.
Аурика,  сразу же спросила о самой животрепещущей теме:
— Неужели чужестранцы так велики и могущественны, что обладают даром общения с Роком? — ее удивление и интерес не позволяли сомневаться в искренности вопроса.
— Во-первых, мы не совсем чужестранцы, а все остальное в наличии, — ответил Петр.
Аурика слегка оступилась и прижалась к джинну упругим бедром, на мгновение дав почувствовать волны, исходящие от ее сильного и здорового тела. Затем, наклонилась, почти касаясь губами мочки уха, и интимно спросила:
— Правда, что у гостя два имени — Петр-джинн?
Волна смеха и радости захлестнула Петра.
— Да, верно. Только совсем не обязательно произносить их сразу. Можно пользоваться каким-то одним... Аурика, — джинн произнес имя и вместе с последними звуками явно ощутил к ней симпатию.
Так, за беседой, где можно было говорить о чем угодно, не останавливаясь на каких-то конкретных вещах, все четверо, минуя аллею и колонный двор, пройдя вдоль пилонов храма, вышли на пляж хрустального озера, прилегающего к гипостильному залу. Аурика и Радия, изъявив намерение искупаться, скинули одежду и, оставшись в тонких набедренных повязках, грациозно зашли в воду.
Петр присел на низкую мраморную скамейку. Вдруг из-за спины вынырнул огромный мавр, поставил рядом блюдо с вином, фруктами, какими-то коробками и так же быстро исчез. Джинн взял яблоко, но передумал и налил вина. Отпивая маленькими глотками, он наблюдал за купающимися, не в силах оторвать взгляда от той, чьи волосы, словно медно-красные брызги маячили над водой.
После купания, Радия,  разговаривая с Алом, увела его в храм, а разнеженная и чуть уставшая Аурика предложила Петру партию в сенет.
— Я ничего об этом не слышал, — попытался отказаться Петр, скорее не потому, что не умел, а из-за непонятного чувства смущения, которое испытывал от близости полуобнаженной гетеры.
— Это очень просто, — Аурика коснулась колена Петра, естественно и непринужденно, затем наклонилась за коробкой, коснувшись при этом снова, грудью, и как ни в чем не бывало стала расставлять фигуры.
Внешне игра напоминала шахматы, только поле, тоже в клеточку, было больше, и фигуры по своему значению несколько отличались. Сыграв пробную партию, Петр легко усвоил правила. За второй закрепил их, а третью мог играть самостоятельно, без подсказок. В качестве символической платы за обучение, Аурика предложила оригинальное наказание проигравшему: полностью освободить себя от одежды плюс полный кубок вина, куда входило не меньше полулитра. Петр сгоряча согласился. И проиграл. Раздевшись и выпив, он предложил реванш на тех же условиях, но если проиграет он, то поскольку снимать с себя вроде как уже нечего, осушит второй кубок вина.
Каково же было его удивление, когда где-то за половиной партии он обнаружил тонкие пальцы Аурики, нежно и приятно ласкавшие его ногу, но еще более он удивился, увидев свою руку, плотно сжимающую ее грудь.
Потом он надолго выпал из логического восприятия, пребывая где-то между Аах и землей, и стал естественно воспринимать вещи, обнаружив рядом с собой Ала и Радию, тоже обнаженных. Затем опять сладостное забытье, сменяющееся приятными и красивыми лицами, совершенными телами, и кто-то, напоминающий Афродиту, шепча на ухо, уносил разум  глубоко-глубоко вниз... Для Петра все закончилось темным и мягким сном.


Глава 5

— А... а... а... — Петр проснулся, с трудом разлепив веки. В изголовье сидел Ал при полном наряде, и тихо переговаривался с Аресом о каком-то предстоящем торжестве. Заметив, что джинн открыл глаза, обратился к нему:
— Петенька, пора совершать утренний туалет. У нас приглашение к самым большим, по словам Ареса, владыкам Света. Говорит, будто подобного удостаиваются только избранные.
Джинн приподнялся на локтях.
— И, конечно же, отказаться ни в коем случае нельзя...
— Это будет равносильно плевку в лицо, — подтвердил Арес.
— А что там делать? — Петр сел в "лотос".
— На Ярчайших посмотреть, себя показать. Проникнуться, так сказать, атмосферой.
— Я согласен, — сказал джинн, — если меня отвезут.
Арес усмехнулся.
— Видишь, как легко можно привыкнуть к естественному способу передвижения.
Джинн выразительно посмотрел на воина, но промолчал.
Ради такого торжественного случая, из храма Ярчайших прибыла колесница с четверкой гнедых. Товарищи молча вошли в такси и расположились за спиной возничего.
Всю дорогу Арес терпеливо объяснял, как и что следует делать, чтобы не опозорить себя .
— А что будет, если, например, я навлеку на свою несчастную голову гнев э... Ярчайшего? — спросил джинн.
— Ну... Я не могу сказать точно. Скорее всего, ты больше никогда не сможешь появиться здесь...
— И все?
— Нет, ты послушай сюда! Откуда мне знать?!
— Да бросьте вы, — невозмутимо, прервал их Ал, — смотрите, какие места замечательные. Остались еще мастера на Свалке, честное слово.
Арес и Петр резко замолчали, и до храма Ярчайших никто не проронил ни слова.
Вскоре показались бронзовые ворота, состоящие из двух столбов, среди которых и проходила дорога. Дальше, по каменке, гости прибыли к главному входу, где ровными рядами стояли воины Ахифа, — охрана Ярчайших. Важно поклонившись, начальник караула проводил  в зал ожидания и молча встал у дверей. В противоположной стене открылась ниша, и оттуда вышли двое, поклонились, приглашая следовать за ними. Потом было еще три гостиных, прежде чем появился, специально назначенный дворецкий.
— Доброго здравия и долголетия во веки веков, да прославятся ваши деяния, и да будет чаша полна вина, а закрома зерна, — величаво произнес он. — Добро пожаловать в Бейт-эль...
— Что такое Бейт-эль? — тихо спросил джинн, следуя за Аресом.
— Храм Ярчайших, — шепотом ответил воин, — это официальное название. Обычно все его называют храм.
— Надо же такое загнуть, — усмехнулся Петр. — По-моему, это смахивает на пиво — Бейт-эль... А?
— Тсс... — Арес поднял палец. — Сейчас предстанем.
Дворецкий, критически осмотрел каждого, поправил прическу у Петра и, открыв настежь двери, зычно крикнул:
— Приглашенные прибыли, о Великие, Славные, Светлые Ярчайшие! — И отстранился, пропуская всех троих.
Как только они вошли, дверь захлопнулась, оставляя товарищей совершенно одних среди верхушки Света. Подойдя к длинному столу, расположенному выше уровня пола, Арес поднялся на ступеньки, склонил одно колено и громко сказал:
— Анх-уджа-сенеб!
Затем встал и вернулся к Петру и Алу.
За дальним концом восседали — Марна, Мифра, Сраоша, Вишну, Агура-Мазда-Ормазд, Атум и Хук. Они подняли руки в знак  приветствия. Остальные, по бокам, только кивнули.
Петр, слегка растерявшись от такого количества белых, черных и смуглых божеств в соответствующих одеждах и украшениях, потирал за спиной руки и откровенно рассматривал Ярчайших.
Ал, , был проще — он оценивал съестное на столе.
— Отведите гостей на место, — распорядился Атум.
Двое ближних встали и проводили на почетные, но более низкие места.
— Итак, — поднялся Мифра, клацнув медальонами, — гости, имевшие честь разговаривать с Роком, прибыли. Какие будут предложения?
— Начать праздничный обед с предварительным вступительным словом, — ответили с правой стороны.
— Еще? — Мифра посмотрел налево.
— Расспросить о разговоре с Роком, — сказали оттуда.
— Принято. Дополнения, возражения?.. Начинаем.
Примерно с час Ареса, Петра и Ала мурыжили вопросами типа: как, почему, а это кто слышал, а то?.. Дошло до того, что даже Арес стал нервничать, отвечая дотошным Ярчайшим. Ладно бы еще просто отвечать. Дело обстояло хуже: услышав какое-нибудь пояснение, великие принимались обсуждать это между собой, доводя смысл ответа до полнейшего абсурда, при этом они не гнушались ни выпивкой, ни закуской. А вот товарищам даже прожевать нормально не давали — ясное дело, попробуй-ка ответить сотне желающих спросить, учитывая, что ни один из них толком и представить себе не мог, как можно молчать, слушая собеседника. Однако, какими бы Ярчайшими они не были — вино делало свое дело, вопросы истощились, и речь пошла о делах более отвлеченных, нежели Рок. Вот тут-то странники и налегли на снедь, так аппетитно выглядевшую среди  драгметаллов и прочего железа.
Еда и питье убывали, Ярчайшие веселели и хотели музыки. Желание исполнилось. Вместе с Великими обычно позволяли отплясывать  приглашенным, что должно было восприниматься как большое снисхождение. В этот раз, Ярчайшие пребывали в исключительно хорошем расположении духа, поскольку Аресу достался замечательный, инкрустированный золотом и серебром клинок, Петру рубиновый браслет с впаянной в него бронзовой змеей, а Алу вручили позолоченный посох-жезл с огромным изумрудом в платиновой оправе.
Вспомнив необходимые жесты подобающие при прощании с Ярчайшими, все трое были доведены до ворот и дальше могли отправляться туда, куда им заблагорассудится.
Едва только охрана удалилась, товарищи расположились под молодым баобабом, рассматривая подарки.
— Арес, — Петр одел браслет на руку, — ты извини меня, но так все достало, сил больше нет. Проводи нас до границы с Сумерками, а там можешь оставаться в своем доме сколько угодно. Я — пас, — джинн провел ладонью по горлу.
Арес задумчиво покивал, как бы оценивая предложение.
. — Конечно,  провожу, но не так, как ты предлагаешь, джинн.
— А как же?
— Мне не хочется идти обратно. Поэтому, если мы пойдем в другом направлении, то все равно выйдем к границе Сумерек. Это точно.
— Не путаешь?
— Так расположен Свет.
— Да ладно, — Петр махнул рукой, — главное, — двигаться дальше.
— Пешком? — Уточнил Ал.
— Тьфу, — джинн встал, — я пока и представить себе не могу, как иначе...
Они быстро миновали посадки кипарисов и скрылись в песчаном овраге, убегающем в сторону далеких Сумерек.


Глава 6

Дорога, ровная и гладкая, без единой выбоины и кочки, начиналась от оврага и пролегала меж ухоженных полей, где с чувством собственного достоинства трудились широкоплечие пахари, изредка подструнивая богатырских коней. Луга пестрели цветами, которые собирали жизнерадостные девы, чьи талии были обернуты скромными отрезками шелка, и плели венки. Далее каменка сливалась с горизонтом.
— Устал я, ребята, — Петр еле волочил ноги, — выжал из меня ваш Свет все, что можно.
— Сейчас дойдем вон до того леса, — Арес, перестав вращать мечом, показал вперед, — и отдохнем, как следует. А в следующий раз сделаем привал у кочевников. Сумерки сразу за их стоянкой. — Арес посмотрел на горизонт. — Чего-то страшно мне...
— Тебе-то чего бояться, —  проворчал Ал , — ты по Сумеркам десяток раз ходил. А вот мне действительно не по себе.
— Так я всегда их на автопилоте проскакивал. А сейчас ни единой мысли в голове... путной. Все думы какие-то...
— Ты бы хоть объяснил, что там нас поджидает. — Петр слишком утомился от долгой ходьбы под лучами непонятного светила, практически не питававшего  энергией. А может, это благодаря Року он настолько потяжелел, что перестал чувствовать свое единство с любым объектом.
— Рок запретил. До самой границы. Хотя уже недалеко осталось. Можно и рассказать... на привале.
— Тогда поторопимся. — Ал прибавил шагу.
— Да не могу я быстрее! — взмолился Петр, но шагу тоже прибавил.
Подходя к лесу, они все реже стали встречать спокойно работающих, и все чаще им попадались военные дозоры или сторожевые отряды. Несколько раз подъезжали угрюмые воины, но, заметив Ареса, приветливо махали руками и удалялись прочь.
Около кромки чащи им все же пришлось задержаться, — огромный атлант придирчиво осмотрел всех троих, спросил о цели путешествия. Поднимая шлагбаум, перегораживающий дорогу, он напевал под нос что-то грустное и протяжное. Едва они оказались по ту сторону, как поняли, что власть Ярчайших на данную местность уже не распространяется. Дорога, казавшаяся бесконечной, обрывалась через несколько метров после шлагбаума и переходила в обычную проложенную телегами колею, виляющую, обходящую каждую ямку или бугорок, если поваленные деревья и густые кусты позволяли это делать.
Найдя более-менее ровное местечко, путники расчистили его от сухих веток и, достав припасы, собранные Афродитой, залегли на желанный отдых.
— Свет расслабляет, — Ал, пережевывая кусок пирога с изюмом, прислонился к дереву и закрыл глаза. — Я думаю, он не сможет выстоять против Тьмы, если что-то случится.
— Сможет, не волнуйся. То, что ты видел — это не весь Свет. Воины редко приходят во владения Ярчайших, предпочитая, независимую жизнь. Но если понадобится... Я думаю, все объединятся. Даже отшельники, живущие возле гор Грифонов, придут на помощь, а у них и сила и знания не хуже самого Чень-Юня...
— Что за отшельники? — Петр лежал на животе, раскинув руки.
— Это те, кто думает. Ищет смысл существования даже здесь. Может быть, это те из богов, которые попали на Свалку по ошибке. Давайте я расскажу вам про Сумерки. То, что знаю, конечно: а знаю я, если честно, не так уж и много... Иногда, отойду от дома, присяду где-нибудь и начну вспоминать, что да как... Что поделаешь, если проходишь и даже местности не замечаешь... Первый раз мне тяжело пришлось — я ведь злой иду, можно сказать, бешеный. А тут на тебя ниспадает, обрушивается, окружает блаженство, экстаз. Хочется одного — слиться с ним и найти, наконец-то, смысл в этой жизни — раствориться в  золотистом тумане, стать единым со спокойной и непонятной силой. Многие, устав от вечной жизни так и поступают — уходят и не возвращаются. Ведь нирвана поглощает любого, кто всеми клеточками своего тела решил с ней слиться. Я сам, помню, уже золотиться начал — все было согласно, а злоба — нет. Не мог я простить миру, что меня можно взять и вычеркнуть, и никто, представляете, никто не будет плакать. Только это и удерживало и в первый, и в другие походы. Главное — не останавливаться. Идти и идти. Как оттуда выйдешь — словно из огня да в полымя, в ледяную воду. Сатори. Второй круг. Что ни шаг — откровение. Все истины открываются. Все на свете понимаешь. Становится даже страшно — как это раньше жил, этого не зная? Тоже хочется сесть, прикрыть голову руками и плакать от этих откровений... Но сатори от нирваны отличается тем, что только дробит тело на маленькие кусочки, а не растворяет сразу. Потом маленькие кусочки на мелкие, а мелкие — в пыль. Тоже главное не останавливаться, идти, идти... Выйдешь из  пыльного облака, — все сразу должен забыть... Нирвана и сатори окружают Сумерки двойным кольцом. И если с одной стороны пройдешь, — они запомнят и выходить будет спокойнее. Пощиплют чуть-чуть, чтобы не забывали, и все. А в середине этих колец живут галлюцинации, чудики и странности, но я на них внимания не обращал, да и опасности они никакой не представляют. Важнее всего пройти нирвану и сатори, а там видно будет, что к чему...
— Обойти их нельзя? — Петр оглядел свое тело и покачал головой. — Мне что-то не хочется растворяться или дробиться. Я знаю, каково это — сам многих распылял.
— Обойти нельзя. С одной стороны горы Грифонов — эти живыми не отпускают, а с другой — Сумеречные призраки. Эти живыми не отпускают даже грифонов. Идти можно только по дороге... Вот ты говоришь, — Арес повернулся к Алу, — если что случится, то Тьма Свет поглотит. Да если что случится, Алик, все поглотят Сумерки. И я даже не знаю, что лучше... Похоже, этот мир рушится ко всем праотцам, и ты, — он указал на Петра, — клянусь, только ускоряешь его обвал. Скорее всего, ребята, я с вами дойду только до нирваны. Дальше без меня, устал я...
— Ты это, бог войны, брось. Мы еще погуляем где-нибудь в кабаке, а? — Петр, как будто это и не он жаловался на усталость, с ловкостью обезьяны подпрыгнул, схватился за нижнюю ветку дерева, подтянулся и сделал выход силы на две руки, перевернулся несколько раз, почти не касаясь ветки ни телом, ни руками.
— Джинн, — многозначительно улыбнулся Ал.
— Шут, — усмехнулся Арес и полез за пирогом.
Но сумки, под рукой не оказалось. Да и мечей, сложенных на нее — тоже. Арес оглянулся вокруг и присвистнул. Петр быстро спрыгнул и встал  "спина к спине". Ал, оценив ситуацию, уже чертил пентаграмму защиты.
За их движением молча и почти равнодушно наблюдали десятка три мужчин с обветренными лицами.
— Кто это? — шепотом спросил Петр у Ареса.
— Кочевники. Только не знаю — чьи.
Выставив вперед пустые руки, он прокричал:
— Мы мирные путники и не желаем никому зла. Что вам надо?
Из-за спины мужчин раздался сухой смешок, и знакомый Аресу голос произнес:
— С каких это пор знаменитый воин и шпион-лазутчик Сера стал мирным путником? Может быть, Вселенная наконец-то рухнула, а, Арес?
— Один?! — Арес опустил руки. — Ну, ты меня и напугал!
— Тебя испугаешь. — К ним подошел седой, но еще крепкий кочевник. — Опять во Тьму? Ты же вроде недавно туда ходил.
— Недавно не недавно, а твои герои успели сменить одежду и знаки. Раньше я не видел этих рогов. Да и ты чего-то сдал, бродяга. — Арес подождал, пока Ал сотрет пентаграмму и вышел из круга, чтобы обнять старого знакомого.
— Есть кому из меня соки выжимать. Мы с тобой, сколько не виделись? Сто пятьдесят, двести?..
— Да побольше, наверное. А что за этот короткий срок изменилось? Или Сумерки стали тебя теснить, что ты подошел так близко к Ярчайшим?
— Если бы Сумерки, — усмехнулся Один, — здесь дела похуже.
— Ну не томи, говори, может, помочь чем? — Арес стал серьезным. — Сам знаешь. Вот ребят провожу и вернусь...
Один хитро взглянул на воина.
— Помочь, говоришь. Может быть, и надо. А то мне самому в нирвану скоро захочется... Имахуэмаих, — подозвал он одного воина, — где Иштар?
— Атланту грубит, Один, — отозвался самый невзрачный и низкорослый кочевник. — Как бы беды не было...
— Это кто кому грубит?! — звонкий девичий голос раздался со стороны дороги. — Этот тупой жердеобразный пентюх с куриными мозгами посмел сказать, что я слишком мала ростом, чтобы с ним драться! Но зуб я ему все равно выбила, хоть и из пращи...
Громкий топот ног сзади подтвердил слова девчонки.
— Так, ребята, смываемся. — Один хлопнул в ладоши.
— Никуда не смываемся, дед. — Иштар гордо подняла вверх пращу. — Я ему сейчас второй выбью.
Один умоляюще посмотрел на Ареса. Тот, не долго думая и не говоря лишних слов, подбежал к девушке и, несмотря на вопли, небрежно, словно мешок с картошкой, перебросил через плечо.
— Куда? — спросил он у Одина.
Кочевник рысцой побежал через кусты и вскоре оказался около колесницы с четверкой рысаков. Ал и Петр бежали сзади, а остальные прикрывали отход. Атлант, размахивая шлагбаумом, бежал следом.
Кочевники быстро вскочили на коней, стоявших в кустах. Ал последним запрыгнул на колесницу и отряд, с гиканьем, помчался. Часа через два бешеной езды, после того как Ала вывернуло наизнанку, когда Арес, расслабившись, несколько раз получил в живот, а Один почесывал искусанные Иштрой руки, отряд, наконец-то, остановился.
Один, глядя на бледных, непривыкших к таким скачкам путников, протянул три фляжки. Петр принял с благодарностью, Ал отказался, а потный и возбужденный Арес опорожнил свою без промедления. После чего облизнулся и, показав глазами на Иштру, спросил:
— Это твоя проблема?
Тот молча кивнул.
Иштра уже встала. Слезая с повозки внимательно осмотрела Ареса, чему-то усмехнулась и пошла к кочевникам, ставившим шатер.
— Не нравится мне ее взгляд, Арес. — Один покачал головой. — Похоже, пока ты не уедешь, это будет и твоей проблемой.
— Кто она?
— Внучка. Единственная. Отец в нирване. Мать... Я даже не знаю, кто мать... Избаловал я ее.
— А если я не уеду, Один? — Арес следил за Иштрой.
— Ты о чем, воин? — Один перевел взгляд на внучку. — К чему клонишь?
— Сам понимаешь, у Ярчайших меня ничто не держит. Примешь меня к себе, а? Десятником?
— Гм... К моей внучке многие пытались подойти — кто сбоку, кто с наскоку. Да не все целыми уходили... Хочешь попробовать — вперед. Укротишь, — женим, слово даю. Ну, а нет, — я тебя предупредил. Я ей сам мечтаю мужика подобрать. Да чего-то нынче мужчины хиловаты...
— Расскажи, что любит, что не любит. Может, пригодится.
— А ты, главное, спиной к ней не поворачивайся, если обижена. А так... почему бы не рассказать...
Ал и Петр пообедали, а заодно и поужинали. Пару раз перекинулись в покерные кости с Имахуэмаихом и его закадычным другом Джесертепом, а Арес все слушал Одина. И странный блеск появился в его глазах, словно что-то внутри оттаивало, пробуждалось. Он молча слез с колесницы, когда старый кочевник закончил рассказ, и подошел к товарищам. И как-то само собой получилось, что Имахуэмаиху срочно понадобилось посмотреть коней, а Джесертеп вдруг вспомнил, что еще не раскинул походную палатку. И почему-то тишина вдруг повисла над лагерем, будто ничьи возгласы не хотели нарушать мысли и чувства знаменитого разведчика.
Вдруг какой-то предмет, со свистом разламывая мякоть воздуха, пронесся над лагерем, после чего, Арес с тем же задумчиво-чувственным выражением на лице, рухнул между Петром и Алом. Игральная доска нежно хрустнула, и отразила лик воина. Булыжник величиной с детский кулачок лежал рядом. Арес взял его, сжал, и поднялся, взглядом выискивая обидчика. Все кочевники валялись по земле, держась за животы от хохота. А невдалеке, словно сама невинность, собирала цветочки-лютики Иштра, и только праща предательски выглядывала из широкого рукава.
— Ну, я тебя сейчас! — Арес, словно раззадоренный бык, бросился к девушке, но сделав несколько прыжков, растянулся, споткнувшись о специально натянутую веревку.
Когда он поднялся, то боевые доспехи заметно потускнели, измазанные рассыпанным за веревкой свежим конским пометом. Очевидно, Иштра умела вести военные действия и предугадывать реакцию противника. Добрый Имахуэмаих хорошо знал крутой характер внучки Одина и уже подбегал к незадачливому мечтателю, с щеткой для мытья коней.  Джесертеп с другой стороны тащил лоханку воды. Все остальные открыто ржали. Один, пряча усмешку в бороде, невозмутимо сидел в колеснице.
— Ты извини, Арес, — Имахуэмаих заботливо стряхивал комки с волос лазутчика, — но если бы кто-нибудь тебя предупредил... Иштра злопамятна...
Виновница с любопытством ждала дальнейшего разворота событий.
— Ну я ее... я ей... ну я... — Арес озирался, туго соображая, что же происходит.
— Не советую, — Джесертеп сказал это, как чревовещатель — не разжимая губ, — у нее еще несколько сюрпризов в запасе.
Ареса проводили к товарищам и заботливо усадили.
— Успокойся, — Имахуэмаих похлопал воина по плечу, — мы и не через такое прошли.
— Что делать, мужики? — Арес тихо трясся. — Я себе никогда не прощу этого... Надо что-то придумать...
— Все очень просто, — Ал кивнул головой, — я знаю, как обходиться со строптивыми охотниками...
— Тихо! — Петр к чему-то прислушивался. — Она умеет читать мысли?
— Похоже, да. Один сказал, что она жила у узкоглазого отшельника в горах Грифонов, и они ее почему-то не тронули. Может быть, там и научилась... — Арес на глазах мрачнел.
— Не тушуйся... друг. — Петр стукнул воина в плечо. — Давайте для начала сядем так, чтобы видеть, что творится за спиной.
Петр, хотя и на четверть, но все еще оставался джинном, накрыл всех непроницаемым для мыслей куполом и предложил Алу высказать план. Ал говорил кратко и четко. Не прошло и десяти минут, как Арес значительно повеселел, и Петр, предупредив об осторожности, снял защиту. Они направились к Одину, где, не вдаваясь в тонкости, попросили задержаться на стоянке и с утра собрать кочевников в большой круг. Один, забавляясь, охотно согласился. На том и порешили.
Утро, как по заказу, выдалось безветренное и прохладное, — сказывалась близость Сумерек. Петр проснулся, когда Ал уже над чем-то колдовалрепетируя предстоящее действие пьесы с импровизированным названием: "Укрощение строптивой". Арес обрабатывал острие маленького меча точильным камнем. Петр встал, прошелся по палатке, распылился, собрался вновь в противоположном углу. Довольно улыбаясь, он громко выкрикнул для прочистки голоса:
— Ну что, призрак, готов?!
— Готов, джинн. А ты?
— Как видишь.
— Так начнем. Аресик, ты чего смурной?
— Страшновато, ребята. А вдруг  правда женюсь. Она же меня потом... Может, лучше к Афродите? Та хоть и потаскуха, зато не прибьет...
— Ты, мужик, сам решай. Наше дело ма-а-ленькое, — Ал показал пальцем какое. — Надо — женим, надо — разведем.
— А, чего там решать, — махнул рукой Арес, и глаза наконец-то сверкнули, — все еще вчера решено. Лучше девки я не встречал.
— Тогда начнем, — и друзья направились к кочевникам.
Ал подмигнул Одину, степенно поклонился Иштар и в дружеском приветствии поднял сложенные вместе руки, здороваясь с бродягами.
Представление начиналось.
— Благородные жители прекрасных и свободных степей, — провозгласил он громким голосом, — все вы наверняка слышали о нашем уважаемом э-э... друге и соратнике — Аресе. — Он поклонился, и показал на воина. — И, конечно, знаете, что он лучший разведчик. Но мало кто из вас видел его в деле, да и, честно говоря, лучше не видеть в роли противника, ибо равного ему на мечах нет. Он не раз доказывал это, сражаясь в чащах злобной Тьмы, куда никто из вас, скорее всего, просто не дойдет...
Кочевники неодобрительно загудели. Глаза Иштар не по-доброму расширились.
— Прежде, чем оставить нашего друга вам, как он сам того пожелал, мы хотели еще раз посмотреть и запечатлеть в памяти его искусство владения мечом. Потом, по желанию, он сразится с любым, кто захочет проверить мастерство. Но сначала испытание, поскольку мы с другом, — Ал указал теперь на джинна, серьезно кивающего головой в такт его словам, — не можем допустить неприятного нашему взору избиения таких гордых бойцов, как... вы. Арес, выйди, пожалуйста, в круг и продемонстрируй нам, как ты можешь обижать зазнавшиеся задницы.
Бог войны плавной кошачьей походкой вышел на середину, держа в каждой руке по мечу. С минуту он стоял неподвижно, вглядываясь в небеса застывшим взглядом. Потом медленно вытянул руки перед собой, развел их в стороны, образуя два прямых угла с телом и снова замер. Никто (или почти никто) не заметил, как начали дрожать мечи. Сначала все услышали звук, словно муха прожужжала. Но вот уже оружие совершает едва заметное колебательное движение, вот оно описывает остриями окружности, все больше увеличивавшиеся при совершенно неподвижном теле и едва заметном движении кистей. Казалось, мечи живут сами по себе, и Арес уже не виден сбоку из-за рассекаемого воздуха и, оборачиваясь вокруг себя, он демонстрирует всем любимую "показушную" защиту, убыстряя обороты. Вскоре только смерч  заметен зрителям, отходящий от середины, приближающийся к кочевникам. Нервы не выдерживают, и люди отскакивают. Но Арес останавливается, замирает, опускает мечи и плечи. На лице крупные капли пота. Интерес, промелькнувший в глазах Иштар, гаснет. Но Арес сгибает левую руку в локте, где короткий меч, а правой кладет поперек длинный и резко подбрасывает вверх подарок Ярчайших. Длинный меч описывает дугу, но падая, не касается земли, а останавливается в руке Ареса. Оружие скрещивается, и бог войны начинает бой с тенью. Мечи ударяются друг о друга, большой подлетает и опускается, а Арес успевает сделать выпад, защиту, снова выпад. Он закручивает летающее оружие, он сражается с незримым противником так, будто бой ведут двое. И когда становится ясно, что Арес побеждает, он снова останавливается, мечи уже вложены в ножны, глаза закрыты, а сам он неподвижен, словно статуя.
Бог войны покидает место действия так же плавно, как и пришел. Кочевники, кличем выразили восхищение.
— Ну, Сера, — Петр обнял друга, — даже я не ожидал!..
Воин с трудом осознал похвалы: видимо, в такие мгновения для него переставало существовать все, кроме боя.
Ал снова поднялся.
— Есть ли желающие испытать нашего товарища, но прежде самому подвергнуться проверке?
Все взоры обратились на одного человека.
— Конечно, есть, — Иштар неуверенно поднялась. — Кто  меня будет испытывать?
— О, прелестная девушка, — Петр уже был рядом, — мы с другом, скромные на фоне подобного мастерства, проведем два-три пустячных испытания. Алик, приготовься, пожалуйста, ко второму, а я проведу первое.
Ал отошел в сторону и принялся что-то чертить на земле.
— Милая барышня, — Петр был как никогда церемонен, — первая задача чрезвычайно простая. Я встану в пятнадцати шагах от вас. А вам надо будет взять лук, тупую стрелу, лучше сразу несколько — мало ли что, и попасть в меня. И все.
— Я не хочу делать тебе больно, чужестранец.
— Но если ты не попадешь, то не сможешь сражаться с нашим другом. Противник, не обладающий хладнокровием, — самоубийца.
— Дайте лук и стрелы! И разойдитесь там, впереди.
— Не стоит, — Петр обернулся, я почему-то думаю, что Иштар не сможет даже случайно попасть в вас.
Но кочевники хорошо знали внучку Одина. Они разбежались. Что ж, простительно, ведь они не знали Петра.
Иштар небрежно подняла лук, положила стрелу, натянула тетиву, прицелилась и пустила ее в джинна.
Стрела пролетела в пяти шагах слева.
— Сосредоточьтесь, девушка. Я понимаю, стрелять — не женское дело, но нельзя же так неловко обращаться с оружием!
— Но я... — Иштар оглядела лук, взяла другую стрелу, внимательно прицелилась и отпустила тетиву.
Стрела пролетела в двух шагах слева.
— Не может быть!
— Не волнуйтесь, милое создание, уже лучше. Я, правда, помню, как Арес попал какому-то вурдалаку в единственный светящийся глаз с расстояния в десять раз превышавшее это и в кромешной тьме. Но ничего, вы потренируетесь и тоже сможете. Давайте еще разок.
Иштар взяла другой лук, осмотрела стрелу, выставила вперед ногу, взяла поправку на ветер, тщательно прицелилась и...
Стрела пролетела в сантиметре от головы Петра.
— Ну, можно сказать, что почти получается. Я думаю, дальше испытывать бессмысленно, но, может быть, лучше получится работа с мечом? Тут нужна сообразительность. Алик, проверь девочку, — и джинн ушел к улыбающемуся Аресу, не забыв поклониться Иштар.
Внучка Одина, пунцовая от обиды, стыда и гнева, отбросила лук, собрала всю свою волю,  подошла к начертанной пентаграмме.
— Как-то раз, — бесстыдно врал Ал, не моргая, — только благодаря искусству Ареса, нам удалось выбраться из хитроумной ловушки, расставленной злым и беспощадным Чень-Юнем — правителем Тьмы. Сера уже до этого был врагом номер один для кровожадного диктатора. Я не умею строить ловушки подобные тем. Мои проще и примитивнее, но если ты  выберешься из нее, — мы будем считать, что ты можешь за себя постоять. Переступи, пожалуйста, эту черту, не бойся. Сейчас она  просто черта, для того чтобы превратиться в ловушку нужно маленькое волшебство... Петя, иди-ка сюда, барьерчик нужен... вот так, а сейчас я махну ручками, — Ал махнул, — шепну, — прошептал, — и ты можешь начинать...
Они еще немного постояли рядом с пентаграммой, посмотрели на девушку, а потом  развернулись и ушли к Аресу. Присев рядом с ним, они что-то сосредоточенно зашептали воину в оба уха. Арес запоминал, изредка водя рукой по воздуху. Когда друзья убедились, что поняты, стали наблюдать за закованной в пентаграмме девушкой.
Иштар осмотрелась, вздернула плечиками и подошла к черте. Она занесла ногу, намереваясь выйти из ловушки так же спокойно, как вошла, но коленка уперлась в невидимую стену. Иштар удивилась, собралась и с разбега, плечом вперед, попыталась прорваться. Плечо больно ударилось о такую же прозрачную стенку. Иштар подумала, вынула меч и попробовала подковырнуть землю около черты. Меч вошел сантиметров на пять и наткнулся на непреодолимое препятствие. Иштар разозлилась. Меч со всего размаха обрушился на невидимый барьер и бесшумно отскочил. Иштар в бешенстве колотила во все стороны, но стена выдерживала, не позволяя оставить на себе даже царапин. Минут десять продолжалась яростная атака девушки, и еще двадцать предпринимались попытки подпрыгнуть, подкопаться, нащупать слабое место. Но не было слабых мест в ловушке. Тогда Иштар, села, обхватила колени руками, и... заплакала. Чисто по-женски. Кочевники сначала смотрели с недоумением, потом с интересом, а под конец со всеобщим смехом. Узрев  плачущую внучку Одина, разом затихли.
И тут, поймав знак Ала, Арес встал, поднял свой короткий меч и громко воскликнул:
— Хватит! Я не позволю так издеваться над девушкой! — Он подошел к пентаграмме, неуклюже взмахнул рукой, что-то прошептал, тщательно выговаривая каждый звук, и кончиком своего меча вспорол пространство. Потом переступил черту, обнял Иштар за плечи и стал успокаивать.
Девушка взглянула на него полными слез глазами и неожиданно спросила:
— Научишь меня своим приемам?
— Конечно, — нежно улыбаясь, произнес Арес, — для этого я здесь и остаюсь.
— А как выходить из этой... ловушки?
— Ну-у, это сложно. Сразу нельзя. Надо поближе узнать друг друга, сойтись и даже полюбить, — последнее слово он еле слышно прошептал, но Иштар услышала.
— По-лю-бить? — по слогам произнесла она и неожиданно неумело чмокнула Ареса в щеку. Потом покраснела, вскочила и убежала.
Гробовая тишина повисла вокруг.
— Да... — первым опомнился Один. — Дела...
Несколько раз повторенный клич двадцати кочевников вознесся, пугая привязанных коней.
Один и Арес одновременно подошли к авторам пьесы.
— Вы, ребята, просто волшебники. Сколько ее знаю, — ни разу не плакала.
— Причем тут волшебство, — отмахнулся Ал, — обыкновенная психология...
— До нашего становища день пути. Доедем, будем к свадьбе готовиться. Посажу самыми почетными гостями.
Арес почти умоляюще посмотрел на друзей, но Петр покачал головой.
— Спасибо за приглашение, но нам в Сумерки. Пора. Покажите дорогу и мы с Алом,  пойдем. Все, что надо сделать в Свете, мы уже сделали... И, может быть, даже больше того.
— Как же так?! Обидите кровно. Так не делается... — Один, поймав взгляд Ареса, запнулся.
— Им надо, Один. Дай проводника и еды на дорогу... Может, коней?
— Коней не надо, — улыбнулся Петр, — давай отойдем, попрощаемся.
Друзья отошли от лагеря, молча обнялись и прижались друг к другу головами. Чья-то скупая слезинка упала вниз, но когда объятья разжались, глаза у всех были сухие. Почти.
— Долгие проводы — долгие слезы. — Ал хлопнул Ареса по плечу. — С тобой было весело. Береги будущую жену и помни, про пентаграмму. Ни в коем случае не открывай ей секрета, по крайней мере лет двести. А то опять в разведку придется идти...
— Помни, про мысленный барьер. — Петр смотрел в глаза другу. — Для тебя это сейчас важно. За нас не беспокойся. И знаешь что, — Петр был очень серьезен, — почисти ты, наконец, зубы! Ужасно дурно пахнет.
Арес рассмеялся.
— Завтра же начну тереть углем. Ладно, ребята, и правда, долгие проводы... Помните, что я  рассказывал, про Сумерки. Пока не дойдете до нирваны — с дороги ни шагу. Сумеречные призраки на дорогу не выходят. И счастья вам...
Имахуэмаих с Джесертепом стояли рядом, вызвавшись проводить понравившихся им путников. Откуда-то подошла Иштар и, спросив: "Уже уходите?" пожала им руки, а потом, потянув за рукав Ареса, повела  упражняться на мечах. Арес обнял ее и поцеловал в лоб. Иштар дернулась, но что-то вспомнив, прижалась покрепче.
Таким он и запомнился — сильным, крепким, одной рукой обнимающий юную богиню войны, а другой долго машущий им вслед, словно защищающий от предстоящей встречи с надвигающимися Сумерками.