Жизнь-предтеча

Кошка была иссиня-чёрной, гибкий её хвост напоминал змею, в глазах горели зелёные изумруды, и её мяуканье казалось членораздельной речью, удивлявшей меня. Я шёл за нею до самого края города в тот час, когда дело близилось к полуночи. Один за другим гас свет в окнах домов, это обитатели города засыпали в своих постелях, им снились сны. И явь моя напоминала мне такой же причудливый, необыкновенный сон, со всеми вытекающими из него несоответствиями и странностями. Осознавая всю необычность ситуации, в которую я был поставлен волею судьбы, делающей со мною этот непонятный мне эксперимент, я тем не менее подчинялся тем правилам игры, что были навязаны мне. Преследование чудесной кошки было для меня столь важным шагом в моей жизни, от которого я теперь весь зависел, как и всё моё будущее. Я не спрашивал себя: «Зачем мне это нужно?..», а действовал, подчиняясь чьей-то невидимой воле, но когда кошка вдруг исчезла на самой окраине города, словно растворившись в воздухе наподобие лопнувшего мыльного пузыря, я остановился, словно очнувшись впервые от миража, преследовавшего меня до этого момента...
Недолго стоял я на одном месте. Другая мысль подстегнула меня побыстрее вернуться домой, что я и сделал. Я прошёл через весь город наедине со своей тенью, шагавшей то впереди меня, то сбоку, на стенах домов, то ложившейся сзади меня, когда фонарный свет падал мне прямо в лицо. Я пришёл в свою обитель грёз и размышлений, высокий, прямой стул принял меня в свои объятья, в нём я много раз находил минуты покоя и отдохновения от шума и суеты города, родившего меня и воспитавшего, как родитель воспитывает своего непослушного сына... Недолго продолжался мой отдых на этот раз. В комнату вошёл человек в длинном плаще и широкополой шляпе и сказал мне, чтобы я следовал за ним.
– В том конце города, – объявил он, внушая мне благоговенье, – где не бывает порядочных людей, а в подворотнях шныряют стаи голодных крыс, умирает человек, он просит вас к себе на пару слов! Вы не откажите ему, даже если бы это стоило вам полжизни!..
Что такое полжизни для меня, когда я знаю, что жизнь неделима и всякий раз, сколько бы я ни жил, у меня остаётся в запасе ещё полжизни!?. Конечно, я не мог отказать в любезности присутствовать при последних минутах человеческой жизни. И вот мы идём, и ветер посылает нам в лицо снег, он колется, он доводит до моего сознания мысль: «Та кошка исчезла неспроста, и неспроста явились ко мне! Пусть это будет судный день, я встречу его как надлежит честному человеку, и тот покойник, от которого я отлучусь, не будет на меня в обиде...»
Навстречу нам идут люди, мрачный их вид поражает меня. Что это за люди с понурыми лицами, с согнутыми спинами? Они с лопатами и кирками шагают молча, бессловесные, а в глазах у них теплются красные огоньки, словно в них ещё не всё умерло, и жизнь где-то идёт у них глубоко внутри, сокрытая от врага, но и недоступная для друга. А философ-моралист снял бы перед ними шляпу, и воздал бы им мысленным обращением, чтобы там, куда идут они, приняли их хорошо и воодушевили бы их на будущую жизнь...
Один за другим проходят кварталы улиц, тонущих во мраке ночи наподобие корабля, отдавшегося на волю морских пучин. И я спрашиваю себя: «Что это за дома, мимо которых я прохожу, кто их строил, и почему в них кто-то должен жить?..» При мысли, что я мог бы быть одним из них – меня охватывает дрожь, я как житель нездешних мест прохожу мимо человеческих обиталищ, видимо, пустых, ибо ничто не говорит мне о жизни в них в этот суровый час забвения и тишины, я следую за своим провожатым, и мне кажется, что пути нашему не будет конца, но терпения во мне – бездны, оно позволит мне почерпнуть силы, ибо не прийти на зов умирающего – лишить себя права на снисхождение в те последние часы, когда я сам окажусь на одре смерти, чтобы вернуться в мир цветов, запахов и неосознанных желаний. Но разве я хочу наказания в подобном роде?.. Лишь бы в чьих-то глазах читать поддержку и черпать веру, ну а для этого я даже и во снах не побоюсь приблизиться к постели умирающего...
Словно остров из безбрежного океана выплывает кусок страшной и совершенно не-поддающейся сомнению яви. Я вижу, как трое набросились на одного и треплют его, а один вцепился несчастному зубами в плечо, отчего тот вопит истошным криком. И мы прошли мимо, потому что провожатый не остановился, он только бросил мне через плечо: «Ещё рано, это ещё пустяки!..» А следом затем мы были свидетелями того, как били женщину, топтали ногами на тротуаре, а ребёнок, завёрнутый в нищенские тряпки, валялся рядом, посиневший от холода, наверно, расставшийся с жизнью, ибо признаков жизни не подавал. И мы снова прошли, и я не сделал попытки помешать избиению... И дом горел, ко мне взывали о помощи, и земля разверзлась – я шёл, непреклонный в своей решимости достичь цели...
Но когда мы пришли, провожатый сдёрнул белое покрывало с трупа и я похолодел! Зачем прошёл я мимо женщины и думал в это время о том, как бы самому не очутиться в положении протягивающего руку и взывающего только к взгляду и слову?!. Зачем не бросился в огонь, чтобы погибнуть в нём, или выйти из него полуобгоревшим?!. И он стал трупом, потому что ему нечего было мне сказать кроме того, что говорили мне все те, кого я встречал у себя на пути...
«Как мне быть?!.»
«Не отчаивайся! – слышу я голос ниоткуда, это не провожатый, губы его сомкнуты и он разглядывает холодное тело, как доктор, без отвращения, чтобы установить причину вездесущей гибели. – Возвращайся к себе и помни этот день, или эту ночь... Может быть, это ночь для тебя, но тебе кажется днём...»
«Это ночь», – говорю я.
«Тем лучше, если ночь, возвращайся, ещё не поздно, слышишь?..»
Я вышел на открытый воздух и побрёл, не замечая, куда бреду, а может быть, я шёл в противоположную сторону. Но когда я свернул за угол, меня нагнали и я услышал слова:
– Человек родился!..
Он стоял передо мной и указывал себе в грудь и всё повторял:
– Человек родился! Человек, поймите! Сегодня родился!..
Я его понял. Этой ночью он стал человеком. Что же может быть лучше для него, ведь он мог бы и не стать им. Значит, над ним не пошутили, не обманули его ожидания, как это бывает со многими.
«Ну а я – кто?!.»
Я поздравил человека, он повёл меня в дом, на крышу, на самый чердак, подвёл меня к большой подзорной трубе и сказал:
– Посмотрите в неё всего один раз...
– Почему только один? – удивился я и посмотрел в трубу.
Ночное небо открылось мне и я помчался от земли со сверхсветовой скоростью на планету к другим существам, полностью похожим на нас...
«Смотрите, на нас кто-то смотрит!..»
«Что ему здесь надо!?.»
– Это я! Я смотрю на вас издалека! Я далеко от вас, но это мне не помешало!..
И смотрят на меня удивлённо, с недоверием. Какое мне дело до них, у них своя жизнь, свои проблемы, далёкие от моих! А может быть, у нас одни и те же проблемы и надо объединить усилия?.. Это стоит жизни, которую не проживёт не родившийся человек, а родившийся заплатит жизнью. И более не может быть другой цели. Всё возвышенно и прекрасно, если бы не было этой трубы, теперь бы я ничего не знал. А теперь я иду и думаю и каждый прохожий смотрит на меня как на инопланетянина...
Давно уж кончилась ночь, деревья распустили листочки, цветы испускают благоухания, и память о странной ночи сглаживается на фоне других странных дней и ночей. Была ли это ночь, и тот покойник, выходящий из дома в гробу из свежих досок, горизонтально, на плечах врагов, ненавидевших сильно, и друзей, любивших мало?..
Ко мне приходит человек и рассказывает мне историю своего рождения. Оказывается, его сначала не было, а был кто-то другой, не знающий снисхождения. Всепрощение сняло груз тяжестей, которые все взвалили на себя. Улыбка – искренняя, ни тени гордости!.. Да разве это человек!?. Это уже за гранью его возможностей, но он человека и за грань протащит, так привязался к нему...
Что это такое, посмотрите! Вон там, там, дальше, в воздухе, и там, на тротуаре, и на подоконнике!?. Что это там!?. Смотрите, кто-то идёт, смотрите, он приближается, он скоро будет здесь!.. Что за поступь!.. Как чеканит шаг! Не солдат ли он, да нет, не солдат! Не с обыском, нет!.. Спокойно... Что это там в воздухе блестит, переливается, колышется, поёт?!. А-а, я знаю, отчего надо было сказать в ту минуту два слова! Он же открытие совершил, и хотел посвятить в тайну рождения, а между тем смерть была близко, и так всегда...
Как, однако, жаль, что сизо-чёрная кошка упорхнула от меня, превратившись в голубя! Его не догнать теперь, я летать не умею! Как жаль, я обречён вздыхать, руки чешутся. Я слышу, как она мурлычет за углом... И все мои надежды, все чаяния разбиваются в прах, протягиваю руку к золотой чаше – а беру глиняную кружку! Трепещу при ожидании прекрасного мига – и с головой окунаюсь в зловония!..
Поделом...
Рассказывают, что жил один фантазёр, так дошёл до абсурда, свою бабушку называл Камнем, а детей прозвал Чушь, Дурь, Вздор и Нелепость. «Иди, – говорит, – Нелепость, принеси мне воды напиться, да смотри, Дурь, Камень пошевели утром, чтобы открыть дверь почтальону, который пенсию даёт!..» Он верил, что пенсию почтальон даёт и почитал его за самого доброго человека на свете. Вот какой это был фантазёр. Он деньгами играл, как картами, и все деньги проигрывал. И однажды ему влезла в голову Дурь и он понёс по кочкам Вздор и Нелепость. Затем заставил признать себя, что сотворил Чушь. И с тех пор сделался нем, как Камень, который с тех пор сделался недвижим и не пропустил через себя ни одной капли воды, хотя и лежал на дне полноводного ручья...
Всякий раз, когда я выглядываю в окна на улицу, я вижу одну и ту же картину, она впечатляет. Я выбегаю, я выскакиваю в окна, несмотря на высоту, я разбиваюсь, падая с девятого этажа, меня окружают и начинают отпевать, как покойника. Меня несут на носилках в машину, где нарисован красный крест, я сопротивляюсь, а мне говорят: «Молчи! Ты своё дело сделал, теперь мы сделаем своё!..» Прекрасно, я мёртв! Мне готовят могилу, меня прячут на глубине двух метров от поверхности. А я прыгаю с девятого этажа, бегу по кривым улочкам средневекового города за кошками, собаками, ведьмами! Молюсь в церкви, слушая великолепный орган, живьём сгораю на инквизиторском костре! Я – Джордано Бруно!..
Я в нищей толпе простираю руку вперёд, к изобилию и мечтам, мне дают корку хлеба. Я грызу, ломая зубы, стирая до крови дёсны, я пою песни на площадях... И меня хотят убить. Меня ищут, как бы закопать, спрятать, облегчить муки, я скрываюсь, под видом весельчака выхожу навстречу погоне, а она, конечно, принимает меня за другого...
Погоня продолжается... В ту ночь, когда приходит посыльный и зовёт исполнить последнюю просьбу старика, я даю себе обет – достичь его ложа, покрыть себя славой защитника угнетённых и не забывать о двух словах, в которых вроде бы ничего и нет... Подумаешь, каких-то два слова, скажет иной!.. А в тех словах всё, что у него есть, что осталось и что он приобрёл ценою жизни, они – последнее дыхание всех моих предшественников...
11 января 1981 г.